Марина Крамер 4 страница

Иван отвесил мне шутливый поклон, а Мария даже не шелохнулась. Статуя, не женщина…

Они продолжили работу, а я замерла в кресле, не в силах оторвать взгляда от того, как они летят по паркету, как замирают на мгновение, как Мария нервно передергивает плечами в такт ударам музыки, как выбрасывает вперед ногу в маленькой бальной туфельке с истертым носком, как Иван опускает ее на паркет в самом конце танца, а потом резким рывком ставит на ноги, прижимая к себе. Это зрелище заворожило меня настолько, что я не заметила, как закончилась музыка, как танцоры исполнили прощальный поклон тренеру, и только легкое прикосновение руки к плечу вернуло меня к действительности:

– Так и будете здесь сидеть, леди спонсор? – Мария держала в руках туфли и насмешливо смотрела на меня.

Я поднялась и оказалась выше ее на добрых двадцать сантиметров – девушка в тапочках оказалась совсем невысокой относительно меня.

– Мне безумно понравилось, как вы танцуете, – искренне призналась я, и в холодных глазах Марии блеснуло что‑ то похожее на удовлетворение.

Когда‑ то давно

Я провела в подвале два месяца. Если сейчас скажу, что это были лучшие два месяца в моей жизни, меня сочтут сумасшедшей. Но я на самом деле была счастлива. Алекс проводил со мной времени едва ли не больше, чем раньше, относился с какой‑ то прежде неведомой нежностью. Мне казалось, что его гложет вина за то, что он запер меня здесь.

– Понимаешь, Марго… если быть честным, то я должен убить тебя, – сказал он мне как‑ то, лежа рядом со мной на соломе и покусывая длинный стебель, выдернутый из кучи. – Но я не могу этого сделать.

– Почему?

– Потому что люблю тебя, – просто ответил он, поворачиваясь на живот и начиная водить кончиком стебля по моей щеке. – Люблю и не могу потерять.

– Тогда зачем я здесь?

– Так нужно, Марго, поверь.

Я верила ему – верила безоглядно и бесповоротно. «Стокгольмский синдром» в моем случае оправдывался любовью – той любовью, что связывала меня с Алексом еще до того, как он запер меня в подвале.

– Ты… никогда не объяснишь мне? – спросила я однажды, и он покачал головой:

– Нет, Марго. Для твоей же безопасности. Поверь – так лучше. И еще я хотел, чтобы ты знала – даже если меня не будет рядом физически, я все равно с тобой. И что бы ни случилось – можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку. Я никогда тебя не брошу.

Мне даже в голову не пришло насторожиться от этой странной фразы, а надо было…

Москва, начало двухтысячных

Мой вынужденный отпуск закончился. Я вернулась в Москву, немного восстановив нервную систему и вообще отдохнув. «Золотая улица» еще держалась на плаву, отчаянно пытаясь сохранить репутацию и «лицо». Но машина уничтожения уже была запущена, и, по всей видимости, заинтересован в этом был кто‑ то «наверху». Проверки объектов, визиты сотрудников прокуратуры в офис – когда там не было босса, откровенная травля в газетах. Я боялась открывать глаза по утрам – Рома тут же совал мне в лицо очередной номер «Коммерсанта» с пугающими заголовками. Мои попытки договориться со знакомыми журналистами не приводили ни к чему – словно мухи на мед, они налетали на сенсацию, додумывая и перевирая факты.

Нас уничтожали медленно, со вкусом, смакуя каждый миг краха довольно крупной компании. Босс не вылезал из Швейцарии, мы с Геной, как могли, отбивались – но все попытки терпели неудачу. Я снова стала нервной и истеричной, срывалась на Рому, то и дело выставляя его из дому и обвиняя во всех смертных грехах. В довершение всего я вдруг обнаружила за собой слежку. Да‑ да, самую настоящую слежку. Все походило на безумие, на бесконечный, каждодневный кошмар, когда с утра не знаешь, вернешься ли домой вечером. Надо ли говорить, в каком состоянии я была в эти дни…

Удар по затылку застал меня врасплох – ну, еще бы… Открыв глаза через какое‑ то время, я поняла, что сижу в машине, связанная по рукам и ногам, с заткнутым ртом. С водительского сиденья в ответ на мои попытки освободиться раздалось:

– Не ерзай. Уже приехали.

