ЧАСТЬ 4. УВЕРЕННОСТЬ

Быть уверенным в себе значит сохранять независимость и иметь свою точку зрения.

Астрид стояла у окна и разглядывала окрестности. Люди были заняты своей работой — крестьяне и ремесленники завозили припасы во двор и выезжали обратно на пустых телегах; работницы несли корзины и ведра; конюхи и скотники и другие люди — много других людей — проходили мимо нее в странном искаженном обличье.

Окна в этой комнате были высокими и узкими, даже не по ширине ее плеч. Они были расположены не высоко от земли, как и окна в замках Эстландии, и были не такими высокими, как окна комнаты, в которой она раньше жила. Больше похоже на комнату для прислуги. Если бы Астрид смогла выпрыгнуть, то уж точно бы ничего себе не сломала бы.

Но эти окна были заполнены каким-то гладким, полупрозрачным материалом, похожим на рог, но более чистым и прохладным, как зеркало. Его было слишком много, и оно было слишком прозрачным, не похожим на знакомое ей стекло. Что-то вроде частей, которые соединялись и образовывали узор. Они открывались — женщина, которая ухаживала за ней, Эльфледа, несколько раз открывала их и впускала в комнату свежий воздух и звуки, — но Астрид так и не поняла, как.

В любом случае они слишком узкие, — подумала она. Ее тело стало меньше, чем раньше, но она все равно не была уверена, что сможет пролезть в окно и спрыгнуть на землю.

Окна не были хорошей идеей для побега.

Как и очаг — Астрид заглянула в трубу и обнаружила черную дыру. Да, сбежать было можно, но что бы она делала на крыше замка, почти голая и безоружная? Нет, это тоже было бесполезно.

Значит, дверь. Это был единственный выход. Они не запирали ее, но снаружи всегда стоял стражник. Она сосредоточилась и вскоре кое-что узнала. Три стражника: один большой, почти такой же высокий, как Леиф, и коренастый, охранял ее ночью; другой маленький, ниже ее ростом на целую голову, стоял у двери днем, и третий, ростом примерно с саму Астрид, стоял на страже по утрам.

Каждый раз, когда открывалась дверь, один из них оказывался рядом. Однажды Астрид сама открыла ее посреди ночи, и большой стражник бесшумно переступил порог, закрыв своим копьем проход. Он не произнес ни слова, просто смотрел на нее, его глаза задержались на ее обнаженном теле, прежде чем снова подняться к ее лицу. Он стоял так, пока Астрид не закрыла дверь. Она слышала, как он вернулся обратно на свой пост.

Когда приходили и уходили женщины, Астрид часто замечала, что стражники оборачиваются и разглядывают через открытую дверь ее обнаженное тело. Но только когда приходили женщины.

Если она сбежит, ей придется справиться с охранником. С большим мужчиной, дежурившим в темное время суток, ей ни за что не сладить, так что придется делать это днем, когда стоять на страже будет кто-то поменьше.

При условии, что у нее хватит сил. Но она этого не знала. У нее не было возможности проверить свои силы или навыки. Ни оружия, ни тренировок. Ничего, кроме этой комнаты.

Ее тело казалось совсем другим. Да, оно было меньше и к тому же слабее. Более того, Астрид чувствовала себя совсем другой. Ее руки и ноги, ее тело — все словно стало другим, словно кто-то заменил ее, пока она лежала на полу темной камеры.

Это была проблема куда более серьезная, чем мог решить ее все еще затуманенный и не совсем ясный разум.

Астрид тревожилась. Все было не так, как раньше. Она часто не понимала, что происходит, и все вокруг иногда казалось ей неправильным.

И к ней вернулся страх темноты. Она заставляла себя смотреть ему в лицо, терпеть его, лежать ночью в темноте и позволять созданиям тьмы расхаживать перед ее мысленным взором, но это было совсем не похоже на ту ночь в лесу, где ее ужас достиг своего предела, а затем исчез. Теперь же предела ему не было. Была только ее воля, отказывающаяся поддаваться страху. Но страх был здесь, и она презирала это.

Страх и слабость — вот что она знала теперь, и она презирала себя за это.

Дверь открылась, и Астрид отвернулась от окна. Вошла Эльфледа, неся сверток с одеждой и обувью. Каждые несколько дней она приносила одежду — и Астрид ее игнорировала.

Она не будет носить одежду их женщин. Тяжелые юбки, неудобные рукава, покрывало на волосах — нет уж. Пусть лучше она останется голой. Эти люди обращались со своими женщинами, как с рабынями, как с вьючными и племенными животными, и им придется убить ее, прежде чем она согласится на это. Или снова посадить ее в то темное место…

Дрожь, пробежавшая по телу, прервала эту мысль, и Астрид ударила себя кулаком в бедро. Ее сломали. Боги, так оно и было. После всего, что она пережила, им все же удалось сломать ее.

Потому что она наденет это проклятое платье и станет служить им, если они снова пригрозят посадить ее туда. Она могла бы противостоять смерти, но не этому. Только не сейчас.

Но пока они не начали ей угрожать, она будет стоять на своем. Они не давали ей мужскую одежду, поэтому она отказалась от одежды вообще.

Он не хотел давать ей мужскую одежду. Леофрик.

Если не считать туники, которую Астрид теперь носила, — он принес ее на следующий день после того, как сбил ее с ног и прижал к своей твердой плоти. Он принес ей тунику, и она согласилась ее надеть. Ей нужны были сапоги, бриджи и нагрудник. Или мягкая, тяжелая туника, как те, что носил Леофрик, сделанная из ткани более мягкой, чем шерсть, и более прочной, чем лен. Но она согласилась на белую льняную тунику.

Она заканчивалась на бедрах, а вырез был достаточно широк, чтобы позволять одежде спадать с плеч, когда Астрид двигалась, и это было совсем не то, чего она хотела. Она хотела быть одетой как настоящий воин. Но Леофрик, казалось, испытал облегчение, когда она согласилась надеть хотя бы мужскую рубашку.

И она почувствовала что-то странное в улыбке, которой он одарил ее, когда она натянула рубашку через голову. Она не осознала этого, но почти улыбнулась ему в ответ.

Это Леофрик делал ее слабой. Он спас ее от этого черного места. Он был с ней, пока ее кровь горела, а тело болело, и разум метался между реальностью и бредом. В те дни он был единственным человеком, который не пугал ее и не причинял боль.

Когда она видела его сейчас, — а он приходил каждый день, — какая-то часть ее снова пугалась темноты и уговаривала ее броситься в его объятия и снова почувствовать его руки.

Она никогда в жизни не бросалась в объятья мужчины.

Леофрик был нежным с ней — а Астрид уже забыла, что это такое. Он заставил ее чувствовать себя в безопасности, когда всем, что она помнила, были страх и боль. Она хотела снова почувствовать его нежность, хотела снова почувствовать себя в безопасности. Она хотела его.

Ей никогда не был нужен кто-то другой, чтобы успокоиться и перестать бояться, но теперь, казалось, только Леофрик мог подарить ей этот покой.

И она ненавидела его за это еще больше.

Эльфледа вошла в комнату, чтобы прибраться и забрать поднос с завтраком. Она ничего не сказала, потому что знала, что Астрид не станет ей отвечать. Она просто проверила ночной горшок, наполнился водой кувшин, взбила подушки, сменила один сверток одежды на другой, взяла поднос и вышла из комнаты.

Одинокая и безоружная, Астрид опустилась на стул и попыталась заставить свой затуманенный разум сосредоточиться на возможности побега.

~oOo~

Леофрик пришел после полуденной трапезы, и Астрид с отвращением отметила, как затрепетало ее сердце. Маленькое слабое существо, живущее у нее внутри, так сильно хотело подойти к нему.

Теперь она знала несколько слов из этого языка. Несколько. И эти несколько слов позволили ей кое-что понять. Теперь она знала, что Леофрик — сын короля.

Это означало, что он мог поместить ее в то черное место и забрать ее оттуда в любое время. Или оставить ее там на все то бесконечное время, что она там пробыла.

Это означало, что он убил ее друзей или приказал убить их, или был каким-то образом причастен к этому нападению.

Это означало, что он был ее врагом. Не только ее тюремщиком и хозяином, но и врагом на поле боя.

И все же ей хотелось улыбнуться, когда он вошел в ее комнату. В комнату, где ее держали под охраной. По его приказу.

Почему он держит ее здесь? Чего он хочет?

Он хочет, чтобы она служила ему? Но он не пытался взять ее, хотя, казалось, хотел этого — и Астрид почти ждала, что он возьмет ее в тот день, когда сбил ее с ног.

Он не пытался заставить ее работать, даже прибирать в комнате. Другие служанки убирали в комнате, приносили ей еду и обеспечивали ее всем необходимым. Весь день она только и делала, что сидела и пыталась найти способ снова сделать свое тело сильным.

Леофрик пытался только поговорить с ней. Каждый день — и Астрид знала, что он хочет научить ее своему языку. Она кое-чему научилась, да, вот только не собиралась учить его в ответ. Она не станет. Там, где можно не сдаваться, она не сдастся.

Она не встала, когда он вошел в комнату и закрыл за собой дверь. На страже стоял маленький стражник — значит, была уже вторая половина дня.

Когда Леофрик вошел в комнату, стражник даже не обернулся.

Он подошел и сел в кресло напротив нее.

— Здравствуй.

Она молча посмотрела на него.

Его взгляд скользнул по ее голым ногам, и Астрид возненавидела чувство неловкости, которое ее охватило. Ее ноги были тощими и покрытыми шрамами, но это с ней сделали Леофрик и его отец, так что ей не за что было стыдиться. Стыдиться — нет, но злиться бы стоило. Ей следовало злиться на него за то, как она выглядит и что чувствует. Но сейчас Астрид чувствовала стыд. Эти шрамы она заработала не в бою, а в плену. Это были не следы силы, а отметины слабости — и Леофрик и его люди сделали ее такой.

Она не помнила, чтобы он когда-либо был в черном месте — она не видела его там до дня, когда он вынес ее оттуда — но тем не менее это был он, она знала. Он и его отец, король.

Но почему? Какую цель могла иметь их жестокость? Если только эта жестокость не была направлена на то, чтобы сделать ее их оружием.

Астрид пыталась обдумать такую возможность, но ее мозг никак не мог связать эти кусочки воедино. Она подумала о хнефатафле, об игре, в которую играла с Леифом, и о том, как он загонял ее в ловушку, обманывал ее, а потом нападал на ее короля.

Стратегия. Думай наперед. Нет, даже в лучшие дни у Астрид было плохо со стратегией. Она попыталась представить себе, что черное место было частью плана — и не смогла.

Леофрик заговорил с ней, произнося слова, которых она не понимала, но она услышала «отец», «брат» и «язык» и предположила, что он говорит ей, что хочет, чтобы она училась. Возможно, его отец хотел, чтобы она научилась их языку. И у него есть брат. Он сказал что-то о «времени», но она не знала, что именно.

Затем он наклонился вперед и взял ее за руки. Руки у него были большие и сильные, хорошей формы, с длинными пальцами. На них были шрамы воина. Это были хорошие руки, и она знала их прикосновения. Она хотела их.

Астрид убрала руки. Если он прикоснется к ней снова, этот испуганный ребенок, который так сильно хотел его, может взять над ней верх.

