Колин Уилсон 1 страница

Стр 1 из 21Следующая ⇒

Колин Уилсон

Метаморфозы вампиров

Космические вампиры – 2

«Метаморфозы вампиров»: Мир и семья – 95; 1996

ISBN 5‑ 87‑ 445‑ 049‑ 1

Оригинал: Colin Wilson, “Metamorphosis of the vampire”

Перевод: Александра Шабрина

Аннотация

Патрульный корабль обнаруживает в глубоком космосе таинственный объект невероятных размеров, а в нём загадочные саркофаги с телами людей. Кто они?

Колин Уилсон

Метаморфозы вампиров

«Вампир… Я – вампир», – нелегкая эта догадка впервые забрезжила у доктора Ричарда Карлсена в полдень 22 июля 2145 года.

В то каверзное утро он опаздывал к себе в офис: прошлый вечер пришлось провести в тюрьме Ливенуорта, штат Канзас (Карлсен занимал там должность советника‑ криминолога): допрашивал заключенного, только что сознавшегося в пятнадцати убийствах; во всех случаях жертвы – старшеклассницы. С живописаниями насилия Карлсен свыкся, но было в облике Карла Обенхейна что‑ то глубоко тревожащее, так что Карлсен той ночью не проспал и трех часов. В итоге сон сразил его на обратном поезде в Нью‑ Йорк. Хотя разве тут наверстаешь: от Канзаса езды всего сорок минут.

Это в свою очередь обернулось выбивающим из колеи инцидентом, пока Карлсен на аэротакси добирался от терминала Нью‑ Джерси. Такси было обычное: пузырь геля – тонкая желатиновая оболочка, накачанная воздухом и скрепленная мощным силовым полем. Высоты Карлсен не боялся, поэтому не требовал, чтобы пузырь делали непрозрачным: удовольствием было, откинувшись сидеть в прозрачном шаре, провожая взглядом мерно скользящие внизу окрестности.

В одиннадцать, как обычно, над городом косой завесой выстелился дождь: Нью‑ Йоркское Бюро Климатического Контроля исправно насылало его в это время по средам. Капли, тарабаня по оболочке пузыря, взбрызгивали радужными фонтанчиками, теряя поверхностное натяжение. От влажно‑ перламутрового мерцания у Карлсена отяжелели веки и он, расслабившись, приткнулся головой к стенке шара, на ощупь обычно прочной, как гибкая сталь, только сейчас почему‑ то слегка податливой – видимо, сказывается как‑ то эффект радуги. Секунда, и Карлсен встряхнулся от мягкого толчка, словно пузырь сшибся с комом ваты; оказывается, столкнулся с другим такси. Не успев отняться от стенки, Карлсен невольно вдавился в нее затылком, – условный сигнал к перемене направления, отчего шар отплыл вбок, все равно, что автомобиль на шоссе, перестроившийся не на ту полосу. Взглядом уловив в другом такси рассерженное багровое лицо, он виновато воздел руки: мол, извиняюсь. Тот шар был поменьше (а значит и подешевле), чем у Карлсена, и его уже относило прочь импульсом столкновения, словно ударом ракетки. И вдруг шар дрогнул, останавливаясь, после чего, на удивление быстро, стал набирать скорость в его сторону (было видно, как пассажир нажимает на противоположную стенку – сигнал сменить направление). Шар налетел пушечным ядром, грянув так, что сферическая поверхность его, Карлсена, шара прогнулась. В этот миг, буквально в нескольких дюймах, выявилось лицо скандалиста: круглое, глаза навыкате, губы коверкают беззвучные ругательства. Такая ярость никак не вязалась с масштабом самого происшествия; до Карлсена только сейчас дошло, что второе столкновение – намеренное. Еще хуже то, что неясно было – мужчина это или женщина; черный костюм выдавал в нем андрогена. Сила удара снова расшвыряла их в стороны. И опять то такси, изготовившись, стало набирать разгон. Удивление у Карлсена переросло в тревогу, когда он увидел, что андроген (он или она? ) что‑ то нашаривает у себя в кармане. Спустя секунду рука вынырнула с миниатюрным бластером. Карлсен ошарашено понял: сумасшедший думает уничтожить силовое поле его такси, забыв, что и сам при этом не уцелеет, – поле рванет – и оба они, кувыркаясь купидонами, полетят вниз, в Гудзон. На миг Карлсена словно прошил электрический разряд: мозг вдруг обжало чем‑ то плотным, отчего время застопорилось, членясь кадр за кадром. В эту секунду глаза у них встретились, и Карлсен понял: до безумца дошло, что он сейчас на шаг от самоубийства. Бластер дрогнул. Тут время возобновило свой бег, и злополучный шар метнулся прочь. Карлсен облегченно вздохнул, когда он слился с дождем и канул окончательно.

