«Однажды в Голливуде» 4 страница

— В мой список это не входит.

Она усмехается, отвернувшись к окну.

— Наверное, ты посчитал меня неудачницей.

— Читать мысли ты не умеешь: мне это даже в голову не приходило. Не переводи тему на меня. Сама начала этот разговор.

— Цыц, я думаю. — Она стучит пальцем по стеклу. — Когда закупаешься в продуктовом и слишком поздно понимаешь, что у стоящего перед тобой человека огромная папка с купонами.

— Или чековая книжка, — вставляю я.

— Или он быстро вынимает папку с купонами, всем папкам папку, выписывает чек и стоит с двадцатью покупками у экспресс-кассы.

— Когда человек набирает много товаров, дает кассиру кучу купонов, выписывает чек, а потом оставляет тележку посреди парковки, и она въезжает в чью-нибудь машину.

Она вскидывает руки.

— Сдаюсь! У меня голова сейчас лопнет.

— Ты согласна, что таким людям уготовано место в аду? — выгибаю я бровь.

— Согласна.

Мы покатываемся со смеху и кидаем друг на друга пытливый взгляд. Может, всему виной любопытство. Может, что-то еще. Поди разберись.

Едва смех затихает, я начинаю беспокоиться, что вернется неловкое молчание, но этого не происходит.

Джемма принимается болтать. Разговор обо всем и ни о чем не досаждает. Она веселая, умная. Все, что она говорит, кажется блестящим и ярким, будто слова подсвечиваются фонариком.

Она рассказывает о первой книге, что растрогала ее до слез («Цветок красного папоротника»), о любимом мороженом (манго-ананас), о том, как в двенадцатом классе они с Джули ездили в Сан-Франциско и у них лопнули две шины.

Она смеется над собой. Часто.

Она говорит о том, что любит кофе, о галереях, которые посетила в Эл-Эй, о группе, которую нашла несколько месяцев назад.

С улыбкой глядя в окно, она поясняет:

— Такую музыку хочется слушать лежа в траве, растворяясь в небе. Такое ощущение, что кожу припекает солнце.

На раз-два я пропал. Попался на крючок. Дело не в том, что она симпатичная (а она симпатичная). Дело в том, как она говорит, как жестикулирует, рисуя пальцами в воздухе, двигая руками в одном ритме со словами. В том, как она теребит кончики волос, постоянно поправляет очки. В том, как она задерживает дыхание, точно волнуется. Дело в ней.

Доехав до дома, мы стоим на балконе рядом с квартирой Джули, не замечая, как вокруг кипит жизнь. Уайт наматывает круги вокруг наших ног, фыркает, слизывает высохшую соленую воду с моих икр.

Джемма смотрит на него и заливается смехом.

А я смотрю на Джемму. Она великолепная, жизнерадостная. Овсяного цвета свитер висит на руке. Мягкие каштановые волосы спадают на обнаженные плечи, щекоча кожу под ключицей. Тонкие лучи солнечного света заливают лицо, отчего становится видна россыпь бледных веснушек на переносице и щеках.

Меня как будто втягивают в нечто важное и мощное. Время словно тянется, вызывая прилив сил. Вспоминается момент, когда под водой зарождается волна. Этого никак не увидеть, можно лишь ощутить то, как поток воды затягивает в пучину океана.

Впервые я не думаю о пустоте, о гнетущей боли, что грызет изнутри. Не думаю о том, что я неудачник. Не думаю о прошлом. Не думаю об Эбби. Не думаю об учебе, счетах. Не думаю ни о чем, кроме этого момента.

— Вот.

— Вот, — повторяет она, приподняв уголок губ.

— Вот… — улыбаюсь я.

— Что случилось? — указывает она на колено, где бледно-красный шрам выглядывает из-под телесной повязки, которую я надеваю на серфинг.

— Акула напала.

Она вытаращивает изумленно-любопытные глаза, разевает рот, обнажая кривоватые нижние зубы.

— Да ну? — выдыхает она.

