Эоган Мак-а-Вард

(из сборника “Шелковая шаль”)

Нора Ни Бренан родилась и выросла в Глазго. Ее родители была из Ирландии. Отец ее был из Гленн-Даунь, а мать – из Гартана. Они оба попали в Шотландию еще детьми. Когда они подросли, то поженились. И вырастили своих детей в Шотландии, как делали тысячи других пар.

Моя история начинается в то время, когда Норе исполнилось пятнадцать лет. Она ходила в школу и училась очень хорошо. Родители гордились ею. Учителя гордились ею.

Однажды, в сентябре 1914 года, отец получил из школы письмо с требованием, чтобы он пришел побеседовать с учительницей, как только выберет время. Она хотела поговорить о его дочери.

- Я знаю, что у нее на уме, – сказал Ниалл О’Бренан жене, прочитав письмо. – Нора давно усвоила все, что могла дать ей эта школа. Они станут просить, чтобы я послал ее в колледж. Конечно, ремесло у меня не такое, чтобы я мог потратить кругленькую сумму на колледж, при том, что нам надо и других детей поднять. Но придется нам поднапрячься. Жаль не выучить того, кому Господь дал мозги. Придется нам поднапрячься.

- Верно, – сказала жена. – Надо всегда стараться дать все, что можешь, а там будь что будет.

- По поводу вашей дочери…, – начала учительница, едва Ниалл О’Бренан появился в школе.

- Я понимаю, мисс, – сказал Ниалл. – Я не знаю, что именно вы хотите мне сказать. Но мы постараемся. Как сказала моя жена, человек должен всю жизнь стараться делать, что только может.

- Я не сомневаюсь, – сказала учительница, – что вы с женой приложите все усилия и вразумите ее.

Она приступила к рассказу:

- Нам не хотелось бы исключать ее из школы, поскольку она самая толковая из наших учениц. Но что такое интеллект без понятия об уважении? Она перевернет нам всю школу вверх дном.

Ниалл О’Бренан пришел домой подавленный и мрачный. Его мучил страх, и не один. Он боялся, что дочь исключат из школы, а сверх того боялся, что его выгонят с работы.

Когда он вошел, Нора сидела в углу унылая и подавленная, как будто знала, что ее ожидает.

- Что ты натворила в школе? – резко спросил он.

Нора молчала.

- Что она сделала? – спросила мать.

- Кое-что очень серьезное. Есть опасность, что ее выгонят из школы. И очень может быть, что при этом я сам вылечу с работы. Корпорация не станет держать человека с такими взглядами, какие мне обрисовали. Они обвинили во всем меня. Говорят, что она получила такое воспитание.

- Скажи нам, что она сделала, – попросила мать.

- Что она сделала! – сказал отец. – Спроси лучше, чего она не сделала! Учительница рассказывала им про войну. И что, как ты думаешь, заявила наша дочь во всеуслышание? Она сказала, что Англия несет ответственность за эту войну. Что Англия живет войнами уже сотни лет. И что она от всей души надеется, что немцы расколошматят англичан в пух и прах.

Мать не проронила ни слова.

- Как ты могла такое сказать? – спросил Ниалл у дочери.

- Не удержалась, – ответила Нора и заплакала. – У меня терпение кончилось, когда они стали говорить, что Англия вступила в войну ради блага малых народов. У меня прямо в голове помутилось, – сказала она и разразилась рыданиями.

- Неважно, кто что говорит, – сказал отец. – Надо держать себя в руках, терпеть и слушать молча. А иначе благодаря тебе мы все окажемся на улице.

Никто ему не ответил. Это привело его в еще больший гнев.

- Это ты во всем виновата, – сказал он жене. – Это твои вечные разговоры. Кто ей рассказывал все это с колыбели? Она же у тебя затвердила историю Гартана раньше, чем “Отче наш”!

- Я ей ни в чем не солгала, – горько сказала мать.

