ГЛАВА ВОСЬМАЯ 4 страница

Однако не все враги Грандье проявили столь нехристианское жесткосердие. Рене Бернье, один из священников, давших показания против Грандье еще во время первого процесса, протолкался через толпу и попросил у кюре прощения, пообещав, что прочтет мессу в его честь. Грандье взял его руку и с благодарностью поцеловал ее.

На площади Святого Креста шесть тысяч зрителей уже ждали, сбившись в сплошную массу. Все окна были сданы напрокат; зеваки сидели даже на крышах и свисали с водостоков церкви. Специальная трибуна была водружена для судей и самых почетных гостей; все прочие места были заняты чернью, так что невозможно было пройти к эшафоту. Стражникам пришлось расчищать дорогу ударами алебард. Лишь после продолжительной потасовки путь был расчищен. Даже самой повозке с осужденным понадобилось полчаса, чтобы преодолеть сто ярдов до эшафота.

Неподалеку от северной стены церкви был установлен столб высотой в пятнадцать футов. У подножия столба были сложены штабелем бревна, хворост и солома. Поскольку осужденный после пытки не мог стоять на ногах, к столбу привязали железное сиденье. Надо сказать, что при всей значительности события, расходы на казнь оказались на удивление скромны. Некоему Дельяру заплатили 19 ливров и 16 су за «дрова, пошедшие на костер для господина Грандье, а также за столб, к которому оный господин был привязан». За «железное сиденье весом в 12 фунтов, по цене 3 су и 4 денье за фунт, а также за шесть гвоздей, коими означенное сиденье было прикреплено к столбу», кузнец Жаке получил 42 су. Наем пяти лошадей, понадобившихся для лучников, которых прислал прево города Шинона, а также шести мулов, повозки и двух возниц, обошелся в 108 су. 4 ливра ушли на две рубашки для осужденного: простую, в которой его пытали, и пропитанную серой, в которой его сожгли. Двухфунтовая свеча, понадобившаяся для церемонии покаяния, обошлась в 40 су, а вино для палачей — в 13. К этому нужно было добавить оплату труда привратника церкви Святого Креста и двух его помощников. Общая сумма составила 29 ливров 2 су и 16 денье.

Осужденного сняли с повозки, усадили на железное сиденье и привязали к столбу. Он сидел спиной к церкви, а лицом к помосту для почетных гостей и фасаду того дома, где в прежние времена его принимали как дорогого гостя. Когда-то в этих стенах он подшучивал над Адамом и Маннури, развлекал общество чтением писем «Луденской обувщицы», а также обучал некую юную девушку латыни. Потом он соблазнил эту девушку, и хозяин дома, прокурор Тренкан, стал непримиримейшим из его врагов. Теперь Луи Тренкан сидел у окна своей гостиной, а рядом с ним стояли каноник Миньон и Тибо. Увидев обритого урода, в которого превратился Урбен Грандье, эта троица торжествующе захохотала. Кюре поднял голову и посмотрел на них. Тибо помахал ему рукой, словно старому приятелю, а Тренкан, попивавший разбавленное белое вино, сделал вид, что поднимает тост за отца своей незаконнорожденной внучки.

Грандье опустил глаза — частью от стыда, ибо помнил и уроки латыни, и тяжко оскорбленную им девушку, а частью от страха, что вид торжествующих врагов вызовет в его душе горечь и заставит забыть о присутствии Господа.

Кто-то коснулся плеча священника. Это был капитан Ла Гранж. Он попросил прощения за то, что вынужден принимать участие в казни, а также пообещал две вещи: во-первых, осужденному дадут обратиться с прощальным словом к народу, а во-вторых, прежде чем разгорится костер, его удавят. Грандье поблагодарил капитана, и тот отдал приказ палачу приготовить петлю.

Тем временем монахи читали очистительную молитву.

«Воззрите на крест Господень, да устрашатся враги Его; лев племени иудина возобладал, возобладал корень Давидов. Изгоняю тебя, исчадие лесное, во имя Бога Отца Всемогущего, во имя Иисуса Христа Его Сына и нашего Господа, а также во имя Святого Духа…»

Они окропили дрова, солому, жаровню с тлеющими угольями. Не забыли и палача, и зрителей, и осужденного, и даже мостовую. На сей раз, поклялись святые отцы, никакой дьявол не помешает колдуну сполна вкусить заслуженной им муки. Несколько раз священник пытался обратиться к собравшимся, но монахи били его по губам железным распятием, брызгали ему в лицо святой водой. Если же Грандье уклонялся от ударов, монахи с торжеством кричали, что отступник отвращается от Спасителя. Ежеминутно отец Лактанс взывал, требуя покаяния: «Dicas! »

Этот речитатив запомнился зрителям, и весь недолгий остаток своей жизни отец Лактанс был известен в Лудене как отец Дикас.