— Пожалуйста, — сказал он. Она знала это слово. Он часто это повторял. Это было похоже на snä lla. Он просил ее.

Он похлопал себя по груди.

— Леофрик. Леофрик.

Он указал на нее и поднял брови. Астрид точно знала, чего он хочет. Ее имя.

Но она только сжала губы и смотрела на него, и после недолгого ожидания он покачал головой.

Потом вздохнул, снова поглядел на ее руки и встал.

Уже в дверях он сказал:

— Прости меня.

Это она тоже поняла.

Но она поняла и еще кое-что. Что-то в его поведении, в его быстром уходе, заставило ее насторожиться. Сегодня он не очень старался и казался совсем другим.

Он сдался. И это было в некотором роде важно.

Пора было уходить. Была ли она достаточно сильна, чтобы сделать это, она не знала, но что-то изменилось, и ей пора было бежать. Если она не будет достаточно сильна, чтобы убежать, они убьют ее. Она сама об этом позаботится. Она никогда не вернется в это черное место.

Крошечная надежда трепетала в ее сердце — что Леиф, Вали, Бренна и все остальные все еще живы, все еще в Англии, что прошло не так много времени с тех пор, как они видели друг друга. Та часть ее мозга, что могла мыслить разумно, осознавала, что это была лишь мечта. Но по крайней мере, лагерь был местом, которое она знала, местом, откуда она могла начать, где она могла найти силы. И возможно, они все еще будут там, будут ее ждать. Крошечные искорки надежды разжигали в ее душе огонь.

Она обязательно попытается.

Еще бы только понять, как.

~oOo~

Идея пришла ей в голову, когда служанка, Оди, забирала поднос с ужином и разлила бульон. Она вытерла его краем своего платья, а затем просто оторвала испачканную часть.

Астрид вспомнила, как легко рвутся эти платья.

Когда Оди уйдет, она останется одна — на всю ночь, до самого утра, когда принесут завтрак.

Ей нужна была одежда — не то дурацкое платье, в котором невозможно бегать, и нормальная одежда. Ей нужно было оружие.

Стражник, который придет утром. Он был примерно ее роста. У него было копье, и пусть Астрид не умела обращаться с копьем, это было лучше, чем руки.

Она знала, как получит все это. Его оружие и его одежду.

Если будет достаточно сильной.

Если будет достаточно храброй.

Было время, когда она была и сильной, и храброй. Ей нужно было только вспомнить, каково это.

Она схватила сверток с одеждой и принялась за работу.

~oOo~

Астрид провела всю ночь, разрывая платье на полоски и заплетая их в косу. Ткань была непрочной, поэтому она заплетала полоски, а потом заплетала косу, пока не получилась прочная веревка длиной примерно с ее рост. Достаточно, чтобы обернуть вокруг руки.

Она немного отдохнула — ей понадобится много сил, — но даже в недолгом сне мысленно обыгрывала свой план.

Это был ужасный план, основанный на куче предположений. Но это было единственное, что Астрид смогла придумать.

Когда небо посветлело, она услышала шорох, стук и тихий разговор, означавший смену стражи. Большой мужчина, с которым она не смогла бы справиться ни за что на свете, уходил, а мужчина ростом с Астрид вставал у двери.

У двери, которую они никогда не запирали.

Она подождала несколько минут — не слишком долго, потому что ей нужна была тишина рассвета, чтобы уйти, но достаточно долго, чтобы большой стражник ушел.

Астрид не знала о том, что находится за дверью. В трех футах от порога начиналась неизвестность, и она была в руках богов.

Всю ночь она молилась Тюру (прим. бог войны и чести в скандинавской мифологии), прося бога помочь ей обрести мужество и силу и понять правильность своего плана.

Решив, что время пришло, Астрид стянула с себя тунику и бросила ее на кровать. Она заплела волосы в длинную простую косу и завязала ее обрывком платья, потом взяла плетеную веревку, которую сделала из платья служанки, и обернула ее вокруг предплечья, положив руку на талию.

Потом подошла к двери и открыла ее.

Стражник повернулся, выставив копье, чтобы преградить ей путь. Она видела, как его глаза впиваются в ее тело, и видела, как они загораются тем особым светом, который означал, что он думает о том, что может сделать с ней.

Астрид собиралась улыбнуться, но у нее не вышло, так что ей пришлось изобразить желаемое другим способом. Она медленно отступила назад, к кровати. Медленные, маленькие шаги — она не хотела быть слишком далеко от него, когда он поддастся похоти.

Стражник огляделся. То, что он увидел — или не увидел, — удовлетворило его, и он вошел в комнату, закрыв за собой дверь.

Астрид позволила ему приблизиться. Позволила ему обнять себя. Она подняла одну руку, потом — осторожно — другую и обняла его за шею.

Когда он наклонился, намереваясь поцеловать ее, она размотала веревку и быстро накинула ее ему на шею.

Схватившись за концы и обмотав их вокруг своих кулаков так быстро, как только могла, пока он боролся с ней, Астрид дернула — и собственная сила приятно удивила ее. Мужчина сопротивлялся и брыкался, но она скрестила руки на груди, перекинув веревку через его горло, а затем сделала выпад и вывернулась, оказавшись с ним спина к спине. Расставив ноги и согнув колени, она наклонилась вперед и дернула так сильно и резко, как только могла.

Треск был таким громким, что она на мгновение испугалась, как бы его не услышали в коридоре.

Мужчина перестал сопротивляться. Она отпустила его.

Он все еще дышал. Интересно. Она сломала ему шею, но не убила его.

Он моргнул, глядя на нее снизу вверх, его челюсть двигалась как у рыбы, когда он пытался втянуть воздух.

Двигаясь быстро и осторожно, Астрид сняла с него сапоги и бриджи. Она хотела взять и нагрудник, но не могла разобрать, как он застегивается, поэтому схватила тунику, которую дал ей Леофрик, и оделась сама. Она оказалась меньше, чем думала. Бриджи были свободными, и ей пришлось затянуть пояс так туго, что кожа собралась в большие складки на бедрах. Сапоги оказались слишком велики и быстро натрут ноги, но Астрид знала куда более сильную боль, так что мозоли были просто неприятностью.

Все, что имело значение, — никогда не возвращаться в черное место, никогда.

Она схватила копье мужчины — оно было тяжелым, и она не смогла бы точно метнуть его, но могла использовать его в ближнем бою.

Мужчина лежал на полу, все еще задыхаясь, моргая, его тело изогнулось под странным углом. Было бы милосердно убить его копьем, ударив в сердце.

Она оставила его там, где он лежал.

~oOo~

Коридор был темным и пустым, он напомнил Астрид часть замка, где жила прислуга в Эстландии. Теперь, когда она вспомнила об этом, комната, в которой она жила, показалась ей далеко не такой роскошной, как ее покои в Эстландии. В том замке у нее были изысканные ковры и драпировка, мебель, выкрашенная золотом, и куча всего, что нужно богатым.

Значит, тут живет прислуга, предположила Астрид. Это было хорошо — обычно выходы из таких мест были маленькими и незаметными, чтобы господа не видели, как слуги выносят из дома их собственную грязь.

Но прислуга вставала рано. Она не могла долго ждать. Астрид бежала так тихо, как только могла, позволяя своему инстинкту вести себя.

Она подошла к наружной двери, не встретив ни души, и осторожно открыла ее.

Улица. Мир. Свежий воздух. Ее сердце запело.

Напомнив себе быть спокойной и внимательной, она осмотрелась. Во дворе уже хлопотало несколько мужчин и женщин, и Астрид вдруг поняла, что была бы менее заметна, если бы надела платье служанки с дурацким покрывалом на волосы и потрепанными туфлями.

Но она не смогла бы двигаться быстро.

Во всяком случае, теперь было уже слишком поздно. Лес был прямо впереди, по другую сторону крепостной стены. В стене, в нескольких ярдах справа, виднелась маленькая дверь.

Надеясь, что дверь не заперта и за ней не следят, Астрид побежала.

Она была заперта, но изнутри, и ее никто не охранял. Астрид проскользнула за стену и оказалась в десяти футах от густого леса.

Уже несколько дней она рисовала в уме карту, по которой они планировали набег. Она знала, где они высадились. Она знала, сколько времени потребовалось воинам, чтобы напасть на них с того дня, как они захватили маленький городок. Обладая этими знаниями, Астрид предположила, что найдет берег, если пойдет на запад, и если будет двигаться быстро.

Она повернулась и побежала.

Найдет ли она своих друзей?

Ее сердце надеялось.

~oOo~

Солнце уже было далеко на западе, когда она наконец нашла лагерь. Усталость превратила ее мышцы в кашу, а колени дрожали при каждом шаге. Но ее цель была ясна, и Астрид ни разу не заблудилась. Солнце вело ее весь день.

Лагерь исчез. Тела лошадей были разбросаны по периметру, гниющие в лужах внутренности валялись там же, но кроме костей и клочков шерсти ничего не было. Прошло гораздо больше времени, чем она думала.

Обгоревшие остовы палаток все еще тянулись к небу, в нескольких местах сохранилась копейная изгородь, но лагерь исчез.

Ее друзья погибли. Она знала, что так и будет, и все же ее сердце пронзила боль.

Но горя не было. Что-то в ее разуме мешало ей принять их смерть. Вопрос, который она пока не смогла себе задать.

Астрид стояла в центре лагеря, который помогала строить, и пыталась понять, что же не так.

Лошади. Вокруг лежали только тела лошадей. Тел воинов не было. Так же как и тел налетчиков.

Люди этого короля были из тех, кто оставляет своих лошадей гнить в лесах. Разве они стали бы хоронить своих врагов? Или они забрали бы только их головы и оставили бы тела на съедение зверям?

Астрид внимательно осмотрела местность, заставляя себя идти вперед. Она нашла в траве железный шлем. Помятый стальной щит. Руку в кольчуге, сгнившую почти до костей.

Останки воинов короля.

В лагере ничего не осталось. Ни сломанного щита, ни клочка меха, ни медового рога.

Их не убили.

Они ушли.

Они бросили ее.

Нет. Нет. Леиф никогда бы не оставил ее в этом черном месте. Ее друзья никогда бы ее не бросили. Если бы они были живы, то пришли бы за ней. Она мысленно видела, как Леиф и Вали выламывают дверь ее камеры.

Она уже видела это. Много, очень много раз. Она привыкла к этому видению. Она знала, что так и было бы.

Астрид побежала от лагеря к берегу, пробралась сквозь высокую траву и спустилась по склону к воде.

Ни одного обгоревшего остова корабля. Ни следа четырех больших скейдов.

Они уплыли.

Они бросили ее.

Колени Астрид подогнулись, и она упала на песок.

Они бросили ее.

Она осталась одна.

Дунстан вернулся ко двору со своей женой, новой графиней Уинифред, и они теперь присоединялись к королевской семье на большинстве обедов и даже появлялись в покоях короля. Его величество казался покоренным молодой женщиной, так скромна и сдержана она была.

Или это были просто застенчивость и наивность. Уинифред была совсем юна.

Ее первая кровь пришла всего несколько месяцев назад, девушка была совсем ребенком. Возможно, даже глупым, хотя трудно было судить: юная графиня почти все время молчала. Утром, когда они вместе завтракали, Леофрик часто прятал ухмылку за куском хлеба, наблюдая за тем, как его друг безуспешно пытается втянуть свою жену в разговор за столом.

