Василий Кохан 6 страница

- Да. Как раз тогда, когда столкнулся с ней, я шел к ясеню, чтобы с того места понаблюдать, нет ли у Ирины кого-то из посторонних. Не хочется сплетен: дескать, приударяю за брошенной мужем женщиной. Только я прислонился к стволу, как цепкие пальцы обхватили шею так, что мышцы затрещали. И всем телом я почувствовал острый кончик ножа. " Не двигайся! " Я одеревенел. " Бросай цветы". Нож проткнул мне кожу. Я выпустил букет из рук. " А теперь без оглядки мелькай пятками! Где-нибудь выплюнешь об этом - каюк! Ну, ча-ао! " И незнакомец подпихнул меня ботинком.

Наталья Филипповна помолчала и спросила:

- Интересная история. Чем подтвердите ее?

Борис задумчиво спросил:

- Ульяна видела меня возле дома?

- Видела. - Кушнирчук отложила ручку.

- Букет вы нашли у ясеня?

- Да.

- К Марте меня возил Коваль.

- Это доказано.

Бысыкало хлопнул себя по колену.

- Что еще нужно?

- Доказательства, что вас запугивали.

Борис вскочил и выхватил рубашку из брюк.

- Нате!

На теле выше поясницы виднелась незажившая царапина. Кушнирчук наклонилась вперед. Небольшая ранка и правда могла быть сделана кончиком ножа.

- Кто обрабатывал йодом?

- Сам.

- Самому неудобно - спина же...

- Я перед зеркалом.

- В чем вы были одеты?

Бысыкало снял пиджак.

- Вот дырка.

- На вас были и рубашка, и майка. Где они?

- Дома под ванной.

- Тоже порезанные?

- На майке еще и кровь осталась.

Борис заправил рубашку, надел пиджак, важно сел.

К Наталье Филипповне подкралось сомнение: не сам ли Бысыкало порезал одежду и царапнул спину? Может, Любава Родиславовна посоветовали? Ей угрожали, с сыном та же история... Та да не та. Над ним висит подозрение в совершении нападения, вот он и старается избежать наказания, придумав историю с запугиванием. А чего добивается Любава Родиславовна? Хочет выгородить сына? Он должен бы об этом знать. А действуют порознь: он сам по себе, она сама по себе. Почему? А если Борису и правда кто-то угрожал? Угроза убийством карается законом. Но и за ложные показания предусмотрена кара. Борис заслуживает ее: крутит туда-сюда. Он в беду не упал - по ступенькам сошел. С ложью долго не проживешь.

- Матери об этом не рассказывали?

Борис немного помолчал.

- Не отважился, - сказал вдруг, будто кто вдохнул в него решимость и смелость.

- А Марте?

- Тоже не рассказывал.

Опустил голову. Наталья Филипповна имела все основания считать его трусом. Ну разве не трус? Нужно было сразу рассказать правду. А теперь ему не верят.

- Скажите, какой голос был у того человека?

- Хриплый, как у спившегося.

- Вы могли бы его узнать?

- Кого?

- Голос.

- Не знаю. Но я убежден, что тот, кто меня царапнул ножом, должен быть выше меня - говорил как-то сверху. И сильнее. А обувь, наверное, носит большого размера - ударил ногой, как лопатой... Да я, наверное, и голос узнаю.

- С опознанием голоса придется подождать.

И Наталья Филипповна поспешила к Карповичу.

Версия, что преступление совершил кто-то из тех уже освобожденных, с кем Балагур отбывал наказание, заинтересовала Кушнирчук. Она также поддержала соображения майора Карповича о том, что Балагур ранен ножом, прицельно брошенным с некоторого расстояния. Наиболее вероятно - из-за ствола ясеня. На ручке не обнаружены отпечатки пальцев преступника. Почему? Кидая нож, он держал его за кончик лезвия, и следы стерлись, когда нож врезался в одежду и в тело.