- Я знаю, – сказал Ниалл. – Знаю, что твою семью в Гартане травили. Я знаю, что их вышвырнули на улицу в метель всех, и тебя маленькую в том числе. Знаю, что ваш дом разрушили и вам пришлось идти куда глаза глядят. Но что толку говорить об этом сейчас? Какой смысл молить Бога даровать победу немцам оттого, что Англия терзала Ирландию когда-то давно? Наш дом в этой стране. Нам не принадлежит ни пяди ирландской земли и не будет принадлежать никогда.

…Такова была Нора Ни Бренан в свои пятнадцать лет.

Шесть лет спустя.

- Мама, – сказала Нора, когда они как-то были вдвоем, – ты слышала когда-нибудь о Мак Фергалах из города под названием Мин-а-Лабан?

- Конечно, слышала, – сказала мать. – У них был свой магазин и паб в Мин-а-Лабан. Кое-кто из них и сейчас там живет.

- А среди них был человек по имени Никлас?

- Был, да. Он был молодым пареньком и учился в колледже, когда я уехала из Ирландии. Говорили, что он обладал потрясающим даром рассказчика. Но у него начался некроз костей, и отнялись ноги. Последнее, что я о нем слышала, – это что он по-прежнему живет в городе, ходит на костылях. Теперь-то он, должно быть, уже давно умер.

- Он еще жив, – сказала Нора.

- Кто тебе сказал?

- Такой-то, – и Нора назвала человека из Мин-а-Лабан, работавшего в Глазго. – Магазин принадлежит его брату. Никлас живет один в маленьком домике в долине за городом. Говорят, он человек сложный. Они не ладили с женой брата. В результате ему построили домик на отшибе.

- А тебе что до всего этого? – спросила мать.

- Ничего, просто я слышала, что он укрывает у себя добровольцев, когда они оказываются в его краях.

- Это странно, если он такой нелюдим, как о нем говорят, – сказал мать. – Но, ради Бога, дочка, только чтоб отец не слышал, как ты говоришь об этих вещах. Я иногда опасаюсь, что он подозревает, будто ты как-то связана с этими людьми. Если он услышит, что ты говоришь о добровольцах, и если ты хоть как-то покажешь, что знаешь об этих событиях, то нам с тобой хоть из дома беги.

- Не бойся, – сказала Нора. – Я умею хранить свои секреты.

Она все скрывала от отца. Даже матери она не рассказывала всего. Она не сказала ей, что пишет письма человеку, которого она никогда не видела, и что он пишет ей в ответ.

Вот как это случилось. У добровольцев была подпольная газета, и газета эта дошла до Глазго. В том номере, который попал в руки Норе, были стихи человека по имени Эоган Мак-а-Вард. Нора перечитывала эти стихи вновь и вновь. Они вызвали целый вихрь мыслей у нее в голове. Из-за них она начала разговаривать сама с собой. Ей казалось, что в них звучит семисотлетняя скорбь. А еще в них был гнев, и месть, и мужество, и надежда. Они начинались так, как будто старуха плакала и жаловалась на краю могилы. Постепенно речи ее делались горькими и исполнялись яда, словно она призывала Божью месть на головы тех, кто виноват в ее горе. В конце же она становилась вновь молодой. Лик ее начинал светиться надеждой, и она торопила своих детей, благословляя их на победу во имя Бога и миллионов умерших.

Неделю Нора размышляла над этими стихами. Удивительным человеком был Эоган Мак-а-Вард. Он обладал Божьим даром, какой едва ли был у другого поэта... Хотела ли она увидеть его? Что он был за человек? Если бы он встретился ей, что бы она ему сказала?

В конце концов она написала ему. Объяснила, что прочла стихи. Что они вселили радость в ее сердце. Что они наполнили его мужеством и надеждой. Что она уверена в том, что эти стихи подвигнут сыновей Ирландии на самые суровые и отчаянные подвиги.

Я не знаю, сказала она сама себе, получит ли он мое письмо. Передадут ли они ему? Знают ли они, где он сейчас? А если он получит его, ответит ли он мне?

