Василий Кохан 3 страница

Ирина почувствовала, как земля уходит из-под ног.

Кривенко долго рассказывал, как встретился в Синевце с человеком, который отбывал наказание вместе с Дмитрием, и тот сказал: " Передайте жене, что Балагур убит".

Павел убеждал: " Ты же видишь, давно не пишет... "

Как мог, уговаривал Ирину. И она смирилась со своей долей. А слезы, они еще никому не помогали. Казалось, все выплакала. В Орявчике только и разговоров было, что о гибели Дмитрия Балагура. Нашлись и утешительницы: " Не убивайся, Иринка, такая уж судьба". Кто-то даже сказал: " Тебе и с Павлом не плохо будет. Он тебя любит".

И все же Ирина не хотела верить в кончину мужа. " Поеду к адвокату, расскажу ему все, попрошу помочь: как это так, человека убили, а официального уведомления нет? "

Павел застал Ирину на автобусной остановке. Уговорил не ехать в райцентр, не тащить с собой сына. " Я сам все выясню. Отыщу адвоката, который защищал Дмитрия в суде, и попрошу его написать в исправительно-трудовую колонию запрос: что случилось с твоим Балагуром".

Оставшись дома, Ирина выстирала Павлу белье, которое валялось в углу небольшой веранды. Павел приехал последним автобусом, войдя в дом, сразу заметил, что в нем похозяйничали женские руки.

" Адвокат, Ирина, был на судебном заседании, пришлось ждать". Достал из кармана копию письма, адресованного начальнику исправительно-трудовой колонии. В нем сообщалось, когда и за что судили Дмитрия Балагура, и спрашивалось, почему его не отпустили домой - срок лишения свободы прошел. Где Балагур? Что с ним?

Ответ должен был прийти в Орявчик на имя Ирины Лукашук.

" Три рубля заплатил адвокату", - сказал Павел и добавил, что письмо сам отправил из райцентра, чтоб скорее дошло.

Ирина принялась искать деньги, чтобы отдать Павлу. " Не нужно, - замахал он руками. - Ты вон сколько мне настирала, нагладила. Сам не знаю, как тебя благодарить".

Прошло полгода, а на письмо-запрос ответа не было.

" Павел просто-напросто разорвал первый экземпляр запроса и выбросил в урну", - подумала Кушнирчук.

Прав был Кривенко - слезами горю не поможешь. Бесконечной печалью тоже. " Нет и не будет Дмитрия. Что делать? Как быть? " И Ирина опять лила слезы, опять кручинилась. Высохла от горя.

Через полгода Кривенко прорубил дверь из своей комнаты в комнату Ирины. Она не перечила. Отдалась на милость судьбы, как оторванная ветка течению воды. Орявчик постепенно как бы и забыл Балагура, смотрел на Павла и Ирину как на счастливую семью. Только сын спрашивал: " Где папа? " И Ирина не знала, что ему ответить. Ведь раньше говорила: " Он далеко, сынок, в море". " Папа - моряк? " Ирина кивала головой. " А дети говорят: я безотцовщина". " Неправда". - " Когда же он придет? " - " Море широкое, синее и далекое. Скоро вернется".

Утешала сына, а в мыслях укоряла себя: " Зачем обман? Пока Митя маленький - не понимает. Но ведь вырастет, как тогда все объясню?.. "

Потом Кривенко послали на курсы при сельскохозяйственном институте. А Ирина родила дочку. Павел отпросился домой. " Дров я нарубил, молоко будет приносить Фитевка, режь кур и переживешь-перетрясешь зиму без меня, говорил прощаясь. - А ты, шпингалет, - дернул за ухо Митю, - чтобы слушал мать, нянчил сестренку. Может, гостинец и заслужишь".

Спустя какое-то время - Ирина как раз пошла к фельдшеру: Марьянка простудилась, кашляла - в дверь к Кривенко постучали. " Заходите! " - крикнул Митя, который домовничал и невыносимо скучал, сидя в хате.

