Солоневич Борис Лукьянович 25 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 25 из 30Следующая ⇒

Прошло еще мeсяца полтора без всяких новостей. Наконец, меня вызвали в канцелярiю и показали бумажку:

ВЫПИСКА

из протокола заседания Коллегии ОГПУ от 28 июля 1932:

С л у ш а л и:

Дело гр. Солоневича, Б. Л., No. 121343.

П о с т а н о в и л и:

Дело прекратить, гр. Солоневича, Б. Л., из под заключения освободить и отправить на место жительства.

Почти пять мeсяцев было вычтено из жизни неизвeстно почему и за что...

___

В тот же день, вечером в комнатe брата я твердо сказал:

-- Я согласен, Ваня. Бeжим. Здeсь нeт ни настоящаго, ни будущаго.

Побeг No. 1

Через два мeсяца небольшая группа туристов-охотников появилась в Карелiи, около водопада Кивач. Кто бы мог подумать, что эта веселая, дружная компанiя, в изобилiи снабженная всякими совeтскими " мандатами", готовится совершить ужасное, с точки зрeнiя совeтской власти, преступленiе -- бeжать из " родного пролетарскаго государства"?

Не торопясь, как полагается мирным путешественникам, мы проплыли на лодкe по рeкe Сунe, достигли большого, озера -- Суо-Ярви и там, оставив лодку в прибрежных камышах, направились по лeсу на запад, туда, гдe в 150 километрах была Финляндiя. Мы думали пройти этот путь в 5-7 дней, но, вопреки справкe Московской метереологической станцiи о сухом лeтe, оказалось, что послeднiе два мeсяца все время лили дожди и обширныя карельскiя болота, и рeчки оказались почти непроходимыми.

Больше 5 дней мучились мы в этих лeсах и болотах. Напряженiе послeдних мeсяцев не прошло даром для брата -- он разболeлся настолько серьезно, что продолжать трудный путь было невозможно. А до границы, желанной границы оставалось только 60 километров.

О том, чтобы оставить больного брата гдe-нибудь на дорогe и уйти самому, не могло быть и рeчи.

Мы рeшили вернуться обратно. С тяжелым чувством проигрыша мы вышли на дорогу, удачно инсценировали заблудившуюся и растерявшуюся компанiю и вернулись обратно.

-- На этот раз не удалось, -- весело сказал Юра, когда мы прieхали в Москву. -- Ну и чорт с ним! А мы все равно, раньше или позже, -- но пройдем!.. Улыбнуться при неудачe -- первое дeло!..

Боб

С тяжелым сердцем возвращался я в Орел послe неудачи перваго побeга. Были опасенiя, что попытка побeга будет открыта и это вызовет соотвeтствующiя репрессiи. Да если бы все и обошлось благополучно, -впереди был год подготовки к новому побeгу, опять тысячи случайностей, опасности и риск.

Высунувшись из окна вагона, я перебирал в памяти причины неудачи побeга и строил планы новаго.

-- Да лопни мои глаза, если это не сам дядя Боб!

Боже мой, да этот знакомый звучный голос я узнал бы среди тысячи других! Живо обернувшись, я увидал нашего " боцмана" в натуральную величину, высокого, коренастаго, с густой копной бeлокурых волос над круглым жизнерадостно улыбающимся лицом.

-- Вот так чертовщина. Вы -- Боб?

-- Я... я... -- просiял боцман, схватывая меня в свои медвeжьи объятiя. -- Вот это -- да! -- восклицал он, радостно цeлуя меня. -- Вот так встрeча!.. А то я смотрю, смотрю...

Через полчаса, когда мы устроились вмeстe в купэ вагона, Боб докладывал о судьбe севастопольцев.

-- Ну, с кого бы это начать?.. Ну, хоть бы с Лидiи Константиновны. Уeхала куда-то за Урал. На прощальной вечеринкe расплакалась, бeдалага. " Не могу, говорит, здeсь жить -- слишком больно вспоминать все старое"... Провожали мы ее на вокзал всей оравой, даже тихонечко спeли пeсенку герлей. Жалко ее -- хорошая она была -- как мать родная. Да что-ж -- уж такое теперь чортово время... Ничипор -- так тот всерьез поэтом стал. Так -- в два лица...

