ЧАСТЬ 1. ХРАБРОСТЬ

Быть храбрым не значит ничего не бояться. Это значит поступать верно вопреки страху

Ульв бросился на Астрид, высоко подняв меч и целясь ей в плечо. Она вскинула щит и, пригнувшись, ударила его по ноге. Он прервал свой замах, чтобы блокировать ее удар, а затем отшатнулся, тяжело дыша и ухмыляясь.

Астрид сердито посмотрела на него — он не должен был наслаждаться этим — и повернулась к своим ученицам.

— Если вы повернетесь спиной к противнику или слишком сильно замахнетесь, то откроетесь для удара. Как у женщин, у нас есть преимущество: мы меньше. Мужчины думают, что это делает нас более слабым противником, но они ошибаются. Они нас недооценивают. Их размер делает их медленнее. Мы можем быть быстрее. Не сдавайтесь. Клинок и щит — сначала. Обманный маневр — потом. Сделайте себя меньше. Пригнитесь. Сбейте его с ног, а затем нанесите смертельный удар.

Расхаживая вдоль шеренги будущих Дев-защитниц, Астрид придала своему лицу свирепое выражение, которое использовала в бою. Она остановилась перед одной из девушек и нахмурилась.

— Следующий, кто замахнется мечом так безрассудно, что окажется спиной к противнику, будет драться со мной. Без щита.

Она отступила назад.

— В бой. Один на один. Снова.

Когда женщины парами повернулись друг к другу, Ульв подошел к ней и встал позади. Его широкое тело отбрасывало тень на ее плечо.

— Ты слишком строга с ними.

— Я всегда строга с ними. Слабые воины — будущие мертвецы, гниющие на краю поля боя.

— Кажется, с этими труднее, чем с другими.

Возможно, так оно и было. Эти ученицы были слабее тех, что приходили раньше, и если они собирались присоединиться к ним в набеге, то должны были обучиться как можно быстрее. Раздраженная тем, что Ульв, который сам был скорее учеником, чем воином, так много знает о ее проблемах с учениками, Астрид отвернулась от девушек и свирепо посмотрела на него.

Он рассмеялся и отступил назад.

— Я не хотел тебя обидеть, Астрид.

— Что ты знаешь об обучении? Ты, который предпочел остаться, вместо того, чтобы присоединиться к нам?

Как Бьярке займет место Вали в Карлсе, так и Ульв должен был занять место Леифа в Гетланде. И даже это было не совсем так. Пока Леиф будет в отъезде, руководить делами будет Ольга, но поскольку она не чувствовала, что способна справиться со всем, Ульв был назначен ее советником.

Ульв был последним оставшимся в живых взрослым сыном Эйка, ярла, который предал Вали и Леифа, но потом был жестоко наказан. Старшие братья Ульва были обезглавлены во время боя, но Ульв поклялся Леифу в верности и был спасен. Его не только пощадили, но и ввели в большой зал, как верного друга.

Прошли годы после позорной смерти отца, и Ульв, как полагала Астрид, доказал свою преданность и достоинство. Он был хорошим воином, умным, сильным и храбрым, но ему не нравилось сражаться. Он предпочитал пользоваться разумом, а не рукой.

Да и его характер не годился для сражений. Огонь в его крови едва тлел. Астрид не могла припомнить ни одного случая, когда бы видела Ульва по-настоящему разъяренным или возбужденным. Он всегда был тверд и спокоен, и предпочитал смех рычанию.

Поэтому он не обиделся на ее резкие слова. Усмешка превратилась в терпеливую улыбку.

— Я сделал свой выбор. Твоей жажды крови хватит на двоих, — улыбка стала еще шире, и он наклонился вперед. — Но у меня есть другие желания, которые я разделю с тобой.

Ульв был красивым мужчиной, и Астрид нравилось проводить с ним время. В отличие от мужчин, которые думали заполучить ее навсегда, он испытывал к ней тот же интерес, что и она к нему: как к человеку с красивым телом. Его сердце было занято. Ей это было безразлично.

Ульв был влюблен в свою мачеху, Турид. Вдова его отца, Турид, была моложе Ульва. Она покинула Гетланд вместе с другой вдовой Эйка, Хильдой, после поражения и смерти мужа.

Ульву потребовалось больше года, чтобы найти своих мачех и их маленьких детей, своих сводных братьев и сестер. Теперь он ездил к ним раз в сезон и привозил припасы, чтобы они жили спокойно.

Из-за этого Астрид все-таки не доверяла Ульву до конца. Хоть он и поклялся Леифу в верности, его младшие братья и сестры, четыре дочери Хильды и два сына Турид, этого не сделали. Когда они вырастут достаточно взрослыми, чтобы начать мстить за своего отца, их связь с Ульвом и его связь с Леифом могут обернуться неприятностями, хотел того Ульв или нет. Его любовь к матери мальчиков только усложнит проблему.

Дети были еще совсем маленькими сейчас, так что пока это не доставляло хлопот. Но Астрид никогда не позволяла себе забывать об этом. Леиф решительно отверг ее опасения, и это было глупо. Мужчины могут быть такими высокомерными и самодовольными в своем чувстве справедливости и доверия. Поэтому она будет держать Ульва рядом, будет присматривать за ним, а пока будет наслаждаться его телом.

Но сейчас у нее были другие заботы, как и у женщин, сражающихся чуть поодаль.

Положив руку Ульву на грудь, Астрид оттолкнула его.

— Найдешь меня позже. Пока ты мне не нужен.

Ульв положил руку на сердце, демонстрируя притворную обиду, и отступил назад.

— Ты наносишь мне смертельный удар, Дева.

Затем повернулся, взметнув распущенные светлые волосы, и неторопливо пошел прочь.

~oOo~

Пока Астрид обдумывала свой следующий ход, Магни ерзал на коленях отца. Леиф взял фигурку, которую ему удалось отбить у Астрид, и подал ее сыну, и мальчик начал шагать ею вверх по руке Леифа, как будто это был игрушечный человечек. Астрид сосредоточилась на игре и подавила раздражение.

— Смотри, Магни. Ты понимаешь, что пытается сделать Астрид?

Подняв глаза от доски, Астрид посмотрела на своего ярла.

— Она бы смогла это сделать, если бы твой отец не пытался ее отвлечь. Он играет нечестно, Магни.

Леиф усмехнулся.

— А я думал, ты веришь, что победа — это единственное, что важно в битве, в жизни или в хнефатафле (прим. — старинная скандинавская настольная игра. Играют два игрока (сторона короля и сторона врага) на размеченной клеточками доске, в центре которой в начале игры — трон, на котором сидит король. Цель стороны короля состоит в том, чтобы переместить короля в любую из четырех угловых клеточек. В этом случае король убежал, и его сторона выигрывает. Нападающие выигрывают, если они могут захватить короля прежде, чем он убежит). Разве это не твоя великая мудрость?

— Что такое мудрость? — спросил мальчик.

Астрид сделала ход и поставила короля Леифа под угрозу. Она с ухмылкой откинулась назад, но внимание Леифа было приковано к сыну.

— Мудрость — это понимание того, что ты знаешь, и понимание того, что ты не можешь знать всего. Быть мудрым значит видеть так далеко, как можешь, и знать, что кроме этого есть что-то еще. Это знание того, что иногда можно победить одному, а иногда — только с друзьями или союзниками за спиной. Это знание того, кто твои друзья, настоящие или будущие, и понимание того, что некоторые не станут тебе друзьями никогда

Магни на мгновение серьезно взглянул на отца, и в глазах его мелькнуло отражение спокойного, внимательного ребенка, каким когда-то был сам Леиф. На мгновение Астрид увидела человека, которым он мог бы когда-нибудь стать, мужчину, похожего на своего отца. Человека, который дал бы такой ответ, который понял бы мудрость таким образом.

