КРАСНАЯ РЕКА 13 страница

Все это время Ифигения сдерживала свои чувства, скрывая их от русских и родителей Али, что причинило бы боль и задело бы их самолюбие. Оставшись наедине с Мильтосом, она бросилась в его объятия и разрыдалась.

Он крепко прижал ее к себе, молча стал гладить ее густые черные волосы. Обнявшись, со слезами на глазах, они молча стояли пять минут. Затем Мильтос заботливо вытер ее глаза и спросил:

— Любовь моя, как ты попала сюда? Почему не отвечала на мои письма? Почему
не воспользовалась помощью русских уехать в Париж?

Не переставая плакать, Ифигения поведала свои испытания. В ее памяти вновь ожили ужасные сцены ареста в Константинополе, унизительного допроса и опасного путешествия в Эрзерум. Вспомнила свадьбу с Али и его трагическую смерть. Любовь, доброту и заботу, которой ее щедро окружила семья Омероглу (Омиридис). Все пережитое оставило глубокий след в ее душе.

Слезы и воспоминания облегчили ее боль.

Она посмотрела на своего любимого и со слезами на глазах призналась:

— Я не могла расстаться с семьей Омиридиса. Мы получили только одно твое
письмо.

Затем с улыбкой добавила:

— Не удивляйся, что твой сын назвал тебя «дядей», слово «отец» он произносит
очень красиво.

Тем временем Омиридис с женой и свояченицей, сидя в саду у колодца, обсуждали новости.

—Не знаю, что связывает нашу Ифигению с господином Павлидисом. Он писал
ей из Парижа и предлагал ей уехать туда, — сказал Омиридис.

—Мы, женщины, мой муженек, хитрее мужчин. Сейчас ясно, почему Али не спал
в одной комнате с Ифигенией...

—На что ты намекаешь, — прервал ее Харилаос (Халил).

—Харилаос, ты не заметил, как похож маленький Илиас на господина Мильтоса?
Те же глаза, то же лицо.

—Не может быть! — закричал Харилаос. - Теперь я понял, почему ребенок
родился таким крупным.

—А мы думали, что он недоношенный, — сказала Сабиха.

—За обедом мы должны выяснить все, — с явным беспокойством заявил Хари
лаос.

За столом Омиридис вежливо спросил Мильтоса:

—Господин Павлидис, что вас связывает с Ифигенией? Мы просим вас сказать
правду, даю слово, что мы постараемся понять.

—С Ифигенией мы обручены с детства. Перед свадьбой, в 1914 году, она приехала
в Константинополь. Все остальное, думаю, вам рассказал ваш сын, который проявил
мужество и благородство, рискуя своей жизнью, он спас Ифигению. Вот вся прав
да, — ответил Мильтос.

—Мы полюбили Ифигению, как свою дочь. Ни на миг она не предала нашего
сына, нашу семью и свою честь. Поскольку все так обернулось, вам, молодым при
надлежит будущее, и вы вольны распоряжаться своей жизнью. Мы привыкли к ударам
судьбы, вытерпим и этот.

—Мы все вместе пройдем по жизни, — сказала Ифигения.

—Нет, дочь моя, будущее в Турции неясно. Вам нужно быстрее уехать из этого
ада, — со слезами на глазах выговорил Омиридис.

—Я говорю, чтобы слушали и вы, и Мильтос. То, что сделал для меня Али, да и
вы, нельзя вычеркнуть так просто. Мы всегда и везде будем вместе. Мне одинаково
дороги и Али, и Мильтос, — решительно заявила Ифигения.

—Ифигения права, господин Омиридис, мы должны все обдумать. Надеюсь, через
три месяца я вернусь из России, и все вместе, взяв с собой свои воспоминания,
невзгоды и боль, поедем в Париж. Когда наступят мирные дни в Анатолии, мы
подумаем, где жить.

Мильтос побыл в Эрзеруме два дня.

Гулял с детьми, рассказывал им мифы, играл в войну. Мальчики звали его «папой» и с интересом слушали истории о подвигах Геракла, Тесея, Одиссея и других героев древнегреческой мифологии. Слушая вопросы двухлетнего сына, он не мог удержаться от смеха:

— Что такое змеи, которых задушил Геракл?

—Что такое лев?

—Что такое чудовище! Что за чудовище Лернейская гидра?

—Как Тесей убил минотавра?