-- Как это в два лица?

-- Да вот: одни " поэзы" пишет для души, для себя -- и хорошiя, надо прямо сказать, " поэзы" -- и никто их, ясно, не печатает. А другiя для газет, для гонорара. Ну, знаете, о всяком там совeтском энтузiазмe, ударниках, пятилeтках и прочей халтурe. Читали, небось, -- оскомину все это набило... Талантливый парень, а вот, ходу никуда нeт. Он бы по газетной линiи легко себe карьеру сдeлал бы со своими способностями, но в партiю нужно поступить -- развe безпартiйному куда ход есть? -- ну, а этого совeсть не позволяет. Так и бьется, бeдняга...

Григу больше повезло, хоть так и не добился он инженера -- вычистили его сперва из Комсомола, а потом и из ВУЗ'а, " как чуждый элемент". Разнюхали. А что-то нехорошее подмeтил я на душe у Грига -- словно пятна какого-то отмыть не может. Словно трещина гдe-то. Жаль парня... Ну кто еще? Тамару, конечно, из прiюта все-таки вычистили -- там теперь одни комсомолки работают. Ну, она в школы перешла по физкультурe. Опять с дeтьми возится. Володя с Олей давно уже не в фиктивном, а настоящем бракe. И волченок уже есть. Вeрно, уже и позабыл, что Тумановым звался, А ей-Богу, Борис Лукьянович, хорошо это у нас с герлями повыходило. Вот, прошли вмeстe скаутскiе ряды в одной дружинe, смотришь -- симпатiя появилась, потом любовь и теперь глядите, какiя славныя пары -- любо-дорого посмотрeть.

-- Ну, а сами-то вы как живете?

-- Я-то? -- Широкое лицо боцмана расплылось в улыбкe. -- Чорт его знает, кручусь как-то, теперь техник-строитель. Тоже хотeл было в ВУЗ, да нашего брата не пущают. Нужна рекомендацiя общественных и партiйных организацiй, а тут, в Севастополe, каждая собака знает, что мы скаутами были. Нeту хода вверх. Ну, да что! Теперь и инженеру не так что-б очень сладко -- отвeтственность адовая: чуть что -- а подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Ага, не досмотрeл, голубчик, а то и навредил, может быть? Тут тебe контр-революцiя экономическая и готова: пожалуйте бриться -- за ушко, да в лагерь. Нeт уж, Бог с ним! Может быть, лучше, что я не инженер.

-- Ну, а Таня как?

-- Танюшечка? -- переспросил Боб, и нeжная улыбка освeтила крупныя черты его лица. -- Да ничего, спасибо попрыгивает, дочку няньчит. Я вeдь уже счастливый отец семейства. Голодно -- это вeрно. Но знаете, Борис Лукьянович, за что я скаутингу безконечно благодарен, -- вот за этот запас бодрости и жизнерадостности, который мы всe получили в отрядах. Ей Богу, без этой, вот, бодрости в совeтской жизни прямой путь -- петля...

-- Ну а ГПУ вас не цапнуло?

-- Как же, как же. Развe-ж оно нас когда-нибудь забудет? Я, вот, 3 мeсяца отсидeл. Да и другiе тоже почти всe попарились. Но в ссылку никто не поeхал. Видно, без вас, Лидiи Константиновны, да Володи ГПУ не так уж опасалось севастопольцев. Пронесло как-то.

Поeзд подходил к моему Орлу. Мы сердечно распростились, и я вышел на перрон. Круглое лицо Боба дружески улыбалось мнe из окна вагона.

-- Кого увидите там -- мой привeт и поцeлуй!

-- Есть, есть! -- по морскому отвeтил боцман. -- Все разскажу! Вот ребята довольны будут! " Живого дядю Боба видал! "

Прозвучал послeднiй звонок, и ему отвeтил протяжный гудок паровоза.

Поeзд медленно тронулся.

-- Да, да, дядя Боб! Самаго главнаго-то я вам и не успeл сказать! Помните нашу скалу в Георгiевском монастырe? Гдe мои моряки скаутскiй значек высeкли?

-- Помню, помню. А что?

-- Взорвали комсомольцы. Не могли сбить, так подложили динамиту и с корнем ахнули. Вот, свооолочи!..

