Марина Крамер 3 страница

Каким‑ то марш‑ броском я преодолела двадцать пять метров коридора, толкнула дверь, попутно ударив кого‑ то в переговорной. Два юриста, аналитик, секретарь из приемной финансового директора – куча знакомых лиц. Геннадий… он сразу все понял, кинулся, прижал меня к стене и начал совать в мою сумку листы формата А4, сложенные пополам.

– У кого еще что есть – сюда. Быстро! – скомандовал он негромко, и моя сумка в момент наполнилась документами.

– Гена… идем со мной, Гена. Я знаю, как выйти!

Но он отрицательно покачал головой:

– Нет, Марго. Нас пересчитали, обыскивать еще будут, наверное. Но ведь на каждого поименно санкция нужна. Вот и возятся, паспортные данные только переписали. Уходи, Марго. Беги, насколько сил хватит.

И я побежала, уже не боясь шуметь…

Комната архитекторов. Подоконник. Пожарная лестница – пять ступенек вниз. Крыша. Осторожно… Беги, Марго, беги…

По крыше бежать побоялась, пошла медленно. Рано обрадовалась, поняла я, поставив ногу на ржавый подоконник. Окно подсобки оказалось закрыто. Дернула сильнее – нет, закрыто, закрыто, черт!!! Неужели Иван Игнатьевич решил смягчить свою участь, оказав помощь следствию? Или просто попалась добросовестная уборщица? Хотя какая на чердаке уборщица? Что мне делать, господи, что мне делать?! Разбить стекло? Нет, привлеку внимание… С края двора эта часть крыши видна прекрасно – на проходной всегда есть люди. Вопрос только в том – наши ли сейчас. Боже мой, как на войне: «наши – не наши»… А ведь по сути это война и есть.

Окно вдруг бесшумно отворилось, и луч солнца выхватил из чердачного полумрака лицо Геннадия:

– Скорее давай! Да что ж ты смотришь‑ то на меня, как на покойника?! Руку давай, не стой! Так и знал, что Ванька окно закроет, вот же барахло человек, небось уже к канадской границе подгребает с перепугу. Ну, что ты стоишь, Марго? Руку, я сказал.

Когда‑ то давно

Черно‑ белые клавиши. Теплые смуглые пальцы, всегда опускающиеся на них с какой‑ то глубокой мыслью. Черно‑ белая одежда. Однажды он сказал мне, что с юности решил одеваться в этой гамме – так проще подбирать гардероб, каждая вещь будет сочетаться с другой. Тогда меня удивило такое пристальное внимание молодого мужчины к своему внешнему виду. Но он во всем такой – безупречный. Это – Алекс.

Каждый раз, как Шерлок Холмс, я, выходя из лифта, напряженно вслушиваюсь в шорохи, в запах сигарет – его табак ни с чем нельзя спутать, но даже я иногда обманываюсь. Либо он обманывает меня.

Рассказывать все «по порядку» – это все равно что пить «Мохито», не смешивая ингредиенты. Отдельно ром, отдельно сахар. Откусить лед, пожевать мяту. И потом удивиться – а что тут такого? Довольно странно – но и все…

У каждой женщины в жизни должен быть такой мужчина. Самое странное, что его никак, просто никак нельзя считать идеальным – за долгие годы разнообразных отношений у меня было много поводов ненавидеть его и даже бояться. Бояться до такой степени, чтобы в ужасе отдергивать руку от протянутого пальто… Мало что в жизни остается неизменным, по крайней мере – у меня. Алекс – один из таких перманентных персонажей, уверена, что им и остался бы… если бы…

Если бы мог.