Этот брак был заключен с благословения короля по политическим соображениям, а не по любви. Дунстан был достаточно взрослым, чтобы годиться своей жене в отцы, и гораздо более опытным во всех отношениях. И гораздо менее благочестивым, хоть и проявлял благочестие, когда это требовалось.

Но король души не чаял в молодой графине и улыбался ей и с удовольствием с ней говорил. Она была всего на шесть лет старше Дреды и невысока ростом, из-за чего казалась младше своих лет. Видимо, решил Леофрик, королю она напомнила о дочери, которую он потерял. Это, казалось, успокаивало его, так что Леофрик и Эдрик были рады, что маленькая графиня пришлась ко двору.

Однако Дунстан был несчастлив. За кружкой эля накануне вечером друзья пожаловались друг другу свои невзгоды: на пустую постель Дунстана после первой брачной ночи, на боль, которую он причинил своей молодой невесте, и неспособность Леофрика завоевать доверие северной женщины. Он был гораздо более откровенен со своим другом, чем со своей семьей, но они с Дунстаном всегда хранили секреты друг друга.

В любом случае это мало что значило. Король хотел, чтобы эту женщину привели к нему как можно скорее. Он хотел посмотреть, как продвигается ее исцеление и чему она уже научилась. У Леофрика осталось не так много времени.

По правде говоря, у него совсем не было времени, потому что женщина не желала уступать. Не имело значения, вызовет ли ее король сегодня, на следующей неделе или в следующем году. Результат будет тот же самый. Она будет казнена.

И он даже не узнает ее имени.

Переживая за своего друга и желая чем-нибудь занять себя, чтобы отвлечься от мыслей о женщине в комнате прислуги, Леофрик прервал тишину за столом:

— Не хотел бы ты прокатиться верхом, Дунстан?

Его друг встретил это предложение широкой улыбкой.

— Да, ваша светлость, это прекрасное предложение. Прокатимся, пока греет солнце.

~oOo~

Они уже были в конюшне, когда помощница Эльфледы — Леофрик не помнил ее имени — подбежала к ним и чуть не врезалась в него, ибо даже на бегу держала голову почтительно склоненной.

— Ваша светлость! — проговорила она, задыхаясь.

Он уже знал, что что-то неладно с женщиной. Прежде чем спросить, он взял девушку за руку и отвел подальше от лошади и конюхов.

— Что такое?

— Там... Эльфледа просила... Вы придете?

Рядом с ним уже стоял Дунстан.

— Что-то случилось?

— Похоже, что так, — вздохнул Леофрик. — Если подождешь, мы сможем прокатиться чуть позже, когда я со всем разберусь.

— Я пойду с тобой.

Отказ вертелся у Леофрика на языке, но полные ужаса глаза девушки сказали ему, что неприятности более чем серьезные, и ему точно понадобится поддержка. Поэтому он кивнул, и они последовали за девушкой вместе.

~oOo~

Леофрик уставился на лежащего на полу стражника. Эльфледа опустилась на колени рядом с ним и стянула с кровати простыни, чтобы накрыть его, потому что ниже пояса мужчина был голый. Стоящий в воздухе запах сказал им о том, что мужчина испачкал себя, но Эльфледа, похоже, уже успела все убрать.

Он был жив, но бледен и сер, пот блестел на его лбу и над верхней губой. Все, что он мог делать, это моргать и тяжело дышать.

Женщина сломала ему шею и отобрала сапоги и штаны. Веревка, с помощью которой она это сделала, все еще висела у него на шее.

Нет, не веревка. Шнур. Она разорвала на полосы платье, которое ей принесли, и сделала из него шнур.

Она сбежала. Она едва не убила своего стражника и сбежала.

Пешком.

— Все кончено, ваша светлость. — Дунстан стоял рядом с Леофриком и тоже смотрел на мужчину. — Король прикажет казнить ее тотчас же.

Леофрик знал, что это правда, и его внутренности от этой мысли скрутились в узел. Она сделала то, что сделал бы любой воин. Она нашла способ вырваться из плена. Все еще слабая, без оружия, положившись только на собственную смекалку, она справилась с тренированным воином и сбежала. Она была образцом воли и упорства.

Он не хотел, чтобы она умерла.

Но женщина, вне всякого сомнения, доказала, что не принесет пользы королевству.

Эльфледа подняла голову.

— Я ничем не могу ему помочь, ваша светлость. Кажется, он не может говорить, но я не думаю, что ему больно.

— Почему он в этой комнате? Стражникам строго-настрого приказано не переступать порог.

Никто не ответил, потому что никто не мог знать. Но Леофрик мог догадаться. Возможно, женщина привлекла его внимание своим телом; он замечал, как стражники пытались подглядеть за ней, когда думали, что он не видит.

Она заманила его внутрь и свалила с ног — почти голая, покалеченная женщина против вооруженного охранника.

— Его присутствие здесь — нарушение моего приказа. Насколько я помню, у него нет семьи.

На лице Эльфледы отразилось безмолвное смятение, когда она поняла, что собирается сделать ее хозяин.

Дунстан тоже все понял.

— Ваша светлость, вы уверены? Неужели ваша варварская женщина так важна?

Его варварская женщина. Да, она была его — и в этом были суть всех его чувств к ней и смысл каждого его поступка. Она не покидала его мыслей с тех пор, как он поднял ее с грязного пола камеры, и раньше — с того самого первого дня, когда он вошел в Черные Стены и увидел, как его отец наблюдает за ее мучениями. С тех пор, как увидел ее решительность и стойкость и неподчинение.

Она была его.

И хотя она не разговаривала с ним, не называла своего имени, он помнил ее доверие и нужду в нем, и уже немного знал ее.

Леофрик знал, куда она убежала. Это было единственное место в их мире, которое она знала.

Но знает ли она, как туда добраться?

Он ответил на вопрос своего друга, присев рядом со стражником. Чувствуя неодобрение Эльфледы, Леофрик обхватил руками шею стражника и закончил то, что начала женщина. Его женщина.

Когда стражник был мертв, Леофрик пристально смотрел в глаза Эльфледы, и лекарке пришлось покорно опустить взгляд. Потом он сказал:

— Я убил его. Так, Эльфледа?

— Да, ваша светлость, — пробормотала она, глядя на свои руки.

— Когда я обвинил его в нарушении долга, он напал на меня, и я убил его. Разве не так все было, Эльфледа?

Длинная пауза. Леофрик ждал. Наконец, голосом гораздо более мягким и покорным она сказала:

— Да, ваша светлость.

— Женщина сейчас находится в этой комнате, верно?

Эльфледа посмотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Встретившись с твердым взглядом Леофрика, она кивнула.

— Да, ваша светлость.

Он оглянулся через плечо и так же пристально посмотрел на девушку.

— А ты? А как тебя зовут?

Девушка присела в реверансе.

— Оди, ваша светлость.

— Оди, ты понимаешь, что произошло в этой комнате?

— Да, ваша светлость. Вы хотите помочь тихой леди, поэтому вы скажете, что стражник напал на нее, а потом на вас, и вы остановили его.

Она была умна, эта маленькая Оди.

— И ты тоже так скажешь.

— Да, ваша светлость. Но... — она оборвала себя.

Леофрик встал.

— Спрашивай.

Она снова присела в реверансе.

— Прошу прощения, ваша светлость, но как мы можем сказать, что она здесь, когда ее нет? Что, если она бродит по коридору или попала в беду?

Действительно, умница. Но Леофрик ни на секунду не поверил, что женщина все еще в замке. Она наверняка сбежала.

— Предоставь это мне. А пока вы с Эльфледой приведете комнату в порядок и оставите ее закрытой. Продолжайте день как обычно. — Он повернулся к Дунстану. — У меня есть догадка насчет того, куда она могла пойти. Может, ты пока приглядишь за охраной? Я не хочу, чтобы король понял, что что-то не так, пока я не верну ее.

— Я в вашем распоряжении, ваша светлость. Но Леофрик... зачем это тебе? Разве ты можешь спасти ее? И зачем?

Он не знал, как ответить, поэтому просто встретился с Дунстаном взглядом. Через мгновение выражение лица его друга изменилось.

— О, мой дорогой друг. Ребенок-невеста или даже кухонная девка и то были бы предпочтительнее.

Но это не имело значения.

— Ты мне поможешь?

— Конечно. Иди и найди свою дикарку.

~oOo~

Когда он подбежал к конюшне, из тени навеса нему навстречу вышел тюремный надзиратель.

— Прэшу прэшения, ваша свтлость, — сказал он, и голос его звучал гнусаво из-за кожаного ремешка, закрывавшего дыру на месте носа. И хоть слова были правильными, в голосе не было уважения.

Леофрик резко выпрямился и пристально посмотрел на мужчину.

— Что?

— Если вы ищте ту суку, то она убжала через запдную стену. Я иду предэпредить стражу.

Женщина убежала несколько часов назад. Если надзиратель видел, как она бежала, он знал, что именно случилось. Он ждал. Почему?

Потому что он ждал этого — прихода Леофрика. Он знал, что Леофрик пойдет за ней и ничего не скажет королю.

— Чего ты хочешь? — спросил он, переходя к сути дела.

— Нмного, ваша свтлость. Плату за мою рану. — Он постучал по кожаному ремешку на лице.

Леофрик вздохнул и оглядел двор. На них никто не обращал внимания; рабочая суета не оставляла времени для безделья и обеспечивала хорошее прикрытие. Он кивнул, затем показал жестом, чтобы они отошли в тень навеса. Надзиратель ухмыльнулся и направился туда.

Когда они отошли в дальний угол, Леофрик протянул руку, словно собираясь достать кошелек. Вместо этого он взял кинжал и вонзил его в мягкую плоть дряблого подбородка мужчины.

Он пронаблюдал за тем, как надзиратель испустил последний вздох, затем вытер кровь с рук и клинка туникой мужчины, и оставил тело лежать в углу. А потом развернулся и пошел в конюшню за лошадью.

У надзирателей обычно был длинный список врагов, и по этой причине на эту должность брали только мужчин без семьи. Леофрик знал, что никто не будет оплакивать его, и даже порадовался, что оказал своим людям такую услугу.

Он даже почувствовал, что в какой-то мере отомстил за боль, которую этот ублюдок причинил его женщине.

~oOo~

Он ехал через лес на своем сером скакуне, двигаясь так быстро, как только мог, попутно оглядывая кустарник и невысокую поросль в поисках следов. Женщина шла пешком и не знала здешних мест, но у северян была репутация искусных мореплавателей. День был ясный и солнечный, теплый, с легким ветерком, предвещавшим конец лета. Если она знала, что они высадились на западном берегу, то легко нашла бы запад, просто посмотрев вверх. Даже в полдень прохладный ветерок подсказал бы направление.

Поэтому, вместо того чтобы искать ее в лесу, Леофрик поехал прямо к берегу. К тому, что осталось от лагеря варваров.

Когда он приехал, солнце уже стояло низко и светило ему в глаза. Ветер доносил запах гниющей лошадиной плоти. Леофрик спешился и натянул поводья. Его лошадь встряхнулась, радуясь, что хоть на мгновение избавилась от всадника.

Но женщины не было. Неужели он ошибся насчет ее способности находить дорогу? Неужели она заблудилась в лесу? А может, она ранена? Она еще не совсем оправилась, хоть и была уже достаточно сильна. Но, может, путешествие оказалось ей не по силам?

