Глава 2. Лэндон. Джемма. Джемма. «ПОХОЖДЕНИЯ ПАРКХЕРСТА».

Глава 2

Лэндон

Загорается экран мобильника, пронзительное блеяние оповещает меня о входящей смске.

Отключаю звонок и просматриваю сообщения. Сердце переворачивается. Последнее пришло от Эбби.

«Позвони».

Набираю номер, но потом сбрасываю. Из жизни ее выкинуть нельзя, так пусть хоть подождет часок-другой. Клаудия первая заявила бы, что Эбби заслуживает всего наихудшего. Наверное, Клаудия права.

Рывком открываю ящик и убираю телефон. Запускаю пальцы в волосы и свешиваю голову на грудь. «Так будет всегда? »

Резко выдохнув, осматриваю пустую спальню и останавливаю взгляд на пяти досках, выстроенных вдоль стены рядом со шкафом. Еще одна — шестая — лежит на балконе прямо за входной дверью. На прошлой неделе я сломал квад, попав в сет беспокойных волн на пляже Сан-Онофре. Жалко. В ближайшем будущем заменить не получится. Чаевые в последнее время скудные. Из-за оплаты аренды и помощи Эбби с деньгами туго.

Клаудия утверждает: все наладится, если я пущу в ход обаяние. Какое еще обаяние? Два дня назад она на полном серьезе предложила носить бейджик, чтобы посетители, сопоставив лицо и имя, пожалели меня.

Еще чего. Ни за что.

Из белого пузырька, стоящего рядом с компьютером, вытряхиваю две таблетки. Всего лишь обезболивающее. Провалиться мне на этом месте.

Глотаю таблетки и зажмуриваюсь, а открыв глаза, снова отчетливо вижу экран компьютера. Делаю успокаивающий вдох, пытаясь разложить все по полочкам.

«Правда и ложь».

Вот правда: когда-то я считал, что жизнь сложилась. Ничто в этом мире не способно мне помешать. Считал, что могу получить все что захочу.

Считал, что к двадцати двум годам стану миллионером. Считал, что куплю домик на пляже и крутой красный спорткар. Считал, что найму агента, чтобы он разбирался с контрактами, а толпы фанатов ради автографа окружат меня со всех сторон.

Я считал, что прошлое можно убрать в маленькую коробку, запереть на замок и запихнуть в темный угол. Считал, что уйду не оглядываясь. Считал, что превращусь в важного человека. Считал, что стану храбрым. Неуязвимым.

Как оказалось, я напридумывал всякую белиберду.

Я не важный. Я не храбрый. И уж тем более не неуязвимый.

Я как все. У меня есть тайны. Я обычный человек. Ненавижу спам и пробки на дорогах. Зевающие щенки кажутся мне милыми. Первые десять минут мультика «Вверх» я рыдал.

В лучшем случае я середнячок. Во мне нет изюминки. Мне было дано то же, что и всем остальным.

Один шанс.

Одна жизнь.

И эта жизнь — результат выбора и возможностей. Сделанного выбора и подвернувшихся возможностей. Совершив неудачный выбор и использовав не те возможности, я получил по заслугам.

И остался ни с чем.

Наверное, поэтому уже десять минут я таращусь на белый экран, не имея понятия, с чего начать. Нервно барабаню пальцами по столу. На экране мигает маленький черный курсор, отсчитывая секунды.

Скривив губы, третий раз читаю памятку.

«Напишите правду или ложь. Напишите о надеждах. Напишите о сожалениях, сомнениях, предположениях. Напишите рассказ. Напишите воспоминания. Напишите песню. О себе. О стараниях. Просто пишите и получайте удовольствие! »

Писать и получать удовольствие? Это вряд ли.

Это задание для писательских курсов — нелепого факультатива, куда я ввязался, потому что он подходит по условиям и вписывается в график. Мне удается серфить по утрам и работать по вечерам.