Как описать целостное ощущение от человека? Как передать на бумаге дрожь своей руки, вытирающей капли пота с его лица? Его неповторимый жест, стряхивание капель дождя с черного зонта‑ трости… Он – единственный из всех моих мужчин, кого я никогда не могла пожалеть, в ком ни разу не увидела маленького мальчика, с кем никогда не пыталась соревноваться в чем‑ то или даже просто спорить. Когда мы только поженились – я даже боялась встать как‑ то неправильно, чтобы случайно не нарушить эстетский минимализм его холодного дома. Со временем я начала повышать на него голос, а он не напирал, только растворялся в моих руках, как песок, который нельзя ухватить. Из мужа он очень быстро превратился в ангела‑ хранителя, в мой ночной кошмар, в слезы в уголочке, каждый раз, когда меня кто‑ то сильно обижал: «Почему ты не рядом, почему не со мной, зачем оставил меня…»

Москва, начало двухтысячных

Через час мы с Геннадием сидели в моей «двушке». Он улыбался как ни в чем не бывало:

– Да я ведь за тобой пошел. Куда мне было деваться? С другой стороны крыша плоская, и путь короче в три раза – что ж тебя понесло‑ то на покатую? Небось Игнатьич отправил?

Я кивнула, и Геннадий удовлетворенно хохотнул:

– Так и знал, вот же гнида. Да, недосчитаются меня бойцы, но что ж теперь. Пусть арестовывают. Я ж ничего не подписывал, никаких бумаг, что предупрежден, и все такое.

Дома его ждали жена и маленькая дочка…

– Гена… объясни мне, что происходит. Я не понимаю, но ты‑ то должен знать! – Я затягивалась уже второй сигаретой, хотя вообще‑ то не курила.

– И знаю. И объяснить могу. Ты ведь в курсе, как происходит стандартный рейдерский захват? Есть люди, собирающие компромат на олигархов. Просто так – помнишь, как у Ильфа и Петрова Коробейников собирал ордера на мебель? – Геннадий отхлебнул чаю, поморщился. – Горячо. Так вот. Риск есть, конечно, потому что а ну как этот олигарх никому дорожку не перейдет и все труды зря? Или перейдет – но горе‑ Коробейников об этом не узнает? Но ты ж понимаешь, что такие вот Коробейниковы там, где надо, хорошо известны, а олигархи рано или поздно непременно оступаются. Вот и на босса нашелся такой специалист. Выясняем, конечно, кто и что, но пока тихо и глухо. Понятно только, что приглянулась кому‑ то наша площадка, кусок набережной – место сладкое. Все сделано, укреплено, чтоб не осыпалось, строй – не хочу. Нашему‑ то три раза предлагали продать, а он ни в какую – мол, имиджевый проект, репутация. А сегодня и в офисе не было его – уехал. А был бы на месте – не вошел бы в офис никто.

– М‑ да… – протянула я растерянно. – И что теперь будет, а?

– Ничего, – пожал плечами Геннадий. – Слушай, а давай‑ ка мне бумаги. Там папка голубая, я ее заберу.

Я послушно вышла в коридор, где так и валялась моя набитая вынесенными из офиса документами сумка, вынула голубую пластиковую папку.

– А что там? – протягивая ее Геннадию, спросила я, без всякого, впрочем, интереса.

– Так… договора кое‑ какие, переписка с клиентами.

– А‑ а…

Мы просидели еще около часа, и Геннадий уехал домой, а я улеглась в ванну и прорыдала там, не выдержав нервного напряжения, до самого вечера. Утром я решительно поругалась с Ромой, плюнула на все, заплатила бешеные деньги за быстрое оформление визы и через два дня улетела в Испанию.

Когда‑ то давно

Я не очень хорошо чувствую себя по утрам – ранние подъемы никогда не давались мне легко. Вот и сегодня я еле заставила себя подняться и пойти в душ – меня ждала портниха, мне шили платье для большого приема у одного весьма известного в Англии человека. Ради такого случая можно потерпеть, сказала я себе и безжалостно повернула холодный кран.

