Солоневич Борис Лукьянович 28 страница

Я не вeрил в то, что Финляндiя может меня выдать по требованiю совeтской власти. Я вeдь не бандит, не убiйца и не вор. Я политическiй эмигрант, ищущiй покровительства в странe, гдe есть свобода и право.

Но я ожидал недовeрiя, тюрем, допросов, этапов -- всего того, к чему я так привык в СССР. И я вeрил -- что это неизбeжныя, но послeднiя испытанiя в моей жизни.

В маленькой чистенькой деревушкe меня отвели в баню, гдe я с громадным облегченiем разгрузился, вымылся и стал ждать очередных событiй.

Многого я ждал, но того, что со мной произошло, я никак не мог ожидать.

В раздeвалку бани вошел какой-то благодушный финн, потрепал меня по плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.

" В тюрьму переводят. Но почему без вещей? " -- мелькнуло у меня в головe.

На верандe уютнаго домика Начальника Охраны стоял накрытый стол, и мои голодные глаза сразу же замeтили, как много вкуснаго на этом столe. А послeднiе дни я шел уже на половинном пайкe " бeглеца".

Я отвернулся и вздохнул...

К моему искреннему удивленiю, меня повели именно к этому столу и любезно пригласили сeсть. Хозяйка дома, говорившая по русски, принялась угощать меня невиданно вкусными вещами. За столом сидeло нeсколько мужчин, дам и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя уму, но такiя понятныя сердцу, ласковыя слова, и никто не намекнул ни интонацiей, ни движенiем, что я арестант, неизвeстный подозрительный бeглец, может быть, преступник...

Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка потрясли меня. Какой контраст с тeм, к чему я привык там, в СССР, гдe homo homini lupus est (чeловeк человeку – волк).

А вот здeсь я -- человeк внe закона, нарушившiй неприкосновенность чужой границы, подозрительный незнакомец с опухшим, исцарапанным лицом, в рваном платьe -- я, вот, нахожусь не в тюрьмe, под угрозой штыков, а в домe Начальника Охраны, среди его семьи... Я для них прежде всего -человeк...

Потрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой вниманiя и ласки, я почувствовал всeм сердцем, что я дeйствительно попал в иной мiр, не только географически и политически отличающiйся от совeтскаго, но и духовно дiаметрально противоположный -- мiр человeчности и покоя... Хорошо, что мои очки не дали хозяевам замeтить влажность моих глаз. Как бы смог объяснить им я это чувство растроганнаго сердца, отогрeвающагося от своего ожесточенiя в этой атмосферe ласки?..

За непринужденной веселой бесeдой, охотно отвeчая на всe вопросы любознательных хозяев, я скоро совсeм перестал чувствовать себя загнанным звeрем, бeглецом и преступником и впервые за много, много лeт почувствовал себя ч е л о в e к о м, н а х о д я щ и м с я с р е д и л ю д е й.

Какiя чудесно радостныя понятiя -- человeчность и свобода, и как безпросвeтна и горька жизнь тeх, чей путь перестал освeщаться сiянiем этих великих маяков человeчества!

___

К концу вечера, послe обeда, показавшагося мнe необыкновенно вкусным, моя милая хозяйка с сердечной настойчивостью предлагала мнe уже пятую чашку кофе.

Замeтив, что я немного стeсняюсь, она, наклонившись ко мнe, неожиданно тихо и ласково спросила.

-- Пейте, голубчик. Вeдь вы, вeроятно, давно уже не пили кофе с булочками?

-- Четырнадцать лeт, -- отвeтил я.

Эпилогъ

Гельсингфорс. Политическая тюрьма

Ко мнe входит спокойный, вeжливый надзиратель в пиджакe и с галстуком, без револьвера, сжатых челюстей и настороженнаго взгляда. Улыбаясь, он знаками показывает, что нужно взять сумку и выйти. Очевидно, куда-то переводят... Я оглядываю свою камеру, в которой я мирно провел двe недeли (Бог даст -- послeднiя тюремныя недeли в моей жизни) и выхожу. Мягкiй автомобиль мчит меня по нарядным, чистом улицам города... Да... Это тебe не " Черный Ворон" и ОГПУ... Большое зданiе. " Etsiv Keskus Poliisi" -Центральная Политическая Полицiя.

В комнатe ожиданiя меня просят присeсть. Нигдe нeт рeшеток, оружiя, часовых... Чудеса!... Проходит нeсколько минут и в дверях показывается низенькая, толстенькая фигура начальника русскаго отдeла политической полицiи, а за ним... Боже мой!.. за ним... массив плеч брата, а еще дальше смeющееся лицо Юры...

Обычно строгое и хмурое лицо нашего политическаго 462 патрона сейчас мягко улыбается. Он сочувственно смотрит на наши объятiя и, когда наступает секунда перерыва в наших вопросах и восклицанiях, спокойно говорит:

-- О вас получены лучшiе отзывы и правильность ваших показанiй подтверждена... Господа, вы свободны.

Трое бывших " совeтских мушкетеров" в благословенной Финляндiи через год послe побeга. Стоит Юра, впереди сидит брат Ваня.