Пока что семестр был легким. Мне приходилось подбирать ассоциации к словам и разбирать неумелые стихи. Я понял, что, если часто кивать и произносить слова вроде «гамма», «сардонический» и «метания», меня оставят в покое.

Но на сегодняшнем занятии профессор — женщина, помешанная на косынках и массивных украшениях, которая говорит с нами, будто со второклашками, — сообщила, что оставшийся месяц учебы мы должны вести дневник.

Идиотский дневник. О чувствах.

В такие моменты приходится себе напоминать, что могло сложиться хуже. После случившегося я мог до конца жизни жарить гамбургеры на жирном гриле. Или развозить китайскую еду, или, что еще страшнее, сидеть в камере, ожидая досрочного освобождения.

Но благодаря студенческой ссуде и чаевым, полученным за работу барменом в «Тете Золе», я живу в двухкомнатной квартире. Я не там, где рассчитывал оказаться, однако по-прежнему гоняю по волнам. Чаще всего этого достаточно.

Клаудия переживает. Она считает, я часто бываю один. Говорит, мне надо с кем-нибудь подружиться и чем-нибудь заняться, будто я восьмилетний мальчуган, с которым никто не сидит за обеденным столом. «Одиночество не идет тебе на пользу, Лэндон».

Она не понимает, что неважно, где я: в лекционном зале в окружении сорока студентов, в ресторане или смотрю дома телевизор. Никакой разницы. Я один. Всегда один.

Один в этом теле.

Один в этой жизни.

Касаюсь клавиатуры. Опускаю пальцы на черные клавиши, а затем печатаю.

«Все меняется, — неторопливо пишу я. — Превращается в дым. Рассеивается в воздухе».

«Желание».

«Любовь».

«Ненависть».

Слова медленно появляются на белом экране.

«Что от меня останется, кроме эха и пустого места? »

Джемма

Утром седьмого дня, что выпадает на пятницу, до меня доходит: я в шаге от того, чтобы позвонить экстрасенсу.

Что-то должно измениться.

Свешиваю ноги с кровати и беру телефон. Ерзая, разминаю затекшие зад и бедра и пишу Джули зловещее сообщение: «Она воскресла».

Сделав длинный вдох, смотрю на клетку.

Уибит водит серыми ушами. Берет кусочек корма и грызет, глядя на меня через прутья.

Ему непривычно видеть меня такой. Наверное, он скучает по вменяемой хозяйке — по той, которая принимает душ и не воняет сахаром и джином. По хозяйке, которая по утрам поет любимые бродвейские песни и обожает романтические книги со счастливым финалом и бескрайними возможностями. Этот человек правда существовал всего неделю назад?

— Намекаешь, что нам пора отсюда выбираться?

Стряхиваю с ног крошки шоколадного печенья и разминаю шею.

Уибит опять шевелит ушами.

Стопроцентно на языке шиншилл это означает «да». Хватаюсь за край кровати и нависаю над клеткой.

— Как ты относишься к цирку?

Уибит внимательно на меня смотрит, а потом прячется в маленьком синем иглу. Видимо, шиншилле надоел мой бред.

Выключаю музыку на ноутбуке, встаю на ватные ноги и, споткнувшись, чуть ли не вваливаюсь в крошечную ванную. Зажигаю верхний свет и осматриваю отражение в зеркале.

Гнездо из волос? Есть.

Опухшие покрасневшие глаза? Есть.

Шоколадная паста на подбородке? Есть.

Голова немного кружится. Держусь за металлическую вешалку для полотенец. Опустив подбородок и сгорбив плечи, включаю воду и силком запихиваю себя в кабину. Несколько минут я просто стою под обжигающими струями, прижавшись лбом и ладонями к холодной плитке. Намыливаюсь гостиничным мылом, наблюдая, как с кожи стекает грязь и спиралью из белых пузырьков испаряется в сливе.