Ифигения гордилась сыном и молилась, чтобы не кончались эти дни любви и счастья.

* * *

Утром 23 мая 1917 года черные тучи покрывали небо над горами Понта.

Семья Омиридиса у входной двери провожала Мильтоса. Ифигения плакала. Маленький Илиас крепко вцепился в отцовские руки и не хотел его отпускать. Димитрис, держась за юбку Ифигении, шептал:

—Мама, не отпускай его...

—Перестаньте плакать, — отчитал их Мильтос, — через три месяца мы уедем все
вместе.

Илиас начал плакать громче. Ифигения склонилась, чтобы взять его у Мильтоса. Он шепнул ей в ухо:

— Ифигения, я люблю тебя! Скоро вернусь. Наша любовь победит! Меня бережет
твой талисман.

Русский автомобиль, в котором сидели Мильтос и два офицера, начал медленно удаляться. Мильтос с болью в сердце видел, как Илиас протягивал вслед ему руки и неутешно плакал.

Мог ли кто-нибудь предвидеть будущее?

Увидит ли он снова нежные, заплаканные зеленые глаза сына?!

Глава 5

СУДЬБОЙ ПРЕДОПРЕДЕЛЕННОЕ...

Митрополит Трапезунда Хрисантос тепло принял Мильтоса, узнав, что он правая рука знаменитого Базиля Захарова, пославшего через Константина Константинидиса крупную сумму денег для военного оснащения греческих повстанцев в Понте. К тому же брат Мильтоса Фемис содействовал в Херсоне покупке и передаче вооружения партизанам, помогал беженцам, прибывающим в русские порты.

После прихода русских в Трапезунд в апреле 1916 года Хрисантос возглавлял всю область Понта.

Весть о том, что Мильтос посетит Россию, взбудоражила митрополита. Он попросил его встретиться с членами русского правительства, сообщить им о трагедии греков и побудить их продолжать военные действия на кавказском фронте:

— Передайте русским правителям, что в Понте сложились условия для торжества
христианства. Мы возлагаем на них большие надежды.

Мильтос попросил подробный отчет о положении греков в Западном Понте, поинтересовался судьбой родителей и Платона, заключенного в тюрьму в городе Котиор (Орду).

Митрополит поручил викарию принести документы и, перелистывая их, привел несколько примеров:

— Большинство выселений провели зимой. Ясно, что преследовали истребление
ссыльных, подвергая их холоду, голоду, бедствиям и насилию. До сих пор из Запад
ного Понта выслано 65. 000 человек, по нашим сведениям 31. 000 из них умерли или
убиты. Инициаторы этих преступлений тебе известны: димарх Керасунда Топал Осман,
член центрального комитата Бахаэдин Сакир и каймакамис Самсунда Рафет-бей. Все
происходит по благословению греческого происхождения командира турецкими
войсками на Кавказе коварного и злобного генерала Вехиб-паши.

Месяц назад Фемис прислал золотые лиры, мы подкупили охранников тюрьмы и они выпустили Платона на свободу и вместе с ним ушли в лагерь наших повстанцев. Накануне рождества 1916 года мы помогли его жене со своими родителями уехать в Ано Амисо. К сожалению, 9 января 1917 года выслали жителей города. В отчете прочтешь о происшедших там страшных бесчинствах.

Мильтос прервал митрополита:

— Прошу вас, преосвященный, хватит, не могу больше слышать о преступлениях.
Хрисантос посмотрел на него с уважением и ответил:

— Сын мой, наши сердца превратились в камень. Ты должен прочитать этот
доклад, чтобы проинформировать правительства России, Англии, Франции и даже
Америки.

Мильтос удалился в отведенную ему комнату и углубился в чтение:

По свидетельству митрополита Германоса Каравангелиса, в Ано Амисо (Кадикой) 9 января 1917 года турки собрали жителей города в школе и в домах греческой знати. Турецкие жандармы отделили двух молодых женщин с младенцами и пятнадцатилетнюю дочь местного священника Теодору Цакалиду. Женщин изнасиловали. Но Теодора избежала насилия, ногтями расцарапав лица жандармов. Смелость девушки привела их в ярость: они разрезали ее на куски, достали из груди сердце и обмазали ее кровью измученных женщин. Женщины сошли с ума. При переходе реки они бросили с моста детей и прыгнули вслед за ними.