Она чешет крошечную морщинку посередине лба, прямо над очками. Это так мило. Тянет рассмеяться, но я прячусь за маской строгости, складываю губы в серьезную линию.

— Если точнее, большая белая акула, — киваю я.

Она приваливается к двери, сощурив разноцветные глаза.

— Прикалываешься?

— Прикалываюсь, — хмыкнув, сознаюсь я. — В четырнадцать лет я порвал связку. После операции все зажило, но иногда, если не беречься, все равно беспокоит. Повязку я ношу на всякий случай, если вдруг приходится напрячься.

— Как ты ее порвал?

— Серфил. Тогда я был в юниорском туре. Во время состязания меня приложил серфер, и я отключился. Позже мне сказали, что я как-то странно ударился о дно и колено выгнулось назад. Повезло, что я вообще всплыл.

Она удивлена, может, даже чуточку поражена.

— В юниорском туре? Впечатляет. Это что-то вроде соревнований по серфингу?

«Вроде соревнований по серфингу? » Стараюсь безразлично пожать плечами.

— Типа того.

Я умалчиваю, что через несколько лет я участвовал в профессиональном турнире и чуть не увез домой звание чемпиона АПС. Умалчиваю, что меня выбрали новичком года, в «Спортс иллюстрейтед» обо мне написали статью на шесть страниц. Умалчиваю, что два года назад я получил почти миллион долларов призовых и подписал пятилетний рекламный контракт. Я об этом не говорю, потому что придется объяснять про наркотики, арест, чувство вины. Придется сказать, что я все профукал.

Здорово, что она понятия не имеет, кто я. Я чистый лист — никто ничего от меня не ждет, не строит догадок, не осуждает. Если бы Джемма обо всем знала, она все равно видела бы во мне интересного человека?

— В четырнадцать?

— Да.

— Круто, — ослепительно улыбается она. — Очень круто.

В голосе слышится любопытство, она того и гляди начнет расспрашивать о серфинге, о юниорском туре, поэтому я решаю сменить тему:

— А ты какой была?

Она наклоняет голову вбок, хмурится, чуть выпячивает подбородок.

— Когда?

— В четырнадцать.

Она всматривается мне в лицо, цвет глаз меняется, светлеет до зеленого металлика.

— Не знаю. В основном убогой.

От такой откровенности в груди зарождается нечто незнакомое.

— Не верю.

— Это правда. Я хотела стать актрисой, если тебе это о чем-то говорит.

— Драмкружок?

— О да. Драмкружок, лагерь, шекспировские цитаты. До кучи родители у меня настоящие хиппи. Я приносила в ланч-боксе фигню вроде батончиков с зернами киноа и льна и подсолнечным маслом. Ни одна нормальная девчонка в четырнадцать лет не любила книги, старые черно-белые фильмы и Уолта Уитмена так, как я.

Смысл я улавливаю.

— Убогостью и не пахнет.

— Спасибо, конечно, но разуй глаза. В старших классах это не клево.

— Но ты же с кем-нибудь дружила?

— У меня была семья: родители и брат, — говорит она, и что-то во взгляде меняется. — В школе я дружила только с Джули, а в свободное время играла в джин рамми и сумасшедшие восьмерки с пожилой соседкой и ее друзьями.

— Сумасшедшие восьмерки? — смеюсь я.

Мне нравится представлять, как Джемма играет в карты с пожилыми дамами.

Воображаю ее за круглым столом с сигарой во рту и котелком на голове.

— Да. Барб пекла мерзкий яблочный пирог и жульничала в карты. — Она кривится. — А у тебя что?

Я могу сыграть только в сундучки.

— У меня все в норме.

Джемма убирает челку со лба и фыркает.

— Я имела в виду, каким ты был в четырнадцать.

— В джин рамми со старушками я не играл.

— Ну еще бы, — кивает она, словно о чем-то вспомнила. — Правда, я уверена, что ты излучал флюиды убойного серфера.

— Убойного серфера? — приподнимаю я бровь.

