Вместо эпилога 7 страница

Пошли догонять ушедшего Степана. Лошадь упёрлась оглоблей в берёзу и стояла метрах в двухстах от схватки. Степан уже обласкал животное, и мерин мирно косил глазами на пришедших людей. Решили, пока лес не густ и можно ехать, телегу не бросать, а то, поди, удастся пригнать на базу. Пригодится. Весь груз тут же перекочевал на телегу и пошли ходко, насколько позволяло лесное бездорожье.

«Кормить только животины нечем. Пока до снегов проблем нет, подножный корм, и за это время можно сена припасти. Только ни серпов, ни кос нет. Придётся добывать в поселке. Или в колхозе, где немцев, поди, пока нет», – рассуждали мужики.

Рядовой Лёня всё также шёл последним. Иногда его сменял лейтенант. Тогда парень старался идти рядом с Люсей, она смущалась, скорее больше от того насилия, какое пришлось испытать юной девчине на глазах у отважного парня. В то же время Люся с благодарностью поглядывала на своего высокого спасителя с пшеничной отрастающей челкой, с искристыми добрыми глазами.

– Я слышал, как тебя кличат – Люся, а меня Леонид Шелестов, – вдруг разохотился парень на разговор, – Я и мой дружок Федька, пристали к товарищу лейтенанту в лесу. Несколько дней бродили голодные после боя с немцами. Случайно на его группу наткнулись. Накормил, а потом на железке диверсию устроили, – поезд под откос пустили. И ещё дела были.

На этом красноречие бойца кончилось, и он шёл молча, ловя благодарные взгляды девушки. Видно было, она что-то хочет сказать своему спасителю, но не решается. Собравшись с духом, всё же заявила:

– Я тоже хочу научиться стрелять и остаться в отряде.

– Нам люди нужны, – ответил обнадеживающе Лёня.

Засветло вернуться на базу не успели, заночевали под берёзами. Клавдия и Люся расположились на телеге. Поглядывали на небо, оно временами светилось близкими равнодушными звёздами. Сплошных туч нет, а знамо не будет и дождя. К утру вовсе разведрило, стало знобко, на пожухлой траве выкристаллизовалась крупная роса.

12.

С наступлением сумерек работа с копкой землянки закончилась, и Таня заволновалась. Боец Фёдор заметил:

–Не переживайте, с таким человеком, как товарищ лейтенант ничего не случится. Он же сказал, что может за день не обернуться, местность незнакомая, посёлок тоже. Наблюдать придётся долго и из разных точек.

– Вот этих точек я как раз и боюсь, Федя, станут переходить – немцы же не без глаз, у них всюду посты, часовые. Могут заметить, навяжут бой.

–У товарища Белухина правильная тактика: действовать наверняка и постоянно маневрировать. Он нам с Лёхой говорил, что манёвр и ещё раз манёвр, а не отступление и бегство от противника.

Таня благодарно смотрела на парня за поддержку, слушала знакомое наставление, звучавшее из уст Кости и ставшее как бы программным. А Фёдор продолжал:

–Мертвый никому не страшен, живого боятся. Ударил, отошёл, высмотрел – опять ударил и снова в лес. Завтра к обеду явятся, да чует моё сердце – с пополнением. Мы как раз свою работу закончим. Седня пять кубов земли вынесли, давайте ужинать и отдыхать.

– Давай, Феденька, разводи костерок, сварим кашу из трофейной крупы с тушёнкой. Чай заварим. Была бы мука, я бы лепёшек пресных настряпала. Люблю такие, мамины. Соскучилась по домашней еде. А ты?

– Я бы от борща не отказался со шкварками и сметаной, как моя маманя варила. Чашку окучишь такого с горбушкой и богатырём себя чувствуешь.

– Ой, богатырь нашёлся! В тебе рост – мой, вес – чуть побольше.

– Вы, товарищ Таня, не смотрите, что я щуплый, а штангу толкаю на третий разряд. На марш-броске на сборах, когда призвали, первый шёл к станции. Лёхе за мной не угнаться.

– Я заметила в тебе силу, землю копал быстро и выбрасывал ловко.