Примерка прошла отлично, платье получалось действительно стильным и дорогим. Настроение взлетело вверх, я почти вприпрыжку направилась к припаркованной машине, но тут меня вдруг окликнула молоденькая продавщица цветов из лавочки напротив:

– Послушайте, мисс! Это не мое дело, конечно, но я видела, как полчаса назад какой‑ то парень в бейсболке и спортивном костюме сунул что‑ то под вашу машину.

– То есть как – сунул? – бестолково переспросила я, и девушка рукой изобразила, как незнакомец прячет что‑ то под днище.

Внутри все похолодело – я уехала на машине Алекса… Лихорадочно роясь в сумке, я пыталась найти мобильник, но тот, как назло, завалился между косметичкой, кошельком и еще какими‑ то мелочами, которые я так и не могла отвыкнуть таскать с собой. Издав стон, я опустилась на тротуар и вывернула содержимое сумки прямо на бордюр. Проигнорировав удивленный взгляд цветочницы, я нашла‑ таки телефон и позвонила Алексу.

– Ты можешь приехать сюда немедленно? – заговорила я по‑ русски, чтобы не возиться с подбором слов и выражений.

– В чем дело?

– Алекс, я тебя умоляю – приезжай, я не могу по телефону, кругом люди!

– Хорошо, жди меня.

Он подъехал минут через двадцать, я уже успела тихонько сойти с ума от ужаса. Но вот он легко выпрыгнул из моей машины, подошел и хмыкнул:

– Ты так соскучилась, Марго, что придумала повод?

– Алекс, под днищем машины что‑ то есть, – прошептала я, прижавшись к нему и дрожа.

К моему удивлению и ужасу, эта информация не заставила Алекса даже бровью повести, такое ощущение, будто он ждал чего‑ то подобного. Отстранив меня, он опустился на колени и заглянул под машину. Потом встал, закурил и велел мне:

– В машину, Марго. Мы уезжаем.

– То есть?

– Я сказал – в машину.

На плохо слушавшихся ногах я дошла до машины, забралась на заднее сиденье и затихла, боясь даже дышать. Алекс о чем‑ то переговорил с цветочницей, что‑ то сунул ей в руку и неторопливо пошел к водительской двери.

– Испугалась? – спросил он, когда мы отъехали примерно за два квартала.

– Очень… что это было?

– Тебе не надо знать.

– Алекс… я уже знаю – так, может, ты объяснишь?

Он только усмехнулся и отрицательно покачал головой.

Возле дома он высадил меня и сразу уехал, не сказав, как обычно, куда. Я уже почти привыкла к подобным отлучкам, но сегодня мне стало нестерпимо обидно – я пережила такой стресс, мог бы побыть со мной.

Полежав в ванне и выпив немного мартини, я расслабилась и перебралась в комнату, включив зачем‑ то телевизор. Шел выпуск новостей, и вдруг я увидела нашу машину и полицейское оцепление вокруг. Я недостаточно хорошо понимала беглую английскую речь, однако смысл уловила – под машиной обнаружили бомбу, которой хватило бы, чтобы разнести весь квартал. Если бы я открыла дверь и села за руль… меня уже не было бы. В испуге я выключила телевизор и зарыдала. Всего пара секунд, пара секунд отделяли меня от смерти – если бы в тот момент в цветочной лавке оказался покупатель, то продавщица не обратила бы внимания на меня… И еще одно проскользнуло в словах репортера – что автомобиль зарегистрирован на некую фирму, владельцев которой уже неоднократно подозревали в связях с террористическими группировками. Это удивило и испугало меня еще сильнее, хотя казалось бы – куда уж…

Я проплакала до вечера, никогда в жизни мне не было так страшно, как сегодня. Алекса не было… И я вдруг решилась на жуткую вещь, о которой впоследствии очень жалела. Я прошла в ванную и открыла тайник под кафельной плиткой в самом углу. О существовании этого тайника я узнала совершенно случайно – зашла в ванную, когда Алекс принимал душ, вернувшись из очередной отлучки, и застала его у открытой дыры в стене. Он тогда закричал на меня, велел стучаться, и я не придала значения этому инциденту. Но сейчас мне стало любопытно – а что же именно было там, в стене?

