Волгоград. и не только

Волгоград

и не только

Господин Култыгов прибыл за мной на министерском «Мерседесе» ровно в шесть часов утра. Москва только начинала просыпаться, пробок не было, и за сорок минут мы домчались до подмосковного военного аэродрома. Истребителей я не увидела, зато повсюду громоздились тяжелые транспортные громады. Из бездонного брюха одного из «Илов» солдатики выгружали резную мебель красного дерева. Другой самолет привез китайские игрушки.

Переделанный под VIP‑ салон «Ту‑ 134» Министерства по чрезвычайным ситуациям стоял на отдельной площадке в дальнем углу стоянки. Нас с Али‑ Хассаном подвезли прямо к трапу. Через десять минут самолет уже был в воздухе.

Али‑ Хассан сегодня был то ли очень озабочен, то ли просто не в духе. Он продолжал лучезарно улыбаться, был вежлив и предупредителен, но в отличие от первой встречи молчалив. В машине мы вообще не обмолвились и десятью словами. Сразу после взлета длинноногая блондинка в потрясающем синем костюме сервировала нам прекрасный завтрак с икрой и шампанским.

– Это не МИД! – улыбнулся Али‑ Хассан, чокаясь со мной ледяным «Родерером». – Это МЧС!

Подавая подогретые тосты и разливая кофе, сексапильная стюардесса, словно нарочно, то справа, то слева нависала над элегантным дипломатом своим роскошным тяжелым бюстом. Он в ее сторону даже не смотрел. Думал все время о чем‑ то своем. Когда дело дошло до кофе, он откинулся с чашкой в руках в просторном кожаном кресле и внезапно задал мне вопрос:

– Утомили вас, наверное, мои соплеменники?

– Я не делю людей по национальностям, – по инерции отреагировала я.

Я вообще не поняла, зачем он полез в эту скользкую тему. И так, кажется, всем все понятно!

– История каждой нации, – вздохнул Али‑ Хассан, – это история преступления и позора! Те, кто гордится делами своих предков, либо дураки, либо политики! Если верить исторической науке любой страны, каждый народ или благородно защищал свою исконную землю, или столь же благородно присоединял к своим владениям что‑ то там еще, неся при этом, разумеется, свет цивилизации. К чему вообще нужен прогресс, если прошлое настолько хорошо, что им следует гордиться?

Вопрос был явно риторический, и я на него отвечать не стала.

– А вот мой народ пас баранов и грабил на большой дороге. До ислама грабил просто так, а приняв новую веру, грабил уже во имя Аллаха! И сильно в том преуспел! Рассказать вам сказочку, уважаемая моя спутница?

– Время у нас есть, – кивнула я. Мне действительно стало интересно, что расскажет этот обаятельный чабан‑ международник.

– На историческую достоверность, кстати, сказочка эта не претендует. Она, как говаривал классик, – ложь!

– Но в ней намек! – отозвалась я.

– Правильно – добру молодцу урок! – Он допил кофе, поставил на столик чашку и продолжил: – Много‑ много лет назад поселились люди в самом сердце Аравийского полуострова. Это были те, кто не хотел, чтобы их узнавали и находили. И наверное, были у них на то причины, потому что иначе зачем селиться там, где нет воды и так мрачно и тоскливо, что даже верблюд тоскует, не находя для себя и колючек вдоволь. Там не росли колосья злаков. Там не было никаких полезных животных. Даже скорпионам было неуютно в этой пустыне всех пустынь. А люди там жили – жили тем, что забирали лишнее у купцов, идущих с караванами к Красному морю или обратно в Персию. А иногда они приходили на оазисы и брали там то, что им нужно было для себя. Другие арабы ненавидели их, называли бандитами и пугали рассказами о них своих непослушных детей. Каждый мулла в мечети проклинал их именем пророка. Но родился среди них великий человек. Звали его Ваххаб. Еще молодым он ушел из пустыни посмотреть другой мир и увидел базары и дворцы Персии и Турции, Греции и Передней Азии. Увидел он роскошь правителей и сонное довольство народов. И святой огонь ненависти поселился в его сердце. Он вернулся к своему народу и во имя Аллаха и Магомета, пророка его, благословил верующих на борьбу. Сказал он, что если в мире будет хоть один иудей, или христианин, или буддист, имеющий в достатке больше, чем беднейший из правоверных, то не должно погаснуть пламя беспощадной войны с неверными. И не на базаре, и не в духане место раба Корана, а в борьбе святой. И пусть горит земля под ногами неверных и рушатся жилища их. А тот мусульманин, что откажет братьям Ваххаба в чем‑ либо, не будет готов отдать на святое дело все, что у него есть, он хуже язычника и должен быть истреблен, как последняя собака! И теперь ни один мулла нигде в мире не посмеет назвать ваххабитов бандитами и ворами, но, наоборот, тайно или явно потребует от верующих помощи для воинов ислама!

