Солоневич Борис Лукьянович 24 страница

Перековка

" Мы, дeти страшных лeт Россiи,

Забыть не в силах ничего"...

В один из суровых дней, когда мороз был ниже 50 градусов и дышать колющим ледяным воздухом можно было только сквозь шерстяную рукавицу, я встрeтил кiевлянина Ледю. Он был в мeховой шапкe, сапогах из оленьяго мeха, с небритым измученным лицом:

-- Как это вас сюда занесло?

-- Да, вот, из Турухана... Два года там отбыл...

-- Далеко на сeверe?

-- У чорта на куличках... Полторы тысячи километров... В тундрe... Там только одни якуты со своими оленями. Привезли, выгрузили и бросили -- живи, как знаешь. На мое счастье, в том кочевьe еще один ссыльный был, священник из Харькова -- он помог мнe. А то хоть ложись под чумом и подыхай...

-- Чeм же вы там занимались?

-- Да, вот, вмeстe с батей помогали якутам этим с оленями возиться, да охотиться... Да еще грамотe пытались учить и медициной заниматься... Ну, дядя Боб, и доисторическая же жизнь там!.. Вeрите ли, больше года мыла не видал...

-- А из молодежи там никого не встрeчали?

-- Была одна дeвушка, кажется, скаут из Крыма... Но верстах в 300, да я тогда и не знал...

-- Не знаете, что с ней?

-- Чекист, который меня вез сюда, говорил, что умерла: туберкулез. Еще бы! С юга дeвушка, лeт, кажется, 16-17... В полярной дырe, да без питанiя...

Я разсказал Ледe свои новости. Он печально покачал головой.

-- Ну, ну, не думал я, что ребят так здорово давнут... По Кiеву, кажется, человeк около 20 арестовали... Но кого куда выперли -- право не знаю... Вот, жду Лиду, она, может быть, знает...

-- А она прieдет сюда?

-- Да я же, дядя Боб, женился на ней! Покорила она мое сердце веселостью своей, да задором... Да, вот, около года только прожил семьей...

-- Ну, так вам нечего Бога гнeвить... А я, вот, только мeсяцев что-то четыре или пять...

-- Как? -- просiял Ледя. -- Вы тоже женились?

-- Был такой грeх, Ледя. За меня наша Ирина имeла несчастье выйти замуж.

-- Вот это здорово! -- искренно обрадовался Ледя. -- Подходящая пара... Но почему же " несчастье"?

Я посмотрeл на него и невесело улыбнулся...

-- Да... да... -- понял он. -- Паршивая наша судьба... Да и дeвчат наших -- тоже... Эх, что и говорить, попались мы в передeлку, дядя Боб!.. Ну, конечно же, вы правы были тогда, послe похорон знамени... Нам-то уж жизнь на что яснeй доказала -- нужно быть или с ними, или против них... С ними -- с души воротит. Значит -- против... Так вот и выходит: из какой-нибудь сотни молодежи штук 5-6 на их сторону становятся, а остальные так или иначе против. Нeкоторые пассивно -- вродe тихаго саботажа, а другiе покрeпче... А сколько молодежи в тюрьмах! Да и пострeливают ребята здорово... Чeм их теперь напугаешь?.. Всякiе антисовeтскiя группировки, как грибы, растут. Их вылавливают, а они опять.

-- А у вас, Ледя, аполитичность совсeм вывeтрилась?

Лицо Леди, когда-то привeтливое и юное, уже покрылось морщинами раздумья и горечи. Казалось, что за эти 3-4 года он возмужал и перемeнился совершенно...

-- Да, это уж что и говорить!.. Этак, пропуская молодежь через тюремный фильтр, ГПУ хоро-о-оших себe врагов готовит! Да всe " классовыми врагами" и зовутся. А вeдь, по существу, сама система себe же врагов вездe создает... Ох, и будет же когда-нибудь взрыв! Сколько горючаго матерiала в душe каждаго... Сейчас много не размахнешься -- очень уж жмет все вокруг. Но что потом будет!.. Вeдь не забудут ничего!..