Высокий человек в новеньком плаще теплыми серыми глазами глянул с порога на такого же сероглазого Митю, протянул сильные руки, поднял мальчишку к потолку, а потом прижал к широкой груди и целовал, гладил по голове, приговаривая: " Милый мой... Любимый мой... "

Митя, должно быть, сердцем почувствовал: только отец, настоящий отец, может так. Тоненькими руками обвил шею Дмитрия, разговорился - о себе, о матери, о сестренке...

Когда Ирина вернулась от фельдшера, Балагур уже знал: у нее есть дочь; Кривенко уехал на курсы; сыну скоро в школу; дядя Павел любит только Марьянку.

Ирина остановилась посреди хаты, не бросилась обнимать Дмитрия, не упала к его ногам. Изумленно смотрела, словно колебалась: поверить или нет в то, что видят глаза, - муж воскрес?

Митя, умостившись на коленях отца, весь светился радостью. Ирине показалось, что никогда не видела сына более счастливым.

" Извини, растревожил семейный покой. Я ненадолго", - виновато произнес Дмитрий. А Митя крепко обнимал его за шею, словно боялся: уйдет отец, и ребята опять будут дразнить безотцовщиной, говорить, что его принес аист, но бросил не в капусту, как других детей, у которых есть отцы, а засунул в дупло, и его оттуда достала мать.

" Чего же я стою? " - Ирина бросилась накрывать на стол.

Ужинали молча.

Потом она рассказала Дмитрию, как по селу пошел слух о его смерти, как писала письма, как адвокат посылал запрос. А Балагур делал вид, что все это давно ему известно и нечего повторять сказку-небылицу. Наконец открыл запыленный чемоданчик, протянул Мите вырезанных из отшлифованного оленьего рога собак, запряженных в сани. Они везли закутанного в кожух маленького мальчика. " У нас коней запрягают, - громко, от всей души рассмеялся Митя, а это псы". Дмитрий не стал объяснять, что в тундре ездят на собаках. " И это тебе, и это, и это... " - говорил, поспешно выкладывая теплые ботинки, матроску, меховую шапочку, белую рубашку. Сверху лег большой кулек конфет в блестящих обертках, две плитки шоколада.

" Правда, папа, ты на море плавал? " - " Плавал", - невесело подтвердил Дмитрий.

Ирина была как в забытьи. Все происшедшее казалось фантастическим сном, который так же быстро исчезнет, как и явился. И мысли бежали стремительно, одна выталкивая другую: " Дмитрий меня простит... Не простит! Он останется со мной. Никогда! "

Дмитрий без колебаний открыл дорожную сумку. На согнутую в локте руку повесил женскую кофту грубой вязки, цветастую косынку, метра три шелка, достал туфли на высоких каблуках. " Это тебе, - положил на стол, так как Ирина держала на руках проснувшуюся дочку. - И ей, - кивнул на Марьянку, платье сошьешь".

Слезы полились из глаз Ирины. Не спрашивала, почему отбыл шесть лет вместо трех, почему не писал, почему приехал теперь?.. Он мог бы поставить перед ней больше этих " почему? ". И что ответить? Если б не дочка от Павла, а так... Чувствовала вину за собой, хотя Дмитрий не укорил ее ни единым словом. Перегорело, перетлело чувство, с каким бежал из колонии: отомстить! И лейтенант Сизов, узнав о семейных делах Балагура, напутствовал: " Не сваляй дурака, как домой вернешься. Любовь - не кусок хлеба, пополам не разрежешь". - " Первая любовь не ржавеет", - ответил Балагур. " Зато разлука для любви, как ветер для огня: маленький гасит, а большой раздувает еще больше. Поверь, это мудрый человек сказал... "

Стемнело. Ирина приготовила сыну постель, но он ни за что не хотел идти спать: отец уедет, и придется опять долго ждать.

" Иди, сынок, иди. Я тебя не покину, не волнуйся, - и в доказательство того, что останется, кинул в угол плащ: - Я тут лягу".

Растерявшаяся Ирина и слова не вымолвила, а Митя позвал: " Папа, иди со мной спать". И смотрел с такой мольбой, что у Дмитрия не хватило сил отказать.

