Подстава. 3 страница

Особенно запомнился сибирский рейд. Высадили нас с вертолетов в районе речки Бея – одного из северных притоков Енисея. Высаживали по парам, через каждые десять, пятнадцать километров. Задача у каждой пары была выйти к точке сбора за 200 километров от места высадки. Каждая паре дали ориентиры и указали азимут. С собой разрешили взять нож разведчика, компас, 10 охотничьих спичек, стропу от парашюта длинной 9 метров, фляги, плащ палатки и сух паёк на сутки. Еще в экипировку входила аптечка со спиртом, йодом, какие-то таблетки и индивидуальные пакеты. Еще на каждую пару выдали радиомаяк, коим можно было воспользоваться в случае какого-нибудь ЧП и вызвать вертолет, но тогда считалось, что группа не прошла тест на выживание и ориентирование в незнакомой местности. На всю эту увлекательную прогулку отводилось шесть дней. Перед загрузкой в вертолет инструктор по выживанию майор Хромов, по кличке «Тарзан», построил нас на взлетном поле и по-волчьи оскалившись, произнес следующую речь:

- Ну, что – готовы хищники? Перед вами – лес… тайга, так сказать. В ней ты либо охотник, либо дичь. Киплинга читали, небось?.. Да, да – «Маугли»! Так, что идите и живите по законам тайги! Это те же джунгли, но с русским колоритом. Иначе тайга переварит вас так, что не останется даже косточек, я уж не говорю о том, что на них приклеено. Тайга не любит чужих и тех, кто не живет по ее законам. И запомните: в тайге лучше быть охотником, чем дичью. Как почувствовал себя жертвой – считай, что пропал.

«Тоже мне, Америку открыл» - подумал тогда я.

- Вперед хищники! – снова оскалился майор. – Счастливой прогулки! Про маячки не забывайте. Лучше быть трусливым зайцем, но живым, чем храбрым мертвым львом.

И мы пошли. Каждая пара своим маршрутом. Через буреломы и болота северной тайги, где плотность населения согласно статистике 0, 3 человека на километр. Впрочем, в тех местах где нас высадили, о человеке казалось вообще ничего не было ведомо. Ни тропинок, ни дорог. Хоть день иди, хоть седмицу – болота да пущи. Здесь можно нарваться на гадюку или змею медянку, на волчью стаю и медведя, на росомаху и рысь. Тебе может встретиться огромное торфяное болото, оставшееся еще с ледникового периода, которое надо обходить много километров продираясь через колючий кустарник и завалы бурелома, а если ты рискнешь пойти через него, то можешь быть проглочен вязкой жижей, так же как песчаной ловушкой где-нибудь в пустыне Кара Кум.

Однако больше всего летом в тайге донимают комары, слепни, мошкара, муравьи и болотные мухи, я уж не говорю про клещей. Для всей этой насекомой живности – ты пища, или носитель их личинок. Несмотря на антикомариную мазь руки и лицо очень скоро покрываются волдырями и царапинами от расчесанных укусов. Проклятая мошкара лезет в рот, в уши, в глаза, под одежду и в котелок с пищей. Через какое-то время перестаешь обращать на них внимание и ешь свой паек вместе с комарами и мошками, рискуя подхватить болотную лихорадку или даже малярию. Поэтому приходиться все время глотать таблетки тирхицина, чтобы вывести из организма вирусы и возможные токсины. Порой болота здесь попахивают какой-то гадостью, напоминающей смрад разложившихся трупов, или гнилых фруктов. Обходя одно из них, мы видели, как на поверхности зловонной жижи набухают и лопаются гигантские пузыри. Это как говорят ученые наружу проситься болотный газ.

На четвертый день нашего путешествия у меня подошва правого ботинка запросила каши, и мне пришлось идти, примотав ее веревкой. А у моего напарника – Сереги Жаркова на бедре вспух гигантский фурункул, и ему каждое движение доставляло ноющую тягучую боль.