Когда я перестаю напоминать рвотную массу и возвращаю человеческий облик, я выхожу из душевой, заворачиваюсь в тонкое махровое полотенце и оглядываю номер. Всю неделю я не впускала горничную — комната будто пережила стихийное бедствие. На полу грязные вещи и пластиковые контейнеры. Скомканные простыни свисают на пол. Косметичка опрокинута, содержимое рассыпалось по тонкому ковру. Вздохнув, даю Уибиту семечек и поглаживаю его по мягкой серой шерстке за круглыми ушами.

На потрепанном комоде вибрирует телефон. Даже не глядя на экран, я знаю, что звонит лучшая подруга.

— Ты звонила?

Джули так рявкает, что мне приходится, стиснув зубы, убрать трубку от уха:

— Я звонила? Шутишь, что ли? Какого фига происходит? О чем твое сообщение? О вампирах или о втором пришествии? Если у тебя начался религиозный бред, будто Господь говорит с тобой через чипсы в виде Иисуса, я приеду и надаю тебе зонтом по голове.

«Зонтом? »

— И тебе привет, — уныло говорю я, выискивая среди гор мусора спрятанные вещи.

— Боже, Джем. — Слышится шорох. — Подожди секунду. — Опять шорох, а потом голос звучит уже по-другому: — Я здесь.

— Где «здесь»?

— На прослушивании в кампусе, — переводя дыхание, сообщает она. Джули учится на театральном факультете сан-диегского колледжа Меса. — Читаем «Кошку на раскаленной крыше». Мне досталась роль Мэгги. А сейчас я в шкафу.

— В шкафу?

Повисает пауза. Долетают звяканье и затрудненное дыхание, будто она передвигает что-то тяжелое.

— Здесь лучше слышно. Занятно. Тут хранят костюмы эпохи Возрождения. Только что я нашла доспехи.

Типичная Джули Акерман.

— Значит, ты кричала на меня при одногруппниках?

— Какая разница? Мы же трагики. Для ребят любые эмоции — отличный стимул. Извини, что накричала, просто перенервничала, — жалуется она. — После дурацкого письма мы не общались. У меня не получалось собраться с мыслями. Я все представляла, как ты лежишь в какой-нибудь канаве в пушистом розовом халате и рваных тапочках. — Помолчав, она продолжает: — Пришлось читать сплетни в интернете. Знаешь, насколько грустно и неприлично просматривать дрянные статьи, чтобы узнать о личной жизни лучшей подруги?

Я уже говорила, что Джули любит перегибать палку?

Выбираю черные лосины и полинявшую черную футболку с названием группы, на концерт которой мы с Реном ходили в прошлом году. Вздохнув, раскладываю одежду на кровати. Черное на черном. Без осуждений, ладно? У меня траур.

— У меня больше нет личной жизни, Джулс. Теперь это просто жизнь. Да и то вряд ли.

На пару секунд становится тихо. Слышно только, как она дышит в трубку.

— Ты до сих пор в этом мерзком отеле?

— Да. — Расчесываю влажные каштановые волосы. — Пора отсюда выбираться. Уибит намекнул, что здесь паршивое постельное белье, и начал жаловаться, что в меню скудный выбор фруктов.

— Что еще за Уибит? Сразу вспомнился четвертый класс. Тогда ты заявила, что у тебя невидимый друг, мы должны звать его Рикардо и опускать при нем голову, потому что он не любит, когда долго смотрят в глаза.

— Рикардо был чудачеством. — Зажимаю трубку между плечом и ухом и мажу подмышки дезодорантом. — А Уибит настоящий. Он шиншилла.

Опять тишина.

— Шиншилла? Это какое-то кодовое слово?

— Нет, он маленький серый грызун. Я купила его месяц назад. — Натягивая черные лосины, рассеянно продолжаю: — Готова поклясться, что рассказывала тебе.

— Нет, ты не говорила, что купила шиншиллу.

