Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья



ЧАСТЬ 5. ТРУДОЛЮБИЕ

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 10Следующая ⇒


 

Работать тяжело, но только с помощью тяжелого труда мы способны создать что-то великое.

 

Астрид казалась отвратительной одежда, которую носили женщины в замке. Она не понимала, как женщины могут работать, когда они закутаны в столько слоев ткани. Рукава были тяжелыми и закрывали руки, горловина нижнего платья завязывалась у горла, а слои юбок обвивались вокруг ног и делали ходьбу почти невозможной.   

Она по-прежнему отказывалась покрывать голову. Женщины ее народа тоже прикрывали головы, но это был вопрос эффективности в битве. А эти головные уборы были тяжелыми, как крылья больших птиц, свисающие с плеч.    

Ей не нужно было понимать много слов на этом уродливом языке, чтобы осознать: эти люди верят, что женщины — источник стыда, потому что у них есть грудь — и делают все возможное, чтобы скрыть ее.   

Но не богатые дамы, которые наоборот, выставляли грудь напоказ. По-видимому, только простые женщины несли этот стыд: и за себя, и за богатых.   

После того, как Астрид несколько дней промучилась в этих громоздких платьях, Эльфледа принесла ей одно из богатых платьев из тонкого шелка. Оно было еще хуже. Оно сжимало ее грудь и живот и сковывало руки. Если бы ей пришлось сражаться, то пришлось бы просто разорвать это платье и пойти в битву голой.

Так что она носила грубо пошитые платья простых оттенков коричневого и голубого, заплетала волосы в косы и укладывала их так, чтобы не привлекать к ним внимания. Леофрик сказал, что в таком виде ее можно показывать другим людям.   

Не то чтобы она хотела, чтобы показывали кому-то из этих людей. Они все таращились на нее, когда она проходила мимо. И они шептались. В своих кожаных доспехах она вряд ли обратила бы на это внимание, но в этой странной, неудобной одежде, без топора или щита в руках, она все слышала и видела. Даже если понимала только отдельные слова.

Астрид знала, что значат этот шепот и эти взгляды.   

Эти люди видели в ней прирученного зверя. И они видели в Леофрике того, кто приручил ее. Ее хозяина.   

Возможно, он приручил ее — или черное место приручило, и Леофрик просто получил то, что осталось от нее после. Астрид больше не знала, кто она. Кем она была, откуда пришла — все это теперь было для нее потеряно. Этот мир прятал своих женщин и делал их беспомощными. Здесь не было Дев-защитниц, и она была здесь ничем.   

В этом мире не было места для таких, как она, но ей больше некуда было идти.   

Вот почему она оставалась в своей комнате, когда Леофрика не было рядом, хотя и больше не была под охраной. Ей некуда было идти, она ничего не понимала.   

Каждый день, когда приходил Леофрик, чтобы увести ее из комнаты в свой мир, она, прямая и решительная, шла через замок, сад и, наконец, выходила в лес. Только тогда, когда они снова оставались одни, и она оказывалась в мире, который понимала, — деревья, земля и небо, которые, как она почти верила, могли быть ее домом, — Астрид смогла избавиться от ощущения потерянности.    

В лесу, наедине с Леофриком, ей становилось чуть легче.

Она доверяла ему. Голос в ее голове говорил не верить, уверял, что здесь есть подвох, но Леофрик был единственным, кому она, как ей казалось, могла доверять. Даже без слов он, казалось, знал, что ей нужно, и даже без слов Астрид верила, что понимает его намерения.   

Он отдал себя ей. Полностью, в ту первую ночь. А потом, когда его лицо и шея распухли, а тело побагровело от ударов, которые она на него обрушила, он обращался с ней как с возлюбленной. С тех пор он всегда обращался с ней как с возлюбленной, и не только в постели. Он прикасался к ней, как к возлюбленной, даже взял ее за руку, когда они шли по саду — и, судя по реакции людей вокруг, это был настоящий скандал.

У Астрид никогда прежде не было таких отношений, ни с одним мужчиной. Она никогда прежде не испытывала таких чувств.   

Она велела себе быть осторожной, помнить, что именно король, отец Леофрика, посадил ее в черное место, а возможно, и сам Леофрик. Она попыталась заставить себя вспомнить глубокое отчаяние, которое испытала, невыносимую боль, которую перенесла, и напомнить себе, что нежные чувства к тому, кто вернул ее к свету, не означают любви.   

И все же она думала, что чувствует любовь. Она чувствовала это в его прикосновениях, в его взгляде, в его голосе, и ее сердце отвечало тем же. Это была любовь — или безумие. Астрид никогда раньше не испытывала ни того, ни другого.   

Но каждый раз, когда он входил в комнату и улыбался ей, ее разум успокаивался, а сердце и тело радовались. С каждым мгновением, проведенным с ним, она чувствовала себя спокойнее.   

Астрид не знала, кто она такая, кем может стать и будет ли у нее вообще такая возможность, но она знала, что Леофрик важен для нее, и верила, что и она тоже важна для него.   

Возможно, однажды окажется, что ей этого достаточно. Возможно, она сможет найти себя в его глазах.   

Возможно, она сможет принять это место и эту одежду, и руки, в которых больше не будет оружия.

 

~oOo~

 

Когда Оди убирала утренний поднос, вошла Эльфледа с дневным платьем. С тех пор как Астрид согласилась носить эту одежду, старуха каждый день приносила что-нибудь новое, а каждую ночь давала Астрид еще и чистое и легкое спальное платье.   

Астрид нравились эти женщины, старая и молодая. Они выполняли свою работу и ничего не спрашивали, и обращались с ней как с человеком, а не как с диковинным зверем.   

Они были пока единственными людьми, кроме Леофрика, с кем она могла попытаться поговорить. Их манера говорить сильно отличалась от манеры Леофрика, более грубоватая и резкая, как разница в говоре Карлсы и Гетланда. Слова были те же самые, но звучали они иначе. Казалось, она учит не один язык, а сразу два.

Они всегда были вежливы, но как только Астрид начала учить язык, стали по-настоящему добры. Эльфледа обращалась с ней как мать — не ее мать, а с той нежной добротой, которая, казалось, была у других матерей. Оди, казалось, все еще немного боялась, но ее любопытство и доброта были сильны и превратили этот страх в благоговение. Оди, однако, было труднее всего понять, поэтому они все еще общались в основном жестами.   

Как только Астрид приняла решение учиться языку, она поняла, что решение это правильное. А вот ношение одежды было уступкой, и это было похоже на слабость. Поэтому она не удержалась и скорчила гримасу при виде нового свертка одежды. Она знала, что это будет шерсть. В последние дни заметно похолодало. Еще больше ткани, чтобы ей стало совсем трудно ходить  

Эльфледа, однако, широко улыбнулась, демонстрируя желтые зубы и дырку на месте передних двух.

— Сегодня у нас кое-что особенное, милая.

Астрид нахмурилась. Ей нравилось, когда ее называли «милая», но она не поняла больше ни слова.

— Особенное? — середина слова прозвучала совсем не так, как была произнесена Эльфледой.   

— Да, особенное. Это значит, тебе понравится. Пойдем посмотрим. — Она подошла к кровати и положила сверток.   

Одежда была завернута в кусок простого полотна, и это было необычно. Обычно это была просто аккуратная стопка сложенной ткани. Эльфледа начала разворачивать ткань, а Астрид подошла посмотреть.   

Там была кожа. Наверху лежала кожа. Она протянула руку и провела по ней ладонью. Не дубленая, мягкая. Так что не доспехи. Но тем не менее кожа. Она подняла ее.   

Бриджи. Боги, это были бриджи! Астрид хлопнула себя ладонью по рту, чтобы подавить звук, который сорвался с губ.   

Там была еще кожа — нагрудник или что-то похожее. Украшенная узорами, мягкая, но все-таки кожа. Цвет соответствовал бриджам: глубокий, насыщенный коричневый, как опавшие листья.   

Под этими великолепными предметами одежды была ткань, много ткани, яркого синего цвета. Она отличалась от постельного белья и шерсти, которые она носила, или шелка, который она тоже пробовала носить. Она положила на нее руку — это была шерсть, но такая мягкая. Как нагрудники Леофрика. То, что он называл дублетами.   

Эльфледа подняла одежду и встряхнула. Платье. Обычно платье. Астрид была разочарована, но тут старуха ухватилась за юбку и приподняла кусок ткани.   

Она была разделена надвое спереди.    

Эльфледа положила платье на кровать, аккуратно расстелила и взяла бриджи из рук Астрид. Она положила их на платье, под разрезом, показывая, как их носить. Затем она сложила складки платья — и бриджи уже не было видно. Нагрудник тоже лег на платье спереди.    

— Его светлость заказал его специально для тебя, милая.   

Леофрик дал ей что-то, что она могла носить — и чувствовать себя, по крайней мере, хотя бы частично, той, кем она была. Он действительно знал ее — и не ожидал, что она откажется от себя. Он не думал, что она позволит приручить себя.

— Особенное, — пробормотала Астрид и провела руками по платью. — Особенное.   

— Да, — улыбнулась Эльфледа. — Ну, давай одеваться.

 

~oOo~

 

В комнате стояло зеркало. Астрид никогда особенно не любила смотреть в зеркало, за исключением тех случаев, когда заплетала волосы в косы, но сейчас она не могла оторвать взгляда.

Она позволила Эльфледе заплести ей волосы, и та сделала что-то почти в стиле Астрид, но более элегантное. Косы были не так туго стянуты на голове и, казалось, сплетены в узор сзади. Она не очень хорошо это видела. Но она видела свою одежду.   

Платье было мягкое, шерстяное, как облако, подчеркивающее голубизну ее глаз так четко, что казалось, из них исходит свет. Кожаный нагрудник поверх него — Эльфледа называла его корсетом — был тесным, но не неудобным, и он закрывал сзади ее шею. На коже был вырезан витиеватый узор из завитков. Само платье было простым. Его широкий вырез закрывал V-образный вырез корсета — совсем скромно, повторяла Эльфледа.   

Это было слово, которое, казалось, имело отношение к женскому стыду, но ничто не могло испортить удовольствие Астрид от ее новой одежды.   

Бриджи облегали ее, как кожа. Откуда Леофрик знал ее размеры? Его руки, как бы хороши они ни были, не могли бы дать такое точное представление. Если бы Астрид лучше знала язык, она бы спросила, имеет ли Эльфледа какое-то отношение к этому подарку.   

Но она довольствовалась тем, что ходила по комнате в бриджах, и платье не мешало ей при ходьбе.

Было бы обидно надеть на ноги под бриджи эти дурацкие тонкие туфли, но у нее не было ботинок. Вся одежда, которая была на ней, когда ее схватили, наверняка была выброшена или сожжена.

Отогнав эту мысль, Астрид вздохнула и опустила взгляд на туфли

Но прежде чем она успела сесть и надеть туфли, дверь открылась, и мысли ее исчезли. Леофрик застыл на пороге — и, казалось, его мысли вдруг тоже его покинули.   

Он стоял и смотрел на нее, разинув рот. Потом моргнул и вошел. Когда он закрыл дверь, Астрид увидела, что он держит в руке пару черных сапог. Они были очень похожи на его собственные, только меньше. Ее размер.  

Возможно, она сумеет найти свой путь в этом месте, если Леофрик будет ее направлять. Возможно, ей удастся найти свое место здесь.

Она все-таки верила, что это любовь, а не безумие.   