Он повернулся и посмотрел на начинающий темнеть лес позади. Если он отправится обратно прямо сейчас, то возвратится в замок уже в темноте. Но вчера было полнолуние, и небо было ясным, так что он не волновался. Не за себя.

Но ночь обещала быть холодной, и если женщина не найдет что-нибудь потеплее штанов стражника и его старой туники, то замерзнет.

А может быть, и нет: она пробыла несколько недель без тепла — и выжила.

Он должен был вернуть ее до утра. Он мог бы найти способ выиграть больше времени, если бы она снова оказалась в своей комнате и о ее побеге никто бы не узнал.

Возможно, в ее попытке, в этой вспышке надежды, он сможет найти путь к ее сердцу.

Но где же она? Он был уверен, что найдет ее здесь.

Поглядев на запад, Леофрик увидел лишь серо-голубое море. Берег начинался у подножия крутого холма, покрытого густым песком и высокой травой, и лагерь был разбит прямо там.

Взяв лошадь под уздцы, Леофрик пересек разрушенный лагерь и поднялся на вершину холма.

Женщина была там. Она стояла на коленях у кромки воды и смотрела на море. Приближался прилив; он видел, как вода плещется вокруг нее. Ее льняные волосы были заплетены в простую косу, свисавшую на спину. Морской бриз взметал вокруг нее пряди волос.

Его туника сползла с худого плеча, и даже с такого расстояния Леофрик мог видеть следы только что заживших ран.

Каждая частичка его тела, от сердца до плоти, откликнулась на ее присутствие.

Леофрик натянул поводья, оставил лошадь на вершине холма и спустился вниз. Он не пытался скрыться, но она, казалось, не заметила его приближения. Он подошел вплотную, его ботинки намокли в приливной воде, а она даже не пошевелилась. Копье стражника лежало рядом с ней.

Он опустился на колени рядом.

Ее лицо ничего не выражало, но Леофрик видел блестящий прямой след на ее щеке и мокрый круг на тунике, на груди, где сквозь прилипшую ткань просвечивала бледная, покрытая шрамами кожа.

Женщина плакала. Молча, беззвучно.

Ему показалось, что он понял причину. Она осталась здесь одна, и только теперь осознала это. Но неужели она не понимала раньше? Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как они прогнали ее народ.

И они сделали все, чтобы ее люди не ждали ее и не искали. Его отец и Эдрик убедили их в том, что она мертва.

Ее не бросили здесь.

Он помнил шок и возмущение на лицах ее друзей, помнил, как самый большой из них в ярости бросился на них, не обратив внимания на лучников, натянувших тетивы.

Нет, ее не бросили. Она осталась здесь, потому что погибла для них.

Но Леофрик не мог сказать ей этого, потому что она отвергала его язык. Поэтому он сделал все, что мог сделать — мягко, осторожно, как будто касаясь дикого существа, положил руку на ее плечо.

Она была такой худой — и все же оказалась достаточно сильной, чтобы справиться со стражником в замке.

Женщина повернулась и посмотрела на него. В ее голубых глазах не было ни презрения, ни ярости. Никакого чувства вообще. Она казалась пустой.

— Прости меня, — сказал он, не уверенный, поймет ли она даже эти слова. — Если бы ты знала, как я сожалею.

Глупо было чувствовать угрызения совести за их вражду, но Леофрик не мог припомнить, испытывал ли он когда-нибудь что-либо, кроме угрызений совести, когда дело касалось этой женщины.

Она встала и подняла копье, и Леофрик тоже настороженно встал. Единственным оружием, которое он взял с собой, был маленький кинжал. Но женщина уткнула конец копья в песок и подала оружие Леофрику, держа за древко. Смущенный, он взял его.

Затем она отступила назад и широко развела руки.

— Aldrig igen, — произнесла она. — Den svarta platsen — aldrig igen (прим. «Больше никогда. Черное место — больше никогда», шведск. )

Он не понял ни слова из сказанного, но тем не менее понял, что она имела в виду. Она хотела, чтобы он убил ее.

Уронив копье на песок, он покачал головой.

— Нет. Я не причиню тебе вреда.

— Snä lla! Snä lla! Aldrig igen! (прим. «Пожалуйста! Пожалуйста! Больше никогда! », шведск. ).

Женщина рванулась за копьем, но он поймал ее и притянул к себе, и она обвисла в его руках. совсем не сопротивляясь

— Со мной ты в безопасности. Я позабочусь о тебе. Безопасность. — Он взял ее за подбородок и приподнял лицо так, чтобы видеть ее глаза. — Ты понимаешь? Со мной ты в безопасности.

Леофрик лгал, но не потому, что хотел ее обмануть. Если бы только она открылась ему, хотя бы чуть-чуть, это могло бы быть правдой. Он смог бы защитить ее. Но пустые глаза, взгляд которых разрывал его на части, не давали ему надежды. А может, и не могли.

— Леофрик, — снова сказал он. — Я — Леофрик.

Его большой палец скользнул по едва заметной линии старого шрама на ее губах.

— А как тебя зовут? Пожалуйста, скажи свое имя.

И снова женщина не ответила.

Через мгновение опустила голову и положила ее ему на грудь. Она позволила ему обнять себя, а когда он взял ее за руку, позволила ему увести ее обратно на холм. Он оставил копье лежать на песке.

Она позволила ему усадить себя в седло. Она позволила ему сесть позади себя.

Она ехала тихо, прислонившись спиной к его груди, а он обнимал ее, возвращаясь в замок.

Как ни больно было его сердцу видеть ее капитуляцию, Леофрик ощутил в душе первый признак надежды. Когда она отдохнет и поймет, что наказывать ее за побег не будут, возможно, она снова начнет ему доверять.

Быть может, ей нужно было потерять всю свою надежду, чтобы увидеть надежду, которую предлагал ей он.

~oOo~

Луна ярко светила над замком, стены отбрасывали резкие тени во двор. Леофрик въехал в конюшню, спешился и снял женщину с лошади, прежде чем передать поводья сонному мальчику-конюшему. Оставив лошадь на его попечение, он взял женщину за руку и повел ее в замок, войдя через черный ход.

Она шла, куда он хотел, совершенно покорная ему. Когда они добрались до коридора, ведущего в ее комнату, он мягко толкнул ее в темный угол и чуть прижал, показывая языком своего тела, чего хочет.

Затем подошел к стражнику у ее двери и отпустил его. Как второй сын короля и герцог Оренширский, Леофрик не нуждался в одобрении таких приказов. Стражник почтительно кивнул и направился прочь, к дальнему коридору, который вел в комнаты стражи.

Когда Леофрик вернулся, женщина была именно там, где он ее оставил.

Он повел ее в комнату. На пороге она остановилась, слегка неуверенно, и оглянулась на пустое пространство сбоку от двери, где несколько мгновений назад стоял стражник.

— Больше никакой охраны, — сказал Леофрик, не надеясь, что она его поймет. Но ему нужны были эти слова. — Ты больше не пленница.

Она явно ничего не поняла, но ступила через порог.

Он вошел вместе с ней и закрыл за собой дверь. Никаких следов происшедшего утром уже не было. В комнате было тепло и уютно: зажжены факелы, горит небольшой камин, на столе стоит поднос с хлебом, сыром и кувшин. Эльфледа и Оди сегодня хорошо поработали. И Дунстан тоже.

Женщина повернулась и встала перед ним, опустив руки.

Бриджи стражника были слишком велики для нее; они топорщились на бедрах и коленях. Кожа от колен и ниже потемнела и покрылась пятнами соли от прилива, в котором она стояла. И сапоги тоже. Его туника порвалась и снова сползла с ее плеча, демонстрируя ее бледную кожу и шрамы.

Он не мог вот так просто оставить ее после этого странного, долгого дня, не попытавшись еще раз. Леофрик шагнул к ней — женщина отпрянула, ее взгляд снова стал настороженным, но он был рад видеть эту настороженность, даже если это означало, что она все еще чует в нем угрозу. По крайней мере, это была не покорность. По крайней мере, в ее глазах снова появилась жизнь.

Встав прямо перед ней, он похлопал себя по груди.

— Я — Леофрик. — Он похлопал ее по груди, поглаживая большим и указательным пальцами выпирающую ключицу. — А ты кто? Я так хочу знать твое имя.

Когда она не ответила, он обхватил ладонями ее лицо и поцеловал в лоб.

— Спи. Завтра мы попробуем еще раз, но у нас мало времени. Пожалуйста, помоги мне спасти тебя.

Он повернулся и вышел из комнаты.

Дверь была не заперта, и стражник ушел. Если она захочет сбежать, ей не придется никого убивать.

Он уже собирался повернуть за угол, когда услышал скрип тяжелой двери на железных петлях.

Леофрик живо обернулся. Женщина стояла в дверях, глядя в другую сторону коридора. Потом повернула голову и наткнулась на его взгляд.

Они уставились друг на друга.

Когда Леофрик шагнул к ней, она не отступила. Не сводя с нее глаз, он пошел назад, и она не отступила ни на шаг.

Он подошел к двери и остановился перед женщиной. А потом просто ждал. Она сделала этот шаг, каким бы он ни был, и он будет ждать, пока она сделает следующий.

Женщина внимательно изучала его глаза, прищурившись, как будто для того, чтобы лучше разглядеть. Он постарался думать о том, что чувствует к ней, о том, что намерен заботиться о ней, надеясь, что она прочтет это в его взгляде.

После долгого молчаливого раздумья женщина похлопала себя по груди и открыла рот.

Сердце Леофрика сбилось.

— Астрид. — Она снова похлопала себя по груди. — Астрид.

Леофрик ни за что на свете не смог бы остановить себя; его сердце и тело не дали разуму и шанса. Он снова обхватил лицо своей женщины ладонями и поцеловал в губы.

Астрид попыталась вспомнить хнефатафл, подумать об игре и о том, как Леиф заставлял ее поверить в победу, а затем вырывал ее у нее из рук. Леиф уступал ей, сдавал свои позиции, но потом заманивал в ловушку, заставляя поверить, что совершил ошибку, и она оказывалась уязвимой для нападения с самой неожиданной стороны — и все потому что позволяла себе поверить в победу, которой не было.

Она всегда играла так, бросалась без оглядки к тому, что было прямо перед ней.

Ее тело отзывалось на то, что было прямо перед ней сейчас — губы Леофрика на ее губах, его нежные и теплые руки на ее лице, его борода, касающаяся ее подбородка. Она нуждалась в этом; на физическом, инстинктивном уровне, она нуждалась в этой нежности. Ее сердце было полно боли о прошлом, которое она потеряла, душа — полна страха за будущее, но в этом настоящем его руки были сильными, а губы мягкими, и он был добрым с тех пор, как нашел ее у воды.

Он всегда был добрым.

Астрид не понимала. Она никогда этого не понимала.

Сегодня утром она убила одного из его людей, и теперь, ночью, она снова была в той же комнате, но без охраны. Что он задумал? Был ли это трюк, была ли это хитрость, подобная той, с помощью которой обманывал ее Леиф? Неужели ее заманят и сделают еще более уязвимой?

Может ли она быть более уязвимой, чем сейчас? Одна в этом мире, слабая, безоружная, отданная на милость врага, которого не понимала?

Нет, она не могла.