— Dicas! Dicas!

Снова, в тысячный раз, Грандье ответил, что каяться ему не в чем.

— А теперь, — прибавил он, — поцелуй меня на прощанье и дай мне умереть.

Сначала Лактанс отказывался, но зрители возмутились столь нехристианским поведением. Тогда святой отец вскарабкался на эшафот и поцеловал осужденного в щеку.

— Поцелуй Иуды! — крикнул кто-то, и многие подхватили: — Иуда, Иуда!

Лактанс услышал эти голоса и, охваченный яростью, спрыгнув, зажег пук соломы и ткнул им прямо в лицо осужденному. Пусть признается, что он слуга Сатаны! Пусть покается, пусть откажется от своего господина!

— Святой отец, — тихо и даже нежно сказал Грандье, столь разительно непохожий в эти последние минуты на своих злобных гонителей, — очень скоро я встречусь с Господом, а уж Он-то знает, что я говорю правду.

— Сознавайся! — визжал монах. — Сознавайся! Через минуту ты умрешь!

— Всего через минуту, — медленно повторил кюре. — Какая-то минута, а затем меня ждет справедливый и ужасный суд, на который, святой отец, вскоре призовут и вас.

Дальше Лактанс слушать не стал — он сам поджег хворост. По штабелю побежало пламя, затрещали ветки, костер быстро разгорелся. Не желая отставать от своего напарника, отец Архангел поджег костер с противоположной стороны. В небо потянулась струйка синего дыма. Потом, жизнерадостно хрустнув, занялись вязанки, сложенные вокруг столба.

Осужденный увидел огонь и в ужасе крикнул начальнику стражи:

— Разве это вы мне обещали?

И Божьего присутствия как не бывало. Не осталось ни Бога, ни Христа — только ужас.

Ла Гранж возмущенно обругал монахов и попытался погасить пламя, но это ему не удалось, а тем временем Транкиль и Лактанс продолжали разжигать костер.

— Души его! — приказал капитан, и толпа подхватила: — Души, души!

Палач побежал за петлей, но оказалось, что один из капуцинов нарочно запутал ее в узел. Пока палач распутывал веревку, время было упущено — осужденного со всех сторон уже окружала стена пламени и дыма. Монахи же все брызгали в огонь святой водой, чтобы изгнать самых настырных дьяволов.

— Изгоняю тебя, тварь негодную!

Святая вода шипела на раскаленных поленьях, превращаясь в пар. Из уст Грандье раздался вопль боли. Значит, экзорцизм подействовал. Монахи наскоро произнесли благодарственную молитву и, воодушевленные, продолжили дело с удвоенным усердием.

Внезапно невесть откуда прилетела огромная черная муха, с размаху ударилась прямо о лоб отца Лактанса и упала на раскрытую страницу молитвенника. Вот это было знамение! Муха величиной с грецкий орех! А ведь всякий знал, что Вельзевул, кроме всего прочего — еще и Повелитель мух!

— Изгоняю тебя и заклинаю именем святых мучеников! — возопил отец Лактанс.

Со сверхъестественно громким жужжанием насекомое скрылось за пеленой дыма.

— Во имя Агнца Божьего…

Грандье уже не кричал, он захлебывался кашлем. Мерзавец, он вознамерился обмануть правосудие, задохнувшись от дыма!

Чтобы разрушить козни Сатаны, Лактанс плеснул святой водой в направлении кашля.

— Изгоняю тебя, тварь огнедышащая! Да рассеет святая вода сатанинские чары!

Сработало! Кашель прекратился. Еще один стон, и потом тишина. Тут вдруг, к изумлению монахов, темная фигура, едва различимая за пламенем, начала говорить.

— Deus meus, — сказала она, — miserere Deus¹. — А потом еще по-французски: — Прости их, прости моих врагов.

Снова приступ кашля, а потом веревки, которыми Грандье был привязан к столбу, лопнули, и несчастный рухнул прямо на пылающие поленья.

Огонь пылал, святые отцы по-прежнему кропили его святой водой и выкрикивали заклинания. Внезапно с церковного шпиля слетела вниз стая голубей и принялась метаться вокруг черного столба дыма. В толпе зашумели, лучники замахали своими алебардами, прогоняя птиц, а Лактанс и Транкиль стали брызгать в них святой водой. Но тщетно, голуби улетать не желали. Они летали кругами, ныряли в клубы дыма, и их перья вскоре закоптились. Обе партии — и сторонники, и противники Грандье — утверждали, что это чудо, только враги говорили, что то были никакие не птицы, а стая демонов, прилетевших за душой злодея, а сторонники уверяли, что голуби, посланники Святого Духа, наглядно продемонстрировали невиновность Грандье. И никому, кажется, не пришло в голову, что это были просто птицы, подчиняющиеся своим собственным инстинктам.