Улыбка осветила лицо Леофрика, когда он пересек комнату, направляясь к ней.

— Ты прекрасна. Очень красивая. — Он взял ее за подбородок и провел большим пальцем по губам. Это был его обычный жест. Прикосновение любовника.   

Астрид знала слово «красивая» и улыбнулась.

— Спасибо, — и, вспомнив правильную фразу, она повторила: — благодарю.

 Астрид похлопала себя по груди, ощущая приятное прикосновение кожи.

— Это я.

— Я знаю. И я думаю, что и меня здесь достаточно. Понимаешь?

Как и в Эстландии, изучение нового языка во многом заполняло пробелы между словами, которые она знала, контекстом разговора. Значит, Астрид думала, что понимает. Он нашел для нее способ чувствовать себя комфортно в его мире. Хотя бы с помощью одежды.

Она кивнула, и он протянул ей сапоги. Астрид тут же надела сапоги, и они оказались немного великоваты, но она не упомянула об этом.

Леофрик сел рядом с ней.   

— Сегодня я хочу отвести тебя к отцу. Мы не можем больше откладывать.  

Надев один сапог, а другой все еще держа в руке, она замерла и повернулась к нему. Неужели он только что сказал ей, что она сегодня встретится с королем?

— Одец? Корол?

Он прищурился, словно решая, понял ли ее слова.

— Да. Король, мой отец.

Астрид покачала головой. Король поместил ее в черное место и оставил там, как она теперь знала, на несколько недель. Она не встретит этого человека без топора в руке.   

Ее рука сжалась в кулак, и Леофрик тут же положил на нее свою руку.

— Да, Астрид. Мы должны. Чтобы ты была в безопасности, ты должна показаться перед ним. Он должен видеть, что ты стараешься. Понимаешь?   

Она поняла достаточно. И покачала головой.   

Он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Мы должны показать ему, — он указал на нее. — Показать тебя.

Он провел рукой по ее одежде.    

Неужели он нарядил ее, чтобы выставить напоказ, как товар? Астрид подняла юбку в сжатом кулаке.

— Это... он? Не я?   

— Нет. Для тебя, — он повернулся к Эльфледе, словно ища помощи.

Астрид тоже посмотрела на старуху. Она не понимала, и ей не нравился холодный страх, который она снова почувствовала. Но Эльфледа только пожала плечами, как будто сожалела.   

Леофрик снова повернулся к Астрид.

— Пожалуйста. Важно. Для тебя.

Важно для нее. Почему? Потому что король все еще держал ее жизнь в своих руках. Хотя она не могла вспомнить его лицо, она ненавидела этого человека больше всех, если не считать еще одного.

— Нет прости короля. Только ты. Для короля… — Астрид не знала слова, обозначающего месть на этом языке, поэтому дала ему свое. — Hä mnd.

В подтверждение своих слов она сжала кулак и подняла его вверх.

— Hä mnd.

Леофрик накрыл ее кулак ладонью и опустил к себе на колени.

— Пожалуйста. Для меня. Я знаю твою ненависть. Но ты нужна мне — ты нужна мне в безопасности. Пожалуйста, Астрид. Snä lla. Для меня.

— Нет прости. — Но да, она встретится с этим королем и узнает лицо своего врага. Она кивнула. — Для тебя.   

Его облегчение наполнило комнату.

— Спасибо.

 

~oOo~

 

Она была готова к тому, что ее проведут в большой каменный зал, похожий на тот, что был в замке в Эстландии, где принц Владимир пытался устроить засаду, но Леофрик привел ее в комнату — не маленькую, по любым меркам, но меньшую, чем представлял ее разум, и к тому же теплую. В камине потрескивал огонь, а каменные стены были задрапированы толстыми тканями с изображениями людей, растений и животных. Некоторые, казалось, рассказывали какую-то историю.   

Король сидел в массивном кресле за резным столом. С одной стороны от кресла были аккуратно сложены рулоны вещей. Даже сидя, король казался достаточно внушительным и хорошо сложенным. Волосы у него были длинные и седые с редкими черными прядями, волнами ниспадавшие на плечи. Борода была седая и ухоженная. У него были глаза и нос ястреба.   

Даже в этом кресле, в богатой одежде, расшитой золотом, он выглядел как король-воин. Но он был стар. Он не вызывал в ней ни страха, ни беспокойства. Только ненависть. Отец Леофрика или нет, король или нет, Астрид хотела, чтобы он умер от ее руки.   

Рядом сидел мужчина, тоже царственно одетый. Когда Леофрик ввел ее внутрь, держа за руку, он поднялся. Сходство между двумя молодыми людьми было сильным, и Астрид поняла, что они братья.   

Леофрик подвел ее к центру комнаты, и оба мужчины, отец и брат Леофрика, король и принц, один сидя, другой стоя, уставились на нее. Даже в своей чудесной новой одежде она чувствовала их любопытство и презрение.   

— Отец, Эдрик, я представляю вам Астрид из племени викингов. — Он высвободил свою руку из ее руки и положил на поясницу. — Астрид, это мой отец, Эдрик, король Меркурии, и мой брат, Эдрик, наследный принц.

Она достаточно часто видела, как мужчины и женщины падали на колени в присутствии Леофрика, чтобы знать, что теперь от нее ждут того же. Но она этого не сделала. Не хотела. Вместо этого она расправила плечи и просто кивнула каждому мужчине.

— Здравствуйте.   

Брат ответил ей кивком. А король — нет. Он встал и обошел вокруг стола. Он был не так высок, как его сыновья, но Астрид оказалась права — даже в преклонном возрасте он все еще нес в себе силу.

Он подошел прямо к ней и пристально посмотрел ей в глаза, почти нахмурившись от сосредоточенности. Его взгляд скользнул вниз, по ее телу, до самого пола. Затем он обошел ее кругом, изучая.   

Она стояла неподвижно и позволяла ему это делать. Леофрик отодвинулся на шаг, чтобы освободить место, но, казалось, оказался где-то на другом конце света.

Обойдя ее, король остановился перед ней.

— Как много слов нашего языка ты знаешь? Если мы скажем, что ты — дикарка, ты поймешь, что мы сказали?

Леофрик дернулся, но ей не нужно было видеть его даже краем глаза, чтобы понять, что ее оскорбили. Дикарка — это слово она часто слышала в черном месте. Это было одно из первых слов, которые она узнала.   

— Да. И я знаю «жестокий». Для тебя.

Его глаза широко раскрылись, и Астрид почувствовала триумф. Мужчины рядом с ней тоже отреагировали на это — один встревоженно, другой сердито. Но после первого удивления в глазах короля промелькнуло что-то темное, какая-то тень.   

Он повернулся к младшему сыну и долго говорил. Астрид мало что поняла, кроме:

— Она не может быть для тебя ничем.   

Она повернулась к Леофрику и увидела его гнев. Он долго говорил с отцом, а потом заговорил его брат. Они яростно спорили, и никто не обращал на нее внимания. Слова, которые она понимала, были неприятными — дикарка, шлюха, умереть; все слова, которые она выучила в черном месте — поэтому она перестала пытаться понять. Вместо этого Астрид осмотрела комнату в поисках оружия. Его было много, в том числе большой палаш на стене над огнем. Пока мужчины ругались, она двинулась к нему, спрашивая, как быстро сможет схватить его, если понадобится.   

Она не вернется в черное место.   

Дверь открылась, и Астрид повернулась в ту сторону, спиной к огню и оружию.   

Вошедший мужчина заставил Астрид забыть о мужчинах рядом с ней и о палаше за спиной. Он был одет в белое платье, а его волосы были причудливо подстрижены кольцом вокруг головы. Он был единственным человеком, которого она ненавидела больше, чем короля, и единственным, чье лицо она запомнила со времени своего пребывания в черном месте. Их провидец, который стоял в черном месте и наблюдал за всем, что с ней делали. Смотрел и наслаждался.   

Не раздумывая ни о чем и не видя ничего, кроме мужчины перед собой, Астрид испустила боевой клич и прыгнула на него.

 

Пронзительный вопль расколол воздух, и Леофрик развернулся, инстинктивно потянувшись к тому месту, где у него обычно висел меч, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Астрид прыгнула — налетела — на отца Франциска, ударив его всем весом и свалив на пол.  

— Астрид, нет!  

Ее руки вцепились в жирную шею епископа и ударили его головой об пол. Леофрик подбежал к ней, но не раньше, чем стражники, всегда стоявшие у дверей королевских покоев, ворвались в комнату и попытались стащить ее.  

Она сопротивлялась изо всех сил, визжа, как дикое животное, и Леофрик закричал:

— Нет! Нет! Нет! — когда один из стражников ударил Астрид кулаком в лицо. Она упала на спину, потеряв сознание, а Леофрик бросился на пол и поднял ее.  

Рана на виске кровоточила. Он прижался щекой к ее губам и не дышал, пока не почувствовал, как ее дыхание ласкает его кожу. Она была жива.  

— Отведите ее в темницу, — приказал отец позади него.  

Стражники тут же двинулись к ним, и Леофрик отпрянул назад, крепче сжимая руки Астрид и закрывая ее своим телом.  

— Нет! Отец, нет!  

Отец и сын пристально смотрели друг на друга, и Леофрик чувствовал смущение стражников, но знал, что они не будут долго колебаться.

— Ваше величество, пожалуйста. Она только начинает понимать нас. Вы знаете, почему она напала на отца Франциска.

Он бросил быстрый взгляд на епископа. Эдрик помог ему подняться, и теперь этот жирный святоша притворно охал, ощупывая свою шею.  

Он снова переключил внимание на отца и увидел, что король тоже смотрит на своего духовника.  

— Ты знаешь, отец, — повторил Леофрик. Он снова выдержал каменный взгляд отца.  

— Тогда верните ее в ее комнату. Под охраной. Пока мы не примем решение о ее судьбе.  

— Спасибо, отец, — Леофрик встал, держа Астрид на руках.  

— Только не ты. Ты останешься.

Король кивнул стражникам, и те двинулись, чтобы отнять ее у него.  

Он не позволил им схватить ее.

— Осторожно! Вы будете нести ее бережно.

Мужчины снова посмотрели на короля, который снова кивнул. Один из стражников с совершенно пустым выражением лица, но с осуждающим взглядом протянул руки, и Леофрик положил на них неподвижное тело Астрид.

— Бережно, — повторил он.  

Он смотрел, как Астрид уносят прочь. Двое новых охранников уже заняли посты за дверью, и дверь снова закрылась.

Теперь Леофрик остался наедине со своей разгневанной семьей — и епископом, — а Астрид осталась наедине с разгневанными стражниками. Следующие мгновения могли решить ее судьбу — а, возможно, и его…

Бросив последний напряженный взгляд на Леофрика, король подошел к епископу.

— С вами все в порядке, отец?  

Франциск жалобно застонал и схватился за голову.

— Вы должны понять, сир. Она — животное. Никакая забота не может сделать ее человеком.  

— У нее есть все основания ненавидеть тебя, Франциск! — крикнул Леофрик, отступая от остальных. — Никто в этой комнате не имеет сомнений насчет того, почему она хотела причинить тебе боль. Отец, я знаю, что ты это видишь.  

Король опустил голову, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы Леофрик понял — он снова чувствует вину за страдания Астрид.  

Однако епископ еще не закончил. Он перестал причитать, сел прямо и уставился на Леофрика.

— Я выполняю дело Господа, ваша светлость. Ни мне, ни вам не пристало подвергать сомнению его пути.