-- Значит, встрeтимся, так сказать, на баррикадах?

Ледя не улыбнулся.

-- Да что-ж... Придется, если доживем.. Но и то вeрно: боевой народ -наши русаки. Вот говорили -- мягкая натура, славяне. А вeдь никак не сдаются! Вездe бой идет -- в каждой деревнe, в городe, даже в лагерях... И нeт мира нигдe... Эх, какой же я дурак был, что стрeлять не учился. Да, как слeдует... Тьфу, дьявольщина! Уж чему, чему, а этому дeлу теперь в первую очередь учиться нужно... Да вот, всe думали -- " обойдется".... " Моя хата с краю"... -- Ну, я то, хоть -- мнe что -- я щенок был... А как, вот, вы, Борис Лукьяныч, не сказали нам насчет винтов?.. О том, что против большевиков к а ж д ы й должен брать винтовку -- каждый скаут... А герли и волчата -- патроны подносить... Если не хотят потом в безпризорниках бeгать... Эх!..

Глава VII

Прицeл взят

Рeшай

Карательная политика ОГПУ не любит шутить. Ея конвеер не любит легко разставаться со своими жертвами. Всякiе законы о гуманности совeтскаго правосудiя -- это, конечно, только слова на бумагe. А бумага, как общеизвeстно, гнется под любыми дуновенiями капризов владык...

И теперь в СССР есть люди, которые, по существу, не выходят ни на час из конвеера совeтской машины наказанiя. Тюрьма смeняется лагерем, лагерь -ссылкой, ссылка -- высылкой, а потом все начинается сызнова. Много таких " классовых врагов", не выходящих на свободу, встрeчал я на своем совeтском пути. В большинствe случаев, это все священники и бeлые офицеры.

Мнe лично " по штату" полагалось провести 5 лeт в Соловках, потом столько же в ссылкe (то-есть по назначенiю ГПУ) и потом еще 3 очистительных года в высылкe. Всякими правдами и (значительно больше) неправдами мнe удалось сократить всe эти сроки, как без труда (но надeюсь не без удовольствiя) могут высчитать мои читатели.

Осень 1930 года застала меня в милой Салтыковкe -- подмосковной мeстности, гдe жил мой брат. Я очутился там проeздом, слeдуя из ссылки в высылку: из Сибири -- в город Орел. Болeе 4 лeт не видался я с родными, и даже сознанiе того, что через нeсколько часов нужно eхать дальше, не омрачало радости встрeчи. Если уж Соловки и Сибирь были в прошлом, -казалось, все худшее -- сзади.

Цeлый вечер разсказывал я о своих приключенiях и переживанiях. Было здeсь и смeшное, и трагичное, и трогательное, и страшное. 396

Брат молча курил папиросу за папиросой и задумчиво качал головой.

-- Ну, и к какому ты выводу пришел послe всего этого? -- неожиданно спросил он меня в концe моих разсказов.

Я не нашелся сразу, что отвeтить.

-- О чем это?

-- Да вот, о совeтской дeйствительности?

-- Да какой же может быть иной, кромe самаго пессимистическаго!

-- Ну, слава Богу -- значит, и твой оптимизм дал, наконец, трещину.

-- Ну, уж сразу и трещину... Оптимизм -- это не политическiй анализ, а, так сказать, точка зрeнiя на мiр. Но, вот, насчет " новой жизни" и соц-строительства -- послeднiя надежды, дeйствительно, ушли безповоротно... Нашей русской молодежи нeт мeста в этой странe.

-- Только вашей, как ты говоришь, непокорной молодежи нeт мeста? А другим -- мирно и сладко живется? Неужели, по твоему, кто-нибудь выиграл во всей этой идiотской исторiи, именуемой пролетарской революцiей?

-- Ну, чекисты, по крайней мeрe, выиграли.

-- Во всяком государствe есть палачи, и им, как правило, сытно живется. И той сволочи, на которой держится совeтская власть и для которой жизнь и слезы человeческiя -- песок под ногами, -- им тоже кое-как живется!.. Относительно, конечно. В старину дворник жил много лучше и, главное, спокойнeе, чeм какой-нибудь нынeшнiй предисполкома... И вот, собралась такая шайка ни перед чeм не останавливающихся людей, связала каждаго взаимной порукой пролитой вмeстe крови и творит эксперименты...