Прошла неделя, потом другая, но никакого ответа от поэта не было. Тогда Норе показалось, что глупо с ее стороны ожидать ответа. Что, может быть, он вообще не получил ее письма. А если и получил, то, наверное, у него достаточно дел и без того, чтобы писать девушке, которую он никогда не видел.

Она уже выбросила все это из головы, когда от него пришло письмо. Письмо от Эогана Мак-а-Варда!

“Ваше письмо долго было в пути, – писал он. – Если Вы когда-нибудь еще напишете мне (а я надеюсь, что напишете), адресуйте письмо Никласу Мак Фергалу, Мин-а-Лабан, Леттеркенни. Внутрь вложите конверт с моим именем. Никлас передаст письмо мне. Человек от нас бывает в тех краях почти каждую неделю. Я сам иногда захожу к Никласу. О нем говорят, что он нелюдим. Но на него можно положиться, как на каменную стену”. Дальше он еще много о чем писал. О стране и о борьбе, которая идет там, и о собственных надеждах.

Вот так между Эоганом Мак-а-Вардом и Норой Ни Бренан завязалась переписка. Конечно, Эоган много раз писал, что ему хотелось бы увидеть Нору. И конечно, Нора много раз думала о нем. Если проходила пара недель без письма, то Нора начинала бояться, что его убили. Когда наступала зимняя непогода, мороз и снег, она по многу раз думала о нем. Она много раз молилась за него. Она много раз говорила себе: “Как знать, где он сейчас? Быть может, под небом в холмах, вдали от людского жилья, и снежные хлопья залепляют ему глаза. Пронзительный ночной ветер забирается ему в сердце”.

Иногда она воображала себе другого человека. Никласа Мак Фергала, который сидит в одиночестве у камина и постепенно задремывает. Собака, лежащая перед очагом, ворчит. Тогда старик просыпается. Он берет костыли и идет к двери. Он приоткрывает дверь и выглядывает наружу. Эоган Мак-а-Вард входит в дом… В тепло и уют!

Постепенно Нора узнала Эогана. Она представляла себе его так же ясно, как если бы он стоял перед ней. Волосы его черны, как вороново крыло. Кожа его так же бела… — Она имела в виду Найси, сына Уснеха, скажете вы. Ничего подобного: Эогана Мак-а-Варда. В мире множество Найси. Да, их сотни и тысячи. Есть и было всегда.

III

Наступило перемирие. Это были чудные летние дни. И люди надеялись, что война гэлов с иноземцами закончилась навсегда. Но, как ни надеялись они, не пришло еще для этого время. Война, которая шла семь с половиной сотен лет!

Ниалл О’Бренан был доволен. Он хвалил людей, которые в то время взяли судьбу страны в свои руки и повели ее к выздоровлению. “В Ирландии никогда не было такой хорошей политической команды, как они, – говорил он. – Они держатся вместе – то, чего другие прежде не делали. Они молодцы, действительно молодцы. Да поможет им Бог. Часть их пала в сражении, царствие им небесное, но что тут поделаешь”.

Да, думала Нора, часть их пала в сражении, но Эоган Мак-а-Вард остался жив после всех баталий.

Настали праздники. Нора сказала, что собирается съездить в Ирландию. Что она хотела бы увидеть Ирландию и те места, где выросли ее родители.

В ту пору в Ирландии был мир. Никакая опасность не грозила тем, у кого она должна была остановиться. Нора работала, и у нее были деньги на путешествие. Родители ничуть не возражали против ее поездки. И она сумела выбраться на несколько недель к своему дяде в Гленн-Даунь.

Одним прекрасным вечером в конце лета, незадолго до заката, Нора взошла на борт корабля в Дерри. Они поплыли. Вниз по реке и прочь из устья гавани. Была тихая ночь. Ветра совсем не было, кроме легкого ветерка, создаваемого самим движением судна. Нора стояла на палубе и смотрела на огоньки, которые как будто подмигивали людям из темноты. Так она стояла одна, пока у нее не начали слипаться глаза. Тогда она спустилась вниз в каюту и легла… Когда она проснулась, был уже день. Их корабль вошел в озеро Лох-Фауль.