Далее митрополит Каравангелис сообщал: в Самсунде турки на глазах представителей власти и народа на городской площади повесили 73 молодых греков. По какой-то ошибке казнь состоялась до приезда каймакамиса Рафета и Бахаэдина Сакира и их жен.

Это было утром 21 сентября 1916 года.

Жена Бахаэдина потребовала повторить процесс, повесив мертвые тела, снятые с виселицы. Она, наслаждаясь зрелищем качающихся трупов, закричала:

— Гяуров ждет виселица. Пусть глубоко вонзится турецкая сабля в их сердца!

Мильтоса потрясли эти ужасные сцены. Не в силах дальше читать он отложил доклад и вышел в город. На берегу моря поднялся на высокие скалы рядом с кафедральным собором святого Георгия. Морские волны с силой обрушивались на скалы. Капли соленой воды били по его лицу. Он прошептал молитву:

— Господи, почему ты забыл своих детей? Зачем ты разделил нас по цвету, по
языку, по религии? К чему столько ненависти, столько крови?

Господи, пусть это море потопит Понт и Малую Азию, пусть проглотит христиан и мусульман. В первом потопе ты спас Ноя и его семью на горе Арарат, затем вместо того, чтобы взять их под свою защиту, ты бросил их в жертву диким восточным ордам... Господи, почему!?

Всю ночь Мильтос не сомкнул глаз. Читая душераздирающие сообщения, он осознал, что должен взять на себя высокую ответственность и помочь понтийскому эллинизму.

На другой день вместе с членами Совета Понта под руководством митрополита Хрисантоса посетил русского верховного командующего генерала Владимира Ляхова.

Митрополит сообщил ему о положении в краях, находящихся под властью турков:

— Мой генерал! Чести и жизни греков и будущему нашей общей христианской
веры угрожает смертельная опасность. Просим вас продолжать военные действия.
Турки потеряли Палестину, английские войска наступают на ближневосточном фронте.
В войну вступила Америка. Турция готова сдаться. Наши повстанцы в западном
Понте ожидают вас в Керасунде, Самсунде и Синопе. История благосклонна к Рос
сии. Мы не должны упустить случая, который веками ждали греки и русские.

Русский генерал посмотрел на него с уважением:

—Преосвященный, я понимаю вас. И я возмущен бездействием России. К сожа
лению, в моей стране происходят большие перемены. На наши рапорта Генеральный
штаб не отвечает. Меня это тревожит.

—Генерал, я еду в Петербург. Разрешите мне отплыть на русском корабле, -
попросил генерала Мильтос, — и посоветуйте, с кем мне встретиться.

—Вы можете сегодня же вечером отправиться на нашем военном корабле в
Новороссийск. Единственное лицо, которое стоит навестить, это главнокомандую
щий Николай Николаевич.

* * *

Из Новороссийска на поезде Мильтос поехал в Петербург, где пробыл около месяца. Дни его были заняты до отказа: следил за работой предприятий, куда были вложены крупные капиталы английских и французских компаний, главным акционером которых был Захаров. Старался встретиться с премьер-министром России и главнокомандующим Николаем Николаевичем. Несмотря на посредничество французского и английского послов, те не приняли его: первый избегал встреч, второй находился на западном фронте, где русские готовили большое контрнаступление против австро-немецких сил в Галиции.

Его принял только военно-морской министр. Встречу устроила бывшая подруга Мильтоса Аннушка, супруга влиятельного русского аристократа. К сожалению, министр ничего ему не обещал. Пока не выяснится положение на западном фронте России, не может быть и речи о понтийском фронте.

В конце июня Мильтос планировал посетить заводы и судоверфи в украинском Николаеве. Город находился недалеко от Херсона, где жил Фемис, и он решил провести два дня в семье брата. Пять лет братья не виделись, и их встреча на вокзале была трогательной. Фемис крепко обнял младшего брата и, как в детстве, поднял его высоко. Затем на своем автомобиле отвез Мильтоса в маленький дворец у городского парка.

Жена Фемиса, Василики, и дети, четырехлетняя Афродита и двухлетний Панайотис, тепло встретили Мильтоса на лестничной площадке. Он вручил племянникам подарки, поиграл с ними. Василики ушла готовить ужин, оставив братьев одних. В ожидании ужина они обсуждали последние события.

—Ты недавно был в Понте, какое там положение? — спросил Фемис.