Когда костер выгорел, палач бросил на все четыре стороны по лопате пепла. После этого зрители ринулись вперед. Обжигая пальцы, женщины и мужчины рылись в раскаленном прахе, растаскивая на сувениры зубы, кусочки обгорелой кости, клочки плоти. Впрочем, большинству из них все эти реликвии требовались не на

¹ Бог мой, смилуйся надо мной, Боже (лат. ).

память, а для дела: кому для несчастной любви, кому на удачу, кому как чудодейственное средство от головной боли, запоров или сглаза. Причем было совершенно неважно, виновен Грандье или нет — все равно частицы его тела обладали бы чудодейственными свойствами. В любом случае действенность реликвий зависит не от их происхождения, а от их репутации. Вся человеческая история наглядно свидетельствует, что многие исцелялись от болезни, прибегая к помощи любой ерунды — если эта ерунда была достаточно хорошо прорекламирована. Так было со святым Лурдом, с ведьмовством, со средневековыми шарлатанами, да и с многими нынешними патентованными чудодейственными средствами. Если Грандье — колдун, как утверждали капуцины, то тем лучше: мощи колдуна обладают огромной силой. Если же кюре был невиновен, то и это прекрасно — тогда он мученик, невинная жертва, и его останки можно считать святыми.

Вскоре весь пепел исчез. Усталые и томимые жаждой, но довольные добычей, зрители расходились по домам и гостиницам, чтобы отдохнуть, выпить и подкрепиться.

В тот же вечер, после краткого отдыха и легкой трапезы, святые отцы вновь собрались в урсулинском монастыре. Мать-настоятельницу подвергли экзорцизму, и она послушно задергалась в конвульсиях. В ответ на вопрос отца Лактанса, Иоанна ответила, что та самая черная муха была бесом Барухом, близким приятелем Грандье. Почему Барух так нагло упал на молитвенник?

Сестра Иоанна запрокинулась назад, ударившись затылком об пол, сделала свой знаменитый шпагат и ответила, что Барух пытался швырнуть молитвенник в огонь. Это звучало малоубедительно, и монахи решили прервать экзорцизм, чтобы продолжить завтра, при публике.

На следующий день сестер отвели в церковь Святого Креста. Многие из приезжих еще находились в городе, и народу собралось видимо-невидимо. После обычных процедур мать-настоятельница заявила, что в ней сейчас остался только бес Исакаарон, а все остальные отправились в преисподнюю, на банкет, устроенный в честь души Урбена Грандье.

В ответ на скрупулезные вопросы, сестра Иоанна подтвердила: да, Грандье имел в виду именно Сатану, когда призывал бога, а, отрекаясь от дьявола на словах, на самом деле отрекался от Христа.

Лактанс пожелал узнать, каким мукам подвергают Грандье в аду, и очень разочаровался, когда настоятельница ответила, что худшая из адских мук — лишение Господа.

— Так-то оно так, — сказал священник. — Но физическим-то мучениям его подвергают?

После долгих раздумий сестра Иоанна ответила, что Грандье «будет подвергнут особой пытке за каждый из своих грехов, в первую очередь плотских».

А как прошла казнь? Удалось ли дьяволу уберечь своего слугу от страданий?

Увы, ответил Исакаарон, у Сатаны это не получилось, ибо экзорцисты ему помешали. Вот если бы они не благословили пламя, то тогда Грандье бы ничего не почувствовал. Однако благодаря трудам отцов Лактанса, Транкиля и Архангела, Грандье помучился на славу.

«Но это сущие пустяки по сравнению с муками, которые он испытывает теперь», — воскликнул экзорцист. И отец Лактанс заговорил об адских терзаниях. Потом спросил: в каком из многочисленных чертогов ада разместили колдуна? Как встретил его Люцифер? Что происходит с ним в данную минуту?

Исакаарон старался удовлетворить любопытство монаха. Когда же воображение сестры Иоанны иссякло, ей на помощь пришла сестра Агнесса. Она упала на пол, задергалась в судорогах, и ее устами заговорил бес Бехерит.

Вечером, вернувшись в монастырь, монахи увидели, что отец Лактанс выглядит бледным и рассеянным. Быть может, ему нездоровится?

Лактанс покачал головой. Нет, он здоров. Но одна мысль не дает ему покоя: осужденный хотел, чтобы его исповедовал отец Грийо, а в этом ему отказали. Быть может, экзорцисты совершили страшный грех?

Коллеги попытались его утешить, но безуспешно. Проведя бессонную ночь, Лактанс проснулся в холодном поту.

— Господь карает меня, — повторял он. — Господь карает меня.