– Спасибо, что заметили, – боец говорил, а сам уж запалил костёр, рядом с котлованом под землянку, как учил лейтенант. Он был из тех проворных парней, у которых всё быстро и складно получается, особенно, если хочет отличиться перед девушкой, в данном случае – командиром. Приставил таган, налил воды в котелки для чая и для каши, подвесил над огнём.

– Теперь за вами дело, товарищ Таня, я из круп никогда кашу не варил.

– Хорошо. Неси мешок с крупой, посмотрим, что там?

Лабаз лейтенанта находился в нескольких метрах от них. Фёдор быстро достал куль, взвалил на плечо, согнувшись под тяжестью, принес.

– В куле все полста килограммов, не меньше, – он развязал бечеву, сказал радостно, – тут рис отборный, наверное, для начальства везли. Вот повезло!

– У нас тоже есть рисовая каша с мясом, вкусная. Но больше перловка. Сейчас полкружки промоем в водичке и – в котелок. Смотрю, вода закипает.

Так мирно, словно и не было войны, а где-то в турпоходе два молодых человека готовили ужин. Словоохотливый Федя рассказывал о своей учебе в ремесленном училище, о мамане и отце колхозниках, о младших сестрёнках, как его не отпускали учиться на токаря, хотели на тракториста, но Феде нравились станки, и он настоял. Училище находилось в соседнем поселке городского типа. С кинотеатром, стадионом, где Федя ходил на секцию штангистов в легком весе. Времени, правда, не хватало. Но Фёдор урывал вечера, и занятия в секции не пропускал. Таня внимательно слушала милую болтовню парня, помешивала ложкой кашу, вскоре рис сварился, напрел. Хватились подсолить, а соли в их хозяйстве не оказалось.

– Это же надо, впервые соль понадобилась, а то всё на кашах, да на тушёнке сидели. Как же мы оплошали! Наверняка у поваров была соль. Давай вскрывай тушёнку.

– Такой человек, как товарищ лейтенант, не мог забыть о соли, где-то припрятана, – заверил Федя, – завтра спросим.

– В моей сумке есть немного соли, но трогать нельзя.

– НЗ?

– Можно сказать и НЗ, только не для еды, а для ран, против гангрены. В госпитале, когда практику проходила, там хирург молодой, да и мама моя только солью и спасали раненых от верной смерти или ампутации руки или ноги.

– Ну, дела! Впервые слышу!

– Ты, Феденька, многое что впервые слышишь и делаешь. Набирайся знаний и навыков. Война всему научит. Это такая жестокая мама – век бы её не было!

Ужин с кашей и тушёнкой, чай с мятой и сухарями оказался на славу. Федя наломал лапника сосны, устелил дно будущей землянки, пояснив, что там будет теплее. Фёдор взялся стоять на часах до полуночи, на всякий случай. Потом и он ляжет спать, уверенный, что в такой глуши ночью может шастать только волк или росомаха. Таня согласилась, но «лимонку» положила под голову и долго не могла уснуть, думая о своём любимом лейтенанте Белухине.

Фёдор не ошибся. Лейтенант и боец с группой гражданских лиц прибыли в полдень. Радости не было конца. Таня бросилась к Косте на шею, тот смущенно обнял девушку, поцеловал в щёчку, сказал отстраняясь:

– Как видите, товарищи Таня и боец Фёдор, задание выполнено успешно. Разведка проведена, а это люди из посёлка, знакомьтесь да кормите нас обедом.

– Трофейные рисовая каша с тушёнкой в двух котелках, – сказала Таня, – прошу к столу. Только каша не солёная.

– Как же я забыл сказать, где соль. Целый кулек в трофейном рюкзаке. Там, где шнапс.

– Вот видите, товарищ Таня, я же говорил, что заначка есть.

Мужики разгрузили лошадей, напоили из родника, достали свиное сало, хлеб и уселись за общий стол – раскинутый брезент – принялись утолять голод.

Тане не терпелось узнать подробности и результаты разведки.

– Мы там одного немца и полицая завалили, – коротко сказал Шелестов, – кинжалами. Людей освободили, с собой взяли. Люся хочет с нами партизанить.

