ГЛАВА ВОСЬМАЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 57Следующая ⇒

Когда вальс кончился и музыка смолкла, Билл и Саксон оказались у

главного входа в танцевальный зал. Ее рука слегка опиралась на его руку, и

они прогуливались, отыскивая местечко, где бы сесть. Вдруг прямо перед ними

вырос Чарли Лонг, который, видимо, только что пришел.

-- Так это ты тут отбиваешь девушек? -- угрожающе спросил он; лицо его

было искажено неистовой злобой.

-- Кто? Я? -- спокойно спросил Билл. -- Ошибаетесь, я никогда этим не

занимаюсь.

-- А я тебе голову снесу, если ты сию минуту не уберешься!

-- Ну, с головой-то мне вроде жалко расстаться. Что ж, пойдемте отсюда,

Саксон. Здесь неподходящее для нас соседство.

Он хотел пройти с ней дальше, но Лонг опять загородил ему дорогу.

-- Уж очень ты занесся, парень, -- прохрипел он, -- и тебя следует

проучить! Понятно?

Билл почесал затылок и изобразил на своем лице притворное недоумение.

-- Нет, непонятно, -- ответил он. -- Повторите, что вы сказали?

Но огромный кузнец презрительно отвернулся и обратился к Саксон:

-- Пойдите-ка сюда. Дайте вашу карточку.

-- Вы хотите с ним танцевать? -- спросил Билл.

Она отрицательно покачала головой.

-- Очень жаль, приятель, ничего не поделаешь, -- и Билл опять сделал

попытку отойти.

Но кузнец в третий раз надвинулся на них.

-- А ну-ка давайте отсюда, -- сказал Билл, -- я вас не держу.

Лонг чуть не бросился на него; его кулаки сжались. Одну руку он отвел

назад, готовясь нанести ею удар, а плечи и грудь выпятил, -- но невольно

остановился при виде невозмутимого спокойствия Билла и его невозмутимых, как

будто затуманенных глаз. В лице Билла не дрогнула ни одна черта, в теле --

ни одна мышца. Казалось, он даже не сознает, что ему угрожает нападение. Все

это было для кузнеца чем-то совершенно новым.

-- Ты, может, не знаешь, кто я? -- вызывающе спросил Лонг.

-- Отлично знаю, -- так же невозмутимо ответил Билл. -- Ты первейший

хулиган (лицо Лонга выразило удовольствие). Специалист по избиению

малолетних. Тебе полицейская газета должна бы дать брильянтовый жетон. Сразу

видно, что ни черта не боишься.

-- Брось, Чарли, -- посоветовал один из обступивших их молодых людей.

-- Это же Билл Роберте, боксер. Ну, знаешь... Большой Билл...

-- Да хоть бы сам Джим Джеффис! Я никому не позволю становиться мне

поперек дороги!

Но даже Саксон заметила, что его свирепый пыл сразу угас. Казалось,

одно имя Билла уже действует усмиряюще на самых отчаянных скандалистов.

-- Вы с ним знакомы? -- обратился к ней Билл.

Она ответила только взглядом, хотя ей хотелось громко закричать обо

всех обидах, которые ей нанес этот человек, так упорно ее преследовавший.

Билл обернулся к кузнецу:

-- Осторожнее, приятель, тебе со мной ссориться не стоит. Хуже будет.

Да и чего ради, собственно говоря? Ведь в таком деле решать ей, а не нам.

-- Нет, не ей. Нам.

Билл медленно покачал головой:

-- Нет, ошибаешься. Слово за ней.

-- Ну, так скажите его! -- зарычал Лонг, обращаясь к Саксон. -- С кем

вы пойдете? С ним или со мной? Давайте выясним это сейчас же!

Вместо ответа Саксон положила и другую руку на руку Билла.

-- Вот и сказала, -- заметил Билл.

Лонг злобно посмотрел на Саксон, потом на ее защитника.

-- А все-таки я с тобой еще посчитаюсь, -- пробурчал он сквозь зубы.

Когда Саксон и Билл отошли, девушку охватила глубокая радость. Нет, ее

не постигла судьба Лили Сэндерсон, и этот невозмутимый, неторопливый

мужчина-мальчик укротил ужасного кузнеца, ни разуме пригрозив ему и не

ударив.

-- Он все время прохода мне не дает, -- шепнула она Биллу. -- Везде

меня преследует и избивает каждого, кто только приближается ко мне. Я больше

не хочу его видеть! Никогда!

Билл вдруг остановился. Чарли, нехотя удалявшийся остановился тоже.

-- Она говорит, -- обратился к нему Билл, -- что больше не хочет с

тобой знаться. А ее слово свято. Если только я услышу, что ты к ней опять

пристаешь, я возьмусь за тебя по-настоящему. Понял?

Лонг с ненавистью посмотрел на него и промолчал.

-- Ты понял? -- сказал Билл еще более решительно.

Кузнец глухо прорычал что-то, означавшее согласие.

-- Тогда все в порядке. И смотри -- заруби себе на носу. А теперь

катись отсюда, не то я тебя сшибу.

Лонг исчез, бормоча несвязные угрозы, а Саксон шла точно во сне. Итак,

Чарли Лонг отступил. Он испугался этого мальчика с нежной кожей и голубыми

глазами! Билл избавил ее от преследователя; он сделал то, на что до сих пор

не решался никто другой. И потом... он отнесся к ней совсем иначе, чем к

Лили Сэндерсон.

Два раза Саксон принималась рассказывать своему защитнику подробности

знакомства с Лонгом, и каждый раз он останавливал ее.

