7. Тараны

Улица Полумесяца. Лондон. 1898

Райли почувствовал, что его куда-то уносит, и поначалу решил, что ощущения будут примерно те же, что и во время его предыдущего путешествия по временному тоннелю. Но все оказалось не так. Наоборот, это путешествие оказалось противоположно иным, почти во всех смыслах. Если говорить в общих чертах, то сейчас он двигался назад, а не вперед. Подобно тому, как при обычном физическом перемещении ощущения меняются в зависимости от направления движения, при квантовом перемещении происходило то же самое. В прошлый раз его как будто выталкивало, а сейчас – втягивало в его прошлую жизнь.

Райли доводилось слышать о глубинных воспоминаниях, которые всплывали у людей под гипнозом. Гаррик тоже неоднократно погружал его в гипнотический транс, но Райли так ничего особенного и не вспомнил, возможно, потому, что Гаррик пытался поспособствовать своим талантам гипнотизера, смачивая губы мальчика губкой, пропитанной эфиром.

Однако сейчас перед ним ясно возникали картины его собственной жизни, отраженные от мерцающей поверхности червоточины.

«Рыжий мальчик по имени Том. Мама называла его Рыжик Том. Теперь я вспомнил. Мы с ним сводные братья».

Подросток Том поглядывает сверху вниз на малыша Райли, держа его за руку. «Пошли, братишка. У меня есть пенни на лимонад. Разделим с тобой бутылочку».

Райли видел, как Том бежит вдоль пляжа, и чувствовал, как он сам трусит вслед за ним, стараясь наступать в оставленные на песке следы. Братья бежали в сторону пристани, и Райли слышал издалека скрипучие звуки шарманки.

«Брайтон. Я живу здесь».

Том обернулся через плечо и окликнул его. «Ма любит такие круглые леденцы. Захватим ей кулек? »

Картинка мигнула, и теперь Райли увидел себя младенцем на руках молодой женщины с милым, нежным лицом. Его мать носила простую кофточку и заплетала волосы в косы.

«Том носит фамилию своего безвременно ушедшего папочки и будет таким же сердцеедом, когда вырастет, – говорила она, ласково щекоча сыну подбородок. Но ты, мой сладкий батончик, будешь носить фамилию Райли, как твой отец. А твоим именем станет имя моей семьи, самого гордого клана в графстве Уэксфорд».

Если бы Райли мог, он бы закричал.

«Она была ирландка. Теперь я вспомнил, – подумал он. И тут же подумал еще: – Но имя? Как же меня зовут? »

Но тут картинка снова сменилась, и Райли увидел своего отца – большого, теплого человека, склоняющегося над его колыбелькой. Любой сразу заметил бы, как похожи их лица.

«Это секрет, – говорил отец. – Я показываю тебе это только потому, что ты еще не умеешь говорить и никогда об этом не вспомнишь. – Он раскрыл ладонь, показывая лежащий на ней золотой щит с выпуклыми буквами. Буквами Ф, Б и Р. – Эти буквы означают, что я защищаю людей. В особенности одного человека. Забавный маленький мистер Картер. Вон он, ожидает меня на улице».

Малыш Райли проследил за указующим пальцем отца и посмотрел на человека, прохаживающегося перед парадной дверью. Он зашагал прочь, и все, что Райли успел заметить, были начищенные до блеска черные башмаки и перстень-печатка в форме подковы.

Отец Райли покачал головой:

– Этот парень – настоящая головная боль. Все время пытается улизнуть от дачи показаний. Но какой бы он ни был прохиндей, я все равно ему благодарен, ведь если бы не Картер, у меня никогда бы не было тебя, или твоей матери, или твоего сводного брата Тома, вот как. Без Картера и без этой штуковины.

Штуковиной, о которой говорил отец Райли, был пульт, висящий у него на шее на толстом прочном шнурке.

«Благодаря ей я смогу забрать тебя, чтобы показать тебе свой дом. Однажды мы все туда отправимся. Это целый новый мир, сынок».

Сценка опять переменилась. Теперь Том лежал рядом с ним на кровати, где они обычно спали бок о бок, и шептал в темноте:

– Я отлучусь на встречу для взрослых джентльменов на пристани, – сказал он. – Но это между нами, договорились, Райли, малыш? Маме и папе совсем не обязательно об этом знать. А когда я вернусь, то принесу тебе леденцов, а может, и рассказ про поцелуи красотки Энни Бирч.

Райли смотрел, как его сводный брат выскользнул в открытое окно, услышал негромкое оханье и удар подошв о камни, когда Том приземлился на мостовую.

Мгновение спустя малыш почувствовал, что в комнате кто-то есть – в открытое окно чуть повеяло запахом несвежей рыбы. Среди теней возникла фигура человека, сжимающая в руке нож. Ребенку показалось, будто человек вдруг появился на фоне сереющего пятна прямо из ниоткуда.

– Волшебник, – пролепетал он. – Волшебный человек.

Человек двигался так быстро, что его собственная тень в свете слабого ночника, казалось, не поспевает за ним.