Первые двое суток мы питались, сух пайком, третьи сутки – кедровыми шишками и ягодами. Грибы есть не стали. Во-первых – опасно. Во-вторых – гриб почти не усваивается организмом. На четвертый день мы набрели на тетеревиную свадьбу и решили устроить охоту на брачующихся. Но охота наша получилась неудачной. У этих умников перед поляной, на которой проходила церемония в ветвях разлапистой ели сидел наблюдатель, и как только мы подобрались к добыче, дабы пустить в ход, наспех сделанный из веревок и камней балас, этот гад своим пронзительным кудахтаньем поднял всю стаю в воздух.

Балас пролетел под брюхом у жирной самки, а я от злости попытался ножом достать проклятого стремщика. Ага, с таким же успехом нож можно было кидать в речку, в надежде, что на него нанизится хоть одна рыбка. Мало того, что наблюдатель был хорошо замаскирован среди лап мохнатой ели и я кидал практически на звук его панических воплей. В запале я как-то не подумал, что нож разведчика еще и втыкается с любого положения. Стремщик снялся, и, сделав прощальное «адью» крылом, насмешливо хохотнул. Мой же нож застрял в стволе дерева, и пришлось лезть на долбаную ель, чтобы достать его.

Опять нам пришлось, есть орехи и ягоды, а также дикий лук, корни лопуха и вываренную крапиву с солью и единственной оставшейся галетой. Правда, под вечер нам повезло. Мы набрели на диких пчел, которые в дупле развесистого дерева, (уже не помню – дуб то был, или кедр) устроили улей. Натянув на лица капюшоны курток, так, чтобы видны были одни глаза, мы подожгли ветки молодой осины и устроили классную дымовуху, дабы выкурить обитательниц дупла. Пчелы злобно жужжа, повылетали из него, и тут же атаковали нас. Пришлось почти полчаса отбиваться от них, размахивая импровизированными факелами. Наш костер угас и нам пришлось устроить целый пожар под деревом из сырых веток, чтобы, наконец, проникнуть в улей и набрать меда. Получив по несколько укусов от хранительниц сладкого клада, мы достигли цели, вытащив из дупла примерно пол кило меда. Потушив костер водой из ручья, мы быстро ретировались с места грабежа, дабы не попасть под мстительные жала обитательниц лесного улея.

Уже в сумерках мы вышли к озерцу, на берегах которого дикие утки устроили роддом и обзавелись еще полутора десятками утиных яиц. Это был уже настоящий пир. Яйца мы сварили в котелке, а с медом попили травяной чай.

Утром пятого дня пошел мелкий противный дождь. До цели нам оставалось согласно нашим расчетам около 50 километров. У Сергея фурункул на бедре болел так, что он еле волочился, скрипя зубами при каждом шаге. У меня самого раздолбанный ботинок натирал ногу, к тому же идти нам приходилось отнюдь не по асфальту, а по слежавшемуся мокрому ковру из хвои и листьев, в котором ноги утопали по щиколотку. Пройдя за час чуть больше километра, и глядя в страдальческие глаза товарища, я, наконец, сел на упавшее дерево и сказал:

- Так мы не уложимся!.. Времени нам осталось чуть более суток, а топать еще сорок верст.

Сергей сидел с осунувшимся лицом, наклонив голову и угрюмо уставившись в землю. Он понимал, что тормозит наше передвижение к цели, но ничего не мог поделать. Дождь не прекращался. По лицу бежали струйки воды, застывали на мгновение на кончике носа и капали на землю. Наконец он поднял голову, взглянул мне в глаза и протянул нож:

- Давай режь…

- Ты че – дурак? – прищурился я.

- Да не меня, фурункул режь! – криво усмехнулся Сергей.

- Да я что, хирург тебе что-ли? А если еще хуже будет?.. Зараза какая?..

- Хуже не будет, - упрямо перебил Сергей. – Режь! Я прошу тебя… сам не смогу.

Я взял нож, покачал на ладони, затем достал аптечку, вынул пузырек со спиртом.

- Снимай портки!

Сергей стянул штаны, сел, уперевшись спиной в дерево. Я срезал ветку, очистил ее от коры и дал Сергею.