В голосe брата слышалась сдержанная злоба.

-- Так что же, по твоему, перебить эту сволочь?

-- Поздно уже. Надо было раньше... Да не сумeли. Сперва деликатничали, а потом не так взялись за борьбу. А теперь уже поздно -- аппарат власти в их руках. Мы голыми руками ничего не сдeлаем.

-- Так что же: faire bonne mine au mauvais jeu?

-- Ну, это уже к чорту! А выход, по моему мнeнiю простой -- если тебe, как ты сам говоришь, нeт мeста в этой странe, давай уйдем в другую!

-- Драпать за-границу?

-- Ну, конечно... Не гнить же здeсь, безсильно сжимая кулаки, и еще притворяться " энтузiастом соцiалистической стройки"... Вот, возьми -сколько хороших ребят хотeло быть полезными странe... Этак по хорошему. Вот, и скауты, и сокола -- да мало ли кто еще хотeл быть просто русским, просто полезным Россiи. Но вeдь, как ни работай, все равно все это идет на пользу мiровой революцiи и совeтской шайкe... Вот, возьми себя: Сколько ты уже в суммe отсидeл -- годиков с 5? Ну, хорошо -- ты: от тебя запах контр-революцiи за версту слышен. А твои скауты -- эти тысячи молодых голов, арестованных тогда вмeстe с тобой? А тысячи и тысячи других -- там в лагерях?... А на волe -- какое у них будущее -- соцiалистическаго раба?...

Брат нервно закурил новую папиросу.

-- Ты сам должен понимать, Боб, что без тебя бeжать я не мог. А теперь... теперь -- пора.

-- Погоди, погоди, Ваня... Уж очень это все для меня оглушительно. Я, пожалуй, уже даже отвык от широкаго взгляда на жизнь... Вся борьба была направлена на то, как бы словчиться, чтобы хоть сегодня-завтра быть живым и сытым. Дай толком оглядeться, да очухаться. За всe эти годы я видал совeтскую жизнь только с оборотной стороны. Со стороны изнанки. Дай немного посмотрeть на нее и с другой стороны. Вeдь трудно же так молнiеносно рeшать вопрос только с индивидуальной точки зрeнiя...

-- Ну, что-ж... Присмотрись, Боб, присмотрись... -- серьезно отвeтил брат. -- В твоем выводe я увeрен. И рeшай. Пока есть молодость и силы -нужно бeжать. Только там, внe этой тюрьмы, мы, дeйствительно, сможем широко бороться с большевизмом и его ядовитым туманом. А здeсь -- мы на учетe, и на плохом учетe. Помочь мы здeсь уже ничeм не можем. Эта иллюзiя лопнула. Нам в совeтских условiях можно теперь быть либо рабами, либо погонщиками рабов. Третьяго не дано. А мы ни для того, ни для другого не приспособлены...

Орел

Маленькiй городок у границы с Украиной. Кругом -- черноземныя поля. К югу эти поля идут до Чернаго моря. Еще недавно, до революцiи, эти поля кормили до сыта не только всю Россiю, но давали хлeб и Европe. Теперь эти поля покрыты рeдкими посeвами, худыми и тощими, поросшими бурьяном. Кое-гдe кучей ржаваго желeза стоят в полe брошенные трактора. Поздней осенью из под снeга сиротливо торчат неубранныя скирды хлeба... А голод держит своими цeпкими руками и город, и деревню.

Как я выглядeл в 1933 году -- в перiод питанiя воронами. Вeс был около 80 кило (теперь -- 94). За плечами -- статив фото-аппарата. На мнe морской бушлат, выдачи 1923 года.

Крестьянство разбито, обезсилено и разорено " коллективизацiей". Насильно созданные, неорганизованные, лишенные своих лучших хозяев -" кулаков", разстрeлянных или высланных на сeвер, -- колхозы не могут накормить до-сыта страну.