– Я тоже не откажусь, – крякнув, запивая кашу чаем, сказал Степан.

– Вопрос этот решен не полностью, повременим. Сегодня мы устраиваем «музыкальную» линию, завтра на рассвете идём на железку, – сообщил командир план действий своим бойцам, развернув на коленях карту. – Ударим по второй ветке. Это дальше, но для нас безопаснее. Пусть враг не спит ночами, пусть знает, что всюду уязвим.

– Вопрос можно, товарищ лейтенант, – сказала санинструктор.

– Я слушаю.

– Кто идёт на задание?

– Мужской состав группы. Женщины и гражданские лица пока к боевым операциям не привлекаются. У них иная задача: готовить лес для землянок и возить его сюда на лошадях.

Таня нахмурилась, но пререкаться не решилась.

– Вас что-то не устраивает, товарищ санинструктор?

– Нет-нет, – ответила она торопливо, – ни дня без диверсий. Только нашего полку прибыло и об обороне стоит подумать прямо сейчас.

– Пока наша оборона – манёвр. Натиск даже двух взводов фашистов с полицаями нам не выдержать.

– Но ты говорил о плотах на озерушках, где можно пересидеть.

– Нам четверым возможно и удалось бы отсидеться, но, как ты выразилась, нашего полку прибыло. Быстро построить плоты, у нас нет сил. Со временем, семья деда Евграфа уйдет в колхоз к родственникам, тогда посмотрим.

– Нет, я остаюсь с вами, научите меня стрелять! – раздался голос Люси, и в нём звучала непреклонность.

–Товарищ Люся, ты несовершеннолетняя, и твою судьбу решат дедушка и бабушка.

– Я бы и сам просился зачислить в отряд стрелком, если бы не хворая Клава. Она не переживёт зиму в лесной неудобице.

– Деда, но я-то молодая и не хворая, сильная. Вон как от проклятых отбивалась. Не хочу в колхоз, там опять ко мне привяжутся. А я – не дамся!

–Торопиться не будем, решим эти вопросы после операции, – сказал лейтенант примирительно. – Сейчас же, я и товарищ Таня займёмся «музыкалкой», бойцам заготавливать древесину вместе с дедом Евграфом и Степаном.

– Долг платежом красен, – сказал дед Евграф, – сюда бы наших мастеровых мужиков звено, да в поселке – пусто. Всех до пятидесяти лет мужиков в армию призвали. Одни бабы, да старики остались, да дрянь, вроде тех полицаев, каких товарищ лейтенант порешил.

– Вас преследовали? – взмахнула руками Таня, с укором поглядывая на Костю и Шелестова за недосказанный эпизод.

– Пятеро вот на этой подводе. Мы их огнём встретили, – скромно сказал Шелестов. – Дядя Степан из своей берданки картечью одного свалил.

– Жаль, там нас с Фёдором не было. Он бы сейчас всё в деталях выложил, не так как вы, молчуны.

Константин примирительно поднял руку, отставляя в сторону порожнюю кружку.

– Внимание! Пока все в сборе предупреждаю: на северную сторону ни шагу, – лейтенант рукой указал направление, – подходы минируем. Выполнять свои задачи!

Вечером Степан подсел к командиру, глядя, как он складывает в рюкзак тол, адскую машинку, запасные диски к пулемёту, сказал:

– Товарищ лейтенант, вижу, не на простое дело идёте. Дороги не знаете, а я местный, охотник с детства. Проведу вас коротким путём, ни одна фашистская сволочь не заметит, если возьмёте.

– Я думал об этом, товарищ Степан, но ведь дел и здесь полно.

– Не возражаю, а как после диверсии сниматься отсель придётся? Вся работа насмарку. Фашист же не потерпит, если у вас удача получится.

– Вот это самое главное! Оборону держать не сможем, нас раз-два и обчёлся. Только манёвр. Да мы немцу ложный след устроим.

– И тут я вам очень сгожусь. С северной ветки, Баклавой зовётся, с одной стороны поля хлебные. Разве на вашей немецкой карте не обозначены?

