ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Вилле Хуттунен был тот человек, которому Антти и Юсси крикнули, будто они уезжают в Америку, когда встретили его на дороге.

В Липери все признавали, что слова этого человека заслуживают полного доверия. И, действительно, это был достойный человек. Любое дело он всегда излагал основательно. И уж если он начинал что-нибудь говорить, то говорил, не умолкая и не делая никаких пауз. Без всякой передышки он вел свою речь, не давая никому произнести хотя бы даже одно слово.

Было еще одно обстоятельство, которое позволяло доверчиво отнестись к его речам. Сам старик Хювяринен однажды сказал про него:

— Словам Вилле Хуттунена можно вполне доверять, потому что у него много земли и более десятка коров.

И если кто-нибудь недоверчиво относился к сказанному Вилле, такому человеку всегда напоминали о мнении старика Хювяринена:

— Ведь даже Хювяринен верит тому, что говорит Вилле.

Но была и еще одна значительная причина, благодаря которой Вилле Хуттувена не считали беззастенчивым вруном.

О Вилле было принято говорить:

— Уж если он врет, так он врет разумно и в меру. А такое вранье можно всегда через решето просеять: и увидеть, в какой куче правда и в какой куче ложь.

Некто Микко Кутвонен однажды сказал, имея в виду Вилле Хуттунена:

— Надо принять во внимание, что честный врун никогда не утаит правды, он всегда перемешивает ее с собственной ложью.

Этот Вилле Хуттунен всякий раз, когда возвращался домой, неизменно заезжал к старику Хювяринену. Он и на этот раз сделал то же.

Всю, дорогу Вилле обдумывал вопрос — почему Ихалайнен и Юсси Ватанен бросили свое хозяйство и почему Антти оставил свою жену. С этими мыслями он и подъехал к тому проулку, где находился дом Хювяринена. Но, подъехав к проулку, подумал: «Надо бы зайти к старику, да уж больно дорога нехороша — кругом грязь и ямы. Конечно, если б у женки Хювяринена кофе было наготове, вот тогда недурно было бы проглотить чашечку натощак». Вилле остановил свою лошадь и, лежа в телеге, стал обдумывать, как ему поступить. Уж очень ему не хотелось подъезжать к дому через этот грязный проулок. Ведь особой нужды не было заезжать. Тем более, и лошадь его пить не хотела, поскольку он недавно попоил ее, когда заезжал к старику Варису. Тут Вилле прямо рассердился иа Хювяринена за то, что тот не засыпал песком свой проулок.

— Ведь телега потонет в такой грязи, — сердился он. — Да еще он на самой горе построил свой дом, как будто ему у дороги не хватило места.

Однако желание выпить кофе пересилило эти мысли. И он подумал уверенно: «Хозяйка сварит кофейку, если нет у нее готового».

И тогда он повернул свою лошадь в проулок, и вскоре его телега остановилась у самого дома.

В доме была горячка — готовились к свадьбе. Хозяйка говорила Анне-Кайсе:

— Я так думаю, что они уже сегодня к вечеру вернутся из Йоки… Уж будь уверена, привезет тебе Ватанен всякие подарки.

— Старик Хювяринен добавил к этому:

— Нет, Юсси не станет там зря задерживаться. Он всю свою жизнь смирно прожил, так что и теперь он не будет болтаться в городе. Он справится со своими делами и тотчас поедет обратно.

Старик только что высказал это свое соображение, как вдруг в дом вошел Вилле Хуттунен. Он сел на лавку и стал выколачивать свою трубку о каблук сапога.