Было у майора Карповича еще одно доказательство, подтверждающее его версию. На месте преступления провели эксперимент. От ствола ясеня даже нетренированная рука попадала в чучело тяжелым ножом. Нож летел, словно им выстрелили, глубоко врезался в спину пластмассового человека. Наталья Филипповна тоже попала с третьего раза. И задумалась. Если Балагур и правда ранен таким образом, тогда допущена ошибка. Калина Касиян сказала, что в дела человека, который прятался за ствол ясеня. Тогда следователю не пришло в голову, что преступник не подходил к жертве, а бросил финку. Поэтому и собака не взяла след с того места, где лежал Дмитрий. Нужный момент упущен. Расплачивайся теперь за него днями, неделями, а может, и годами...

Кто же отбывал с Балагуром наказание в исправительно-трудовой колонии? Вадим Гурей. Он приходил в больницу к Дмитрию. Какие между ними отношения?

... Вадим встретился с Дмитрием на сельской улице. Было воскресенье, и Вадим собрался к брату. Встретив друга, вернулся домой. Жена его Душка обрадовалась: " Дорогому гостю - двери настежь". Сидели в тихой комнате. За окном краснели яблоки. Хозяйская рука видна была во всем: в ровных грядках, умело обрезанных деревьях и аккуратно подвязанных виноградных лозах, с которых свисали обильные черные гроздья.

Вадима потянуло на песню. Замурлыкал стародавнюю про тяжкую долю человека, который " живет в тоске, спит на голой доске", потому что изменила жена, ушла к другому. Допел и сказал:

- Обдурил Кривенко твою жену, Дмитрий.

Балагур промолчал.

- А она же вас разыскивала, - заморгала Душка. - Говорила, будто адвокат писал какое-то письмо в колонию.

- И его съела глиста! - недовольно буркнул Гурей, косо глянув на жену.

- А я считаю, - не унималась Душка, - что вам, Дмитрий, нужно встретиться с Ириной, поговорить... Не такая она уж грешница. Ну, поверила Кривенко, ошиблась...

Вадим перебил:

- Не очень-то защищай. Она же не маленькая. Нужно было думать.

- Э-э, - рассердилась Душка, - тебе легко говорить. Каждый может оступиться. Одинокой женщине с ребенком нелегко. У Ирины даже крыши над головой не было. Куда ей было деваться, когда Фитевка выгнала? У Ирины ваш сынок, Дмитрий. Вы должны поехать к ней...

Упоминание о сыне встревожило Балагура.

- Обманул я его, сказал: еду на море. Посылал Ирине деньги, не жалел. Правда, деньгами отца не заменишь... Теперь Ирина в Синевце живет. Семнадцатого у нее день рождения. Может, и правда поехать?

Потом Вадим говорил о своей работе, о низкой оплате труда в колхозе. Вспомнил и колонию.

- До сих пор смешно, как горевал старшина Железобетон, когда ты убежал, Дмитрий. Убивался, будто у него ребенок помер. Трижды делал перекличку, заглядывал за спину каждого, будто ты спрятался и не хочешь отзываться. А лейтенант Сизов только повторял: " Поймаем. Осудим. Поймаем". И бегал перед строем как ошпаренный.

- Если бы не хитрость Байбала Болодюмаровича, лешего они поймали бы, бормотал Дмитрий.

- Откровенно говоря, - сказал Гурей, - я даже обрадовался, когда узнал, что тебя поймали. А когда отправили в другую колонию, загрустил: привык к тебе, Дмитрий, к шуткам твоим, к песням, которые ты почему-то насвистывал, а не пел... И делился ты со мной всем, как с братом. Только о побеге - ни гугу. А об измене жены рассказал. Я еще не верил. Говорил, брехня это. А оказалось - правда. Если б ты не убежал - давно бы дома был.

- Что было, то прошло, не вернешь, - отмахнулся Балагур...

Наталья Филипповна расспрашивала Гурея об отношении других осужденных к Балагуру.

- Нормально относились, - сказал он.

- Никто ему не угрожал?