Как?

Частенько здeсь, в эмиграцiи, друзья и знакомые с интересом спрашивают меня: " Ну, а как вы питались в Совeтской Россiи? "

Щадя в гостиных и столовых общiй аппетит и настроенiе, я обычно стараюсь ускользнуть от отвeтов на этот вопрос. Вeдь развe можно честно, без замалчиванiй, объяснить " приличному обществу", как изворачивался в голодной жизни здоровый парень с бронебойным аппетитом и без " буржуазных предразсудков? "

Не раз на настойчивые разспросы радушных хозяев я сообщал, что мнe, собственно, пришлось б ы т ь с ы т ы м в совeтскiе годы только в 1917 году на Кубани и что с тeх пор я не голодал только два коротких перiода в моей жизни -- около года в перiод НЭП'а (1925-1926 г. г. ) и мeсяца два -- в концлагерe, перед самым побeгом заграницу, когда я накапливал силы самыми смeлыми и рискованными путями. Все же остальное время это постоянное полуголодное существованiе, постоянная нехватка даже чернаго хлeба, не говоря уже о всяких полузабытых вещах, как масло, мясо, сахар...

Как глубоко унизительна для сознанiя культурнаго человeка эта постоянная погоня за " жратвой"! Поeсть досыта хотя-бы нeсколько дней подряд -- представлялось какой-то недостижимой мечтой. И мудрено-ли, что за первые три мeсяца моего пребыванiя в благословенной Финляндiи моя скромная персона стала вeсить на 12 клгр. больше.

А " в прежнем" в теченiе остальных долгих лeт моего подсовeтскаго существованiя на моей " скатерти-самобранкe" перебывали самыя " оригинальныя" блюда: и вороны, и галки, и воробьи, и лягушки, и собаки, и кошки, и даже крысы... Бр-р-р... Всего было. И все это вовсе не дeло далекаго прошлаго. Еще в 1933 году, перед вторым побeгом, меня, человeка с высшим образованiем, спасали от голода родимыя русскiя вороны, которых я ловил капканом.

(Не пережив самому, трудно как-то вeрить совeтской жизни. И когда я слышу -- и не рeдко -- жалобы эмигрантов на тяжесть здeшней жизни, мнe хочется предложить проэкт устроить " санаторiй для излeченiя пессимистов". Санаторiй -- в видe кусочка совeтскаго концентрацiоннаго лагеря. Жизнь гарантируется, излeченiе тоже. Через мeсяц такой жизни по совeтскому образцу -- я увeрен -- из санаторiя выходили бы неисправимые оптимисты, весьма довольные эмигрантской дeйствительностью).

Кусочек " совeтской карьеры"

Попав в тихiй, богоспасаемый град Орел, я надeялся там нeсколько отдохнуть от избытка административнаго вниманiя ОГПУ и пробыть нeкоторое время в безвeстности и покоe. Но мнe не повезло. Мнe удалось скрыть свои медицинскiя званiя и не поeхать по разверсткe Райздравотдeла в какой-нибудь " учортанакуличкинскiй" колхоз. Но меня подвела извeстность атлета и, так сказать" " спортивнаго писателя". Слухи, что я гдe-то скрываюсь в городe, просочились в мeстный совeт физической культуры. Получив повeстку явиться, я не стал дожидаться, когда ОГПУ " подтвердит" вызов, и, " скрипя сердцем", поплелся в совeт.

-- Вы же сами должны понять, тов. Солоневич, -- стал убeдительно разливаться передо мной секретарь совeта, вихрастый комсомолец, -- мы не можем позволить себe такой роскоши, как не использовать такого спеца...

-- Но вeдь я адмссыльный, -- пытался выкручиваться я.

-- Ну, это дeло уже кругом согласовано. Звонили и в ГПУ и там все утрясли. Одним словом -- два слова... Кругом шишнадцать. Вот вам путевка на желeзку. Мы надeемся, что вы там поставите работу на ять...