Но этот мужчина был добр и просил у нее только слов. Он забрал ее из черного места. Он мог бы вернуть ее туда, если бы захотел. Только он стоял между ней и этим ужасом.

Она умоляла убить ее, только бы не попасть обратно в черное место. Она не сможет пережить это снова. Впервые в жизни она попросила его об этом. У нее не было его слов, и у него не было ее слов, но она верила, что он понял.

Но он не сделал того, о чем она просила. Вместо этого он обнял ее, а потом привел обратно в эту комнату. Он убрал охрану и оставил в покое.

Казалось, ему нужны были только ее слова.

И это тоже. Он хотел и ее тело. Астрид чувствовала это желание в его руках, в прикосновении губ, и в плоти, прижимающейся к ней через бриджи.

Отстранившись, она увидела желание и в глазах цвета пасмурного вечернего неба, темно-синих с серыми прожилками. И она увидела что-то более глубокое в этих глазах, что-то слишком глубокое для слов.

Она хотела того, что видела в нем, даже того, чего не понимала.

Глядя на нее сверху вниз, он отпустил ее лицо и положил одну руку ей на грудь, обхватив большим и указательным пальцами ее шею.

— Астрид, — произнес он шелковистым, глубоким и нежным голосом.

Затем он поднял ее руку и положил себе на грудь, над сердцем. Обеими руками он прижал ее руку к своему тяжелому мягкому нагруднику.

Он хотел, чтобы она произнесла его имя.

Нет, больше — казалось, если она скажет это, то даст понять, что готова на все. Если она назовет его имя, это будет значить, что она готова дать ему то, что он хочет.

Но Астрид не знала, чего именно он хочет. Неужели только ее слов. Ее тела? Чего-то еще? Неужели все это было уловкой? Она ничего не понимала.

Но разве у нее был выбор? Ее народ бросил ее. Она была одна в этом месте, где ей предстояло умереть — возможно, скоро, а возможно, и нет. Если нет, и если ее не вернут в черное место, то ей придется идти своим путем.

Если то, что Леофрик отослал стражника, означало, что Астрид больше не пленница, значит ли это, что она больше не рабыня?

Она не сможет узнать. Нет, если только не научится его языку и не спросит.

У нее не было выбора. Мужчина, обнимавший ее сейчас, был всем, что у нее было. Пока она не поймет, что происходит, ей придется давать ему то, что он хочет.

В его глазах она не увидела угрозы, только желание, доброту, надежду и что-то более глубокое, чего она не понимала.

— Леофрик, — сказала Астрид, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и ясно.

— Да, да! — он улыбнулся и поднес ее руку к губам, поцеловал ее пальцы, касаясь губами каждого из них. — Спасибо. Астрид.

Его губы двигались по ее коже, пока он говорил. Он сказал еще что-то, снова повторил слово «безопасность», но больше она ничего не поняла.

Он говорил те же самые слова и раньше; она узнала их звучание, если не смысл. Она надеялась, что он говорит ей, что она будет в безопасности.

Астрид ненавидела себя за то, что больше не может чувствовать себя в безопасности. Это была одна из многих вещей, которые она потеряла в том черном месте.

Она даст ему все, что он захочет, если он даст ей безопасность.

С этими мыслями она взяла его за руки и сделала шаг спиной вперед в комнату, ведя его за собой.

Остановившись посреди комнаты, Астрид отпустила его руки и начала снимать с себя одежду: сапоги стражника, его штаны и пояс, рубашку, которую дал ей Леофрик.

Когда она приподняла край рубашки, чтобы стянуть ее через голову, он положил руки ей на плечи и покачал головой. Он произнес слова, которых она не знала, затем погладил ее руки.

— Астрид, — пробормотал он.

Рубашка сползла с ее плеча, и Астрид увидела, как его взгляд упал на ее обнаженную кожу.

Он хотел ее. Он был добр, но он хотел ее.

Это было только ее тело. Инструмент, не более того. Не она сама; не то, что делало ее собой. Она могла отдать свое тело Леофрику и ничего не потерять.

Более того, она хотела его прикосновений. Это успокаивало. Когда он обнимал ее, она чувствовала себя защищенной.

В безопасности.

Высвободив руки из его хватки, она стянула рубашку через голову и отбросила ее прочь. Она стояла прямо и неподвижно, пока его взгляд скользил по ее изуродованному шрамами телу, потерявшему большую часть своих сильных мускулов. Но жар в его глазах не погас.

Он снова встретился с ней взглядом.

— Ты хочешь этого?

Астрид поняла эти слова. Она хотела того, что он мог дать ей, что он мог бы дать ей, если она была ему нужна. Если она даст ему то, что он хочет.

Она кивнула.

— Ты понимаешь?

Она снова кивнула. Она поняла достаточно: и эти слова, и то, что он хотел, и то, что ей было нужно.

Он отошел от нее, но только для того, чтобы закрыть дверь. Потом вернулся и провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Астрид.

На этот раз без его подсказки она положила руку ему на грудь и сказала:

— Леофрик.

Его лицо озарилось широкой улыбкой, и он обнял ее за талию, одновременно наклоняясь, чтобы поцеловать. Это было похоже на присвоение, мужчины никогда раньше не вели себя с Астрид так. Это она всегда искала партнера, она была той, кто делал первый шаг, превращая флирт в близость.

Она закрыла глаза и попыталась остановить свои мысли, просто почувствовать силу рук, держащих ее, мягкость рта, жар языка, тепло дыхания. Леофрик был выше ее на несколько дюймов и гораздо шире в плечах. В этом не было ничего необычного; она всегда предпочитала высоких, сильных мужчин, а мужчины ее народа, насколько она смогла судить, были выше большинства мужчин этого места.

Необычным было то, что она чувствовала себя присвоенной мужчиной, с которым была. Леофрик наклонился вперед, держа ее в своих объятиях, и Астрид почувствовала, как он распускает ее волосы.

Ей это не нравилось, она не могла подчиниться, даже когда пыталась дать ему то, что он хотел. Ее сердце билось быстро и громко, она оторвалась от его губ и уперлась его в грудь, заставляя отпустить ее и отступить.

Смятение отразилось на его лице. Астрид почувствовала что-то странное и вдруг поняла, что дрожит.

Она была напугана. Она дрожала от страха. Боги, как же она презирала то, во что превратилась.

Нет. Она не поддастся страху. Она была Девой-защитницей. Она участвовала во многих битвах и убивала людей, которые были крупнее и сильнее ее. В близости она брала то, что предлагали мужчины, а не давала им то, что они требовали.

Собравшись с силами, она сделала несколько шагов к Леофрику, и, протянув руку, ухватила его за темные волосы. Они были такими мягкими в ее руках. Она резко дернула его, заставляя наклонить голову к себе, и поцеловала, сильно и жестко, как целовала Яана, Ульва и любого другого мужчину, которого хотела. Поцелуем, который говорил, что все, что случится, будет на ее условиях — и мужчина должен быть благодарен за то, что Астрид выбрала его, но не иначе.

Стон горячего удивления заполнил ее рот, и его руки снова обхватили ее, сжали ее ягодицы, прижимая ее сильнее. Астрид чувствовала возбуждение Леофрика, его твердую и толстую плоть в бриджах.

Не прерывая поцелуя, она отпустила его волосы и принялась за нагрудник, ища застежки. Ей не удавалось справиться с ними, и его руки отпустили ее и переместились между ними, снова перехватывая инициативу. Леофрик расстегнул застежки и стянул с себя нагрудник, затем потянул вверх тунику. Когда он поднял руку, чтобы стянуть тунику через голову, Астрид прикусила его нижнюю губу и втянула ее в рот.

Он застонал, как будто она причинила ему боль, но когда она отпустила его и он снял одежду, она увидела огонь в его глазах и ошеломленную улыбку на губах.

Он был... он был прекрасен, и на мгновение Астрид забыла обо всем остальном. Ее страх и отвращение к себе, ее душевная боль и тоска по дому, ее тревога за будущее, ее слабое тело и растерянный ум — все ушло. В одно прекрасное мгновение она видела только голый торс мужчины. Мощный. Гладкий, мускулистый. Покрытый боевыми шрамами. И этот мужчина хотел ее.

Она положила руку ему на грудь.

— Леофрик.

— Астрид, пожалуйста, — отозвался он и заключил ее в объятия.

Огонь, казалось, вспыхнул в месте, где ее обнаженная грудь коснулась его, и Астрид приподнялась на цыпочки, чтобы снова завладеть его губами. Чтобы заявить на него права. Леофрик снова застонал — звук почти боли или капитуляции, — и вспышка силы вновь зажглась в ее сердце.

Она не собиралась сдаваться. Она не собиралась отдаваться ему. Она не стояла на коленях у его ног и не умоляла. Она была с ним лицом к лицу и брала столько же, сколько отдавала.

Осознавая этот прилив силы, Астрид ухватилась за бриджи Леофрика и потянула их. Он помог ей, наклонившись так, чтобы она могла опустить их вниз по его бедрам и освободить его плоть.

Но когда ее рука обхватила его плоть, ее разум взбунтовался, и комната, в которой она находилась, исчезла.

Леофрик исчез.

Все вокруг нее, внутри нее стало черным и холодным.

Она затрясла головой, и Леофрик и теплая золотистая комната вернулись, но было поздно. Астрид отскочила назад, подальше от него, чувствуя, как глубокое отчаяние и агония черного места снова сводят ее с ума. Она обхватила себя руками и присела на корточки, пытаясь взять себя в руки.

Вот что ее погубит, ведь так? То, что эти мужчины делали с ней? Это? Ни плеть, ни огненная мазь, ни тонкая нить, жгущая ноги, ни ледяная вода, льющаяся на нее, ни крошки черствого хлеба, запихнутые в рот, не смогли. Ни кандалы. Ни темнота, безжалостная темнота.

Изнасилование было наименьшим из зол. Сколько бы раз это ни случалось, как бы жестоко это ни было, это было наименьшей болью. Не может быть, чтобы это сломало ее сейчас.

— Астрид? — она почувствовала, как Леофрик подошел ближе, увидела, как его тень скользнула по ней. Она покачала головой, но он не прикоснулся к ней.

Он сказал что-то, длинную цепочку слов, которых она не поняла, и снова отступил. Она услышала шорох кожи и стук сапог, упавших на пол. Он разделся и собирался взять то, что она собиралась ему дать. Даже сейчас, перед лицом ее страха, он собирался взять ее.

Значит, это была игра, ход, которого она не предвидела. Она была его собственностью, и он ничем не отличался от остальных.

— Астрид, — сказал он умоляющим тоном. Всего несколько мгновений назад она назвала бы его добрым.

Когда она не ответила, он повторил ее имя.

— Астрид.

Она подняла голову.

Леофрик стоял голый посреди комнаты. Он не был твердым; его плоть тяжело свисала из темного гнезда волос между мускулистыми бедрами. Когда она встретилась с ним взглядом, он улыбнулся, но не в предвкушении, а печально.

Затем он раскрыл руки. Она сделала то же самое на берегу, когда хотела, чтобы он проткнул ее копьем, когда умоляла его не брать ее обратно в черное место. Она раскрыла перед ним руки и стала совершенно беззащитной. Отдала свою жизнь в его руки.

Так же, как он делал для нее сейчас.