С перепугу я не успела разобрать, как выглядит тот, кто вез меня, – рывком открыв дверь, он ловко натянул мне на голову черную шапочку, закрыв лицо, и поволок куда‑ то. Я поняла только, что мужик не из хилых – все‑ таки при росте в сто восемьдесят сантиметров весила я около восьмидесяти килограммов. Меня усадили на стул, выдернули кляп, однако шапку не сняли, и через какое‑ то время я услышала мужской голос:

– Значит, так. Если хочешь пожить, слушай внимательно. Через неделю к тебе на улице подойдет человек, и ты отдашь ему весь компромат, что есть у тебя на босса. Поняла?

– У меня нет никакого…

– Я сказал – заткнись и слушай. Напишешь все, что знаешь, о его махинациях. Особенно меня интересуют сделки по покупке предприятий, имеющих отношение к ядерной энергетике.

Мне стало дурно…

Об этой стороне деятельности босса я знала, более того – пару раз помогала ему в проведении сделок. Петля на шее затягивалась – причем это была моя шея.

– Ты все поняла?

Меня парализовало от страха, я не могла сказать ни «да», ни «нет», не могла даже кивнуть. Но больше вопросов не последовало, меня снова поставили на ноги и повели, а затем и повезли.

Номер машины, из которой меня вытолкнули на тротуар, я не увидела – стояла дождливая, грязная осень, естественно, что цифры заляпаны. Да и что бы мне это дало? Господи, как влипла… Мне захотелось сесть прямо на мокрый тротуар и зарыдать. В голове зашумело, видимо, стало подниматься давление, я побрела в сторону дома, стараясь удержаться в сознании и не упасть. До квартиры оставалось буквально двадцать шагов, когда за спиной раздалось:

– Поздно гуляешь, – и этого я уже не вынесла – упала в обморок прямо на несвежий кафель лестничной площадки.

…Он сидит у окна в белом свитере. Смуглую кожу белое оттеняет, его комната и так как больница. Здесь и есть больница. За его спиной открытое окно – все в зелени, значит, мы на третьем или четвертом этаже. Раньше он никогда не сидел спиной так близко к открытому окну, а сейчас расслабился. Значит – мы в безопасности.

Как приятно разглядывать его, зная, что он этого не замечает – уткнулся носом в «Ведомости», они розовые, и этот цвет меня раздражает. Он как всегда свеженький – интересно, давно ли тут? Немного отросла щетина – значит, сутки. Он складывает газету, а я, боясь встретиться с ним взглядами, тут же возвращаюсь в исходное положение и только сквозь ресницы вижу, как он выходит в коридор и плотно закрывает дверь.

Кажется, я впадаю в дремоту, как всегда у меня происходит под капельницей. Раньше я ее боялась – острой иглы, которая постоянно находится в вене. Но теперь это уже не имеет никакого значения, как и все прочие страхи – на них просто не хватает сил. Из коридора слышны какие‑ то голоса, но слов я различить не могу. Дверь открывается, входит медсестра. Я ясно слышу, что он с кем‑ то ругается, кого‑ то как будто прогоняет, но она снова закрывает дверь и переключает мое внимание на себя. Она похожа на актрису Нину Гребешкову – приятная немолодая блондинка, небольшая, внушающая ощущение покоя и веры в выживание человеческого рода. Она все время чуть улыбается, хотя глаза у нее уставшие и озабоченные. И тут я спрашиваю, как всегда, ввергая несчастную жертву человеколюбия в шок:

– Скажите – у вас все в порядке? Мне кажется – нет.

Выражение ее глаз меняется, она испуганно смотрит на меня несколько секунд, а я продолжаю:

– Я могу что‑ нибудь для вас сделать?