—Сущий ад для греков. Слышал, что я говорил Василики об Ифигении, о нашем
сыне, ее родителях и брате. Меня тревожит судьба наших родителей и Антигоны.
Думаю, что и там начнутся выселения греков.

—Ах, Мильтос, слушай меня внимательно и крепись. Семь дней назад, 23 июня,
турки выслали из Синопа 80 знатных семей, в их числе и нашу семью. Сегодня утром
пятеро парней, которым удалось на русском военном корабле добраться сюда, сооб
щили, что 26 июня выслали и другие семьи из Синопа. Около 6. 000 человек под
знойным летним солнцем в эти дни идут в караванах ссыльных. Мой совет, Мильтос,
срочно завершай свои дела в России и забери Ифигению и сына из Турции.

—А ты что думаешь делать? Не распродашь ли ты все и не переедешь ли во
Францию?

—Понимаю. Тебя волнуют события в России. Но, что бы ни произошло в Петер-

бурге, этим воспользуются украинцы и провозгласят свою независимость. Не думаю, что здесь нам угрожает опасность. Кроме того, я вложил крупные денежные суммы во французские, английские и греческие банки.

—Хорошо, что ты мне напомнил: четыре месяца назад Венизелос выгнал короля.
Греция вступит в войну и вместе с союзниками дойдет до Константинополя. Надеюсь,
сейчас-то пошлют офицеров в Понт для организации партизанского движения.

—Дай бог! Верю, что нетленный девиз «Свобода или смерть! » теперь более под
ходит к сегодняшнему положению эллинизма.

* * *

После недолгого отдыха Мильтос уехал 3 июля 1917 года в Николаев.

Финансовое состояние предприятий не обнадеживало. В срочной телеграмме Захарову он сообщил: «Петербург по существу не контролирует Украину. Кругом мятеж и анархия. Из-за столкновений националистов и коммунистов судоверфи и предприятия работают в неполную мощь. Наши интересы под угрозой. Жду указаний».

Получив телеграмму, Захаров заскрежетал зубами и поднял на ноги всех своих акционеров. 60 английских аристократов, 8 членов парламента, 6 епископов, 4 принца и 3 министра держали свои вклады в компаниях Захарова. Столько же было французских акционеров. Они давили на свои правительства, чтобы заставить русское правительство принять меры, в противном случае угрожали конфискацией русских капиталов в западных банках. О предпринимаемых мерах Захаров проинформировал Мильтоса и поручил ему вновь посетить Петербург и Царицын, где находились крупнейшие заводы.

27 июля Мильтос приехал в Петербург. Спустя месяц положение в городе ухудшилось. Поражение русской армии в Галиции, возвращение Ленина вызвали развал в обществе и в армии. В российской столице царили беспорядок и террор. Полиция потеряла всякий контроль над событиями. Забастовки рабочих парализовали заводы.

В течение месяца с помощью посольств Англии и Франции Мильтос искал пути решения проблем и защиты интересов Захарова и его западных партнеров. Он встретил большие преграды со стороны отца Аннушки, Никиты Петрова, промышленника, советника министра и сотрудника Путилова. Он смертельно ненавидел Захарова и западные военные компании, основных антагонистов Путиловского завода. Петров ненавидел и Мильтоса, который в 1908 году встречался с его дочерью Аннушкой. Он очень рассчитывал на этот брак, чтобы проникнуть в компании Захарова.

Мильтос тщетно пытался убедить министра, что национализация смешанных предприятий вызовет международное противодействие. Министр, как и сам Керенский напоминали напуганных и неспособных людей, попавших под влияние фанатиков.

Мильтос постоянно держал Захарова в курсе дел. 3 сентября 1917 года он уехал в Царицын, где его ждала более серьезная работа.

В городе Мильтоса ожидал сюрприз. Утром 6 сентября, посетив кабинет директора крупнейшего военно-промышленного комплекса России, встретил там господина Петрова. Тот холодно представил его ответственным работникам заводов и надменно обратился к Мильтосу:

—Мы слушаем тебя, товарищ. Что вы хотите здесь посмотреть?

—Господин Петров, мы встретились в Петербурге, и думаю, что вы хорошо знаете
причину моего присутствия здесь, — ответил Мильтос.

Петров иронически улыбнулся:

— Знаю, но и вы, господин Павлидис, знаете мое мнение, впредь нашими заводами
будут руководить рабочие советы. Они выслушают вас и решат.