Лучше мне было этого не знать…

Барселона, начало двухтысячных

Впервые я увидела Барселону в дождь. Первая встреча всегда запоминается, правда же? Вот вы помните, каким впервые увидели своего будущего возлюбленного? Сравнение это отнюдь не пустое, ведь город тоже может быть предметом пылкой страсти и длительной привязанности. Пожалуй, я бы сказала, что любить город гораздо проще, чем мужчину, – разочарования и ссоры случаются реже, обиды забываются быстрее, роман не приедается, новизна никогда не угасает, особенно когда город – такой, какой я увидела Барсу ранним мартовским утром.

В ту первую поездку я так и не застала в Испании яркого солнца, привычного местным жителям. Зато я чувствовала его мягкое прикосновение через постепенно просыхающие облака – они были подсвечены желтым откуда‑ то изнутри. Под дождь я больше не попадала – все мои вылазки и прогулки были просушены крепким морским ветром.

Мне никогда не был важен визуальный ряд – я воспринимаю мир через запахи и звуки. А этого в Каталонии в избытке. Как собака, я жадно вдыхала общеевропейский запах сладкого и чистого воздуха, к которому примешивалась свежая рыба, бензин, бесчисленные цветы и еще, еще что‑ то, трудно поддающееся определению. Ночами я лежала в постели, стараясь подольше не уснуть, чтобы впитать в себя звуки испанской речи с чуть картавым акцентом, шум моря, жужжание мопедов и мотоциклов – основного и любимого средства передвижения местной молодежи. С утра я всегда выходила на балкон или просто на улицу и окуналась в самый любимый на свете звук – утреннее воркование горлиц в лесу. Лес начинался сразу за нашим отелем – ухоженный сосновый бор на окраине маленького курортного городка, восемьдесят километров от Барселоны. Любой каталонский мало‑ мальски крупный город устроен так: набережная с возможным и даже вероятным пляжем, по другую сторону – променад с художниками и кафе, затем параллельно пешеходная улочка с крохотными магазинчиками, а перпендикулярно этой прибрежной черте город режет рамбла – тоже, как правило, пешеходная улица с лавочками, памятниками, платанами и, разумеется, – голубями. В любом городе рамбла упирается в море – такова простая и откровенная геометрия. Обычно в конце рамблы, на берегу, на пересечении с набережной, образовывается некоторая площадка – иногда это довольно большая площадь с огромным памятником Колумбу, как в Барсе, с круговым движением машин, вечными пробками и стоянками такси. Но чаще это просто милая круглая площадка с кафе и голубями, а в центре – фонтанчик или герб городка. Даже не зная языка, по рамбле можно легко ориентироваться в любом городе – прохожие всегда вам покажут, как туда выйти.

Тем, кто хочет узнать подробности, проще заглянуть в путеводитель. Я же всегда узнавала город сначала через собственные, весьма субъективные ощущения. Пальмы, агавы, фонтаны и кафе. Общее ощущение – расслабленность. Испанцы вообще никуда не торопятся, напряжение им чуждо. Но у меня было совсем иначе – я чего‑ то ждала. Ждала первого шага, как приглашения от мужчины. Взгляд я давно чувствовала на себе, поймала и удерживала. Следующий ход – за ним.

Любовь была повсюду. Кругом сидели и прогуливались целующиеся парочки, самой мне стоило лишь на секунду присесть одной на лавочку, как я сразу же окуналась в мужское настойчивое внимание. Флирт здесь что‑ то вроде национальной культуры, особенности характера, температуры крови. Мужчины прекрасны до такой степени, что знаки их внимания трудно воспринимать всерьез. Однако же каждый из них, предлагая незнакомке руку и сердце на пятой секунде общения, – не шутит, а говорит правду. Тут повсюду судьба, случай, опасность, внезапные повороты и отчаянная неизбежность каждого из них. Случай подстерег и меня – как и каждого, кто этого ждет и жаждет.