Она встала, но Леофрик не сдвинулся с места. Она подошла к нему, и он все стоял там, широко раскинув руки. Только его глаза двигались, следя за ней.

Встав перед ним, глядя ему прямо в глаза, Астрид сжала кулак и ударила его в живот.

Леофрик закашлялся и согнулся от удара, но руки его оставались широко раскинутыми, и восстановив дыхание, он снова выпрямился. Не сводя с нее глаз, он кивнул, и она все поняла.

Он предлагал себя. Он искупал свою вину.

Искупление — не путь ее народа. Ее народ искупал вину с помощью мести. Но смысл был не совсем чужд, и Астрид поняла

Она снова ударила его, и он снова выпрямился, когда смог, и стал ждать следующего удара.

Она ударила снова — и мысли покинули ее, и месть взяла верх. Не имело значения, что Леофрик предлагал себя по собственной воле. Не имело значения, что он спас ее из черного места и заботился о ней. Все, что имело значение, — это ненависть, ярость и боль, наполнявшие ее кровь огнем.

Она била его, царапалась, кусалась и лягалась, а он принимал каждый удар. Она трижды опрокидывала его на пол, и каждый раз Леофрик вставал и раскрывал объятья. Она била его до тех пор, пока ее руки не начали трястись от напряжения, а тело не покрылось потом.

И только тогда, устав и остановившись, она услышала, что плачет. Рыдает, громко и отчаянно.

Астрид закрыла рот руками и отшатнулась.

Она была Девой-защитницей. Она не плакала. Слезы были слабостью.

Леофрик опустил руки. Его тело было покрыто ярко-красными пятнами, переходящими в синяки. Из носа у него текла кровь, глаз распух. Он подошел к ней и протянул руки, намереваясь обнять — и она знала, что он хочет утешить ее.

— Нет! — закричала Астрид, упираясь в его грудь и отталкивая от себя. — Нет!

Она снова толкнула его. И снова, пока его ноги не коснулись кровати. И снова толкнула, и Леофрик упал обратно на матрас, и тогда Астрид запрыгнула на него, оседлала его, сжав руки в кулаки и снова и снова ударяя ими в его грудь.

Но он не сопротивлялся. Он снова раскинул руки и просто принял ее ярость и боль.

Она не могла перестать плакать, и слезы катились по ее кулакам и его груди, пока она била и била его, разъяренная своей слабостью.

Он отвердел под ней, его плоть прижалась к ее, и ее тело инстинктивно отшатнулось, что еще больше разозлило ее. Она не будет этого бояться. Она не станет. Это было ничто — ничто!

— Нет! Это ничего не значит! Ничего! — закричала Астрид, хватая его плоть и резко и жестко опускаясь на нее

Леофрик издал глухой рык удивления, но она не хотела слышать его голос. Она обхватила руками его горло, душа его, глубоко вдавливая большие пальцы в плоть, чувствуя, как замедляется его кровь и дыхание. А потом стала двигаться на нем так яростно, как только могла, загоняя его плоть вглубь себя снова, и снова, и снова.

Астрид говорила себе, что ищет боль, хочет найти ее, познать ее границы, овладеть ею — но не чувствовала боли, не в своем теле. Ее сердце и разум страдали, но тело не болело. То, что он делал — то, что она заставляла его делать — не причиняло боли. С каждым сильным толчком к ней возвращались ощущения того, как это должно быть на самом деле.

Лицо Леофрика стало темно-красным, а затем багровым, но он не сопротивлялся. Она поняла, как только первое чувство того, что могло бы стать удовольствием, замерцало внутри нее, что он действительно позволит ей убить его и не будет бороться.

Он подчинился ей. Он дал ей то, в чем она нуждалась. Он ничего не брал взамен.

Она отпустила его горло, и в то же мгновение, когда он сделал свой первый глубокий, отчаянный вдох, его накрыло освобождение. Бедра дернулись так сильно, что Астрид едва не слетела с кровати.

Слишком поздно осознав, что он изливает свое семя в нее, Астрид отскочила, и семя брызнуло Леофрику на живот и ноги. Она никогда не позволяла мужчине изливаться внутрь. Она не хотела иметь детей.

Она была Девой-защитницей и не хотела, чтобы что-то связало ее с этим новым миром.

Да, она была Девой-защитницей. Но кем стала теперь, Астрид не знала.

Леофрик лежал на кровати, раскинув руки и втягивая воздух горящим горлом. Его тело пульсировало.

Он не мог понять, что именно чувствовал.

То, что произошло в этой комнате, с этой женщиной, не было похоже ни на что, что он когда-либо испытывал в своей жизни. Он позволил ей избить себя, взобраться на него, почти убить — никогда прежде он не позволял женщине брать над собой контроль.

Да и кто бы мог его себе подчинить? Он был Его Королевским Высочеством, герцогом Оренширским, вторым сыном короля Меркурии, вторым в линии престолонаследия. Женщины преклоняли перед ним колени и давали ему то, что он хотел. Он никогда не был ни жесток, ни груб, не брал того, что не предлагалось добровольно, но и не отступал. Однако он понимал, что получить даже то, что предлагалось добровольно, он не смог бы, если не имел власти.

Но эта женщина не давала ему того, чего он хотел. До этой ночи.

Астрид. Леофрик наконец-то узнал ее имя, и это было прекрасно. Она произнесла его имя, прикоснулась к нему сама, будучи в ясном разуме. Она предложила ему себя.

Леофрик не был уверен, что полностью понимает ее мотивы, но думал, что она сдалась — и он этого не хотел. Она стояла там, предлагая ему себя, но он не хотел этого — не так, не потому что она сдалась. Он хотел, чтобы она захотела его, предложила себя по-настоящему, по своей воле.

А потом Астрид поцеловала его — дико, почти неистово, захватывая и кусая его губу, ее язык требовательно проник в его рот, — и Леофрик снова почувствовал в ней силу и волю. Почувствовал желание. Никогда еще женщина не вела себя с ним так. Когда она прикоснулась к его плоти, обхватила ее рукой, как будто она принадлежала ей, пламя его собственного желания вспыхнуло с адской силой.

А потом она отшатнулась. Прикрыла себя руками, спряталась. Даже в черных стенах она не пряталась.

Судорожное замешательство на мгновение затуманило его мысли, когда его тело и разум попытались прийти к согласию, а затем Леофрик осознал ужасную правду. Коснувшись его, Астрид вспомнила Черные Стены.

Он мог сделать только одно, чтобы показать ей, что с ним она в безопасности.

Хотя она была слабее, чем когда-то, она все еще была воином, и в своем гневе и ярости она помнила это. Он будет носить на себе следы ее воспоминаний. Он будет чувствовать каждый удар.

И все же Леофрик никогда в жизни не испытывал такого экстаза, как в тот момент, когда она вернула его к жизни. Отчаянное удовольствие все еще пело в его костях и заставляло дрожать руки и ноги.

Он никогда прежде не проливал свое семя в женщину. Он надеялся, что не сделал Астрид беременной; это повлекло бы за собой неприятности.

Тихий голос внутри него кашлянул и предположил, что, несмотря на все сложности, если она родит ему ребенка, он сможет защитить ее по-настоящему. Более того, он сможет дать ей спокойную жизнь. Если бы ему удалось убедить отца, он мог бы дать ей еще больше. Даже сделать ее благородной.

Если он сумеет убедить ее согласиться на крещение, то сможет уговорить и отца. Королевство нуждалось в наследнике. Если Эдрик не мог обеспечить его, то, возможно, Леофрик сможет.

Женился бы он на этой женщине? На язычнице, чье имя он только узнал? На женщине, которая отказывается даже носить приличествующую представительницам ее пола одежду?

Да, он бы это сделал.

Он думал, что это был бы союз, основанный на чувствах.

Леофрик нашел в себе силы поднять голову и подавил стон, когда боль в горле усилилась от этого движения. Астрид сидела в дальнем углу кровати, скрестив руки на животе, и смотрела на него.

Астрид. О, как он любил форму и звучание ее имени!

Сев, он острее ощутил всю боль, которую она причинила ему. Он не чувствовал себя пристыженным оттого, что его била женщина. Астрид была необычной женщиной, и это была необычная ночь.

То, что произошло между ними, было самым страстным переживанием в жизни Леофрика, но в то же время и очень жестоким, и она, как он знал, не испытала от этого никакого удовольствия. Так много в ее облике заставляло его сердце болеть, но сейчас, когда ее взгляд бы настороженным, а поза — закрытой, самой большой болью было то, что она не чувствовала того, что чувствовал он — освобождения, экстаза. Любви.

Он хотел забрать у этого воина, у этой женщины воспоминания, которые заставили ее в страхе отшатнуться от его прикосновений. Если бы только она позволила ему показать ей удовольствие. Не удовольствие от жестокости, а удовольствие от нежности.

Он потянулся к ней, но она напряглась.

— Nej, — прошептала она, качая головой. — Det ä r inget (прим. швед. — Нет. Это не значит ничего).

Она выкрикивала те же самые слова, кричала их, когда оседлала его. Они были единственными словами, которые она произносила. Он не понял ничего, кроме первого.

«Nej» — это «нет», — подумал Леофрик.

Опустил руку.

— Астрид, — его голос был хриплым, и слова словно продирались наружу, раня горло, но Леофрик сглотнул и продолжил. — Я хочу доставить тебе удовольствие. Я хочу унять твою боль, если смогу. Ты понимаешь?

Она покачала головой. Хотя она, казалось, понимала больше слов, чем он предполагал, между ними было еще слишком много того, чего не объяснить. Он хотел иметь возможность поговорить с ней. Она должна была научиться — потому что он не знал, как иначе сможет успокоить ее или завоевать ее доверие.

— Как я могу заставить тебя понять?

Он не ожидал, что она ответит, и Астрид не ответила: она изучала его, ее глаза скользили по его лицу, вернулись к его глазам. Потом она повернулась на кровати и свесила ноги, встала и пошла прочь. Леофрик сидел на своем месте и наблюдал за ней.

Она подошла к кувшину и налила в него воды. Пока она брала тряпку и мочила ее, он изучал ее спину — прямые плечи, стройные бедра, длинную, растрепанную светлую косу, спускающуюся вдоль позвоночника.

Красные шрамы пересекали ее алебастровую кожу.

Слова или нет, но как ему завоевать ее доверие? Он позволил ей избить себя, но эти побои были ничем по сравнению с тем, что она перенесла. Ничем.

Астрид отжала тряпку и вернулась к кровати. А потом снова села рядом с ним, ближе, чем раньше, и протянула ему ткань.

Ничего не понимая, Леофрик взял ее. Он склонил голову набок, надеясь, что она поняла его жест.

Астрид поняла. Она постучала себя по носу и кивнула в его сторону, потом произнесла на своем родном языке какую-то фразу и снова кивнула.

Леофрик приложил пальцы к носу и нащупал что-то липкое и мокрое; когда он отнял их, они оказались окровавленными. О. Он вытирал лицо тряпкой до тех пор, пока не убедился, что стер всю кровь. Оказывается, лицо тоже пострадало. Проводя тряпкой по щеке, Леофрик морщился. На следующий день глаз станет фиолетовым, если уже не стал.

Эта женщина хорошо знала, как бить.

Эта мысль вызвала у него улыбку — и чудо из чудес, она ответила на нее легкой улыбкой. Какое прекрасное зрелище! Астрид протянула руку и провела пальцами по его воспаленной щеке.