В постели сын прижимался к отцу. " Папа, а на море страшно? " " Вырастешь - узнаешь". - " А дядька Павел сказал, что я олух, в тебя удался". - " Спи, Митя".

Ночью Балагур слышал, как ворочалась без сна Ирина, как вставала, когда плакала Марьянка, и мягкими шагами ходила по комнате, чтобы не потревожить спящих.

Задремала она под утро. Дышала часто, неровно. Снилось ей, будто Дмитрий ночью подкрался, убил Павла, забрал детей, а хату поджег. " И надо же такому присниться". Тряхнула головой, отгоняя остатки недоброго сна: прочь!

Завтракали, как и ужинали, молча.

" Мы с Митей съездим в город", - сказал после завтрака Дмитрий.

Смотрела вслед в окно. " Кто знает - что будет. Увезет дитя - бейся тогда головой о стену. Зачем отпустила?.. " И тут же успокаивала себя. " Отец же. Порадуется сыну и привезет".

День убегал. Ирина начала тревожиться, выходила на дорогу. Расспрашивала у тех, кто возвращался из города: " Не видели Дмитрия с Митей? " - " Разве Дмитрий живой? " - удивлялись знакомые. И приходилось говорить, что не умер, приехал и подался в город. По Орявчику моментально поползли разные слухи. Кто-то говорил, что Дмитрий силой отобрал Митю у Ирины; другие - что он украл сына; а третьи возражали и тем и другим, придерживаясь мысли, что с того света еще никто не возвращался...

Ирина не находила себе места. Неужели лишилась сына? Может, сходить к участковому или в сельсовет? Завернула Марьянку в одеяло.

" Пи-и... Пи-и... " - донеслось со двора.

Выглянула.

" Ма... Мама!.. " - Митя толкает детский автомобиль - блестит никель, краска; крутятся толстые резиновые колеса; светят фары; пикает сигнал настоящий " Москвич". И такая радость на лице мальчишки! А у Ирины хоть и отлегло от сердца, но в глубине души сосет: заберет Дмитрий сына, переманит.

" Мы в кабине с дядькой Мироном приехали", - хвалится Митя.

Дядька Мирон - колхозный шофер. А говорун! Наговорил, наверное, и Дмитрию: рот же не зажмешь. Ирина оглянулась от плиты. " Что будете ужинать? " - " А мы в ресторане наелись", - гордо сказал Митя, гоняя вокруг стола автомобиль. Зацепил колесом за диван. " Соблюдай правила движения", сказал Дмитрий. Голос показался Ирине сухим, бесцветным, будто никогда и не было той сочности, напевности, которую могла отличить среди сотен голосов. За долгие годы разлуки он как-то засох, стал чужим.

Дмитрий взял у Ирины ведра, пошел к колодцу, что стоит под деревянной крышей во дворе у Кривенко. Ворот заскрипел: " Изменила... Изменила... Из... "

Ночь пахла яблоками. Захотелось одно сорвать. Но в сад к Павлу не пошел. Все было родным и чужим одновременно. Смотрел на хату Фитевки, куда привел Ирину. Вещи - в двух чемоданах. Первая ночь - на голых досках: не было у хозяйки лишнего матраса. Постепенно разжились. Купили шкаф, кровать с пружинной сеткой, стол, стулья. Оба работали, появились деньги. Все шло хорошо до того злосчастного вечера, когда какой-то бес подбил украсть колхозное зерно. За это отсидел, искупил вину, а червячок стыда и до сих пор точит душу, заставляет опускать голову перед знакомыми.

Дмитрий внес полные ведра.

Ирина укладывала спать детей. " Папа, чтоб ко мне пришел", - крикнул сын из соседней комнаты. " Иду", - ответил Дмитрий и тут же услышал: " Нам бы поговорить... Слышишь?.. " - но не отозвался.

Наталья Филипповна понимала Балагура: мужская гордость взяла верх. Не мог сразу отбросить все, что скопилось в душе за годы разлуки, смириться с потерей жены.