Это был Гаррик, и он пришел по делу. Он уже наклонился над ребенком, воздев руку с ножом, чтобы обеспечить его молчание, как вдруг мальчик заговорил снова.

– Волшебный человек.

Что-то странное случилось с лицом Гаррика: мгновенная борьба, а затем на нем проступила улыбка. Не улыбка радости, нет; скорее краткое расслабление напряженных черт.

– Волшебный человек, – повторил он за ребенком. – Когда-то давным-давно…

Услышав эти слова, маленький Райли радостно просиял, ожидая, что за ними непременно последует сказка. И его невинное воркование спасло ему жизнь: обнаружив, что малыш и в самом деле принимает его за волшебного сказочника, убийца решил не приканчивать его, по крайней мере до тех пор, пока не управится с основной работой.

Когда Гаррик вернулся от силы минутой позже с ножом, испачканным в крови, малыш Райли все еще радостно ждал чудесной истории на ночь и встретил его широкой улыбкой во все свои молочные зубки.

– Сказку, волшебный человек, – потребовал трехлетний кроха. – Расскажи сказку.

Гаррик вздохнул, покачал головой и сморгнул при нежданном появлении странной мысли, которая вдруг пришла ему в голову. После краткого колебания он подхватил мальчика, сунул его под свой плащ и исчез за тем же самым окном, через которое явился.

И теперь внутри червоточины Райли закричал бы в голос, если бы мог.

«Гаррик убил моих родителей и похитил меня, – осознал он, уже зная, что это правда. – А ведь все эти годы он клялся мне, что спас меня от шайки уличных людоедов в трущобах Бетнал-Грин. Но это он, он сам сделал меня сиротой».

Райли несколько раз повторил эти слова про себя, чтобы они как следует отпечатались в его сознании – на случай, если он вдруг забудет, когда придет в себя.

«Гаррик убил моих родителей. Гаррик убил моих родителей».

Райли не хотел забывать. Он знал, что память поможет ему сохранять решимость.

«Настанет день, когда я разберусь с Гарриком по справедливости. Или погибну сам».

Путешествие по червоточине постепенно подходило к концу, и пространство-время рассеялось вокруг них, как туманные обрывки глубокого, яркого сна. Райли и Шеврон Савано пришли в себя в подвале в викторианском Лондоне и теперь улыбались во весь рот, охваченные небывалым состоянием, которое Чарльз Смарт называл «нирваной».

– Гаррик расправился со всей моей семьей, кроме брата Тома, – сказал Райли. – Я и правда круглый сирота.

Шеви обхватила мальчика за плечи:

– Эй, я тоже. Двое сирот вместе против всего мира.

– А мой отец был полицейским, совсем как вы.

– Как я?

– Он был агентом ФБР. Он показывал мне свой блестящий значок и свой пульт.

– Знаешь, каким-то образом я тоже это видела, – сказала Шеви. – Твой папа был федералом. Как такое может быть?

«Это очень важная деталь, – решила она. – Надо будет непременно вернуться к ней, когда в голове немного прояснится».

– Он охранял какого-то человека, который носил кольцо с подковой, – продолжал Райли.

– Кольцо с подковой, – повторила Шеви полусонным голосом, как пациент, приходящий в себя после наркоза. «И ни один из нас не стал обезьяной», – довольно подумала она.

Подвал оказался таким же, каким он будет и через сто лет, разве что стенам не хватало штукатурки, и пол стал земляным; несколько кирпичных столбов поддерживали жилые помещения наверху.

Шеви топнула ногой, и пол отозвался вибрирующим гулом.

– Металлическая плита. Нужна, чтобы приземлиться единым целым. Эта плита специально устроена как ориентир для червоточины, вроде громоотвода.

– Предлагаю убрать ее, – объявил Райли, поднимая руку, словно на голосовании в Палате Общин. – Тогда, если Гаррик сунется за нами, может оказаться, что у него руки растут прямиком из задницы.

Шеви с трудом пыталась привести свои мысли в порядок, и шуточки Райли не слишком помогали делу.

– Прекрати нести чушь, – сказала она, глупо хихикая. – Для начала надо убедиться, что у нас у самих все на месте. И давай поразмыслим трезво.

– А я и есть трезвый. Вы же совсем не позволяете мне пить, даже пива.

Шеви сошла с плиты.

– Нужно убираться отсюда. Сделать так, чтобы расстояние между нами и Гарриком оказалось как можно больше. И мне нужно раздобыть оружие. Ты никого не знаешь? Ну, начет ружья какого-нибудь… пиф-паф?

– Паф, – заторможенно повторил Райли. – Пиф-паф.

Шеви потянула Райли с закопанной в землю плиты и заметила висящий в воздухе сияющий диск, похожий на вращающийся серебряный доллар.

– Серебряный доллар, – сказала она тоном светской беседы, указывая на тающую червоточину.

Райли кивнул.

– Люди с мешками, – сказал он тем же тоном, указывая на двух мужчин, которые неслышно спустились в подвал и теперь крались по земляному полу, держа наготове два раскрытых мешка из-под муки.