- Возьми в рот, сожми зубами, а перед тем сперва глотни спирту. Какой, никакой, а наркоз. А после, глаза закрой. Не хрен тебе на это смотреть. А то еще поседеешь раньше времени, девки любить не будут.

Как мог я пытался поддержать его. Смочил бинт спиртом, обтер лезвие ножа, затем кожу вокруг фурункула и быстрым резким движением, вскрыл белую набухшую головку нарыва. Сергей дернулся и застонал, вцепившись зубами в палку.

- Все, все, все – больной, не дергайтесь, отдохните немного, - говорил я, наблюдая, как из разреза полился желто-зеленый гной, вместе с кровью. Я еще раз обтер нож в спирте, и осторожно, вставив кончик лезвия в разрез – провернул его.

Сергей опять дернулся и застонал, вгрызаясь в дерево зубами. Испарина покрыла его лицо.

- Как ты? – спросил я, опасаясь, что он свалиться в обморок от болевого шока.

- Давай!.. – сквозь зубы прохрипел Серега. – Заканчивай быстрей, я потерплю.

Я сдавил нарыв, из пореза струей брызнула гнойная жидкость вместе с кровью.

- Давай! – хрипел мой пациент, тело его судорожно сжималось. А я сам весь в поту давил и давил рану до тех пор, пока не пошла одна кровь. После этого я плеснул на индивидуальный пакет спиртом и жестко перемотал рану, завязав тугим узлом, затем закрепил повязку еще лейкопластырем.

Пот тек по лицу моего товарища крупными каплями. Я отер его лицо куском бинта и рухнул рядом на землю. Мы выкурили одну сигарету на двоих и еще полчаса сидели, накрывшись, плащ палаткой. Но пора было двигаться дальше.

Сперва Сергей боялся, ожидая ощутить ту же самую боль, но оказалось, что рана только немного ныла.

На шестые сутки, в 17 часов 10 минут, измотанные, но счастливые, что справились с заданием мы вышли к точке сбора. Куда кроме нас к тому времени добралось только две пары из десяти. Узнав о нашем происшествии и оглядев рану, майор Хромов недоверчиво покачал головой и тихо сказал:

- Как же вы дошли, мужики, да еще – третьими?..

И это была лучшая похвала, какую могли услышать от старого матерого волка, молодые, только опробовавшие себя в первой взрослой охоте волчата.

Нет уже Сереги Жаркова, давно нет. Погиб он на третьем месяце афганской войны. Погиб страшно и нелепо. Его группа, ведя разведку в районе города Митерпам, в провинции Лагман, нарвалась на целое осиное гнездо духов. Спасая ребят, уже, будучи раненным в ногу, Сергей остался с пулеметом, прикрывать группу. Его взяли живьем, оглушенного взрывом гранаты. С еще живого содрали кожу, в глаза воткнули два автоматных патрона, затем отрезали голову и насадили ее на кол. Из двенадцати разведчиков, тогда в живых осталось четверо. После этого мы договорились негласно – духов в плен не брать. Через месяц вычислили тех вампиров, что убили Серегу, и кончили всех. Двоим главарям оказали особое «уважение», сделав им размычку двумя БТРами. Это когда привязываешь духа за ноги к одному БТРу, а за шею к другому. Потом БТРы дают газ и разъезжаются в разные стороны. Зрелище не из приятных, но впечатляет самых отмороженных.

А Серега тогда улетел в «Черном тюльпане», в цинковом ящике – к себе на Родину, в Калининскую область. Когда человек рядом – ты не замечаешь, а потом тщетно пытаешься вспомнить его жесты, слова, привычки, улыбку…

- Подъем! – командует Горелов.

- Ну, вот и все – отдых кончился. Целый час загорали. Как сказал поэт: «Пора мой друг, пора…», эх дожить бы до утра!.. – Ну, из меня сегодня так и прут рифмы! Это плохая примета. Уже проверено, как только у меня каждое предложение начинает складываться в стишок, значит, впереди ожидает какая-то гадость. Боги не любят, когда путают божий дар с яичницей и пользуются им всуе.