Потом он провел игрушкой по лицу отца, и все исчезло.

Подняв голову, Леиф переместил Магни на колено и сосредоточился на доске. После некоторого раздумья он нахмурился, и Астрид не смогла удержаться от улыбки. Они играли в хнефатафл вместе с тех пор, как Леиф стал ярлом. Часто за игрой они обсуждали городские проблемы или планы на будущее. Хотя Астрид мало интересовали проблемы ярла, Леиф любил обсуждать свои дела с людьми, которым он доверял, прислушиваясь к их мнению. Ольга была его самым надежным советником в городских делах, а Астрид — в набегах и битвах.

Не раз ей казалось, что свои самые верные решения Леиф принимал за игрой

Он выигрывал гораздо чаще, чем Астрид — хнефатафл был стратегией, а она была воином, и стратегия делала ее нетерпеливой, но сегодня ей удалось загнать его в угол. В последнее время она устала проигрывать и решила попробовать стать стратегом.

Он поднял голову.

— Твоя тактика изменилась.

— Ты боишься меня? — она не смогла удержаться от улыбки.

— Смотри, станешь слишком самоуверенной. Я еще не сдался. — Он сделал ход, закрывая своего короля от нападения еще на один ход, возможно, на два, но Астрид подумала, что эту игру она вполне может выиграть.

— Мама! — закричал Магни, спрыгивая с колен отца.

Мальчик побежал навстречу матери, и Леиф встал, улыбаясь. Астрид обернулась и увидела Ольгу, входящую в дом. Одна из служанок вошла следом за ней, но прошла мимо, склонив голову в почтительном поклоне по дороге на кухню.

Астрид считала, что люди должны стремиться быть лучшими в том, в чем могут быть, и очень уважала жену Леифа. Ольга была маленькой, хрупкой женщиной, не воином, но она была сильна по-своему и стремилась преуспеть в своем деле. Она была целительницей, когда Астрид впервые увидела ее, а еще она была рабыней. Ольга оказывала помощь всем, кто нуждался в ней, даже тем, кто пленил ее и посадил на привязь.

Теперь, став женой Леифа, Ольга стала важным советником в делах Гетланда. Все знали, что ярл Леиф никогда не откажет в помощи. Но именно его жена давала людям понимание и сочувствие и исцеляла сердца, помогая советом. Астрид не умела так сочувствовать, но она восхищалась этим умением в Ольге, восхищалась тем, какое влияние она имела на свой народ.

Но это влияние не всегда было благотворным. Присутствие Ольги притягивало Леифа к ней, как маяк.

— Но ведь игра еще не закончена! — возмутилась Астрид, когда Леиф тут же встал и последовал за сыном, хоть и прекрасно знала, что так оно и было. Она оттолкнула доску, сдвинув фигуры с их мест. Но это уже не имело значения.

~oOo~

В тот день Астрид захотелось побыть одной, поэтому она взяла топор и ушла к берегу и уселась на землю в том месте, где лес примыкал к береговой линии.

Пусть Астрид и наслаждалась обществом своих людей, медом и праздниками, бесцельность ей не нравилась. Даже в пиршествах и веселье, даже в близости с мужчинами Астрид видела цель. Снять возбуждение. Радоваться. Но не просто заполнить пустоту. Пустота была признаком безделья.

Когда люди вокруг нее пили и веселились просто потому, что им было нечем больше заняться, Астрид становилась нетерпеливой и искала уединения.

Повернувшись спиной к гулу города, она провела лезвием по точильному камню.

Хотя меч и был главным оружием налетчиков, оружием, которое могло войти в историю и передаваться из поколения в поколение, Астрид в бою предпочитала топор. Она владела мечом ловко, как мужчина, но только с топором в руках чувствовала себя так, словно была сделана из воды и воздуха, текучей и неприкасаемой. Режущая часть была меньше, чем у меча, но она была более точной, а удары — более смертоносными.

Хруст гальки за спиной подсказал Астрид, что кто-то нарушил ее покой, и она оглянулась через плечо. Леиф. Она не произнесла ни слова приветствия, но смотрела, как он приближается. Он тоже не произнес ни слова и сел на бревно рядом с ней.

Она снова принялась точить свой клинок. Леиф посмотрел на гетландскую гавань, и долгие минуты они просто молчали.

— Ты сердишься, — наконец произнес он.

— Вовсе нет.

Он не ответил, но смешок послужил достаточным ответом.

Астрид не считала, что последнее слово должно оставаться за ней, но и была не из тех, кто держит язык за зубами, если разговор будет полезен. Поэтому она убрала камень в кожаный мешочек, положила топор на бедра и повернулась к своему ярлу. К своему другу.

— Я устала от покоя. Мне нужен бой.

— Мы отплываем через несколько дней, Астрид. Грядет бой. Если это будет похоже на другие наши набеги, мы привезем много ценного.

— Меня не волнует добыча. У нас и так достаточно всего, и я бы даже сказала, слишком много. И из-за этого мы становимся слабее. Мы становимся мягкотелыми.

— Мы не были мягкотелыми, когда зимой на нас напали.

— Но мы были достаточно мягкотелыми, чтобы какой-то слабак решил, что может справиться с нами.

Леиф вздохнул и снова повернулся к воде.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Астрид? Мы совершаем набеги, чтобы привезти удачу и богатство нашему народу. Ты хочешь, чтобы я назвал наши успехи неудачами?

Конечно, он был прав. Люди хотели процветания. Это было то, к чему они стремились, и было бы безумием со стороны Астрид думать о том, чтобы отнять у своего народа его богатство ради того, чтобы ей было не скучно. Но здесь было гораздо больше, чем ее чувства.

— Нет. Ты великий ярл, Леиф. Ты сделал Гетланд великим. Мы все согреты твоим светом. Но когда ты согрел нас, огонь в нашей собственной крови погас. Сытые воины не испытывают голода. Без желания убивать они будут убиты.

— Ты думаешь, мы не готовы к бою?

— Я думаю, что наши воины хорошо обучены. Я верю, что боги послали того ярла и его войско к нам как искру, которая напомнила нам, что мы не неуязвимы и что мы должны быть готовы сражаться. Но так ли это? Некоторые из нас — да, готовы. Самые опытные из нас. Но я боюсь, что в бою мы будем окружены телами тех, кто сражался без желания убивать.

— Ты хочешь, чтобы мы остались дома?

— Нет. Если нам нужен урок, мы его примем. Но я бы посоветовала тебе приготовиться к большим потерям.

Говоря это, Астрид снова обратила внимание на топор, проводя пальцем по заточенному лезвию и пустив кровь. Она не повернулась к Леифу, но чувствовала на себе его взгляд.

— Ты — моя сильная правая рука, Астрид. Я уважаю тебя как друга и могучего воина. И я знаю, что ты не так холодна, как притворяешься. Ты не готова принести своих братьев в жертву ради какого бы то ни было урока. Но я думаю, что в глубине души ты знаешь, что ошибаешься. Мы не набираем людей в поход. Они приходят по собственной воле. Любой, кто добровольно вызвался идти с нами, имеет огонь в душе, даже если его живот сыт и полон еды. И любая Дева-защитница, которую ты пошлешь в бой, будет свирепой и смелой, как лучший из мужчин. Мы готовы. Мы будем смелыми и принесем домой славу.

Он сказал о том, чего она действительно боялась, о том, что, как она знала, лежало в основе ее тревоги. Астрид повернулась к Леифу и посмотрела в его темно-синие глаза.

— Было время, до того, как мы с Вали принесли тебе домой первый большой золотой щит, до того, как Гетланд стал могущественным, до того, как ты стал могущественным, когда ты говорил о чести, а не о славе. Эйк искал славы. Разве ты не лучше его?