Чортова служба

-- На линiю огня -- шагом марш! -- звучит команда. С винтовками в руках мы идем вперед. Далеко перед нами, в 100 метрах, на дворe артиллерiйскаго полка стоят шесть мишеней.

-- Ложись! Прямо по мишеням, десятью патронами... Заряжай!

Я плотно просовываю лeвую руку в петлю ружейнаго ремня, крeпко стягиваю ее, выковыриваю локтем ямку в землe и прилаживаю тяжесть винтовки на лeвой ладони. Блестящiе мeдные патроны один за другим уходят в патронник. Рeзко звякает затвор.

Лeвая рука в толстой перчаткe подводит винтовку к мишени, ружейный ремень, плотно обвиваясь около руки, крeпко вжимает приклад в плечо. Щека слилась с холодным лаком приклада. Легкiй вeтерок холодит правую обнаженную руку. Мушка ровно ложится в прорeзи и медленно подводится под черное яблоко мишени. Ровно... Ровно... Вот между кончиком мушки и яблоком осталась тонкая бeлая ниточка. Палец начинает плавно давить на спуск. Винтовка вросла в плечо и не шевелится. Спокойно, спокойно... Неожиданный выстрeл оглушает. Плечо вздрагивает от отдачи... Кажется, хорошо!

Выстрeлы трещат, не переставая.

Первым отстрeлялся длинный костлявый Ильинскiй, " потомственный, почетный пролетарiй", старый слесарь депо. Он осторожно отложил в сторону винтовку и, не поднимаясь, критическим взором оглядeл свою сосeдку.

Комсомолка Паша, обтирщица паровозов, сосредоточенно и старательно дострeливала послeднiе патроны, невольно гримасничая и по дeтски выпячивая губы.

Послe свистка-отбоя Ильинскiй ласково шлепнул Пашу по спинe.

-- Ишь, стрeльчиха-то какая! -- усмeхнулся он, поднимаясь. -- А вeдь, поди-ж, вeрно, очков за 60 все-таки выстукала!

-- А что-ж, дядя? -- расплылась Паша в улыбкe, -- поживу с твое -- и больше ста выбью.

-- Ишь, ты -- занозистая какая! Поперед батьки в пекло. Ну, ну. Пойдем поглядим, что ты там наплевала в мишень-то. А кстати, Солоневич, -обернулся старик ко мнe, -- чтой-то стрeлков наших нeту?

" Стрeлками" у нас, на желeзкe, называли чинов военизированной охраны, набиравшейся из демобилизованных красноармейцев и охранявших перроны, склады и пути. Постоянных участников наших стрeлковых тренировок, Закушняка и Ямпольскаго, дeйствительно, не было.

-- Да чорт их знает. Обeщали быть.

Ильинскiй, видимо, сильно уставшiй на работe и голодный, сердито заворчал:

-- Снайперы тоже! Этак мы и состязанiе прокакаем. Тута всeм как один -нужно. Шутка сказать -- " Динамо"! Не сапогом, небось, сморкаются.

Недовольство его было понятным. Сравнительно недавно мы выиграли два стрeлковых состязанiя по боевой винтовкe у красноармейцев и теперь готовились к отвeтственному и серьезному состязанiю с Орловским обществом " Динамо". И отсутствiе постоянных наших стрeлков на тренировкe нервировало старика, фанатика стрeлковаго дeла.

Мнe нечего было отвeтить Ильинскому, ибо причин отсутствiя охранников я не знал. К моему удивленiю, Паша снимая ремень с руки и любовно оглаживая свою кокетливо желтую винтовку, беззаботно отозвалась:

-- Не дрефь, дядя Ильинскiй. Никакого состязанiя вовсе и не будет.

-- Это почему такое?

-- А потому, динамовцам теперь не до состязанiй!

-- И что это ты брешешь, Пашка? И откудова тебe знать? От горшка два вершка, а поди, как знает все!

Паша лукаво усмeхнулась.

-- Да ты не фырчи, Ильинскiй. Значит, знаю, если говорю.

-- Да ты не тяни кота за хвост, Пашка. Говори толком, коли знаешь.

Комсомолка искоса опасливо оглянулась на стоявшаго в сторонe иструктора Осоавiахима, Александрова, типичнаго партiйнаго активиста, и, понизив голос, отвeтила:

-- Забастовки помнишь?

