АВГУСТ, 80 – 86 кг. ФЕВРАЛЬ (86 – ?)

На Мичиган-авеню бесновался ледяной ветер. Стоило вынырнуть из теплого нутра церкви он ударил в лицо, пригибая к земле. Я обхватила Рикки и Джейсона, и мы двинулись против ветра, торопясь завернуть за угол. Перехватывало дыхание, но я методично заглатывала крохотными порциями свежий влажный воздух. Только отвязался липкий приторный дух всех этих лосьонов, гелей и прочих притираний, которыми умащивает себя Стэнфорд.

После поминальной службы мне пришлось чмокнуть губами воздух в сантиметре от его щеки. Да вдобавок любезно кивнуть особе, вцепившейся в его рукав, как репей в собачий хвост, милое лицо – ничего хищно-кошачьего. Неужели Стэнфорда сменились вкусы? И задница у кстати сказать, оказалась далеко не сорокового размера – полноценный сорок шестой. Стэнфорда она обожала, всего целиком, с головы до ног, не рассуждая. Это бросалось в глаза даже издали. Может, хоть в этом браке ему удастся понять, что такое счастье?

Фрэнклин тоже был приглашен на церемонию. Я знала это наверняка – почта по ошибке прислала мне адресованное ему приглашение. Я переправила его по назначению, но экс-супругу хватило здравого смысла не воспользоваться им.

Держась друг за друга, мы с Рикки и Джексоном брели по негостеприимной улице к Водонапорной башне[16]. Я окинула взглядом своих сизых от холода детей и едва не выпалила командирским тоном: “А ну застегнитесь! И чтоб сию секунду надели варежки, шарфы и шапки! ” Но прикусила язык.

Как-то раз дети вызвали меня на разговор и доходчиво объяснили, что если мне холодно – пожалуйста, могу кутаться во все подряд и вообще согреваться всеми доступными способами. Это мое право, я ведь взрослый человек. Но и они уже достаточно взрослые, чтобы пользоваться такими же правами. Я тогда онемела от потрясения, но, поразмыслив, признала: так и есть. Правда, предупредила, что старые привычки не сдадутся без боя. Семнадцать лет была опекающей и поучающей мамашей, объяснила я, так проявите понимание, если меня вдруг потянет на прежнее.

Со временем я оценила прелесть нашего нового договора. Мне больше не надо вникать во все и лично отвечать за любую мелочь. Конечно, порой во мне пробуждается Барбара-наседка, квохчет и хлопает крыльями. Вот как сейчас: “Простудятся. Заболеют”. Правда, зима уже кончается, а до сих пор ни насморка, ни гриппа, не говоря уже о воспалении легких и обморожениях. Приступы у меня случаются не только из-за одежды, а по любому поводу. “Почему читаете в темноте? Включите настольную лампу! ”, “Почему босиком? ” – и все такое прочее. Но стоит детям кинуть на меня укоризненный взгляд, и я спохватываюсь.

Взамен они больше не требуют, чтобы я носилась с ними. И никаких попреков за пустой холодильник и невыглаженное платье. Я научила их управляться с духовкой и стиральной машиной. Мы составили расписание и занимаемся домашними обязанностями все по очереди. Бывает, они принимаются ныть, не без этого. Тогда я спокойно напоминаю, что нельзя добиваться взрослого отношения к себе, когда это выгодно, а в остальном прикидываться беспомощными младенцами. Пусть выберут что-то одно. Им решать. В конце концов они предпочли права и обязанности взрослых людей.

На притирку у нас ушло несколько месяцев. В каждом засели ржавые гвозди прежних убеждений и привычек, и выдрать их оказалось нелегко.

Жилье мы искали вместе и выбрали то, что приглянулось всем троим. Это просторная – шесть комнат – уютная квартира возле парка Линкольна. Дом простоял без ремонта с самой постройки, потому-то я и потянула такие роскошные апартаменты. На деле это означает, что при северо-восточном ветре все шесть комнат продуваются насквозь. Зато прямо под боком школа, где теперь учатся дети, и до центра рукой подать. Главное, рядом оказались остановки всех полезных маршрутов, и автобусы ходят исправно. Поначалу Рикки и Джейсон едва верили, что можно жить без машины. Но они удивительно быстро приноровились подгонять свои планы под расписание общественного транспорта.