Хозяйка оказала, увидев его:

— А-а, это вы, Вилле Хуттунен! Вилле ответил:

— Заехал к вам, потому что у старика Вариса не оказалось ведра, чтоб напоить мою лошадь. Вот я и подумал — дай, думаю, заеду к Хювяринену, напою там мою лошадь. Пришлось-таки хлестать моего мерина для того, чтобы он сдвинул телегу в вашем проулке. Он так поднатужился, что оглобли затрещали и из дуги пыль посыпалась, а уж на что крепкая у меня дуга. Будь дуга похуже, так она бы треснула пополам. Вот мой сосед Янне нахваливает свою дугу, а она нипочем бы не выдержала, если б мой мерин рванул так со всей своей силы. А ведь он так рванул, что спина у него вытянулась в стрелку. Нет ли у тебя, Хювяринен, спичек?

— Спички есть, — ответил хозяин.

— Ну-ка дай мне спичку, чтоб разжечь мою трубку. Не знаю, как у вас, а в нашем доме столько спичек уходит, что только знай — покупай. Без конца все чиркают и чиркают, кругом шипенье раздается. Конечно, мой дом стоит на большой улице, и каждый, кто мимо едет, непременно заходит в наш дом. И если нет огня в очаге, то каждый пользуется спичками, которые всегда у меня лежат на столе. Да и пусть их на здоровье пользуются…

Вилле закашлялся, и благодаря этому Хювяринен успел сказать одну фразу:

— В твоем доме хватает проезжих, которые хотят покормить или попоить своих лошадей.

Откашлявшись, Вилле сказал:

— Много проезжих на дорогах. Иной раз тащится целый обоз и такой, что конца его не видно. И откуда столько бывает мужчин и лошадей? Ведь как будто их кто-то нарочно рассыпает по дорогам. А уж если такая толпа влезет в дом, так только подавай им спички и табак.

Вилле посмотрел на Хювяринена, чтоб увидеть, понимает ли он всю тонкость его мыслей. После этого Вилле продолжал:

— Да и табак у нас ужасно расходуется. Но в моем доме я не вытаскиваю кисет из-за пазухи. В моем доме табак у меня всегда лежит наготове, любой человек, даже цыган, может прийти и закурить… Что-то кашель меня стал мучить…

По правде сказать, Вилле сейчас закашлялся для того, чтобы дать слово старику Хювяринену. Старик понял это и сказал:

— Вот в этом ящике лежит мой табак. Зачем ты куришь свой?

Вилле высыпал из своей трубки табак и стал набивать ее табаком хозяина. Делая это, он сказал:

— У меня и своего достаточно, но отчего не попробовать табачка Хювяринена.

Разжигая трубку, он продолжал:

— На моей земле не приходится сидеть без табака. Стоит только бросить в землю горсть табачных семян — и табак готов.

Вилле даже повысил свой голос, когда стал хвастаться:

— У меня табак так и прет из-под земли, так и лезет отовсюду, настолько, что деваться от него некуда. И это очень кстати, что у меня так много табаку. Ведь прохожие, перевозчики и всякие мужички всю зиму шляются ко мне, чтоб покурить.

Трубка гасла. Вилле снова стал раскуривать ее, продолжая говорить.

— Но что меня сердит, так это большой расход кофе. Этого Божьего дара уходит у меня такая прорва, что даже и в нашей лавке не хватает его для меня. Пришлось мне тут как-то съездить в город, чтоб купить себе три фунта… Ишь ты, как трубка моя капризничает… Пыф… паф… пах… Главное, хозяйка у меня уж очень расточительная, никого без кофе не отпустит. С утра до ночи старуха моя гремит кофейником. Не успеет налить одну чашку, а уж снова надо кофейник наполнить.

Тут Вилле на минуту прервал свою речь и бросил взгляд на хозяйку. Тогда хозяйка сказала Анне-Кайсе:

— Ты бы, Анна-Кайса, поставила кофейник на плиту. Ведь у нас такой редкий гость.

В таком духе опять продолжалась беседа. Старик Хювяринен не сидел без дела, он плел веревку из мочалы.