- У него спрашивайте...

Знает она, у кого спрашивать. Но Балагуру стало хуже - его трогать нельзя. А следствие ни с места. Вот и засомневалась она: распутает ли дело? Сказала об этом майору Карповичу. И наслушалась: " Вы, Наталья Филипповна, устали. Вот и опускаются руки... Забыли, наверное, что из десяти версий девять ошибочные. И все же нет преступления, которое невозможно распутать. Вот представьте: идете вы полем по еле заметной в густой траве тропинке. Вдруг кажется, что тропка побежала вправо. Вы делаете несколько шагов вправо и убеждаетесь, что ошиблись. Возвращаетесь назад. Идете влево... И опять сбиваетесь с пути. Снова возвращаетесь. А тут и сумерки опустились. Куда идти?.. Так и у следователя. Ищешь и находишь людей, а они ничем помочь не могут; добываешь факты, а они ничего общего не имеют с данным уголовным делом; тратишь силы и время, устанавливая, кому принадлежит вещественное доказательство, а оказывается, оно случайно попало на место происшествия... "

Не знал Вадим Гурей, как была недовольна собой старший лейтенант Кушнирчук. Ему-то что. " У него спрашивайте", - и все.

- Скажите, Вадим, - не отступала Наталья Филипповна, - вы кому-нибудь говорили, что семнадцатого октября Балагур собирается ехать к Ирине на день рождения?

Гурей нахмурился и сцепил руки на коленях.

- Не припоминаю.

- Кто еще отбывал наказание вместе с Балагуром?

- Разве всех назовешь?

- Всех не нужно. Назовите тех, с кем у Балагура были какие-то стычки, споры, а может, и драка.

- Кулачные бои в исправительно-трудовой колонии запрещены.

Глаза Гурея сузились, как от яркого света.

- Драки и тут, на воле, не разрешаются, однако случаются.

- В колонии к дракам мало кого тянет. А у нас Железобетон и Сизов держали дисциплину - не пикнешь...

Наталья Филипповна достаточно хорошо знала жизнь в колонии, так как постоянно интересовалась поведением тех, чьи уголовные дела она вела. За это ее не раз ставили в пример на всяких совещаниях и семинарах, приглашали поделиться опытом работы с начинающими следователями. Стычки между осужденными случаются. И то, что в исправительно-трудовой колонии в этом отношении полный порядок, как уверяет Гурей, несколько идеализировано. Вот и на днях Наталья Филипповна получила письмо: " Валентин Кириленко, которым вы интересуетесь, лежит в санчасти. Рецидивист Лука Ядвигин заставил его проглотить ручку от сломанной алюминиевой ложки... " Конечно, это единичные случаи. Лица, которые терроризируют осужденных в местах лишения свободы, строго наказываются. И все же подобное случается. Могли быть неприятности и у Балагура. Вадим всего не знает. И не мог знать. После побега Дмитрия перевели в другую колонию, прибавив срок. Были новые друзья и новые враги. Поинтересоваться бы жизнью Балагура раньше, не пришлось бы теперь тратить столько времени.

- А что вы скажете об Иване Дереше?

- Каком Дереше?

- Разве много Дерешей было с вами в колонии?

- Ой, - вспомнил Гурей. - Да Иван прекрасный парень. Как это я забыл о нем?..

- Продолжайте, продолжайте, - поощрила старший лейтенант, видя, что Вадим заколебался.

Гурей покашлял в кулак и рассказал, как однажды в столовой Иван Дереш облил Балагура горячим супом. Спина у Дмитрия покрылась пузырями - рубашку не мог надеть. А когда выздоровел, сам кипятком (тоже в столовой) ошпарил Ивану ноги выше колен. Дереш пищал, будто его режут. Происшествия расследовались, и было установлено, что они случайны. Дереш споткнулся, когда нес еду, а Балагура нечаянно толкнул один хромой, и чайник полетел со скользкого подноса. Иван не соглашался, говорил: " Он меня нарочно облил. Отомстил". И требовал обязательного наказания Балагура.