Когда‑ то казалось, что весь мир трепещет при произнесении имен Ленина и Сталина. Но их время прошло! Ленин и Сталин предали народную веру в себя. Не тем, разумеется, предали, что убивали людей миллионами, а тем, что сами померли. В первый раз, когда Ильич Первый, как называли его диссидентствующие интеллектуалы, двинул кони, народ еще простил. Но вот потом, когда еще и Иосиф Грозный откинул копыта, бедный плебс потерял свою веру. А Аллах, есть он или нет его, все равно бессмертен! Власть его имени надежнее, чем была когда‑ либо власть Кремля.

– Да, веселая сказочка! Оптимистическая!

– А чего вы хотите?! Очень тяжело для думающего человека быть частью своего народа и состоять на государевой службе одновременно! Чувство стыда изнуряет!

– Не могу вам ничем помочь, уважаемый Али! – ответила я. – Вы человек обстоятельный и масштабный! Чувство стыда я могу испытывать только за саму себя и самых близких… Даже, пожалуй, не за всех близких, а только за одного человека – отца!

– У моего народа считается, что власть отца в семье абсолютна. Но реально семья – это мать!

– Слишком сложно для меня. Я не из вашего народа… слава богу… Простите меня, конечно! Но отец был для меня всем. Он знал, как я к нему отношусь. Но это знание не помешало ему умереть в моей душе задолго до своей физической смерти.

Али‑ Хассан жестом подозвал стюардессу.

– Простите, любезнейшая, а куда вы убрали наше шампанское?

Наклонившаяся к нему девушка ослепительно улыбнулась:

– Я просто не даю ему нагреться, господин Култыгов. Бокалы тоже держатся в холоде. Что подать к шампанскому вам и… вашей спутнице? – Меня тоже одарили белозубой улыбкой.

– Мне – только вино, – ответил Али‑ Хассан.

– И мне тоже, – поддержала я своего спутника.

– Кстати, – обратился он ко мне, – я, как вы понимаете, работал в российском посольстве в Таиланде, когда познакомился с господином Тао. Думаю, что многие из моих коллег продолжают там работать. Кто‑ то из них вам помог?

– Помог, – усмехнулась я. – Но не по своей воле. До встречи с Большим Тао он за скромное вознаграждение, – я изобразила пальцами международный жест, обозначающий денежную подачку, – помог украсть моего ребенка.

– Вот это стыд! – вздохнул Али‑ Хассан. – Наверное, кто‑ то из консульского отдела?

– Вице‑ консул.

– Кто же там сейчас вице‑ консул? – мой спутник поморщил лоб. – Этот, наверное, светловолосый такой, интеллектуально ущербный, я бы сказал…

Я рассмеялась.

– Александр Петрович его звали…

– Да, да! Назарченков – помню! Засиделся… Я ведь только в прошлом году из Бангкока уехал. Занимал в российском посольстве должность пресс‑ атташе. Тогда жизнь с господином Тао меня и свела. Он здорово мне помогал, когда наши туристы на Кануе мне создавали проблемы. Я должник господина Тао. А от Назарченкова чего можно было ожидать? Ничего! В смысле интеллекта он не Спиноза, конечно, не Спиноза… И с нравственными нормами у него тоже не очень, помнится! Не мать Тереза и не доктор Швейцер!