– Обозначены. Но есть и леса, правда, далековато. Но у нас будет полночи в запасе.

– Правильно, за лесом, что по правую руку, сдаётся мне немецкий аэродром. Наблюдал я с нашей водонапорной башни, как оттуда самолёты стали взлетать. С башни окрестности видны на десятки верст. Туда след налаживать неразумно. Не поверят фрицы, что после диверсии, партизаны сами в капкан полезли.

Лейтенант Белухин задумался, стал изучать карту.

– Здесь по вашим наблюдениям аэродром? – он указал на карте точку.

– Да, там земля ровная, как стол. Правда, жито там сеют. Но гляжу, немцам это не помеха.

– Куда же вы предлагаете след налаживать?

– А вот сюда, на старую лесосеку, на запад. Сосна там корабельная. Часть её взяли, молодняк посадили. Потом с просеки уходим на юг. Ручей там есть. По нему версты две пробежим. Вовсе след собьём. Круг большой получается, зато надежность высокая.

– Хорошо, идём вчетвером. Бойцов обучаю взрывному делу, им драться до победы, а навыка нет. Предупредить надо санинструктора о новых планах. Она в лагере остается за старшего. Заготовкой леса займутся в меру сил. Сейчас чистим оружие, военные в караул по два часа, и отдыхать перед походом.

Дед Евграф дождался, пока лейтенант остался один, подсел на лавку, наблюдая, как Константин чистит пистолет и, собравшись с духом, сказал:

– Я все хочу спросить, товарищ лейтенант, идёте немцу в пасть, может, и не свидимся.

– Ну, это вы напрасно, – усмехнулся Константин, – я думаю, Победу встретить с оружием в руках.

– Я вам того искренне желаю, коль вам советская власть так мила и вы её защищаете.

– Не думаю, что и вам она поперёк горла.

– Нет-нет. Я как плотничал при строй власти, так и плотничаю. Меня в Клиновом за это уважают.

– Так в чём тогда вопрос?

– А в том, не будь она вам мила, разе б вы вот так рьяно за оружие брались?

– Я потерял в гражданскую войну отца. Не хочу в эту войну потерять Родину. Потому защищаю землю нашу, людей наших – Люсю, бабу Клаву, детей и стариков. Как вы бросились с топором на врагов внучку защищать, так и я – Родину. Только с пулемётом и хорошей тренировкой.

– Потому-то я в ваших глазах не видел страха ни тогда, ни сейчас.

– Почему же, страх всегда с тобой. Только надо не поддаваться ему даже в самом критическом положении.

– Как старший по возрасту в лагере – благословляю вас, сыны, на подвиг!

– Спасибо, товарищ Евграф!

13.

Утренние сумерки удлинялись густыми кронами деревьев, но всё же уступили надвигающемуся с востока свету. На западной оконечности болота, он уже смелее праздновал победу над тьмой. Лейтенант стоял перед короткой шеренгой бойцов, приказал попрыгать, не брякает ли снаряжение? Попрыгали. Тихо.

Таня стояла рядом, она уже поцеловала своего Костю, и молчаливо смотрела на отряд. Дед Евграф возился с костром, на котором затемно готовил завтрак. Возле него находилась Люся, поглядывая в сторону бойцов, отыскивая взглядом Лёню. Только Клавдия не вставала. Натруженная переходом ей сильнее нездоровилось.

– Отряд, на выполнение боевого задания, за мной – марш! – и пошёл, обходя стороной «музыкальную» линию. Группа тут же растворилась в сумеречном лесу.

Шли размеренным шагом. К просёлку, изрезанного колесами машин и гусеницами самоходок, вышли, когда свет властвовал над знакомыми просторами. Остановились, прислушались. Тихо, и быстро пересекли дорогу. Идущий последним, Степан замёл веткой следы.

– Решил пройти мимо прежней базы, где у нас была первая схватка с карателями. Посмотрим, что там? Дальше поведете группу вы, товарищ Степан. Согласны?

– Есть, товарищ лейтенант.

Шли осторожно, прислушиваясь к звукам леса, к запахам.