Словом -- " без меня меня женили, я на мельницe был"... Но спорить, особенно в моем положенiи, было, мягко выражаясь, неосмотрительно. Я и не спорил.

Впрочем, мои спортивные таланты были в перiодe эксплоатацiи что-то мeсяца только два.

Как-то утром ко мнe впопыхах вбeжал сторож клуба:

-- Так что, тов. Солоневич, начальник просит срочно прiйтить. И с вашим... как его... фатиграфским аппаратом...

Оказалось, что начальство хотeло увeковeчить какой-то очередной пленум, " явившiйся переломным моментом в развитiи"... чего-то там... ну, и так далeе. Но городской фотограф почему-то не прибыл. Тогда вспомнили обо мнe. А у меня, дeйствительно, был небольшой " фатиграфскiй аппарат", старый Эрнеман с апланатом. Но на безрыбьe и рак -- рыба. И мой заграничный Эрнеман возбуждал благоговeнiе окружающих. В своей комнатe я ухитрился устроить даже что-то вродe лабораторiи. Так как ни электричества, ни керосина не было, то я по-просту вставил в окно фанерный щит с красным стеклом и с помощью семафорных линз, скомбинировал даже увеличитель....

Голь на выдумки хитра. А совeтская -- в особенности: иначе не проживешь.

Мое появленiе на Пленумe было встрeчено весьма радостно. Запечатлeть свои физiономiи в назиданiе потомству -- что ни говори -- заманчиво. Особенно -- задарма...

-- Ну-ка, Солоневич, -- привeтствовал меня секретарь парткома, окруженный " энтузiастами совeтскаго транспорта" -- исковеркай нас, как Бог черепаху...

Мой Эрнеман щелкнул.

Через час, когда делегаты послe обeда вернулись в зал засeданiя, большая увеличенная фото-группа уже висeла у входа.

Фурор был полный. Меня прозвали " сверх-ударником с ураганными большевицкими темпами", а вечером замороченный и обалдeвшiй завклуб заявил мнe на самых лирических тонах своего скромнаго и охрипшаго от говорильни дiапазона:

-- Брось-ка ты, Солоневич, свою физхалтуру к чортовой матери... Кому она, в самом дeлe, нужна? Вот тоже занятiе! Переключайся-ка, брат, на фото-работу. Вот это -- да! Ударники, кампанiи, премiальничество, интузiасты, подъем масс и всякая такая штукенцiя. И потом опять же -- на виду всегда. Сегодня, вот, здорово ты сгрохал все это. Так как -- заметано? Пиши смeту. На что другое -- а на показ достиженiй деньги завсегда найдутся. И должность тебe как-нибудь сварганим подходящую, занозистую...

Так стал я фотографом, или, оффицiально -- " рукрайсвeтгазом" нашей желeзки (для любителей совeтских ребусов сообщаю полное названiе своей должности: " Рукрайсвeтгаз Райпрофсожа 2 ст. Орел МК жд НКПС СССР" ) и поселился на Желeзно-дорожной улицe No. 12.

Пролетарская жизнь

В другой половинe нашего крохотнаго домика жила семья желeзнодорожнаго слесаря -- типичная семья провинцiальнаго рабочаго -- всегда полуголодная, оборванная и придавленная нуждой.

Маленькая дочурка слесаря, Аня, только лeтом могла всласть бeгать по садику и двору. В остальное время, особенно в плохую погоду и зимой, она отсиживалась дома по той простой причинe, что ея обувь не была предназначена ни для грязи, ни для снeга. Когда бывали морозы и грязь, Аня не могла даже в школу ходить.

За два года, которые я провел в сосeдствe с семьей слесаря, Аня только раз получила молоко. Да и то это было, когда дeвочка заболeла и ей нужно было " усиленное питанiе" (кошмарная фраза для каждаго русскаго врача).

И купленный Анe литр молока за два рубля, помню, пробил сильную брешь в бюджетe слесаря. В этот день взрослые голодали.

Как-то весной я разговорился с маленькой Аней, копошившейся в пескe, во дворe под лучами теплаго весенняго солнышка.