Она тихо и невесело смеется:

– Тихо, деточка, сейчас вторая докапает, и все вынем. – И потом, через большую паузу добавляет, усмехаясь: – Муж ваш приехал. Там этот‑ то не пускает его. И что за жизнь такая пошла непонятная…

В моей голове всегда крутятся какие‑ то мысли. А сейчас вот – не крутятся, остановились. Мне просто хорошо оттого, что он рядом, оттого, что он мне улыбается своими чудесными полными губами, что он небрит – а значит, был со мной здесь. Иногда я думаю – а зачем я ему нужна? Тот факт, что я недостойна его, очевиден всем. Всем – кроме него. Или только мне? Почему я полюбила его так сильно? За красоту ли, за «мужскую энергетику», как говорит моя мама? За что?

Как вовремя он появился, какое счастье, что это был он – а не кто‑ то из тех, кто угрожал мне. Почему я здесь, что случилось? Пытаюсь спросить медсестру, но та только качает головой:

– Вы отдыхайте, потом все узнаете.

– Позовите… позовите его, пожалуйста… – Губы не слушаются, очень хочется пить.

Он возвращается, плотно прикрывает дверь, бросает беглый взгляд на капельницу. На лице – абсолютно никаких эмоций, даже намека. Я едва успеваю прикрыть глаза, но почему‑ то мне кажется, что от него скрыть что‑ либо просто невозможно. От этого должно быть неуютно, но мне почему‑ то спокойно, когда он рядом, такой невозмутимый. Словно и не было ничего, никаких разборок в коридоре, он не срывался на крик, не угрожал, не боялся сам… Словно мы не в больнице, а на пляже. Он невозмутимо садится в любимую позу – ногу на ногу щиколоткой на колено – и разворачивает газету. Только она у него перевернута…

– Алекс…

– Что? – Он отрывается от якобы чтения и смотрит на меня.

– Спасибо…

– Помолчи.

Эти властные нотки в голосе, этот непререкаемый тон, господи… Почему, за что жизнь разделила нас и теперь никак не желает свести обратно насовсем, а сводит вот так – по случаю? Может, потому, что я не смогла преодолеть себя, не смогла простить? А он – смог? Он – смог простить мне скоропостижный брак с Ромой? Не знаю. Но, видимо, осталось что‑ то, что заставляет его чувствовать мои неприятности и появляться в тяжелые моменты.

Когда‑ то давно

Сборы в «Фокстроте» завершал гала‑ концерт – это стало доброй традицией. Я активно участвовала в подготовке, но даже себе боялась признаться, что делаю это вовсе не потому, что мне нравится, а потому, что это возможность быть постоянно рядом с Марией. Она стала чуть мягче, удостаивала разговорами за чашкой кофе, улыбалась утром, встречая меня во время пробежек. Мне нравилось открывать в ней новые черты. Выяснилось, что не такая уж она и стерва, какой выглядела. Она почти не улыбалась, но когда делала это, ее лицо становилось совершенно иным – мягким, привлекательным и очень открытым. Хотя и в ее стервозности был шарм, чего уж. За ней волочилась добрая половина танцоров и кое‑ кто из тренеров «Фокстрота», однако Мария никого не удостоила вниманием, не говоря уж ни о чем другом. Я уже знала, что дома ее ждет любимый мужчина – травматолог Максим, с которым они живут вместе уже несколько лет. Кстати, с этим самым Максимом они довольно часто ссорились, хотя и ненадолго. Телефонные разговоры отнимали у Марии почти все свободное время, и мне даже было любопытно, откуда берет деньги эта явно не суперобеспеченная девушка, чтобы оплачивать словесные баталии.

Еще одной странностью было то, что она никому не позволяла уменьшать собственное имя. Все звали ее Марией – и никак иначе. Смешно – совсем как я, только мне, наоборот, нравился укороченно‑ иностранный вариант. Разговорившись однажды вечером после ужина, мы выяснили, что слушаем одну и ту же музыку, читаем одних авторов, любим сыр и все, что из него делается. Даже в детских воспоминаниях проскальзывало что‑ то общее, детали, поступки. Это будоражило нас обеих, заставляло внимательнее присматриваться друг к другу, подмечать все новые общие черты. При совершенной внешней непохожести внутри мы были одинаковы. Даже не так – внутри мы одно целое, и рядом с ней я и чувствовала себя цельным человеком – не половинкой кого‑ то.