Все произошло настолько быстро, что Карлсен и испугаться не успел; нервы пробрало лишь сейчас, запоздало. Пролетая в аэротакси над Джерси Сити и Гудзоном, он понял, почему случившееся так на него подействовало. В глазах безумца мерцало то же выражение, что у Карла Обенхейна и, вероятно, то, что виделось перед смертью его жертвам: горечь и гнев, отсекающие любой человеческий контакт. Обенхейн убивал так, как мясник потрошит цыпленка – бездумно, абсолютно не признавая в нем себе подобного. Большинство преступников, с которыми Карлсену доводилось иметь дело, рады были казаться нормальными, всем своим видом подчеркивая, что и они люди. Обенхейн и этот мелькнувший сумасброд держались с враждебностью, чуждо. Минут через десять аэротакси коснулось терминала Пятой авеню и пузырь деликатно растворился, обдав, впрочем, Карлсена веером брызг. Словно оттаяв, воскресли вокруг звуки города, пробуждая как после дурного сна. В лицо повеяло теплым воздухом, чуть пахнущим свежеподстриженной травкой с газона; фонтан посередине взбрасывал свои тугие, хрустально‑ хрупкие ветви. Возле безудержно гомонили дети, пуская по водной чаше цветастые кораблики, и над всем стоял леденцовый аромат сондовых деревьев. Как обычно на этом пятачке, в памяти у Карлсена мелькнули воспоминания детства, невольно приобщая к нарядной толпе. Архитектор Тосиро Ямагути, преобразовавший Нью‑ Йорк в крупнейшую на планете зону с управляемым климатом, сказал как‑ то, что на творение его вдохновил Изумрудный Город. Приятно потоптаться по воплощенной мечте, будучи ее частью. С этой отрадной мыслью Карлсен вышел из здания аэровокзала на Пятую авеню (температура воздуха – строго двадцать градусов, ветерок и не вялый, и без шалости).

Офис Карлсена находился на трехсотом этаже Франклин Билдинг – одного из реликтов Нью‑ Йорка, известного оригинальностью конструкции. Из прозрачной кабины старомодного лифта, взбегающей по зданию снаружи, открывался великолепный вид: с одной стороны через 42 улицу на Ист‑ Ривер, с другой – на Гудзон и замечательную Башню Климатического Контроля к северу от Центрального парка. В сравнении с внутренним лифтом, эта кабина поднималась неспешно, и Карлсен обычно любовался панорамой. Но вспомнилась сегодняшняя поездочка из Нью‑ Джерси, и стало как‑ то неуютно.

Линда Мирелли, референт, подняла взгляд от экрана процессора.

– Доброе утро, доктор. Сейчас только был специалист по МСС. Жалко, что вы с ним разминулись.

– Кто, пардон?

– Новое приложение к процессору поступило. И вот прислали человека показать, как им пользоваться.

– А‑ а, вспомнил.

«MCC» – мыслеслоговой синхронизатор – последняя новинка в компьютерной технике, реагирующая (вроде как) на мозговые ритмы. На душе посветлело: уж игрушки‑ то новые мы любим.

– Вам‑ то он показал, как пользоваться?