– Товарищ лейтенант, – тревожным полушепотом сказал Шелестов, – впереди кто-то есть. Чую запах сигарет и дым…

– Группа стой! – также негромко скомандовал Белухин. – рассредоточиться за деревья до выяснения обстановки. Я – в разведку.

Командир извлек из-за спины винтовку с прицелом, поправил висевший на ремне пулемёт и бесшумно скрылся за высокими соснами. Не прошло и получаса томительного ожидания, лейтенант вернулся с мрачной миной на лице. Бойцы к нему.

– Шелестов не ошибся, нюх, как у собаки. Впереди полувзвод немцев, есть эсэсовцы, пятеро полицаев. В центре полянки свежая могила и огромный берёзовый крест…

– Схоронили в одной могиле побитых фрицев! – не удержался Фёдор.

– Я не сказал главного, рядовой Осинин, – зло сказал лейтенант, и желваки заходили на его щеках, – два старика, две женщины и трое подростков копают себе могилу на краю полянки.

Лица бойцов побледнели. Растерялись бойцы от таких жестоких слов.

– Собираются расстрелять, чтоб молва не разнеслась о побитых и похороненных, – сделал вывод Степан.

– Да!

– Что же будем делать? – спросил Степан, содрогаясь всем телом.

– Пока не знаю.

– Вы командир, товарищ лейтенант, вам принимать решение.

Командир раздумывал недолго.

– Нас четверо, врагов за два десятка, готовят на костре пищу. Пока сидят все в куче. Наверняка, где-то стоят часовые. Я заметил одного, полицай. Мы можем погибнуть, если ввяжемся в драку. Погибнуть не имею права, не подготовив себе замену. Замену разведчика-истребителя.

– Надо внезапно напасть, забросать гранатами, ударить из автоматов и уходить. Гражданские разбегутся, – проявляя нетерпение, сказал Осинин. – Как потом жить, если уйти?

Лейтенант с минуту молчал, хмурился, глядя на ожидающих положительного решения бойцов.

– Вариант в целом годится. Внезапность наш козырь. Ветер шумит кронами деревьев. Есть возможность подойти к старой сосне на бросок гранаты. Оттуда хорошо просматривается полянка с немцами. И так, я снимаю обнаруженного часового. Он стоит с нашей стороны. На крик кедровки подходите ко мне, выдвигаемся к старой сосне. Быстро изучаем, где кто находится. Я и Шелестов забрасываем фрицев гранатами, и следом открываем огонь. Степан и Осинин уничтожают полицаев. На месте уточню, кто первый открывает огонь. Выполнять!

– Есть!

Белухин бесшумно, как тень скользнул меж сосен и тут же скрылся. Вновь потянулись напряженные минуты ожидания, холодя душу и мысли. Наконец, все тот же рядовой Шелестов уловил слабый крик кедровки.

– Пора, лейтенант кедровкой кричит! – взволнованно сказал он.

Бойцы подобрались и торопливо двинулись по направлению, указанному лейтенантом. Он стоял, прижавшись к сосне, ожидая группу. Под сосной лежал навзничь полицай с окровавленным горлом.

Парни остолбенели, вперив взгляды на труп предателя. Корежил вид перехваченного горла, удивляла необычная сила командира.

Лейтенант указал рукой направление.

– За мной! – сипло скомандовал, и неслышно двинулся.

Степан перекрестился, уже не глядя на труп, и первый устремился за командиром. За ним ожившие Осинин и Шелестов, шли как-то неуверенно, с опаской. Но она быстро прошла, ибо впереди видна было широкая спина лейтенанта с горбатым рюкзаком и снайперской винтовкой. Подошли к старой сосне, стоящей на бугре, как и её соседки, затаились, услышали чужой говор. Тянуло дымом. Немцы кто сидел на земле, кто стоял, окружив костёр. Он-то и привлекал внимание людей, потерявших бдительность. Это был явный прокол врага. Лейтенант опасался случайно брошенного взгляда к сосне, за которой сгрудились присевшие бойцы. У костра насчитал двенадцать человек. В первый раз их было больше. Значит два или три человека отошли по какой-то нужде. Возможно, отправились проверять посты часовых. Это тревожило. Могут наткнуться на труп. Трое полицаев прохаживались по ту сторону полянки сзади землекопов-смертников, которые неторопливо копали себе могилу. Двое смотрели на работу с внутренней стороны.