Вот, хотя бы два месяца назад – пришла ориентировка, что в кишлаке Шурахан, в тридцати километрах от Пакистанской границы ночью видели группу людей, приехавших на двух автомобилях. Кроме того, авиация близ кишлака засекла три десятка верблюдов и ишаков, которых ранее там не наблюдалось. Из сего следовало, что в кишлаке формируется караван, который дальше по горным ущельям двинется на юг провинции, где территорию контролируют две крупные группировки моджахедов, которые правда в последнее время себя никак не проявляют, видно из-за недостатка взрывчатки и боеприпасов. Следовательно, караван везет этот, так сказать дефицит, дабы активизировать их деятельность.

Правда это могла быть и ложная тревога. Духи могли специально засветиться, чтобы отвлечь наше внимание, а настоящий караван перебросить совсем в другом месте. Вот это и предстояло выяснить нашему отделу военной контрразведки.

В операции должны были участвовать две группы: спецназ ВДВ в составе 12 человек и отряд «охотников» из отдела военной контрразведки в провинции Бадахшан, также из 12 человек.

Выехали мы под прикрытием колонны на двух машинах – Урал 375Д и Газ 66. Всех бойцов посадили в кунги – крытые брезентом кузова, меж мешками с рисом и картонными коробками, набитыми консервными банками с тушенкой и рыбой. Остановились у блокпоста на дороге, проходившей в восьми километрах от нашего кишлака. Колонна двинулась дальше, а бойцы с блокпоста и водители развили бурную деятельность, то меняя колеса, то копаясь в движках машин, а мы сидели внутри под брезентом, дожидаясь ночи. Ведь духовские наблюдатели наверняка заинтересовались двумя машинами, отставшими от колонны. Сидеть до ночи оставалось часа четыре, ибо колонна выехала утром, а на блокпосте мы встали около 16 часов. Темнеть здесь начинает приблизительно в восемь часов вечера. Притом темнеет стремительно, как будто там – на небесах, кто-то внезапно выкручивает лампочку. Делать было нечего. Курить нельзя, разговаривать – только знаками. Скукота ужасная. Кто-то решил воспользоваться моментом и поспать. Кто-то осторожно занялся созерцанием внешнего мира через дырку в брезенте. А меня вдруг прорвало на лирику. Что-то типа: Я думать о тебе любил, когда закат на сопках рдеет и журавли плывут на север над грустной тишиной могил.

Я думать о тебе любил, когда сквозь горький дым разлуки ты мне протягиваешь руки, я целовать их так любил…

Я думать о тебе любил, когда едва, едва светает, твой образ в дымке тихо тает, который я не позабыл…

Я думать о тебе любил…

Вдали от Родины в пустыне, где смерть и кровь живут отныне, я в сердце взгляд твой сохранил.

Я думать о тебе любил.

В чужой земле, в горах Герата, букет афганских алых маков, я мысленно тебе дарил…

Я думать о тебе любил.

В общем-то, Герат я здесь приплел для рифмы. В Герате никогда не был, и растут ли там алые маки – не ведаю. Да и маки в Афгане в основном не красные, а белые, или розовые, иногда бледно-фиолетовые, с большой концентрацией опия. Если бы ребята услышали мое стихоплетство, то тут же начали бы подкалывать, что подруга у «Алекса» (мой позывной) – наркоманка. Они трепачи – еще те. Обижаться на них не стоит, хоть и шутки у них порой плоские, как кирпич, да еще помешанные с черным юмором. Но это единственное, что некоторых спасает от нервного срыва. А крышу тут у многих рвет конкретно. Помню, как один такой обидчивый лейтенант вызвал на дуэль своего ротного – старлея, из-за глупой шутки, сказанной в адрес радистки из штаба полка, к которой юный полководец относился с явным обожанием. Стреляться решили из табельных пистолетов системы «Макарова». Зарядили по полной обойме, и пошли в длинную заброшенную кошару для овец. Видно начитались в детстве Майн Рида, где он в книге «Всадник без головы» описывает дуэль главного героя «Мустангера» с капитаном Кассием Колхауном, тоже из-за какой-то подколки. Правда там «герои» стрелялись в таверне, и из шестизарядных «Кольтов».