— Но есть ли тот, кому пристало подвергать сомнению твои дела? Есть, и это король. — Леофрик подошел к отцу. — Отец, я знаю, ты чувствуешь, что это неправильно. Я стоял на коленях рядом с тобой в часовне. Я стоял рядом с тобой в Черных Стенах. Ты это чувствуешь.  

Он знал, что это правда. Он видел вину и досаду отца, и это было единственным объяснением той снисходительности, которую он проявлял до сих пор. Король не видел Астрид, но снова и снова думал о ней, об их пленнице — и если бы он действительно верил словам епископа, то Астрид была бы убита, в Черных Стенах или на плахе, давным-давно.  

Отец Франциск тоже знал, что это правда. Когда он снова посмотрел на Леофрика, его глаза были холодны и темны, но, повернувшись к королю, он смягчил взгляд.

— Я говорю правду во имя Господа, сир, и творю дело Господне. Я отдал бы свою жизнь во имя этой цели. И я говорю вам, что дикарь всегда останется только дикарем.  

— Но, ваше преосвященство, — нахмурившись, ответил Эдрик. До сих пор он молча наблюдал. — Она ведь человек, не так ли? И одна из нас? Разве апостол Павел не завещал нам нести свет темным людям? Неужели Господь откажет ей в спасении?  

Леофрик увидел свет, ведущий из этой внезапной темноты. Его брат нашел в словах Франциска трещину, нашел ошибку в его священной логике. Король должен был ее понять.

И действительно, король понял.

— Отец, вам нужно позаботиться о своей голове.  

Осознав свое поражение, епископ занервничал:

— Я в порядке, сир, клянусь. Она дикая, но не настолько сильная, чтобы причинить вред слуге божьему.

— Оставьте нас. — Король отошел к своему столу и больше не обращал на епископа ни малейшего внимания.  

В его молчаливом отрицании было больше, чем уже сказали слова, и отец Франциск понял это. Он побледнел и приоткрыл рот, его взгляд перебегал с короля на принца Эдрика, на Леофрика. Наконец он собрал все свое достоинство и поклонился.

— Ваше величество.

Он попятился и вышел из комнаты, и королевское семейство осталось в одиночестве. Отец Леофрика повернулся к нему.

— Правда в том, что ты не можешь заполучить эту женщину. Она не может быть для тебя ничем, и что бы я ни решил для нее, я хочу, чтобы ты в ее судьбу не вмешивался.  

Вот о чем они спорили, когда Франциск вошел в комнату. Король с присущей ему проницательностью увидел то, что Леофрик в себе только подозревал: он любил Астрид. Но король не видел того, что видел Леофрик: возможности для брака.  

— Она не доверяет никому, кроме меня, отец. Ты сам это видел. Только я могу помочь ей стать частью нашего мира. Может быть, она примет крещение.  

Отец вздохнул.

— Ну а дальше? Ты не можешь жениться на дикарке. Что хорошего в этом союзе для королевства?  

Леофрик пошел на страшный риск.

— Возможно, она уже носит моего ребенка.

Он не знал, правда ли это; он излился в Астрид только один раз, в ту первую ночь, и она отстранилась, прежде чем он закончил. Но она могла быть беременна. Он надеялся, что она беременна.  

В комнате, казалось, стало нечем дышать. Отец и брат уставились на него, широко раскрыв глаза и рты. Они явно не разделяли его надежд.  

Наконец король вздохнул.

— Твои распутства должны прекратиться, Леофрик. Ты уже не мальчик. У тебя есть обязанности, ты должен думать не только о себе. И почему ты решил, что я решу помиловать ее из-за ее беременности? Лучше покончить с ней сейчас, пока об этом ребенке не стало известно.  

— Отец! — вмешался Эдрик, его голос был полон шока. — Она может нести в себе семя этого дома. Нам нужен наследник.  

— И ты обеспечишь его — и не одного. Ты — наследный принц. Мы найдем тебе принцессу, и ты дашь королевству наследников.  

Эдрик покачал головой.

— После того, как я похоронил трех невест, даже дикарка Леофрика будет для меня отличной партией. Ни один отец не заключит союз, который обернется смертью его дочери. А так считают все. Я слышал достаточно, чтобы сказать, что это так. Так почему бы нам не заключить союз с дикаркой и не показать этим, что она покорена и приручена? Разве это не было бы еще одним доказательством победы над варварами? Разве это не даст нам преимущество над ними, если они вернутся?

Астрид разъярилась бы от таких слов, если бы могла услышать и понять их. Но для ушей и разума Леофрика это означало надежду. Это было то, чего он хотел. Была ли это победа его отца или нет, он хотел, чтобы Астрид была рядом с ним, в его руках, в его постели, в его стране. Это была его и ее победа над всеми остальными.  

Отец часто ругал Леофрика за «распутство», и он полагал, что такое порицание вполне заслуженно. Но с тех пор, как он вытащил Астрид из Черных Стен, он не знал ни одной другой женщины. Он пытался, в те дни, когда она была достаточно сильна, чтобы ненавидеть его, но не смог. С того момента, как она прижалась к нему в той ванне, ища утешения, он не хотел никакой другой женщины.  

Если в чем и заключалось сейчас его распутство, то только в любви к этой женщине, не похожей ни на одну другую, которую он когда-либо знал.  

— Отец... — начал он, не зная, как продолжить.  

Но в этом не было необходимости; доводы Эдрика были убедительны. Король повернулся к Леофрику, его глаза блестели другим блеском.

— Но можно ли наставить ее на праведный путь? Можно ли доверять ей, можно ли быть уверенным, что она не станет больше нападать на Франциска или кого-то еще? На меня? Отречется ли она от языческих богов и примет ли Единого Истинного Бога как своего Господа и Спасителя?  

— Да, — подтвердил Леофрик со всей уверенностью, на какую был способен. — Я клянусь тебе, отец.  

Король вздохнул.

— Если ты ошибаешься, то вы оба понесете наказание.  

Отец никогда раньше не угрожал ему так, но это его не поколебало.

— Я понимаю.  

— Очень хорошо. А теперь иди к своей женщине и успокой ее. И мы посмотрим, можно ли сделать из нее подходящую партию.  

 

~oOo~

 

У двери стояли два стражника, те самые, что оттащили Астрид от епископа. Леофрику пришлось сказать, что это приказ короля — только тогда стражники отошли от двери и удалились.  

Посвященная во многие важные дела, стража замка давала клятву абсолютной секретности, но сплетни, особенно самые непристойные, редко оставались тайной. Леофрик знал, что весь замок, а вскоре и все королевство будет знать, что женщина-дикарка, которую он сопровождал под руку по замку и лесу, пыталась убить епископа. Не только отца он должен был убедить в том, что Астрид изменилась. Ему нужно было убедить весь мир.  

Включая саму Астрид. Она не хотела этого, но разве у нее был выбор? Она могла жить как одна из них — как член королевской семьи — или умереть как пленница. Вариантов не было.  

Стражники ушли, и Леофрик открыл дверь. Астрид сидела у огня и сразу встала, ее поза была напряженной. Она все еще была одета в одежду, которую он приказал сшить для нее, и была прекрасна, как королева воинов, в этом кожаном корсете и бриджах, выглядывающих из-под синей юбки. Она или кто-то другой смыл кровь с ее лица и обработал рану.  

Леофрик приблизился и потрогал синяк вокруг пореза. Она слегка вздрогнула, когда его пальцы коснулись опухшей кожи, в глазах застыло понимание.  

— Теперь я умру, — сказала она, как будто это просто было ее судьбой. В этих словах не было страха, только уверенность.  

— Нет, любовь моя. Ты в безопасности.  

Она нахмурилась.

— В безопасности?  

Леофрик наклонился, чтобы поцеловать ее, но Астрид дернула головой.  

— Не понимаю.  

Он закрыл глаза и попытался придумать, как все объяснить ей теми немногими словами, которыми она знала. Когда он снова взглянул на нее, Астрид все еще пристально смотрела на него, будто пыталась проникнуть в его мысли.  

— Будь со мной, Астрид. Больше не надо… — Леофрик попытался вспомнить слово, которое она произнесла днем. Ее слово. Он только догадывался о значении, но Астрид произнесла его, сжав кулак. Это означало что-то жестокое. Возмездие, подумал он. — Больше не надо hä mnd. Живи. Будь со мной.

Она покачала головой и начала говорить, но почти тут же раздраженно фыркнула, обрывая себя, и сказала:

— Взял меня. Сделал мне больно. Сделал меня… — Астрид снова замолчала, и он увидел, как работает ее разум, подбирая слова. Очевидно, их на нашлось, поэтому она просто свела руки вместе, а потом разжала кулаки, будто что-то отпустив или выбросив.  

Леофрик понял. Она говорила ему, что они сделали ее никем.  

— Нет, любовь моя. Не никем. Всем. Я люблю тебя и буду беречь. Если ты разрешишь мне.  

— В моем месте, — она резко постучала себя в грудь, — сама заботится о своей безопасности.  

Она сама заботилась о своей безопасности в своем мире.

— Я знаю. Прости меня. Пожалуйста, Астрид.  

После долгого мгновения тишины она спросила:

— Любовь?  

— Да. Любовь. — Он положил ее руку себе на грудь и накрыл обеими своими. — Любовь.  

Она кивнула.

— Любовь.  

Впервые он подумал о том, что Астрид тоже может любить его. Леофрик подхватил ее на руки. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она была готова и ждала.  

 

~oOo~

 

В ту ночь Леофрик проснулся задолго до рассвета, продрогший до костей и дрожащий. Сильный холодный ветер обдувал кровать, и он, забравшись под меха, протянул руку в поисках Астрид. Она всегда отодвигалась от него в какой-то момент ночи, обычно сворачиваясь калачиком спиной к нему, но, если он просыпался и притягивал ее к себе, она не сопротивлялась объятиям.  

Но в постели ее не было вовсе; она даже уже успела остыть. Леофрик сел, и легкий ветерок ударил ему в лицо. В эту ночь зима постучала в окна и объявила о своем приходе.

Он схватил мех и набросил его на голые плечи.  

Комната была залита ярким, прозрачным светом полной луны. Астрид стояла у одного из окон; она распахнула его настежь и стояла перед ним, обнаженная. Ее светлые волосы были распущены и при каждом порыве ветра откидывались назад. Глаза ее были закрыты, лицо обращено к ветру и луне, руки вытянуты вдоль тела, ладони подняты вверх, пальцы растопырены.  

Казалось, будто она молится ветру. Предлагает себя стихиям. Леофрик мог только сидеть и смотреть, ничего не понимающий, но зачарованный.  

В лунном свете она казалась чем-то большим, чем человек. Блестящая, бледная и дикая, как нимфа ночи. Даже ее шрамы, казалось, исчезли.  

Но в комнате было холодно, и огонь в камине потух, оставив красные угли. Закутавшись в мех, Леофрик подошел к Астрид. Ее соски превратились в камешки, а тело покрылось мурашками от холода. Он попытался завернуть ее в мех, но она отмахнулась.  

— Астрид, с тобой все в порядке?  

Она слегка повернула голову, не настолько, чтобы оглянуться на него, но достаточно, чтобы показать, что услышала.

— Одиноко. Для холода.

Волосы падали ей на лицо, но она не обращала на это внимания. Она просто снова повернулась к окну, створка его хлопнула со следующим порывом злого ветра.  