— Он настоящий. С радостью отправлю тебе фотку.

— Отправляй. — Опять доносится звяканье. Наверное, она снова перемещает доспехи. — Ну и какие планы насчет того, чье имя нельзя произносить?

Пытаюсь пропихнуть голову и телефон в горловину черной футболки.

— Планы? Нет у меня планов.

— То есть ты не станешь обращаться к колдунье, чтобы она навела чудовищную порчу на его причиндалы?

Я фыркаю.

— Мне это даже на ум не приходило.

Она разочарованно вздыхает.

— Ты не собираешься карябать ключом его машину и протыкать шины?

— Нет. Мы вроде уже окончили школу.

— Ну ты и зануда, — хнычет Джули.

Пробую пошутить:

— Мне говорили.

На наживку она не клюет.

— Джемма, тебе что, не хочется кричать от злости?

— Конечно, хочется. Моя жизнь кончена. Мне негде жить. По «Ютубу» гуляет видео, где мой парень занимается сексом с какой-то девкой. А у этой девки, между прочим, гигантские сиськи, как у порнозвезды, — понуро добавляю я, глядя на свою маленькую грудь. Судорожно вздыхаю и продолжаю: — И дело не только в этом, Джулс. Такое ощущение, что я не могу выйти из номера без бумажного пакета на голове. Обо мне говорят незнакомые люди. Они считают, что я либо недотрога, либо идиотка, раз даже не догадывалась об изменах Рена. Естественно, я злюсь. Злюсь, сгораю со стыда, чудовищно выгляжу и… да, мне хочется кричать! — К концу тирады я перехожу на визг, и Уибит вытаращивает глаза.

— Так-то лучше, — шепчет Джули. — Что будешь делать?

Сдерживаю горький смешок и взмахиваю рукой.

— Без понятия. Реветь? Беситься? Я не утверждаю, что схожу с ума, хотя и обратного сказать не могу.

— Что говорят Холли и Билл?

Для справки: Холли и Билл — мои родители.

— Ты же их знаешь. — Подбираю с пола грязную одежду. — Они считают, что эта ситуация поможет мне развиться. Отец говорил что-то про поиски блаженства.

— Что это? Какой-то обряд?

— Да кто его знает. Мама прислала имя ауроведа на случай, если я решу посоветоваться по телефону.

— Да ладно?

— Да, — безрадостно признаюсь я, нахожу в косметичке футляр для линз и откручиваю крышку.

Джули весело хмыкает.

— Думаешь переждать бурю в Сакраменто?

— Никак. Родители сдали дом. — Вставляю линзу и моргаю. — Наверное… наверное, им не понравилось, что он долго будет пустовать.

Джули сочувственно вздыхает. Только она понимает, что происходит в моей расколотой семье.

— И куда подашься?

Смотрю на Уибита, бегающего в колесе.

— Пока не знаю.

— Но варианты-то есть?

— Варианты? — Кусаю внутреннюю сторону щеки. — Приют для бездомных. Мост. Картонная коробка. Мы с Уибитом обсуждаем цирк. На этом все.

— Спустись с небес на землю.

— Уже давно спустилась, Джулс. Мы поставим неплохой номер. Я возьму трость и надену цилиндр, а он — накидку. Добавим немного блесток. Может, даже пушку.

Джули ворчит. Представляю ее — круглолицую, со светло-рыжими волосами и огромными небесно-голубыми глазами — в темном шкафу среди чопорных платьев эпохи Возрождения и серебряных доспехов.

— Тебе совсем не к кому пойти в Эл-Эй?

— Совсем, — честно отвечаю я. — Все друзья наверняка останутся с Реном. Он же известный актер, а меня уволили из тематического парка. Вот и прикинь.

— Тебя выгнали?

— Меня выгнали, — печально говорю я.