– Показывал, хотя… Не из тех я, похоже, у кого оно действует.

– Он у вас к машине не подходит?

– Почему, подходит. Мне дали поосваивать на несколько дней. Получаться не будет – уберут; счет выставлять не станут.

– Мне‑ то покажете?

– Попробуем.

– Хорошо. – Карлсен с улыбкой предвкушения вошел к себе в кабинет. – Та‑ ак, ну и где?

– Вон оно.

Она кивнула на экран, хотя ничего приметного там не было.

– …?

– Внутри экрана.

– Ага, – Карлсен подтянул под себя кресло. – Ну и как мне его запускать?

– Сначала настраиваетесь, с этими вот штучками на висках. Вот так.

Она шелестнула страницей брошюры, где у девицы на лбу красовались муравьиные антеннки. Вынув из пакетика два электрода, Линда легким нажимом приладила их Карлсену ближе к вискам. Он спохватился, что надо бы вначале вытереть лоб – оказалось, ни к чему – пластиковые подушечки пристали уверенно, как к сухой коже (ну мастера: только и дивишься новым вывертам). Подавшись Карлсену через плечо, она вставила штекер в гнездо под экраном. Приятно давнула ухо ее маленькая крепкая грудь; верх ситцевого платья Линды состоял из мелкой сеточки, обнажая – по нынешней моде – бюст полностью. Повернуть бы сейчас голову и обхватить губами сосок… Впрочем, это так, мимолетом – мелькнуло и пропало.

– Ну и вот, держим «Control», а нажимаем при этом «Format» и «Q». Линда проворно пробежала пальчиками по клавишам, и, пока Карлсен следил за ее безупречно наманикюренными ноготками, экран замрел розовым. Спустя секунду на нем возникла волнистая белая линия.

– Так, пока нормально. Это ваш мозговой ритм. Теперь надо расслабиться, пока линия не распрямится.

– Думаю, получится. Если б вы еще перестали на меня налегать…

Линда поспешно выпрямилась.

– Ой! Все, я пошла.

Она вышла из кабинета и закрыла за собой дверь. Не обиделась, нет – Карлсен знал, что симпатичен ей. Да и сам он за три месяца работы бок о бок успел как следует разглядеть и изящную ее фигурку, и стройные ноги. Но обыкновенная осторожность диктовала свое. Линда Мирелли не совсем в его вкусе, да и помолвлена, раз на то пошло. И главное, кстати: работа и жизнь – вещи разные. Здоровый сон с секретаршами чреват последствиями – логика проста.

Карлсен, вглядевшись в экран, расслабился нехитрым упражнением из йоги: испустил долгий вздох облегчения. Дыхание смягчилось, появился соблазн закрыть глаза и откинуться головой на спинку кресла. Когда усталость сменилась приятной дремотностью, линия на экране постепенно сгладилась, лишь изредка помаргивая.

Спросить, что дальше, он у Линды забыл. Придвинул к себе брошюру. «Когда линия не оказывает волнистости (видно, японцы переводили), нажать „Control“ и „Index“ и обратить внимание на цифру в углу экрана, выражающую частоту (Гц). » Выждав, пока линия снова распрямится, Карлсен заметил в углу экрана:

«8. 50007».

«Закрыть глаза и жестко сконцентрироваться, при необходимости включить в игру мышцы лба. » Карлсен снова сосредоточился; цифра, зарябив в такт скорости, проворно доросла с 9 до 28. 073. Дальнейшее усилие увенчалось тем, что значение, перемахнув на секунду за 30, устоялось затем на 28. 06907.

«Вычесть разницу между большим и меньшим значениями. Теперь, нажав „Control QR“, поворачивать регулятор „А“, пока внизу экрана не появится цифра. Нажать клавишу „Set“. Теперь ваш экран готов к прямому мыслеконтролю. К эксперименту с простым текстом (рекомендуем алфавит) следует приступать осторожно. В случае головной боли или напряжения глаз возвратиться на альфа‑ ритмы и регулярное дыхание».