Конечно же. Ее народ был с севера. Там холоднее. Интересно, насколько? Он слышал от торговцев рассказы о зимах, длящихся большую часть года, снегах глубиной в человеческий рост и ночах, пожирающих дни. Неужели она из таких мест? Что она должна думать об этом месте, где редко выпадал снег, а зима была лишь более холодной и мягкой версией любого другого сезона?  

Тоска по дому. Она тосковала по дому. Конечно, так и было.  

Он хотел спросить ее, поговорить с ней о ее одиночестве, облегчить его, но пока думал, как сделать это, чтобы она поняла, Астрид заговорила снова.  

— Я... пленник здесь.  

Неужели она верит, что король все еще намерен бросить ее в тюрьму за нападение на епископа?

— Нет, Астрид. Больше нет.

— Ja, — возразила она. — Всегда.  

Леофрик положил руку ей на плечо и слегка потянул. Она без сопротивления повернулась к нему. Ее глаза были ясными, но печальными.

— Ты не пленница. Ты можешь приходить и уходить, когда захочешь. Куда хочешь. Со мной или в одиночку.  

— Не домой. Не ходить туда.  

— Нет. Прости. Но теперь это место может стать твоим домом. Со мной, — он притянул ее ближе. — Позволь мне сделать тебе ребенка. Мы создадим семью, и ты увидишь, что это твой дом.

Леофрик положил руку на ее плоский живот, чтобы убедиться, что она поняла.

— Пожалуйста.  

Как обычно, Астрид заставила его пролиться вне ее тела ранее ночью; она не хотела быть беременной. Но он хотел, чтобы она носила его ребенка; любые сомнения, которые его отец мог впоследствии высказать по поводу пригодности Астрид в качестве супруги, могли быть отброшены при мысли о наследнике — законном наследнике. Более того, он верил в то, что только что сказал ей: если у нее будет ребенок, она сможет пустить здесь корни. Это успокоит ее и поможет найти смысл жизни.

Кроме того, он просто хотел, чтобы она родила ему ребенка.

Но она покачала головой.

— Никакого ребенка. Пленник.

— Нет, Астрид, это не так.  

Ее улыбка была печальной и решительной.

— Ja.  

Она положила голову ему на грудь. С болью в сердце Леофрик обнял ее — и не стал возражать.

Пока.

Если она будет продолжать изучать их язык и их обычаи, если она будет принадлежать ему, и если примет их веру и они поженятся — да, возможно, даже лучше будет подождать, пока они поженятся, и только потом заводить ребенка. В любом случае, она не была готова к этому шагу. Так что, если Астрид еще не беременна, он хотя бы поможет ей подготовиться к тому, чтобы это принять.

Он поможет ей увидеть, что она дома.  

— Возвращайся в постель, любовь моя.

Он почувствовал ее кивок у себя на груди и потянулся закрыть окно, но Астрид схватила его за руку.  

— Держи. Пожалуйста.  

— Открыть?  

— Ja.  

Леофрик улыбнулся ей и убрал шелковистые светлые пряди с ее глаз.

— Ты меня согреешь?  

Улыбка, которой она одарила его, была искренней и любящей и немного успокоила его. Астрид скользнула рукой по его груди, вниз по животу и крепко обхватила его набухшую от прикосновения плоть.

— Ja. Сделать горячо.  

Он поднял ее, и она обвила ногами его талию. Мех спал с его плеч, но на кровати были и другие — и его женщина была с ним. Они сами создадут свое тепло.  

Он уложил ее и укрыл их обоих одеялом, и когда зимний ветер снова подул на них, Леофрик решил, что сделает все, чтобы Астрид почувствовала себя свободной.

Леофрик предпочитал спать, прижавшись к ней всем телом, но Астрид редко спала с кем-то так близко. Более того, после черного места — он называл его Черными Стенами, и это было уместно, но она никогда не думала о нем иначе, как о черном месте, — она не могла засыпать, если чувствовала себя несвободной.

Поэтому в те ночи, когда он спал с ней — а это было почти всегда, теперь, когда у нее была комната в гостевых покоях, ближе к его собственной, — Астрид лежала, пока он не засыпал, в его объятьях, а затем высвобождалась и легко засыпала сама.

Часто в предрассветные часы Леофрик снова находил ее и обнимал, и она позволяла ему снова притянуть себя ближе, даже если это означало, что сон для нее закончился.

В прежней жизни, когда она была Девой-защитницей, ей и в голову не пришло бы уделять мужчине такое внимание. Теперь же ей и в голову не приходило отказать Леофрику.

Неужели любовь всегда так сильно меняет человека? Или она уже изменилась там, в черном месте, и просто полюбила мужчину, который ее спас? Она никогда раньше не чувствовала любви и понимала это чувство меньше, чем мир, в котором теперь приходилось жить. И то и другое, казалось, управляло ею так, что Астрид не могла этого понять.

Леофрик часто говорил о ее безопасности — что она в безопасности, что он будет охранять ее, что он поклялся в этом своей собственной жизнью — как будто это был его долг. Он спас ее, так что, конечно, он всегда будет думать о долге. В этом мире Леофрик был в своем праве. В этом мире Астрид не могла спасти себя. Без топора или щита, без друзей, без статуса она была в безопасности только до тех пор, пока он был рядом, чтобы защитить ее.

Она любила его, но ненавидела это.

И она ненавидела это место.

Пришла зима, а вместе с ней — холодные северные ветры и одиночество, от которого мерзло ее сердце. Астрид никогда раньше не знала ничего подобного. Даже в черном месте она не скучала по дому так сильно. Тогда она надеялась, что когда-нибудь снова увидит Гетланд. Теперь она знала, что не вернется туда никогда.

Снега здесь не было. Никакого белого покрывала, накрывающего мир в сверкающей, чистой тишине. Никакого уютного костра в яме длинного дома, где люди собирались вместе, чтобы согреться весельем, медом, мясом и смехом. Здесь люди прятались в своих бесцветных одеждах от туманного дождя и уныния, кое-как проживали лень, а затем запирались от других людей на ночь.

Будучи в отряде ярла, Астрид восхищалась густой листвой и буйством разнообразной зелени. Она считала этот мир красивым. Но все эти цвета исчезли, когда подули северные ветры.

Зима дома была ослепительно белой и голубой, а ночное небо часто танцевало дикими красками. Здесь зима была просто серой. Серой, промозглой и мертвой.

Размышляя об этом в постели и наблюдая за безразличным рассветом, пробивающимся в окна, Астрид вздохнула.

Это был мир, в котором она жила сейчас, и если она хочет жить здесь и дальше, то должна научиться делать это здесь. В этом мире не было места для Дев-защитниц, поэтому ей придется стать кем-то другим. Найти новую силу.

Леофрик хотел жениться на ней. Он хотел сделать ее беременной и возложить на ее голову корону. Для него это был ответ на все.

Он был разочарован, когда пришла ее кровь, что значило, что его семя не пустило корни в ту первую ночь. Астрид почувствовала облегчение. Она не могла придумать более явного свидетельства тому, что потеряла себя, чем рождение ребенка. За все годы, что она была Девой-защитницей, она ни разу не подумала о том, чтобы завести ребенка. Это было для нее самой ясной истиной: нельзя быть одновременно и защитницей, и матерью.

Бренна Око Бога была и тем и другим, или, по крайней мере, пыталась быть и тем и другим. Может, если бы она совершала набеги каждый год, а не сидела дома с детьми, может, если бы они с Вали не защищали друг друга, как родители своих детей, они оказались бы способны дать отпор войску отца Леофрика.

Дева-защитница путешествовала по миру. Мать была привязана к очагу. Женщина, которая пыталась быть и тем, и другим, раскалывалась надвое.

Но здесь Астрид не могла быть Девой-защитницей. Должна ли она тогда стать матерью? У нее нет выбора, а значит, она все-таки пленница? И ей предстоит жить в мире, где женщины считались рабынями и племенными кобылами.

Нет, это была такая же тюрьма. Но другого выхода действительно не было — либо она выйдет замуж за Леофрика, либо умрет.

Знает ли она, как показать ребенку свою любовь? Или нежность? Или она станет такой же матерью, как ее собственная?

Астрид посмотрела на сильную руку, лежащую у нее на животе. У Леофрика были такие хорошие руки. Не мягкие руки того, кто не знал ни работы, ни борьбы. Руки воина. Покрытые шрамами, грубые и большие. Красивые руки, они касались ее с такой любовью и нежностью, какой она никогда прежде не испытывала.

Леофрик точно знал, как быть любящим и нежным отцом. Возможно, она могла бы научиться у него, как училась всему остальному в этом мире.

Возможно, он мог бы показать ей, как полюбить эту новую жизнь.

Теплая и расслабленная под мехом и в объятиях Леофрика, Астрид повернулась к нему лицом. Он пошевелился и вздохнул, но не проснулся, и она положила голову ему под подбородок, чувствуя, как темные волосы на его груди щекочут ее щеку.

Сердце его отбивало сильный, ровный ритм. Устойчивый. Ясный. Леофрик и был таким. Казалось, он всегда знает, что делает, и действует, не подвергая сомнению свой выбор. Она была такой же в своем собственном мире.

Он выбрал ее и не колебался. Он понимал ее; даже когда между ними не было слов, он, казалось, понимал. Он дал ей то, в чем она нуждалась. Он спас ее, исцелил и полюбил. Теперь он хотел подарить ей корону.

Если бы только она могла это все принять! Как женщина своего народа.

Народа, который покинул ее здесь.

Астрид вознесла молитву Скади, богине силы и зимы, подарившей Одину много детей: Скади, прошу тебя. Покажи мне мою силу. Позволь мне увидеть мой путь в этом месте.

Она поцеловала сильную грудь Леофрика, позволив своему языку пробежаться по волосам, пока не нашла его сосок. Ее рука скользнула вниз, по его бедру, по животу, и одновременно Астрид втянула его сосок в рот и провела по нему языком.

Леофрик вздрогнул и напрягся, а когда она завладела его плотью, он уже был тверд. Его рука поднялась и сжала ее затылок, крепко держа ее, пальцы вцепились в ее волосы.

— Астрид, — простонал он, выговорил ее имя в ее губы.

Его рука в ее волосах сжалась в кулак, и он потянул выше, притягивая ее голову к своей. Пока она ласкала его плоть, проводя сжатым кулаком по всей ее длине, он завладел ее ртом.

До Леофрика Астрид была равнодушна к поцелуям. Она обнаружила, что большинство мужчин были ужасны в этом, засовывая толстые языки далеко в рот, оставляя слюни по всему лицу. Поцелуй мужчины был способом привлечь его внимание и сигнализировать о ее намерениях, не более. Редко она по-настоящему наслаждалась мужскими губами на ее собственных губах.

Совсем другое дело — мужские губы на другой части ее тела. Таким образом она находила достаточно удовольствия.

То ли из-за чувств к Леофрику, то ли из-за того, что он был более ловок в этом деле, но его поцелуи вызывали в Астрид самые разные ощущения. Он мог довести ее до жаркой безумной потребности просто касанием губ к губам, бороды к коже, языка — к языку.

И то, как он обнимал ее, когда целовал. Это было присвоение, обладание, и все же ничто в ней не хотело сопротивляться этому. Временами их тела так переплетались, что Астрид казалось, что она может вплести его в себя.

Он с рычанием оторвался от ее губ и перекатился на спину, увлекая ее за собой.

— Сядь на меня, любовь моя. Покажи, чего хочешь ты.