Прикосновение было нежным и собственническим, и это дало ему новый прилив надежды. Леофрик схватил ее за руку, и сердце его забилось так сильно, что едва не разорвало грудь. Он поднес руку Астрид к губам и поцеловал ее ладонь.

— Ты можешь простить меня?

— Прости, — произнесла она с очаровательно сильным акцентом и низким, но не неуверенным голосом. — Fö rlå t.

Это слово было достаточно похожим, чтобы Леофрик подумал, что она поняла его и сказала ему, как звучит прощение на ее родном языке.

Он прижал ее руку к своей груди.

— Fö r-lå t? — он попытался и был вознагражден еще одной скупой улыбкой.

— А ты можешь, Астрид? Простить?

Она долго смотрела на их соединенные руки.

— Jag fö rlå ter dig. Bara dig (прим. швед. — я прощу тебя. Только тебя).

Она подняла на него взгляд, чтобы проверить, понимает ли он, но хотя Леофрик внимательно слушал, он не понял.

— Ты, — попробовала она на его языке. — Простить тебя.

В ее тоне, и в ее глазах, он увидел, что она имела в виду. Ее прощение было для него одного. Что это будет значить для ее жизни за пределами этой комнаты, он не знал, но сейчас, в эту ночь, Леофрик был достаточно рад, что она может простить хотя бы его.

Но когда он наклонился к ней, намереваясь поцеловать, она высвободила руку и отстранилась.

Возможно, он должен был позволить этому закончиться, но он не мог... После шокирующей жестокости их совокупления у них был этот момент понимания, и он хотел, чтобы его стало больше. Леофрик хотел, чтобы она познала его нежность. Он хотел подарить ее ей.

Поэтому он потянулся к ней, поймав ее руку прежде, чем она успела снова спрятать ее. Когда он потянул ее, несмотря на сопротивление, огонь вспыхнул в ее глазах, и она потянула сильнее. Он крепче сжал ее, не причиняя боли.

— Астрид. Позволь мне доставить тебе удовольствие. Ты понимаешь, что такое «удовольствие»?

Она покачала головой.

Вместо того чтобы прижать ее к себе, Леофрик отпустил ее руку, встал на колени и наклонился к ней. Настороженно сморщив лоб, Астрид смотрела, как он приближается. Когда он взял ее за подбородок и провел большим пальцем по линии шрама, пересекающего ее губы, она не отстранилась.

— Позволь мне показать тебе, — сказал он и приблизил свои губы к ее губам.

Она не сопротивлялась, но и не ответила на поцелуй. Леофрик медленно накрыл ее губы своими губами, пробуя ее на вкус едва заметным касанием языка. Через мгновение она отстранилась — не резко и не слишком далеко. Ровно настолько, чтобы между ними осталось расстояние для вдоха.

— Det ä r inget, — снова прошептала она.

Он жалел, что не понимает этих слов; Астрид повторяла их снова и снова с тех пор, как они оказались голыми в этой постели, и они казались важными. Но, хотя он и изо всех сил старался разобрать каждый слог, он не мог понять их значения.

— Ingenting (прим. швед. – ничего).

— Я не понимаю, Астрид.

Но Леофрик думал, что понимает, немного. Это было похоже на выражение сопротивления или нежелания — в ее позе и тоне, как ему показалось, он увидел именно это. Она говорила так, словно пыталась убедить себя в чем-то, во что сама не верила.

Она не отстранилась, и он снова поцеловал ее. Если она сражалась с чем-то, он хотел помочь ей в этой борьбе. На этот раз он целовал ее настойчивее, взяв ее голову в свои руки, разжимая языком ее губы.

Ее руки взметнулись вверх и обхватили его за плечи, и Леофрик подумал, что у него, наконец, получилось, но она оттолкнула его. Ее глаза вспыхнули огнем, и она произнесла несколько слов, слишком быстро, чтобы он мог разобрать что-либо, кроме их музыки.

Затем Астрид наклонилась и поцеловала его — жестко, требовательно, яростно, как целовала раньше, до того, как он полностью разделся. До того, как она отскочила от него и свернулась в клубок у его ног.

Хотя это было страстно и очень эротично, Леофрик не хотел, чтобы это жестокое совокупление повторилось. В этом было слишком много боли — для них обоих. Когда она попыталась толкнуть его, чтобы он снова лег на кровать, он схватил ее за руки.

То, что он сделал дальше, было рискованно, но Астрид, казалось, с большим подозрением относилась к его нежности, чем к его силе. Он крепко обнял ее, превозмогая внезапное напряжение в ее теле, и опрокинул на кровать, подмяв под себя.

Она отреагировала именно так, как он и ожидал — борьбой, напряженным выражением лица.

— Nej! — она зарычала и выплюнула еще одну цепочку яростных слов.

Устав от ударов, он схватил ее за запястья и не отпускал.

— Я не причиню тебе вреда, Астрид. Я хочу быть нежным. Ты в безопасности. — Она замолчала, услышав его последние слова, и он подумал, что она, по крайней мере, поняла это, поэтому повторил еще раз. — Безопасность.

В напряженном молчании Леофрик наклонился к ней и слегка коснулся губами уголка ее рта. Проложил дорожку из поцелуев по ее щеке к уху, где снова прошептал «ты в безопасности» и втянул в рот мягкую мочку ее уха.

Астрид осторожно вздохнула, и он почувствовал, как с ее тела спадает напряжение. Эта маленькая победа пронзила его тело, словно сквозь него прошла молния. Он поцеловал ее в шею, позволив своему языку почувствовать вкус ее кожи. Лизнул ее плечо, длинный шрам. Выемку у основания ее горла, глубокий след.

Ее грудь. Каждый раз, натыкаясь на шрам, он внимательно изучал его, пробуя на вкус его длину, проводя языком по гладкой выступающей плоти.

К тому времени, когда он добрался до ее груди, дыхание Астрид было глубоким и медленным, и Леофрик подумал, что если он отпустит ее руки, она не будет сопротивляться. Он поднял голову и увидел, что она настороженно смотрит на него.

— Успокойся, любовь моя.

Ее единственным ответом было спокойствие, которое пришло с очередным вздохом, и он воспринял это как разрешение продолжать.

Несмотря на пересекающие их шрамы — он подумал о трости и плети, разрывающих нежную плоть, и не позволил себе уклониться от этого образа — ее груди были прекрасны. Ни большие, ни маленькие, они были круглыми и полными, а их вершины были розовыми, настолько бледными, что ее кожа казалась опаловой. Вся ее кожа, за исключением шрамов, была светлой и нежной. Такой разительный контраст с ее воинственностью.

Ее соски были маленькими и острыми, и под его пристальным взглядом они сжались и напряглись. Это был первый явный признак ее возбуждения, первый настоящий отклик, который помог Леофрику убедить себя, что они делают все правильно.

Склонив голову, он коснулся этого сморщенного соска языком. Астрид резко втянула воздух, и еще раз, когда он взял ее сосок в рот. Леофрик провел языком по ее коже и отпустил ее руки, подхватив Астрид одной рукой за спину, а другой обхватив ее грудь.

Ее руки легли ему на голову; он почувствовал, как ее пальцы скользнули в его волосы, и улыбнулся, уткнувшись ей в грудь. Она была с ним. Она позволит ему доставить ей удовольствие.

Леофрик сосредоточился на ее груди, неторопливо, нежно лаская ее, наслаждаясь тем, как ее тело постепенно расслабляется в его руках. Астрид почти ничем не выдала своего удовольствия — только расслабилась, глубоко вздохнула и чуть сжала его волосы пальцами.

И все же Леофрик знал, понимал, что дает ей что-то важное. Каждый ее вдох был отрывистее предыдущего, он чувствовал, как бьется ее сердце, заставляя кровь бежать быстрее и быстрее. Ее соски приобрели более глубокий розовый оттенок, а кожа покраснела.

Его рука скользнула ниже по ее животу, к местечку между ног, но Леофрик удержался. Он хотел сначала попробовать ее губами. Он не знал, знала ли она такую ласку — немногие женщины, с которыми он спал, и даже простолюдинки, были шокированы, когда он пытался ласкать их так, — но он знал, что в Черных Стенах ее точно так не ласкали.

Отпустив ее грудь, он продолжил путешествие губами по выступающим ребрам, впалому животу, задерживаясь на каждом шраме, до которого добирался. Самый страшный из ее шрамов пересекал живот чуть ниже линии ребер. Гниль глубоко вошла в эту рану, и Эльфледа вырезала большой кусок плоти, а затем прижгла то, что осталось. Астрид закричала только раз — когда обрабатывали эту ужасную рану. Она была в бреду из-за боли и лихорадки, и этот тонкий, жалкий звук разбил сердце Леофрика.

У этого шрама Леофрик задержался. Под нежным прикосновением его губ и языка ее плоть подергивалась и дрожала.

— Теперь я буду оберегать тебя, клянусь, — прошептал он, прижавшись губами к коже.

Он оставил шрам и двинулся вниз, не чувствуя никакого сопротивления. Прижавшись губами к шелковистым золотистым кудряшкам, он опустил руки, раздвинув бедра Астрид и подхватив ее под ягодицы. Он легко провел языком по ее складкам, по жемчужине между ними, пробуя ее самый интимный вкус.

— О, — выдохнула Астрид и приподняла бедра, прижимаясь к его лицу.

Плоть Леофрика, твердая и пульсирующая с того момента, как она впервые откликнулась на его ласку, дернулась от этого звука, и он застонал и втянул ее жемчужину в рот.

Астрид не была шокирована или унижена такой лаской; она знала ее, и это означало, что он не был первым, кто пробовал ее таким образом и доставлял ей удовольствие. Это его не удивило; за эти месяцы она совершенно ясно дала понять, что ее люди относятся к своим телам иначе, чем его люди. Ни одна женщина — или мужчина, если уж на то пошло — в этом мире не была бы так равнодушна к собственной наготе, как Астрид.

Это его не удивило, но вызвало вспышку досады. Он хотел, чтобы она принадлежала ему, только ему. Он хотел быть единственным источником наслаждения, которое она познает. Но если он не может быть единственным для нее, он будет ее последним.

И самым лучшим.

Леофрик хотел, чтобы она поняла это. Ему хотелось, чтобы она закричала. Он хотел услышать ее крик наслаждения. Пусть эта женщина не показывает своей боли, но он заставит ее кричать от удовольствия.

Он скользнул руками под нее, положив бедра Астрид себе на плечи и обхватив ее грудь руками, пока его губы и язык погружались глубоко в ее самое нежное, самое уязвимое место. Сохраняя каждое прикосновение нежным, медленным и ясным, он нашел ритм, который пробудил ее желание, и вскоре ее тело начало извиваться под ним.

Его собственное желание было так велико, что он не мог больше оставаться неподвижным, его бедра задвигались, вжимаясь в мех и шкуры. Леофрику хотелось обнять ее, взять ее, наполнить ее знойное, влажное от желания тело собой, но он хотел, чтобы сначала Астрид получила удовольствие. Когда ее кулаки резко сжались в его волосах и стон огласил комнату, он чуть не упал. Ее бедра отчаянно прижимались к нему, и он ощутил вкус ее освобождения, когда оно омыло его язык.

Господи, как прекрасно это было! Доставить ей наслаждение. Познать его. Почувствовать его. Пробовать.