Рассказала мне Мария и о своем поклоннике, некоем Косте – лидере армянской диаспоры их города. Этот Костя, кстати, несколько раз звонил ей, но Мария держалась сухо, чуть отстраненно, и мне даже стало жаль его – наверное, человек страдает, натыкаясь на такую стену равнодушия.

Я тоже очень хотела рассказать ей об Алексе – но что‑ то удерживало меня. И я даже понимала, что именно. Боялась, что Мария не поверит, потому что нормальному человеку трудно поверить в реальность происходившего. И я промолчала.

На гала‑ концерте Мария с Иваном показали постановочное танго на очень известную песню «В Гарлеме». Более оригинального номера я не видела, пожалуй, никогда. Оба в черном, с гладко прилизанными волосами, стройные и гибкие, они продемонстрировали такую бешеную страсть и энергетику, что зрители в конце номера взвыли от восторга и заставили повторить еще раз. Убегая, Мария сняла мужскую шляпу и помахала мне. Мое сердце и так было готово выскочить из груди, а тут еще и это. Я не знаю, чем уж так зацепила меня эта рыжая колючка с отвратительным характером, но любое ее внимание ко мне было просто подарком. Сегодня же я почему‑ то пожалела, что рядом нет Алекса – ему она точно понравилась бы.

Москва, начало двухтысячных

Алекс пробыл со мной долго – пару дней, до тех пор, пока меня не выписали из больницы, и потом еще дома, пока я окончательно не встала на ноги. Он не выпускал меня из квартиры, запрещал подходить к окну и выходить на балкон. Мне эти меры предосторожности казались смешными и какими‑ то киношно‑ гангстерскими, но умом я понимала, что Алекс – не тот человек, который станет шутить. Я рассказала ему все, но оказалось, что он и сам знал – скандал с «Золотой улицей» подробно смаковался в Интернете и во всех мало‑ мальски известных финансово‑ экономических СМИ.

– Что мне делать? Ведь тот, кто выдвинул условия, непременно возникнет еще раз. – Я сидела на кровати, по‑ турецки поджав ноги, и ела дыню, заливая руки ароматным соком.

Алекс лежал у меня в ногах, закинув за голову руки, и, глядя в потолок, о чем‑ то думал. Казалось, что вопроса он не расслышал.

– Ты ешь‑ ешь, – рассеянно пробормотал он.

– Не могу больше, – простонала я, вытирая руки полотенцем. – Слушай, а мы долго будем вот так взаперти сидеть?

– Сколько надо – столько и будем, – отрезал он, по‑ прежнему не глядя на меня. – И так наворотила тут, еще хочешь?

– Я наворотила?

– А кто? Зачем полезла?

– Это моя работа, я за нее, между прочим, деньги получала!

– Ах, деньги! Ну, тогда все ясно. – Он рывком сел, посмотрел наконец на меня так, что я съежилась, встал и вышел из комнаты.

Вернувшись, он бросил мне на колени кредитную карту и заявил безапелляционно:

– Вот. Здесь тебе лет на десять. И больше я не слышу, что ты имеешь какие‑ то контакты с «Золотой улицей». Поняла?

Я швырнула карту ему в лицо, оскорбленная таким поведением.

– Кто ты такой, чтобы давать мне деньги? Ты мне никто, и ты сам так решил. На жизнь я в состоянии заработать сама. И еще у меня есть муж.

– Муж? – На губах Алекса заиграла презрительная усмешка. – Никчемный мямля, который приходит сюда ночевать?

– Ты не смеешь… – вспыхнула я, но он перебил:

– Смею. Я – смею. Потому что ты принадлежишь мне – что бы ты там себе ни думала. Я позволяю ему быть рядом с тобой – пусть будет доволен.