Хирург Маннури пустил ему кровь, аптекарь Адам поставил клистир. Лихорадка спала, но ненадолго. А потом у отца Лактанса начались видения. Он слышал, как Грандье кричит под пыткой, видел кюре на костре, молящим Бога за своих врагов. И вокруг все время летали демоны, целые сонмы демонов. Они проникли в тело отца Лактанса, заставили его брыкаться, грызть подушки, исторгли из его уст самые страшные кощунства.

18 сентября, ровно через месяц после казни Грандье, отец Лактанс выбил распятие из руки священника, пришедшего причастить его, и сразу после этого скончался. Лобардемон оплатил богатые похороны, а отец Транкиль прочел проповедь, в которой превозносил усопшего, называя его образцом святости. Транкиль сказал, что Лактанса убил Сатана, решивший отомстить преданному слуге Божьему за расправу с Грандье.

Теперь настала очередь хирурга Маннури. Однажды ночью, вскоре после смерти отца Лактанса, его вызвали к одному больному, чтобы пустить тому кровь. Возвращаясь обратно, хирург внезапно увидел в свете фонаря Урбена Грандье. Кюре был в чем мать родила, как в тот день, когда на его теле разыскивали дьявольские метки. Стоя посреди улицы Гран-Паве, неподалеку от разрушенного замка и сада обители кордельеров, Грандье поджидал запоздалого путника. Маннури остановился, и слуга, сопровождавший хирурга, увидел, как тот задает какие-то вопросы, обращаясь в пустое пространство. Ответа Маннури не получил и задрожал всем телом. Потом упал на землю и стал молить о пощаде. Неделю спустя он умер.

Теперь настал черед Луи Шове, одного из честных магистратов, отказавшихся принять участие в судебном фарсе. Настоятельница и большинство монахинь обвинили этого человека в колдовстве, и господин Барре в своем шинонском приходе нашел дополнительные свидетельства, предоставленные бесами. Шове испугался того, что может произойти, если кардинал решит свести с ним счеты. Магистрат впал в черную меланхолию, потом помутился рассудком и скончался еще до исхода зимы.

Отец Транкиль оказался крепче прочих. Лишь четыре года спустя, в 1638 году, он пал жертвой своей чересчур ретивой борьбы со злом. Ненавидя Грандье всем сердцем, он вселил в души монахинь бесов. А позднее, посредством своих нелепых экзорцизмов, обеспечил бесам долгую жизнь. Теперь черти взяли реванш. Над Богом потешаться нельзя, и Транкиль пожал бурю, которую посеял.

Сначала видения были редкими и не слишком интенсивными. Но понемногу демоны Собачий Хвост и Левиафан стали брать верх. В последний год жизни отец Транкиль вел себя точно та же, как истеричные урсулинки: катался по полу, бранился, высовывал язык, шипел, лаял, ржал. И это еще не все. Дьявол, которого капуцинский биограф отца Транкиля красноречиво нарек «зловонным Адским Филином», вселил в душу Транкиля соблазн нарушить целомудрие, а также попрать смирение, терпение, веру и благочестие. Тщетно монах взывал к Пресвятой Деве, святому Иосифу, святому Франциску и святому Бонавентуре. Бесы оказались сильнее.

В Троицын день 1638 года святой отец прочел свою последнюю проповедь. Потом слег, сраженный недугом, причины которого носили явно психосоматический характер. «Он изрыгал из себя нечистоты, каковые несомненно являлись частицами пакта с дьяволом… Всякий раз, когда он принимал пищу, бесы выворачивали его наизнанку, причем с такой яростью, что это погубило бы и самого здорового человека». Кроме того, монаха мучили жестокие головные и сердечные боли, «не описанные в трудах Галена или Гиппократа». К концу недели «он исторгал из себя столь зловонную блевотину, что комната насквозь пропиталась смрадом». Наконец пришлось соборовать умирающего, однако в момент причащения бесы переселились из отца Транкиля в другого монаха, стоявшего на коленях подле кровати. Одержимый впал в такое неистовство, что полдюжины капуцинов едва могли его удерживать — он же все порывался пинать ногами агонизирующего отца Транкиля.

Зато похороны были пышными. «Когда же служба закончилась, верующие набросились на тело. Одни просто прикладывали к нему четки, другие же отрезали кусочки от рясы, чтобы сохранить их как реликвию. Не выдержав напора, гроб треснул, и покойника принялись дергать то вправо, то влево. Несомненно, святого отца оставили бы ободранным догола, если бы несколько почтенных людей не отогнали бесстыжую чернь. Вполне возможно, что эти нечестивцы не пощадили бы и самих мощей». Итак, клочки рясы отца Транкиля стали такими же реликвиями, как пепел человека, которого он пытал и сжег заживо… Все перепуталось. Колдун умер как мученик, а его палач после смерти превратился в святого — но такого святого, в душу которого вселился сам Вельзевул!

В сущности, все это не имело значения: фетиш есть фетиш.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 141516 17 18 Следующая ⇒