Карлсен методично следовал инструкции; кончилось тем, что очистил экран и напечатал алфавит. В инструкциях умалчивалось почему‑ то о том, что делать дальше. Поискав минут пять, он раздраженно оттолкнул от себя брошюру. В животе глухо заурчало (в самом деле, не мешало бы поесть), но на часах, оказывается, было лишь без четверти двенадцать. Карлсен, хмуро вперившись в экран, сосредоточился на строчке с алфавитом. Убедившись, что ничего не происходит, переключился на «а». Опять безрезультатно; перешел на «z» – и здесь ничего. От всей этой возни Карлсену стало жарко; сняв пиджак, он набросил его на спинку кресла. Нет, с Линдой Мирелли они, по‑ видимому, пара: с МСС им обоим не по пути. Подавив соблазн отправиться в ресторан на крыше и взять себе коктейль, Карлсен опять возвратился к розовому экрану и намеренно расслабился. На это ушло несколько минут: мешала досада. Когда линия выровнялась и ум подернулся приятной дремотностью, Карлсен вернулся к алфавиту и стал всматриваться в «z». Релаксация была с ленцой, отчего цепкость в целом размывалась. Вместе с тем у него на глазах последняя буква неожиданно сместилась влево. Секунду спустя стало ясно, почему: «а» стерлась. Когда же внимание снова скользнуло к «z», буква продвинулась влево еще на шаг; исчезла «b».

Минут пять ушло на то, чтобы овладеть трюком. Словами этого не передать. Понятно одно – здесь как‑ то задействовано одновременное напряжение и расслабление воли, вследствие чего тело на миг насыщается упругим импульсом тепла. Этот импульс, оказывается, усиливает способность удалять буквы, отчего лишь четче улавливается тепло. Одним стойким и продолжительным усилием он стер алфавит целиком.

Когда исчезла «z», Карлсена охватило такое торжество, что захотелось крикнуть Линду. Сдержавшись, он написал: «Игривая лиса перескочила ленивого пса» и строчку удалил с такой легкостью, будто нажал клавишу «Delete». Хотя при этом опять приходилось начинать с последней буквы и строчка ползла влево, поскольку удаление начиналось с противоположного конца. Явно что‑ то не то, по‑ другому надо.

– Вы уж извините… – раздался голос Линды Мирелли.

От неожиданности Карлсен вздрогнул: он даже не слышал, как она открыла дверь, настолько поглощен был занятием.

– Извините, что отвлекаю, только на экране у меня что‑ то такое творится…

– Что именно?

– Слова пропадают и пропадают.

Карлсен следом за Линдой прошел в ее кабинет. Сев на стул, она указала на экран. Через ее плечо, он прочел: «Дорогая миссис Голдблатт будет с 23 сентября по 10 октября в отпуске, и д‑ р Карлсен был бы признателен…» – На самом деле надо: «Ставим Вас в известность, что Доктор будет с такого‑ то по такое в отпуске…» Карлсен сосредоточился на «н» – последнем в слове «признателен» – и цепко вгляделся, мгновенно чередуя сосредоточенность и расслабление. – Вот видите, опять пошло‑ поехало!

– Прошу прощения, это я сделал, – признался Карлсен.

– Вы?

– Похоже, раскусил фокус: стираю теперь буквы. Только не пойму, почему срабатывает на вашем, процессоре. Не может же он улавливать мои волны из соседней комнаты?

– Да нет, откуда. Человек сказал, у него мощность всего ничего.

Карлсен качнул головой.

– Тогда почему на вашу машину действует? Как‑ то, может, закольцевались…

– Понятия не имею, как.

– А ну давайте‑ ка ваш аппарат ко мне в кабинет.

Процессор с кисейно‑ тонким экраном весил легче дамской сумочки. Линда, подхватив, внесла его к Карлсену, в кабинет и поставила рядом с его процессором.