Опять лежал без сна рядом с сыном. " О чем с Ириной говорить?.. Все ясно, как белый день. Сразу бы уйти отсюда - Митя удержал. Никак не могу расстаться. А уходить нужно. О работе договорился. Пойду шофером. Начальник районной милиции рекомендовал меня председателю одного колхоза. Утром и распрощаюсь. Мите скажу, что должен отбыть на море - корабль не может ждать и отплыть без моряка не может. Скорее отплыву - скорее вернусь... "

Утром и уехал. " Куда ты, Дмитрий? " - попробовала остановить его Ирина. " Митю не обижайте", - глянул косо и пошел.

- С тех пор мы и не виделись, - сказала Ирина.

Она уже успела наведаться в хирургическое отделение.

" Дайте хоть одним глазом глянуть. Хоть с порога".

" Нельзя", - отказал врач.

Подошла к дежурной сестре. Упрашивала ее до тех пор, пока в глазах женщины не промелькнуло сочувствие. Сестра вошла в палату, отодвинула занавеску на застекленной двери. Дмитрий лежал навзничь, руки сложены на груди поверх одеяла. Ирине показалось, что они никогда больше не шевельнутся. Лицо бледное, застывшее. Веки опущены. В морщинках на лбу капли пота.

" Что вы тут делаете? " - спросил врач за спиной.

Ноги перестали служить. Не хотели, не могли перенести Ирину в дальний угол коридора, и хирург поддерживал ее под руку.

" Не переживайте так. Ему станет легче, тогда поговорите", - успокаивал он Ирину.

Наталье Филипповне тоже не разрешили встретиться с Балагуром. Придется ждать, надеясь на выздоровление. А пока что следователь Кушнирчук поинтересовалась Павлом Кривенко.

- Где он, Ирина Петровна?

- Не знаю.

- Не приходил?

- Я его не пустила.

- Когда?

- Конечно, не вчера. Когда перебралась от него в город. Он ходил тут под окнами, стучал в дверь. Но я не отозвалась. Куда подевался - не интересовалась. Он мне не нужен.

- А вы ему?

Ирине вспомнилось: " Будем вместе жить, мне без тебя свет не мил. Ты мне нужна для счастья, Иринка". И она поверила.

- Не знаю, - ответила следователю.

- Кривенко помнил о дне вашего рождения?

Вспомнила, как в первый год совместной жизни подарил ей в день рождения гребень и одеколон. " От всего сердца! "

- Может быть, и теперь примчал в Синевец, встретился с Дмитрием и... Наталья Филипповна слегка прихлопнула кулаком по стулу.

- Не думаю, - возразила Ирина.

- А не Кривенко ли убегал, втянув голову в плечи?

Ирина задумалась.

- Походка не та: у Павла шаг мелкий, а у этого длинный. Правда, он бежал. Может, и Кривенко...

- А не был ли это фельдшер Бысыкало?

Ирина передернулась.

- Борис?

- Да.

Бысыкало стал другом семьи после того, как вылечил Марьянку. Ирина уже забыла, когда это было, а он все при встрече: " Как Марьянка? Не нужны ли какие лекарства? " Недавно встретился на рынке. " Можно, приду в гости? " Дети уснули, а он сидел, нашептывал: " Красивая вы, Ирина". - " Спасибо". Взял за руку. " Вы бы не возражали, чтобы я стал вашим мужем? " Выхватила руку, рассмеялась. " В сыночки мне годитесь". Борис не рассердился. " Теперь это модно - жениться на женщине старше тебя". - " Во Франции? " - опять рассмеялась Ирина, переводя все в шутку...

Был уже первый час. Через несколько минут Кушнирчук должна была встретиться с лейтенантом Пасульским. Уходя от Ирины, она думала: " Почему Лукашук на очной ставке умолчала о близком знакомстве с Бысыкало? Почему? "

До районного отдела внутренних дел Наталья Филипповна дошла быстро. В кабинете Пасульский достал из папки блокнот.

- Я тут кое-что записал.