Хорошо, что кто-то шепнул Горелову про этих придурков, повернутых на офицерской чести. Горелов взял «Малыша», «Монаха» и меня и пошел разбираться.

Когда «господа» офицеры изготовились к стрельбе, «группа захвата» во главе с капитаном ворвалась в кошару и безжалостно уложила обеих «ковбоев» мордой в овечий помет, отобрала пистолеты, а Горелов еще настучал по физиономиям любителям Майн Рида и дикого запада, для просветления мозгов и снятия стресса.

Но я не о том… возвращаюсь к нашим баранам. Короче… лежу я в машине и сочиняю стишки про могилы и опиумный мак, ну и про любовь конечно…

Улавливаете, какое лирическое сочетание: могилы, наркота и любовь?.. Вроде бы надо было подумать, что эти сочетания не к добру, но я так увлекся, что не проанализировал этот факт.

Духи нашими машинами явно заинтересовались. Мимо нас проезжают афганские «бурбухайки», парни с блокпоста их тормозят, досматривают, проверяют документы и груз. Какой-то бородатый дед, шествуя мимо нас на осле, вроде бы невзначай проводит прутиком по брезенту машины. Потом слезает с осла и, хлопая рукой по борту машины, говорит подошедшему солдату с блокпоста:

- Командор, мука есть, рис есть? Продай…

- Нет, нет… - отвечает солдат. – Рис в Садабат везут. Машины сломались. Радиатор кипит. Жарко! – он показывает рукой на солнце. – Починят, завтра с другой колонной пойдут. Не могу, начальство не разрешает.

Дед не спеша вытягивает несколько сотенных бумажек долларов – несметное богатство при здешней нищете, но солдат подталкивая его автоматом, говорит:

- Иди, иди… сказано тебе – не могу, иди…

Старик качает головой, садится на осла, еще раз оглядывается на машины и едет через блокпост по дороге.

- Вот зараза, - шепчет сержант Рудаков, наблюдавший за этой картиной в узкую щель в брезенте, - учуял, или нет?.. У этих старых козлов нюх как у собаки.

- Ага, - шепчет старшина Казаков, - и нюх как у собаки, и глаз как у орла.

Всем сразу вспоминается мультик «Бременские музыканты». Заулыбались, задвигались.

- Тихо! – свирепо шипит Горелов, делая страшную рожу. – Пасти всем закрыть! А то дошутитесь, что духи для проверки шибанут по машине из гранатомета. Вот тогда смеху и радости будет, но только мы его не услышим. Всем будет братская… вернее – блядская могила.

- Товарищ капитан, - шепчет Федя Юрков, прозванный за колоритную фигуру и косолапость – «Медведь», - я того – в туалет хочу… уже второй час терплю.

Горелов злобно зыркает на него.

- А о чем вы раньше думали, товарищ солдат? – Ну, блин, детский сад, а не армия. То пописать, то покакать… может вам еще дать соску пососать? Как война, так ему приспичило. Я надеюсь, не по большому? А то мы тут задохнемся, пока ночь наступит от содержимого вашего брюха. И на этом наша миссия кончиться.

- Духи нас по запаху вычислят… - шепчет кто-то.

Все корчатся, прикрывая рот, чтобы не расхохотаться.

- Да мне – отлить… - обиженно шепчет «Медведь». – Может, мне того, в дырочку? – показывает он на дырку в брезенте. – Пока на дороге нет никого.

Это вызывает еще больший приступ веселья. Группа буквально катается по полу, задыхаясь от сдерживаемого смеха.

- Молчать! – шипит сквозь зубы капитан. – А я ведь предупреждал – не пить много. Вам товарищ боец мои приказы до лампочки? Вот и справляйте свою нужду во флягу, а воду вылейте на рис, он хорошо ее впитывает. Поняли воин? Выполняйте!

Вот с такими приколами мы и дождались ночи.