Шеви заметила и третьего, который появился из-за угла, что-то торопливо дожевывая.

– Не все. У того в руках куриное крылышко…

– Тогда чур мне тоже крылышко, – сказал Райли.

Шеви все еще смеялась, когда на голову ей набросили мешок.

Улица Полумесяца. Сохо. Лондон. Сейчас

Гаррик ввалился в аппарат едва ли через минуту после того, как его жертвы растворились в оранжевом сиянии, и всего за десять секунд до того, как вход в квантовый тоннель тоже исчез. За мгновение до того, как его тело дематериализовалось, та женщина, Виктория, сошла, пошатываясь, по ступенькам и прострелила ему здоровую ногу из изящной малокалиберной винтовки. Гаррик же был так сосредоточен на тающей в воздухе червоточине, что забыл приглушить сигналы от своих нервных окончаний. Неожиданный взрыв ослепляющей боли едва не лишил его сознания, что внутри червоточины могло обернуться полной катастрофой. Находясь в пространственно-временном тоннеле, человек должен сохранять свой разум и чувства в рабочем состоянии.

«Сам виноват, – подумал он, – не надо было оставлять старуху в живых».

Последними звуками, услышанными им в двадцать первом столетии, были горькие проклятия старой женщины, призывающей на голову негодяя-убийцы все муки ада.

Гаррик догадывался: то, что он пощадил Викторию, было не совсем его собственным решением. Призрак того шотландского ничтожества, Феликса Смарта, превратился в серьезную помеху, вмешавшись в деятельность его, Гаррика, серого вещества. Те фотографии на стенах и угроза в адрес Виктории пробудили в нем чужие, фантомные чувства, которые сегодня уже дважды остановили его руку.

«Хватит, – подумал Альберт Гаррик. – Этот жалкий покойник больше не сделает меня своей марионеткой».

Когда вспышка оранжевой энергии распылила его атомы, захлестнув их океаном квантовой пены, на Гаррика снизошел покой.

«Я всего лишь дух. Свободный, бессмертный».

Радостное чувство полного довольства охватило фокусника, но тут он почувствовал след страха, который оставил за собой Райли. Этот след привел его к устью червоточины и понес за собой так же легко, как воды Темзы несут сброшенный в нее ночью труп. Когда же конец путешествия оказался близок, он снова собрал свое тело из частиц, исцелив раны и полностью изгнав волю Феликса Смарта из мыслей, сохранив, однако, его разносторонние знания. Это была крайне деликатная операция, и Гаррик подозревал, что она удалась не полностью, однако не сомневался, что отныне в нем не осталось ни капли той слабости шотландца, которая снова помешала бы ему покончить с агентом Шеврон Савано. О нет, больше он не позволит ей докучать ему.

«Клянусь, убийство этой девчонки не вызовет у меня ни малейшего огорчения», – подумал он, и тут его атомы с катастрофической потерей энергии снова слиплись вместе, мгновенно перейдя из газообразного состояния в твердое, по воле Гаррика омолаживая и укрепляя его тело.

«Мои суставы и кости молоды, но мой разум исполнен мудрости и опыта».

Да, он знал, что теперь его возможности не безграничны. Отныне Альберт Гаррик был неспособен к самоисцелению или преображению внешности, но он чувствовал себя молодым и сильным, а его мозг был полон знаний, принадлежащих двадцать первому веку. И этого было более чем достаточно, чтобы обеспечить себе долгую безбедную жизнь.

Гаррик вышел из червоточины, довольно ухмыляясь…

Улица Полумесяца. Сохо. Лондон. 1898

…и оказался в совершенно пустом подземелье. Улыбка Гаррика увяла, но его разочарование тут же испарилось, как горящий бренди из пудинга.

«Я дома».

Не было никаких сомнений, что он наконец вернулся в свое собственное время. Безошибочно узнаваемая смесь лондонских запахов проникала даже сюда, в подвал. Совокупные испарения трех миллионов душ, да еще доброго миллиона голов разнообразной скотины порождали зловоние, равного которому человечество не знало. Этим зловонием дышали все, все до единого – от королевы в ее дворце до последнего маньяка в камерах Бродмура^[16]. И спасения от него не было.

Гаррик сделал глубокий вдох, наполняя легкие пропитанным вонью воздухом, и уже второй раз за свою жизнь возблагодарил небеса за гнилой лондонский туман, как его называли сами лондонцы.

– Я дома! – крикнул он, запрокинув голову, и его сердце наполнилось бешеным ликованием.

И этот «дом» скоро почувствует, что Альберт Гаррик вернулся. Пусть Райли и агент Савано снова ускользнули от него – это не имеет никакого значения. Где им прятаться, кроме как в съемных комнатах дешевых трущоб, где они со своими чистыми личиками имеют все шансы нарваться на нож? Конечно, Райли мог бы навести полицейских ищеек на Холборн или «Ориент» – прогоревший театр, который Гаррик выкупил и превратил в их с Райли берлогу. Однако, скорее всего, мальчишка не станет нарываться, так что и он, и его защитница наверняка постараются не привлекать к себе внимания властей.