Она поднялась на палубу и впервые взглянула на Ирландию. Вскоре вслед за тем она сошла на берег в Дерри. Она стояла на ирландской земле. Ведь на самом деле Ирландия была ее родной страной. Она только родилась в Шотландии. Это была чистая случайность!

Еще до полудня она была уже в пути в Леттеркенни. Она стояла у окна поезда, глядя на зеленые поля, пробегавшие мимо. Не зря Ирландию прозвали Изумрудным островом. Она никогда не видела в Шотландии таких красок. В Шотландии земля была серая, выжженная солнцем. Но Ирландия была настоящим зеленым островом.

- Мак Фергалы все еще живут в Мин-а-Лабан? – спросила она у дяди на другой день утром.

- Конечно, живут, – отвечал дядя, – и у них там крепкое хозяйство. А почему ты спрашиваешь?

- Мне надо передать им известия от знакомых в Глазго. А это далеко отсюда?

- Три мили прямо на север, – сказал дядя.

- Хорошо прогуляться в такой день, – сказала Нора. – А есть там человек по имени Никлас?

- Никлас живет один в домишке, который они для него построили, в глубине долины. Они плохо ладили друг с другом. Бедняга Никлас – большой нелюдим и человек желчный. Но, пожалуй, этому не стоит удивляться. Я знал Никласа Мак Фергала еще в те времена, когда он всем мог сто очков вперед дать. Он был подвижный и живой, как лань из долины Гленн-Вяха. А потом на него обрушилась эта болезнь и лишила его сил и движения. Так что если у него теперь тяжелый характер, то что ж в этом странного…

Старый Никлас Мак Фергал сидел на лавке перед домом и спал. Костыли лежали по обеим сторонам от него. У ног его растянулась большая мохнатая собака.

Вдруг собака заворчала. Старик очнулся ото сна и посмотрел вокруг. Кто-то шел к нему по дорожке. Через минуту перед ним стояла молодая красивая девушка.

- Вы Никлас Мак Фергал? – спросила она.

- Я, – сказал он сердито. – А ты-то кто?

- Меня зовут Нора Ни Бренан, – сказала она. – Я приехала из Шотландии. Может быть, вы слышали обо мне.

- Может быть, – сказал он.

- Вы ни разу не слышали, чтобы Эоган Мак-а-Вард говорил обо мне?

- Слышал, – сказал старик. – Это ты… писала ему сюда.

- Я, – сказала Нора и зарделась.

Он протянул ей руку.

- Пойдем в дом, – сказал он, – а то здесь меня солнце припекло.

Он встал, взял костыли под мышки и пошел в дом. Нора вошла вслед за ним. Он предложил ей стул и сам сел на другой стул, напротив.

Нора поглядела на него. У него были пронзительные блестящие глаза, запавшие глубоко в глазницы. У него были длинные седые волосы и старое-престарое лицо. И на лице этом было горькое выражение, какое часто бывает у людей, сполна получивших свою долю мучений в этой жизни.

Он заговорил.

- Сначала я ни во что не ставил добровольцев и то, что они делают, – сказал он. – Я всегда грежу о прежней жизни. Об отважных воинах, которые жили тогда, и о великих сражениях, которые они давали врагам, защищая пределы Ирландии. Обо всех славных и обо всех скорбных днях тех времен. Знаменитый день битвы у Желтого Брода. День битвы у Корр-Шлейве, поставивший иноземцев на колени. День битвы у Лейтвира, нанесший нам такую рану. Печальное поражение под Кьянн-Тайле, и бегство ирландской знати из страны. Вот Ирландия пробуждается вновь. Вот возвращается в страну Рыжий Эоган О’Нейлл, вот славный день Бенн-Бурбе. И еще другие дни, и другие воины. Благородные люди королевской крови. Но эти добровольцы? Пареньки из местного прихода? Кое-кто из них вырос со мной по соседству, и я ни в грош их не ставил.