— Не скромничай. Ты прекрасно меня понял. — Она переходит на ужасный серферский говор, оттопыривает большой палец и мизинец в жесте шака: — Сделай-ка ханг тэн на этой крутой волне, братан!

— Братан? — смеюсь я.

— Извини, я тебя обидела? — хохочет она.

— Нет, — качаю я головой. — Люблю стереотипы.

— Хочешь сказать, ты не в курсе, что девчонки сходят по такой фигне с ума? — спрашивает она уже нормальным голосом.

Сейчас мне интересно, от чего сходит с ума только одна девчонка.

— Не хотелось бы обламывать тебя, братан, но «ханг тэн» уже лет пятьдесят не говорят.

— Я общалась с соседкой восьмидесяти лет и любила старые черно-белые фильмы. Старомодный жаргон ко мне прилип.

Хохоча, я разворачиваю ее руку, излишне долго касаясь кончиками пальцев согретой солнцем кожи.

— Когда делаешь жест шака, всегда разворачивай ладонь к себе.

Она морщит нос.

— Извини. Если честно, я избегала ваших, как чумы.

— Наших?

— Да, — расплывается она в улыбке, похожей на солнце. — Твоего племени.

Я невольно улыбаюсь в ответ.

— Большинство просто не понимает ощущений после отличного серфинга. Вокруг нет ничего, кроме тебя, воды и ветра. Только серфер знает, что такое испытывать судьбу. Кажется, что все бесконечно. — Я задумываюсь. Закрываю глаза и вытягиваю руку, словно хочу коснуться воды. — Забыться проще простого.

Мне боязно, что за долгую болтовню она поднимет меня на смех. Но нет. Она выдыхает и говорит:

— Звучит восхитительно.

— Так и есть. Тебе надо попробовать.

Замечаю, как темные ресницы смотрятся на фоне светлой кожи. На миг я представляю, как касаюсь губами нежных ресниц, чувствую, как они трепещут.

— Да ни за что, — говорит она, разрушая фантазию.

— Почему?

— По кочану.

— Ты живешь в Калифорнии.

— И что?

— А то, что ты калифорнийка.

Сердцебиение учащается. Может, потому, что пять секунд назад я подумывал впиться ей в губы, а может, потому, что сейчас я представляю Джемму на воде, гидрокостюм облегает все изгибы, влажные волосы растекаются по спине.

— И что это значит?

— Ты должна хотя бы раз попробовать посерфить. Это записано в кодексе чести штата.

— Как обязанность голосовать?

— Да. Как болеть за «Лейкерс», непонятно за что ненавидеть «Фресно», считать, что с авокадо и замороженным йогуртом все становится вкуснее.

С минуту она задумчиво молчит.

— Ты забыл, что на днях я грохнулась со стула?

Разразившись громовым смехом, я вспоминаю тот случай: Джемма распласталась на полу, синее платье облепило бедра, лицо пылало огнем.

— Нет, не забыл. И вряд ли забуду.

— Тогда тебе должно быть понятно, что я ни за что в жизни не удержусь на крошечной доске. Да еще и на воде.

— Отмазывайся, отмазывайся.

— Я не отмазываюсь. А говорю как есть. Некоторые вещи не меняются. Первый закон Ньютона. Законы Кеплера о планетных движениях. Теория относительности. Несовместимость Джеммы Сэйерс и спорта.

Я опять смеюсь. Она мне нравится. Очень нравится.

— Всего разок, — подстрекаю я.

— Да я без понятия, что делать.

— Я научу.

«Пожалуйста, соглашайся».

— Кошмар. Я опозорюсь.

— Вначале у всех не получается. Когда я серфил первый раз, я разбил губу и доской поставил себе фингал.

— Если ты пытаешься меня успокоить, то выходит паршиво, — тычет она в меня пальцем.

Я хохочу.

— Я возьму у Клаудии гидрокостюм, и на неделе попробуем.

Она таращит на меня разноцветные глаза.

— Не представляю Клаудию на серфе. Она больше похожа на задиристую эмо-герл.