Позже Испания стала для меня совсем другой. Я узнала ее яркие краски, безжалостное солнце, ощутила кожей всю любовь и всю боль, стала такой же расслабленной, поняла, почему здесь так легко убить от ревности. Потому что это – сама жизнь в ее сухом остатке, с выпаренной водой, без примесей и добавок, жесткая и пряная, с привкусом крови и трагедии. Поняла и полюбила местный танец фламенко, больше распространенный на юге, наконец, простила ему то, что меня смущало раньше, – в нем практически не участвуют бедра. Бедра – это латина, это секс и игра. Фламенко – это жизнь, страсть и отчаянная правда без всяких шуток. Кто боится – пусть сидит дома… А я – не стала…

Когда‑ то давно

Я с ужасом держала в руках пять паспортов. Раскрыв их один за другим, я обнаружила во всех одно и то же фото, принадлежавшее Алексу. Но вот имена и даже их национальная принадлежность были совершенно разными…

Что происходит, откуда эти паспорта, зачем они? В голове роились мысли, одна ужаснее другой, я растерянно перебирала паспорта и так погрузилась в себя и свои мысли, что не услышала, как вернулся Алекс. Он вошел в ванную, сразу понял все. Да и что понимать, когда я стояла под открытым тайником, держа в руках паспорта…

Он ударил меня по щеке, швырнул документы обратно и за руку выволок меня куда‑ то. Я покорно шла за ним, не в состоянии возражать, сопротивляться. «Сейчас он меня убьет», – как‑ то совсем уж отстраненно и равнодушно думала я, даже не испугавшись.

Алекс притащил меня в подвал, где у него был оборудован винный погреб – ровные стеллажи, в которых полулежали бутылки с разными винами, несколько пузатых бочонков, пустые корзины, в которых ему привозили эти самые бутылки. В самом дальнем углу оказалась большая куча соломы, невесть как там очутившаяся, и прямо над ней в стене торчал большой подернутый слоем ржавчины крюк. Не отпуская моей руки, Алекс пошарил на одном из стеллажей и стащил с него длинную цепь с наручниками. Закрепив ее одним концом на крюке, другой он наручником прицепил к моему запястью.

– Извини, Марго. Это все, что я сейчас могу для тебя сделать.

Он толкнул меня на кучу соломы и ушел.

Я осталась одна в полной тишине и темноте. Даже не знаю, было ли мне страшно – скорее нет. Насколько я успела узнать Алекса, то по всем законам он должен был просто меня прирезать – и все. А он почему‑ то не сделал этого…

Потянулись дни в заточении. Алекс приходил ко мне трижды в день, кормил, разрешал прогуляться по подвалу, но наверх не выпускал. Первое время я отчаянно пугалась моментов, когда дверь начинала со скрипом открываться, – казалось, что этот миг может стать в моей жизни последним. Однако Алекс был даже дружелюбен и лишь однажды прорвался фразой:

– Если бы я не любил тебя так сильно, Марго…

Это убедило меня в том, что он ничего со мной не сделает.

В первые дни я искренне ненавидела его – за вранье, за заточение, да мало ли… А потом пришла жалость – и я поняла, что не могу злиться. Он такой же заложник, как и я. Только он заложник обстоятельств, о которых мне ничего не известно, а мое заточение рано или поздно закончится. И от этого мне стало даже легче. И в один из дней я притянула его к себе и поцеловала. Алекс посмотрел на меня с таким удивлением, что мне стало смешно.

– Марго…

– Что, дорогой?

– Как ты можешь, Марго?

– Я люблю тебя. Ты мой муж.

Он поднялся и молча вышел – скорее, выскочил, и я прекрасно поняла причину – в глазах Алекса стояли слезы.