В субботу к Башне было не пробиться. Похоже, пол-Чикаго съехалось полюбоваться картинами и посмотреть на город с верхотуры. Мы ввинтились в толпу, осаждавшую эскалатор, и поплыли вверх, стиснутые со всех сторон.

– Где перекусим?

– В “Макдоналдсе”! – без раздумий ответил Джейсон.

– Там все жирное и жареное-пережареное, – возразила Рикки. – От этого толстеют.

– Можешь взять салат.

– И не подумаю. Для меня в этой забегаловке ничего съедобного нет.

Я взъерошила Джейсону волосы. Боже, да он почти с меня ростом!

– Вот что, Джейс. Пожалуй, мы с Рикки пойдем в “Рай для гурманов”. Как проглотишь свой гамбургер, дуй к нам за десертом.

В ресторане оказалось полно народу. Рикки пристроилась в хвост очереди, а я отыскала многообещающий столик у самого окна. Три делового вида дамы приканчивали послеобеденную сигарету – не первую, судя по пепельнице. Одна то и дело посматривала на меня, явно ломая голову, откуда ей знакомо мое лицо.

С тех пор как в газете “Глоб” стали печатать мою фотографию, такое случалось сплошь и рядом. Моя колонка выходила теперь четыре раза в неделю. К тому же ее перепечатывало несколько газет в других городах – тоже какой-никакой приработок. Больше того, местные общественные организации и всевозможные кружки по интересам вдруг наперебой стали зазывать меня выступить. Что их на это толкало, ума не приложу, – может, безрассудство устроителей, а скорее то, что я очень дешево обходилась.

Дебют оказался ужасен – я дико нервничала и так тараторила, что за десять минут управилась с текстом, рассчитанным на полчаса. Но дело шло лучше с каждым новым выступлением, да и деньги от них не были лишними. По крайней мере, мы нормально одевались и даже могли позволить себе обед в кафетерии Водонапорной башни. До богачей нам было далеко, но я исправно платила за квартиру, и на жизнь хватало. Кстати, теперь я поняла кое-что важное о Фрэнклине. Подонок, конечно, но в главном он прав: кормить семью – это огромная ответственность. Лишь об одном он как-то забывал упомянуть: какое прекрасное чувство независимости и свободы дарит каждый выписанный тобою чек.

Бизнес-дамы наконец затушили свои окурки, а тут подоспела и Рикки с подносом. Скользнув за стол напротив меня и заботливо пододвинув мне поднос, она вскинула встревоженные глаза:

– Все хорошо, мама?

– Прекрасно! А что?

Она в смущении пожала плечами:

– Ну, не знаю... Эта служба по Саре-Джейн... Тебе, наверное, тяжело пришлось?

Я дотянулась до ее руки и благодарно погладила пальцы. На одном поблескивал густо-синий сапфир, окруженный мелкими бриллиантами. Я все-таки подарила Рикки мамино кольцо, а она по такому торжественному случаю перестала грызть ногти. Я даже продала несколько маминых украшений, не особенно приглянувшихся мне и детям. Так и перебились, пока не встали на ноги.

– Нет, родная, вовсе не тяжело. Я давно примирилась со смертью Сары-Джейн. Сегодня для меня светлый день. Все, кто ее любил, собрались почтить ее память. Это отрадно и печально, но не тягостно. – Я ласково сжала руку дочери. – И спасибо тебе.

– За что?

– За то, что беспокоишься обо мне. Это замечательно – видеть заботу своих близких.

– А ты очень разозлилась, что папа не пришел?

Я покачала головой. Господи, какое облегчение, что поступки Фрэнклина уже не могут меня разозлить.

– Он ведь не любил Сару-Джейн. Если уж начистоту, едва ее переваривал. А главное – что бы он там ни делал, меня это больше не волнует.

Рикки задумчиво обкусывала листик салата и вдруг призналась:

– В прошлый выходной мы с папой здорово поскандалили.