Серьезно? Это моя жизнь? Бездомная, безработная, публично высмеянная? Если это не приводит к статусу «НЕУДАЧНИЦА», тогда не знаю, что еще должно случиться.

— Принцесса в парке не самая лучшая халтура, но…

— Ты носила тиару, — ловко вставляет она.

— И блестящие белые перчатки.

— Ну все, хватит. Приезжай ко мне.

— Нет-нет! Тебе надо думать о занятиях и спектаклях. Не хочу лезть в твою жизнь со своей драмой.

— Не спорь. Это же супер, — тараторит она. Опять слышится шорох. По-видимому, она закрывает шкаф. — Я напишу адрес новой квартиры и жду тебя к обеду.

— А Уибит?

— Привози его с собой.

Обхватываю затылок.

— Точно?

— Садись в тачку, Сэйерс! И шиншиллу захвати! — вопит она и отключается.

Я уже говорила, что Джули Акерман, лучшая подруга, фанатка старомодной одежды и маринованных огурцов, любит покомандовать?

Глава 3

Джемма

Солнечные лучи, падая на лобовое стекло, переливаются бело-оранжево-желтым калейдоскопом. На выезде из города я опускаю на глаза очки и убираю волосы с лица. По сравнению с утром в голову приходят лишь светлые мысли.

Я думаю: «Пошла к черту официантка и ее упругие буфера четвертого размера».

Я думаю: «Пошел к черту Рен Паркхерст и его улыбка Чеширского Кота».

Я думаю: «На этого придурка я потратила больше двух лет и не стану тратить больше ни секунды».

Я думаю: «Я еду к лучшей подруге. Все наладится».

Впервые за долгое время — с тех пор как с Реном все пошло не так — чувствую себя свободной. С души будто камень упал. Я не подружка на побегушках. Я не актриса-неудачница, которая не может пройти пробы. Понятия не имею, кто я или кем стану, но может, ничего страшного тут нет.

Это имел в виду отец, говоря о поиске блаженства?

— Если пробка небольшая, доберемся часа за полтора, — сообщаю я Уибиту.

На переноску, стоящую на пассажирском сиденье, направлен кондиционер. Уибита обдувает ветерок. Он лежит на полотенце, которое я стащила из гостиницы, и жует сухую траву.

Когда пробка рассасывается, а Лос-Анджелес превращается в серо-коричневое пятно в зеркале заднего вида, я вскидываю кулак и кричу исчезающему городу:

— Счастливо оставаться!

Подключаю мобильник к стерео, открываю новый плей-лист и прибавляю громкость. Опустив голову на подголовник и поправив очки, я подпеваю и выстукиваю мелодию о руль. Одна песня сменяет другую. Голос начинает жить своей жизнью.

Послушай, милый, я духом сильна,

И по ночам я по тебе не скучаю.

Сердце золотое, а поступь легка,

По пустынным равнинам всю ночь я гоняю.

Музыка настолько поглощает, что я незаметно пролетаю Мишен-Вьехо, Сан-Клементе, Оушенсайд. Только на съезде я смотрю на приборную панель: оранжево-красная лампочка подсказывает, что машина на последнем издыхании.

Не имея понятия, как долго горит лампочка, я не в том положении, чтобы привередничать, и заезжаю на первую попавшуюся заправку. Ничего роскошного. Надпись на вывеске выцвела и облупилась. Железная крыша над бензоколонками посередине провисает. Жухлая трава коричневыми пучками торчит из трещин в сером асфальте.

Заправка до того убогая, что терминал, подключенный к колонке, не работает. На листке, приклеенном серым скотчем, сказано, чтобы я платила в магазине.

Мысленно проклиная богов оплаты возле колонки, я отстегиваю ремень и плетусь к серой лачуге под названием «Газмарт».