Высказавшись, он ушел, а через десять минут хлопнула входная дверь, и в замке повернулся ключ – значит, меня заперли снаружи, и выйти я не смогу. Слова, сказанные Алексом, убили меня. Он до сих пор так и не понял, что сделал со мной тогда своим исчезновением. И до сих пор считал себя вправе распоряжаться мной, командовать, унижать. Нет, я несправедлива. Он помогает мне, решает за меня какие‑ то трудные вопросы, защищает меня – он, а не Рома, мой законный муж. Значит, я небезразлична ему – иначе зачем? Вокруг него крутятся такие женщины, что подумать страшно, – а он тратит свое время на меня, больную, проблемную и ничем особо не выдающуюся. И я уже не знаю, радоваться мне или огорчаться.

…Он вернулся только через два дня. Все это время я просидела взаперти, так как Рома в моменты, когда появляется Алекс, мгновенно испаряется и перемещается к родителям в Подмосковье – от греха подальше. Мне порой дико обидно и очень хочется, чтобы Рома хоть раз в жизни повел себя как мужик – ну, взял, допустим, и жестко сказал Алексу, чтобы тот убирался вон. Но Рома никогда не решится. Мне кажется, что даже если он застал бы нас в постели – чего, разумеется, никогда не произойдет по ряду причин, – то и тут просто извинился бы и ушел в соседнюю комнату за компьютер, да еще постарался бы не шуметь, чтобы не помешать. Господи, как я с ним живу, действительно?

Я часто задумывалась об этом и всякий раз не находила ответа. Возможно, я просто привыкла. Или боялась, не знаю. Все‑ таки новые отношения таят в себе массу подводных камней, каждый раз нужно менять что‑ то в себе, подстраиваться, приноравливаясь к характеру и привычкам другого человека. А Рому я знаю давно, никаких неожиданностей. Да, жить с ним в бытовом плане очень трудно, потому что как глава семьи он не состоялся и уже вряд ли состоится, но в каких‑ то вещах я могу рассчитывать на него полностью. Много раз он помогал мне, поддерживал, всячески наставлял и направлял. Но ведь для женщины важно чувствовать крепкое мужское плечо – мужское, а не просто дружеское…

Вернувшись после двухдневного отсутствия, Алекс вел себя как ни в чем не бывало, словно и не уходил никуда, а просто вышел в булочную. Я не расспрашивала, а он не рассказывал, где был.

Назавтра он разбудил меня рано утром, безжалостно запихнул в душ и объявил:

– Ты идешь на работу.

– Куда?! – От неожиданности я слишком резко повернулась, захлебнулась водой, которая мощной струей била из душа, закашлялась.

– На работу идешь. В «Золотую улицу».

– Алекс…

– Все, я тебе сказал. Собирайся. Мне пора в аэропорт.

Вот так… Ничего не объяснил толком, не сказал, где был и что делал. Все просто: «Мне пора в аэропорт». И ни слова о том, когда возникнет снова – и возникнет ли вообще. Всякий раз, когда он уезжал, я не знала, увижу ли его вновь…

На работу я вернулась. Дела в фирме шли плоховато, продажи стремительно падали вместе с улетучивающимся доверием клиентов. Журналисты лили грязь ведрами, я не знала, с кем и в каком тоне разговаривать в первую очередь. Пробовала выйти на нашего с Ромой общего приятеля Илью, сотрудника крупного финансово‑ экономического еженедельника. Но он никак не желал, прятался, не брал трубку, выходил из офиса, возле которого я, отчаявшись, караулила, через черный ход – словом, ясно давал понять, что иметь со мной дел не желает. Зато исправно выдавал скандальные статьи о «Золотой улице». Информацию, как я смогла выяснить окольными путями, он получал непосредственно в прокуратуре, искажал ее в рамках разумного, но так, чтобы это было в интересах заказчиков, и номера еженедельника разлетались, как пирожки. Босс ежедневно разносил меня в пух и прах на «летучках», но что я могла? Прекратить информационную войну, развязанную с ведома прокуратуры? И как прикажете…?