Вадим наклонил голову к плечу. Устремленные на старшего лейтенанта глаза под нависшими бровями горели любопытством: как следователь восприняла сообщение?

На погонах Натальи Филипповны поблескивали звездочки. По гладко причесанным волосам скользил солнечный луч, падавший из открытого окна. Серый узелок галстука прятался под отутюженным воротником. По циферблату позолоченных часов бежала секундная стрелка, а шариковая ручка выводила на гладкой бумаге ровные строчки.

" Не первый год работает, ничем ее не удивишь", - подумал Гурей разочарованно.

Наталья Филипповна взяла чистый лист, написала сверху: " Продолжение допроса".

- Когда вы виделись с Иваном Дерешем?

- Два года назад... Как только вернулся из заключения.

- Где встретились?

- В областном центре.

- О чем говорили?

Вадим почесал затылок.

- Всякую всячину выковыривали из памяти.

- Конкретнее, - попросила Кушнирчук.

Ивана Дереша Вадим встретил на автобусной остановке. Потом обедали в ресторане, вспоминали совместное пребывание в колонии, говорили о будничных делах после выхода на волю.

Из всего, о чем рассказал Гурей, старшего лейтенанта больше всего заинтересовало следующее.

Во-первых. Вылечившись, Иван Дереш работал на строительстве и готовил " несчастный случай", от которого Балагур, по его расчетам, мог погибнуть. Когда установили леса, устроил западню: отодвинул доску на самый кончик опоры, прислонил к ней другую. Тот, кто на нее наступил бы, должен был полететь вниз. Иван рассчитывал, что первым на эту доску встанет Балагур: он не успел оштукатурить часть стены и рано утром хотел закончить работу. Но на следующий день Балагура перевели работать шофером. Доштукатуривал стену сам Иван. Он сердился - такой замысел и не удалось осуществить.

Во-вторых. Иван Дереш наведывался в Орявчик, выспрашивал, где живет Ирина, не вернулся ли Балагур. Ирине сказал, что Дмитрия убили при попытке к бегству. Зачем? Мстил таким образом? Насмехался? Все это нужно выяснить...

Вадиму Дереш говорил: " Дмитрий, если и вернется, на дороге у Кривенко не встанет". - " Почему? " - " Он долго не протянет на этом свете. Я позабочусь".

В-третьих. Лишь только Дерешу стало известно, что Дмитрий работает в колхозе " Сияние", он решил поехать туда. Как сказал: " На разведку". А может, и ездил. Балагура знали все. Село небольшое. Иван, должно быть, дознался, что Ирина переехала из Орявчика в Синевец. Отношения между Ириной, Павлом и Дмитрием стали широко известны. Каждый толковал их по-своему, но Дмитрия большинство хвалило: не бил Ирину, не скандалил, ушел мирно.

- Вы меня скоро отпустите?

Взглядом, в котором уже не было любопытства, лишь одна пустота, Вадим окинул следователя и отвернулся.

На часах было тринадцать ноль-ноль. С минуты на минуту должен был прийти или позвонить капитан Крыило. Он поехал за Иваном Дерешем. Если привезет, может понадобиться очная ставка.

- Вы очень спешите?

- Работа дома ждет.

Наталья Филипповна собиралась сказать в шутку: " Работы хватит, еще и другим останется". Но в этот момент дверь открылась и вошел Крыило.

Когда Вадим Гурей дочитал и подписал протокол, Кушнирчук велела ему подождать в комнате для посетителей и обратилась к капитану.

- Где вы нашли Дереша?

- На речке развлекался.

- Не бунтовал? Зачем, мол, вызывают?

- Как и каждый, при задержании встревожился, но вел себя смирно.

- Пусть войдет.

Иван Дереш снял поношенный картуз. Переступая с ноги на ногу, крутил прихваченную белой ниткой пуговицу пиджака. Наталья Филипповна предложила ему сесть. Но и сидя за столом, он чувствовал себя неловко. Елозил подошвами по паркету, а локтем по колену.