И с подробностями рассказал все, что узнал в Орявчике об Ирине, Дмитрии и Павле. Прежде всего выложил уже известную историю о возвращении Балагура из колонии. Ирину долго не отпускала душевная боль: Дмитрий поехал, так и не выслушав ее.

Кривенко, прибыв с курсов, радости не принес. Как-то с купленного Балагуром детского автомобиля слетело колесо. " Почините", - попросил Митя. " Почините, почините, - передразнил мальчишку Павел. - Пусть чинит тот, кто купил эту железку... "

Еще на курсах Кривенко узнал о приезде Дмитрия в Орявчик. Его охватил страх: " Отыщет меня в общежитии - и прощай белый свет". Перебрался в гостиницу на окраину города, а товарищам сказал, что ночует с детьми знакомого, пока тот в отъезде.

В общежитие вернулся только после встречи с Фитевкой. Та привозила на рынок творог, сметану и рассказала, что Балагур куда-то уехал, одарив Ирину, Митю и Марьянку. Куда подался - не знала. Главное - в селе его нет.

С курсов Кривенко приехал домой, когда в Орявчике уже перестали говорить о Балагуре: всякое диво - на три дня. Но стоило кому-то из односельчан (были такие) увидеть Павла, как начиналось: " Ты слышал: Дмитрий приезжал? " - " Где он теперь? " - " Неужели уехал насовсем? " - " Что сказал Ирине? " - " Сына бросил - нечестно... "

Павел не вступал в эти разговоры. Что он мог сказать? С Ириной тоже старался не говорить о Балагуре. Зачем? Ну, был и уехал. И хорошо! Но спокойно спать не мог. Павла будил ночной скрип калитки, шелест развесистой яблони, рокот мотора. Ложась спать, доставал гантели, клал поближе, чтобы были под рукой.

Лейтенант Пасульский заглянул в записи, снял очки и постучал ими по блокноту.

- Тут еще важные подробности.

И он рассказал, как однажды, когда Павел еще был на курсах, к Ирине зашел Иван Дереш, отбывавший наказание вместе с Дмитрием. Посмотрел на Митю. " Настоящий Дмитрий. Хе-хе-хе-е". - " А я Митя", - не понял малыш. Дереш отослал мальчика гулять: " Мне нужно с мамой поговорить". И сказал Ирине, что Дмитрия убили - бежал из-под стражи. " Но вы о нем не жалейте. Он собирался бросить вас после возвращения. Не верите? - Потянул носом воздух, будто принюхивался. - Не любил он вас. Сам как-то признался мне на досуге. Хе-хе-хе-е... "

Ирина накрыла разметавшуюся во сне Марьяну и предложила Дерешу сесть.

" Я уже знаю, что Дмитрия убили во время побега. Сначала не верила. Но от мужа не было писем, срок - три года - прошел, а он домой не вернулся. И я поверила. Да вот и вы подтверждаете... "

" Царство ему небесное. Хе-хе-хе-е... "

Иван Дереш сплюнул и ушел. Радостный, как ребенок. Ирине до самого вечера слышалось это " хе-хе-хе-е... ". И чего смеялся? Над кем? Чему радовался? Так и не поняла...

Как-то Кривенко вернулся домой пьяный. Дети спали. Павел схватил Ирину за руку, дернул к себе, потащил в другую комнату: " Он, Балагур, ночевал тут? Что у вас было?.. "

Заплакала Марьянка. Ирина вырвалась, побежала к дочери. " Противно. Обидно. За что обижает? "

До утра перебирала свое житье-бытье. Встала измученная. И удивилась: " Где же Павел? Как это я не услышала, когда вышел? И куда пошел? " И сказала себе: " Хорошо, что ушел".

Настоящее утро еще не наступило - сумерки, смешанные с туманом, цеплялись за деревья, волочились над укрытой росой землею, а Ирина уже крутила ворот колодца. Сзади звякнуло пустое ведро. Фитевка. С тех пор, как Ирина перешла к Павлу, бывшая хозяйка избегала встреч с нею. А тут сошлись с глазу на глаз.