Мильтос кинул быстрый взгляд на окружающих и заявил:

— Господа, эти заводы, которыми вы гордитесь, из некогда маленьких мастерских
превратились в крупные промышленные объекты благодаря капиталам Захарова и
западных фирм и современной технологии. Вы не можете расторгнуть существующие
межгосударственные договора.

Один из присутствующих выскочил с места и воскликнул:

— Договор подписало царское правительство. Вот и требуйте у него возмещения
убытков.

Все рассмеялись, а кто-то закричал:

— Вся власть Советам!
Остальные подхватили этот лозунг.
Мильтос сдержанно стал доказывать:

— Поверьте мне, мы любим русский народ, но вы понимаете, что нельзя менять
незаконно международные договора. Вам предъявят экономические санкции, а это
нанесет ущерб России. Думаю, трезво обсудив все, мы сможем найти правильное
решение.

Петров, забыв свое аристократическое происхождение и манеры, пренебрежительно заявил:

— Господин Павлидис, нас не пугают ответные меры англичан и французов.
Большевистское движение, как снежная лавина, скоро уничтожит капиталистов всего
мира.

Мильтос серьезно посмотрел на него и предупредил:

— Требую выдать мне подробную информацию о деятельности заводов. Я состав
лю отчет, а остальное пусть решат ответственные правительства.

В течение месяца Мильтос безрезультатно старался собрать материалы. И когда он приходил на производственные участки, рабочие в кепках и с красными повязками кричали:

— Смерть капиталистам!

* Не *

Вечером 5 октября Мильтос ужинал в ресторане на берегу Волги. Небо было звездное, мощная река тихо несла свои воды.

В ресторан вошли двое уполномоченных с красными повязками на рукавах в сопровождении четырех большевиков и арестовали Мильтоса и двоих мужчин, ужинавших за соседним столом. Мильтос потребовал сообщить ему причину своего ареста.

—Вам все объяснят на месте, — ответил один из полицейских.

—В демократических странах основание ареста сообщают сразу.

Ярости Мильтоса не было предела, когда вместо полицейского участка, он очутился в огромном помещении, где валялись старые пушки и находились около двух-

сот арестованных. Его внимание привлек голубоглазый монах богатырского телосложения. На греческом языке он проклинал большевиков.

Мильтос подошел к монаху и поинтересовался, за что его арестовали.

— Зовут меня Григорис Сидирургопулос из Понта, служитель монастыря святого
Георгия Перистерота, — представился монах. - Побывал в Батуми, Сухуми, Мари
уполе. Услышал, что в Царицыне работают греки, механики и рабочие, приехал
собрать пожертвования. Эти безбожники-большевики поймали меня и обвиняют в
шпионаже. Но причина в другом, им не понравилось, что я обзывал их грешниками,
безбожниками, сатаной.

Через два дня незаконной задержки Мильтоса вызвали на допрос. В кабинете следователя сидели двое парней с красными повязками на рукавах.

—Мильтос Павлидис, 27 лет, проживаешь в Париже. Верно? — спросил офицер.

—Верно, — подтвердил Мильтос.

—С какой целью ты приехал в Россию?

—Прибыл в качестве представителя компаний, создавших здесь смешанные
предприятия. Мои документы подтверждают это.

—Это предлог. Какова настоящая причина?

—Никакой другой причины нет.

Офицер, посмотрев на присутствующих, сердито заявил:

—Господин Павлидис, тебя в Россию послали капиталисты, чтобы поднять реак
ционные элементы против народной революции. Ты встречался с русскими реакци
онными и контрреволюционными элементами. Но мы не спим, мы бдительны, мы по
одному уничтожим капиталистических агентов.

—Я не понимаю, господин полицейский. Кого вы представляете — закон и офи
циальное правительство Керенского или большевиков? Требую сообщить о моем
аресте французскому послу и выделить мне адвоката.

—Мы представляем русский народ, и его воля для нас закон. Допрос секретный.
Ты обвиняешься в шпионаже во вред России и в подстрекательстве к мятежу. В своих
телеграммах ты поносил нашу родину. В твоем номере в гостинице мы нашли ма
териалы о наших заводах. Мы задержали твое письмо, адресованное в Эрзерум.
Налицо все твои цели в нашей стране.

Мильтос напрасно пытался объяснить, жаловаться. Козни Петрова и его товарищей были хорошо подготовлены.

В конце октября, до большевистской революции, Мильтоса поместили в царицынскую тюрьму. Там уже отбывал наказание монах Сидирургопулос.