Старший лейтенант не спешила с вопросами. Дала возможность Дерешу успокоиться, чтобы, как любила говорить, " получить трезвые показания".

Тишину нарушал легкий шелест бумаг и тяжелые вздохи Дереша.

Вдруг он откровенно засмеялся:

- Хе-хе-хе-е... Зачем вызывали?

Наталья Филипповна закрыла папку.

- За что вы отбывали наказание в исправительно-трудовой колонии? спросила она ровным голосом.

- Статья 206, часть вторая Уголовного кодекса Украинской ССР, скороговоркой выпалил Иван. - Вы же знаете - отбывал наказание за хулиганство. А вызвали меня с другой целью. Хе-хе-е... Говорите.

Наталья Филипповна и правда до мельчайших подробностей знала уголовное дело Ивана Дереша, его поведение в исправительно-трудовой колонии. Но сам он давал уж очень путаные показания. Говорил о Гурее, называл имена других осужденных. А когда речь зашла о Дмитрии Балагуре, голос у Ивана задрожал, ясно зазвучали нотки злости, обиды, недовольства.

- Из-за Балагура я инвалид, - повторил несколько раз.

Если действительно Иван совершил нападение на Балагура, ранил своего обидчика, почему до сих пор им владеет желание мстить? Неужели не знает, что Балагур на грани между жизнью и смертью?

Наталья Филипповна посмотрела на часы. Ждала снова капитана Крыило. Он в это время выяснял алиби Дереша, который не отрицал своей жажды отомстить Дмитрию за то, что остался калекой. Сознался, как устраивал западню на лесах, как радовался, проведав, что Ирина живет с Кривенко.

- В колхоз " Сияние" я тоже собирался, - заявил Иван.

- Зачем?

- Встретиться с Балагуром.

- С какой целью?

- Просто так, по давней дружбе. Хе-хе-хе-е...

- Что бы вы сделали с Балагуром, будь ваша воля?

На мгновение Дереш задумался.

- То, что и он со мной.

- Балагур ошпарил вас не нарочно.

Иван возмутился.

- Вы тоже на стороне Балагура?

И вдруг как-то расслабился.

- Я и вас покараю вместе с Балагуром.

Чего-чего, а запугивания Наталья Филипповна не ожидала. Если у кого-то и есть намерение сделать следователю зло, он молчит, потому что угроза служебному лицу наказывается лишением свободы или высылкой. Почему же так неосторожен Иван? Вот он опять завелся:

- Вы заодно. Все вы заодно. Вешать вас - и то мало. Сожгу... Испепелю всех.

Дереш перестал отвечать на вопросы, а увидев приглашенного Вадима Гурея, сказал агрессивно:

- И ты тут, продажная шкура?

После чего замолчал, как онемел. Оглядывался, клацая зубами. И Наталья Филипповна подумала: не болен ли Иван душевно?

- Так и будете молчать? - спросила она негромко.

Вошел капитан Крыило и изучающе обвел взглядом Дереша. А тот по очереди показывал пальцем на Кушнирчук, на Гурея, на капитана и бормотал:

- Ты... Ты... Ты... Все вы заодно. Всех покараю.

Наталья Филипповна попросила Ивана выйти. Ушел и Гурей.

Капитан рассказал о фактах необычного поведения Дереша. Как-то он чуть не сорвал концерт в клубе, выскочив на сцену с криком: " Он!.. Он!.. Он меня ошпарил!.. "

Сельский фельдшер сказал: " Иван в детстве не отличался умом, а с годами да еще после тюрьмы совсем засушил мозги".

- Где он был во время нападения на Балагура?

- К сожалению, выяснить не удалось, - сказал Крыило. - Во всяком случае, прямых доказательств того, что был дома, нет. Сестра - Иван живет у нее - неуверенно заявила: " Вечером где-то гулял, а потом спал". Однако где, с кем гулял, во сколько вернулся, неизвестно. В то же время есть основания подозревать Ивана Дереша в совершении преступления.