" Так где же ваш сын с невесткой? " - вырвалось у Ирины.

Фитевка вытерла о фартук руки. Ее сморщенные губы дернулись. Отступила на шаг в сторону, уступая дорогу, и сказала:

" Виновна я, Ирина. Прости. Соблазнилась возком дров. Скажу тебе правду. Павел уговорил: выгонишь, дров привезу... И деньги обещал. Дура я баба... "

В хату Ирина вбежала без ведер. Упала на кровать. Дети расплакались. Едва утихомирила. И внезапно все стало Ирине ненавистно. Она прижимала, голубила детей: " Милые мои лебедята". Потом успокоилась, вытерла слезы и туго завязала косынку на голове.

" Вот что, Митя, - сказала сыну, - ты играй с сестренкой, а я сейчас... "

Идет Ирина по улице, решительная и гордая, на голове корона из белых кос, как туго сплетенный лен. С ней каждый здоровается, и каждому она приветливо отвечает, словно на сердце не боль и горечь - майский мед. Вот и колхозный гараж. Машину Мирона увидела издали. Из-под нее торчали кованые башмаки. " Доброго здоровья", - поздоровалась Ирина. Мирон выполз из-под кузова, вытер ветошью руки. Подумал: " Будет ругать, зачем Балагуру о ее жизни с Кривенко рассказал, когда его из города вез". Но Ирина спросила: " Когда едешь в Синевец? " - " Утром, в восемь. А что? " Оглянулась - никого нет. " Порожняком едешь? " - " Оттуда должен комбикорм привезти". - " Вот и хорошо. Заезжай за мной... "

Рассказала Мирону о своем намерении уехать из Орявчика и попросила: " Смотри не разболтай... "

Телефонный звонок прервал рассказ Пасульского. Кушнирчук говорила отрывистыми фразами:

- Что же делать? Может быть, вызвать областных специалистов?.. Делайте все, чтобы выздоровел...

Положила трубку.

- Балагуру стало хуже.

- Жаль, - огорчился Пасульский. И вернулся к своему рассказу.

На следующий день чуть свет Павел ушел из дома. А ровно в восемь у двора остановилась машина. Мирон, не выключая мотора, быстро погрузил вещи. Вскоре все было готово. Ирина с детьми и небогатыми пожитками покинула Орявчик...

Было воскресенье. Солнце протянуло от окна к кровати медные нити лучей. Прячась от него, Павел подвинулся ближе к стене. С тех пор, как Ирина бросила его, в хате хоть вой - тихо, пусто. А ведь было же: подойдет Ирина, скажет слово-другое, пролепечет непонятное дочь... Да и тот желторотый все трещал: " Вы не мой папа... Мама, дядька Павел опять пьяный... "

Две недели сидел в хате, словно крот, - стыдно было глаза людям показать после отстранения от работы на ферме. Зашел к нему председатель колхоза и ругал и совестил: " Для чего же, Павел, мы тебя на курсах учили?.. " Но словом Кривенко не проймешь. Председатель предложил: " Иди ездовым". Дал время подумать. Павел думал сутки - и согласился.

Работа выгодная: тому мешок муки подбросишь с мельницы; тот зовет дров из леса привезти; кому-то огород нужно вспахать, удобрение завезти... Работы - только успевай. И каждый раз звонкая копейка в кармане. Для себя Павел не просил: " Кони работали - овса заработали". Или: " Дышло сломалось новое нужно". Но никто и не ждал, что Кривенко сделает что-то даром. Клали ему в карман трояк или пятерку, угощали и кормили - один же, кто ему сварит. А если когда и проходил день без калыма, тогда Павел заходил в сельский буфет, брал буханку хлеба, банку рыбных консервов, бутылку вина и шел в свой пустой, неприветливый дом.

Как-то вывозил с фермы перепрелый силос. Подошла Гафия Нитка подменная доярка.

" Вчера твою видела".

Он оперся о вилы, воткнутые в силос, широко расставил ноги и всем телом подался вперед. Не поверил:

" Обозналась ты, Гафия".