— У нее неплохо получается, — пожимаю я плечами. — В свое время наш дядя был знаменитым серфером и сделал все, чтобы с раннего детства мы стояли на досках.

Джемма задумывается. Прикусывает губу.

— Соглашайся, — тихо подбиваю я, перед глазами плывет, губы онемели. — Соглашайся.

Мне настолько хочется, чтобы она согласилась, что аж становится неловко.

По тому, как она хмурится, видно, что я ее уговорил. Сдержав победный вопль, я жду того, что она скажет.

— Может быть.

— И на том спасибо, — шепчу я, пока она не передумала. — Джемма?

Она наклоняет голову и пальцем поправляет очки. Прелестно.

— Да?

Без раздумий я слегка обхватываю подбородок и большим пальцем провожу по нежному уголку рта. Опрометчивый поступок, но я не сожалею. Кожа на ощупь мягкая, Джемма стоит настолько близко, что я чувствую теплое дыхание. Даже улавливаю запах клубничного блеска для губ.

Она едва различимо смеется. Похоже на вздох, который вдруг превратился в смех.

— Волос?

— Нет. — Я медленно отступаю, не сводя с нее глаз. Уайт следует за мной, прижимаясь к ногам. — На этот раз не волос.

Глава 8

Джемма

Последующие дни проходят как в тумане.

Я то реву из-за Рена и проверяю звонки с почтой, то зацикливаюсь на Лэндоне и утре на пляже. Вспоминаю, как он выглядел, как сверкал на солнце, вытирая соленую воду. Думаю о том, как он коснулся пальцами щеки и меня затрясло. Ей-богу, затрясло.

Говорю Джули, что сердце у меня, скорее всего, страдает романтической шизофренией, а она советует съесть мороженого.

В понедельник я приступаю к работе в «Тете Золе» и выясняю, что обслуживать столики утомительно и весело. В первый вечер я как тень хожу за Клаудией от стола к столу. К среде мне достаются два вип-стола и три кабинки.

Я надеюсь увидеться с Лэндоном на работе или возле дома, но на этом фронте сплошная печаль.

Подумываю пойти и постучаться к нему в квартиру, но что сказать, понятия не имею. Может, сочинить соседскую отмазку вроде: «Я тут готовлю кексы. У тебя, случаем, нет яиц? »

На ум приходит только полная ахинея, поэтому я сижу сложа руки.

Я утешаюсь тем, что смотреть старые фильмы с Уибитом гораздо безвреднее, чем распахивать душу перед очередным парнем.

Как раз когда я почти начинаю верить, что Лэндон Янг был плодом помутившегося от горя воображения, он собственной персоной возникает у двери с двумя серфбордами.

— Привет. Готова к первому уроку?

Хлопаю глазами. Я что, брежу?

— Так ты говорил серьезно?

Я опять в пижаме, на голове кошмар, в руке наполовину пустая миска с размякшими хлопьями. А вот Лэндон в пляжных шортах и футболке смахивает на современного греческого бога.

Он покачивается с пятки на носок, и сердце у меня переворачивается.

— Так ты говорил серьезно? — повторяю я.

Вот интересно, мы с Лэндоном хоть раз увидимся, когда я не одета как бомжиха или не падаю со стула? Неужели я прошу о многом?

— Конечно, серьезно, — отвечает он, делая шаг ближе, вглядываясь мне в лицо. — А ты нет?

Лэндон

— Раз.

Она вытягивает руки.

— Два.

Она опускает ладони на палубу.

— Три.

В окружении песчаных брызг она быстро выпрямляется, для равновесия раскидывает руки в стороны. Она сгибает ноги в коленях и ставит стопы перпендикулярно стрингеру.

Я тренирую Джемму на пляжном симуляторе. За сорок пять минут, что мы здесь, я рассказал об основах: как ловить волны, как выгребать к берегу.

— Ну? — оборачивается она, выжидательно глядя на меня.

Солнечные лучи путаются в темно-золотистых прядях, глаза лучатся невероятным синим светом.