Она так и сделала. Откинув меха, чтобы почувствовать прохладу воздуха, Астрид оседлала Леофрика и устроилась на его горячей, возбужденной плоти, со стоном откинувшись назад, когда он наполнил ее. Он ответил своим грубым от желания стоном, и его руки сжались на ее бедрах.

Сначала Астрид двигалась медленно, наслаждаясь тем, как он скользит по ее гладким стенкам. Приподнявшись, она позволила остаться в себе только кончику его плоти, а потом медленно села, напрягая ноги, чтобы почувствовать его целиком, каждую вену, каждый дюйм, полностью. Снова и снова она двигалась в этой решительной манере, слегка изгибая бедра, когда плоть скользила внутрь и обратно. Расплавленный жар начал плавить ее суставы и скапливаться в животе, и все же Астрид двигалась медленно, и каждое восклицание болезненного желания Леофрика только помогало ей удержать темп.

А потом жидкий огонь наполнил ее настолько, что она не могла больше думать ни о чем, кроме собственной похоти, и Астрид начала двигаться с большей скоростью, с большей силой. Она наклонилась вперед и вцепилась руками в его грудь, вгоняя его в себя все сильнее и сильнее, чувствуя, как похоть пульсирует в цветке болезненного огня, разрывающегося в ее естестве. А потом Леофрик обхватил руками ее груди и ущипнул за соски, и она упала в блаженство, мгновенно, задыхаясь от изумления от такого внезапного экстаза.

Когда она снова смогла думать и видеть, то увидела под собой Леофрика, его лицо исказилось от сдерживаемой похоти. Он удерживался, сдерживал себя, чтобы она могла прийти в чувство и отстраниться, пока он не пролил свое семя.

И Астрид сделала выбор. Она не позволила себе больше раздумывать. Она видела его перед собой — и решение было принято.

— Давай, Леофрик.

Его глаза широко распахнулись, хоть на лбу и осталась крошечная морщинка.

Она наклонилась вперед и снова начала двигаться на нем, и, целуя его, прошептала:

— Давай.

Но он все еще не решался, и она снова повторила:

 — Давай. Дай мне.

Наконец убедившись, что она понимает, чего просит, Леофрик обхватил ее руками, поменял их обоих местами и вошел в нее с дикой страстью. Он кончил быстро, с ревом полного экстаза и удовлетворения, и Астрид почти почувствовала, как его семя наполняет ее.

Что значит для нее родить его ребенка? Кем она станет?

Когда он в изнеможении упал на нее, она отогнала эти мысли и крепко прижала его к себе. Этот новый мир требовал нового «я». Она должна найти свой путь и найти в себе силы.

Когда Леофрик отдышался, он притянул ее к себе и поднял, усадив к себе ее на колени. Глядя ей в глаза, он убрал волосы с ее лица, а затем просто посмотрел на нее.

В его глазах было столько эмоций — любви, облегчения и надежды, — что она почти увидела свой путь в их свете.

 

~oOo~

 

Астрид склонила голову набок, разглядывая маленькую хижину с соломенной крышей. Она напомнила ей дома в маленьких деревушках в Меркурии, где жили крестьяне, и крестьянские дома в Эстландии. Но эта хижина находилась глубоко в лесу, стояла одиноко, и вокруг не было ни возделанной земли, ни животных.

— Это место, это что?

Леофрик соскочил со своего пегого коня и улыбнулся ей.

— Уединение.

Она не знала этого слова.

— Что это?

— Мы будем здесь одни.

Он взял под уздцы ее лошадь, небольшую гнедую кобылу, которую он называл палфри (прим. — в то время так назывались дамские верховые лошади), и протянул руку. Она проигнорировала его и спешилась. Он всегда протягивал ей руку, чтобы помочь слезть с лошади, но она всегда игнорировала его и справлялась сама. Астрид пришлось научиться грациозно спешиваться с кучей юбок, завивающихся вокруг ног — теперь у нее был целый гардероб платьев с разрезными юбками и кожаными бриджами, чтобы носить их под юбками, — но сейчас она справлялась с этим легко.

Она поправила отороченную мехом накидку, которую носила, чтобы спрятаться от того, что здесь называли холодом. Но здесь не знали настоящего холода.

— Это дом?

— Охотничий домик. Место, где будет тепло и сухо, и мы будем далеко от замка. Ни слуг, ни охраны, никого, кроме нас. Иди и осмотрись, пока я поставлю лошадей.

Сбоку от хижины, в глубине рощицы, стояло небольшое строение. Леофрик оставил Астрид у дверей хижины и повел лошадей в небольшую конюшню.

Она схватилась за железный засов и открыла дверь. Дверь скрипнула на жестких петлях; казалось, в этой хижине давно никто не бывал.

Внутри эта догадка стала более очевидной. Легкая пелена пыли покрывала все вокруг, и в воздухе чувствовался сырой запах места, слишком долго остававшегося без жизни. Но рядом с большим каменным камином была приготовлена поленница, и когда Астрид сняла покрывала с мебели, то обнаружила, что она удобная и прочная. Перед камином стояли четыре глубоких кресла, в дальнем углу — кровать, а у двери — массивный стол и четыре стула. На стене и на потолке над столом висели разнообразные кухонные принадлежности.

В отличие от замка с его позолотой и парчой, обстановка этой хижины была более скромной и более приятной для Астрид.

Она открыла окна и впустила свет и воздух. Терпимость Леофрика к холоду была совсем не такой, как у нее, поэтому она знала, что скоро будет жарко, и он захочет закрыть окна, но сейчас она улыбалась, глядя, как пылинки танцуют в солнечных лучах, бегущих по грубому дощатому полу.

Дверь со скрипом отворилась, и вошел Леофрик с сияющим от самодовольства лицом. Он поставил на стол корзины с вином, хлебом и сыром, а потом подошел к ней и обнял.

— Ты осмотрелась?

Она повертела головой туда-сюда и увидела, казалось, все, что могла.

— Ja. Еще?

Он вздернул брови и отпустил ее. У одной стены стоял большой сундук из тяжелого темного дерева. Она приняла его за какое-то хранилище, возможно, там лежало постельное белье. Леофрик подошел к нему и открыл, затем потянулся в ее глубину. Со своего места Астрид могла видеть только еще больше темного дерева.

Леофрик поднялся — и в его руках она увидела два ненатянутых изогнутых лука и два колчана, полных аккуратно оперенных стрел.

Он развернулся к ней на каблуках, с широкой улыбкой, нелепо самодовольной.

— Если ты хочешь мяса сегодня вечером, нам придется поохотиться. Ты умеешь стрелять?

Не каждое сказанное им слово было ей знакомо, но за эти месяцы Астрид научилась заполнять пробелы и возвращаться от понимания контекста к пониманию самих слов. Он спрашивал, умеет ли она стрелять, и говорил, что сегодня они охотятся. Все ее тело начало вибрировать. Астрид приблизилась и дрожащей рукой взялась за один из луков.

Это был первый раз, когда она держала оружие с того дня, как убила стражника и украла его копье.

— Астрид? Если ты не умеешь, я научу тебя

Заглянув в сундук, она увидела моток веревки из кишок и корзину с инструментами и всем необходимым. Она собрала все это и подошла к столу, села, сняла кожаные перчатки и принялась натягивать тетиву.

Она покажет ему, как хорошо умеет стрелять.

С неугасаемой улыбкой на лице Леофрик присоединился к ней и стал готовить к охоте свой собственный лук.

 

~oOo~

 

Ее плащ был сшит из темно-красной шерсти, но платье было темно-зеленым и служило хорошей маскировкой, поэтому она оставила плащ и пошла в лес так. Леофрик протестовал, говорил, что ей будет холодно, но Астрид только покачала головой и пристегнула колчан к спине.

Лук. Не ее боевое оружие, но то, которым она пользовалась всю свою жизнь, даже до того, как взяла в руки щит. С тех пор прошло уже несколько месяцев, и ее тело дрожало от возбуждения, а руки тряслись.

Она сделала пробный выстрел, прицелившись в сучок на дереве примерно в сотне шагов. Стрела с глухим стуком попала точно в цель, и Леофрик удивленно поднял брови.

— Может быть, я подожду здесь и разожгу очаг, а ты принесешь нам еду.

Чувствуя, как счастье вот-вот прорвется сквозь ее кожу, Астрид наклонила голову и улыбнулась.

— Если пожелаешь.

— Пощады! — он рассмеялся и заключил ее в объятия. — Моя воительница стала застенчивой. Нет, любовь моя. Я бы не упустил случая увидеть, как ты свалишь огромного рогача сердитым взглядом и одной стрелой.

Она не знала, что значит «застенчивой» или что такое «рогач», но это не имело значения.

 

~oOo~

 

В тот вечер, после ужина, состоявшего из вина, хлеба, сыра и жаркого из подстреленного ею оленя, — и Леофрик даже не пытался стрелять, за что получил от нее тычок в плечи, — они лежали, обнявшись, на полу перед очагом, голые, задыхающиеся и греющиеся в лучах, более теплых, чем сам огонь.

Леофрик вытащил все меха и подушки из другого сундука, а также подушки из кресел и устроил для них уютное гнездышко. Теперь Астрид откинулась на его грудь, прижимая его руку к своей груди. Свободной рукой он лениво водил по ее распущенным волосам.

— Адвент (прим. — название предрождественского периода, принятое в среде христиан Католической церкви и некоторых протестантских деноминаций) начинается уже в это воскресенье, — пробормотал он и поцеловал ее в макушку.

Она посмотрела на него.

— Что это?

— Это священное время подготовки. Время поста перед празднованием Рождества Христова.

— Пост?

— Мы мало едим и не собираемся на пиры. Я не смогу быть с тобой по ночам. Мой отец часто делает вид, что не замечает нас, но он не позволит мне игнорировать этот обычай.

Король. Хотя она все еще ненавидела его и не доверяла, Астрид понимала его силу и свою необходимость, и поэтому училась терпеть его в тех редких случаях, когда Леофрик говорил, что она должна, и оказывать ему знаки уважения, хотя у нее не было к нему никаких чувств.

Они, в свою очередь, научились держать епископа подальше от нее. С этим мужчиной она не станет любезничать. Об этом человеке она не хотела думать до того дня, когда сможет убить его. Но Леофрик заговорил о своем боге, и вместе с ним в ее сознании появился епископ. Она закрыла глаза и отогнала этот образ.

Леофрик подарил ей этот прекрасный день и ночь, потому что у него были плохие новости. Астрид сосредоточилась на этом, понимая, что будет совсем одна, пока Леофрик будет стоять на коленях и молиться своему богу.

Вздохнув, она снова обратила внимание на огонь.

— Твой бог не очень-то любит жизнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Он хочет, чтобы ты всегда стыдился и нуждался в чем-то.

Долгое мгновение он молчал, глубоко дыша и проводя пальцами по ее волосам.

— Может, и так. А каковы ваши боги?

Он никогда не спрашивал об этом раньше, и этот вопрос вызвал у нее укол одиночества. Это было его время адвента, но в ее мире почти наступило солнцестояние, и значит, настал jul. Это было время веселья и надежды, знак того, что самая темная часть зимы подходит к концу и солнце скоро вернется.

— Наши боги... мы не убиваем их и не вешаем на дереве. Они живут. Они дерутся и... пир... пируют? — она оглянулась, и он кивнул. — Пируют и... knulla.