- Что вы имеете в виду?

Крыило сообщил то, что уже было известно Наталье Филипповне: Балагур ошпарил Дереша; Иван собирался отомстить и вот до сих пор грозится.

- А если он душевнобольной?

- Все равно нужно доказать его непричастность к совершению преступления или причастность. Другого выхода нет.

Не верила Кушнирчук, что Дереш способен подготовить и совершить преступление, над раскрытием которого работают все службы уголовного розыска, а конца и не видно. Но не отбрасывала мысль, что Ивана мог использовать Кривенко. Они знакомы. Могло быть и так, что Павел уговорил Ивана напасть на Балагура, а сам остался в тени. Кривенко хитрее Дереша, коварнее. Он легко не дастся. Доказательства, доказательства...

Наталья Филипповна села печатать постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы на Дереша.

Внезапно пришла мысль о смерти. Мучительная слабость навалилась на Дмитрия Балагура. Не такая, как была до сих пор. Немочь во всем теле, и на сердце так тяжело, так нехорошо - никогда так худо ему не было. Показалось, ноги омертвели, и, чтобы убедиться, что еще действуют, он пошевелил пальцами - двигаются. А руки - мерзляки. Но еще покорны его воле.

До глубокой ночи Дмитрий терпеливо ждал: станет легче, отступит слабость, исчезнет тяжесть, и он, как и вчера, сможет чуть приподнять голову, будет тихо, медленно (но все же будет! ) разговаривать с Галиной, которая где-то задержалась, с Ильком, который теперь спит, глотнув таблетку снотворного. Потом понял, что приближается его конец, конец Дмитрия Владимировича Балагура.

Вот чудно. Из-за горы восходит солнце; на смену дню приходит ночь; весна уступает место горячему лету; пахнет грибами осень; по дороге мчат автомобили... А тебя нет - заколотили, зарыли, и лежи. Года три-четыре в колхозе еще будут вспоминать, что был у них Дмитрий Балагур, а потом точка. Правда, сын дольше будет помнить: как-никак отец все же...

Вроде и не жаль: свет поглядел, сына ему подарил... Только как подумает, что все остается, а его, Дмитрия, не будет, еще большая слабость наваливается...

- Илько, - зовет он слабым голосом, - слышишь, Илько, ты смерти боишься?

Илько спросонок не понимает, о чем его спрашивают.

- Смерти боишься, говорю?

- Все ее боятся, - говорит в подушку Илько.

- А я - нет!

Сказать-то сказал, а горесть сжимает сердце. Не может он осилить ее. " Вот она, костлявая... Идет... Сюда идет... Мне не страшно - чудно... Лучше б сразу, еще там, во дворе... "

Смежил веки. И со стороны стал похож на мертвеца: бледный, холодный, на лице спокойствие. Медсестра Галина едва узнала Балагура, так он изменился, словно вся кровь вытекла из него. Только после укола лицо чуть порозовело. Дмитрий лежал молча, смотрел в потолок. Трудно ему было говорить, но он решил, пока есть возможность...

- Вы, Галинка, как увидите Ирину, скажите ей, чтобы Митю берегла, воспитала... Там где-то " Москвич" остался... Пусть продаст, - умолк и, отдохнув, продолжал: - Умирать, Галинка, тяжко... Нелегко прощаться с белым светом навсегда...

- И что это вы, Дмитрий Владимирович, надумали? И во сне что-то несуразное говорили...

Илько повернулся к Галине.

- Лучше гнать прочь плохие мысли, правда?

И сестра убежденно стала внушать, что гнетущие мысли осложняют работу врачей, пагубно влияют на организм.

- Вы, товарищ Балагур, думайте о цветах, о радости, о чем угодно, только не о смерти... Не стоит о ней думать, потому что умереть мы вам не дадим. Не дадим, слышите?

Дмитрий опустил тяжелые веки. Не всегда врачи выигрывают бой.