Прежде чем Леиф успел ответить, Астрид взяла свое оружие и камень и ушла, оставила его одного на краю его владений.

~oOo~

В холле Астрид нашла Ульва. Он сидел среди других мужчин своего возраста, попивая мед. Она шагнула вперед, протиснулась между ним и другим мужчиной, выхватила рог из его руки и осушила его. Сегодня вечером ей нужно было перестать думать. Ей хотелось забыться.

Ульв улыбнулся ей и ничего не сказал, когда она забрала его мед. Когда Астрид вернула рог обратно, он подозвал служанку, чтобы та снова наполнила его.

Она была резка с Леифом. Он не был похож на Эйка. В зале Эйка служанки были рабынями, и мужчины могли взять, что хотели от них без их согласия. Пусть в Гетланде и были рабы, сам город от них отказался. Леиф освободил своих рабов еще до того, как женился на Ольге. Как только они поженились, Ольга начала жесткую кампанию против рабства. В городе она одержала верх, но землевладельцы и жители деревень были непреклонны.

По собственной воле, без совета жены, Леиф запретил насиловать женщин и убивать детей и стариков во время набегов. Это был приказ, а не предложение, и воины встретили его не так радостно, как хотелось бы. Люди помнили заветы Эйка и верили, что воин имеет такое же право вонзить свой меч из плоти в тело побежденной женщины, как вонзить меч из железа или стали в тело побежденного мужчины.

Но тех, кто нарушал запрет, жестоко наказывали. Леиф нечасто превращал свое слово в закон, но когда это случалось, он не одобрял неповиновения.

Кроме того, в рабство теперь брали только здоровых мужчин и женщин. Детей делать рабами запретили. Ни детей, ни стариков, ни покалеченных теперь не делали рабами.

Если бы их набеги не были столь успешными, Леиф вполне мог бы столкнуться с притязаниями других желающих стать ярлом. Но все было как было. Он принес Гетланду много богатства и почестей, и люди его уважали.

Он запретил брать насильно и свободных женщин. Мужчина, насильно взявший свободную женщину, нес заслуженное наказание.

Астрид удивлялась женщинам в тех местах, куда они совершали набеги — слабым и бесполезным созданиям. Особенно женщинам Англии, хрупким и вялым, женщинам, которые съеживались и начинали рыдать, когда на них нападали. Столкнувшись с врагом, эти женщины и не пытались сражаться. Они падали на колени и складывали ладони вместе, а потом поднимали глаза к небу или к потолку и несли какую-то тарабарщину, обращаясь к своему странному мертвому богу, чей обнаженный труп висел у них на стенах.

Эти женщины даже не осознавали, как им повезло, что это именно Леиф Олавссон и Вали Грозовой Волк возглавляли набеги, которые сравняли с землей их дома. Любой другой ярл поступил бы с ними суровее. Любой другой ярл взял бы все, что мог взять.

Они могли бы быть счастливее, если бы жили в мире, где нужно было сражаться за себя и быть сильными.

После очередного рога меда Астрид обхватила Ульва за талию и оседлала его. Его глаза широко раскрылись, руки легли на ее бедра.

— Ты возбужден, Ульв Эйкссон.

Он кивнул, но тут же нахмурился.

— Да. Но я бы предпочел, чтобы ты не называла меня так.

Ему не нравилось, что она так часто обращает внимание на его происхождение. Но она не забудет, кем был его отец.

— Разве это не твое имя?

— Ты же знаешь, каково мне быть сыном такого человека, как он. Лучше бы это было не мое имя.

— Тогда заработай себе другое. Грозовой Волк был рожден просто Вали. Он заслужил свое имя. Он, как и ты, человек, который хотел забыть о своем прошлом.

Она расстегнула его бриджи и погладила его плоть, горячую и тяжелую. Их друзья продолжали пить, болтать и смеяться, не обращая на них внимания. Не было ничего особенного в том, чтобы заниматься этим в присутствии других людей. Они все делали в присутствии своего народа.

Он застонал.

— Придержи язык, женщина, — попытавшись развязать шнуровку ее бриджей, он в отчаянии развел руками. — Почему ты не носишь хангерок? Я бы уже был в тебе, если бы смог развязать завязки.

За единственным исключением — когда Вали женился на Бренне в Эстландии —Астрид не носила женскую одежду с тех пор, как впервые взяла в руки меч. И Ульв это знал.

Она укусила его за ухо.

— Возьми шкуру и вынеси меня наружу. Ночь теплая. Мы можем лечь под звездами, и я отдамся тебе, как животное.

Он застонал и встал, увлекая ее за собой. Астрид гладила его плоть, пока он нес ее к двери, захватив по пути шкуру.

Когда он положил шкуру на мягкое место у причала и опустился вместе с ней на него, Астрид резко перевернулась, с рычанием уложив его на спину. Она отдастся ему, как животное, но сначала заставит умолять об этом.

Так было лучше. Ульв не согрел ее и не сделал нежнее — Леиф ошибался, она была именно такой холодной, какой казалась, — но он доставил ей удовольствие. И этого было достаточно.

Леофрик поднял лук, прицелился в лежащего перед ним оленя и сделал вдох, сосредотачиваясь на цели. В тот самый момент, когда он выпустил стрелу, Дунстан рядом с ним издал свист.

Олень вздрогнул от звука, и стрела, которая попала бы ему в глаз, вонзилась в дерево.

Вытащив из колчана еще одну стрелу, Леофрик наложил ее на тетиву, натянул и повернулся в седле, глядя на своего ухмыляющегося друга.

— Мне следовало бы убить тебя за это. Человек, который обманывает, не имеет чести, а человек без чести не имеет права дышать.

Без малейшего признака опасения за свою жизнь Дунстан пожал плечами.

— Это не обман, ваша светлость. Предосторожность. Я хочу быть уверенным, что в лесах остались звери, на которых можно охотиться.

Приподняв густую бровь, Дунстан отвернулся от стрелы, нацеленной ему в лицо, к егерю позади них. Его крупная лошадь тащила повозку с тремя тушами. Две из них были заслугой Леофрика.

Герцог Оренширский, второй сын короля Эдрика Меркурийского, снял стрелу с тетивы и положил ее в колчан.

— Полагаю, предосторожность тут ни при чем. И в любом случае я выиграл. Может, вернемся в замок?

Когда Дунстан кивнул в знак согласия, Леофрик вскинул лук и повернул коня. В сопровождении егеря, державшегося на почтительном расстоянии, герцог и граф Таррин отправились домой.

~oOo~

Леофрик рассмеялся, услышав жалобы друга.

— Ну, по крайней мере, она симпатичная девушка. И, я полагаю, ты тоже не огр.

По правде говоря, Дунстан был известен в королевстве своей красотой. Юные фрейлины бросались к его ногам еще до того, как их благородные родители успели задуматься о Дунстане, как о женихе. Он считался еще более выгодной партией, чем сам Леофрик. Родители Дунстана наконец-то договорились о браке с герцогиней Авалийской. Невеста была очень молода, но это была превосходная партия и для него, и для нее тоже.

— Она хрупкая и набожная, и все свое время будет проводить стоя на коленях — и я не имею в виду передо мной.

— Для этого, мой друг, и существуют кухонные девки. И другие женщины.

Оба мужчины рассмеялись, но Дунстан еще не закончил жаловаться.

— Не понимаю, как тебе удается так долго избегать свадебной петли. Тебе уже почти тридцать лет!

— Это благословение второго сына. Внимание моего отца сосредоточено на моем брате.

Дунстан вздрогнул.

— Я сочувствую принцу.

Наследный принц Эдрик, сын Эдрика, женился и похоронил трех жен. Первая — брак, заключенный по любви и политике — умерла в родах и забрала с собой ребенка, сына. Вторая прожила почти два года, прежде чем заболела лихорадкой, она не имела детей. Третья подавилась и умерла на свадебном пиру.