– Шевелись-шевелись! – орал один из них, что вызывало дружный смех немцев.

Лейтенант указал на дальних полицаев и приказал Степану, вооруженному автоматом, подойти к ним слева и уничтожить. Огонь открывает он первый. Фёдору было приказано ударить по ближним полицаям. Группу немцев берет на себя и Шелестова. Сигнал к общей огневой атаки – выстрелы Степана.

– Не зевать, бить врага твердой рукой! Уяснили?

Внезапный огонь из засады дает преимущество на все сто, а то и на все двести. Да если к тому же меткий огонь, разящий на повал, не позволяющий очухаться врагу – козырь что надо! У него-то, у лейтенанта, точно в руках козырный туз, у Степана – тоже. Хваткий он человек, стрелок отменный. У Осинина и Шелестова козыришки так себе, но все же есть. Подстраховать придется парня, если что. Шелестов рядом с такой же задачей сначала гранатами забросать, а потом огнем жечь, спасовать не должен. Главное не промедлить после выстрела Степана. Враг спохватится, встрепенётся, бросится к оружию, но секунд для ответа гранаты не оставят. Он шибко надеялся на дружную внезапность, иначе бой усложнится.

Белухин знал, что охотнику не составит большого труда быстро подобраться к предателям и открыть огонь. Ждали на взводе. «Лимонки» на боевом, что метнут, руки аж вспотели. И как всегда в таких случаях огонь раздался неожиданно. Степан срезал сразу двоих, третий упал, истошно вопя. Охотник достал его второй короткой очередью. А она потонула во взрывах гранат, что метнули лейтенант и Шелестов. Занемевшими пальцами сорвали чеку со вторых гранат и туда же во взрывы, добавляя их силу и тут же, не ожидая, когда осядет земля, ударили из ручного оружия. Не растерялся и Осинин, прикончив испуганных полицаев. Тренировки в стрельбе и наставления командира даром не пропали. Вырастут добрые диверсанты!

Осевшая земля и травяной мусор открыли кровавую картину. Большинство фашистов были уничтожены взрывами. Прицельный огонь двух стволов разил контуженных. Несколько солдат отползали за могильный холм. Но их тут же достали пулемётные пули. Казалось всё кончено.

И всё же ответ последовал. Хлестко ударили по атакующим два автомата, находящиеся за бывшей «музыкальной линией». Видимо те, которых командир не досчитался. Лейтенант перенес огонь в их сторону. Пули щелкали о деревья. Он бил наугад короткими очередями, экономя патроны. Вдруг Константин прекратил огонь, и что есть силы, закричал на немецком языке:

–Немецкие солдаты, вы окружены партизанами, сдавайтесь! Ваш командир обер-лейтенант и вся группа уничтожены!

Треск автоматов с той стороны смолк. Смолкли и наши автоматы.

– Товарищ лейтенант, я слышу топот, они утекают. Разрешите преследовать? – в глазах у парня горели огоньки успеха, но самого трясло, как в лихорадке.

– Отставить, товарищ Лёня! – захлебываясь слюной от азарта боя, прохрипел командир. – Мы не можем рисковать и получить шальную пулю. Наша цель немецкий эшелон! Молодцы, бойцы! Где же Степан?

– Товарищ лейтенант, я здесь, с нашими людьми. – раздался бодрый, но глуховатый голос охотника. – Они все живы, попадали в яму во время стрельбы. Тут мой кум Иван!

– Бойцам собрать оружие, подсумки. Снять с немцев кители, с полицаев верхнюю одежду, если целая. Осторожнее, как бы кто не ожил, да не стал отстреливаться.

– Есть, товарищ лейтенант, здорово вы фрицев напугали своим немецким, – радовался успеху разгоряченный боем Осинин.

Лейтенант в ответ качнул головой, заулыбался, мол, видал какие вояки.