" И говорила с ней... "

" Шутки шутишь? "

" Чтоб меня гром убил! "

И Нитка рассказала, как ездила в областной центр и встретилась с Ириной: та в универмаге пальто покупала, красивое такое - пушистый воротник, на рукавах меховые нашивки.

" И где же она остановилась? " - спросил.

" В Синевце... Сказала, что получила квартиру, работает и хорошо зарабатывает. Марьянка в яслях, Митя в школу ходит... И одета по-городскому. По всему видно, в Орявчик не собирается".

Кони вдруг тронули с места.

" Тпру-у-у! Бесовы души! "

" Я завела разговор о тебе, Павел, - слушать не захотела. Да не переживай... Я смотрю - человек ты хороший. И теперь везде успеваешь: в колхозе нормы выполняешь и, кроме зарплаты, копейку имеешь. Да я, когда услышала, что она тебя бросила, не поверила: где лучшего мужа найдешь? Дура! Дмитрий ее возненавидел. Ирине бы сидеть, заботиться о тебе. Так нет: от Дмитрия к тебе, от тебя - кто знает к кому... "

" Может, она с Дмитрием? "

" Одна!.. Даже не знает, где он. Сказала, что никогда никого не подпустит к себе... И кто на нее с двумя детьми позарится? Приютил ты ее в тяжелую минуту, открыл перед нею двери, а она, видишь, как отблагодарила... Недаром говорят: черную душу мылом не отмоешь... "

Кони опять тронули. Павел, сгоняя злость, сердито огрел батогом одного, другого. Воз заскрипел, покатился...

Разговор с Гафией долго не выходил у Павла из головы, и он поехал в Синевец. Раздобыл адрес Ирины, ходил вокруг дома, высматривал среди детей Марьянку и Митю, вглядывался в каждую женщину, надеясь увидеть Ирину. Был уверен, что она обрадуется ему: Балагур не простил измены, и ей некуда податься.

Уже зажглись фонари, а Павел все еще был на Летней улице возле дома номер восемь. Наконец вошел в подъезд, постучал в свежепокрашенную дверь, над которой сипела маленькая табличка с белыми цифрами 17.

" Кто там? " - послышался знакомый голос.

" Открой, Иринка", - сказал жалобно, просительно.

Ирина не узнала Павла по голосу. К ней вечерами редко кто заходил. Синевец - не Орявчик, где друг друга знают не только в лицо, но и по имени-отчеству величают.

" Кто там? " - опять спросила Ирина громче, и Павел услышал, как топчутся дети, как что-то шепчет матери Марьянка.

" Не узнаешь, Иринка? Это я, Павел. Открой".

На стук больше никто не отозвался. " Ирина не впустит", - подумал Павел и испугался этой мысли, подошел со двора к окну. " Открой, не бойся... " Потом из-под ясеня осматривал просторный двор, поглядывал на авоську с бутылкой, несколькими луковицами и кулечком конфет " горошек". Более находчивый, может, попросил бы соседей, чтобы уговорили Ирину согласиться на короткий разговор. Но Павлу это не пришло на ум. Свет в комнате погас. Тогда он открыл и выцедил вино, швырнул пустую бутылку в кусты. Откусил от луковицы, как от яблока. Еще раз, прячась в тени стены, подошел к окну. Хотелось хотя бы услышать голос Марьянки. Но было тихо, как в могиле. Опять подошел к двери ни звука. " Хожу, как вор, еще в милицию попаду... "

Кушнирчук пыталась угадать цель визита Павла в Синевец. Хотел помириться? Просить прощения? Просто повидать дочь? Наталья Филипповна отложила карандаш и откинулась в кресле. " Кривенко мог приехать и в день рождения Ирины... "

Домой в Орявчик Павел добрался на автобусе. В бригаде после обеда не было работы. И он стал возить навоз на приусадебный участок Гецка. После нескольких ездок уселись за стол. Пили.