Уж не помню, как и о чем велся разговор, но случайно я спросил:

-- А ты пирожное, Анечка, кушала?

Дeвочка подняла на меня свои голубые глазки и быстро отвeтила:

-- Не... А что такое " пирожное"?

В дальнeйшем разговорe оказалось, что и " ветчина", и " какао" -- понятiя Анe незнакомыя. И только при словe " апельсин" ея блeдныя губки довольно улыбнулись.

-- Это, дядя, я знаю. Это в книжкe нарисовано -- такое круглое, вродe мячика.

-- Что с ним дeлают? -- каким-то невольно сорвавшимся голосом спросил я.

-- А я не знаю, -- просто отвeтила дeвочка.

(По техническим причинам в книгу не вошли многiе очерки из жизни совeтской молодежи, напечатанные в " Голосe Россiи": " Совeтскiй быт", " Под колесами машины", " Комсомольское Рождество" и др. )

Весна 1932

-- " Гражданин, вы арестованы"...

Боже мой! Опять эта фраза... Сколько раз пришлось мнe выслушивать ее!..

На этот раз она была произнесена в моей маленькой комнаткe в Орлe. По приказанiю из Москвы я опять был арестован и через 2 суток сидeл в Центральной тюрьмe ОГПУ, на Лубянкe.

Тe же картины опять стали проходить перед моими глазами -- то же безправiе, тот же бездушный, жестокiй механизм гнета и террора, тe же камеры, переполненныя придавленными страхом людьми.

Секундой мелькнула встрeча с Сержем. Его похудeвшее лицо невесело усмeхнулось мнe с высоты желeзной лeстницы второго этажа.

-- Боб, ты? 404

-- Я... я... А ты здeсь как?

-- Да вот из ссылки, из Сибири, привезли этапом.

-- А в чем дeло?

-- Да не знаю... Не забывают, видно!.. О Димe слышал? Разстрeлян на островe в 1929 году...

Раздался чей-то окрик, и Серж скрылся в корридорe. Еще раз мелькнуло его лицо с дeланной улыбкой, и он устало махнул рукой на прощанье.

В теченiе ближайших недeль состоянiе моего зрeнiя настолько ухудшилось, что мнe удалось добиться осмотра врача и, благодаря счастливому стеченiю обстоятельств, попасть в больницу при Бутырской тюрьмe.

Прошло три мeсяца, в теченiе которых я не только не получил обвиненiя, но даже не был допрошен.

Но вот, как-то поздно ночью, когда всe уже спали, в палату вошла встревоженная сидeлка.

-- Кто здeсь Солоневич?

Я отозвался.

-- За вами из ГПУ прieхали.

-- А как: с вещами eхать или без вещей?

Сидeлка ушла и через нeсколько минут появилась с таким же встревоженным врачом.

-- Сказали -- со всeми вещами. А зачeм -- не говорят. " Наше дeло", отвeтили.

Дeлать было нечего. Я спустился вниз и смeнил больничный халат на свое платье. Каптер, сам заключенный, смотрeл на меня с искренним сочувствiем.

-- Ну, прощайте товарищ, -- задушевно сказал он, пожимая мнe руку. -Дай вам Бог.

Загудeла машина, и в темнотe ночи меня повезли на Лубянку.

Зачeм?

Опять 4-й этаж. Опять, как 6 лeт тому назад, " Секретный отдeл". Слeдователь, маленькiй, сухой человeк в военном костюмe, стал быстро и рeзко задавать мнe обычные вопросы.

-- Да я столько раз отвeчал на все это. Даже здeсь, в этой комнатe.

-- Не ваше дeло! -- оборвал чекист. -- Вы арестованный и обязаны отвeчать на всe вопросы. Скажите, с кeм из молодежи вы встрeчались в Сибири, в Орлe и при своих поeздках?

-- Да я только то и дeлаю всeми своими днями на волe, что встрeчаюсь с молодежью. Слава тебe, Господи, сам еще состою в этом почетном званiи!

-- Бросьте притворяться, -- обрeзал чекист. -- Нас интересует, с кeм из п о д п о л ь н о й молодежи вы встрeчались. Перечислите нам фамилiи этих лиц.