Недавнiя забастовки нeскольких заводов из-за снятiя со снабженiя членов семей помнили мы всe. Забастовки эти были сейчас же прекращены самими рабочими, получившими сейчас же полное удовлетворенiе своих требованiй.

-- Помню. Ну, так что?

-- Ну и ну. Докопыриваются до зачинщиков. Теперь пойдут вылавливать, кого нужно.

Ильинскiй нахмурился и промолчал, задумчиво наворачивая тряпку на шомпол.

-- Ну и что? -- спросил он уже тихим голосом.

-- Да ничего. Сам понимаешь, небось. Не маленькiй! Мобилизацiя всeх сил. Теперь им не до стрeльб... Другiя мишени...

К нам подходил Александров. Всe замолкли, и старик-слесарь со злобой нажал на неподдававшiйся шомпол.

___

Вечером я позвонил в штаб ВОХР. Там пошли узнать и через минуту дежурный по штабу отвeтил:

-- Ничего, товарищ Солоневич, нельзя сдeлать. Уж придется вам обойтиться пока без наших стрeлков. Этые дни есть спецiальная работа оперативнаго характера.

О подробностях я, конечно, не спрашивал.

___

В послeднiя недeли от вокзала по городу растекались одиночками и группами оборванный, худыя, истощенныя фигуры украинских крестьян, прieхавших со своих черноземных полей сюда за хлeбом. Они ходили по улицам, стучали в окна и просили: " хоть шматочек хлeба". И эти " шматочки" давали. Я не видeл случая, чтобы такого крестьянина отогнали от окна. Давали не от излишков своих: отрывали от своего полуголоднаго пайка -- то картошку, то луковку, то горсть крупы, то корочку хлeба. Было страшно и трогательно видeть худыя участливыя лица рабочих, хмуро разспрашивающих крестьян о жизни украинских сел. И этот кусок хлeба казался не подаянiем, а братской помощью. Члены " четвертаго интернацiонала" (гимн " четвертаго интернацiонала" звучит так: " Я голодный! " ) проявляли свою солидарность...

Тe из крестьян, у кого уже не было сил ходить по дворам и улицам, пробирались к мусорным ящикам и оттуда выгребали пищевые отбросы. Эти обезсилeвшiе люди назывались среди коренного населенiя города полным больной иронiи термином -- " санитарная комиссiя". И обычно члены этих " санитарных комиссiй", добравшись до далекаго от изобилiя совeтскаго мусорнаго ящика, уже не отходили от него живыми. Отвыкшiе от пищи желудки не выдерживали качества совeтских объедков и отбросов.

И их тeла-скелеты обычно по нeсколько дней лежали по дворам, пока не являлась подвода и не увозила их в братскую яму. Из человeческих костей строился " фундамент зданiя соцiализма"...

Постоянно мотаясь по всему узлу и городу, я успeл втихомолку сдeлать нeсколько снимков с этих страшных картин. Снимки эти были с нами во время второго побeга.

Мы не успeли переправить их во-время за-границу, и так как, с точки зрeнiя ГПУ, такiе снимки были абсолютно достаточным матерiалом для разстрeла, то во время побeга они были помeщены в самом безопасном мeстe.

Этим мeстом считался у нас заднiй карман Юриных трусиков -- не брюк, а трусиков.

" Пока-де там что -- меня будут обыскивать послeдним. На крайнiй случай я даже съeм их", -- увeренно говорил Юра, когда мы обсуждали возможности провала. Мы не учли одного, что послe ареста нас могут заковать в ручные кандалы. И я видeл потом, как блeден был Юра, когда наручники связали кисти его рук, и он не мог добраться до своего кармана...

Но когда нас по ленинградским улицам везли на Шпалерную в ДПЗ, он улыбался.

-- Олл райт, -- коротко отвeтил он на тихiй вопрос о снимках.

Уже потом, когда мы послe приговора сидeли в пересыльной тюрьмe, Юра сообщил, как цeной мучительнаго напряженiя и выворачиванiя рук он все же ухитрился достать эти снимки из кармана и опустить их.....

-- Куда? В уборную?..