— Лучше.

Перешагнув через нос доски, я встаю у нее за спиной, причем настолько близко, что чувствую запах шампуня и пота.

— Я тоже так подумала, — кивает она.

— В следующий раз попытайся немного развернуть левую ногу. — Оценивающим взглядом я смотрю, как она выворачивает стопу. — Будет удобнее, если ты поставишь ноги на пару сантиметров шире и чуть глубже прогнешься.

Кончиками пальцев давлю на поясницу, прямо над резинкой тянущихся темно-серых плавок.

— Поняла, — кивает она.

— Обычно хочется посмотреть вниз, увидеть, как ноги стоят на палубе, но если не опускать подбородок и глаза, держать равновесие проще.

— Ладно.

— И бедра, — говорю я, провожу рукой по изгибу талии, прижимаюсь бедрами к ее бедрам, — должны быть вот так.

Большим пальцем дотрагиваюсь до края плавок, сдерживая порыв двинуться дальше.

— Хорошо.

Джемма нагибает шею так, что я дышу ей на ухо. Тяжело сглатываю и через силу отступаю. Все утро я сомневаюсь в каждом шаге. Хотя нет, не так. Я сомневаюсь в себе всю неделю.

Может, подойти и поговорить? Или лучше держаться подальше? Мысли о ней засели в голове. В понедельник я даже попросил Тиш изменить график, потому что не был готов встретиться с Джеммой на работе. Я думал, что проглазею на нее весь вечер. Детский сад какой-то.

Стыдно от того, насколько чутко я реагирую на каждое ее движение. Стоять близко, касаться мягкой кожи, видеть, как она усердно выполняет шаги, растягивая гибкие мышцы, — это издевательство.

У нее трепещут ресницы, а у меня внутри все переворачивается. Она смеется, а у меня бешено колотится сердце. Она мимоходом трогает меня за запястье, и меня трясет. Какой парень двадцати двух лет будет дергаться из-за девчонки?

Джемма потягивается, выпятив грудь.

— Ну что, сенсей, каков вердикт?

— У тебя неплохо получается, — говорю я, отведя глаза, чтобы не пялиться на грудь.

Она судорожно выдыхает и трет руки.

— Спасибо. Это сложнее, чем я думала, а ведь я даже не на воде.

И не говори-ка.

— Да, это сложно, но как только разберешься, с серфингом ничто не сравнится. Остальное испаряется.

— Забывается?

Рукой она заслоняет глаза от солнца. Легкий ветерок усиливается, обдувает, кончики ее волос щекочут мне предплечья.

— В точку, — улыбаюсь я и беру гидрокостюмы. — Ну что, готова проверить свои возможности?

— Сейчас? — разевает она рот.

— Да, сейчас.

С сомнением кивнув, Джемма берет гидрокостюм, который мы позаимствовали у сестры, и прикусывает нижнюю губу.

— По-твоему, я смогу? Давай еще потренируемся на пляже. Я думала, до воды мы доберемся где-то через неделю.

Просовывая ногу в гидрокостюм, я киваю туда, где в легком предсказуемом ритме плещутся волны.

— Условий лучше не найти. Ребята в основном новички, можно не волноваться, что на нас нападут.

Джемма хлопает глазами.

— Нападут? — еле слышно спрашивает она.

— Серферы охраняют свои брейки, но вон там, — тычу я пальцем в людей, — опасности нет. Они просто развлекаются.

— Откуда тебе знать?

— Поверь. Ничего серьезного не случится: волны пологие.

— Пологие? — морщит она нос.

— То есть мягкие, медленные. Для обучения самое то.

— Хорошо, — нерешительно отзывается она, но пропихивает ногу в гидрокостюм.

— Давай помогу. Если вывернуть наизнанку, натянуть на ноги гораздо проще.

Джемма смотрит на меня так, будто я говорю на мандаринском наречии.

— Вывернуть наизнанку? Как же я его надену, если он вывернут наизнанку?

Я со смехом подхожу к ней.