-- Если вы спрашиваете про концлагерь -- так там вся молодежь так или иначе контр-революцiонна, конечно, по вашей оцeнкe. А на волe я ни с кeм таким не встрeчался.

-- Ax, не встрeчались? -- иронически скривился слeдователь. -- А что такое СММ, вы не знаете?

-- Слыхал, что это какое-то названiе группы молодежи, но подробнeй не знаю.

-- Ах, тоже не знаете? И ни с кeм из них не встрeчались? Так, так... И со скаутами и с соколами тоже не встрeчались?

-- Что-то не приходилось.

-- И что такое " Сапог" -- не знаете?

-- Да это шутливое названiе какого-то скаутскаго кружка.

-- Ах, " шутливое"? А чeм они сейчас ш у т я т вам неизвeстно?

-- Нeт.

-- А с членами этого " Сапога" вы встрeчались за это время? Связь между вами продолжается?

-- Дружба, конечно, остается. Но в Соловках и Сибири их не было.

-- Значит, полная невинность? Ну, ну... У нас совсeм другiя свeдeнiя. Но не в этом дeло. Не думайте, что мы вас забываем. Вот против вашей, как вы называете, " дружбы" мы-то и боремся. И этой " дружбы" мы вам проявить не дадим. Вы всe у нас -- как под стеклышком. Насчет своей дружбы и встрeч забудьте!.. Можете идти.

-- Позвольте, развe я не могу узнать своего обвиненiя?

-- Это вас не касается.

-- Тогда мнe придется подать жалобу прокурору! Вeдь скоро четыре мeсяца я сижу без обвиненiя и допросов.

Неожиданно слeдователь любезно улыбнулся:

-- Ах, пожалуйста, пожалуйста! Если у вас есть свободное время и бумага -- сдeлайте одолженiе, пишите. Это, говорят, хорошо влiяет на нервы и развивает терпeнiе!..

___

Мое появленiе рано утром в больницe произвело настоящую сенсацiю. Каптер, помогая мнe переодeваться, радостно сiяя, говорил:

-- Боже мой!.. Это, ей Богу, в первый раз, как человeк, взятый ночью в ГПУ, живой вернулся... Ну, счастье ваше, товарищ. Потом, ежели, Бог даст, выйдете -- свeчку Николаю Угоднику поставьте!..

Тучи над настоящим, как-будто разошлись -- обвиненiя мнe предъявлено не было, и появились нeкоторые шансы на благопрiятный исход даннаго " сидeнiя". На зато будущее было теперь покрыто непроницаемым, мрачным туманом. Слова слeдователя доказывали, что слeжка за мной все еще продолжается, что мое " дeло" никак не прекращено и что туда все время подкладываются новыя свeдeнiя о моих встрeчах, разговорах, путешествiях, дeйствiях и пр. По-прежнему я " плотно сидeл на карандашe ОГПУ".

В просторeчiи это значило, что опять и опять будут аресты, по-прежнему всe, кто будут со мной встрeчаться, неминуемо попадут под подозрeнiе, и что я останусь приманкой, на которую ОГПУ будет вылавливать " контр-революцiонную" непокорную молодежь.

Меня " обезвреживали" со всей тщательностью и цинизмом чекистскаго аппарата. Для молодежи, для своих друзей я уже ничего не смогу сдeлать... Вся моя дeятельность была сжата суровыми рамками чекистскаго наблюденiя...

___

Безпомощность и безвыходность давили душу.

Опять потекли " мирные дни" заключенiя. По-прежнему раз в недeлю острый шприц протыкал глазныя яблоки и вливал туда " физiологическiй раствор". И я потом ходил с кроваво-красными глазами и почти ничего не видeл... Слeпота, как и раньше, в Соловках, опять вплотную стояла рядом со мной...