Я застыла с салатом за щекой, боясь спугнуть Рикки хотя бы звуком. Не собираюсь вытягивать из нее подробности. Я же не озлобленная разведенка, которая заставляет детей шпионить за своим бывшим. (Ну же, Рикки, рассказывай!... )

– О н потащил нас в японский ресторан. А ты ведь знаешь, Джейсон обожает сырую рыбу и моченые водоросли!

– Ага, – рассмеялась я. – Особенно если они из “Макдоналдса”.

– Точно! Но мисс-сама-знаешь-кто просто без ума, – Рикки манерно закатила глаза, – без ума от японской кухни. Ну и вот. Кроме риса, ничего съедобного там не нашлось, а есть хотелось жутко. Мы с Джейсоном налегли на рис, а папа давай мне мораль читать. Мол, если начну набивать живот чем попало, стану похожей на тебя. Я сдержанно чертыхнулась.

– Вот и прекрасно, заявила я на это, потому что мама красавица, – с торжеством продолжала Рикки. Меня захлестнуло теплой волной признательности. – А он ткнул пальцем в мисс-сама-знаешь-кого и говорит: “Обалдела? Вот красавица! ” Как же я взбесилась! И так она у меня в печенках сидит. Он ведь без нее никуда – всюду таскает с собой, словно она член семьи. А когда она болтается рядом, он с нами даже не разговаривает – разве только чтобы запретить что-нибудь. Ну, я и ляпнула – наверное, это нехорошо, но очень уж хотелось! – да, говорю, красавица, но все-таки не такая, как другие твои подружки.

Передо мной все поплыло. Я неотрывно вглядывалась в лицо моей дочери, видела, как движутся ее губы, но слова вдруг перестали до меня доходить. Усилием воли я стряхнула оцепенение, которое тут же сменилось болезненным любопытством.

Рикки, только не молчи...

–... А папа стал багровый, схватил меня за руку и как дернет. Я даже вскрикнула. И шипит: “Придержи язык! ” А я совсем разозлилась и крикнула: “Не надейся! В этом я вся в тебя! ” По-моему, он бы меня ударил, если бы не люди вокруг. Ну, он швырнул на стол деньги и как рванет к выходу. А мисс-сама-знаешь-кто припустила следом на своих каблучищах...

Повисла тягостная пауза. Наконец Рикки робко подняла на меня большие карие глаза.

– У папы были любовницы, еще до мисс... до Эшли, – прошептала она едва слышно. – Уже давно... Мне Лизбет Роли рассказывала. Ее мама встретила папу где-то в центре с одной ее знакомой. А когда я спросила об этом папу, он заявил, будто встреча была деловая. Но потом Лизбет мне еще много чего порассказала про папу и ту женщину. Ну, тогда я все ему выложила – где их видели и кто. И говорю: не морочь мне голову! Я ведь надеялась, это ерунда. Что папа все это как-то объяснит, докажет, что ничего такого не было. Но он завел такую, знаешь, доверительную беседу и эдак задушевно поведал, что у вас не все ладно.

– Когда... – у меня сел голос, – когда это случилось?

– Мне как раз исполнилось четырнадцать. Помню, он еще сказал, что в моем возрасте Джульетта вышла замуж. Так что я достаточно большая, чтобы разобраться во взрослых делах. Ну и хранить взрослые тайны, конечно... И все это так уважительно, как будто на равных. Я и вправду почувствовала себя ужасно взрослой.

Три года назад? В голове не укладывается. Три года назад никаких неладов у нас и в помине не было. Или все-таки?.. Пых-пых. И моя несчастная Рикки столько времени носила в себе эту гнетущую тайну? Да как он посмел так с ней обойтись?

– Это все звучало так убедительно... Будто бы ты не даришь ему любви. Вечно где-то носишься, возишься со своей Сарой-Джейн, с благотворительностью, с нами, а для него у тебя времени не находится. Вот поэтому-то он так редко бывает дома.

Я горько усмехнулась:

– Рикки, он все перевернул с ног на голову! Это его без конца где-то носило. Вот я и хваталась за любое занятие, лишь бы убить бесконечные пустые часы.