Наконец кофе был готов. Хозяйка предложила Хуттунену чащечку. Вилле стал отказываться;

— Да нет, я только что пил кофе у старика Вариса… Они еще спали, когда я приехал. Но старик, как только услышал мой голос, сразу узнал меня: «А, говорит, это ты, Вилле Хуттунен». А потом проснулась женка Вариса, обрадовалась, сказала: «Сейчас встану, вскипячу кофейку для Хуттунена, давно не было в нашем домишке такого дорогого гостя». Вообще-то я к ним не из-за кофе завернул, а просто так, чтоб лошадь моя немного передохнула… Вы что, хозяюшка, в здешней лавке покупаете кофе?

— Да, — ответила хозяйка.

В общем, Хуттунен выпил чашку кофе и собрался уходить. Он уже нахлобучил шапку на голову, но тут как раз вспомнил о деле, которое так заинтересовало его. Вопросительно и с удивлением он сказал:

— Интересно знать, о чем думали эти Антти Ихаланнен и Юсси Ватанен, когда решили в Америку ехать? Ведь Ихалайнен не только свою землю бросил, но и свою жену. Наверно, он рассорился, что ли, со своей бабой? Иначе зачем ему на старости лет оставлять свои родные места и путешествовать?

Тут Вилле стал подробно рассказывать о хозяйства Антти и об Америке. Вся семья Хювяринена с недоверием слушала то, что говорил Вилле. Однако все призадумались, когда Вилле изложил, при каких обстоятельствах произошла его встреча с липерцами и какой велся разговор с этими молодцами, уехавшими в Америку.

Об этом Вилле так поведал, не делая в своей речи из лишних пауз:

— Встретил я Антти Ихалайнена и Юсси Ватанена как раз на самой дороге. Ну, конечно, разговорились. И мне Ихалайнен сам сказал, что ему предложили работу в Америке. Эту работу предложил ему один его хороший знакомый, с которым Ихалайнен уже давно переписывался. Так вот этот знакомый написал ему в письме: «Приезжай, я тебя неплохо устрою, и ты будешь зарабатывать в Америке по десять марок в день. А ежели немножко перехитришь американцев и обжулишь хозяина, то будешь иметь еще лишнюю десятку в день». Получив такое письмо Антти Ихалайнен решил перехитрить американцев, поехал в Америку. И даже купил билет на пароход до самого места назначения. Что касается Юсси Ватанена, то он поехал провожать Ихалайнена. Однако похоже на то, что он проводит его до самой Америки и там останется.

Тут старик Хювяринен выразил некоторое сомнение. И когда Вилле на минутку замолк, чтобы передохнуть, старик недоверчиво спросил:

— А ведь ты привираешь насчет Ихалайнена и Ватанена?

— Ну как можно в таком серьезном деле врать! — с удивлением сказал Хуттунен. — Ведь еще летом мне об этом было известно, когда Антти зашел ко мне и взял в долг сорок марок, чтоб купить себе билет ка корабль. Еще помню, сидел у меня тогда сын Хётёнена. Он мне и сказал когда, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уезжают в Америку. И чтоб им не тратиться на каждого в отдельности, они сговорились ехать в Америку на один билет.

И тут Вилле, в доказательство своих слов, стал приветить ещё всякие убедительные факты.

Когда он наконец ушел, в доме Хювяринена воцарилось глубокое молчание. Все думали о странной выходке Ихалайнена. И всех изумляло, что и Ватанен будто бы грозился поехать в Америку вместе с Антти.

Приближался полдень. В доме все молчали. И только за обедом хозяйка сказала:

— Вряд ли можно доверять словам Вилле Хуттунена. Ведь всегда изо рта его льется всякая чепуха.

Хювяринен и Анна-Кайса ничего на это не ответили. Однако они немного успокоились. А к концу обеда старик настолько успокоился, что даже спросил у хозяйки:

— Ячменный хлеб или ржаной ты завтра будешь печь?

— Ячменный, — ответила хозяйка. — Хотела печь ржаной, чтоб осталось у меня тесто на картофельный пирог, но потом решила печь пирог на следующей неделе. Анна-Кайса тоже успокоилась, и жизнь пошла своим чередом.