Не зная этого слова на его языке, Астрид шлепнула ладонью между ног и с ворчанием толкнула бедрами, и Леофрик усмехнулся, понимая.

— Они любят и ненавидят, — продолжала Астрид. — Решают, когда будет война, а когда мир. Они живут.

— Чем же они тогда отличаются от нас?

Она подумала об этом, а затем пожала плечами, найдя простой ответ.

— Они лучше.

Он снова замолчал, а потом крепко обнял ее и притянул к себе.

— Возможно, так и есть.

 

~oOo~

 

Люди Леофрика тоже праздновали что-то вроде jul. В конце поста, ближе к солнцестоянию, они пировали, празднуя рождение сына своего бога, который также был их богом. Тот же самый бог, чей сын висел голый и истекающий кровью на крестах.

Астрид находила это странным и извращенным, но ее собственные боги тоже делали необъяснимые вещи, поэтому она отбросила это как странные дела странного бога.

Казалось, все, кто не был занят работой — как она — всегда были заняты молитвой и покаянием во время этого адвента, поэтому она видела Леофрика только несколько раз в день, и редко кого-либо еще, кроме Эльфледы, которая взяла за правило навещать ее каждый день. В новой комнате, расположенной выше в замке, Астрид была с другими слугами, и Эльфледа приходила как гостья, которая могла сидеть и разговаривать с ними.

Она привыкла выезжать в лес одна, верхом на гнедой кобыле. Леофрик сказал, что хотел бы, чтобы она не ходила одна, но он не пошел с ней, и она поехала сама. Он дал ей кинжал, чтобы она держала его на поясе, для безопасности, и это было первое оружие, которое она могла назвать своим в этом месте.

Астрид с нетерпением ждала праздника и окончания этого дурацкого поста, когда все они по нескольку дней в неделю обходились без еды, хотя кладовые замка были переполнены. Астрид тоже должна была поститься, хотя бы потому, что в эти дни не готовили ни еды, ни питья.

Несмотря на недели голодания в черном месте или, возможно, из-за них, пост сказывался на ней, и иногда по утрам она чувствовала себя почти такой же слабой, как в темноте. Шли недели, и Астрид злилась, что слишком устала, чтобы ехать верхом, и потому просто бродила по залам замка, пока не уставала и не ложилась спать.

К утру праздника, когда ее разбудил Леофрик, скользнувший к ней в постель обнаженным, Астрид была грустна, измучена и больна.

Он притянул ее к себе и поцеловал в макушку.

— Эльфледа сказала мне, что ты плохо себя чувствуешь.

Она зашевелилась в его объятиях, пытаясь стянуть просторную ночную рубашку — и скрыть потрясшие ее саму слезы, выступившие на глазах, когда он обнял ее. Неужели она настолько слаба, что одно его присутствие вызывает у нее слезы?

— Просто устала. Слишком много дней без еды.

Однако мысль о еде не слишком ее привлекала. Астрид вздрогнула. Слюна заполнила ее рот, и она проглотила ее, чувствуя себя странно.

Он усмехнулся и крепче сжал ее.

— Мне очень жаль.

В его голосе не было сожаления, и она фыркнула.

— Астрид, Эльфледа сказала мне, что у тебя не было крови во время поста.

Она пришла из мира, где уединения было мало, где люди ели, пили, спали, занимались любовью на глазах друг у друга. Но никогда еще никто не был так глубоко вовлечен в ее личные дела. Другие люди знали о работе ее тела столько же, сколько и она. Это было так странно — люди, которые укрывали себя с головы до ног и притворялись, что у них вообще нет гениталий или нужды, так свободно делились подобным.

Очевидно, слуги знали ее тело лучше, чем она сама, потому что в последнее время Астрид не думала о своей крови. С тех пор как Леофрик начал оставлять в ней свое семя, она была у нее дважды, и Астрид позволила себе не думать об этом. И теперь вопрос снова возник в ее голове.

Она беременна?

Ее мать была целительницей, но не повитухой, и в любом случае, у Астрид не было с ней такой близости. Как у женщины, у нее не было интереса искать познаний о таких вещах. Она видела роды, и они были кровавыми и полными криков. Но она мало что знала о том, что происходило раньше, за исключением того, что кровь женщины останавливалась, когда ребенок был внутри — и, казалось, выходила вместе с ним.

Ее рот снова наполнился слюной, и она вырвалась из рук Леофрика. Комната закружилась, Астрид рванулась к ночному горшку и опорожнила в него желудок. Вчерашний день был голодным, так что ее вырвало одной слюной.

Леофрик стоял позади нее, склонившись над ней, поглаживая ее спину, откинув ее волосы назад и удерживая их.

— Любовь моя, любовь моя, любовь моя, — бормотал он, осыпая поцелуями ее плечи и шею. — Любовь моя.

Она была беременна. Она станет матерью и никогда больше не будет Девой-защитницей.

Когда эта правда окончательно утвердилась в ее сердце, слезы, которые она едва удержала ранее, снова хлынули из глаз. Астрид уронила горшок, положила голову на кровать и заплакала.

 

~oOo~

 

Позже в тот же день, когда Астрид почувствовала себя лучше и взяла себя в руки, она впервые вошла в большой зал. Он очень отличался от больших залов Гетланда, Карлсы или любого другого дома, это не было длинным уютным зданием, заполненным людьми и животными. Зал был даже просторнее, чем зал в эстландском замке, и казался ей холодным и суровым, несмотря на огромные костры и гирлянды темной зелени, длинные столы, заваленные яствами и окруженные красивыми людьми в красивых одеждах.

Под руку с Леофриком, одетая в новое платье из тяжелого рубиново-красного шелка, без кожаного корсета, но все же с бриджами и сапогами, скрытыми под ним, она держала спину прямо и голову — высоко поднятой. Целая армия богато одетых мужчин и женщин стояла и смотрела, как она идет через зал к его более высокой части, похожей на помост, где был приготовлен меньший и гораздо более величественный стол. Она стоял лицом к остальной части зала.

Астрид видела, что многие из этих людей шепчутся и стараются это скрыть. Она знала, что была источником непристойных сплетен — диким существом, которое присвоил и которого приручил сын короля. Она была чужда всем их обычаям — дикарь, зверь, монстр, которого пытали в темнице, а теперь он был одет в шелка и рубины и шел к королевскому столу под руку с принцем.

Теперь она хорошо владела языком и с каждым днем все лучше. Она знала достаточно слов, чтобы понять сказанное. Поэтому она улыбнулась, когда Леофрик подвел ее к стулу, и принялась искать лица тех, чье осуждение не было так хорошо скрыто. Она постаралась встретиться с ними взглядом и удержать его. Все отвели глаза.

Заиграла музыка — струны, без ритма и мелодии, переливы, которые звучали для нее как плач кошек.

У стола уже стояли Эдрик, друг Леофрика Дунстан и его молодая жена Уинифред. Астрид нравился Эдрик, и он, казалось, принял ее. Он терпеливо беседовал с ней и помогал ее обучению.

Она несколько раз встречалась с другом Леофрика и его женой, но не знала их хорошо. Дунстан произвел на нее хорошее впечатление — он был красив и обладал хорошим чувством юмора. Его жена всегда молчала. Как и многие богатые женщины здесь, она, казалось, умела только носить одежду.

Астрид не очень хорошо умела носить одежду. Лиф платья совсем не позволял дышать, а руки были почти привязаны к бокам. И голова у нее от всех этих булавок чесалась.

Эльфледа настояла на том, чтобы вплести ей в волосы темные листья и рубины. Астрид подумала, что это глупо, и уступила только потому, что ее новая подруга казалась очень настойчивой, но теперь увидела, что все женщины были одеты и украшены так же.

У стола стоял епископ. Леофрик подготовил ее к встрече с ним, настояв на том, что в этот день необходимо и его присутствие. Поэтому Астрид решила, что будет держаться на другом конце стола и не вонзит свой кинжал ему в глаз на их пиру, перед людьми короля. Но она не станет терпеть его.

Астрид пристально смотрела на священника, пока он не отвел взгляд.

Музыка изменилась, стала более торжественной, и в комнату вошел отец Леофрика, одетый в замысловатый камзол поверх бриджей и дублета, с высокой короной на голове. Леофрик и Эдрик тоже носили короны, но, хотя и были одеты элегантно, плащи из золотых нитей и пятнистого белого меха не носили.

По всему залу женщины и мужчины преклонили колени. Даже Леофрик и Эдрик. Леофрик легонько потянул ее за рукав, и Астрид попыталась сделать то, что должна.

Эльфледа пыталась научить ее этому реверансу, но это оказалось сложнее, чем она думала. От мужчин требовалось лишь опуститься на одно колено. Это она могла бы сделать — не по своей воле, но, по крайней мере, с некоторой грацией. Но женщин заставляли крутить ногами и чуть ли не сидеть на них.

Это было выше ее сил, она пошатнулась и упала бы, если бы не поддерживающая рука Леофрика.

Король заговорил, приветствуя всех за трапезой, а епископ, одетый в золото, почти такой же величественный, как и король, заговорил об их боге. Затем, наконец, король сел, и все остальные тоже.

У этих людей было так много способов показывать превосходство над всеми кроме мертвого, но не мертвого, сына и его собственного отца, висящего на кресте. Все искали, перед кем бы унизиться.

Она никогда не поймет.

Когда подали еду, живот Астрид скрутило от запаха мяса, и она положила на него руку, будто могла успокоить.

Леофрик сразу это заметил и положил свою руку поверх ее руки, лежавшей на столе. Он ничего не сказал, только поглядел на нее. Астрид нашла в себе силы улыбнуться; ей не хотелось сейчас думать о том, что происходило внутри, только не когда она была в жестком платье, а на нее смотрело столько народу.

— Ты в порядке, дитя?

Голос принадлежал королю, и Леофрик повернул голову так быстро, что волосы его взметнулись. Астрид наклонила голову, чтобы посмотреть на короля. Он никогда еще не обращался к ней так.

— Ja. — Она вспомнила, чему ее учили, и добавила: — Ваше Величество.

В этот момент служанка положила ей на тарелку какое-то темное мясо и полила его соусом, и Астрид стало совсем нехорошо. Она вцепилась в стол и заставила свои органы вернуться на свои места.

Когда ей это удалось, она снова посмотрела на короля.

— Хорошо, сир.

Король улыбнулся. Он никогда раньше не улыбался ей. Он перевел взгляд на Леофрика. Астрид не могла видеть, что произошло между ними, но улыбка короля стала шире, и он снова обратил свое внимание на нее и вежливо кивнул.

Она поняла, что он только что все узнал.

Леофрик повернулся к ней, сияя, и на глазах у всех в зале поднял ее руку и поцеловал.

Похоже, она дала им всем то, что они хотели. Все были счастливы.

Если бы только она могла найти способ тоже почувствовать это счастье.

— Ребенок растет, ваша светлость, — Эльфледа протянула руку, словно собираясь погладить Леофрика по плечу, но вспомнила о разнице в их статусе и передумала. — Скоро она уже не будет так больна, а потом и вовсе поправится. Когда она почувствует, что в ней зашевелилась жизнь, она изменится. Вот увидите.

Леофрик печально вздохнул, глядя на дверь, которую только что закрыл. За ней осталась женщина, которую он любил с такой силой и глубиной, что иногда это пугало его. Внутри нее рос его ребенок, и вот уже несколько недель он заставлял ее страдать.

И она была так несчастна.