«Выследить их будет проще простого, – с удовлетворением подумал Гаррик. – Райли будет метаться по городу вслепую, я же знаю в нем каждый потайной уголок, и каждую макаку с ножом, которая прячется в его тени. Я загоню их в тупик и добуду из любой щели, если понадобится, так что не успеют горожане опорожнить свои утренние горшки, как на небе уже окажется двумя ангелами больше».

Дом на улице Полумесяца оказался пуст: ни хозяев, ни жильцов, хотя Гаррик почувствовал запах жареной курицы и заметил немало свидетельств тому, что за домом пристально наблюдали: окурки сигарет, пустые пивные бутылки, наскоро сооруженная за углом уборная.

«Кто-то внимательно присматривал за этим местом».

Альберт Гаррик не любил, чтобы на него смотрели, когда он был занят своей основной работой, а не выступал на сцене. Он предпочел бы сейчас потратить время на демонтаж посадочной площадки портала, но раз за домом следят, лучше будет вернуться сюда попозже, когда шум уляжется. Легко взбежав по ступенькам, Гаррик похлопал себя по карманам пальто и с удовольствием убедился, что все три пистолета ФБР успешно преодолели червоточину вместе с ним. И один из них оказался с лазерным прицелом.

«Одного только этого оружия вполне достаточно, чтобы сделать меня богачом, – размышлял он. – Найму какого-нибудь оружейника, чтобы изготовил копии погрубее, и отправлюсь с ними прямиком в патентное бюро. Не пройдет и года, как я буду попивать чай с Вандербильтами^[17] в Нью-Йорке».

Гаррик пересчитал оставшиеся пули и поклялся себе, что впредь будет стараться убивать своих жертв только холодным оружием, чтобы сохранить драгоценные патроны.

– Тридцать выстрелов – и моя судьба решена, – пробормотал он.

Дом на улице Полумесяца был вполне подходящим убежищем, но отсыревшие почти до высоты колена стены ясно показывали, что это место в качестве засады уже не годилось. Гаррик выскользнул через дверь для слуг на задний двор, перескочил с крышки угольного погреба на забор и легко спрыгнул с него на мостовую переулка, с удовольствием ощущая, как упруго отозвались на удар его помолодевшие кости. Вся боль, вся старческая слабость покинули его тело там, в червоточине.

В подворотне Гаррик пригнулся и замер, проверяя, нет ли за ним хвоста. С удовлетворением убедившись, что никто его не преследует, он выпрямился и спокойно повернул за угол, направляясь в сторону Пиккадилли.

«Через сто лет, – думал он, – я бы не ушел так легко, как сейчас. К тому времени фараоны научатся использовать отпечатки пальцев, анализ ДНК, поиск следов крови с помощью ультрафиолета… Не говоря уже про камеры на каждом углу и спутниковое слежение. Но сейчас, в моем родном времени, если я чист, то я свободен, и никто не может оспорить этого, кроме разве свидетелей, которые видели преступление своими собственными глазами».

Солнце светило так же, как и век спустя, хотя сейчас ему приходилось напрягаться куда больше, пробиваясь через густой смог. Гаррик заметил впереди мальчишку в знакомой красной куртке чистильщика обуви и окликнул его:

– Эй! Эй, ты! Какой сегодня день?

Мальчишка лениво поплелся через улицу, не заботясь о том, чтобы ступать мимо луж, набежавших из протекающей сточной трубы. Когда он подошел ближе, Гаррик увидел, что его форменная куртка превратилась почти в лохмотья, не столько красные, сколько грязно-розовые из-за многочисленных грубых стирок.

Оборванец хмуро воззрился на Гаррика.

– Ну, сегодня точно не Рождество. А вы точно не мистер Скрудж^[18].

Будь сейчас самое обычное утро, Гаррик непременно хлестнул бы малолетнего нахала по чумазой щеке перчаткой, но сегодня он был настроен дружелюбно к большинству жителей старой доброй Англии.

– Верно подмечено, образованный ты мой. Давай-ка, раздобудь мне кэб до Холборна. И сам полезай в него. Получишь за это шиллинг.

Мальчишка протянул ладонь:

– Только монету вперед, папаша.

Гаррик усмехнулся:

– Вперед, говоришь? Деньги ты получишь только тогда, когда я увижу тебя на запятках моего кэба. Как ты только что остроумно заметил, я не Эбенезер Скрудж.

Мальчишка побежал прочь, громко высвистывая обычный трехсложный позывной для извозчиков, а Гаррик спохватился, что потерял бумажник в червоточине.

«Ни одно путешествие не бывает бесплатным, – подумал он. – Даже путешествие во времени. – И тут же его посетила еще одна мысль: – Надеюсь, мальчишка согласится подождать с оплатой. Не хотелось бы начинать день с убийства в такую рань».

Для Райли и Шеврон Савано утро тоже началось не совсем гладко. Чуть ли не за секунду до появления Гаррика в подвале, парочка путешественников во времени была упакована в холщовые мешки, крепко обмотана веревками и довольно грубо втащена на один лестничный пролет вверх.