Я пыталась донести до своих приятелей‑ журналистов мысль о том, что судебного решения до сих пор нет, а потому босс не может считаться виновным в чем‑ либо – но кому это интересно, когда вот они, «жареные» факты о махинациях, взятках и коррупции? На фоне скандалов фирма стремительно теряла доверие партнеров, банков, и единственной темой для обсуждения с сотрудниками «Золотой улицы» было именно это уголовное дело.

Я прекрасно понимала, с чего, собственно, вся эта свистопляска. Босс, свято уверовавший в свою недосягаемость, расслабился, а один из его замов вдруг в обход меня дал интервью, в котором чуть ли не открытым текстом заявил, что начальник собирается стать монополистом в области атомной энергетики. Само собой, подобное заявление обеспокоило некоего очень высокопоставленного чиновника – ну, а как же? И он придумал простой, но действенный выход – через подставных лиц обратился в прокуратуру одного из районов, где размещались кое‑ какие наши объекты. А там, как водится, пылились килограммы компромата на всех поголовно бизнесменов, работавших в этом районе. Ну, и на босса, само собой. Ему вменили «махинации с земельными участками», предложили заплатить отступные – но босс по своей наивности отказался, думая, что решит все без помощи денег. Куда там…

После попытки захвата офиса его начали таскать на допросы, выматывая нервы, сливали журналистам материалы о ходе дела, пытались даже изъять компьютеры фирмы, но тщетно – служба безопасности наконец отреагировала и не пустила посторонних на территорию, несмотря даже на подогнанные к стенам бронетранспортеры: босс был на месте.

Я не понимала, как удалось Алексу вывести меня из ситуации с шантажистами, но была благодарна. Меньше всего я хотела быть втянутой еще глубже.

Однако меньше – не получилось. Мы не вольны распоряжаться чужими мыслями, не можем управлять чужими желаниями и резонами.

Я возвращалась из офиса далеко за полночь – готовила релиз для одного крупного издания. Оставив машину в переулке, я зашла в круглосуточную аптеку за таблетками, голова раскалывалась, нужно было что‑ то делать с этим. На ходу сунув в рот капсулу, я начала рыться в сумке в поисках ключей от дома. Ну, так и есть – я кинула их на сиденье машины и там благополучно оставила.

– Ну, за что, господи?! – простонала я вслух и обреченно побрела к парковке. До машины оставалось три шага, когда я поняла, что в ней кто‑ то сидит. Да, сидит на водительском месте и копается в замке зажигания. Ноги приросли к асфальту, я понимала, что обнаруживать себя нельзя – мало ли. Надо бы сделать пару шагов в тень, хотя бы к кустам, растущим вдоль невысокого заборчика, но страх парализовал меня, я не могла пошевелиться. Машина вдруг взревела и сорвалась с места, сильно вильнув в мою сторону и задев крылом. Я отлетела, ударилась боком о забор, содрала кожу на колене и сильно подвернула ногу. Машина уже скрылась за поворотом. Прекрасно – теперь я осталась без средства передвижения и вдобавок без ключей от квартиры. Хорошо, если это просто случайный угон – а если нет? Тогда у похитителя есть еще и адрес, а это значит – жди гостей. Совсем хорошо…

Охнув от боли, я поднялась и, хромая, побрела домой. Дались же мне эти ключи, ведь дома муж, открыл бы! Да, машины лишилась бы – но хоть сама бы не покалечилась.

Рома, открыв дверь, остолбенел:

– Рита, ты где была? Что с тобой?

– А не видно? – зло буркнула я, бросая сумку на пол и присаживаясь на полку для обуви. – Машину у меня угнали только что.

– Машину?! – Рома моментально пришел в себя и начал стенать по поводу «новых незапланированных трат, когда денег и так нет».

– Господи, да замолчи ты! – не выдержала я. – Машина! Спросил бы лучше, что со мной, как я себя чувствую!

– Ты пришла домой на ногах, значит, все хорошо, – огрызнулся он, набирая номер милиции.