Москва, начало двухтысячных

Это было еще до злополучной истории с захватом офиса. Именно тогда я и познакомилась с Мэри. Я искренне рада ее появлению, без нее уже не могу представить свою жизнь. Это все равно что оторвать кусок сердца, отрезать руку – да что угодно. Как членовредительство…

«Дружба» стала спонсором танцевально‑ спортивного клуба «Фокстрот», и мне волей‑ неволей приходилось иногда бывать на каких‑ то турнирах, помогать руководителю с костюмами, организовывать сборы и поездки. Во время таких вот летних сборов она и появилась. Их было несколько пар из какого‑ то сибирского города, но эту девушку я отметила сразу, уж слишком она выделялась своей осанкой даже среди стройных, подтянутых и гордо державших головы танцовщиц. Рыжие волосы до плеч, тонкие руки, длинные пальцы, изящные запястья. Голубые глаза, надменно взирающие на всех из‑ под чуть длинноватой челки. Весь вид словно говорил: «Да, все люди как люди. А вот я – богиня». Ее партнер не отходил ни на шаг, суетился вокруг, но я видела, что между ними нет и намека на интим. Это сразу чувствуется по взглядам, по жестам, по каким‑ то милым мелочам. В этой парочке такого не наблюдалось – ровные отношения, скорее родственные, чем даже дружеские. Я почему‑ то начала исподтишка наблюдать за девушкой, благо возможности были – я поселилась на тренировочной базе, расположенной в нескольких километрах от небольшого подмосковного городка, и проводила там свой отпуск, совмещая приятное с полезным, так сказать. Отчего‑ то здесь мне хотелось вставать рано утром, распахивать настежь окно, вбирать в легкие свежий, пахнущий травой и озером воздух. Я даже начала совершать утренние прогулки, маршрутом совпадавшие с пробежкой танцоров. Заинтересовавшая меня девушка всегда бегала одна. Я часто видела ее, одетую в спортивный костюм. Длинные черные гетры, легкие кроссовки, волосы, забранные в высокий хвост. Она, казалось, не замечала ничего вокруг, в том числе и мою персону, и это было обидно. В конце концов, благодаря моей фирме здесь вообще что‑ то происходит! Не знаю, чем меня так зацепила сибирская танцовщица, но я решилась сама подойти и заговорить.

Случай выдался скоро. Я прогуливалась по корпусу – было дождливо, а мне нужно было непременно «намотать» свои километры – таким образом я решила похудеть хоть чуть‑ чуть. Мое внимание привлек голос, доносившийся из‑ за ближайшей двери:

– Макс! Ну, выслушай! У меня заканчиваются деньги, машина в город будет только через два дня, я просто не смогу купить карточку! Макс! – вслед за этим раздался не то стон, не то всхлип, потом резкий звук чего‑ то ударившегося о стену, и вслед за этим – плач.

Я решила вмешаться в ситуацию – мало ли что случилось у человека за дверью, вдруг моя помощь придется кстати? Постучав и не получив ответа, я толкнула дверь и вошла. Удивлению не было предела – на кое‑ как закинутой покрывалом постели лицом в подушку лежала моя рыжеволосая незнакомка. На звук шагов она приподнялась на локтях и зло посмотрела в мою сторону:

– Что?!

– Простите… я подумала, что вам нужна помощь… – Я растерялась даже от такой реакции и не сразу нашлась что сказать.

– Помощь? – Она села и потянулась к тумбочке, на которой лежала пачка сигарет и зажигалка.

– Ну да. Просто вы плакали… что‑ то упало…

– Телефон.

– Что? – не поняла я, и она указала пальцем в угол, где на полу сиротливо раскинулись внутренности мобильного телефона. – А‑ а… если нужно позвонить – я могу дать свой.

– Не стоит. У меня нет ни желания, ни возможностей расплачиваться за вашу мобилу.

У нее был довольно высокий голос, мне такие раньше никогда не нравились, но почему‑ то именно сейчас это звучало едва ли не музыкой. Я рассматривала новую знакомую жадно, точно старалась впитать в себя каждую черточку, каждый изгиб тела. Меня неудержимо тянуло к ней, даже не понимаю, как так получилось. И это было не физическое влечение – я почувствовала в ней родную душу.