Карлсен снова напечатал: «Игривая лиса перескочила ленивого пса». Сосредоточился на последней букве, скомандовал стереться. Через несколько секунд предложения как не бывало, а вместе с ним и того, что на соседнем экране; уцелело лишь «Дорогая миссис Гол…»

– Ну вот, точно закольцованы! – рассмеялась Линда.

– Вздор какой‑ то. Если только…

– Что «только»?

Поворачиваясь, он случайно скользнул лицом по сеточке ее платья. В этот миг смутная догадка подтвердилась. Внутреннее тепло передалось вдруг в область паха, вызвав острый трепет желания. Неизъяснимо чувствуя, что поступает совершенно приемлемо для них обоих (все равно что снять нитку у нее с рукава), Карлсен приник губами к ее соску. Она резко, прерывисто вдохнула, притиснув при этом его голову к своей груди. Карлсен языком ласкал сосок через полупрозрачную ткань. «Дурень, ну что ты творишь! » – укоризненно маячило в голове, однако тело не обращало внимания, действуя совершенно обособленно. То же самое, когда Линда Мирелли высвободила грудь и, прильнув к Карлсену, нежно раскрыла ему губы языком.

Поза была на редкость неудобной. Карлсен, поднявшись, взял Линду на руки, мельком глянув ей через плечо, не видно ли их в окно. Опасение, безусловно, глупое: ближайшее здание отстояло на полквартала. Он был выше дюймов на девять, а то и больше, и ей приходилось стоять на цыпочках, чтобы дотянуться. Правой рукой она пригибала ему голову, в то время как левая скребла наманикюренными ноготками по ставшим тесными брюкам. Чувствуя, что Линда уже нащупывает замок ширинки, Карлсен, с трудом унимая желание, сдавленно произнес:

– А как же… жених?

Имени он не помнил. Но посмотрел ей в эту секунду в глаза и понял: слова бесполезны. Линда была будто в трансе: глаза закатились, зрачки и радужка едва видны из‑ под век. Когда она, упав на колени, потянула вниз замок ширинки, он хотел воспротивиться, но она настойчивым движением высвободила его набрякший член наружу и, поднявшись, опять обхватила Карлсена за шею, нежно, но прочно обжимая другой рукой его жезл. Несмотря на возбуждение, какая‑ то часть в нем невозмутимо взирала на происходящее словно со стороны, отмечая любопытное отсутствие всякой скованности, которая, учитывая обстоятельства, непременно свела бы уже желание на нет. Вместо этого тело сейчас вело себя совершенно обособленно, изнывая от нестерпимого, насквозь плотского желания, непристойного, как тяга к порнографии.

Они, как лунатики, придвинулись к дивану. Линда была настолько возбуждена, что не отпускала губ даже когда они ложились, невольно стукнувшись при этом зубами. Чуть привстав над ее зовущим телом, Карлсен обеими руками поднял подол платья, стянул прикрывающие лобок миниатюрные трусики и, отстранив ее внезапно податливую руку, вошел глубоко и сразу. Она была так влажна, что само проникновение почти не ощутилось, но вместе с тем ощущение пробило такой искрой, что Линда резко втянула воздух, словно от боли.