К тому времени, когда Шеви стряхнула с себя блаженное оцепенение после прохождения червоточины, выяснилось, что она лежит на спине на гладких досках пола, а в горло ей упирается чье-то колено. Она попыталась окликнуть Райли, но единственный звук, который смогла издать ее пережатая трахея, был похож на хриплое карканье.

Тем не менее даже этого карканья оказалось достаточно, чтобы вызвать раздражение ее пленителей, потому что один из них довольно крепко приложил ее по макушке.

– Прикрой варежку, мисс, – приказал он. – Мы, знаешь, устали и проголодались, и не в настроении шутки с тобой шутить.

Вместо ответа Шеви как следует пнула его пяткой в колено.

«А как тебе такие шутки? Весело? » – хотелось спросить ей, но все, что ей удалось из себя выдавить, это хриплое бульканье.

Ушибленный тюремщик яростно взвыл, что явно развеселило его товарищей.

– Ой, Дживс, не покалечила тебя эта злая девчонка? – поинтересовался один из них, судя по запаху, тот самый, который жевал куриное крылышко.

– Может, тебя отвести в больницу, или тебе совсем тяжко? – добавил второй, шумно фыркая от смеха.

Пострадавший оправился, но в отместку снова треснул Шеви по голове.

– Слышьте, а они нам оба нужны? Может, Маларки хватит и одного, чтобы вытрясти из него, что нужно?

Услышав имя Маларки, Райли в своем мешке вздрогнул: «Отто Маларки? Король Таранов? С чего это он вдруг ими заинтересовался? »

Поскольку Райли на горло никто не давил, он решил высказаться.

– И кто же из вас, придурков, желает похвастаться мистеру Маларки, что прикончил его родственника?

Брошенный в пространство вопрос вызвал краткую паузу, после чего слово взял тот, кого назвали Дживсом.

– Хо-хо! Отличный блеф, пацан. Такое наглое вранье даже приятно слушать, верно, мистер Нобль?

– Ты так думаешь, Дживс? – отозвался неведомый Нобль. – А мне вот совсем не приятно.

– Это не блеф, – продолжал Райли сквозь мешок. – То, как вы нас упаковали, само по себе унизительно, но если вы еще и посмеете нам угрожать, то к ночи окажетесь в реке.

Нобль присвистнул:

– Маларки и правда любит наведаться ночью на реку, чтобы сказать кому-нибудь прости-прощай.

– Можно заткнуть этих двоих вполне безопасным способом, – сказал третий.

Райли услышал хлопок выдергиваемой из бутылки пробки, и резкий запах тут же перекрыл мускусную вонь мешковины.

«Эфир! – подумал он. – Вырубить нас хотят».

– Шеви! – позвал он. – Закрой рот.

– А я ей только что так и сказал, – гоготнул Дживс.

Прикрывающая лицо Райли мешковина увлажнилась, от пахнущей эфиром ткани повеяло холодком. Он крепко сжал губы и попытался как можно дольше задержать дыхание, но тут один из мужчин крепко ткнул его под ребра, заставив резко вдохнуть пропитанного эфиром воздуха.

«Только бы Гаррик сюда не добрался, иначе нам уже не проснуться», – была его последняя мысль перед тем, как его разум потонул в темноте, как брошенный в полночную Темзу камень.

Райли все-таки дожил до пробуждения. Но прежде чем открыть глаза и выяснить, какие еще страсти его ожидают, он немного полежал без движения, снова прокручивая в сознании видения, посетившие его в червоточине.

«Моя семья жила в Брайтоне, где отец служил в ФБР. Моя мать была ирландка… и самая красивая женщина из всех, что мне доводилось видеть. Мой приятель Рыжик – это на самом деле мой сводный брат Том. Гаррик зарезал моих маму и папу за деньги. Но кто заплатил ему за эту работу? И неужели мой отец был из будущего? Как же это все между собой увязывается? И где сейчас Том? »

Информации было слишком много, чтобы заглотить ее одним глотком. Все, чему он до сих пор верил, оказалось сплошной ложью, которую Гаррик лил ему в уши год за годом.

Райли открыл глаза и с облегчением убедился, что теперь может видеть.

Еще одним поводом для радости была Шеврон Савано, которая сидела напротив него, привязанная к прочному стулу. Больше поблизости никого не было. Как смог оценить Райли, Шеви связали не слишком профессионально, но старательно и разнообразно, использовав все, что попалось под руку: туловище было обмотано толстой веревкой, щиколотки стянули наручниками, а локти и запястья – жгутами, скрученными из вощеной бумаги. Шея была притянута к высокой спинке стула кожаным шнурком.

«По крайней мере пульт все еще при ней», – подумал мальчик, разглядев его контуры под рубашкой Шеви.

Даже не взглянув вниз, Райли уже знал, что связан точно так же.

– Шеви, – прошептал он так громко, насколько хватило смелости. – Агент Савано. Встряхнитесь.