Над грязной стеклянной дверью звякает колокольчик. Останавливаюсь у входа и осматриваюсь. Неподалеку от кассы пухлая женщина в розовых бигуди прижимает к большой груди стопку проверенных лотерейных билетов и смотрит на жевательную резинку. В дальнем углу зажигает пацаненок в наушниках, потягивая ярко-красный коктейль через прозрачную трубочку. Напротив меня парень в темной шапке щипцами достает хот-дог из гриля.

Подумываю взять кофе, но стоит увидеть черную жижу на дне кофеварки, меня тут же начинает тошнить. Прекрасно. С чем вам подать радиоактивные фекалии? С сахаром и сливками?

Поморщившись, я возвращаю кофейник на место и по узким проходам пробираюсь к кассе. Возле картофельных чипсов я случайно врезаюсь в угрюмого старика в темно-зеленой кепке.

— Извините! — пищу я, вжимаясь в витрину с «Доритос».

В ответ он приглушенно матерится, пронзая меня ледяным взглядом.

Сурово, однако.

Наклонив голову, я проскальзываю мимо него к стойке и, вымученно улыбаясь, говорю девушке-кассиру, что хочу оплатить двадцать долларов за седьмую колонку. Вытаскиваю из сумки телефон и проверяю время. Остановка на заправке не была запланирована, но я все равно должна успеть к Джули до обеда. Разве что…

— Отклонена.

Отвлекшись от размышлений, я вскидываю глаза.

— Простите, что?

— Отклонена, — со скучающим видом повторяет девушка, одетая в красную футболку-поло. Верхний свет заостряет внимание на маленькой родинке у нее на лице и редких темных волосках над верхней губой. На бейджике написано: «Линди».

— Что? Я не…

— Ваша карта. — Линди машет серебристой карточкой. — Ее отклонили. Платеж не прошел.

В глазах мутится, сердце так больно щемит, что приходится опереться о стеллаж с китчевыми брелоками в форме Калифорнии и блестящими открытками с Тихим океаном.

Мысленно прокручиваю цифры на банковском счете. Начинаю с мизерной суммы, депонированной десять дней назад. Вычитаю оплату мобильного телефона, покупки в «Магазине на диване», ежедневный гостиничный счет.

Я морщусь.

Массажное кресло не вписывалось в бюджет, как и дурацкие праздничные свитеры, купленные позавчера. А про светильники на солнечной батарее и сырорезку, которая превращает хаварти в произведение искусства, лучше вообще промолчать.

— Мэм?

«Черт, черт, черт».

— У вас есть другая?

Смотрю на нее глупым взглядом. Сердце бешено колотится, кровь ведрами приливает к лицу.

— Что «другая»?

Кто-то гневно ворчит. Я съеживаюсь всем телом и украдкой гляжу через плечо. Разумеется, на меня злобно таращится Кепка. Он держит большую пачку чипсов и постукивает грязно-желтым ботинком по полу, недвусмысленно намекая, что у него нет времени ждать. Розовые Бигуди и Мальчик-Коктейль тоже следят за ходом событий.

— Другая карточка, — язвительно говорит Линди, привлекая внимание к стойке.

— А, да. Подождите секунду.

Грудь тяжело вздымается, сердце больно стучит. Лезу в черную кожаную сумку, висящую на плече, и откапываю кошелек.

Краем глаза замечаю, что Розовые Бигуди шагает ближе и наклоняет голову. Может, меня кто-нибудь узнал? Может, все они фанаты Рена? Может, они смотрели туалетное порновидео, читали статьи и связали все воедино?

Наверное, у меня начинается паранойя.

— У меня… у меня здесь карточка.

Стараясь сохранять спокойствие, с трудом расстегиваю молнию и протягиваю «Американ Экспресс». Если Линди и замечает, что у меня трясется рука, срывается голос, а слова вылетают сплошным потоком, виду она не подает.

Она проводит новой карточкой по терминалу и постукивает крепким пластиком по кассе, ожидая завершения оплаты.

Проходит секунда.

Вторая.

Она касается родинки на лице, а взглядом как бы говорит: «Да вы, должно быть, шутите».