– Недаром вы, Али, в дипломаты подались!

– Да уж! Как это сказал поэт: «Скажи‑ ка, дядя, ведь недаром…» Впрочем, это – совсем про другое. А как же с нашим дорогим Александром Петровичем? Извините за любопытство, но подозреваю, что господин Тао провел с ним некоторую воспитательную работу, не так ли?

– О да!

– Не будете ли так любезны рассказать мне. Во‑ первых, надеюсь, развеселите меня немного. А во‑ вторых, мне, как члену комиссии по этике, следует перенимать передовой опыт воспитания наших сотрудников.

– Боюсь, для вас, уважаемый Али, данный опыт будет неприменим! – предположила я.

Дипломат задумался.

– Что, прямо так серьезно? – спросил он после минуты размышления. – И наркотики?

– Увы!

– В присутствии свидетелей?

Я кивнула.

– Несовершеннолетняя девочка?

– Не совсем…

– Ladyboy?

Я кивнула.

– И видеозапись у Большого Тао осталась?

Я снова кивнула.

– Лишнее говорил?

– Разумеется!

– И кто‑ то еще хочет, чтобы мы с такими кадрами укрепляли позиции Российской Федерации на международной арене, способствовали мирному политическому процессу и противостояли экстремистской идеологии!

– Аминь! – подвела я итог его словам.

Самолет, перед тем как приземлиться, пролетел над городом и даже пересек Волгу. Потом он развернулся, и мы увидели вдали справа гигантскую фигуру Родины‑ матери на Мамаевом кургане. И вот мы наконец приземлились на аэродроме, расположенном посередине плоской, как блин, степи. Я просто умирала от нетерпения. Пульс у меня зашкаливал при мысли о том, что я пролетаю сейчас, наверное, над моим мальчиком. Скорее, скорее к нему! Наша «тушка» подрулила к стоянке, где в это время шла посадка в самолет украинской авиакомпании. По периметру украинский «Як‑ 42» окружали пограничники и таможенники. Теперь это называлось – международный рейс! В груди моей что‑ то кольнуло, когда я увидела мужчину, бережно вносящего в самолет младенца в конверте. Я видела этого человека со спины, но ростом, осанкой и цветом волос он напомнил мне моего… нет, наверное, уже совсем не моего Леню.

«Интересно, а где его жена, молодая мамаша? » – спросила я сама себя. Но потом поняла: «Конечно же, она первой прошла внутрь, чтобы взять у стюардесс люльку и поскорее установить ее! » И я вдруг представила себе эту женщину, наверное, такую же, как я, – здоровую, грудастую тетку. Только в отличие от меня она, конечно, очень счастлива, ведь у нее есть мужчина, муж, который всегда рядом с ней и без ума от радости, что она родила ему малыша.

Джип МЧС ждал нас у самого трапа. Но перед тем как усадить нас внутрь, сидящий за рулем майор отозвал Али‑ Хассана, и они о чем‑ то говорили минуты три. Я с трудом сдерживалась, чтобы не подбежать к ним, не одернуть и не загнать обоих в машину. «Скорее к нему, к моему Маленькому Тао! » – хотелось мне кричать изо всех сил.

Однако их тайный разговор был достаточно недолгим. Правда, после него мой спутник стал чрезвычайно мрачен.

– Что случилось? – спросила я его, когда мы выехали с аэродрома.

– Увидим! – Он что‑ то скрывал, и меня затошнило от дурных предчувствий.

Через пятнадцать минут мы были возле областной детской больницы. У главного входа лечебного учреждения стояли две милицейские машины. Их проблесковые маячки переливались красным и синим цветами. Несколько милиционеров с озабоченными лицами стояли у дверей и, похоже, никого не пропускали. Перед нами с Али‑ Хассаном они расступились, и мы буквально вбежали внутрь.