- Сейчас придет доктор, сделаем переливание крови - вам полегчает... Потерпите еще немного. Скоро утро. Проглотите вот эту таблетку...

Балагур задремал. И ему сразу приснился сын. Они чинили детский автомобиль, надували резиновую лодку, плыли по морю, потом лодка поднялась в небо, закачалась среди туч. " Вот хорошо, что маму не взяли - она бы испугалась", - радовался Митя, заливаясь смехом.

В коридоре стукнула дверь.

- Сестра!.. Где сестра? - долетело в палату.

Дмитрий проснулся.

Над больницей плыла ночь. Окна были еще плотно зашторены тьмой.

Больного внесли в палату. Положили на свободную кровать. На сплошь забинтованном лице торчал тонкий нос. Под ним чернели короткие усики. Галина села рядом, взяла в свои ладони широкую руку больного. Он лежал неподвижно.

- Доктор! Слышите, доктор?!

Слова прозвучали громко. Дмитрий едва приподнял голову. На тумбочке тускло светил ночник, и он заметил, что Галина волнуемся.

- Спокойно, спокойно, - уговаривает она и выжидающе посматривает на дверь, явно ожидая кого-нибудь из врачей.

- Скажите, я буду видеть?

- Утром... Уже скоро... Вас отправят в столичную клинику, там классные специалисты. С вами поедет главный хирург. Все будет хорошо.

Повязка - обручем на голове. Больной щупает бинт. Пальцы его дрожат, останавливаются на лбу.

- Я буду видеть?

Дмитрий забывает о собственной боли. " Как же человеку без зрения? Ни солнца, ни цветов, ни хлеба не видеть... Где же врачи?.. "

- Должны видеть. Только не волнуйтесь... Все будет хорошо...

А глаза у Галины такие, что Дмитрий с досадой думает: " Неправду говорит, обманывает человека. Наверное, для него свет никогда уже не будет белым".

В палату входят двое с носилками.

- Мы сейчас перенесем вас...

- Своими пойду! - решительно говорит больной.

Его ведут в коридор...

После утренней прогулки Илько рассказал, что ночью в палате был участковый инспектор, лейтенант милиции Пасульский.

" Под бинтами и не узнал его", - подумал Дмитрий.

- Лейтенант задержал какого-то Кривенко, - продолжал Илько, - доставлял в милицию. Этого Кривенко подозревают в нападении на вас, Дмитрий. На тихой улице Синевца он хотел бежать. " Куда ты? " - положил ему руку на плечо Пасульский. Неожиданно Кривенко вывернулся, резанул чем-то лейтенанту по глазам и побежал через двор заготконторы, вплотную к которому подступает лес.

- Убежал? - спросил Балагур.

- Сторож заготконторы выстрелил, и ему некуда было деваться...

Слух о ночном происшествии быстро распространялся и еще быстрее видоизменялся. Вскоре уже больные говорили, что участковый инспектор, теряя зрение, выхватил пистолет и выстрелил Кривенко прямо в сердце. Санитарка, убирая палату, подтвердила: " Я сама слышала выстрел. Так загремело, что даже проснулась".

Пришел со двора Илько.

- Говорят, что у Пасульского вытекли глаза.

Опять куда-то побежал. Вскоре вернулся.

- Вы спрашивали, Дмитрий, об участковом инспекторе Пасульском...

Илько устроился поудобнее на кровати, развернул пожелтевший номер газеты и стал читать вслух о том, как дед Никита пустил на речку внука Павла и соседскую восьмилетнюю Гафийку: пусть порезвятся на пароме.

"... Дед уснул. А тем временем налетела буря. Паром болтался посреди реки, как сухая щепка - вверх-вниз, влево-вправо. Лопнул трос. Паром сорвало и понесло по реке. Размахивая руками и не переставая кричать, дед Никита бежал по берегу.

Тиса глотала хриплые крики, сердито била волной в затопленный берег и пенилась, плюя деду под ноги.