Как только солнце село за скалы, первыми из соседней машины выбирается десантура и, мелькнув серыми тенями, растворяется в темноте. Они должны обойти кишлак с севера. Затем бесслышно покидаем машину мы, и ползком сваливаемся в арык за дорогой. По нему мы должны выйти к кишлаку с юга.

Вышли мы к этому Шурахану через полтора часа, связались по рации с «Грифом» - позывной капитана Сопко – командира десантуры. Те тоже вышли на точку ожидания. Где-то в километре от кишлака мы набрели на полуразваленный двухэтажный дом, выстроенный в английском стиле. Там и засели в засаду. Грунтовая дорога из кишлака рядом проходит, шагах в двадцати. Вокруг дома – остатки забора из камней и железных поржавевших прутьев. Наблюдатели полезли на второй этаж, чтобы через прибор ночного виденья наблюдать за местом возможной дислокации каравана.

Но в кишлаке было тихо, как в гробу. Ни машин, ни верблюдов – не видно. Просидели мы так до трех часов ночи.

- Вымерли они там, что ли? – шепчет Горелов, не отрывая взгляд от бинокля с инфракрасной подсветкой.

И тут со стороны грунтовой дороги раздались голоса. Группа, как кобра перед броском – сжалась и замерла.

По дороге шли двое, подсвечивая ее фонариком. Оба в афганской одежде, с автоматами, в разгрузочных «лифчиках» поверх длиннополых рубах, на головах пакульи – приплюснутые афганские шапки. Один рассказывает видно что-то веселое, хлопает приятеля по плечу. Тот хохочет почти в полный голос. А кого им бояться? Они же у себя дома. Они и помыслить не могут, что две группы наглых «шурави» обложили их гнездо.

Горелов выбрасывает из сжатого кулака два пальца и легонько хлопает кулаком по открытой ладони.

В тот же миг «Медведь» и Тимофей Ермаков, он же «Ермак», скользя, как змеи по земле, подбираются к дороге. «Робин Гуд» - уже взял духов на прицел своей СВДешки[11], а Паша Казаков по дуге пополз к ним за спину, дабы перекрыть дорогу назад к кишлаку.

Едва моджахеды поравнялись с тем местом, где залегли «Медведь» и «Ермак», Казаков бросил камень на дорогу позади воинов ислама. Оба духа резко развернулись на шум, вскидывая автоматы. «Медведь» и «Ермак» понятное дело тут же, как два черта из табакерки выпрыгнули из своего укрытия и в следующую секунду духи были ошеломлены четырьмя многократно отработанными движениями: рывком за ноги, ударом тяжелым берцем в солнечное сплетение, чтобы не вздумали орать, прыжком на спину, с удушающим на горло. Схватив два обмякших тела, ребята быстро поволокли их к нашей дислокации. Приятно смотреть на четкую работу.

Воинов ислама заволокли на первый этаж через пролом в стене и, связав руки за спиной, заткнули рты их же шапками. После чего Горелов, скомандовал: «Отход! »

Но тут со стороны дороги послышался шум. Взглянув туда, мы обомлели. Из низины, на пригорок выехало две машины, а за ними двигалась толпа из нескольких десятков человек. Все вооруженные до зубов. В кузовах обеих машин на поворотных станинах были установлены крупнокалиберные ДШК[12], злобно вынюхивающие пространство перед собой. Тут же шум возник и со стороны кишлака. Когда мы глянули туда, стало понятно, что влипли мы по-крупному. От кишлака перебежками двигалась цепь людей и двигалась она целенаправленно в нашу сторону.

Значит, мы где-то засветились. К тому же у духов тоже есть приборы ночного виденья, американского, немецкого и даже японского производства. А два моджахеда, что так легко нам достались, были скорей всего передовым дозором, или приманкой, чтобы мы себя так сказать проявили и уточнили их наблюдателям место своей дислокации.

Тут же с севера, там, где должна находиться группа десантуры, послышались автоматные очереди и в небо взвились осветительные ракеты. Тут же небо над нами расцвело, как во время салюта над Красной площадью вспышками осветительных ракет. Положение складывалось весьма хреново.