– Меня зовут Марго.

– Мария.

Даже имена у нас начинались на одну букву… Жизнь с Алексом приучила меня видеть какие‑ то знаки в любых, даже самых обыденных вещах, искать совпадения, намеки, сходства. В этой девушке оказалось слишком много меня…

– Не стойте, садитесь, – хмуро бросила Мария, пытаясь привести в порядок лицо.

Я осмотрелась – номер явно хуже моего, маленький, хоть и двухместный. Под кроватью, на которой сидела Мария, стояли ровным рядком несколько пар туфель и пара мягких джазовок, в которых я увидела два эластичных бинта, скатанных в рулончики.

– А вы давно танцуете? – поинтересовалась я, садясь на стул у большого, во всю стену, шкафа.

– Всю жизнь.

– А сколько вам лет?

Она посмотрела чуть удивленно, но ответила:

– Двадцать семь.

Старше меня на три года, а выглядит моложе лет на десять – вот что значит худоба и узкая кость… Почему она ничего не спрашивает в ответ? Неужели ей неинтересно, кто я? Но Мария молчала, задумчиво глядя в стену.

– Я тоже всегда хотела танцевать. Но вышло так, что играла в теннис, а теперь вот…

– Что – вот? – не отрывая взгляда от стены, спросила она, и я убедилась, что меня слушают.

– Вышло так, что я сама не танцую, зато помогаю другим делать это. Моя фирма – спонсор клуба «Фокстрот».

– И что – гордитесь собой? – чуть прищурившись и прикурив новую сигарету, поинтересовалась Мария, чем взбесила меня – что себе вообще позволяет эта девка?

– Да, горжусь! – ответила я с вызовом и встала, собираясь уйти. Вслед мне прилетело, как камнем:

– На будущее учтите – не за каждую помощь говорят «спасибо».

Я вылетела из номера, оскорбленная откровенным хамством и равнодушием. Меня, мягкую, податливую и открытую, очень часто обижали люди, но почему‑ то слова и поведение именно этой девушки ранили так больно, что захотелось плакать. Я даже не знаю, на что она сдалась мне, для чего, почему ее поведение так задело. Где‑ то внутри я чувствовала, что должна каким‑ то образом заставить ее остаться в моей жизни, стать близким человеком.

И тогда я совершила нечто запредельное, совершенно необъяснимое. Забившись в своем номере на кровать, я позвонила Алексу. Вообще‑ то я никогда не звоню ему сама – всегда только он решает, хочет ли говорить со мной. Но сегодня… я просто не знала, с кем мне поделиться своим горем – ну не с Ромой же…

Он долго не брал трубку, и я испугалась, что не носит с собой тот телефон. Но вот наконец раздался такой знакомый голос, до сих пор вызывавший во мне бурю эмоций:

– Что ты хочешь, Марго?

Вот так – ни «здравствуй», ни «привет, как дела? » – а сразу – «что ты хочешь, Марго? ». Уже не знаю…

– Алекс… ты можешь говорить, я не отрываю тебя?

– Нет. Говори.

Господи, ну почему так сухо? Неужели действительно занят или просто не хочет говорить?

– Понимаешь, я… даже не знаю, как сказать… в общем, я встретила девушку…

В ответ раздался его смех. Я вдруг очень четко увидела эту картинку – как он сидит за столом в большом кресле, по привычке положив ногу на ногу – щиколоткой на колено – и смеется, чуть откинув назад голову.

– Ты спятила, Марго, – проговорил он, отсмеявшись.

– Ты не понял… Я встретила девушку – она очень похожа на меня, я чувствую. Не могу объяснить, но чувствую, понимаешь?

– Да. Что ты хочешь от меня, Марго?

– Не знаю. Она не обращает на меня внимания.

– А ты, безусловно, этого хочешь? – насмешливо спросил он.