С противоположного берега к реке подошел Пасульский. Увидев рядом раскачивающийся паром, расстегнул портупею, быстро (в саперных войсках приходилось) сделал хитрые петли, накинул на трос...

Ремни режут руки, но паром все ближе и ближе. Вот он уже у самого берега. Пасульский снял с парома Павла и Гафийку... "

Илько еще раз просмотрел заметку и сказал:

- В Тисе не утонул, и на тебе: глаз лишился.

- Где ты взял газету?

- Тут один журналист-пенсионер пишет о милиции и, в частности, повесть о Пасульском. У него полно всяких вырезок из газет, журналов. Видите, лейтенант спас Павла Кривенко, а он вон как " отблагодарил".

- Разве это Кривенко был на пароме?

- А то кто же? И Гафия Нитка. Я расспрашивал журналиста. Она где-то в колхозе работает и хорошо помнит плаванье-катанье: чуть не умерла тогда от страха. Да и Павел тоже... Повесть будет документальная. Автор обещал дать мне главу, в которой отец Кривенко застрелился, когда Пасульский ловил его в лесу. Я принесу, почитаем вместе.

Помолчали.

- А правда, Дмитрий Владимирович, что Кривенко вашу законную жену переманил и жил с ней, пока вас не было?

- Откуда ты взял?

- Люди говорят.

И хотя Дмитрий не ответил Ильку, тот продолжал:

- Вы не сердитесь. За что купил, за то и продаю. Это же пересуды. А рот никому не закроешь.

- Есть в брехне и частица правды, - вздохнул Дмитрий.

Старший лейтенант Кушнирчук изучала привезенные Пасульским документы. " Молодец", - подумала она, снимая крышку магнитофона, чтобы записать допрос Кривенко. Павел отнесся к этому равнодушно.

- Есть такой закон, так записывайте.

Сидя в углу кабинета, он почему-то напоминал бильярдный шар, стремительно влетевший в лузу. Наталья Филипповна разъяснила ему, что магнитофонная запись не является сама по себе доказательством, она приобретает силу только в совокупности с данными, занесенными в протокол, и способствует более точной, объективной фиксации показаний. Кривенко почти не слушал ее. Когда же заработал магнитофон, плавно перематывая ленту с полной катушки на пустую, он сник и притих.

Об отношениях с Ириной рассказывал охотно и рисовал себя человеком честным, благородным: Ирину с ребенком приютил в своем доме и в своем сердце...

Однако поставленные Натальей Филипповной конкретные вопросы принудили Кривенко слезть с возведенного им себе пьедестала и рассказать, каким образом Ирина стала его женой.

Неприглядные поступки Кривенко характеризуют его как личность. Но они будут иметь очень незначительное влияние на определение судом меры наказания. Нет закона, который карал бы за подлость. Ну, что сделаешь Кривенко, скажем, за то, что уговорил Фитевку, чтобы выгнала Ирину с квартиры? Где та статья, по которой можно было бы наказывать его за слова " Дмитрия убили во время побега"? Что услышал от Ивана Дереша, то и сказал.

Откровенно рассказал, как перехватывал, читал и сжигал письма Балагура, адресованные Ирине; как продержал у себя письмо Ирины к Дмитрию, а потом вернул ей, написав на конверте: " Адресат не проживает".

Когда речь зашла о запросе адвоката, адресованном начальнику колонии, Кривенко заколебался, говорить правду или нет. Но наконец решил не сознаваться, что оригинал он разорвал и выбросил, копию отдал Ирине, а спустя некоторое время сжег.

Не отрицал, что получал от почтальона денежные переводы, приходившие Ирине от Балагура.

- Ну, брал, тратил и готов возместить убытки, то есть вернуть деньги. Пасульский изъял у меня тысячу сто двадцать семь рублей двадцать копеек. Рассчитаюсь хоть сейчас...

Пока Наталья Филипповна заправляла в магнитофон новую ленту, Павла сверлила мысль: " О чем она еще будет спрашивать? "

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 Следующая ⇒