Потом однажды поезд с солдатами шел на запад в Порт-Иниш-Мил. На них устроили засаду в Кро-на-Глайке. После этой стычки добровольцы ушли в горы. На восток Гленн-Торнан. Дорогой Ветров вниз по ущельюЭмонна Брадаха… Незадолго перед тем, как идти спать, я сидел здесь один перед огнем. Тут в дверь постучали. Они вошли, их было пятеро, вид у них был замерзший. Они прислонили винтовки к столбу, поддерживающему стропила, подошли к очагу и сели у огня.

Я посмотрел на винтовки. И тут я как будто прозрел. Я увидел войну, идущую семь с половиной сотен лет. И я понял, что эти пареньки – полноправные наследники тех воинов, которых я так чтил.

- А Эоган Мак-а-Вард был там в ту ночь? – спросила Нора.

- Эоган Мак-а-Вард, – сказал старик, – был там, как и все. Много раз после этого они приходили сюда. И каждый раз, когда они уходили, погостив, на меня нападала грусть. Грусть о том, что я не в начале своего пути и не в том состоянии, чтобы стать одним из них.

- А в последнее время Эоган Мак-а-Вард заходил? – спросила Нора.

- Нет. И часто во время этого мне представлялось, что я снова молод и ноги меня слушаются. Но это была просто мечта. Обманчивая мечта.

Нора почувствовала нетерпение. Она никак не могла узнать из этого разговора то, что ее интересовало. Был только один путь узнать это – спросить напрямую, а этого ей не хотелось. Но другого выхода не было.

- Вы не знаете, где сейчас Эоган Мак-а-Вард? – спросила она.

- А ты сообщала ему, что приедешь? – спросил Никлас.

- Вы прекрасно знаете, что я ему о своем приезде не сообщала, – резко сказала Нора. – С какой стати? Я приехала в Ирландию не для встречи с ним, а чтобы увидеть своих родных, посмотреть на те места, где выросли мои отец и мать. Но раз уж я оказалась поблизости, мне хотелось бы увидеться с этим человеком. Он писал мне письма, думая о которых, я иногда всю ночь не могла заснуть. Столько в них было любви к Ирландии, – прибавила она, как бы пытаясь оправдать слова, которые у нее вырвались. – Я знаю его, хоть, может, вам это и странно, – сказала она. – Я хорошо его знаю. Знаю со всех сторон, только не знаю в лицо. Я хочу увидеть его. Надеюсь, это мое желание простительно?

- Конечно, оно простительно, – сказал старик. – Жаль, однако, что ты не дала ему знать заранее о своем приезде. Быть может, ему не с руки сейчас встречаться с тобой. Он бы тебе это объяснил. И вам бы еще какое-то время пришлось бы ограничиться перепиской.

- Но где он? – спросила Нора. – Здесь, в этом графстве? В Ирландии? Скажите мне, где он, если знаете.

- Его нет в нашем графстве, – сказал старик. – И нет в Ирландии. Его нигде нет.

- Что вы такое говорите?

- Эогана Мак-а-Варда вообще нет, – сказал старик. – И никогда не было. Стихи, которые ты читала, написал я. Добровольцы вдохновили меня на это в ту первую ночь, когда они побывали у меня. Потом пришло письмо от тебя. Оно было для меня как проблеск света. И я ответил тебе. Вот как это было. А никакого Эогана Мак-а-Варда не существует. Это просто мой псевдоним. Это я писал тебе все эти годы. Не сердись на меня, – сказал он и жалобно взглянул на нее. – Но эти письма продлевали мне жизнь – и те письма, что писал я, и то, что отвечала ты мне… Я положил конец твоей мечте. Я знаю, что это так. Но и ты положила конец моим мечтам.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