Шеви открыла глаза и заморгала, разгоняя эфирный туман.

– Райли! Ты как?

– Я в порядке, агент. Эта эфирная муть быстро проходит, уж поверьте – у меня есть опыт.

– Давай доставай свою отмычку, – сказала Шеви. – Сначала освободись сам, потом меня развяжешь.

Райли повертел лодыжкой, прислушиваясь к ощущениям.

– Отмычки нету. Потерял где-то во время всей этой суеты, а может, ее прибрали те люди, что затащили нас сюда.

Шеви свирепо засопела, как разозленный бычок.

– Отлично. Значит, мы так и будем сидеть здесь, упакованные, как индейки на День благодарения, и ждать, пока не появится тот тип по имени Маларки. Кто он хоть такой?

– Отто Маларки имеет большой вес в городе. Он верховодит шайкой громил под названием Тараны, которые пасут всех, от наперсточников до опиумных дальцов, и везде имеют свой кусок. В Большом Котле никто не смеет и шагу сделать, не отвалив доли мистеру Отто Маларки.

– Я понимаю от силы половину того, что ты говоришь, – призналась Шеви, – но по тому, что я поняла, можно догадаться, что у нас очередные проблемы.

Райли огляделся. Они сидели в каком-то просторном складском помещении, судя по холоду и сырости, где-то в подвале. Вдоль стены в полумраке покачивались телячьи туши, подвешенные на крюках к потолочной балке; сквозь щели между плохо пригнанными досками над головой сочился свет. Сверху доносился приглушенный шум, характерный не то для торговых рядов, не то для разнузданного веселья, то и дело прерываемый звуками ударов или гневными воплями. Иногда через щели капало что-то жидкое. Райли распознал вино, пиво, а один раз даже тонкий ручеек крови.

– Ну, на корм свиньям нас еще не пустили, Шеви. А теперь расскажите мне историю.

Шеви удивленно воззрилась на него:

– Рассказать историю? Слушай, Райли, я как-то не готова к таким просьбам.

Райли начал методично напрягать и расслаблять мышцы.

– Я ученик Гаррика по части убийств и фокусов. Одной из наук, которым он обучал меня, было умение освобождаться от любых пут. Но справиться с этими будет чертовски непростым делом. Я не знаю, какие узлы они использовали, и не припас никаких инструментов. Поэтому расскажите мне что-нибудь, пока я пытаюсь выбраться на свободу и помочь вам тоже.

Шеви озадаченно помолчала.

– Но я не знаю никаких историй, Райли. По книжкам я не спец. Правда, хорошее кино я люблю.

– Тогда расскажите мне что-нибудь про себя. Почему у вас такая странная наколка?

Шеви бросила взгляд на свой правый рукав, под которым на плече скрывалась татуировка.

– Шеврон? Ну да, это, пожалуй, может сойти за историю.

– Возможно, это ваш последний шанс рассказать ее.

– Тоже верно.

Она сердито подергала наручники.

– Поверить не могу, что все это происходит на самом деле. Как меня угораздило попасть в западню в прошлом?

Наручники не поддавались, только гремели, так что Шеви скоро угомонилась.

– Ну ладно. Значит, хочешь послушать про мою татуировку?

Тело Райли было напряжено, как доска, лицо блестело от пота.

– Да. Пожалуйста.

Шеви прикрыла глаза, стараясь представить себя не в прошлом, а в своем собственном прошлом – том, которое в будущем…

– Мои мать и отец выросли в резервации индейцев шауни в Оклахоме. Тогда эти земли называли трастовыми. Как только мой отец смог заработать себе на мотоцикл, мама прыгнула на сиденье ему за спину, и они уехали, прокатившись через всю страну. Поженились в Вегасе, потом осели в Калифорнии. Чуть позже на свет появилась я, и папа рассказывал мне, что пару лет все шло просто отлично, пока маму не убил медведь около Ла Верна. – Шеви тряхнула головой, словно до сих пор никак не могла смириться с этим фактом. – Нет, ты можешь себе представить? Коренная американка отправилась в обычный туристический поход, и ее убил медведь. Отец так и не смог оправиться после этого. Нет, мы жили вполне счастливо, ничего особенного, но он стал крепко попивать. «Когда умирает любовь, – сказал он мне однажды, – выживших не остается».

Шеви помолчала немного, наверное, в миллионный раз сожалея о том, что не может вспомнить лица мамы.

– Мы прожили вдвоем десять лет, пока его мотоцикл не взорвался на Тихоокеанском шоссе. У папы была точно такая же татуировка, как у меня. Знак шеврона. Меня назвали в честь этого символа.

– Назвали в честь символа? Какой странный обычай.

Шеви насупилась:

– Ты сам просил историю, забыл?

Райли сосредоточенно покрутил рукой, отводя локоть назад.

– Простите, агент. Пожалуйста, продолжайте.