Вокруг старшего брата Леофрика возникла легенда, больше похожая на суеверие, и найти подходящую партию для четвертой жены оказалось непросто, несмотря на то, что он был наследником трона. Аристократы считали, что их дочерям лучше подойдет мужчина, возможно, чуть более низкого положения, но без такой репутации.

Со дня смерти последней принцессы прошло три года. Их отец был поглощен идеей женить своего старшего сына и обрести внука и наследника.

И короля не слишком интересовала судьба Леофрика. Его второй сын был недостаточно благочестив, или серьезен, или что-то еще, и не заслуживал особого внимания. Леофрик был почти уверен, что после появления у Эдрика ребенка он может жениться на одной из кухонных девушек, и отец едва ли заметит это, пока не настанет время крестить его сына.

Он не собирался жениться ни на кухонной девке, ни на какой другой, если уж на то пошло. Он не сомневался, что рано или поздно придется это сделать. Но до тех пор, пока он мог уклоняться от длинных когтей долга, он намеревался оставаться сам по себе.

Дунстан погрузился в угрюмое молчание, размышляя о своей дальнейшей судьбе у алтаря, и мужчины ехали молча через лес.

Они еще не успели приблизиться к стенам замка, когда какое-то движение — быстрое и незаметное — привлекло внимание Леофрика, и он остановил лошадь. Дунстан тоже остановился.

Леофрик взял лук и наложил стрелу, но прежде чем он успел натянуть тетиву, он услышал тихий звук, который сразу узнал. Бросив взгляд на Дунстана, который покачал головой и закатил глаза, Леофрик убрал оружие и спешился. Он слышал, как Дунстан послал вперед егеря и тоже спешился.

Он прокрался в кусты, осторожно выбирая дорогу, пока не наткнулся на заросли цветущего кустарника, из которых доносился звук. Протянув руку, он ухватился за грубую шерсть и потянул.

Девочка, которую он поднял с земли, взвизгнула, а затем захихикала — и это был звук, который он услышал.

Она была грязна, одета в изодранные крестьянские лохмотья, ее длинные медово-каштановые волосы были спутаны и усыпаны листьями и кусочками веток. Леофрик поставил ее на ноги, и она улыбнулась ему.

— Дреда, — упрекнул он сестру. — Когда-нибудь отец выполнит свои угрозы, и ты проведешь остаток своего детства взаперти в башне.

Дреда была намного младше своих братьев; ей еще не исполнилось и десяти лет. Она родилась поздно — слишком поздно для их матери. Ее рождение стало смертью королевы.

Их отец назвал ее в честь матери, которую она никогда не знала, и обожал ее так, как если бы дух его возлюбленной вселился в их дочь. Ей беззастенчиво потакали все мужчины вокруг — и из-за этого она была избалованной и несговорчивой.

Но Дреда была радостью для всех, и в ее глазах всегда тоже была только радость. Так что ее способность ускользать от внимания гувернантки и из-под защиты замка почти не наказывалась, если не считать угрозы провести какое-то время в башне и тревоги гувернантки в том, что когда-нибудь король лично лишит ее головы из-за проказливой девчонки.

Леофрик оглядел лес, но не увидел других людей.

— Неужели ты ушла так далеко от замка совсем одна?

— Никто не захотел пойти так далеко.

Дреда играла с крестьянскими детьми за пределами замка, но ни один из них не был таким бесстрашным, как она.

— А тебе никогда не приходило в голову, что осторожность вовсе неспроста?

— Но ведь ты ушел так далеко.

Он присел на корточки и вытащил веточки из ее волос.

— Я взрослый человек, я вооружен, и я не один.

— Тогда возьми меня с собой. Я буду вести себя хорошо, обещаю.

Стерев грязь с ее носа, Леофрик встал и поднял сестру на руки.

— Охота — не место для такой прекрасной леди, как ты. И откуда у тебя эти тряпки?

Под слоем грязи стало видно, что ее щеки покраснели.

— Они висели на веревке. Я хотела, чтобы меня было труднее найти.

Его восхищение ее хитростью не смягчило удивления.

— Ты их украла? Ты украла у крестьянина? — он вложил в свои слова столько осуждения, сколько смог.

И увидел, что это попало в цель. Дреда моргнула, но быстро собралась.

— Я забыла там платье и туфли! Они стоят гораздо больше, чем эти! В туфлях жемчуг!

Глубоким вздохом Леофрик выразил свое разочарование и понес Дреду обратно к лошади. Дунстан, державший поводья их коня, с трудом сдержал улыбку и поклонился, словно был при дворе.

— Ваша светлость.

— Лорд Таррин, — ответила Дреда, безуспешно пытаясь придать своему голосу царственный оттенок. В тот момент она была просто маленькой девочкой, которую поймали на проказе.

Леофрик посадил сестру в седло и сел позади нее. Ее печальные глаза смягчили ее сердце, поэтому, когда Дреда вдруг вспомнила, ей нужно сесть боком, как подобает настоящей леди, он поднял ее, чтобы она могла усесться, как положено.

Леофрик обнял ее и прижал к себе, а когда она попросила его прокатить ее, пустил лошадь в самый быстрый бег. Дреда рассмеялась, ее спутанные волосы упали ему на лицо, и он крепче прижал ее к себе и засмеялся вместе с ней.

~oOo~

В замке Леофрик оставил Дунстана распрягать лошадей, а сам провел Дреду через черный ход и передал ее обезумевшей от беспокойства гувернантке.

— А его величество знает? — спросил он у женщины.

Она покачала головой.

— Она отдыхала. Я думала, она спит после обеда! Когда я пошла ее будить, ее уже не было. Я искала ее. Я... я как раз собиралась сообщить об этом королю. Пожалуйста, простите меня, ваша светлость.

Леофрик подозревал, что гувернантка прочесала бы каждый дюйм замка, конюшен и двора — дважды, — прежде чем снова навлечь на себя гнев короля. Дреда была беззаботной и далеко не сразу понимала, что ее поступки могут сказаться на других. Но поняв, девочка глубоко переживала.

Он успокаивающе положил руку на плечо гувернантки.

— Не переживайте. Все хорошо. Всем будет лучше, если его величество останется в неведении относительно этого приключения.

— Благодарю вас, ваша светлость, — она присела в реверансе. — У вас доброе сердце, если позволите так сказать.

Он наклонился к сестре.

— Ты должна быть чистой, прилично одетой и красивой к обеду, ты помнишь?

Дреда кивнула.

— Да, Леофрик, — она обвила руками его шею, и он обнял ее. — Пожалуйста, можно мне снова поехать с вами? Это было чудесно! У меня в животе был огонь!

Он не мог сказать ей «нет».

— Когда-нибудь, крошка. А теперь иди и умойся. И будь добра к гувернантке. У нее был тяжелый день, гораздо тяжелее, чем у тебя.

~oOo~

Покинув Дреду, Леофрик крался по служебным коридорам замка, стараясь избегать отца, брата или любого другого, кто мог бы его задержать. Он направлялся в свои покои, чтобы умыться и переодеться к обеду.

Он подошел к двери, ведущей в коридор королевских покоев, когда та открылась, и в коридор вышла юная Эдит. Увидев Леофрика, она чуть не уронила охапку грязного белья, спеша сделать реверанс.

— Простите меня, ваша светлость, — пробормотала она. Сегодня все женщины просили у него прощения.

— Эдит. Это я должен просить у тебя прощения. Я оказался у тебя на пути.

— Нет, ваша светлость. Никогда.

Эдит была прелестной девушкой с прядями мягких светлых волос, выглядывавших из-под чопорного головного убора, и гибким, дерзким телом под платьем служанки. Он знал, как выглядит ее тело. Несколько раз Леофрик задерживал юную Эдит в своей комнате гораздо дольше, чем следовало бы.