Когда их тела пришли в неторопливое, размашистое движение, удовольствие постепенно достигло такой интенсивности, что все усилия сводились теперь, в основном, к тому, чтобы продлить его, по возможности, сдерживая самый пик. Такая лихорадочная и отрешенная чувственность не бередила Карлсена, пожалуй, со времен эротических фантазий юности. Одновременно с этим та, отстраненная его часть, словно зависла над диваном, бесстрастно разглядывая поднятый подол со вкусом выбранного ситцевого платья, и сиротливо лежащие голубенькие трусики. Всплыла и другая картина: как Линда только еще приходит устраиваться на работу – в эффектном сером костюме, каштановые волосы собраны в строгий хвост, лишь чулки намекают на скрытую сексуальность. Пикантность контраста чуть не привела наслаждение к преждевременному концу, и Карлсен спешно погасил сбивающие с равновесия мысли. Вновь сосредоточившись спустя секунду на теле, Карлсен поймал себя на том, что удовольствие у него сдабривается непонятным оттенком агрессивности (что удивительно: любил он всегда нежно, вкрадчиво). А тут, непонятно откуда взявшись, Карлсена стало разбирать желание стиснуть ее, исхлестать, истязать плоть. Влажные губы показались вдруг ненавистными, так что нестерпимо захотелось оторваться от них и впиться зубами ей в шею, и кусать, кусать, пока не пойдет кровь. Вместо этого Карлсен прикусил Линде нижнюю губу и наддал так, что чуть не вытолкнул из‑ под себя. В самый пик неистовства он успел проникнуться ощущением, что распростертое внизу тело – жидкость, которую он жадно, всем своим существом впитывает, утоляя жажду, какой раньше у себя и не подозревал. Линда, вытеснив натужный стон, внезапно обмякла у него в руках. «Вот так, видно, и убийца кончает жертву», – мелькнуло в уме. Он ткнулся лицом в выбившуюся у нее из‑ под головы, мокрую от пота подушку. У самого череп – как гулкий подвал, где только что грохнули электрическую лампочку…

Карлсен, встрепенувшись, бросил взгляд на стенные часы: почти час дня. Линда внизу лежала совершенно неподвижно. На секунду показалось, что она не дышит, и кольнул страх. Нет, дышит: грудь потихоньку поднимается и опадает. Карлсен облегченно вздохнул. Он встал с дивана, тщательно заправил рубашку, застегнулся, затянул брючный ремень. Надел пиджак и причесался массажной щеткой. На душе такое, что впору рукам дрожать; словно безумие какое налетело, для человека в здравом уме отвратительное.

На диване в позе изнасилованной раскинулась Линда Мирелли: одна нога, согнутая в колене у спинки дивана, другая вытянута на пол. В обнаженных гениталиях – ни намека на сексуальность; лежит, будто на медосмотре. Карлсен, аккуратно подняв, вытянул ее левую ногу вдоль дивана, другую тоже выпрямил, сдвинув их вместе, затем натянул на Линду трусики и подол у платья – опустил так, чтобы прикрывало колени. Странно как‑ то: ни одно из этих движений ее не разбудило. Правда, теперь она больше походила на спящую, и это несколько успокаивало.

Сев за стол, он вперился в экран процессора. Напечатанная строчка казалась давней‑ предавней, словно из иного периода жизни. Посмотрел еще раз на спящую, и сделалось вдруг ясно: «Я стал другим… С тем, что просыпался нынче утром, нечего и сравнивать». Произошло какое‑ то изменение, важное; к худу или к добру – в нем, Карлсене, проросла другая личность. Начать с того, в происшедшем он чувствовал коренное отличие от всего подобного, что выпадало на его долю прежде. Взять прошлый раз, когда проснулся в постели с мимолетной знакомой (пересеклись на фуршете): тогда Карлсен просто чувствовал глухую досаду на себя и стремление поскорее отделаться от гостьи. Желание, сведшее их вместе, казалось каким‑ то наваждением, которому (он, помнится, даже поклялся) впредь он не поддастся никогда. Он позаботился, чтобы девушка не догадалась о его чувствах: вместе позавтракали, и проблемы ее Карлсен выслушивал с таким видом, будто они его в самом деле интересуют. Выслушивал, а сам чувствовал, что это – эдакий штраф, который приходится платить за глупость. И, распрощавшись, наконец (девушку звали Саманта), он неожиданно проникся глубоким убеждением, что сексуальное желание в основе своей – иллюзия, и чем скорее его перерастаешь, тем скорее перерастаешь свою незрелость.