– Второй этаж и там направо, – крикнул один из них.

Мы молниеносно взлетели наверх и, следуя полученному указанию, оказались в просторной палате. Скорее всего, это была палата, специально предназначенная для отпрысков особо важных персон.

Посреди нее стояло кресло с прикрепленной к нему капельницей, в нем полулежала пожилая женщина с разбитым в кровь лицом. Захлебываясь слезами, она отвечала что‑ то взбешенному генералу, сидящему на забросанной скомканными простынями кровати. Тот не задавал вопросы, а буквально изрыгал их из себя. По углам стояли несколько милиционеров и медицинских работников. Перед моими глазами все плыло, и я даже не обратила внимания, сколько всего человек находилось в палате.

С первых слов мне стало ясно, что моего сына в больнице нет и никто не знает, жив ли он вообще. Я не могу описать, что творилось внутри меня. Я очень крепкая баба, но вынести то, что я перенесла за последние несколько недель, не сдохнуть от инфаркта и остаться в своем уме было практически нереально.

Я не упала в обморок, не зашлась в истерике. Я просто почувствовала, что это уже не я и чувства уже не мои. И в не моей груди билось уже не мое сердце.

Пострадавшая была старшей медсестрой, которая присматривала за моим ребенком. В три часа ночи в отделение ворвались вооруженные люди. На входе им преградил путь пожилой охранник, и они несколько раз так ударили его по голове, что пенсионер через два часа скончался. Откуда‑ то они точно знали, где находится мой ребенок, и, избив дежурившую возле него медсестру, забрали его с собой.

Генерал орал на избитую женщину и чего‑ то от нее требовал. Милиционеры пытались влезть с какими‑ то пояснениями, но начальник посылал их грубо и прямо. Старенький главврач пытался защитить беднягу от генеральского гнева, но его вообще никто не слушал.

Я же просто не понимала, о чем они все говорят.

У Култыгова зазвонил телефон. Приложив трубку к уху, он вышел в больничный коридор. Я последовала за ним. Примерно полминуты он крайне напряженно с кем‑ то переговаривался на своем родном языке, потом прервал эту беседу:

– Я включаю громкую связь, и говорить будем по‑ русски.

– Как хочешь, – прохрипел сквозь помехи его собеседник. – Она говорит, что она мать ребенка?

– Не она говорит, а я тебе говорю, Мурад! Она – мать младенца!

В трубке раздался хриплый смех.

– Это невозможно, Али! Тебя обманули, господин Култыгов! Обманули и подставили! Его мать уже час как мертва! Мы его на всякий случай забрали, чтобы эту стерву выманить. Перестраховались. С ней все кончено. – За этим последовало несколько слов на непонятном мне языке.

Судя по выражению на лице Али‑ Хассана, ему было сказано что‑ то оскорбительное. Он прорычал:

– Отдай ребенка!

Меня трясло так, что даже зубы стучали.

– Зачем? Кому?

– Отдай его матери! Если ты хочешь, чтобы я помог решить твои дела миром!

– Мне мир не нужен! Мы сильнее! Зачем нам мир?! Но если какая‑ то дура считает себя его матерью, пусть платит! Мир х…ня! Нам нужны деньги! У нас целые деревни в горах голодают. Им деньги нужны, хотя бы на хлеб и чай.

– Какой, на х…, чай! Ты новый «Мерседес» себе купишь и груду стволов!

– А ты продавай нам стволы дешевле и «мерсы» мидовские нам сам подгоняй, чтобы люди на угон не отвлекались!

– Отдай ребенка!

– Миллион долларов!

– Ты сдурел?

Я хотела крикнуть, что согласна на все, но Али‑ Хассан в мгновение ока заткнул мне рот на удивление сильной, большой ладонью. Тем не менее Мурад услышал исходивший от меня звук.

– Ты не один? Что там за женщина рядом с тобой?