Изнывая от желания, Леофрик скользнул по ее телу своим, пока они не оказались лицом к лицу — и увидел в ее глазах потрясение. Не тем, что он сделал, а тем, что он дал ей. Ему не нужны были слова, чтобы понять это — все было написано на ее раскрасневшемся лице, в ее блестящих глазах, слышалось в ее тяжелом дыхании. В улыбке, которая расцвела на ее губах.

— Knulla mig. Knulla mig (прим. — шведск. «возьми меня»).

Что бы ни означали эти слова, голос, произнесший их, был хриплым и задыхающимся, и ее рука протиснулась между ними и схватила его. На сей раз она не испытывала страха при прикосновении. На ей раз, встретившись с ним взглядом, она прижала его плоть к своей и вздохнула.

Она хотела его.

Глядя в эти прекрасные голубые глаза, Леофрик двинулся вперед и наполнил ее собой.

Когда она оседлала его в их первый раз, он был слишком удивлен и смущен, чтобы почувствовать что-то большее, чем шок и искаженный, странный взрыв ощущений. Он вовсе не хотел этого, каким бы сильным ни был его экстаз. Он не хотел страха и ярости в ее глазах, он не хотел боли для них обоих. А потом она чуть не лишила его жизни. Нет, в тот раз он не чувствовал ничего из того, что хотел бы чувствовать.

Теперь же он наполнил ее — и почувствовал, как ее тело скользит по его телу, как скользит его плоть в ее бархатной влажности, почувствовал шелк ее кожи, покрытой шрамами, почувствовал, как она обхватила его, притягивая ближе. Он почувствовал, как она выгнулась в его руках, как прижались к его груди ее груди. Он почувствовал ее руки — господи, ее руки, скользящие по его спине, ее ногти, легко царапающие ее кожу.

Но он видел только ее глаза.

Они не отрывали друг от друга взгляда, двигаясь в унисон — и Леофрик видел ее душу, по крайней мере в тот миг, он видел ее целиком. Знал, чего она хочет, в чем нуждается. Кто она есть.

Он любил эту женщину.

Доставляя Астрид удовольствие, он и сам возбудился до предела, и теперь чувствовал, что теряет контроль. Но как только он начал сопротивляться своему финалу, ее глаза вспыхнули.

— Ja. Леофрик, — прошептала она, — ja.

При звуке своего имени — и чувства в нем — Леофрик резко дернулся, войдя так глубоко, как только мог, и Астрид снова освободилась, вонзая ногти в его спину.

Он толкнулся еще дважды, помогая ей получить удовольствие, но стоило ему отпустить себя самого, как Астрид ухватилась за его бедра и попыталась оттолкнуть его.

Она хотела, чтобы он пролился вне ее тела, не внутри него.

Но он решил, что хочет от нее ребенка. Это был лучший способ обеспечить ей место подле себя — теперь, когда он позволил этой идее укорениться в своем сознании, он хотел от нее ребенка. Он просто хотел этого. Он снова дернулся, хрипло застонав, когда его семя поднялось вверх.

— Nej! Snä lla! (прим. — шведск. «Нет! Пожалуйста! »)

Теперь это была мольба. Леофрик больше не мог сдерживаться и вышел из нее. Он не станет, не будет ее заставлять. Опустив голову на грудь Астрид, он помог себе рукой, содрогаясь с каждым толчком семени.

Когда он снова смог думать ясно, то обнаружил, что глядит прямо в ее ясные голубые глаза.

Астрид качнула головой и заговорила на своем языке. Несколько предложений. Ни одно из этих слов, кроме nej, не имело для него смысла. Он предположил, что только что она рассказала ему о том, как неосмотрительно он чуть было не поступил.

Ему понадобится много слов ее языка, чтобы убедить ее в том, что его идея с ребенком хороша. А сейчас он сказал то, что, как он знал, она поймет — слово на ее языке, которому она научила его этой ночью.

— Fö rlå t?

Как и прежде, эта попытка вызвала у нее улыбку — и на этот раз прощение в ней было явным.

— Fö rlå t, — ответила она. Ее произношение было другим, гораздо более деликатным. — Gö r det inte igen. Нет... опять.

— Нет, больше не стану, обещаю.

Она кивнула.

— Обе-щаю.

Леофрик видел, как она пробует слово на вкус.

Он был безмерно доволен, видя, что она пытается использовать язык, которому он должен был ее научить. В этой ночи было так много надежды, а ведь когда утром он вошел в эту комнату и обнаружил охранника на полу, то подумал, что для Астрид все кончено.

Факелы потухли, и огонь превратился в тлеющие угли. Холод поздней ночи, близкой к осенней, прокрался в комнату. Леофрик перекатился на спину и натянул мех, увлекая за собой Астрид. Когда он попытался потянуть ее за руку, чтобы она могла положить голову ему на грудь, она оттолкнула его и нахмурилась, глядя на него сверху вниз.

Хотела ли она, чтобы он ушел? Это была горькая мысль, но он уйдет, если она захочет. Однако в лице ее не было ничего такого. Оно было полным подозрения, как будто она пыталась понять, чего он хочет.

Неужели она никогда раньше так не спала? Нет, он обнимал ее, когда она была слишком больна, чтобы осознать это. Но разве она никогда этого не делала? Неужели она никогда не была достаточно близка с другим мужчиной, чтобы спать с ним?

Он похлопал себя по груди, показывая, что хотел сделать, и Астрид наконец поняла его и улеглась.

Леофрик заснул, ощущая, как она водит рукой по его груди и животу, прикосновением, похожим на шепот.

~oOo~

Он проснулся в бледном солнечном свете от скрипа открывающейся двери. Ночью Астрид откатилась от него и, кажется, крепко спала, повернувшись к нему спиной. Он оказался между ней и дверью, перекатился и приподнялся на локте, загораживая ее от того, кто нарушил их покой.

Но, казалось, только он смутился, когда в комнате появилась Эльфледа — ее глаза выражали неодобрение, губы были поджаты.

— Доброе утро, Эльфледа, — сказал Леофрик надменно.

— Ваша светлость, — ответила она с едва заметным реверансом. — Если я мешаю, я вернусь позже.

Он почувствовал, как Астрид зашевелилась и села позади него.

— Нет, — сказал он. — Входи и исполняй свой долг.

Леофрик почувствовал удовлетворение, когда Эльфледа посмотрела на него — она четко поняла, что господин сейчас напомнил ей о месте, которое она занимала.

Ему нужно быть осторожным с ней. У нее была власть среди слуг. Она была не только целительницей, но и присматривала за женщинами, служившими в замке, за кухонной обслугой и горничными, и если бы она хоть словом обмолвилась о том, что произошло в этой комнате, Леофрик и Астрид оказались бы в крайне затруднительном положении.

Особенно после вчерашнего.

Теперь они полагались на молчание слишком многих людей. Как только все узнают об убийстве охранника — Леофрик надеялся, что в их историю поверят, — о пленнице наверняка заговорят. У людей, знающих правду, не должно быть причин делиться ею.

Кровать зашевелилась; Астрид поднялась. Леофрик увидел, что Эльфледа посмотрела на нее — и взгляд этот был покровительственным, но не осуждающим. Интересно. Несмотря на упрямство Астрид и жалобы Эльфледы, целительница явно прониклась сочувствием к «бесстыдной дикарке».

Он наблюдал, как Астрид, совершенно голая, подошла к Эльфледе и положила руку на плечо целительницы. Эльфледа вздрогнула от неожиданности, но не отстранилась.

— Спа-сбо. Спасибо. Эльф-Эльфледа. Спасибо. — Астрид явно было трудно выговорить имя, но она справилась неплохо.

Удивление появилось на лице Эльфледы, и Леофрику показалось, что ее глаза наполнились слезами. Она кивнула и похлопала Астрид по руке.

— Не за что, милая. Думаю, теперь все будет хорошо.

Она бросила на Леофрика взгляд, который предупреждал, что если все не будет хорошо, она найдет способ заставить его пожалеть.

Он улыбнулся в ответ. Их секреты были в безопасности с Эльфледой — и, следовательно, они сами были в безопасности.

Затем целительница взяла сверток с одеждой — она была очень настойчива — и протянула его Астрид.

— Пожалуйста, милая. Ты должна одеться. Леди не годится выглядеть так.

Леофрик знал, что это слишком много слов, чтобы Астрид поняла их все, но поняла она достаточно. Они хотели заставить ее надеть платье, которое она ненавидела.

На этот раз она не отшвырнула одежду в приступе раздражения, а повернулась к Леофрику. Она похлопала себя по ногам и заговорила на своем языке. Потом тяжело вздохнула.

— Ты. Как ты.

Он хотел бы объяснить ей, что его народ — а теперь уже ее народ — относится к своим телам иначе, чем она. Тела должны быть прикрыты. Адам и Ева были изгнаны из сада; они познали свою наготу, и с тех пор обнаженное тело считалось грехом.

Особенно женское тело. Женщина в бриджах — нечто большее, чем просто скандал. Женщина в бриджах была бы оскорблением, оскорблением Бога. Ноги женщины не должен был видеть никто, кроме ее мужа и слуг.

Или ее любовника, но такие вещи не произносились вслух, а значит, не существовали. В этом мире так много приличий состояло в том, чтобы хранить секреты, а не веру. Леофрик уже не в первый раз думал об этом.

Однако это не отменяло фактов. Внешность имела значение.

— Мне очень жаль. Иначе никак.

Он встал; Эльфледа ахнула и отвернулась при виде его нагого тела. Похоже, беспечность Астрид подействовала и на него тоже. Леофрик схватил свои бриджи и натянул их. Астрид наблюдала за ним. Затем он подошел к ней и взял ее за руки.

— Если ты наденешь это, — он указал на сверток с одеждой, который Эльфледа все еще держала в руках, — мы можем выйти вон туда, — он указал на окна, ярко освещенные солнечным светом.

Астрид долго смотрела на окна. Затем снова повернулась к одежде и Эльфледе, которая улыбалась и кивала, как мать, подбадривающая своего ребенка.

Она повернулась к нему с вопросом в глазах. Он видел, что это платье означает что-то важное, что она откажется от чего-то важного, если согласится. Но другого выхода он не видел. …

В его голове промелькнул призрак идеи, но ему нужно было время, чтобы все обдумать, так что сейчас Леофрик просто сжал ее руки и сказал:

— Пожалуйста.

Астрид изучала его с минуту, прищурив глаза, а затем медленно выдохнула, кивнула и взяла сверток из рук Эльфледы. Ее плечи поникли, выражение несчастья на лице было таким глубоким.

— Я дам тебе одеться. Я должен добраться до своих покоев прежде, чем мой отец и брат позавтракают. Я вернусь, как только смогу, и мы сегодня же выйдем на улицу. Пойдем в лес, если хочешь.

Он бормотал слова, которые она не могла понять, но он хотел успокоить ее, и ему не хотелось уходить. Он хотел, чтобы она знала. Наконец он поцеловал ее в щеку и сказал:

— Скоро.

Астрид кивнула, как будто поняла, и он наконец оторвался от нее и оделся так быстро, как только мог.

Он должен был добраться до отца и брата и придать жизни истории об убитом стражнике и женщине-воине, которая начала сотрудничать с ними.

И еще ему нужно было навестить хранителя королевского гардероба.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