– Поторопитесь, бойцы, нам надо засветло выйти к железке и пустить под откос первый же эшелон, да вернуться завтра домой: шкода наша ждёт возмездия, – сказал командир как-то слишком сурово, а надо бы веселее, как- никак сыпанули немцу орехов по самое горлышко, и отправился на зов Степана.

Освобожденные смертники сгрудились вокруг Степана. Испачканные в земле, с лихорадочным блеском в глазах они рассыпали благодарности Степану, у женщин по щекам струились слезы. Они прижимали к себе мальчишек-подростков, как родные матери.

– Нашему командиру говорите спасибо, я его волю исполнял.

– Батюшки, да мы на колени упадём перед командиром!

– Спасибо красному командиру, – сказал пожилой человек, – спас нас от лютой смерти. Этот полицай Мордовин грозился меня живьём закопать. Уголовник.

– Иван – мой кум, товарищ лейтенант, – сказал Степан, – заметная фигура на станции, общественник.

– Что же мы будем с вами делать? – принимая благодарности, растерялся Белухин.

– Нам домой никак нельзя, запытают, – сказал Иван, – мальчишек вот деповских похватали. Они на практике у нас были от училища, да уйти с беженцами не успели. В отряд нас берите, сгодимся. Руки есть, глаза видят, оружие держать можем.

– Задали вы мне задачу. Домой вам, действительно, нельзя. И дорогое время с вами тратить не могу. Нам боевое задание надо выполнить. Придётся отрядить с вами бойца Осинина.

– Почему меня, товарищ лейтенант? Мне край надо участвовать в боевой операции.

– Больше некого, рядовой Осинин. Шелестов, со своей одаренностью слышать, нам необходим. Степан – проводник.

– Товарищ лейтенант, кум Иван знает местность не хуже меня. Мы с ним по перу на Кривом болоте крякв били не раз. Он и отведёт народ.

– Хорошо, если все согласны?

– Согласны, – сказала молодая женщина Дарья. – Только у меня дома дочка трехлетняя осталась, правда, я успела её турнуть к золовке. Рано или поздно, а придётся домой наведаться. Сердце не сдюжит незнанку по дочери.

– У всех родные есть, так что же теперь голову в пасть зверю совать? – сказал Иван, – их, поди, не тронут. Вон сколько автоматов и подсумков. Вооружусь и буду бить супостата!

– Ладно, нам пора уходить. Берите оружие, сколько унести сможете, сухой паёк фрицев, котелки, фляжки, одежду. То, что не по силам – спрячьте в приметном для вас месте. Пригодится. Голодные? Отойдёте за километр, поешьте. К роднику подходите с западной стороны, ни в коем случае нельзя с севера. Там секрет. Если умеете кричать как кедровка, на подходе покричите, вас встретят и проведут.

– Вот не довелось, – сказал Иван, – свистеть скворцом могу, крякать.

– Это не поможет. Хотя попробуйте. Собирайтесь – и в путь. Дорогу перейдете, следы заметите. Всё! Выступаем. Головной Степан, второй Шелестов, я замыкающий. Чего ты там замешкался Леонид?

– Товарищ лейтенант, тут один полицай живой, я его чуть штыком не приколол, да остановился. Может, допросить надо?

–Молодец, сейчас подойду, – лейтенант шагнул за сосну, где лежал раненый, а увидев, воскликнул: – Так это мой старый знакомый! Майор Никудышнов. Та-ак! Где же ваши бойцы? Попали в плен или погибли?

– Фашисты от меня ничего не добились. Видите, весь в синяках. Помогите лучше. Вы были тогда правы: надо было драться вместе.

– Что же случилось? Быстрее выкладывайте, у меня нет времени.

– Напоролись на немцев, отстреливались. Бойцы погибли, – майор застонал, ухватившись рукой за правый окровавленный бок.

Группа майора действительно наткнулась на немцев. Впереди с винтовкой наизготовку к стрельбе шагал высокий боец. За ним – конопатый. Офицер, опираясь на палку, замыкал группу. Солнце клонилось к вечеру, бросая длинные тени деревьев в просветы между ними. Никудышнов первый услышал стрекот мотоциклов и гул машин. Он напряг слух.