— Отклонена.

— Что…

Сердце с жутким грохотом падает на обшарпанный мозаичный пол. Хватаюсь за грудь и судорожно дышу. Что-то не так. Все не так.

— Из… извините. Я не…

Перед глазами все плывет. Кажется, будто на заправку сбросили чан с вазелином. Оторопев, я отхожу от стойки. Телефон выпадает из безвольной руки и с неприятным треском приземляется на пол.

«О боже». Как я до такого докатилась? Как можно было свалить в кучу глупость и безответственность? Будто у меня и без того мало проблем.

Линди фыркает и чешет нос.

— Хотите позвонить в банк? Или я могу пригласить управляющего.

— Не знаю, — хриплю я, вытирая лицо.

Супер. Я рыдаю. Рыдаю!

— Давайте я оплачу, — произносит за спиной хриплый грудной голос.

— Что?

Парень, которого я видела возле хот-догов, кладет на стойку синий спортивный напиток и пачку арахисовых конфет. Хот-Дог слегка касается грудью спины и придерживает меня за локоть, а потом обращается к Линди:

— Пробейте все вместе.

Желчь поднимается к горлу. Я реву. Всхлипываю. Сопли текут. Мерзость.

— Вы не обязаны, — дрожащим голосом бормочу я. Может, уже хватит позориться?

— Ерунда. С кем не бывает. К тому же мне нравится ваша футболка.

«Футболка? »

— О чем вы? — До меня доходит, что он говорит о группе. — А, ну да. — Голос звучит так, будто его заглушают шлакоблоки.

Он поднимает с пола телефон и проверяет экран. Вкладывая трубку мне в ладонь, он чуть царапает ногтями слишком чувствительную кожу, отчего по руке прокатывается тепло. Удивившись, я крепко обхватываю телефон и резко отдергиваю руку.

— Вам стоит быть осторожнее, — говорит он, не глядя на меня. — Такие экраны устанешь менять.

Хот-Дог высокий и загорелый. Низко натянутая серая шапка скрывает лоб и глаза. На длинных ногах поношенные черные шлепанцы. На колене телесная повязка. У него есть локти. Нос. Недельная темная щетина на подбородке. Сквозь влажную пелену, что заволакивает глаза, я больше ничего не вижу.

— Вы не можете за меня платить.

— Могу. Уже заплатил. — Не сводя глаз со стойки, он убирает чек в задний карман.

Я должна хоть как-то объясниться, но что здесь скажешь? «Здравствуй, незнакомец. Жизнь катится под откос, потому что мне изменил парень. Хочешь, покажу вирусный ролик? Вдобавок я опустошила банковский счет, потому что целую неделю скупала ненужное барахло, пытаясь заполнить зияющую черную пропасть в душе».

Не пойдет.

Хлюпнув носом и едва слышно сказав спасибо, я начинаю пятиться.

— На здоровье, — отзывается он.

Я киваю. Хот-Дог пытается встретиться со мной взглядом, наклонив голову так, как делают высокие люди, когда хотят заглянуть в глаза.

— Все хорошо? — Он шагает вперед.

Крепко стискиваю ключи с телефоном и прижимаюсь к стеклянной двери.

— Да.

— Могу кому-нибудь позвонить.

Задержав дыхание, я качаю головой и торопливо выхожу. Возле колонки я откручиваю крышку бензобака и вставляю пистолет, молясь про себя, чтобы следующие несколько минут прошли спокойно.

— Пожалуйста, скорее, — подгоняю я колонку.

Три доллара пятьдесят два цента… шесть долларов восемьдесят четыре цента… десять долларов…

Застонав, поднимаю лицо к небу, а затем перед «Газмартом» замечаю стеллаж с журналами и дерзкие заголовки, написанные кричащими черными буквами.

«ПОХОЖДЕНИЯ ПАРКХЕРСТА».

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