— Вот так.

Деликатничать не удается. Гидрокостюмы сидят как вторая кожа, без прикосновений не обойтись. Из-за того, что я помогаю втиснуться в костюм, приходится ее трогать. Везде.

Я осторожно натягиваю упругий неопрен на округлые ягодицы, поправляю на бедрах, сдерживая стон. Материал гладкий — холодное черное масло, скрывающее кремовую кожу.

Когда она просовывает руки в рукава, я перекидываю ее волосы через плечо, задев пальцами шею, коснувшись чувствительного местечка между подбородком и ухом.

Джемма резко вдыхает и медленно выдыхает. Я тоже.

— Спасибо, — говорит она через плечо, криво ухмыляясь.

— На здоровье.

Застегиваю молнию и отступаю. Грудь ходит ходуном быстрее, чем должна, быстрее обычного.

Соберись, тряпка!

Поднимаю с песка доски. Свой серфборд беру под мышку, а доску, которую я захватил для Джеммы, ставлю.

— Для устойчивости я взял тебе лонгборд. При такой скорости волн ты не уйдешь под воду.

С горящим лицом она разворачивается ко мне всем телом.

— Уйду под воду?

— Ну да. Чем медленнее катишься, тем выше вероятность, что тебя затянет под воду.

Она собирает глаза в кучку.

— Но…

— Но, — перебиваю я, — ты будешь на лонгборде с толстыми рейлами. Во-первых, на нем легче учиться держать равновесие. Во-вторых, при низкой скорости он выдержит большую нагрузку.

— Лэндон, я даже не запомнила термины, которым ты меня учил. Вряд ли я готова.

— Ты готова, — обнадеживаю я. — Чтобы серфить, термины ни к чему. Чередуй руки, когда гребешь, и стой подальше, чтобы нос оставался на воде. Советую первые два раза не вставать полностью. Стой на коленях.

Как только слова слетают с языка, мне становится неловко. Какой клевый сексуальный намек.

Благо Джемма ничего не замечает.

— А если я упаду? — хрипит она.

— Если упадешь? Замени «если» на «когда».

Она прячет лицо в ладонях и мяукает, как кошка.

— Первое время ты чаще будешь падать, чем стоять, — хохочу я. — Когда это случится, постарайся отплыть от доски, чтобы не схлопотать по голове. И не забывай: это всего лишь вода. При такой скорости, как сегодня, бояться нечего.

Джемма выглядывает через щелку между пальцами. Она прелесть.

— А где будешь ты? — испуганно спрашивает она.

Ей нечего опасаться, не из-за чего волноваться. Я хочу, чтобы она веселилась, наслаждалась вместе со мной.

Я наклоняюсь к ее лицу. Она должна знать, что говорю я серьезно. Джемма моргает, внимательно глядя на меня ясными глазами. Я сглатываю. Такое ощущение, что грудь вот-вот разорвется.

— Я буду рядом с тобой. Постоянно.

Глава 9

Джемма

Три дня спустя я все еще в смятении.

«Я буду рядом с тобой. Постоянно».

Слушайте, я в курсе, что я женщина, или девушка, или как там называют бестолковую двадцатиоднолетнюю особу, которая пытается привести жизнь в порядок? Возможно, я фантазерка, падкая на красивые слова, но фраза-то правда отличная: «…рядом с тобой».

Успокойся, взволнованное сердце.

— Джем, ты совсем с катушек слетела. Скоро слюни пускать начнешь. Ты так же вела себя в девятом классе, когда прочитала «Комнату с видом».

— Ты же хотела, чтобы я пошла вразнос. — Я с силой хлопаю себя по груди. — Сама же сказала, что я утратила веру и должна начать заново.

Джули смотрит на меня оценивающим взглядом.

— Я помню, что я сказала, но ты должна была оклематься после расставания, больше ничего.

Мы стоим у стойки в «Старбаксе». Я сыплю в капучино сахар. Джули добавляет корицу в горячий шоколад.

— Этим я и занята, — киваю я.