Похудeвшее, осунувшееся лицо Юры, такое странное без обычной взлохмаченной копны черных волос, осклабилось.

-- В уборную? Ну, нeт... Какой-нибудь путевой сторож найдет, и что дальше? Сдаст по начальству. И там долго ли догадаться? Я их засунул за окно вагона -- туда, гдe будут опущены вторыя зимнiя рамы. Выцарапай-ка их оттуда!..

Так, роковой вагон No. 13 и до сих пор eздит с этими фотографiями трупов украинских мужиков, нeсколько миллiонов которых погибло во время очередного совeтскаго голода 1933 года...

___

Немного дней спустя, когда выяснилось, что, дeйствительно, состязанiя откладываются, ибо ГПУ занято арестами " бунтовщиков", я был послан на станцiю Куракино для фото-съемки какого-то изобрeтенiя путевого сторожа.

Скоро на станцiю пришел товаро-пассажирскiй поeзд, тот самый " максимка", с медлительностью котораго связано столько юмористических разсказов и неприличных анекдотов.

Был яркiй, почти лeтнiй день. Поeзд должен был стоять 12 минут; платформа наполнилась ободранным совeтским людом из вагонов 4 класса. Кипятку не было, и станцiонный кран был мигом облeплен черной толпой жаждущих.

Из зданiя вокзала вышел патруль охраны и зашагал к головному вагону. В числe стрeлков патруля я узнал Закушняка и Ямпольскаго.

-- Куда это ребата? Кого ловите?

Закушняк, стройный молодой парень из провинцiальных рабочих, как-то передернул плечами.

-- Да вот, на облавe...

-- Ну, я вижу... А на кого?

-- Да, вот, бeгунков, которые на Москву прутся, вылавливаем.

Патруль прошел вперед. Незамeтно для них я пошел сзади.

Дойдя до передняго вагона, стрeлки раздeлились.

Трое вошло в вагон, а остальные размeстились по сторонам. Через нeсколько минут из вагона была высажена какая-то семья: старуха, крeпкая, кряжистая, с каким-то восковым пергаментным лицом, молодой крестьянин и двое ребятишек 7-8 лeт. Не обращая вниманiя на их жалобы и мольбы и на посыпавшiеся со всeх сторон вопросы, патруль повел задержанных в станцiонный сарай, гдe один остался на стражe.

Потом остальные стрeлки так же медленно, молчаливо и мрачно пошли в слeдующiй вагон.

К моменту отправленiя поeзда вагона три-четыре было " очищено" от крестьян. Зная, что через полчаса вслeд за " максимкой" идет скорый, я рeшил остаться, чтобы посмотрeть, что будет со снятыми с поeзда крестьянами.

В станцiонном сараe послe отхода поeзда выловленных оказалось человeк двeнадцать. В их числe было двe женщины и трое ребятишек. Изможденные, оборванные и молчаливые, они понуро сидeли на цементe и, видимо, ничто уже не могло вывести их из отупeнiя.

Через нeсколько минут подошел уполномоченный ДТОГПУ (Дорожно-транспортный отдeл ОГПУ).

Он тоже молча оглядeл крестьян и отрывисто спросил:

-- Откуда?

Старуха медленно подняла голову.

-- С пид Золотоноши, сыночку.

-- А какого чорта сюда притопали?

Старуха удивленно подняла голову, с плохо скрытым недоброжелательством посмотрeла на откормленное лицо чекиста и тихо отвeтила:

-- А куды-ж податься? Хиба-ж так умирати, як скотина? Мабудь вси вже поумиралы в сели. Мы и пiихалы хлиба шукаты...

-- От, дура! Да развe-ж здeсь хлeба больше?

-- А я знаю? -- устало и тихо отвeтила старуха, опять уронив голову. -Нам вже все ровно.

Крестьянин помоложе обратился к уполномоченному, и в его голосe прозвучала нотка надежды.

-- А може нас в турму загонять?

-- Ну, вот еще! Возиться, да кормить вас! Идите, куда хотите, только на поeзд не цeпляйтесь.

-- Так куда-ж нам идти? -- удивленно спросила старуха.

-- А мое какое дeло? На всe четыре стороны. Ну, пойдем, товарищи, -сказал он стрeлкам, и всe вышли. Закушняк задержался и, выходя послeдним, сунул старухe два рубля.