Сегодня ни у нее, ни у него времени на это не было, но Леофрик был в приподнятом настроении после удачной охоты и от прогулки верхом с Дредой, не говоря уже о том, что Эдит являла собой образец скромности и благочестия, когда стояла перед ним, почтительно опустив голову. Вполне подходило. Более того, она была бы не против.

Он вырвал у нее из рук простыни и бросил их на каменный пол лестничной клетки.

— Ваша светлость, — мягко запротестовала Эдит, но не смогла выдавить из себя ничего, кроме этого неохотного вздоха.

— Правильно, — сказал он и повернул ее лицом к стене. — Я — твоя светлость.

Одной рукой Леофрик приподнял юбки Эдит, а другой расшнуровал бриджи и высвободил свою плоть. Широко раздвинув ноги девушки, он просунул руку между ее бедер, чтобы убедиться, что войдет легко. Он ухмыльнулся, когда понял, что так и будет, и толкнулся в скользкий вход, заглушив ее вздох стоном.

Он взял ее без нежности и быстро. За мгновение до разрядки он вышел из нее и пролился на бледные полушария ее ягодиц, а затем взял одно из полотенец из выброшенной кучи и вытер ее дочиста.

В конце концов, он был благороден. А еще он милостив и добросердечен.

Леофрик отослал Эдит вниз с бельем и, улыбаясь, пошел в свою комнату переодеваться к обеду.

~oOo~

Вечерняя трапеза в такой ничем не примечательный день, как этот, когда при дворе не было особо знатных гостей, проходила сравнительно спокойно. Не было ни речей, ни громких тостов, ни тщательно продуманных выступлений бардов и трубадуров. Королевские музыканты играли ненавязчиво, создавая приятную атмосферу. Епископ благословил хлеб насущный, король начал трапезу, и придворные вельможи вслед за ним принялись набивать свои рты королевской едой.

При дворе всегда находились люди, которые стремились привлечь внимание короля или избегали его, и Леофрик со своего места во главе стола наблюдал за политической акробатикой. Все выстроились перед ними — и, поскольку главный стол был установлен на возвышении, под ними — и в некотором роде играли свои роли. Никто сидящих рядом с королем не забывал об этом даже на мгновение — и в тех редких случаях, когда какой-нибудь несчастный лорд заходил слишком далеко, он тут же жалел об этом. Если ему удавалось прожить достаточно долго для сожалений.

Его отец был благочестивым человеком, он прислушивался к советам епископа, и эти советы были для него главными. Несомненно, епископ знал, какое влияние имеет на отца, и пользовался этим.

Вот почему Леофрика считали разочарованием, сколько он себя помнил. Он исполнял свой долг перед Богом, регулярно исповедовался и регулярно каялся. Просто его исповеди и епитимьи обычно были... длиннее, чем у большинства. Он наслаждался жизнью, и не собирался проводить ее на коленях. Нет, если только перед ним не было прелестной девичьей попки.

Леофрик был совершенно уверен, что отец Франциск, более известный как Его Преосвященство епископ Меркурианский, не чтит тайну исповеди, как полагается. Король, казалось, знал о приключениях второго сына гораздо больше, чем следовало бы.

Отец Франциск, по мнению Леофрика, был напыщенным болваном, который имел слишком большое влияние на короля. Но королевство уже несколько лет жило в мире со своими соседями, и расстояние и труднопроходимые реки защищали его от варварских вторжений, которым подвергались их более восточные собратья. Когда их союзники просили о помощи, король посылал ее. Эдрик и Леофрик тоже часто участвовали в защите земель.

Однако результатом ослабления их союзников стало укрепление епископата. Не предпринимая никаких наступательных действий, не теряя союзников, король Эдрик стал самым могущественным монархом в Англии. За это он воздавал славу Богу и, следовательно, отцу Франциску.

И вот, толстый священник в богатых одеждах сидел во главе стола вместе с королевской семьей, и Леофрик насмешливо разглядывал его красный нос, говоривший о том, что епископ слишком долго «благословлял» вино для причастия.

Мягкое потягивание за рукав привлекло его внимание к Дреде, сидевшей рядом. Теперь она была одета как юная принцесса — в платье из бледно-голубого кремового шелка с серебряной вышивкой. Ее волосы были заплетены в замысловатую косу с вплетенными в нее крошечными жемчужинами. Намного лучше по сравнению с мальчишкой, которого он тайком провел в замок днем.

— В чем дело, ваша светлость? — они шептались и, вероятно, не нужно было церемониться, но ему нравилось подтрунивать над сестрой, когда она была одета как подобает юной леди.

— Мне это не нравится, — прошептала она, тыча золотым ножом в баклажан, начиненный... чем-то.

Леофрику тоже не нравилось. Но он знал, что слуга, стоящий рядом, найдет, что сказать по этому поводу как самой кухарке, так и о ней. Ему нравилась кухарка. Ее дочь Эдит нравилась ему еще больше.

— Мне это тоже не нравится, но Милдред обидится, если мы вернем тарелки с едой.

— А мы не можем отдать ее собакам? — охотничьи собаки получали объедки от каждой трапезы.

Он покачал головой.

— Посмотри на этих людей, Дреда. Видишь, как часто они смотрят на наш стол? — она посмотрела и кивнула. — Мы — королевская семья. Они смотрят на нас, чтобы понять, что хорошо и что правильно. Поэтому все, что мы делаем, они воспринимают как послание. И ты покажешь им, что Милдред — плохая кухарка, чья еда годится только для собак?

Она повернулась к нему, широко раскрыв глаза. Они были темно-синими, как штормовое море. Глаза их матери. И его собственные.

— Нет. Я не хочу огорчать Милдред. Она делает мне медовые лепешки, когда я прошу.

— Милдред мне тоже нравится. Поэтому мы должны есть пищу, которую она с таким трудом приготовила для нас, даже если мы хотим, чтобы это были медовые лепешки.

Дреда вздохнула, глядя на свою тарелку, затем отрезала маленький кусочек баклажана и положила в рот. Леофрик наблюдал, как она изящно жует и глотает, и видел, что она понимает, хотя ей и не говорили, что она не должна корчить рожи.

— Молодец, сестренка. Когда-нибудь ты станешь прекрасной королевой.

— Я не хочу быть королевой, — прошептала она в ответ. — Я хочу быть пиратом!

Слышать такое от девочки в элегантном платье, с заплетенными волосами, усыпанными жемчугом, с большими синими глазами и крошечным ртом с губками-бантиками было так неожиданно смешно, что Леофрик рассмеялся, громко и открыто.

Дреда улыбнулась неуверенной улыбкой, говорившей о том, что она не совсем поняла, что тут смешного, и это заставило его рассмеяться еще сильнее. Люди внизу тоже начали прерывисто хохотать.

Он презирал это. Они понятия не имели, над чем он смеялся, но были настолько приучены разделять эмоции королевской семьи, что ловили любой знак, который могли получить. Поскольку смеялся именно он, а не его отец, смех никогда не подхватывал весь двор. Через мгновение смешки стихли. По тому, какой была повисшая тишина, Леофрик понял, что когда он повернется к отцу, то встретит хмурый взгляд.

И так и было. Хмурились двое, обоих звали Эдрик.

— Не поделишься ли ты с нами шуткой? — спросил его брат, и Леофрику захотелось пнуть его под столом.

Эдрик был всего на четыре года старше Леофрика, но был послушным сыном, набожным и прилежным. Даже будучи маленьким мальчиком, он никогда не проказничал. И когда это делал Леофрик, именно Эдрик рассказывал обо всем отцу.

Их отец, зная, что на них все время смотрят, не одобрял проявления чувств на публике.