Теперь же разочарования не чувствовалось. Наоборот, словно просвет мелькнул где‑ то в глубине, не успев, впрочем, утвердиться в памяти. Было и волнение, как будто в руках оказался ключ к неведомой загадке. С Линдой Мирелли это волнение связано не было. Не возникало повторного желания ее раздеть – опять сдержанную, нетронутую, с пикантно просвечивающими сквозь сеточку грудками. Более того, даже мысль об этом казалась странно кощунственной. Без настоящего влечения, желания отнять ее у Франклина (вот и имя вспомнилось) или хотя бы сделать своей любовницей – обладание Линдой было чистым потворством, все равно, что причмокивать какую‑ нибудь изысканную сладость.

Но занимало сейчас не это. Интриговало то, что заполонившее их желание было взаимным и каким‑ то безличным. На неискушенность в любви Карлсену сетовать не приходилось, но подобное он испытывал впервые. Припоминая неизъяснимую, наводнившую тело светозарность за миг до того как они слились в поцелуе, он призрачно ощутил это свечение снова, как какое‑ нибудь дополнительное чувство. Именно это чувство повлекло его к ее женственности, к ее губам, словно для того, чтобы что‑ то из нее извлечь. Секс казался почти неуместным, чем‑ то банальным и приевшимся. Очаровывало же (и настораживало) то самое желание: брать.

Линда, пошевелившись, оглядела комнату. Увидев Карлсена, улыбнулась – в улыбке угадывалась нерешительность.

– Как себя чувствуешь?

– Спасибо, нормально. – Она взглянула на часы. – О, Господи, уже столько?

– Есть хочешь?

Спросил, потому что сам сейчас проглотил бы слона.

– Хочу. – Садясь, Линда болезненно поморщилась.

«Ну вот, дотискал‑ таки до синяков», – виновато подумал Карлсен.

Она поднесла руку ко рту и опять чуть покривилась. Карлсен подошел, сел возле. Вблизи под глазами у нее виднелись синеватые круги – до этого их явно не было.

– Как насчет пообедать?

– Я… да. – Она взглянула как‑ то странно, искоса.

– Что такое?

– Не надо меня… на обед. Я обычно в кафетерий хожу, на десятый этаж.

Намек был ясен: из‑ за того, что у них сейчас вышло, ей неловко было навязываться. Карлсену захотелось вдруг прикрыть, заступиться.

– Нет, правда, я бы очень хотел.

– Ну ладно, – в голосе по‑ прежнему слышалось сомнение.

– Пойдем?

– Сейчас, только нос напудрю.

Линда, пройдя через свой кабинет, вышла в коридор. Карлсен проводил ее взглядом. Ее реакция подтверждала то, что чувствовал он. От нее также не укрылось, что произошло нечто странное, причем она как будто чувствовала в этом свою вину и каялась.

Когда возвратилась, нижняя губа была густо зашпаклевана помадой, хотя припухлость скрыть все равно не удалось. С платьем Линда носила еще ситцевый жакет. Карлсен осторожно, кончиком пальца потянулся к ее губе. Линда поморщилась, но не шелохнулась.

– Извини, что поранил.

– Ничего, пройдет. – Линда попыталась улыбнуться, хотя ясно было – побаливает.

– Что Франклину скажешь?

– Он уехал по делам, до выходных не вернется.

Пока стояли, дожидаясь лифта, Карлсен спросил:

– Ты как, нормально?

– Да, а ты?

Карлсен, обняв Линду, на секунду прижал ее к себе. Такая маленькая, беззащитная.

– Сказать по правде, чувствую, что просто тебя изнасиловал: заволок в какие‑ нибудь кусты – и платье в клочья. А теперь подмащиваю, чтобы ты полицию не вызывала.

– Полицию? – подняла на него глаза Линда. – Что ты! Она меня же, может, и арестует.

Спросить, почему, Карлсен не успел: подошел лифт. Возможность продолжить разговор появилась только в ресторане. Заведение «Ле Бифтек» считалось дорогим и претенциозным, но, по крайней мере, здесь было не людно. Официант усадил их за угловой столик, выходящий на верхний сад. С этой высоты панорама просматривалась до самого Куинз.

От коктейля Линда думала отказаться, но когда Карлсен воскликнул: «Да ну, я и то буду! » – все‑ таки решила. Он заказал два сухих мартини.