– У отца была такая же татуировка. На том же плече. Он рассказывал мне, что во времена войн шауни все мужчины из рода Савано носили такой знак. Уильям Савано сражался вместе с Текумсе^[19] в Моравиантауне против колонизаторов. За каждого убитого в бою офицера Уильям рисовал себе на плече кровью шеврон, как сержантский знак. Все знали его как грозного воина. И вот, в память об Уильяме, все Савано носят этот знак на своей руке. Я – последняя из рода Савано, поэтому тоже ношу это имя и знак. Впервые они достались девушке.

– В самом деле, замечательная история, – отозвался Райли, стряхивая с себя все путы, кроме наручников. – И хорошо рассказана.

– Ага. Жаль только, что моя болтовня не поможет тебе избавиться от браслетов.

Райли подмигнул ей:

– Это винтовые браслеты. И тот лопух, который надевал их на меня, здорово облажался. Видите эти валики? Они должны быть внизу.

– Почему?

– Потому что, если они окажутся сверху, пленник может сделать вот так…

Райли свел кисти рук как можно ближе друг к другу, сцепил большие пальцы и с помощью противопоставленных пальцев принялся развинчивать наручники.

– Вуаля! – сказал он через несколько мгновений, отвешивая глубокий поклон.

С хлипкой лестницы, ведущей куда-то наверх, раздалось медленное рукоплескание, которое эхом прокатилось по комнате.

– Браво, парень. Молодец.

По лестнице неторопливо спускался громадный здоровяк, и ступеньки жалобно постанывали под каждым его шагом.

– Отто Маларки, – прошелестел Райли. – Большой босс собственной персоной.

Маларки играючи перепрыгнул через последние три ступеньки, легким взмахом руки отодвинув закачавшиеся на цепях коровьи туши. Лет ему могло быть сколько угодно. На нем были кожаные штаны и пиратские сапоги, рубашки на своем могучем торсе он не носил вовсе, а из-под блестящего шелкового цилиндра на плечи ниспадали буйные локоны. На бедрах у него висели два револьвера в ковбойских кобурах, в одной из мясистых лап он покручивал хлыст.

– У тебя выдающийся талант, парень, – сказал он, и его гулкий бас эхом отразился от потолка. – Разумеется, этот тупой пень Дживс даже наручники толком нацепить не может. Знаешь, ты бы пригодился мне в Таранах. С такой чистенькой мордашкой и полным набором зубов ты мог бы стать отличным наводчиком в Мэйфэйре и других местах, где живут одни аристократы и где мои олухи притягивают ищеек, как свежий конский навоз – зеленых мух.

Маларки шагнул вперед, выступив из тени, и Шеви разглядела у него на плече татуировку – навершие тарана в виде круторогой бараньей головы, а на широкой груди – пространный ценник:

Избить – 2 шиллинга

Подбить оба глаза – 4 шиллинга

Сломать нос и челюсть – 10 шиллингов

Избить до потери сознания – 15 шиллингов

Отгрызть ухо – 15 шиллингов

Сломать руку или ногу – 19 шиллингов

Прострелить ногу – 25 шиллингов

Пырнуть ножом – смотри выше

Мокрая работа – от 3 фунтов и выше

Маларки перехватил ее взгляд и ухмыльнулся:

– Это лишь некоторые из услуг, предоставляемых Таранами населению. Конечно, мой статус растет, а вместе с ним и цены. Я собирался обновить чернила еще тогда, когда меня выпихнули из тюрьмы Литл-Солти. Я был королем в той навозной яме. А теперь, – продолжил он, раскинув бугрившиеся мышцами руки пошире, – я король самой большой в мире навозной ямы.

Райли осторожно обошел великана кругом.

– А зачем вам понадобились мы, мистер Маларки? Почему Тараны следят за этим подвалом?

Маларки пнул освободившийся стул Райли с такой силой, что тот с грохотом покатился по полу.

– Ну и наглый ты щенок… задавать мне вопросы в моем собственном джентльменском клубе. Тараны подписали контракт на убийство любого, кто покажется в этой берлоге. Последние два года мы тут, считай, получали стипендию – приглядывать приглядывали, а делать ничего не приходилось. И это все, что тебе положено об этом знать.

– Разумеется, простите, босс. Я виноват.

– Нет, вы только посмотрите на него, – хмыкнул Маларки. – Манеры, обходительное обращение… надо полагать, это я тебя так воспитал, а? Раз уж ты мой родственник и все такое.

Он захохотал, распространяя запах сигарного дыма и виски.

– Ты за словом в карман не лезешь, парень, и это сохранило вам обоим жизнь. Ей-богу, ты куда сообразительнее, чем те тупицы, которые приволокли вас. Сказали, что вы появились из ниоткуда, как по волшебству. Действительно, подыщу-ка я тебе местечко в Таранах. А девчонка, скорее всего, ценности не представляет.

Отто присел на корточки возле Шеви, зажал пальцами прядь ее волос и втянул носом их запах. – Гляди-ка, мисс, какие у тебя шелковые волосы. Как ты делаешь их такими блестящими?

– Очень просто, мистер Маларки, – со сладкой улыбкой отозвалась Шеви. – Сначала задаю трепку Таранам, а потом прополаскиваю свои шелковые локоны слезами их позора.