-- Спасибо, сыночек... А може хлиб е?

-- Уж не знаю, бабушка. Ежели достану -- принесу.

-- Сыночек, сыночек, -- с внезапным припадком отчаянiя вскрикнула старуха, судорожно схватив его за полу шинели. -- Куды-ж нам податься?

-- Да вот, идите в деревню. Вот там, версты с двe, деревня есть. Может, там покормят...

И осторожно высвободив край шинели из костлявых пальцев старухи, стрeлок торопливо вышел из сарая.

Нeсколько шагов мы шли молча.

-- Слушай, Закушняк, куда-ж им дeться, в самом дeлe?

Стрeлок повернул ко мнe свое искаженное мучительной усмeшкой лица

-- Куда? А я знаю? Тут всe деревни, почитай, переполнены. Самим eсть-то почти ни хрeна нeт. Куда-ж кормить? Может, что и дадут, только навряд что.

-- А чего в тюрьму словно просились?

-- Да вот, видишь, при ихней жизни им и тюрьма вродe дома кажется. Послe украинских сел -- все раем будет. Думают -- паек им давать будут... Развe-ж они знают, что в тюрьмах дeется? Да потом, развe-ж тюрем да пайков хватит на такую голодную ораву? Эх, да и так всe, почитай, можно считать, в тюрьмe сидим... А мы вот, видишь, вродe как тюремщики. Чортова служба!...

Он со злобой перекинул винтовку через плечо и исчез в дверях станцiи.

К перрону, блестя зеркальными стеклами вагона-ресторана, подходил скорый поeзд.

На службe Россiи

По законам административной, ссылки я не имeл права выeзжать из Орла. Но работать на желeзкe и не соблазниться возможностью стрeльнуть в Москву -было " сверх сил". И изрeдка я ухитрялся на сутки съeздить в Москву и повидать там родных и друзей...

В один из таких, " украденных у ОГПУ", дней, когда я направлялся на Курскiй вокзал, меня вывел из задумчивости шум тормазов останавливающейся сбоку машины. Привычная реакцiя " нелегальнаго" потянула меня нырнуть в калитку. Но не успeл я затеряться в толпe прохожих, как сзади раздался радостный возглас.

-- Дядя Боб... Куда это вы?

Я обернулся. Из автомобиля выскочил какой-то моряк и расталкивая толпу, бросился ко мнe. Через нeсколько секунд я был в объятiях Володи.

-- Ах, чорт, -- восклицал он, сiяя. -- Едва успeл!... Ну и повезло же мнe узнать вас, дядя Боб... Ну, давайте: еще разик обнимемся...

Володя был в формe командира флота, с тремя нашивками. Он немного вырос и окрeп, но по-прежнему был строен и прям. Его когда-то розовое юношеское лицо теперь прiобрeло какую-то неопредeлимую на словах мужественность взрослаго человeка.

-- Да вы, Володя, прямо как с картинки сорвались... Красота и четыре грацiи...

Моряк весело ухмыльнулся.

-- Да вот, из флота во флот переводят. Новую робу выдали... Да пойдем, пойдем в машину... Там тоже встрeча готова!

В машинe меня ждал новый сюрприз -- за рулем сидeл Григ.

-- Тьфу, дьявольщина! Плюнуть некуда -- вездe друзья. Как это вы вмeстe очутились?

-- Да тоже случайно. Влeз в такси, а там, глянь-ко-сь -- за бубликом старый друг...

-- Ну, а вы-то, Григ, как здeсь очутились?.. В прошлом году я Боба видeл -- он говорил, что вы техником гдe-то.

-- Да похоже на это... Я, вот, так себe пролетарскiй стаж отбываю... Из комсомола меня вытурили... Так я сам себe судьбу строю. Отец-то у меня -кусок интеллигента был... Ну, вот я и хочу года два стажа наeздить -- тогда, может быть, еще и удастся в ВУЗ влeзть.

-- " Дeти, будьте осторожны в выборe своих родителей"! -- хихикнул Володя... -- Теперь папаши -- это не фунт изюму. У студентов даже поют:

" Дайте мнe за два с полтиной

Папу от станка... "

Ну, да ничего, мы с Григом сговорились -- я ему рекомендацiю дам...