Я поднялась и решительно отобрала у него трубку:

– Не надо звонить. Никто не найдет машину, да и искать не будут, скорее всего. Сколько угонов по городу ежедневно…

– Ты сдурела?! – взревел муж. – Она стоила денег!

– Да – тех, что я заработала.

Рома развернулся вдруг и ударил меня по лицу, а потом набросил куртку и туфли и ушел, громко шарахнув дверью. Понятно – пойдет сейчас и напьется.

Я потрогала пальцами щеку, словно проверяя, на месте ли она, и побрела в ванную. Под душем я расплакалась от обиды – ну, как можно так глупо лишиться машины? Теперь придется ездить на работу, как все люди – в метро. Ну, ничего, привыкну…

Я уже лежала в постели и даже задремала, когда зазвонил мобильник.

– В следующий раз в тачке окажешься ты. Посмотри эсэмэску, – сказал глуховатый мужской голос и тут же пропал, сменившись гудками.

Я пощелкала клавишами и увидела новое сообщение. В нем оказалась фотография моей горящей машины. Значит, я все правильно поняла – это не был случайный угон, это было спланировано…

Назавтра в офисе ко мне подошел Геннадий:

– Марго, на тебе нет лица, в чем дело?

Я почему‑ то не решилась рассказать ему об угнанной машине, даже не знаю, что меня удержало. Отговорилась головной болью и усталостью после вчерашней полуночной работы.

Зато появившийся в офисе босс сумел вытрясти из меня все, что хотел. Он подумал о чем‑ то пару минут, постукивая по столешнице пальцами, а потом изрек:

– Не переживай. Машину я тебе компенсирую.

– Но…

– Выслушай, Марго, не перебивай. Машину компенсирую, а вот защиту, увы, гарантировать не могу – сам не понимаю, откуда прилетит следующий снаряд. Будь осторожнее, Марго, хорошо?

Я вышла из кабинета и, закрывая дверь, успела заметить, как босс кладет под язык таблетку.

Машину он мне купил – такую же, как была. Даже с цветом не промахнулся. А через несколько дней я обнаружила за собой слежку.

Двое молодых людей беззастенчиво передвигались за мной по городу, даже не пытаясь как‑ то маскироваться. Они сидели в машине по утрам, когда я выходила из подъезда, чтобы ехать на работу, околачивались возле офиса, провожали меня до дома. Первым побуждением было обратиться в милицию – но, подумав, я отмела эту идею. Кто мне поверит?

Я стала маниакально осторожна, старалась не оказываться в безлюдных местах, не задерживаться слишком уж в офисе. И все думала – кто, ну кто может так нахально провожать меня? Если те, кто шантажировал, то это глупо. А еще – кто?

Разрешилось все очень скоро. Ответ на свой вопрос я получила, в буквальном смысле рискуя жизнью.

После напряженного рабочего дня я села в машину и вдруг почувствовала, что в салоне не одна. Подняв глаза, в зеркале заднего вида я рассмотрела силуэт мужчины, сидящего позади на сиденье. На нем была кепка с длинным козырьком, а поверх нее натянут еще и капюшон толстовки. Змеиным броском он выкинул вперед руку, и у моего горла оказался нож.

– Заводи, – велел он.

Я понимала, что сопротивляться или кричать бесполезно – чуть что, и он сразу чиркнет по шее. Я медленно тронулась с места.

– Езжай прямо.

«Прямо» оказалось километра два‑ три, потом мы свернули в какой‑ то переулок – я от страха совсем потеряла ориентир и не понимала, в какой район еду. Незнакомец указывал направление и командовал, куда и когда поворачивать.

– Все, тормози, приехали. Фары выключи.

Я подчинилась, лихорадочно соображая, что же теперь будет. За окном угадывался гаражный массив. В машине воцарилась тишина, как на кладбище, я даже слышала, как стучит сердце у сидевшего позади меня человека. Наверное, убивать страшно…

– Ты зря не послушалась. Я ведь предупредил – в следующей тачке будешь гореть ты.