" Что слышно про Ирину, а, Павел? "

Кривенко хлопнул в ладони, потер одной о другую, словно растирал что-то между ними, потом дунул на ладонь - мол, улетела, пропала.

Разговор об Ирине раздражал Павла, и Гецко заговорил о конях: они у Павла что надо - и увезут больше, чем другие, и поле быстрей вспашут...

Наутро Кривенко вызвали к председателю колхоза.

" Чего ему? - недовольно буркнул Павел. - Сегодня выходной".

Гецко остался ждать у сельмага. Павел вернулся не скоро, отвел соседа в угол почти пустого магазина, и тут сзади кто-то дернул его за плечо: " Километр за тобой гонюсь. Шагом марш за мной".

На пустынной улице Степан Корилич протянул Павлу перевод на сто рублей. " Это же Ирине от Балагура", - сказал Кривенко. " А где ее искать? Дают бери. Не впервой! "

Павел колебался только миг, потом заполнил бланк, дал почтальону трешку и вернулся в магазин.

" Ну, зачем председатель вызывал? " - подступил Гецко.

" На улице расскажу".

Каменистая дорога бежала с небольшой горушки среди хат и пряталась за тенистыми деревьями, что росли по сторонам. Приятели шли, обдумывая, как теперь быть Павлу, что делать? Накануне вечером не привязал коней, они дорвались до картошки, ели, сколько хотели, и даже ветврач из района не помог.

Председатель обещал передать дело в суд. Павел решил бежать.

Утренние зори еще стряхивали над Орявчиком дрожащую росу, а он с небольшим чемоданчиком уже шел к автобусной остановке... Куда уехал Кривенко, в Орявчике никто не знал...

- Но мы выясним, - подытожил свой рассказ Пасульский.

Наталья Филипповна рассказала ему, что 17 октября в Синевце видели человека, похожего на Павла Кривенко. Капитан Крыило проверяет достоверность факта. Не исключено, что все подтвердится. Собираясь бежать, Павел сказал: " Заработаю денег и вернусь к Ирине". Может, и заехал в день рождения, а тут Балагур... Необходимо как можно скорее разыскать Кривенко.

Кушнирчук отложила недочитанный роман и собиралась выключить свет. В этот момент зазвонил телефон. Подняла трубку и узнала голос капитана Крыило. Он сообщил, что Павел Кривенко был в Синевце, угощался в привокзальном ресторане и в ночь с семнадцатого на восемнадцатое, когда был ранен Балагур, выехал пассажирским поездом в направлении Львова.

Пьяный, которого подобрали в подъезде, оказался непричастным к преступлению. Пятна на его пиджаке - следы крови кролика, которого перед этим забил у тещи в селе. Угрозы: " Я ему... я его... " - пустая болтовня.

Итак - Кривенко... Но в процессе следствия появился еще один подозреваемый - шофер Федор Шапка. Пока разыскивали Кривенко, Наталья Филипповна занялась им.

... В Синевце стояла ранняя осень. В такую пору начинают краснеть леса, солнце не печет - греет ласково; земля утром и вечером отдает холодком; дни не короткие и не длинные - успеешь управиться с работой до ночи.

Ранняя осень - это не тягостная пора, когда на дворе семь ненастий за день: сеет, веет, дует, крутит, мутит, на голову льет и ноги морозит. Ранняя осень - это дозревшие яблоки поблескивают росяными боками на влажных ветках, звонко хлопают о землю груши, пахнущие майским медом; трепетную просинь неба разрезает первый журавлиный лемех, а понизу, у самой земли, плывут длинные паутинки бабьего лета, цепляются за траву и трепещут оборванными концами, и ветер нарочно рвет их, чтобы повредить связь меж летом и осенью.

У Ирины был отпуск. Сначала хотела съездить в Орявчик. Как живет тетечка Тамара? Она каждое утро угощала Митю свежим молочком. " Не надо денег, Ирина, - говорила, - пусть сынок-дубок крепнет, а я на его свадьбе погуляю". К Марьянке тоже приходила, когда Павел был на курсах. " Мои дети на молоке крепкими выросли, пусть и твои сил набираются".

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