-- Какую рекомендацiю?

-- Да партiйную.

Я невольно отодвинулся. Володя замeтил это и весело засмeялся...

-- Чорту душу продал?... Так, что ли?... Ну, ну... Eдем пока, Григ. Крути на окраинныя мeста -- потихоньку, чтобы разговаривать можно было бы... Я дядe Бобу разскажу кое-что...

Оказалось, что Володю из училища штурманов мобилизовали во флот. Потом он скорострeльно прошел курс военно-морского училища, нeсколько лeт плавал по морям и теперь получил назначенiе командиром небольшого военнаго корабля.

Очевидно, на моем лицe было написано большое изумленiе, ибо Володя, по-прежнему радостно улыбаясь, обнял меня за плечи рукой.

-- Что?.. Ссучился, думаете, старый бeлый юнкер?.. Ни хрeна преподобнаго, дядя Боб... Каким был я, таким и остался... А такая уж планида вышла... Пришлось, видите, даже в партiю поступить. В обязательном порядкe нажали... Ну, и хрeн с ней... Дeло не в бумажках...

Потом он опять прервал свой разсказ.

-- Ну, до чего же я все-таки рад, дядя Боб... Как увидeл вас в этапe в Питерe -- ну уж, думаю, капут -- не встрeтить больше дядю Боба живьем... Оля всe глазья себe проплакала...

-- А гдe она сейчас?

-- Да в X. (исторiя Володи тщательно закамуфлирована, равно как и всeх героев этой книги, которые продолжают вести работу и борьбу в Россiи). Мальчишку няньчит.

-- Погодите, Володя. Все-таки объясните толком, как это вы превратились в члена партiи и командира флота?.. Карьера для бeлаго юнкера рeдкая...

-- Э... Такая уж, думаете, рeдкая?.. Думаете -- мало таких вот:

" Эх, яблочко,

Сверху красное,

А что Врангель придет -

Дeло ясное"...

Такiе, вот, как я, " редисками" зовутся. Сверху красное, а внутри.. Конечно, дядя Боб, можно на все это и как на измeну посмотрeть... Но вы вeдь сами, небось, знаете, к а к нужно здeсь, в совeтской жизни прилаживаться, в н e ш н е, по крайней мeрe... Назовите это -- мимикрiей, камуфляжем... А, ей Богу, по моему это простая тактика... Придет время -- мы свое дeло сдeлаем... Таких, как я, -- немало... Лучше уж мы будем командные посты занимать, чeм головой в стeнку биться... Может быть, цинично это все. Ну, что-ж дeлать -- большевики научили бороться их же оружiем. С волками жить -по волчьи выть. Непрiятно, грязно это -- а что другое? Теперь, по крайней мeрe, надо умeть зубы сжимать и выкручиваться... А потом... -- Володя засмeялся... -- Потом -- вы за меня поручитесь, что я не красная сволочь... Вeдь правда, дядя Боб?..

Молчаливый Григ повернулся от своего руля.

-- Эх, Володя... Смотри -- трудно в грязь не влипнуть. Знаешь, брат, коготок увяз...

Володя сдeлался серьезным.

-- Да, конечно, Григ... Если н е ч а я н н о -- коготок 423 увяз. А если человeк сознательно идет на такую комбинацiю -- ему виднeе, как дeйствовать, чтобы не увязнуть... Нeт, брат, ты, может быть, думаешь -шкурник я? Ну, что-ж тебe сказать?.. Другого пути я не нашел, чтобы ближе к своему посту стоять... Конечно, потом " полит-каторжане", вот, вродe дяди Боба будут дeйствовать. Но и теперь в аппаратe своих людей тоже, ох, как имeть не мeшает!.. А насчет парт-билета, -- ей Богу, предразсудок... Ты вeдь тоже комсомольцем был? Ну и что, убыло тебя, что ли?

Григ сумрачно отвернулся и помолчал нeсколько секунд.

-- Да не без того...

-- Что, что? Убыло? -- с недоумeнiем переспросил Володя. -- А что именно?

-- Душу замарал, -- глухо прозвучал отвeт шоффера...