Однако вскоре пришли, дополнительные сведения. Неразговорчивый и угрюмый скорняк Микко Кукконен ехал, так оказать, по свежим следам Вилле Хуттунена. И по этой причине ему пришлось собрать все ценные сведения, оставленные Вилле. Так, например, он узнал, что Юсси Ватанен, якобы, запродал свою землю и все деньги повез с собой.

Скорняк Кукконен в свою очередь рассказывал новости об Антти и Юсси и этим подтверждал разговоры Вилле Хуттунена.

Повсюду эти новости вызывали изумление, и Кукконен благодаря этому сам увлекся болтовней. И в каждом доме, где ему приходилось бывать, он начинал свой разговор именно с этого.

Войдя в дом Хювяринена, он сказал:

— Слышали новости? Ватанен и Ихалайнен поехали в Америку. Что случилось с ними, наверно, какой-нибудь скандал?

Вся семья Хювяринена была поражена этим сообщением, тем более, что Микко Кукконен, как всем известно было, не умел сочинять.

Хозяин долго молчал, соображая, но потом сказал:

— Скандала у них не было, и, по-моему, они вряд ли уехали вообще, хотя об этом лопотал также и Вилле Хуттунен.

— Нельзя верить вранью этого Вилле, — строго заметила хозяйка.

Несловоохотливый Кукконен долго сидел молча, а потом произнес:

— Они сами сказали мне, что едут в Америку.

Это заявление изменило дело. Снова воцарилось продолжительное молчание. Кукконен повернул было разговор на другие темы, заметив:

— Большой у вас дом. Хватает у него размеров. Пожалуй, это самый большой дом во всей нашей волости?

Однако ему никто не ответил. Хозяйка просеивала муку через сито, а Хювяринен щепал лучину. Кукконен продолжал:

— Впрочем, в других волостях мне приходилось видеть дома еще больших размеров.

Снова никто ему не ответил. Хозяйка со вздохом пробормотала почти про себя:

— Нынче темные дни… И утром тьма, и вечером тьма… Опять помолчали. Потом Кукконен сказал:

— Говорят, Ватанен свой дом перед отъездом продал. Интересно, сколько он за него получил?

Анна-Кайса вышла из комнаты.

Ребятам под страхом порки запрещалось говорить о Ватанене, однако Хювяринен, боясь, что дети своей болтовней разоблачат все дело, рассердился на них при всем своем добродушии. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят и с бранью начал выгонять их из дома.

— А ну, давайте отсюда в баню! Идите, полощитесь там теплой водой.

Перепуганные ребята с ревом выбежали из помещения.

Кукконен спокойно раскуривал свою трубку. Хозяева занимались своим делом. Наконец после долгого молчания, хозяйка спросила Кукконена:

— А где ты слышал эти новости о Ватанене?

— Мне сам Юсси об этом рассказал, когда я повстречался с ним на дороге. Он сказал мне, что в Липери земля плохая, а налоги большие, — ответил Кукконен.

— Охо-хо! — тяжко вздохнула хозяйка и снова углубилась в свои размышления.

Спустя некоторое время Хювяринен осторожно спросил:

— А где ты встретил Ватанена?

— Я встретил его на пути в Йоки.

— Ах, вот где!

— Да…

Хозяйка пересыпала муку в короб. Хювяринен связывал лучину в пучки. Все трое молчали.

— И больше ничего тебе не сказал… Ватанен? — Нет…

— Значит, ничего?

— Ничего.

Хювяринен отложил в сторону лучины и стал курить. Кукконен пробурчал:

— Ведь Ватанен уже пожилой мужчина.

Хозяева и на это ничего не ответили. Хозяйка уже пересыпала всю муку в короб, но стол еще не был вытерт начисто от мучной пыли. Хозяйка со вздохом сказала:

— Ну куда же мои щенята подевали заячью лапку, ведь нечем стол вытереть!