В такие минуты Леофрик скучал по матери. Королева смягчала все жесткие черты их отца. Она была скромной, милой и любящей, и в ее присутствии отец был лучшим человеком на свете. С тех пор как она умерла, король, хороший человек и великий правитель, превратился почти в камень.

— Прости меня, папа, — сказала Дреда. — Я рассказала Леофрику о щенках, которых видела сегодня во дворе, и заставила его рассмеяться.

Леофрик был совершенно ошеломлен. Она солгала ради него. Она интуитивно поняла, что заставило отца нахмуриться и как это исправить.

О, она была бы поистине великой королевой, если бы не забывала об этикете.

На людях они должны были обращаться друг к другу официально. Только между собой они могли использовать имена и неформальные обращения. Но единственной трещиной в камне, которым стал их отец, была Дреда. Его хмурый взгляд исчез, он улыбнулся. Как и Эдрик.

— Отличная история, мой свет. Но давай впредь воздержимся от подобных историй до конца трапезы, хорошо?

Она присела в своем кресле в подобии реверанса.

— Да, папа. Пожалуйста, прости меня.

— Конечно, прощаю.

Все вернулись к еде, и гул в комнате снова возобновился. Через мгновение Леофрик снова почувствовал, как кто-то тянет его за рукав, и наклонился.

— Отведешь меня к отцу Франциску после обеда? — прошептала Дреда.

— Зачем?

— Я сказала неправду. Что, если я умру ночью? Мне нужно исповедаться.

Маленькая девочка, которая хотела быть пиратом, крала крестьянскую одежду, ускользала от своей гувернантки и нарушала правила, боялась лжи, которую сказала, чтобы защитить брата. Он мог бы снова рассмеяться, если бы не искреннее беспокойство на ее лице.

Его захлестнула волна любви к сестре. Она была достаточно храброй, чтобы солгать, хоть грех этого так пугал ее.

— Ты не умрешь сегодня ночью, я обещаю. Ты проживешь долгую и прекрасную жизнь, полную приключений, это я тоже обещаю. И Бог не против лжи, сказанной, чтобы защитить другого человека. Это доброта, а Бог не наказывает доброту. Тебе не в чем исповедаться. Поверь мне.

Только если Дреда сама не захочет провести день в молитвах.

— Правда?

Он прижал руку к сердцу.

— Я торжественно клянусь.

— Тогда ладно, — она вздохнула и вернулась к своим баклажанам. — Жаль, что щенков на самом деле не было.

Четыре корабля — четыре великолепных красавца-скейда (прим. большой военный корабль викингов. Название означает «рассекающий воду»), построенных в год рождения Магни, еще для первого набега на запад и с тех пор каждое лето возвращавшихся домой с богатой добычей, были загружены и готовы к отплытию. На берегу воины завершали последние тренировки, готовясь этим утром отплыть в море.

Звуки стали и железа, ударяющихся о деревянные щиты, наполняли воздух, но эта тренировка была больше игрой, чем чем-то серьезным, заметила Астрид. Предвкушение отплытия, праздника, который должен был предшествовать ему, и набега, который должен был последовать за ним, поднимало настроение. Даже те, кто остался ждать в Гетланде, были полны радости и надежды. За три лета ни один налетчик не отправился в Валгаллу (прим. имеется в виду, не погиб в бою), и люди начали чувствовать себя неуязвимыми. Даже новички не боялись плыть в этот поход.

Астрид по-прежнему была обеспокоена, но она высказала свое мнение, и Леиф его услышал. Их приготовления стали более серьезными с тех пор, как она поговорила с ним на берегу, и в этом была его заслуга. Он говорил о чести и о Валгалле, и воины тренировались с большим усердием.

Но сегодня, когда солнце ярко сияло над сверкающей голубой водой, а скейды сверкали на пирсах, звон мечей, топоров и щитов превратился в хор торжества.

Вместо того чтобы поучаствовать в развлечении, Астрид бродила по берегу, наблюдая за своими Девами-защитницами, убеждая себя, что те, кто собирался пойти в море, был готов настолько, насколько она могла надеяться. С каждым последующим налетом на борту кораблей появлялось все больше женщин, и этот год не был исключением. Астрид была в какой-то степени ответственна за них всех — она определенно чувствовала это.

Молодые — да и опытные воины тоже, были изумлены, обнаружив, что с ними идет Око Бога. Бренна была не старше Астрид, но ее почитали выше всех живых и почти всех мертвых Дев-защитниц. Однако прошло уже много лет с тех пор, как она ходила в поход, и у Астрид были сомнения.

Она держала их, по большей части, при себе — и была этому рада, потому что Бренна была почти такой же подтянутой и подвижной, какой Астрид ее помнила. Наблюдая за ней сейчас, когда она тренировалась в паре с Вали, Астрид улыбнулась. Они сражались заточенными мечом и топором, но в их движениях, даже во взглядах было что-то любовное. Астрид спросила себя, сохранила ли Око Бога форму и в постельных сражениях со своим мужем.

Ольга подошла и встала рядом с Астрид. Сначала она просто наблюдала за тренировкой и ничего не говорила, ее глаза были обращены к мужу.

Леиф тренировался в паре с Яаном. Оба они были обнажены по пояс, как и большинство других мужчин, и Астрид старалась не смотреть на бывшего любовника. Яан был не только женат на огненноволосой целительнице Карлсы Фриде, но и вот-вот должен был стать отцом.

Эта новость привела Астрид в ярость, хотя и не по тем причинам, которые можно было бы предположить. Она не хотела ни мужа, ни ребенка, но ей очень нравился Яан, и не только из-за его тела. Он, казалось, не терпел слабостей. Ей было досадно, что теперь он, как и все остальные, был привязан к гнезду

Но он явно был доволен, и она решила, что тоже будет радоваться за него.

Ольга засмеялась.

— Ты еще не ступила на чужую землю, Астрид. Есть ли необходимость выглядеть так свирепо?

Она и не подозревала, что выглядит как-то особенно, но ее спокойное лицо не отличалось особой нежностью. Вместо того чтобы ответить на вопрос Ольги, она просто сказала:

— Мы должны быть готовы.

— Надеюсь, что мы готовы, поскольку вы отплываете уже с рассветом. Леиф сказал, что ты была чем-то озабочена? Это так?

Это было непохоже на Ольгу — вмешиваться в обсуждение подобных вопросов. Она не принадлежала к их народу и никогда до конца не понимала и не ценила их воинственные обычаи. Так что Ольга благоразумно полагалась на мужа и сосредоточивала свое внимание на вещах, которые она действительно понимала и ценила: на людях.

Астрид подозревала, что она спрашивает не о готовности к походу. Она спрашивала, вернется ли к ней ее муж, отец Магни — мальчика, который играл с друзьями во дворе перед залом, размахивая палкой и изображая воина.

— Леиф вернется, Ольга. За него я не беспокоюсь. Он силен, и Вали и он будут сражаться бок о бок с самыми сильными из нас.

Уголок рта Ольги приподнялся в благодарной улыбке.

— Но ты все еще обеспокоена. За остальных.

— Беспокойство — это не так уж плохо. Это путь к бдительности и осторожности. Это будет Великий набег. Возможно, самый великий.

Улыбка исчезла с лица Ольги, когда она обернулась и увидела, как ее муж опрокинул Яана на землю, а затем протянул руку, чтобы помочь своему другу подняться.

— Так много сражений. Больше, еще больше, когда у нас уже есть так много. Я не понимаю.

Астрид привлекала война, борьба и победа. В богатстве она нуждалась не больше, чем в муже. Но для других, для большинства, это был грабеж и нажива. Набив карманы золотом, люди жаждали захвата земель.

— Это наш путь, Ольга.