— Точно? Мы же ничего не знаем о Лэндоне. Ты отказываешься расспрашивать Клаудию и Смита, ты даже не искала его в «Фейсбуке», — с негодованием произносит она.

— Я удалила страницу. Уж кому-кому, а мне известно, что это все фигня.

— Все-таки… я боюсь, что ты на него запала.

— Да не запала я на него, — утверждаю я, хотя в душу закрадывается сомнение.

— Значит, только влечение и секс? Никому не будет больно?

Я прячу неуверенность и салютую.

— Да, мэм.

— Ладно. Я помню твои слова, но все-таки пора пообщаться с Клаудией и разработать подробный план.

— Нет! Ты обещала, — грозно напоминаю я. — Я не уверена на сто процентов, что нравлюсь ему. Может, я насочиняла.

— Джем, в тебе говорят комплексы. — Она отпивает горячий шоколад.

— Джулс, я могу опозориться похлеще, чем с Реном и официанткой. Прикинь, я рискну, а Лэндон такой: «Что ты вытворяешь, ненормальная? »

— Или же: «Да, мэм, спасибо большое. Я надеялся, что ты сделаешь первый шаг».

— Это если я ему нравлюсь.

— Поверь, Лэндону ты нравишься.

— Откуда тебе знать?

— А что в тебе может не нравиться?

— Ты не объективна. Ты моя самая лучшая подруга на планете, а значит, ты по закону обязана любить меня и считать замечательной. А вот парни вроде Лэндона…

— Ты встречалась с мегапривлекательным актером. Уж с барменом как-нибудь справишься.

— Ну да, ведь с мегапривлекательным актером все получилось, — шучу я.

На лице у Джули появляется маска спокойствия.

— Прекрати придуриваться, Джемма.

Я вздыхаю, глядя на стакан с кофе.

— Наверное, после того, что произошло с Реном, я принимаю все близко к сердцу. А вдруг он не ответит взаимностью?..

— Боже мой!

Только секунду спустя до меня доходит, что говорит не Джули.

— Прости-и-и-ите!

Меня трогают за плечо, и я поворачиваю голову: передо мной стоит круглолицая девушка примерно моего возраста. Опускаю глаза, думая, что я наступила ей на ногу или вроде того. Но с ногами в ярко-розовых балетках с блестящими фиолетовыми бантиками полный порядок. Занятно.

Весело повизгивая, она скачет и выплескивает на меня радость:

— Я… я так и знала, что это ты! Я сомневалась, а потом услышала, как ты говорила… и я… боже мой! Я угадала, да?..

Я растерянно хлопаю глазами.

— Простите, что?

Она смущается. Щеки краснеют. Она фыркает от смеха, накручивает локон на палец.

— Ты та самая? Девушка из… из ролика? Ролика с Реном Паркхерстом?

Убейте меня. Серьезно. Если у кого-то под рукой есть пила или капсула с цианидом, я застолблю.

— Ты подружка, да?

Я цепенею всем телом. Она с улыбкой обхватывает лицо руками.

— Обалдеть. У меня столько вопросов. Ты жила с Реном, поэтому должна знать…

Поверх моего плеча Джули пригвождает девицу убийственным взглядом.

— Остановись сейчас же.

Девушка хлопает ресницами, отступает на шаг, но не замолкает:

— Я только хотела…

— Нет, — опять перебивает Джули.

— У меня…

Но лучшая подруга не ведется:

— Нет.

— …очень похожая ситуация с парнем…

— Нет.

— …с которым я ходила на уроки химии, так что…

Джули встает передо мной.

— Слушай, торопыжка! Хорош тарахтеть. Уходи. Серьезно.

Девушка сопит и сердито трясет головой.

— Нельзя даже…

— Что «нельзя»? Поверить, что мы с подругой пьем кофе и имеем наглость не делиться личной информацией с незнакомкой?