- Вызывай десантуру! – крикнул Горелов радисту. – Пусть себя обозначат зеленой ракетой и уходят. И так уже понятно, что караван формируется здесь. Вызывай вертушки, иначе нам полный амбец! Группе разбиться на тройки, одна прикрывает другую. Перемещаемся уступами в сторону дороги, иначе они замкнут кольцо. Духов прикончите!.. Толку теперь от них…

Ага, так и дали нам уйти. По нам полоснули сразу с двух сторон из нескольких десятков стволов. На голову полетели куски глины и каменное крошево.

- Крупняк работает! – крикнул Горелов, и, обращаясь к «Медведю», добавил: «Заткни ему глотку! »

Тому не надо было повторять дважды. Схватив РПО «Шмель[13]», он уложил его на плечо и послал пылающую головню в сторону машины с пулеметом.

Духи бросились врассыпную. Головня, прочертив дымную полосу, ударила в радиатор. На месте машины вспух огненный шар, в разные стороны полетели ошметки двигателя, куски железа. Машину подбросило вверх и перевернуло на бок. Кто-то громко выл в той стороне. Медведь схватил базуку типа «Муха[14]», но поднять ее не успел. В груди у него вдруг расцвели два красных цветка, и его отбросило назад, спиной на стену дома. Вихрь свинца пронесся по стене, кроша камни, выбивая фонтанчики пыли и глины. «Медведь» попытался подняться, но лишь неуклюже завалился на бок и судорожно заскреб ногами. «Ермак» пригнувшись, схватил его за шиворот и потащил по земле, не обращая внимания на пули, цокавшие вокруг него. Базуку подхватил сержант Росляков и саданул еще одну гранату в сторону противника.

В небо взвилась зеленая ракета в той стороне, где должны были находиться десантники. И тут же слева и справа от нее взвились еще две зеленые ракеты.

- Вот суки, они – то ли наши разговоры прослушивают, то ли мысли читают, - выругался Горелов, перезаряжая уже пустой магазин автомата. – Радист, ну что там?

- «Гриф» сообщает, что вступил в огневой контакт с противником, - доложил прапорщик Корсаков. – Уходит к дороге, выставляя заслоны.

- Что там с пленными? – капитан, выпустив очередь, отпрянул от окна за стену, ибо в то место, откуда он стрелял – ударили пули, выбивая из стены в глубине помещения бурунчики штукатурки и пыли.

- Сейчас… - раздался голос «Ермака» затащившего «Медведя» внутрь дома.

Духи уже пришли в себя и лежали на земле, изгибаясь как змеи. Видно пытались перетереть веревки об обломки камней.

«Ермак» подошел к ним, держа автомат наизготовку, пнул ногой одного, затем другого и сказал сквозь зубы:

- А-а, задергались уроды. Готовьтесь к встрече с Аллахом.

Один из пленных вытянув об камень кляп изо рта, что-то закричал гортанно и жутко. Выплескивая всю свою ненависть на проклятых кафиров. Его глаза дико блуждали, как у наркомана при ломке. После каждой фразы из него вырывался дикий вопль: «Алла экбер! »

- Акбар, Акбар… - кивнул головой «Ермак» и дал короткую очередь. Пули вошли в голову кричавшего, превратив ее в кровавое месиво. Тело дернулось, по нему пробежала мелкая дрожь, и единственный целый глаз мертвеца с ненавистью уставился в ночное афганское небо, видное через пролом в крыше, на котором сияли далекие холодные звезды.

Второй пленный лежал на боку, подтянув ноги к животу. Когда «Ермак» рывком перевернул его, моджахед, молча, плюнул ему в лицо.

Старшина, так же молча, вытер плевок шапкой афганца, понимающе кивнул и выстрелил тому в лоб.

Все это я видел краем глаза, урывками, контролируя свой сектор обстрела и посылая короткие очереди в перебегавшие и падающие фигуры.

- Приготовиться к броску! – рявкнул Горелов. – Первая тройка прикрывает отход. Вторая тянет убитых и раненных, третья, прикрывает вторую по флангам. Вперед!