* * *

Последовавшие месяцы оставили глубокий след на семьях Павлидисов, Николаидисов, Омиридисов и всего понтийского эллинизма.

Греция вступила в войну на стороне Англии и Франции. Немецкий Кайзер Вильгельм посетил Константинополь и при содействии генерала Лимана фон Сандерса встретился с султаном Мехметом V, поощрил Энвер-пашу и Талаат-бея ускорить массовое убийство понтийских и малоазиатских греков.

В русской армии на Кавказе вспыхивали мятежи, восставшие захватывали офицеров и совершали бесчинства среди невооруженного населения. В Эрзеруме дей-

ствовали многочисленные банды грабителей. Как-то Ифигению пригласили в кабинет русского лейтенанта. Офицер радушно встретил ее и предупредил об опасностях, которым подвергается ее семья, и предложил свою защиту. Не успела Ифигения поблагодарить его за заботу, как лейтенант, преследуя иные цели, попытался поцеловать ее. Молодая женщина не растерялась, схватила с письменного стола чер-нильцу и опустошила ее содержимое на лицо наглого офицера:

— У вас нет ни стыда, ни совести!

Дома, закрывшись в своей комнате, она вновь обвиняла себя в том, что в июне 1914 года пренебрегла советами Мильтоса и Захарова и пустилась в роковую поездку в Константинополь.

Мильтос, заточенный в московской тюрьме, упрекал себя за то, что в мае 1917 года, найдя Ифигению и своего сына, не послал к черту предприятия Захарова и не забрал их в Париж.

Лишь двухлетний Илиас беспечно играл, а по вечерам счастливый спал рядом с самой красивой матерью в мире. Ифигения гордилась сыном, но тревожилась о его будущем. Нежно гладила его по голове, а он крепко спал, чувствуя заботливую руку любящей матери.

Мильтос и Ифигения, не обвиняйте себя. Вы ни в чем не виноваты. Человеческая судьба всесильна и не поддается контролю.

* * *

1 января 1918 года после окончания службы христиане печально вышли из церквей Эрзерума и разошлись по домам. Шли слухи, что советские заключили с немцами договор о прекращении войны, согласно которому Карс, Ардаган и Батуми, с 1878 года принадлежавшие России, возвращались Турции.

Сотни русских солдат покидали воинские части и уезжали в Россию, по пути предаваясь всякого рода беззаконию. Утром 31 января 1918 года жителей Эрзерума разбудили топот и ржанье лошадей. Последняя небольшая группа русских солдат и офицеров покинула город, отпустив на волю животных и оставив военные склады на милость грабителей. Жители Эрзерума кинулись в склады и растащили оружие, боеприпасы и продукты.

Харилаос Омиридис предпочел лошадей. Взяв за уздечку красную и белую, привязал их и торопливо вошел в дом. Услышав его шаги, домашние проснулись.

—Произошло то, чего мы боялись, — тревожно сообщил он. — Русские уехали.
Соберите вещи: два ковра, одеяла, одежду и еду. Захватите золотые лиры. Отправ
ляемся через четверть часа. Пока турки не закрыли дорогу, нам надо успеть добрать
ся в Трапезунд.

—А вы уверены, что турки не вошли в Трапезунд, — спросила Ифигения.

—У нас другого выбора нет. На западе и юге турки и курды. На востоке непод
ступные горы и угроза со стороны турецких повстанцев и русских дезертиров. Мы
направимся на север, и бог нам в помощь!

Через час колонна из 120 греков и армян вышла на снежную дорогу, ведущую в город Байбурт. От холода плакали маленькие дети. Плакали и взрослые: они оставляли родные места, могилы предков. Последние греки покидали Эрзерум, пограничный город румов. Впредь только его название будет напоминать о тех, кто его основал.

После 25 километров пути несчастные политэмигранты решили заночевать на левом берегу Пози Дере. Там оплакали и похоронили свои первые жертвы. В пути от холода замерзли старуха и два грудных ребенка.

Женщины и дети устроились на ночлег, а мужчины с винтовками, похищенными из русских складов, установили дежурство часовых. Небо было звездное, и температура воздуха достигала 32 градусов мороза.

Никто не успел уснуть. Дикие голоса нарушили ночную тишину:

— Илери гиаур! Теслим! (Неверные, сдавайтесь! )

Турецкие четы кричали и стреляли. Последовал двухчасовой жестокий бой. Четы не ожидали такого сопротивления и отступили. Из греков в бою погибли двое.