– Теперь-то я это понимаю, – согласилась Рикки. – А тогда нет. Тут ты стала полнеть, и я решила – ага, вот и доказательство. Папа прав, тебе на него наплевать.

Она опустила голову и украдкой вытерла слезы. Я придвинулась к ней, обняла, заслонила от чужих любопытных взглядов. Рикки давилась слезами и пыталась просить прощения – и за свое тогдашнее презрение, и за теперешнюю жестокую правду. Я гладила ее по волосам, ласково шептала что-то утешительное. Слава богу, она избавилась от этой постыдной тайны.

Черт с ними, с былыми похождениями Фрэнклина. Со мной моя дочь, которую я так боялась потерять. Она доверяет мне и любит по-прежнему. Еще летом, когда забрала детей из лагеря, я об этом и мечтать не смела. Ее враждебность, мои обиды нам обеим мешали дышать. Тогда мы с Рикки договорились отбросить прошлое и начать все заново.

Перемирие было шатким и давалось трудно. Она поговаривала даже, что переберется жить к Фрэнклину. Скрепя сердце я признала за ней право самой сделать выбор. Но я очень ее люблю, добавила я, и буду по ней тосковать. Время шло, Рикки не спешила с переездом, – наверное, чувствовала, что отцу нет до нее никакого дела. А мы с ней мало-помалу вновь научились доверию и любви. И Рикки осталась.

– Прости, что расстроила тебя, мама. Но он тебе изменил вовсе не потому, что ты поправилась. Я легко улыбнулась ей.

– Спасибо, родная. Если честно, я и сама так думала.

Тут подлетел Джейсон и уселся напротив нас. Воровато оглядевшись, он вытянул из кармана пакет с жареной картошкой и довольно захрустел. Проносить в этот ресторан еду запрещалось, но я смолчала. Если даже его застукают и выставят вон, беда невелика – подождет за дверью. Теперь мои дети сами отвечают за свои поступки, а жить с сознательными людьми – одно удовольствие. Рикки напоследок шумно всхлипнула в салфетку, и Джейсон с любопытством оглядел зареванную сестру.

– Эй, что это с ней?

Я отшутилась:

– Так, девчоночьи тайны.

– Мам, там такие пончики!...

– Как только в тебя все это влезает? – рассмеялась я и полезла за кошельком.

* * *

Кэтлин, обвешанная пестрыми пакетами, едва втиснулась в небольшую кухню.

– Боже, какие ароматы! Чесночный хлеб! – Она завалила припасами весь стол. – Я уж думала, что ненароком померла и угодила в итальянский рай.

– Ведь ясно сказала – не смей ничего тащить. Ну как я втисну в холодильник столько еды?

– В холодильник? – Кэтлин хохотнула. – Золотце, у тебя двое подростков. Все это добро не доживет и до ночи.

Она уже вовсю хлопотала – вскрывала пластиковые упаковки, ловко смахивала в ладонь крошки со стола, ополаскивала раковину.

– Грегори! – воззвала она в сторону прихожей во всю мощь легких. – Грегори, иди познакомься с моей подругой!

В кухню, едва не застряв в дверном проеме, робко вдвинулся цветущий гигант, еще не разменявший четвертого десятка. Гиганта украшала смущенная улыбка, бицепсы превосходили в охвате талию Кэтлин.

Она представила нас друг другу, сияя торжеством. Я обтерла о фартук мокрую руку и протянула ее новому знакомцу. Он с готовностью сжал ее своей лапой, и я пережила краткий приступ ужаса. Все, конец, больше у меня не осталось ни одного целого пальца.

Следом за ним, толкаясь и пересмеиваясь, ввалились с клюшками и коньками Джейсон и его новый приятель-одноклассник. Наткнувшись на гостя, они застыли в немом благоговении, а затем накинулись, клянча автограф. Грегори оказался хоккейной звездой. Теперь в кухне решительно стало не повернуться. Я с облегчением выпихнула всех троих за дверь, благо мальчишки прилипли к знаменитости. Повезло Джейсону – в понедельник он будет в школе героем дня.