Я в третьей тройке, вместе с Гореловым и радистом. «Ермак», Росляков и Казаков - во второй. В первой остаются – Володя Очуров, Леня Мазин и «Робин Гуд». Убит пока только «Медведь». Еще двое раненых: сержант Рудаков и старшина Бурко Саша.

Сержант Очуров установил автоматический гранатомёт АГС-17 и открыл огонь по наседающим духам. Первая очередь разрывов легла недалеко, в пятидесяти метрах, накрыв первые ряды наступающих. Мы тем временем успели добежать к арыку, который вел к большой дороге и свалились в него. Первую коробку Очуров расстрелял почти без ответного огня со стороны противника. Но скоро духи залегли и открыли беспорядочную стрельбу по первой тройке. Когда Володя заряжал вторую коробку его ранило в левую руку. Сержант застонал и, перетянув руку жгутом, сделал еще несколько выстрелов из гранатомета. Вторая пуля разорвала плечо. Мазин и «Робин Гуд» отползая, стреляли одиночными, видно экономя патроны. А мы лежали за камнями в арыке и ничем не могли им помочь, ибо отсюда плоскогорье почти не просматривалось. Володя приподнялся и, скрипя зубами пополз к АГСу. По грязным щекам текли слезы, не столько от боли, сколько от досады. Он добрался до АГСа, но выстрелить не смог, затвор заклинило, а сил на то, чтобы вытащить гранату и перезарядить гранатомет уже не было. Тогда Володя схватил автомат и скосил двух набегающих духов длинной очередью. Затем его голова ткнулась в камни.

Я кувырком выкатился из арыка и пополз к первой тройке.

- Назад! – рыкнул сзади Горелов.

- Да пошел ты… - процедил я сквозь зубы, змеей скользя меж камнями. Пули щелкали совсем рядом. Духи или явно нервничали, или у них просто не было хорошего снайпера.

В это время Леня Мазин подполз к Очурову и взвалил его на плечи. Затем поднялся на дрожащих ногах и полусогнувшись побежал к нам. Но добежать до спасительного арыка не успел. Не успел на какие-то два десятка шагов. Духовский стрелок поймал в прицел их обоих. Пуля вошла Очурову в затылок и вылетела изо рта. На камни брызнули сгустки крови вместе с осколками зубов. Сержант только вздрогнул и обмяк. Мазину одна пуля вошла в спину, вторая в ногу, а третья в шею. Они упали вместе и больше не шевелились. Я вместе с «Робин Гудом» затащил их в арык, пока «Ермак» и «Казак» прикрывали нас из двух пулеметов.

- Уходим, уходим! – хрипло дал команду Горелов.

Все было как в страшном сне. Мы уходили по арыку, стреляя, пятясь тащили по камням раненых и убитых. Вода в арыке мутилась кровью. Вскоре убитых прошлось бросить, ибо духи уже были совсем рядом. И совсем рядом щелкали по камням и веткам кустарника вдоль арыка их пули. Оставшиеся стали уходить в разные стороны, помогая раненым.

Со мной в паре остался Сержант Рудаков, по кличке «дядя Степа», прозванный так за свой двухметровый рост. У Рудакова прострелена нога, выше колена. Штанина пропитана бурой липкой массой. Сержант перетянул ногу ремнем от «Мухи», но я вижу, как он теряет силы. Лицо искажено страшной гримасой боли.

- Ничего «дядя Степа», - говорю я, выпуская из подствольника последний из десяти зарядов, - сейчас прилетят вертушки. Заберут тебя в госпиталь… а там знаешь какая лафа? Знаешь какие там девочки? Пальчики оближешь!.. А еще – телевизор, усиленное питание, шахматы, почти как в раю… слышь, че я говорю? Тьфу, опять рифмы полезли. Я уже насочинял сегодня и про могилы, и про маки, из которых героин делают, и вишь, как все получилось?

Рудакова от потери крови клонило в сон. Он передвигался, еле удерживая сразу потяжелевшую голову на длинной, как у балерины шее. Духи вроде отстали, и мы, наконец свалились в какую-то яму. Толи воронку от бомбы, толи в тектонический разлом. Справа и по фронту слышались автоматные очереди.

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