___

Помню сравнительно небольшой эпизод, рeзко врeзавшiйся в сeрые дни больничной жизни. Этот тон был сeрый, конечно, только относительно. Постоянно случались драки, стрeльба по бeглецам, воровство, артистическое и даже изысканное. Дни проходили " не скучно": то кого-либо вызывали на разстрeл, то кто-либо освобождался, то какую-либо разсeянную сестру милосердiя уголовники насиловали гурьбой в темной палатe, то случалось какое-либо самоубiйство. Но все это были явленiя, которыя для совeтских нервов не представляли чего-то, из ряда вон выходящаго. Но один случай запомнился очень ясно.

Цeна револьвернаго патрона

С утра во всeх палатах больницы Бутырской тюрьмы ожиданiе -- готовится очередной этап. Внизу идут наспeх созванныя врачебныя комиссiи для опредeленiя " годности в этап". Предполагается, что " долeчиваться" будут в лагерe...

В сосeдней палатe -- шум и споры: это пытаются отправить в лагерь молодого вора, пытавшагося заслужить помилованiе доносами на товарищей. Он ошибся в каких-то своих расчетах и теперь все-таки вызван на этап. А для него, " стукача" и " ссученнаго", лагерь -- это смерть. Он знает, что в первый же день его пребыванiя в лагерe он будет найден гдe-нибудь во рву с ножом между ребрами: " великое урочье племя" имeет свои жестокiе законы...

И этот вор, Ванька Хлюст, всeми силами давно уже пытается отвертeться от этапа. Гдe-то он ухитрился сам привить себe гоноррею. Потом, послe выздоровленiя (принудительное лeченiе), ухитрился заразить себя трахомой. А недавно втер себe в глаз кусочки химическаго карандаша.

Но вот -- все-таки роковое: " собирайся с вещами"... И в палатe грохочет соленая матерная ругань и пререканiя между ним и надзирателями. Силы не примeняют -- как никак -- больница...

Потом все затихает. Ванька как-будто сдается и начинает собирать вещи.

Но через пять минут откуда-то из корридора раздается истошный вопль, и потом я вижу мимоходом, как Ваньку тащат из уборной с окровавленной рукой. Оказывается, что он успeл разрeзать себe вены откуда-то раздобытой безопасной бритвой.

Нажим надзирателей временно ослабeвает. С забинтованной рукой Ванька остается лежать в палатe и с сiяющим лицом хвастается перед сотоварищами своей ловкостью.

Послe обeда в корридорe раздается звон шпор и шаги нeскольких людей. Мелькает форма сотрудника ГПУ и двух каких-то в штатском.

Все затихает, и мы слышим отрывки разговора:

-- Так, значится, вы, гражданин Веселов, отказываетесь иттить в этап?

-- Да как же я могу, -- отвeчает взволнованный и заискивающiй голос Ваньки. -- Да я бы с моим полным... Да развe-ж я могу?.. Почитай, вся рука располосована...

-- Так, значит, вы отказываетесь? -- сухо повторяет голос.

-- Да, больной же я совсeм, товарищ Начальник.

-- Ну, ну... Дeло ваше...

Наступает молчанiе на нeсколько минут. Потом тот же голос продолжает:

-- Вот, подпишите акт, что вы отказываетесь идти в этап.

-- Дак я же, товарищ Начальник...

-- Либо вставайте на этап, либо подпишите, -- коротко звучит отвeт чекиста.

Послe нeкоторых пререканiй Ванька, видимо, подписывает.

-- А теперь вы, товарищи, подпишите... Формальность -- ничего не попишешь.

Двое спутников чекиста, очевидно, тоже подписывают.

-- Ну, вот и все, -- раздается среди молчанiя тот же ровный, сухой голос. Слышится шум свертываемой бумаги, и потом внезапно тишина корридора и палат прорeзается гулким звуком выстрeла... Слышен глухой стон и опять тот же спокойный голос:

-- Ну, теперь пойдем, товарищи... Засeданiе закрыто.

И трое людей мeрным шагом проходят по корридору обратно.

К палатe с блeдным лицом бeжит дежурный врач. Через нeсколько минут по корридору звучат ровные шаги санитаров с носилками, и прежняя тишина опять воцаряется в больницe Бутырскаго Изолятора ОГПУ...

Рeшенiе

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