– Хочу.

– Я‑ то чем могу помочь?

– Не знаю.

– Ну, вот когда узнаешь – тогда и звони. – Мне в ухо ударили гудки отбоя.

Черт… на что я рассчитывала? Что он бросит все и прилетит сюда? И дальше? Заставит эту рыжую сучку общаться со мной? Как? Силой? Смешно же… ладно, черт с ними – и с Алексом, и с Марией тоже. Пойду пройдусь немного.

Я вышла из номера и спустилась на первый этаж. Из конференц‑ зала доносилась музыка. Я прислушалась – танго. Вокал, немецкий язык. Не сумев совладать с любопытством, я приоткрыла дверь и так и замерла – в зале работала моя Мария с партнером. Такого бешеного темперамента в худенькой девушке я предугадать не могла – от нее просто волнами исходила энергетика, заполняя все пространство зала. Партнер, высокий, темноволосый красавчик с вьющимися волосами, вел ее в танце уверенно и властно, но это была лишь видимость – потому что на самом деле главенствовала Мария. Это было настолько очевидно и так прекрасно, что я невольно залюбовалась тонкой фигуркой в длинной черной юбке и обтягивающей маечке. Рыжие волосы убраны в гладкую прическу, никакого макияжа – но я почему‑ то ясно увидела, как она исполняет это танго в ярком сценическом гриме, в непременном черно‑ красном платье, без всяких пошлых роз в волосах. Она просто не могла быть банальной, не могла позволить себе какие‑ то обыденные прически или аксессуары – я это чувствовала.

– Мария, вас слишком много, приглушите эмоции – и станет лучше, – услышала я голос Володи – главного тренера «Фокстрота». Он сидел на краешке сцены и внимательно наблюдал за танцующей парой, однако я его даже не заметила, увлеченная образом девушки.

– Это не меня много – это партнера мало, – спокойно отозвалась Мария и, наклонившись, чуть задрала юбку и поправила бинт на колене.

Володя расхохотался, а партнер Марии только плечами пожал:

– Вот так и работаем. Это она просто с постановок перестроиться не сразу умеет, там‑ то как раз эмоции и важны, зритель тонкостей техники не видит, а вот окраску и чувства – подавай ему. Мы на турнирах горим иной раз поэтому.

– На турнирах мы горим потому, что ты в полноги на тренировках стал работать. Но это тема не для обсуждения на сборах, правда? – Мария насмешливо взглянула на партнера, и тот чуть смешался:

– Да ладно тебе…

– Без «ладно» прохладно, – фыркнула она. – Продолжаем, Владимир Сергеевич?

– Как пожелаете, мадемуазель, – рассмеялся Володя и спрыгнул со сцены. – Значит, так. «Перо»… – Дальше пошли неинтересные мне термины и долгое обсуждение, сопровождавшееся показом движений. В какой‑ то момент я вдруг поняла, что Мария меня увидела. Я почувствовала взгляд в упор, подняла глаза и застыла – она стояла прямо перед дверью и молча смотрела мне в лицо холодными голубыми глазами. Меня передернуло – так умел смотреть Алекс.

– Простите… я не хотела мешать…

– О, Маргарита Николаевна, проходите в зал, что ж вы в дверях‑ то! – это Володя заметил меня и тоже подошел к двери. – Заходите, не стесняйтесь, вы ж тут первый человек. Если бы не вы…

– Я пойду, пожалуй, – быстро перебила я начавшуюся благодарственную тираду – мне не хотелось, чтобы Мария видела, с каким подобострастием смотрит на меня главный тренер. Не знаю, почему, но мне это было неприятно.

– Нет‑ нет, останьтесь, посмотрите, вы нам не помешаете. – Володя чуть не силой втащил меня в зал, усадил в кресло. – Кстати, позвольте вам представить – это Мария Лащенко и Иван Переверзев, чемпионы Сибири, между прочим, по десяти танцам.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