Мужчины собрались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Дорога в Трапезунд была долгой. Впереди их ждали снежные горы, на востоке их подстерегали отряды четов. Ночью пустились в обратный путь в Эрзерум.

* * *

20 февраля 1918 года новая группа политэмигрантов, христиан Эрзерума, направилась к востоку, в Карс.

Это была дорога белой смерти. Снег, холод, голод, болезни, нападения турков и курдов, изредка русских беглецов и армянских разбойников преследовали беженцы.

От невзгод, которым подвергались «спутники смерти», день за днем колонна редела, и, наконец, поддалась панике со словами: «спасайся, кто может». Следуя этому девизу, все разбрелись, кто куда смог и насколько им это позволяли их выдержка и находчивость.

Семья Омиридиса двадцать дней шла по недоступным горам Карасу Арас и Кар-кабазари и остановилась в 110 километрах от русских границ. Анна (Айше), жена Омиридиса, не выдержала суровых испытаний. После смерти единственного сына в 1915 году сердце ее ослабло. Дорога оказалась ей не по силам. Перед смертью она, попрощавшись со всеми, позвала к себе мужа:

— Харилаос, спасибо тебе за все годы счастья, которые ты мне подарил. Моя пос
ледняя просьба, похорони меня на греческом кладбище в России и, если когда-либо
вернешься в Эрзерум, перевези мои кости и захорони рядом с могилой нашего сына.

Похоронили ее на греческом кладбище в селе Кара-Уркан. Погостив несколько дней в греческой семье, они вновь пустились в путь.

Турецкие войска, перейдя границы, занимали территории, которые по Брест-Литовскому договору переходили к Турции.

Новая волна греческих беженцев потянулась из района Карса к северу. Скитания семьи Омиридиса продолжались. Она шла в Карс. Жители греческих сел встречали их тепло и оказывали всевозможную помощь. Но спустя некоторое время сами покидали свои села. Сообщения свидетельствовали, что турки уничтожали все греческое: живое или неодушевленное.

Группа беженцев по пути в Батуми натолкнулась на турецкие войска и была истреблена. Остальные подверглись нападениям большевиков и националистов.

Семья Омиридиса в группе беженцев шла в Баку, рассчитывая на своевременную высадку английских войск из Персии.

Блуждания длились семьдесят дней. Ифигения, изнеженная дочь Николаидиса,

парижская аристократка, проявила силу духа и выдержку. Ее примеру следовали Илиас и Димитрис, за четыре месяца они не заболели, не капризничали, слушали старших. Бог уберег их от нападений. Золотые лиры, взятые Омиридисом в дорогу, помогли им преодолеть трудности ссылки.

В середине июня они прибыли в Баку и стали ждать прихода английских войск.

* * *

Дни Мильтоса в тюрьме проходили невыносимо тяжело. Единственным его утешением было общество монаха Григориоса Сидирургопулоса. Смелый и упрямый монах утром и вечером песнопениями и молитвами поднимал дух заключенных, а днем, на прогулке во дворе, собирал молодых и произносил религиозные проповеди, обвиняя большевиков.

Охрана заключала его в изолятор, избивала, он не сдавался, но от пыток стал более нервным, часто терял рассудок.

Платон воевал в горах Сима в составе партизанского отряда под командованием Вангелиса Иоаннидиса и Харалампоса Контоврахионидиса.

Испытания, выпавшие на долю Платона и его семьи, оставили в его душе глубокие, неизгладимые следы. Зимой 1918 года умерли от тифа родители Христины. Она осталась в городе Амасия. Там подружилась с ссыльной женой торговца капном Яковоса Хадзисавваса, Эфтихией, бывшей одноклассницей Ифигении.

Большевистская революция дорого обошлась Захарову. Он потерял миллионы французских франков. Но события 1918 года покрыли все его убытки и принесли крупные прибыли. Сверх того, на торжественной церемонии английский король наградил Захарова «Большим крестом монашеского ордена». 30 июля 1918 года президент Франции Пуанкаре присвоил ему титул «Великого офицера Почетного легиона». Но несмотря на свои титулы и богатство, пока не смог освободить Мильтоса из тюрьмы. И это тяжелой ношей висело над ним, угнетало его: считал себя ответственным в бедах своего партнера.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