— Да, я знаю. Таков ход вещей, — пробормотала Ольга и, отвернувшись, направилась обратно к сыну.

~oOo~

Они принесли в жертву богам огромного кабана, прося благословения на набег, о котором будут рассказывать легенды, а затем пировали до глубокой ночи, но даже утром, когда скейды спускались с пирсов и гребли к открытой воде, большинство воинов все еще не собирались ложиться спать. Два корабля несли паруса и щиты Леифа Олавссона, ярла Гетланда, и два — Вали Грозового волка, ярла Карлсы.

Морской путь в Англию был едва ли не самым сложным из всех, по которым удавалось ходить Астрид, и каждый год приносил новые испытания. Тем не менее, они привыкли. Этот путь, в другую часть материка, к той земле, что они видели только на «карте», будет еще более сложным. Но солнце было ярким, а ветер — благоприятным, и в первый день, и во второй, казалось, что боги благоволят им.

На третий день солнце скрылось за тучами. На четвертый на них обрушился шторм, и они сгрудились под парусами, предоставленные прихоти Эгира и его дикого моря. Они потеряли двух мужчин и одну женщину из-за ветра, пока привязывали порванный парус. Первые потери за многие годы, и это они еще не ступили на землю.

Опытные воины бывали и в худших передрягах, и они скрывали свой страх и делали свое дело, и покорялись гневу богов. Когда шторм утих и они снова смогли развернуть паруса, стало легче. Но Астрид видела, что шторм уже успел поколебать уверенность некоторых новичков. Если так пойдет и дальше, они будут помехой в бою.

Когда солнце снова засияло, они внимательно изучили солнечный камень (прим. — разновидность шпата, по нему викинги ориентировались на солнце в облачную погоду) и «карту» — и сориентировали свои корабли, надеясь, что не слишком сбились с курса.

И все же суша сначала не была к ним приветливой. Они не смогли пристать — перед кораблями встала стена из скал. Но вот уже стена разошлась, давая проход, и воины обрадовались. Они были на верном пути.

Путешествие заняло на несколько дней больше времени, чем они планировали, и к тому времени, как налетчики ступили на землю, они были голодны и утомлены.

Но они нашли тот мир, который искали.

Он был зеленым и благоухающим, а недалеко от места высадки они нашли деревню с говорящим символом на крыше: перекрещенные прутья, символ дома, в котором жил христианский бог. Такой дом был в каждой деревне. Там обычно хранились ценности.

По отряду пробежал шорох, послышался сдержанный крик радости, а затем они спустились с пышного зеленого холма, чтобы захватить свои первые трофеи.

~oOo~

Налетчики всегда застигали христиан врасплох, захватывая небольшие города на окраинах — они обычно были беззащитны, — и двигаясь оттуда внутрь. Солдаты королей встречались им уже обычно в глубине страны, на пути к каменным замкам.

Астрид, как и многие из ее народа, находила этих королей и их королевства отвратительными. Они заставляли бедняков ютиться в убогих хижинах, слишком маленьких, чтобы там можно было нормально жить, а сами прятались за высокими каменными стенами в массивных каменных замках, слишком больших для них. То же самое было и в Эстландии. Они бросали своих бедняков на произвол судьбы, а солдатам отдавали приказ защищать только замки и их владельцев.

Но на этот раз все было по-другому. Эта маленькая деревушка, ничем не отличающаяся от всех других, которые они грабили годами, оказалась потрясающе хорошо охраняемой. Налетчики не успели добраться до сокровищницы христианского бога — на них набросились стражники в кольчугах, по крайней мере, дюжина, и сражались они так, словно решили отдать за эти маленькие хижины жизнь.

Этот король усвоил уроки предыдущих королей, тех, кто отдавал огромные сундуки сокровищ, чтобы убедить налетчиков убраться прочь. Этот король защищал даже своих бедняков. Впрочем, скорее, он защищал дом своего бога, а не жителей, но это не имело значения. Здесь были сильные солдаты, готовые сражаться.

Астрид была рада. Было мало удовольствия воевать, когда самым сильным воином оказывался кузнец, а остальные сражались вилами и косами. Здесь были солдаты, обученные бою и вооруженные, и это зажигало в ее сердце пламя.

Стражники у края деревни сражались упорно, но налетчиков было много. Отряд двинулся к центру города, убивая всех, кто поднимал оружие, и замечая, где можно будет поживиться после того, как с боем будет покончено.

Но когда они добрались до центра, то обнаружили, что сокровищница бога окружена стражниками: в полном вооружении, с мечами и щитами наготове.

— СТОП! — почти в унисон отдали команду Вали и Леиф, и Астрид приблизилась и встала рядом с ними и Бренной.

Они внимательно огляделись вокруг. За исключением звуков страха и страдания на оставленных позади улицах все было тихо.

Не говоря ни слова, все четверо — Вали, Бренна, Леиф и Астрид — они знали, что думают об одном и том же, — кивнули.

Леиф сделал жест, и остальные повторили его движение. Налетчики, не сводя глаз с воинов, окруживших дом христианского бога, и прислушиваясь к тому, что происходит позади, стали выдвигаться вперед, растягивая ряды. Это не позволило бы им выставить стену из щитов, но, похоже, этого бы не понадобилось.

Налетчики высадились на огромных скейдах и оставили на берегу минимум людей — только чтобы хватило разбить лагерь. Десятки воинов и Дев-защитниц штурмовали деревню, и в этой битве не погиб ни один из них. Воинов, охранявших дом бога, было по меньшей мере вчетверо меньше, и теперь, когда налетчики окружили их, они стояли спиной к стенам дома, и им некуда было отступить. Они загнали себя в угол.

Но они готовы были защищаться так, как если бы их бог действительно был в доме за их спинами, и они защищали его жизнь. Астрид спросила себя, а что, если это на самом деле так.

Солдаты настороженно переминались с ноги на ногу, наблюдая за чужими воинами. Астрид это показалось странным: она лучше атаковала бы воинов, которые еще не заняли позицию, чем стала бы дожидаться, пока они это сделают.

Дверь в дом бога отворилась, и оттуда вышел человек в длинном платье — их провидец, совсем молодой мужчина. Он широко раскинул руки, превратившись в идеальную мишень, и начал что-то говорить на христианском языке.

Для Астрид это был просто лепет. Она выучила язык Эстландии, ведь провела в этой стране почти год, но так и не смогла выучить христианские слова. Ее отвращение к этим диким людям, чьи женщины были беспомощны, как дети, к людям, чьи короли без сожаления отдавали своих людей врагу, к тем, кто преклонял колени перед богом, который предпочитал блестящие безделушки горячей крови, не знало границ, и вкус их языка обжигал ее язык. Леиф за эти годы усвоил несколько слов, и Вали тоже, но они, похоже, понимали этого провидца не лучше, чем она сама.

Астрид была уже готова потерять терпение, когда грудь провидца пронзило метко брошенное копье, и ей не нужно было даже оглядываться, чтобы понять, что это был Вали. Он взревел, когда от удара тело провидца влетело обратно через все еще открытые двери, и налетчики бросились вперед.

Астрид бросилась к ближайшему воину и взмахнула топором. Он не выказал ни малейшего удивления или колебания, как многие из этих христианских мужчин, которым впервые приходилось иметь дело с женщиной-воином, и ловко блокировал ее удар. Он был больше ее и, вероятно, сильнее, но она смогла использовать это против него. Воин взмахнул мечом, более узким и острым, чем знакомое ей оружие, и Астрид блокировала его своим щитом, одновременно ударив топором по ногам.

Воин был одет в доспехи с головы до ног, так что ее удар не смог сбить его с ног, но топор был тяжелым и острым, и металл глубоко вдавился в его икры. Колени воина подогнулись ровно настолько, чтобы заставить его отшатнуться, запрокидывая голову, и Астрид высоко замахнулась и рассекла подставленное горло. Кровь хлынула ей в лицо; она закрыла глаза и позволила себе один удар сердца, чтобы насладиться этим.