Кукконен закурил прощальную трубку и спросил:

— А что, у вас, Хювяринен, нет продажных овчин? Он долго ждал ответа. Наконец хозяйка ответила засвоего мужа:

— Вряд ли у него есть… В прошлую зиму он продал все одному скорняку.

— А шкуру черного барана он тоже продал?

— Продал.

Кукконен собрался уходить. Но, уходя, он надолго задержался, у дверей, так как стал рассматривать большую кочергу. Удивляясь ее массивности, Кукконен сказал:

— Хватает железа в этой кочерге!

Он пососал свою трубку и, уходя, сделал заключительный вывод:

— Такой огромной кочерги я в жизни своей не видел.

Незадолго до всех этих событий три господина из города Йоки отправились на охоту. Они сели на парусную лодку и благополучно оттолкнулись от берега. Но так как они перед тем изрядно выпили, то путешествие их закончилось печально. Их лодка натолкнулась на камень и перевернулась, потому что подвыпившие охотники неосторожно накренили ее на один бок.

Это происшествие случилось недалеко от дома Копонена.

Охотники погрузились в воду, но так как в том месте было неглубоко и до дна можно было достать ногами, то они и не потонули. Однако подняли ужасный крик и шум.

Невообразимые вопли их так оглушили и напугали зятя Копонена, что это незначительное происшествие показалось ему по крайней мере кораблекрушением во время морского сражения.

Зять Копонена почему-то был уверен, что при аварии погибло несколько человек. И эта вера его с каждым днем все. больше укреплялась. И когда он поехал в Липери к массажистке Лийсе Киннунен, то он там и рассказал, людям об этом ужасном кораблекрушении.

В Липери этот рассказ, как, впрочем, и все рассказы на свете, оброс со всех сторон подробностями, ибо каждый дилерский житель считал своим долгом добавить что-нибудь от себя, к тому, что он услышал от другого.

— Киннунен, жена которого массировала зятя Копонена, случайно встретился с Вилле Хуттуненом и сказал ему:

— Ну и грязи же нынче на дорогах!

— Да, этого Божьего добра везде достаточно, — ответил Вилле. — В проулке, где живет Хювяринен, любая лошадь может завязнуть в грязи по самые уши… Ну, а что слышно новенького?

— А что можно услышать в Липери? Разве что визг свиней и бабьи крики. А вот, например, в Йоки было-таки происшествие иного сорта. Там один корабль пошел на дето морское, и при этом до черта затонуло людей… Да ты, кажется, в это время был в Йоки? — спросил Киннунен.

Вилле был удивлен. Ему не хотелось признаться, что об этом он ничего не знает. Это было бы для него конфузно. И, чтоб разнюхать об этом деле, он не без хитрости сказал:

— Кто настороже, тот всегда бывает на месте. Да, там порядочная была сумятица.

Киннунен задумчиво сказал:

— Конечно, может быть, всего-навсего в Йоки затонула дровяная баржа. Такие бывают паровые баржи…

Вилле воскликнул презрительно:

— Нет, в Йоки не станут люди срамить себя — пускать на дно какие-то там баржи. Это, ясно, был пароход, и такой, на котором было, бы не стыдно господам тонуть.

— Ах, так, значит, это действительно был пароход? А какое же именно это было судно? — спросил Киннунен.

— Это был наилучший пароход из всех пароходов Йоки… Это был огромный морской корабль, на котором могли бы уместиться все жители Липери.

— Так, значит, он и пошел ко дну?

— И так пошел ко дну, что в воздухе только корма мелькнула! — детально объяснил Вилле.

— И что же, он затонул так, что даже мачт не видно? — с любопытством спросил Киннунен.

— Какие там к- черту мачты, если глубина такая, что можно целый моток троса раскрутить, и то до дна не достанешь! — ликовал Хуттунен.