На настоящей волe

Мы идем втроем, тeсно подхватив друг друга под руки, по широким улицам Гельсингфорса и с удивленiем и любопытством засматриваемся на полныя товаров витрины магазинов, на бeлыя булки хлeба, на чистые костюмы прохожих, на улыбающiяся губы хорошо одeтых женщин, на спокойныя лица мужчин... Все так ново и так чудесно...

Многiе оборачиваются нам вслeд и с улыбкой смотрят: не пьяна ли эта тройка странных людей? Они, видимо, не из деревни -- всe в очках. Так, что же так изумляет и поражает их?

Внезапно Юра просит:

-- Ватик, а ну-ка, дай-ка мнe, как слeдует, кулаком в спину, а то что-то мнe кажется -- я сплю в лагерном баракe и все это во снe вижу.

И идущiе сзади солидные европейцы шокированы гулким ударом кулака по спинe, веселым смeхом и радостным возгласом:

-- Ну, слава Богу, больно! Значит -- на яву!..

Нити души

" Вот, вот она, вот русская граница.

Святая Русь! Отечество! Я -- твой!

Чужбины прах с презрeньем отряхаю,

Пью жадно воздух сей -- он мнe родной. "

Пушкин.

Прошло два года -- первые годы, когда за 14 лeт я ни разу не сидeл в тюрьмe.

Не так развернулась жизнь, как мы ждали. Я мечтал как-нибудь раздобыть стипендiю, чтобы подтянуть свое медицинское образованiе и дeйствительно знать. Брат мечтал о тихом уголкe гдe-нибудь на берегу Адрiатическаго моря с рыболовным отдыхом и полной тишиной.

Не удалось. Наша работа оказалась нужной для Зарубежной Россiи. Эта Россiя потребовала тысячами голосов из всeх концов мiра рапорта о том, что мы видeли на Родинe. Оказалось, что эмиграцiя так мало знает о реальной совeтской жизни. Но нити ея души по прежнему крeпко привязаны к Родинe. И оказалось, что боль Россiи -- это боль каждаго русскаго, гдe бы он ни был.

Мы не могли не отозваться на эти голоса. И иллюзiи отдыха и учебы разлетeлись, как дым. Россiя не дала даже нам, усталым, отпуска, ибо бой на Ея фронтe еще не закончен.

Когда я приготовил в типографiю послeднюю главу этой книги, мы рeшили вспрыснуть этот торжественный день.

-- Дядя Ваня! А вeдь, елки палки, скажи кто нибудь этак годика два с гаком гому назад, что мы будем сидeть живыми внe лагеря на волe, за батареей бутылок -- вeдь, ей Богу, никто из нас не повeрил бы!..

-- Еще бы!.. Но, вот, скажи тебe кто-нибудь сейчас, что мы скоро будем, Бог даст, выпивать в Москвe -- так ты повeришь? А вeдь, по существу, это куда болeе вeроятно, чeм был успeх нашего драпежа...

-- Это -- что и говорить... Оно, конечно, о воронах и " мазепах" в жареном и вареном видe думать теперь не приходится, но... Ноет все-таки что-то там, внутри... Как-то -- не жизнь нам здeсь. Так -- временное прозябанiе. Душа не живет. И ничто так не радует, как на родной землe. Вeдь смeшно признаться, а часто хочется -- ну хоть бы одним глазком опять на Россiю взглянуть, один денек побыть там. Чорт побери, хотя бы даже в концлагерe!..

Рука брата, наливавшая очередныя порцiи, как-то дрогнула.

-- Да... Это что и говорить... -- тихо сказал он. -- Россiя без нас выкрутится, а вот нам без нея -- никоторой жизни нeт. Нам, русским, ни французами, ни нeмцами, ни болгарами все равно не сдeлаться. То, что создало из маленькаго Московскаго княжества Русскую Имперiю -- вот это " штабс-капитанское" -- все равно гдe-то сидит в каждом из нас. И пока мы не вернемся на Родину, покоя нам не дано".

Мы замолчали... И тяжело стало на душe...

Брат опустил глаза на сверкающую поверхность рюмки, и чувствовалось, что его мысли унеслись далеко, далеко... Куда -- не нужно было и спрашивать...

Внезапно в тишинe комнаты установленное на волнe Москвы радiо зашумeло шумом большой площади... Почудился шорох двигающейся толпы, потом смутно прорeзался звонок трамвая, как будто прогудeл автомобильный гудок.

Мы замерли... И в торжественной тишинe ночи стали бить куранты Спасской башни. 12 часов... Мягкiе, мощные звуки старых московских колоколов понеслись с Красной площади и, подхваченные волнами радiо, стали катиться по всему мiру...

И каждый удар этих колоколов больно бил по напряженному, сжавшемуся от тоски, сердцу...

Я поднял свою рюмку.

-- Ну, что-ж, братик!.. Вздохнем, тряхнем бывалыми головами и выпьем за скорую встрeчу " под Кузнецким мостом"!..

Шутка не удалась.

Брат молча, не улыбаясь, поднял свою рюмку. Мы чокнулись, выпили и потом через стол крeпко пожали друг другу руки.

И все расплылось в туманe слез, покрывших глаза...

Конец

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 25 26 272829 30 Следующая ⇒