Затем яростный крик другой Девы-защитницы ударил в нее, и она обернулась к новой схватке.

~oOo~

Они потеряли в сражении двух Дев-защитниц и двух воинов, семеро было ранено — их будут держать на корабле, пока не настанет время отплытия. Пока налетчики уносили убитых и раненых в новый лагерь, остальные во главе с Вали и Леифом, Бренной и Астрид вошли в дом бога, чтобы посмотреть, что же там было такого ценного, что его так тщательно охраняли.

Ничего.

На стене даже не было золотого креста. Если бы не деревянный крест на столе в дальнем углу, церковь была бы пуста.

— Пол, — сказал Леиф, и Яан с двумя другими мужчинами сдвинули стол.

Они уже знали, что в большинстве этих домов были двери в полу и темные дыры под ними, в которых христиане хранили сокровища. И кости. Много костей, в коробках с крестами.

Такие странные люди.

Но дыра была пуста, если не считать костей.

Они стояли посреди дома, за который так упорно боролись, совершенно пустого, в котором не было ничего ценного. Во всей деревне не было ничего ценного, но ее защищали так, словно здесь жил сам король.

— Я не понимаю, — сказала Бренна, уперев руки в бока. — Зачем отдавать свои жизни за это?

— Это ловушка, — Вали подошел к двери и выглянул наружу, сжимая в руке топор. Грозовой Волк сражался без щитов, двумя топорами, с обнаженной грудью, как положено Ульфенару. Его спина и грудь были испачканы кровью и потом.

— Нет, — сказал он чуть погодя, и вернулся к остальным. — Никого нет.

— Они не могли знать, что мы причалим в этом месте. — Леиф подошел к дыре в полу и нахмурился, глядя вниз. — Даже дозорный не смог бы привести сюда солдат раньше, чем мы пришли к деревне. Они уже были здесь. Ничего не охраняя.

— Значит, они ждали нас. Они не охраняли. Они ждали, — предложила Астрид.

— Но зачем? — спросил приблизившийся Яан.

Она пожала плечами и отошла от него. Ее тело горело после боя, так же как и его. Она не брала мужчин, которые ей больше не принадлежали, но сегодня вечером могла бы, если не будет осторожна. Лучше держаться от Яана подальше.

— Чтобы прощупать наши силы и ослабить нас, — тон Бренны был решительным; она видела смысл этого непонятного развития событий. — Кто-то успел убежать? Крестьяне? Солдаты?

Поскольку они не убивали всех, кто попадался им на пути, было вполне вероятно, что кто-то успел уйти. Бренна знала это и не стала дожидаться ответа на свой вопрос.

— Мы потеряли одиннадцать бойцов, и это небольшое сражение даст им немного времени, чтобы собрать против нас войско. Этот король приготовился.

Леиф кивнул:

— Ты права. Мы должны вернуться в лагерь и приготовиться защищаться.

~oOo~

В лагере царило странное ощущение поражения, смешанного с победой. Воины были возбуждены. Они захватили деревню и разграбили ее, но не получили ни добычи, ни удовлетворения. Они захватили несколько рабов — и это было все.

И теперь они спешили укрепить лагерь, который только что разбили. Вернувшись, Леиф и Вали поделились с воинами своими догадками и разочаровывающими новостями насчет деревни, и настроение налетчиков омрачилось — это был обман, их вынудили сражаться и терять кровь за то, что не имело смысла.

Это было опасное настроение, и воины уже ссорились друг с другом. Еще чуть — и могло дойти до боя.

Когда дневной свет начал тускнеть и зеленые поля засияли золотом, Астрид вышла из лагеря по нужде. Она шла с топором и кинжалом, внимательно следя глазами и ушами за лесом вокруг, чтобы не пропустить разведчиков.

Ночная атака была бы маловероятна; эти леса были густыми, слишком густыми, чтобы даже армия, знакомая с ними, могла передвигаться в глубокой темноте, и сегодня ночью вдобавок не будет луны. Но разведчики — придет ли один или много — могли получить данные о войске. Астрид знала, что сегодня ночью в лесу их будет много, и ей очень хотелось бы найти их и заставить замолчать.

Когда она закончила и поправила бриджи, то услышала вдалеке шорох. Низко пригнувшись, она выхватила кинжал и поползла в направлении звука.

Астрид почти сразу поняла, что это не разведчик — или худший разведчик из всех, кто ей попадался, — потому что он не делал никаких попыток скрыться. Однако она все же прокралась вперед и увидела за дрожащим кустом спину воина.

Как только она поняла, что означает это зрелище, раздался мягкий, тяжелый бум. Налетчик дернулся, схватившись за голову, и Астрид сразу узнала его: Видар.

Опытный воин, Видар давал клятву верности еще Эйку. Он был одним из последних людей Эйка, принявших указание Леифа насчет набегов. Видар отмечал каждое убийство, делая на груди надрез, и его грудь была покрыта этими отметинами. Он не мог жить без насилия.

Теперь же он взревел и поднял камень, которым его только что ударили, обрушив его на тело под собой.

Астрид быстро вышла из-за куста и приставила кинжал к его горлу, прежде чем до конца осознала увиденное. Инстинкт заставил ее напасть на своего, чтобы защитить врага, христианина, — и она чуть было не отшатнулась в шоке от самой себя, но в следующее мгновение уже осознала происходящее.

Под Видаром лежала девушка — почти девочка. Ребенок. Крестьянка, одетая в рваные лохмотья, вот только теперь лохмотья были сорваны с нее, и голое тело было покрыто кровью. Живот и бедра — и Астрид не сразу поняла, что это не ее кровь, а кровь Видара. Маленькая девочка ударила его камнем, судя по количеству крови — несколько раз.

И он ударил ее в ответ тем же камнем. Кровь лилась из вмятины на голове девочки, окрашивая длинные спутанные медово-каштановые волосы в коричневый цвет.

— Леиф оторвет тебе голову, — прошипела Астрид на ухо Видару.

— Она ударила меня! — Видар зарычал, а потом крякнул, когда Астрид воткнула острие своего клинка ему в кожу, пока не выступила кровь.

— Ребенок. Ты хочешь сказать, тебе пришлось защищаться от ребенка? И почему ты сидишь на ней верхом?

Единственным ответом было ворчание. Затем Видар дернулся назад и оттолкнул ее. Резко повернувшись, он вскочил на ноги и вытащил кинжал — единственное оружие, которое у него было. Бриджи были застегнуты, так что он еще не вынул из ножен другое оружие, то, которое точно собирался использовать.

Астрид вскочила на ноги и повернулась к Видару лицом, снимая со спины топор.

— Если мне суждено умереть, тебе придется убить меня, Астрид. Я умру в бою. Я не собираюсь падать на колени перед ярлом и просить прощения за то, что и так было моим! Что еще я мог тут взять?

Он неуверенно отступил в сторону; удар камнем, казалось, серьезно его дезориентировал.

Малышка была настоящим бойцом. Когда-нибудь она могла бы стать Девой-защитницей, если бы родилась среди людей, знающих силу женщин.

Видар замахнулся, и Астрид упала и ударила его по колену обухом топора. Когда он с криком рухнул на колени, она еще одним ударом сломала ему руку.

— Ты встанешь на колени, Видар. И умрешь трусливой смертью.

Еще один удар — на этот раз по голове, рукояткой меча, и он потерял сознание. Со вздохом, все еще оглядываясь вокруг в поисках разведчиков, Астрид потащила Видара обратно в лагерь.

Она оставила тело девушки там, где оно лежало. Вряд ли кто-то стал бы беспокоиться о таком маленьком бледном существе.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