– Ты знаешь, что произошло? – спросил он, когда официант удалился.

– Да, наверно.

– Ты уверена?

– Н‑ ну… видимо, да.

– У тебя такое поведение в порядке вещей? – улыбкой Карлсен как бы смягчил вопрос.

Лицо у Линды зарделось.

– Да ты что, в первый раз.

– И почему же тогда так вышло?

– Сама, видимо, допустила.

Карлсен трогательно заметил, что его, совершенно равную, долю вины она во внимание не берет.

– Думаю, дело не только в этом. Помнишь, я сказал, что, мол, две машины закольцевались?

– Помню.

– А потом не договорил: если только…

– Да.

Он почувствовал, что внимание у нее обострилось.

– Я как раз собирался сказать: «Если только и умы у нас не состроились в резонанс».

Ответить она не успела: принесли мартини. Прехолодный, и джина, пожалуй, многовато. Пока делал заказ, заметил, что на лицо Линды нашла задумчивость. Когда их снова оставили, она спросила:

– Ты думаешь, действительно машины виноваты?

– Возможно.

– Тогда как?

– Твоя машина начала удалять буквы точно как моя: с начала предложения. А вот мозговые волны у меня проникнуть к тебе в кабинет скорее всего не могли: мощности‑ то у них всего несколько тысячных вольта. Поэтому произошла, видимо, своего рода телепатия. Мой ум закольцевался с твоим, а твой уже удалял буквы.

Линда, чуть насупясь, потягивала мартини.

– Тогда получается, я могу читать твои мысли, а ты – мои. – Не обязательно. Телепатия, возможно, действует на подсознательном уровне. Иными словами, проще выразить, что человек чувствует, а не то, о чем думает. Именно это, похоже, и произошло, когда ты вошла и встала сзади.

Лицо у Линды снова зарумянилось.

– Ты хочешь сказать, что прочел мои мысли?

– Нет, скорее ты мои. Вот смотри: в тот первый раз, когда ты зашла и остановилась сзади, у меня мысль мелькнула, шальная такая, обернуться и тебя поцеловать, но сил бы не хватило одолеть всякие там цивильные условности и общественные табу. Во второй раз этого ничего не было. Я будто засосал с дюжину вот этого вот, – он звякнул ногтем по стеклу бокала.

– И я тоже, – она тускло улыбнулась уголками губ.

Поднесли еду; оба задвигали приборами. На закуску Карлсен заказал порционных устриц и ел с небывалым аппетитом: понятно, бодрость и энергия требуют своего. Линда же почему‑ то едва шевелила вилкой.

– Тебе устрицы разве не нравятся?

– Нравятся обычно… Слушай, что‑ то я вдруг устала; вот так бы расстелилась здесь сейчас прямо на полу, и выключилась. Ты у ж доешь мое.

– А знаешь, заканчивай‑ ка на сегодня дела. Пообедаешь как следует, и домой.

– У тебя же работа для меня есть?

– Потерпит. Я вообще думал выходной себе сегодня устроить. Собирался в Космический Музей.

– Почему именно в Космический?

Карлсен, успев уже покончить и с ее устрицами, подвинул осиротевшую тарелку обратно к Линде – для симметрии стола.

– Ты никогда не слышала об Олофе Карлсене?

Она задумчиво повела головой.

– Да что‑ то нет.

– Капитан Карлсен – ну же?

– А‑ а, из открывателей. Родственник какой‑ нибудь?

– Дед мой.

– Не он первым на Марс высадился?

– Нет, это ты про капитана Мэплсона.

– Ax да, точно. Честно сказать, не помню, чем тот самый Карлсен прославился.

– Теперь действительно мало кто помнит. А ведь на весь мир гремел в свое время, каких‑ то полвека назад. Международный Суд даже постановление вынес, о защите его покоя от средств массовой информации. – Ну и чем он таким прославился?

– Попытай, отвечу, – Карлсен хохотнул.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