При слове «гореть» у меня перед глазами встала картина из далекого прошлого – я в занявшейся огнем водолазке катаюсь по полу… От ужаса и от воспоминаний о пережитом я вдруг заплакала, и человек сзади растерялся немного:

– Эй… ты это… погоди реветь, может, договоримся еще…

И в этот момент прямо перед моей машиной вспыхнули яркие «противотуманки», ослепив и меня, и моего похитителя. Он выронил нож мне на колени, а дверки вдруг распахнулись с четырех сторон, и меня выдернули из машины сильные руки. Падая на землю, я успела увидеть, что в салон сели трое, взревел мотор – и моя машина стремительно полетела задом к выезду из гаражного массива. Меня же поставили на ноги, заботливо отряхнули грязь с одежды. Я, кажется, ослепла от испуга и от яркого света противотуманных фар припаркованной машины, потому что все силилась рассмотреть человека, стоящего рядом, и не могла. Он ничего не объяснял, просто крепко держал меня за руку. Вынув из кармана мобильник, набрал какой‑ то номер и через пару секунд заговорил по‑ английски. Я разобрала только фразу «все в порядке, она цела» и «проблема разрешилась»». Почему по‑ английски, подумала я, кто это? И вдруг меня словно водой облили – Алекс! Только он мог устроить такой цирк, только у него хватило бы наглости приставить ко мне охранников… Он опять меня выручил. И я снова ему обязана.

Я высвободила руку и обошла незнакомого мужчину, чтобы взглянуть в лицо. Разумеется, это не Алекс – просто высокий мужчина в плаще. Его глаза смотрели почти ласково, он улыбнулся и спросил, все ли в порядке.

– Да… все… – пробормотала я, почувствовав разочарование.

Не он… не сам…

Он представился Джефом, довез меня до дома, у подъезда я с удивлением обнаружила свою машину. Около нее топтался один из молодых людей, что провожали меня последние дни. Он протянул мне ключи, тоже улыбнулся, как и Джеф, быстро сел в машину, и они уехали, не сказав больше ни слова.

Дома я, выпив полбутылки мартини, устроила истерику, чтобы сбросить напряжение. К счастью, Ромы не было, и я смогла всласть поорать и поплакать без свидетелей.

Среди ночи меня разбудил телефон. Сонно нашарив под подушкой трубку, я буркнула:

– Алло! – и услышала то, чего в принципе ожидала:

– Больше ничего не случится. Живи спокойно, Марго.

Я не успела ни поблагодарить, ни спросить, как он узнал, – трубка уже пищала гудками отбоя…

После сборов Мария осталась в Москве на две недели – шила новые костюмы, это требовало дополнительного времени. Она жила в гостинице, но большую часть времени мы проводили вместе – насколько это позволяла моя работа. Она встречала меня вечером возле офиса, и мы ехали куда‑ нибудь ужинать. Я узнавала ее все лучше, она постепенно раскрывалась и демонстрировала мне все новые грани своей странной, но невероятно притягательной натуры. Оказалось, что она тоже пишет стихи – немного другие, чем я, но мне нравилось. Читала она их неохотно, но если я настаивала, то сдавалась и выдавала пару четверостиший. Расставались мы только на ночь, я довозила ее до гостиницы и ехала к себе – к опостылевшему Роме с его капризами, к его вечному нытью и жалобам на жизнь. Денег становилось все меньше, дела шли из рук вон плохо, и муж на полном серьезе считал, что я обязана что‑ то с этим делать. Я же, уставая на работе больше морально, чем физически, мечтала только об одном – чтобы Рома уткнулся в свой компьютер и оставил меня в покое хоть ненадолго. Моим мечтам не суждено было сбыться – Рома предъявлял мне претензии по любому поводу, доводил до слез придирками и вообще всячески трепал нервы. Я всерьез подумывала о разводе, но решиться никак не могла – все‑ таки мы были привязаны друг к другу, и отношения у нас уже даже не супружеские, а родственные. Я оставила все попытки родить ребенка, понимая, что будущего с таким мужем у меня нет.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