– И кто зван на ужин? – осведомилась Кэтлин, свежуя кочан салата.

– Как – кто? Вы с Грегори. Джейсон с приятелем. Рикки с подружкой. И я – с еще одним человеком.

Вытащив из пакета чесночный хлеб, я сосредоточенно отпиливала идеально ровные ломти. Кэтлин, с ножом в одной руке и дуршлагом в другой, держала паузу, сверля взглядом мой затылок. Я сломалась первой:

– Ладно, твоя взяла. Придет Мак.

– Самое время. А то ваша платоническая дружба уже в печенках сидит.

– А кто сказал, что между нами есть нечто большее?

– Тут и говорить нечего! Видела бы ты свое лицо – пунцовее, чем вот этот помидор.

– Если честно... не стану финтить, мы каждый день видимся на работе.

От хохота Кэтлин заколыхалась занавеска.

– При чем тут дни, дорогуша? В расчет берутся только ночи! – Она подтолкнула ко мне миску с салатом. – С готовкой покончено. Скидывай этот дурацкий фартук и живо к зеркалу.

За ужином даже Кэтлин не утерпела и попробовала всего понемногу. Небывалая вещь. Заставить Кэтлин отступить от диеты теперь могут лишь исключительные обстоятельства. Она решила, что нравится себе в количестве пятидесяти пяти килограмм, и твердо держится этого веса. “Один лишний килограмм – еще куда ни шло, – убежденно заявляет она, – два – уже перебор, а дальше начинаются проблемы”.

Я же навсегда развязалась с диетами. Теперь ем как все нормальные люди, но лишь столько, чтобы не мучиться голодом. В ресторанах заказываю все, что пожелаю, делю порцию пополам, одну часть съедаю, вторую спокойно оставляю на тарелке. Я давно научилась в зародыше душить детский стыд из-за недоеденной пищи.

Дома обхожусь все больше старыми запасами – разогреваю в микроволновке готовые блюда из “Заслона лишнему весу” или полуфабрикаты из “Системы здорового питания”. Восемь стаканов воды ежедневно – моя обязательная норма. И конечно, мультивитамины. Возможно, признанные диетологи от всего этого за голову схватятся. Плевать. Главное, эти правила отлично мне служат.

От дома до редакции “Глоб” больше трех километров, и я утром и вечером отмахиваю этот путь всего за полчаса. Ну и худею – медленно, зато верно. Больше не допускаю, чтобы мое настроение на весь день определяли шатания какой-то идиотской стрелки весов.

Раз в месяц позволяю себе гастрономические излишества в “Доме пиццы” и других приятных местах. После этих вылазок слегка поправляюсь, не без этого, но вскоре начинаю по-прежнему плавно терять вес. На какой цифре стрелка установится окончательно, бог знает. Ясно одно: я никогда больше не буду весить сорок восемь килограмм. Самое смешное, никак не могу взять в толк, почему это число так много для меня значило. Мания какая-то...

Жадное желание курить также перестало меня терзать. Порой целый день, а то и два вовсе не вспоминаю о сигарете. Могла бы и дольше, если бы не редакция. Вечно там кто-то достает сигарету из пачки, щелкает зажигалкой, выпускает кольца дыма. Привычный, вросший в подкорку ритуал. Нет-нет да и размечтаешься о затяжке, особенно после еды или за телефонным разговором. Но это уже не мучительная тяга, а так, бледный призрак, который моментально исчезает сам собой, если не обращать на него внимания.

* * *

На стол накрывал Джейсон, поэтому на скатерти среди тарелок и бокалов щетинились кристаллы кварца и отливали полированными гранями другие минералы. Все эти образцы он сам обработал в мастерской Мака.

Рикки занималась закусками и сотворила подлинный шедевр. На огромном блюде сплетались узоры из четвертинок сладкого перца, помидоров, тонко нарезанной ветчины, маслин, маринованных артишоков и великого множества прочих деликатесов, подорвавших наш бюджет недели на три. Все это выглядело настолько безупречно, что лезть туда вилками казалось святотатством.