Он точно знал почему. Он бы все равно узнал, он понимал свою женщину, но Астрид была не из тех, кто кривит душой. Она была совершенно откровенна: она хотела быть той, кем была в своем мире. Она не знала, как быть кем-то в его мире. Она не знала, как быть матерью.

Она хотела быть воином. И она никогда не хотела детей.

Единственными женщинами, которых Леофрик знал и которые, казалось, не хотели иметь детей, были девки для утех, но у многих из них все же были дети. Он считал, что это заложено в женскую натуру: с грудью и чревом приходит желание питать жизнь.

Но даже если бы это не было естественным желанием, рождение детей вообще не было чем-то, что можно было выбирать, особенно в его положении. Королевские сыновья производили наследников. Это было целью их брачных союзов — наследники и альянсы.

Но ее мир был другим. В ее мире, казалось, женщины могли идти своим путем, как мужчины, и делать все, что хотели. Когда-то казалось ужасающе жестоким, что существует мир, где мужчины подвергают своих женщин такому риску, дают им в руки мечи и позволяют им стоять рядом с ними и сражаться.

Но теперь он знал Астрид, и такого сильного волевого воина было еще поискать.

Он одел бы ее в доспехи и дал бы ей меч, если бы мог. Но в его мире женщины не сражались. В его мире… который теперь был и всегда будет ее миром. Женщины здесь были матерями и супругами. Она была его избранницей, и она будет матерью его детей. Другого выбора просто не было.

Обессиленная женщина все еще лежала в постели за закрытой дверью, но если она проведет эти долгие месяцы в болезни, от нее может ничего не остаться, ни как от матери, ни как от воина, ни как от женщины, которую он любил.

— Я молюсь, чтобы ты оказалась права, Эльфледа.

— Вот увидите, ваша светлость. Вот увидите.

 

~оОо~

 

Король отложил свиток и кивнул на стул перед столом. Когда Леофрик уселся напротив, его отец заговорил:

— Ты клялся, что сможешь сделать ее одной из нас, Леофрик.

Леофрик точно знал, что у отца на уме, когда получил приказ явиться в покои, но осознание ненамного облегчало разговор.

— И я это сделаю. Я уже сделал. Она носит моего ребенка. Она обедала за королевским столом и в общем зале, и вела себя хорошо. Она знает наш язык и наши обычаи. Она сильно изменилась за эти месяцы.

— И все же она остается не спасенной. Она скоро располнеет от твоего ребенка, но ты не женился на ней. Даже крещения она не приняла. Вокруг вас и так много скандала. Сделай ее своей женой.

Астрид не соглашалась креститься, и они не могли пожениться, пока она не согласится. Он не мог жениться на язычнице. Но она не отказывалась от своих богов, а бог, которого представлял отец Франциск, был ей абсолютно противен. Она никогда не позволит епископу прикоснуться к ней — еще одно препятствие в вопросе о браке, если они смогут преодолеть препятствие крещения.

Леофрику не удалось найти аргумента, который мог бы убедить ее. По правде говоря, он был согласен с Астрид больше, чем признавал. Так и было: отец Франциск был отвратительным слугой своего бога и не внушал доверия.

Когда Леофрик не ответил, король продолжил:

— Ты обещал мне идейную победу над ее народом. Победу для Господа Бога нашего. Она должна быть крещена. Должна стать твоей женой. Приведи в этот род наследника, которого он не имеет, Леофрик. Я дал тебе свое одобрение и дал возможность действовать так, как ты хотел. Но время похоти и распущенности прошло. Сделай ее одной из нас.

— А если я не смогу?

— Она не первая женщина, которой придется лить у алтаря слезы и стоять на коленях без ее на то воли. Но если ты не сможешь заставить ее, ты забудешь о ней. Мы найдем тебе подходящую жену, а твою любовницу и бастарда отошлем подальше от двора.

Леофрик откинулся на спинку стула, разинув рот. В течение нескольких мгновений, пока до него дошел смысл слов отца, он мог только моргать.

— Я полагал, что ты не настолько безразличен к Астрид.

— Я не безразличен. Она прелестна, и я вижу, как она изменилась с тех пор, как я впервые увидел ее. Я восхищаюсь силой ее воли, — он улыбнулся. — Я думаю, Дреда была бы очарована ею.

Леофрик тоже улыбнулся, подумав о сестре.

— Она бы была. Она хотела стать пиратом.

Король грустно усмехнулся и вздохнул.

— Я признаю свою собственную вину в том, как с ней обращались. Из-за горя и неверных советов я забыл лицо бога.

Это было почти осуждение Франциска, и Леофрик тут же ухватился за него.

— Если бы Бог не был так тесно связан с епископом в ее сознании, я мог бы убедить ее, отец. Она презирает Франциска. Она помнит, что он наблюдал за всем, что с ней делали. Она помнит, как он улыбался и... — Леофрик замолчал, зная, что отец не поблагодарит его за то, что он облек в слова ужас Черных Стен.

Но Астрид подробно рассказала о своем отвращении к епископу, и его отцу нужно было знать.

— Он улыбался, тяжело дышал и трогал себя, отец. Вот что она видела, когда ее насиловали и пытали почти до смерти. То, что с ней сделали в Черных Стенах, возбуждало Франциска. Так, как не должно возбуждать священника и слугу Бога.

 Лицо короля потемнело, желваки задергались от напряжения. Леофрик ждал, пока отец обретет самообладание.

— И я поверю обвинениям язычницы в адрес епископа этого королевства, человека, который много раз служил за святым престолом?

Леофрик ничего не ответил. Он просто выдержал взгляд отца и позволил этой выдержке быть достаточным ответом. Король хорошо знал Франциска. Епископ выдавал себя. Даже Леофрик, который проводил с Франциском не так много времени, видел это. Епископ Меркурии был человеком многих пороков, многих грехов.

Наконец король вздохнул.

— И что же я могу сделать?

Отец небесный уже дал им ответ, и Леофрик принял его с покорностью.

— Отправьте его в Рим, ваше Величество. В паломничество. Весна уже близко. Его не будет несколько месяцев. — Идея расцвела в его голове. — Может, он и не вернется. Может быть, его Святейшество оставит своего друга Франциска поблизости и назначит нового епископа. Если вы попросите.

Астрид хотела убить Франциска и считала это своим планом, но такой поступок закончился бы и ее смертью, независимо от того, была бы она замужем или нет. Выдворение Франциска из Меркурии решило множество проблем, и его отец тоже это знал.

— Франциск много лет был моим ближайшим советником, — задумчиво произнес отец.

— Да. И он культивировал власть все эти годы. Укреплял силу за пределами замка. Силу, которой он злоупотребляет. Отец, когда-то он был хорошим человеком, но теперь уже нет. — Леофрик знал: король не признавал недостатков того, кому доверял больше всего, но все же решил рискнуть. — Может быть, Рим вернет ему его добродетельность.

Король размышлял долго.

 — Астрид откажется от своего сопротивления и присоединится к Вере, если епископ покинет нас?

Леофрик совсем не был в этом уверен. Для этого ей все еще требовалось отказаться от своих богов, и она цеплялась за них, как за спасательный круг. И, конечно, так оно и было. Мало того, что ее вера в них была последним, что она все еще хранила в себе, но они были ее богами. При всем скептицизме Леофрика по отношению к таким людям, как Франциск, и при всех его собственных грехах, он не мог себе представить, что откажется от веры в Господа.

— Да, откажется, — заверил он отца.

 

~оОо~

 

Когда он вернулся, Астрид спала. В последнее время она спала большую часть каждого дня. Взволнованный и расстроенный, Леофрик поцеловал ее в лоб и оставил отдыхать.

Но ему покой пока был недоступен. Он не мог решить, решил ли он свою дилемму с отцом или только усугубил ее. И он отправился на поиски Дунстана. Ему хотелось прокатиться верхом и поговорить со своим другом.

Зима, более чем обычно полная серых туманов и проливных дождей, отступила, оставив после себя взъерошенный, но яркий мир. На деревьях появились нежные молодые листья, и сквозь них уже пробивалось водянистое солнце. Это был хороший день для долгой поездки.

Ни один из двоих мужчин не был особенно разговорчив в этот день, поэтому они ехали почти молча, сосредоточившись вместо этого на том, чтобы пустить лошадей быстрым ходом — не шагом, но и не бегом. Как всегда, когда он был верхом, напряжение начало покидать Леофрика, и тело сосредоточилось на том, чтобы найти с конем единый ритм.

Они уехали далеко за пределы замка, в деревню, и остановились у скромной придорожной гостиницы. Оба были одеты для долгой прогулки верхом и выглядели обычными путниками из числа знатных особ. Устроились поудобнее за угловым столиком, где никто не мог подглядывать им через плечо, и заказали эль и сытную похлебку с ржаным хлебом.

Они почти молчали, пока пили принесенный эль, обмениваясь лишь комментариями о погоде, поездке и месте, где остановились. Но, когда на столе появился ужин, а с ним — вторая кружка эля, Дунстан осушил ее залпом, поставил на стол и громко застонал.

— Господь свидетель, мне нужен был этот день.

— Да, и мне. — Леофрик поднял свою кружку, и Дунстан стукнул по ней своей.

— Вы и я, ваша светлость, кажется, запутались. Вы не можете заставить женщину, которая носит вашего ребенка, выйти за вас замуж, а я не могу заставить женщину, на которой женился, родить ребенка мне. Где-то между всем этим должен быть образец настоящего мужчины.

Леофрик усмехнулся. Дунстан был женат уже несколько месяцев, но с первой брачной ночи ему было отказано в супружеском долге. Не отказано, если точно. Но слезы испуганной жены тоже не способствовали страсти.   

Леофрик прожевал ломоть хлеба, пропитанный мясным соусом.

— Так и не вышло?   

Его друг закатил глаза.

— Она невосприимчива к моим чарам, а я не могу заставить рыдающего ребенка спать со мной. Она не хочет пить вина, поэтому я не могу сделать ее более податливой. Я уже даже сдался и предложил ей самой сделать все, как она хочет, но она ужасается при одной мысли об этом. Она только и делает, что плачет, молится, заказывает одежду и драгоценности. Она оставит меня без гроша раньше, чем родит мне ребенка.

— Ты женился на единственной женщине в королевстве, которая тебя не хочет, — засмеялся Леофрик, качая головой. — Разве мать не приходила поговорить с ней?

Дунстан с театральным стуком уронил голову на стол и поднял глаза.

— Да, она приходила, и все, чего добилась своим разговором, — еще больше слез и тоски по дому. И еще больше молитв. Тебе повезло, мой друг. У тебя может не быть жены, но в твоей постели есть женщина, которая желает тебя и уже носит твоего ребенка.

При мысли об Астрид, лежащей в его постели, Леофрик почувствовал возбуждение. За несколько месяцев, прошедших с тех пор, как он забрал ее из Черных Стен, ее тело вернуло былую стать и немного мышц. Теперь, с тех пор, как ребенок начал менять ее фигуру, Астрид приобретала женственные очертания и мягкость, которыми наслаждались его руки и губы.   

Он поерзал на скамье и отхлебнул большой глоток эля.

— Ты же знаешь, что мне нужен этот брак.   

— Да, я знаю. Прогресса нет?

— Она выйдет за меня замуж. Но креститься не будет. — Дунстан знал это; Леофрик уже не в первый раз рассказывал ему о проблеме с Астрид.

— А одно без другого невозможно.