-- Ну, что-ж, -- тряхнул головой моряк. -- Прямых путей нам, брат, не давно. Погибнуть -- это каждый дурак может... Нeт, ты, вот, сукин сын (я это не про тебя, Григ) -- ты, вот, сукин сын, говорю, в э т о й жизни выкрутись, да всякое оружiе используй, без всякаго там идiотскаго открытаго забрала. В совeтской политикe рыцарям, брат, жизни нeт... Умереть, да быть разстрeлянным -- это, брат, не трудно. Было бы за что! За пустяк -- это всякiй дурак умрет... Нeт, сукин сын, ты, вот, живым останься, выиграй л ю б ы м и с р е д с т в а м и... Потому что в борьбe за Россiю -- всe средства хороши. А пятна души, Бог даст, потом, уже в Россiи, сотрем... Надо умeть драться... А умирать -- что-ж? Этим теперь никого не удивишь... Как это говорил Маяковскiй:

" В наше время умереть не трудно.

Сдeлать жизнь -- значительно труднeй... "

Вот я и дeлаю, как умeю... Если спросить ум -- так грязно все это... Но совeсть -- повeрьте, дядя Боб, слову стараго друга -- совeсть у меня, ей Богу, спокойна. Потому что в борьбe за Россiю все это зачтется, как нужное... Может быть, к шпiонам отношенiе бывает и презрительное, а без них никакая война не ведется. А мы в совeтской Россiи многое пересмотрeли. И теперешним шпiонам, вот, вродe меня, на службe врага никто потом не бросит слова обвиненiя. На службe Россiи всякая должность почетна...

Побeг No. 2

Прошел цeлый год в подготовкe к новому побeгу, но невидимо для нас око ОГПУ уже слeдило за нами...

И вот, 8 августа 1933 года, ночью в вагонe поeзда, несшем нас по Карелiи, я проснулся от какого-то прикосновенiя. Кто-то держал меня за руки и обшаривал карманы, гдe у меня лежал револьвер.

" Воры! " -- мелькнуло у меня в сознанiи, я рванул чью-то руку. Послышался хруст кости, стон, но в этот момент в лицо мнe вспыхнуло нeсколько электрических лампочек, и черныя револьверныя дула показались перед глазами.

-- Не рвитесь, товарищ! Вы арестованы. Протяните руки!

Борьба была безцeльна. Рeзко щелкнула сталь наручников.

Весь вагон был в движенiи. Старики, рабочiе, инженеры, военные, всe они стояли с револьверами в руках и радовались удачно проведенной операцiи. Как оказалось впослeдствiи, для нашего ареста было мобилизовано 36 чекистов, переодeтых в самые разнообразные костюмы... На каждаго из нас приходилось по 7 человeк, вооруженных и привыкших не стeсняться перед кровью и выстрeлами...

Операцiя была, что и говорить, проведена чисто...

Одиночка

Опять тюрьма... Каменная одиночная клeтка в Ленинградe. Мокрыя, заплеснeвeлыя стeны. Мeшок с соломой на желeзной койкe... 6 шагов в длину, 3 -- в ширину. Маленькое с толстыми брусьями окно вверху. Полутьма и тишина...

Утром звякает затвор форточки и просовывается рука надзирателя с 400 граммами чернаго хлeба. В 12 часов миска супа и в 6 часов маленькая порцiя каши...

Ни книг, ни газет, ни писем, ни прогулок... Заживо замурованный...

На первом же допросe мнe предъявили обвиненiя:

1. Организацiя контр-революцiоннаго сообщничества,

2. Агитацiя против совeтской власти,

3. Шпiонаж в пользу " буржуазiи" и

4. Содeйствiе побeгу за-границу...

По каждому из первых трех обвинений полагалась мeра наказанiя, " вплоть до разстрeла"...

Да, не ждал я, что на этот раз останусь жив...

Прошло 4 мeсяца ожиданiя смерти... И вот, как-то утром мнe принесли приговор -- 8 лeт заключенiя в концлагерь...

Хотя по точному смыслу совeтских законов за попытку побeга за-границу, в чем единственно я был, дeйствительно, виновен, в тe времена полагалось заключенiе до 2 лeт, -- волна радости залила мое сердце. Жив!.. Это самое главное!.. А дальше?.. Дальше мы увидим!.. Есть еще порох в пороховницах...

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 242526 27 28 29 Следующая ⇒