Али‑ Хассан отпустил меня и покрутил пальцем у виска. Но я все равно ответила:

– Я – мать мальчика!

Ответом мне был смех.

– Пуcть приезжает сюда, в Полыньковскую. Не знаю, на кой ей этот ребенок сдался. Ее дело. Привезут деньги – отпущу их обоих. Сейчас к больнице подъедет Магомед на своей «БМВ»‑ «пятерке». Он Аслана вечером в аэропорт отвозил, а сейчас его встретит и рванет назад. Пусть она с ними едет.

– Мальчик уже у тебя? – спросил Али‑ Хассан.

Но той стороне возникла пауза. Очевидно, Мурад решал, стоит врать или нет. Решил, что врать ни к чему.

– Усман Надиев его везет, задержался где‑ то. По своим делам, наверное, в Волгограде у б… какой‑ нибудь застрял. Ничего! Скоро приедет.

– Позвони Усману и узнай, где они!

– Ага! Ты же с этим разъе…м в школе учился! Знаешь его! Он свою мобилу позавчера по пьяни в толчке утопил – мусульманин х…!

Мурад помолчал. Потом мрачно прохрипел в трубку:

– Только без глупостей, Али! У меня здесь все население в руках! Порвем на хрен! Всех порвем! И концов никто даже искать не будет. А баба эта пусть приезжает. В гостях поживет. Деньги пришлют – отпустим! Мы с детьми не воюем. Мы – люди чистые!

В трубке щелкнуло, и звонок прервался.

– Вам ехать нельзя! – с трудом проговорил Али‑ Хассан.

– Мне нельзя?! – заорала на него я.

– Да, нельзя! Я не понимаю, почему они не верят, что вы мать мальчика?

– Мне плевать, что они думают, – я отдам им миллион! Если у меня его уже нет – продам дом!

– Вы согласитесь на миллион – они затребуют два! Я знаю этих людей.

– Знаю, что знаете! Слышала! В школу вместе ходили со всякими уродами!

– Да, ходил! – Голос Али‑ Хассана оставался спокойным. – Да, ходил! С ними, с этими уродами! И с другими уродами тоже учился! С такими же, как они! А где мне было еще учиться?! У нас на три деревни одна школа была, и та – восьмилетка. Все туда ходили. И такие, как я, и такие, как они.

– Небось и в родне у вас, господин Култыгов, тоже сплошные бандиты?!

– Сплошные, – кивнул он. – А были бы не сплошные, так меня давно уже в колбасу порезали бы! И поэтому я хоть что‑ то сделать могу, спасти или вытащить кого‑ то… Этому Мураду, ублюдку, было бы проще меня пришить – и все! Он же сильным себя считает! Не понимает, что вся сила только до поры до времени. Но он не трогает меня, потому что не хочет кое‑ кому кровником стать!

– Кому же, интересно?!

Култыгов оставил мой вопрос без ответа.

– Так и что мне, по‑ вашему, делать? – спросила я спустя минуту.

– Почему у вас мужа нет? – непонятно к чему поинтересовался он.

– Не ваше дело!

– Ясно, что не мое… В общем, так. Ехать вам нельзя. Остаемся здесь. Будем с ними вести переговоры и тянуть резину. Им ваш мальчик ни к чему. И! – Он поднял палец. – Если бы вы не вылезли со своим согласием заплатить деньги, мы бы его додавили и забрали ребенка просто так! А теперь у него уже море баксов перед глазами!

– Конечно! Теперь я во всем виновата!

– И еще… – Али‑ Хассан еще сильнее наморщил свой лоб. – Почему он не верит, что вы мать?

– Еще раз повторяю – на это мне плевать! Я еду! У меня выхода нет!

– Подумайте об остальных членах семьи!

– Уважаемый господин Али‑ Хассан Култыгов! – Я впилась взглядом в его сощуренные глаза.

– Да… – отозвался он.

– А идите вы прямиком к е… матери! Поняли?!

Эта жизнь – моя,

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