— Нет, но... — он огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет чужих ушей. Жена трактирщика встретилась с ним взглядом и спросила, не нужно ли им чего. Он покачал головой, она кивнула и продолжила свою работу. — Сегодня я говорил с королем.   

Брови Дунстана поползли вверх, и он поставил кружку на исцарапанный стол.

— И что?  

Леофрик снова огляделся, стараясь не выглядеть человеком, у которого есть тайна.

— Я думаю, он пошлет епископа в Рим. Может быть, навсегда.

У Дунстана отвисла челюсть.

— Правда?   

— Да, я так думаю.  

— И как же тебе удалось совершить такое чудо?   

Леофрик пододвинулся на скамье, поближе к столу, и Дунстан тоже. Между ними витал пряный аромат недоеденного мяса.

— Король сам подал мне эту идею, когда потребовал, чтобы я привел Астрид. Астрид не подпускает к себе епископа, и мой отец прекрасно знает почему. Я рассказал ему подробности о пребывании в Черных Стенах, которыми она поделилась со мной — и нет, я не стану делиться ими с тобой. Но Франциск — отвратительный претендент на благочестие, и я думаю, что сегодня король полностью осознал это.   

— Ну, мы оба знаем, что епископ живет не совсем так, как требует от своей паствы.   

— Да, знаем.   

— И ты думаешь, если Франциск покинет королевство, Астрид откажется от своих богов?  

Энтузиазм, с которым Леофрик говорил об отъезде священника, поутих после вопроса Дунстана.

— Не знаю, — честно ответил он. — Она не находит особой привлекательности в нашем.

— А должна?  

Леофрик склонил голову набок.

— Что ты имеешь в виду?

Их кружки были пусты, и Дунстан жестом подозвал жену трактирщика. Она, в свою очередь, помахала кому-то еще, кто стоял за стеной.   

К столу подошла пышнотелая молодая женщина с копной огненных кудрей, неся кувшин с элем, — похоже, дочь трактирщика. Она одарила Дунстана кошачьей улыбкой и низко наклонилась, чтобы наполнить его кружку, демонстрируя широкую ложбинку между грудями, едва не вывалившимися из лифа нескромного платья.   

Леофрику досталось такое же зрелище, когда она наполнила его кружку, но на него это почти не подействовало. Однако Дунстан, казалось, испытывал настоящую боль.   

Когда девушка отошла, развязно покачивая бедрами при каждом шаге, Дунстан застонал.   

— Мы должны были захватить и вторую дикарку. По одной на каждого из нас.

Леофрик не нашел ничего смешного в шутке друга.

— Ты так раньше не считал.   

Дунстан поморгал.

— А. Разрешите мне сказать ересь, ваша светлость?

Любопытствуя, не особенно заботясь о грехе и понимая, что вопрос был задан, по крайней мере частично, с иронией, Леофрик кивнул.   

— Неужели она действительно должна отказаться от своих богов? Так много из того, что мы делаем при дворе, — это притворство. Видимость. Мы с тобой знаем это так же хорошо, как и большинство — не так давно, если бы мы признались во всем, что сделали за неделю, мы бы до конца жизни лишились возможности грешить. Мы бы стояли на коленях весь день, каждый день в наказание. Даже твой отец понимает это, иначе он не стал бы закрывать глаза на твои отношения с Астрид. Если не Франциск, а другой священник опустит ее в воду, позволит ли она себе просто искупаться?

— Дать клятву и не иметь ее в виду?   

— Ты действительно полон раскаяния за каждую горничную и кухарку, которых склонил к близости? За каждую шлюху, с которой спал? За все азартные игры, в которые играл? Я ни в чем не раскаиваюсь. И все же мы произносим эти слова. Мы совершаем покаяние. И мы выходим из церкви и делаем это снова, — он усмехнулся. — Ну, делали. Слова — это не наша вера. Они — видимость веры. Это представление для других.

— Ты — циник, мой друг.  

— А ты — нет? Разве Астрид не цинична по отношению к нашей вере? Если она согласилась бы на это представление, она могла бы продолжать верить в то, во что хочет. Разве ты был бы против?   

Он любил Астрид такой, какая она есть. Он дал бы ей меч и щит, если бы мог... Нет, он дал бы ей топор. Это было ее оружие. Ее боги интриговали его. Их было так много, и они так сильно отличались от его единственного Господа.

— Нет, не был бы.

— Тогда вот тебе и решение. Не пытайся убедить ее отказаться от своей веры и принять ту, которую она ненавидит. Уговори ее принять ванну и сказать несколько слов на языке, который ей все равно незнаком.   

Даст ли Астрид клятву, зная, что это ложь? Возможно, это был выход. Он кивнул, обдумывая вопрос.   

Дунстан рассмеялся.

— Вот твоя проблема и решена. А мне нужна женщина, — он сжал свой пах. — Еще немного — и он сгниет от безделья.   

Усмехнувшись, Леофрик махнул рукой, отпуская своего друга. Он уселся поудобнее и заказал еще кружку эля.   

Сделает ли это Астрид? Сделает ли ложь все проще?   

 

~оОо~

  

Когда в сумерках он вошел в комнату, Астрид не спала, сидела за столом у окна и равнодушно ковырялась в мясном пироге. Когда он закрыл дверь, она отложила ложку и пронаблюдала, как он идет к ней через комнату.   

Леофрик поцеловал Астрид в щеку, и она одарила его слабой улыбкой, которая ему не понравилась. Она отлично умела скрывать свои эмоции и притворяться — что могло серьезно осложнить претворение идеи Дунстана в жизнь. А идея прочно засела в мыслях Леофрика. Это было бы хорошее, лучшее из возможных решение проблемы.

Астрид едва притронулась к ужину, и по виду пирога Леофрик мог сказать, что тот остыл. Он придвинул стул поближе к ней и сел.

— Ты должна поесть, любовь моя. Ты не поправишься, если будешь морить себя голодом.   

Она сморщила нос.

— Запах отвратительный, — указывая на маленькую пустую тарелку, она добавила: — Я ела хлеб с... фруктовым супом?   

— Джем?

— Ja. Жем. Я это ела.   

Но этого было недостаточно. В последнее время она питалась хлебом и молоком, но Эльфледа настаивала, что ей нужно мясо. Но у них уже была ссора из-за еды. Леофрик не хотел начинать вторую.   

— Астрид, мы должны поговорить.   

Ее глаза сузились, превратившись в узкие лезвия, сверкающие синие линии меж длинных светлых ресниц.

— Никаких разговоров о епископе. Больше не надо.   

— А если у меня есть решение?   

— Что такое «решение»?   

Он подумал, как бы объяснить это слово.

— Способ... выход из ситуации.   

Она нахмурилась. Он попробовал еще раз.

— Способ сделать так, чтобы проблема ушла.

— А. Ja?

— Ja — да. Возможно. Ты будешь слушать?   

Она кивнула.   

Он взял ее руки в свои. Ее руки не были прекрасными; они показывали, как она прожила свою жизнь. У знатных женщин были мягкие, бледные, вялые руки; это был признак богатства и статуса — руки, которые не знали работы. Держать руку аристократки было все равно что держать дохлую рыбу. Руки Астрид знали топор и щит, и каждая битва, казалось, отражалась на них. Они были покрыты шрамами, грубыми и более темными на костяшках. Ногти у нее были острые и плоские. Держать ее за руки было все равно, что держать саму жизнь.    

Люди при дворе часто говорили, что Астрид была бы потрясающе красивой женщиной, если бы не все ее шрамы. Леофрик думал, что она была потрясающе красивой женщиной именно из-за них.   

— Многое из того, что происходит при дворе, делается для вида. Понимаешь, что я имею в виду?   

Она внимательно посмотрела на него.

— Ты хочешь сказать, что люди — это два лица. Одно, красивое, они носят для короля, но настоящие их лица уродливы.   

Он был поражен. Ее понимание не только их языка, но и их идей было метким, даже если ее речь была не совсем беглой.

— Да. При дворе главное — поступать и выглядеть красиво.

Ее ответом было насмешливое фырканье.   

— Подожди. Возможно, это сработает для нас. Ты любишь меня, Астрид?

 Теперь она что-то заподозрила.

— Почему?   

— Любишь?

 — Ja. Я люблю тебя.   

Она редко говорила это, а когда говорила, слова казались более чуждыми ей, чем любые другие, но он верил, что это правда. Иначе она бы их не произнесла.   

Что также усложняло его план. Ложь не давалась ей так легко.

— А я тебя. Ты будешь моей женой?   

Она нахмурилась и нахмурилась.

— Никакого епископа.   

— Если бы не это, ты стала бы моей женой?   

Он удивился, когда она нахмурилась. Она пристально смотрела на него, заглянула в его глаза.

— Нет, — она сделала жест, который он не уловил, — нет воды?   

А, крещение. Настало время для самой трудной части этой дискуссии. Но сначала он хотел получить ответ на свой вопрос.

— Если бы между нами не было всего этого, ты бы вышла за меня замуж?

Ободренный ее легким колебанием, он двинулся дальше.

— Астрид, ты бы согласилась креститься, если бы тебе не пришлось менять то, во что ты веришь?    

— Не понимаю.   

Как бы хорошо она ни улавливала его намерения, иногда донести важные вещи словами, которые она могла понять, казалось почти невозможно.

— Ты бы смогла сказать эти слова для вида и сохранить при этом веру в своих богов?   

— Поклясться во лжи?   

— Да.

— Если врать так легко, откуда ты знаешь, когда слово — правда?   

Отличный вопрос, но у него был ответ.

— Доверие. Ты знаешь правду о тех, кому доверяешь, и веришь их словам.  

Астрид встала, отошла к дальнему окну и уставилась в сгущающуюся темноту. Леофрик остался на месте и ждал, что она скажет или сделает.   

— Ты забираешь у меня все. Дом. Свободу. Силу. Теперь еще и правду.   

Ее слова с таким же успехом могли быть осколками стекла, так глубоко они ранили.

— Не я, Астрид.   

— Отец. То же, что и сын.   

Леофрик встал и подошел к ней, но когда Астрид скрестила руки на груди, он не прикоснулся к ней.

— Я хочу оставить тебе то, что могу оставить. Прошлое нельзя отменить, каким бы несправедливым оно ни было. Теперь это твой дом. Ты свободна. Ты жива, и ты со мной. И, Астрид, есть и другие способы быть сильной. Не только война. Здешние женщины тоже сильны, хотя и не владеют оружием. Моя мать была одним из самых сильных людей, которых я когда-либо знал, и она была нежной. Ты погрязла в своей ненависти. Мне это кажется слабостью. Нужна воля и сила, чтобы отпустить месть. Прощение — это сила.   

Он разжал ее руки и притянул к себе. Астрид не сопротивлялась ему, хотя выражение ее лица едва ли можно было назвать радостным.

— Скажи эти слова, любовь моя. Ты сможешь сохранить своих богов. Они мне нравятся. Между нами всегда будет доверие и правда, и это все, что имеет значение. Мой отец отошлет Франциска, и он никогда не вернется, если ты скажешь эти слова и устроишь представление для народа.   

— Он уйдет?   

— Он уедет, да.   

— Если я совру.   

— Разве у тебя есть другой выбор?   

Она долго думала, глядя на его грудь. Он держал ее в объятьях и ждал. Наконец Астрид глубоко вздохнула: он почувствовал, как приподнялась и опустилась ее грудь.

— Выбора нет, — пробормотала она. — Никакого.

 


⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒
  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.