— Я никогда…

Она бросает на меня смущенный взгляд, после чего быстро сматывается. Джули берет стакан с горячим шоколадом и топает к двери, продолжая недавний разговор:

— Ну так вот…

Я стою столбом. Я так ошарашена, что даже рот разинула.

— Ну так вот? — Я не кричу, но и не шепчу. Я вся онемела. — Не хочешь поговорить о том, что произошло? О том, что меня узнали в «Старбаксе» в центре Сан-Диего?

Она выпрямляет плечи, вешает сумку на руку.

— Об этом мы говорить не будем.

— Что? — изумленно пищу я.

— Об этом мы говорить не будем. Я тебя знаю. Если мы начнем обсуждать, ты распсихуешься, перенервничаешь из-за того, что нельзя изменить.

Приходится бежать, чтобы ее догнать.

— Ты забьешь на то, что случилось? Серьезно?

— Серьезно. — Она стреляет в меня глазами. — Это единичный случай. Она услышала имя Рена, и все. Это не норма, ясно?

В глазах мутится. Я удивленно мотаю головой.

— Ясно.

— Так вот, до сих пор отношения с Лэндоном были платоническими, да?

Я делаю успокаивающий вдох и смотрю перед собой.

— Да.

— По моему экспертному мнению, вы с Лэндоном зависли в зоне ожидания.

— В зоне ожидания? — переспрашиваю я и отхлебываю кофе, сосредотачиваюсь на том, как горьковатая жидкость прокатывается по горлу.

— Да. Вы не умеете делать первый шаг и держитесь за то, что есть, — улыбается она. — Сила в действии.

— Ясно.

— Если Лэндон будет завтра на работе, тебе надо его соблазнить.

— Не хочу расстраивать, но с соблазнением беда, — грустно пожимаю я плечами. — Ты же знаешь.

— Все просто, Джем. — Джули качает головой и со свистом выдыхает сквозь зубы. — Крути задницей. Сжимай сиськи. Надувай губы. Любой ценой сделай так, чтобы все сложилось.

— Любой ценой, — киваю я, делая вид, что раздумываю.

— Помни: ты должна его сцапать. Ни во что не впутывайся. Все должно быть весело и легко. Расправь крылья, но не забывай, что ты не в «Комнате с видом».

Я вскидываю брови и шучу:

— Откуда тебе знать? Может, я настоящая Люси, а он настоящий Джордж.

— Возьми себя в руки, Сэйерс! — фыркает Джули.

— Я здесь благодаря Судьбе, — цитирую я книгу, чтобы ее побесить. — Но вы можете назвать Судьбу Италией, если вам это больше нравится.

— Господи! — Она бросает салфетку мне в лицо. — Ну ты и ботаничка.

— Зато не реву, — расплываюсь я в дрожащей улыбке.

Она смеется, но в смехе улавливается волнение. Нежные голубые глаза мерцают.

— Зато не ревешь.

Лэндон

Я протираю глаза большим и указательным пальцами и оглядываю полицейский участок.

Передо мной маленькое окошко, которое открывается и закрывается. Сидящий за столом мужчина в черной форме разговаривает по телефону. Справа торговый автомат, который двадцать минут назад съел мой последний доллар. Слева ряд пластиковых синих стульев и белая полка с брошюрами про безопасное вождение и прием наркотиков. У дальней стены спит парнишка (ему не больше шестнадцати), подложив под голову зеленый рюкзак.

Пахнет плесенью, потом и кофе. За два часа я не получил ответа ни на один вопрос. Все отделывались общими фразами: «Заполните», «Посидите здесь, сэр», «Мы вернемся через минуту».

Наконец из кабинета выходит Эбби. Одежда мятая. Тушь размазалась по щеке. На руке висит серебристая сумка, расшитая бисером. Лямка черной майки оторвана по шву и болтается.

Проходя мимо, она даже не здоровается и через дребезжащую стеклянную дверь вываливается в ночь. «Я тоже рад тебя видеть».

Смотрю в глаза дежурному, по-прежнему говорящему по телефону.

— Мы закончили?

— У нее должны быть документы для суда, — быстро кивает он.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