– Немцы! Ложись! Впередсмотрящему выдвинуться, провести разведку, – отдал команду майор.

– Есть! – коротко отозвался высокий боец и, согнувшись, осторожно двинулся вперед, быстро скрылся за деревьями.

Прошло несколько томительных минут. Гул техники разрастался. Майор и второй боец лежат рядом, прислушиваются.

Неожиданно раздалось приглушенное: «Хенде хох! » И выстрел из винтовки. В ответ – длинная автоматная очередь.

–Товарищ майор, там дорога и немцы. Нашего кокнули. Смываться надо.

– Слышал. Лежать! – тихо ответил майор и внезапно ударил бойца пистолетом по голове. Из-под пилотки брызнула кровь. Конопатый коротко вскрикнул, майор зажал рот ладонью. Некоторое время ждет, когда закончатся предсмертные судороги. Все – боец мертв.

Майор быстро снимает с себя форму, с бойца – тоже. Переодевается, смотрит солдатскую книжку, сует назад в карман гимнастерки. Торопливо прячет в кустах труп бойца и свою форму. Идет к дороге, по которой движется длинная колонна техники. Майор некоторое время выжидает, не решаясь показаться врагу. От ожидаемого окрика он вздрогнул.

–Хенде хох!

– Сдаюсь, я сам шёл к вам, – дрожащим голосом выкрикнул майор.

– Шнель коммен, – махнул рукой офицер, далее демонстрируя знание русского языка. – Ты кто?

– Рядовой, окруженец, вот солдатская книжка, – подошёл к фашисту Никудышнов, протягивая руку с документом.

Офицер неторопливо вынул из кобуры пистолет, вскинул руку, целясь в пленного, но не стреляет.

– Что ты хочешь?

–Жить!

– За жизнь надо платить.

–Я заплачу службой.

–Ты не солдат, ты – офицер. Тебя выдали офицерские сапоги. – Фашист ударил в лицо кулаком. Пленный покачнулся, но устоял. – Но это хорошо. Теперь плата твоя будет дороже. Отвезите пленного в штаб.

После мордобоя, Никудышнов быстро согласился на все условия врага и оказался в отряде карателей, который должен был разыскать убитых своих солдат, придать их тела земле и провести операцию по розыску и уничтожению партизан.

– Но почему вы в солдатской форме? – гневно спросил Белухин Никудышнова.

– Он продался врагу, товарищ командир, сюда дорогу указал, – подал голос Иван, – служить собирался, только шмотки не успел поменять на полицменские. Его старшим над полицаями назначили. Вон Силантий подтвердит и Дарья. Те молча закивали головами, когда Белухин вопросительно глянул на них.

– Обыщите его, Шелестов.

–В кармане гимнастерки у него солдатская книжка на рядового Кущина.

–Боец Кущин, думаю, это – конопатый. Рост одинаков. Вот он его форму на себя надел и за рядового выдал. А сапоги офицерские оставил. Только заранее он все сделал. Никакой стычки не было, сдался, подлец! Расстрелять!

Подошли Степан и Осинин, молча вслушиваясь в разговор.

–Не имеете права! У вас нет доказательств моей вины.

–Нам нечего доказывать. Вы трус, перешли на сторону врага. Собирались живьём закопать людей. Приговор привести в исполнение немедленно.

Раздался единственный выстрел. Взбудораженная боем, а больше разборкой с предателем, группа молча двинулась вперед. Лейтенант шёл с тяжелым сердцем и думал невеселую думу: откуда и как вызревает предательство? Прав ли он, расстреляв Никудышнова? Человеку на вид за тридцать, а пост занимал высокий и весьма щепетильный. Что это – карьерный угоднический рост или способности? То, как он стал обвинять меня в трусости, недоверии – скорее всего его чрезмерная подозрительность, которая уж не одного человека поставила к стенке. Его несомненно били – принудили к службе. Об этом говорят синяки на лице. Но у него был пистолет, почему не воспользовался последней пулей? Никто не знал из фашистов, что он бывал с бойцами у бивака, выходит добровольно вызвался в проводники? Гражданские смертники подтвердили его действия. Так что нечего тут терзаться.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