Тут Вилле вспомнил об Ихалайнеие и тотчас с уверенностью сказал, что Ихалайнен и Ватанен утонули во время этого кораблекрушения.

Он сам всерьез поверил этому и поспешно сказал:

— Вот как закончилась поездка в Америку Ихалайнена и Ватанена!

Сначала эта мысль до Киннунена как-то не дошла, Но когда Вилле стал растолковывать ему это дело, Киннунен воскликнул:

— Ах, черт бы драл этого Ихалайнена! Хотел удрать от своей жены! Тут-то его, каналью, и настигло наказание!

— Далеко удрал! Плавает теперь наш Антти Ихалайнен в пузе у щуки! — сказал Вилле, уверившись и сам, что это именно так и случилось. Ну, так ведь в Липери каждый человек верит своим словам.

Киннунен стал расспрашивать:

— А как хоронят утопленников, если они остаются в море?.. Отделяется ли их душа от тела, если поп не благословил могилы? И считается ли жена вдовой, если ее муж утонул?

Со знанием дела Вилле Хуттунен ответил на эти вопросы.

— Душа утопленников свободно отделяется от их тела. А чтоб благословить могилу, пастор должен выехать на лодке к месту аварии. Там он черпаком немного зачерпнет воды и трижды обрызгает это место. Вот и все благословение. А после такого погребения утопленник уже не считается в живых. И его вдова может свободно выходить замуж.

Киннунен все же был озадачен этой новостью. Не без удивления он сказал:

— Посмотрите на этого зятя Копонена. Ведь он, как это ни странно, ничего не сказал о том, что Ихалайнен и Ватанен утонули.

По мнению Хуттунена это действительно было странно. Однако Вилле нашел этому объяснение:

— Там у них в Йоки столько всяких дел, что они и не говорят о каждом происшествии в отдельности, как у нас в Липери. Они там всегда придерживают язык за зубами, чтоб не брякнуть какую-нибудь глупость, мало относящуюся к делу.

Киннунен с этим вполне согласился и в свою очередь сказал:

— Это я тоже заметил, что не только в Йоки, но даже и в его окрестностях люди ходят, будто воды в рот набрали.

Вилле Хуттунен, вдохновившись поддержкой, воскликнул:

— Вот они какие! А вся семья Копонена в особенности отличается скупостью и жадностью. Люди рассказывают, что они даже не каждый день жрут, скупятся. Говорят, что они только в Рождественские праздники досыта едят, и то не все сразу наедаются, а по очереди — каждый год по одному. Конечно, в таком доме и на слова скупятся. Таких людей надо, как коров, доить, и то вряд ли что получится, промолчат. Нет, здесь в Липери мы не похожи на городских. Любая речь у нас течет прямо, как вода из крана. И не видать, чтоб от этого в Липери иссякли слова… Киннунен всецело согласился с Вилле. И тут он даже почувствовал некоторую гордость за свою Липери. Ои предложил свой табак Хуттунену и сказал:

— Это верно, у нас в Липери не скупятся на слова и не торгуются из-за них. А что касается Ихалайнена, так ов за свой зек успел столько нагрешить, что придется ему дать ответ перед небесным судом.

— Не с пустыми руками побрел Ихалайнен в свой последний путь! — сказал Хуттунен, зажигая свою трубку. И тут он стал рассказывать о дорожном багаже покойника:

— Этот Ихалайнен, когда был еще мальчишкой, крал репу с чужих огородов. Он вместе с Ватаненом крал, и так крал, что мы, другие мальчишки, не могли с ним соревноваться. А ведь тогда в Липери репу сеяли в огромном количестве. И хотя каждое семечко всходило, но хозяевам, кроме ботвы, ничего не оставалось.

Подняв свои очи к небу, Киннунен сказал:

— Еще хорошо, что здесь у нас в Липери нет фруктовых садов! Это прямо великое счастье для всех уходящих в загробную жизнь.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