Брошенное прямо в лицо неприятелю подобное замечание выглядело в лучшем случае непрофессиональным, а в худшем – безрассудным, на грани слабоумия. Однако, как поучал своих курсантов Корд Валликозе в Куантико на занятиях по «Тактике ведения переговоров»: «В определенных ситуациях, например, если вы имеете дело с психопатом или самовлюбленным «нарциссом», агрессивные выпады могут оказаться полезны. Они привлекут внимание того, кто захватил вас, и склонят его продержать вас в живых подольше». Шеви хорошо помнила это высказывание наставника, частенько оправдывая им собственную привычку огрызаться по любому поводу. Но Райли, который никогда не бывал на упомянутых лекциях, никак не мог взять в толк, зачем Шеви то и дело стремится вызвать раздражение людей, в чьих руках они оказались.

– Не слушайте ее, она дурочка, – торопливо выпалил он. – Знаете, налакалась однажды настойки опия и свалилась с высокой стены… Ее шарики-ролики так из ушей и посыпались.

Маларки в замешательстве поднялся и медленно прошелся туда-сюда, не зная, как реагировать на подобную выходку.

– Ушам своим не верю, – пробормотал он с некоторым изумлением. – Я вообще-то не привык выслушивать от людей дерзости… И тут впервые в жизни встречаю леди из настоящих индейцев, а она тут же начинает хамить мне в лицо. Что же делать достойному предводителю разбойничьей шайки, а?

Маларки задумчиво похлопал хлыстом по массивной ляжке:

– Интересное дело, ребятишки. Мой предшественник честно подписался на то, чтобы присматривать за тем домом на улице Полумесяца и свернуть шею всякому, кто вздумает там объявиться. И вот передо мной встала дилемма. С одной стороны, не мое дело выяснять, почему тот, кто нанял нас, так жаждет вас прикончить, но с другой стороны, Отто Маларки не любит убивать без причины, особенно щенят вроде тебя, парень, которые могли бы мне пригодиться. Однако братство уже взяло деньги за эту работу, и Таранов никто не упрекнет в ненадежности.

Райли пришла в голову одна мысль.

– Но вы ведь не можете убить другого Тарана.

– Ты и впрямь быстро шевелишь мозгами, парень. Да только ты пока не Таран. Чтобы стать им, нужно родиться в братстве или завоевать себе место в нем в честном бою. А ты, при всем уважении к твоим талантам, хоть и можешь вскарабкаться по водосточной трубе, но не сможешь согнуть ее.

– Поверьте, я способен вас удивить, – сказал Райли и в подтверждение своих слов высоко подпрыгнул, взвившись в воздух, и с силой рубанул рукой по пустому стулу.

– Неслабо, – согласился Маларки, отряхивая щепки со своих кожаных штанин. – Но я в пять минут отыщу хоть дюжину парней, которым такие штуки нипочем. Мне нужно что-нибудь поартистичнее, понимаешь… немного театра. Людям надоело просто смотреть, как безмозглые громилы тупо молотят друг друга.

Райли протянул ему запястья:

– Наденьте на меня наручники, и я все равно отлуплю любого, кого вы выставите против меня.

– Прямо не знаю. Нам ведь уже заплатили.

– А разве вам не хочется узнать, почему тот человек хочет нашей смерти? Знание – сила, разве не так? А настоящему королю всегда требуется и то, и другое.

Маларки снова похлопал хлыстом по бедру.

– Ты, конечно, одаренный парень, но больно уж разговорчив. А я усвоил, что в нашем деле обычно куда разумнее держать рот на замке, делать свою работу и задавать поменьше вопросов. Да, я хотел бы знать, почему столь выдающийся человек хочет от вас избавиться, но в этой игре, если знаешь слишком много, можешь лишиться головы куда раньше, чем если не знаешь почти ничего.

Шеви вдруг осенила идея:

– А что, если драться буду я, а, здоровяк? Как тебе такой вариант?

Хлыст Маларки замер на половине взмаха.

– Ты? Драться? Нет, у нас такое не пройдет. Мы вообще стали допускать дамочек в наше Тайное Логово совсем недавно.

Но Райли уже просчитал все на три хода вперед.

– Мистер Маларки, эта леди владеет особыми боевыми искусствами индейцев. Я своими глазами видел, как она одним ударом сбила с ног вооруженного казака… и его лошадь. По ее виду не скажешь, но она неистова в схватке, сэр. Дальновидный человек может заработать немалые деньги, делая ставки на Шеви.

Маларки задумчиво почесал ценник на своей груди.

– Шансы будут неравные, а значит, и ставить на нее будут немного. Но каждый сражается только за одно место. Выходит, ты, парень, опять остаешься не у дел.

– Никаких проблем, – заявила Шеви. – Выставите двух ваших лучших бойцов, и я побью их обоих.

Маларки изумленно хохотнул:

– Двоих? Говоришь, побьешь двоих сразу? – Он подмигнул Райли: – И какой высоты была та стена, с которой она навернулась?

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