Прибыл долгожданный Мак с бутылками фалерно и розой на метровом стебле. Но главное – с поцелуем, после которого хотелось сломя голову мчаться в спальню. Однако Кэтлин и его выпихнула из кухни – знакомиться с ее застенчивым хоккеистом.

Мака я едва не потеряла. Он ведь исполнил свою угрозу и вплотную занялся делом Пэйна, но, слава богу, уже после моего утренника с раздачей конвертов, так что мистер Пэйн уверил его, что деньги получил. Мак сразу же позвонил мне. Окей, он готов отступиться. Но если Фрэнклин не выпадет из предвыборной борьбы подобру-поздорову, пусть пеняет на себя – его делишки моментально выплывут наружу.

Тогда Мак подозревал, что я по-прежнему рассчитываю вернуть мужа. У меня и мыслей таких не было, и постепенно он это понял. Мы помирились. Он начал захаживать к нам, все больше сближаясь с Рикки и Джейсоном, да и со мной тоже. И вот настал момент, когда оба поняли – можно сделать следующий шаг.

Дети, друзья, любимый человек... Удивительно, но в этой съемной дыре, ледяной и облезлой, я чувствовала себя дома. Горячие ладони Мака нежно сжали мою руку. Пора. Скоро, совсем скоро мы останемся одни.

Кэтлин уедет домой, а по пути забросит Рикки и Джейсона к отцу. По уговору дети проводят выходные с ним. Два дня наедине с Маком... Или хотя бы ночь. Тоже неплохо. Если она окажется счастливой, будет и другая, а потом еще и еще.

Но пока у нас есть хотя бы это – наша ночь любви.

И для начала этого вполне достаточно для счастья...

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib. ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] Пьеса Теннесси Уильямса. – Здесь и далее примеч. перев.

[2] Аид – в древнегреческой мифологии повелитель царства мертвых, к которому прославившийся своим искусством певец Орфей спускался с просьбой вернуть ему недавно умершую жену Эвридику.

[3] Флоренс Найтингейл (1820-1910) – знаменитая английская сестра милосердия, положившая начало профессиональному сестринскому уходу.

[4] Гай Фокс – организатор “порохового заговора” против английского короля Якова I и членов парламента 5 ноября 1905 г. В ознаменование этой неудачной попытки поджога проводятся ежегодные огненные карнавалы.

[5] Эванстон – город в штате Иллинойс.

[6] Герой рассказа О. Уайльда “Портрет Дориана Грея”.

[7] Документальный фильм режиссера Г. Якопетти (1962 г. ).

[8] Нельсон Элгрен (1909-1981) – американский писатель, обладатель первой национальной премии по литературе; большую часть жизни провел в Чикаго. Сол Беллоу (род. 1915) – американо-еврейский писатель, член комитета по социальным исследованиям при Чикагском университете.

[9] Уолт Уитмен (1819-1892) – великий американский поэт, публицист, реформатор американской поэзии. Карл Сэндберг (1878-1967) – американский поэт, уроженец Чикаго.

[10] Поэма Калила Гибрана (1883-1931) – ливанского философа, поэта и художника, проведшего последние двадцать лет жизни в США. История странствующего пророка, наделявшего мудростью тех, кого встречал на пути.

[11] Стиль, характерный для правления английской королевской династии Тюдоров (1485-1603) – массивный каменный цоколь, стены из красного кирпича, высокие черепичные крыши.

[12] Административный небоскреб в центральной части Чикаго. Летом по будним дням, ровно в полдень, на площади перед ним устраиваются бесплатные концерты, музыкальные и театрализованные представления.

[13] Создана в 1967 г.

[14] Французский классический и джазовый флейтист (1922-2000).

[15] Район Чикаго, первоначально – город-спутник, выстроенный Джорджем Пульманом для обслуживания вагоностроительного завода.

[16] Построена в 1869 г. архитектором Уильямом Бо-ингтоном. Одно из старейших зданий Чикаго, уцелевшее в Великом пожаре 1871 г. Теперь в ней располагается городская художественная галерея.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 17 181920 Следующая ⇒