-- Да бросьте вы вспоминать! Все это чепуха, -- сказал он во второй

раз. -- Вы здесь, -- а это главное.

Но она настояла на своем, и когда, волнуясь и сердясь, кончила свой

рассказ, он ласково погладил ее руку.

-- Пустяки, Саксон. Он просто нахал. Я как взглянул на него, сразу

понял, что это за птица. Больше он вас не тронет. Я знаю таких молодцов: это

трусливые псы. Драчун? Да, с грудными младенцами он храбр, хоть сотню

поколотит.

-- Но как это у вас получается? -- спросила она с восхищением. --

Почему мужчины вас так боятся? Нет, вы просто удивительный!

Он смущенно улыбнулся и переменил разговор.

-- Знаете, -- сказал он, -- мне очень нравятся ваши зубы. Они такие

белые, ровные, но и не мелкие, как у детишек. Они... они очень хорошие... и

вам идут. Я никогда еще не видел таких ни у одной девушки. Честное слово, я

не могу спокойно на них смотреть! Так бы и съел их.

В полночь, покинув Берта и Мери, танцевавших неутомимо, Билл и Саксон

отправились домой. Так как именно Билл настоял на раннем уходе, то он счел

нужным объяснить ей причину.

-- Бокс заставил меня понять одну очень важную штуку, -- сказал он, --

надо беречь себя. Нельзя весь день работать, потом всю ночь плясать и

оставаться в форме. То же самое и с выпивкой. Я вовсе не ангел. И я

напивался, и знаю, что это такое. Я и теперь люблю пиво, -- да чтобы пить не

по глоточку, а большими кружками. Но я никогда не выпиваю, сколько мне

хочется. Пробовал -- и убедился, что не стоит. Возьмите хоть этого хулигана,

который сегодня приставал к вам. Я бы шутя его взгрел. Конечно, он и так

буян, а тут еще пиво бросилось ему в голову. Я с первого взгляда увидел и

потому легко бы с ним справился. Все зависит от того, в каком человек

состоянии.

-- Но ведь он такой большой! -- возразила Саксон. -- У него кулак вдвое

больше вашего.

-- Ничего не значит. Важны не кулаки, а то, что за кулаками. Он бы

набросился на меня, как зверь. Если бы мне не удалось его сразу сбить, я бы

только оборонялся и выжидал. А потом он вдруг выдохся бы, сердце, дыхание --

все. И тут уж я бы с ним сделал, что хотел. Главное, он сам это прекрасно

знает.

-- Я никогда еще не встречалась с боксером, -- сказала Саксон,

помолчав.

-- Да я уже не боксер, -- возразил Билл поспешно. -- И еще одному

научил меня бокс: что надо это дело бросить. Не стоит. Тренируется человек

до того, что сделается как огурчик, и кожа атласная и все такое, -- ну,

словом, в отличной форме, жить бы ему сто лет, и вдруг -- нырнул он под

канаты и через каких-нибудь двадцать раундов с таким же молодцом все его

атласы -- к чертям, и еще целый год жизни потеряет! Да что год, иной раз и

пять лет, а то и половину жизни... бывает и так, что на месте останется. Я

насмотрелся. Я видел боксеров. Иной здоров, как бык, а глядишь -- года не

пройдет, умирает от чахотки, от болезни почек или еще чего-нибудь. Так что

же тут хорошего? Того, что он потерял, ни за какие деньги не купишь. Вот

потому-то я это дело и бросил и опять стал возчиком. На здоровье не могу

пожаловаться и хочу сохранить его. Вот и все.

-- Вы, наверно, гордитесь сознанием своей власти над людьми, -- тихо

сказала Саксон, чувствуя, что и сама она гордится его силой и ловкостью.

-- Пожалуй, -- откровенно признался он, -- Я рад, что тогда пошел на

ринг, и рад теперь, что с него ушел... Да, все-таки я многому там научился:

научился глядеть в оба и держать себя в руках. А какой у меня раньше был

характер! Кипяток! Я сам иной раз себя пугался. Чуть что -- так вспылю,

удержу нет. А бокс научил меня сразу не выпускать пары и не делать того, в

чем после каяться будешь.

-- Полно! -- перебила она его. -- Я такого спокойного, мягкого человека

еще не встречала.

-- А вы не верьте. Вот узнаете меня поближе -- увидите, какой я бываю:

так разойдусь, что уже ничего не помню. Нет, я ужасно бешеный, стоит только

отпустить вожжи!

Этим он как бы выразил желание продолжать их знакомство, и у Саксон

радостно екнуло сердце.

-- Скажите, -- спросил он, когда они уже приближались к ее дому, -- что

вы делаете в следующее воскресенье? У вас есть какие-нибудь планы?

-- Нет, никаких нет.

-- Ну... Хотите, возьмем экипаж и поедем на целый день в горы?

Она ответила не сразу -- в эту минуту ею овладело ужасное воспоминание

о последней поездке с кузнецом; о том, как она его боялась, как под конец

выскочила из экипажа и потом бежала, спотыкаясь в темноте, много миль в

легких башмаках на тонкой подошве, испытывая при каждом шаге мучительную

боль от острых камней. Но затем она почувствовала прилив горячей радости:

ведь теперешний ее спутник -- совсем другой человек, чем Лонг.

-- Я очень люблю лошадей, -- сказала она. -- Люблю даже больше, чем

танцы, только я ничего почти про них не знаю. Мой отец ездил на большой

чалой кавалерийской лошади. Он ведь был капитаном кавалерийского полка. Я

его никогда не видела, но всегда представляю себе верхом на рослом коне, с

длинной саблей и портупеей. Теперь эта сабля у моего брата Джорджа, но

второй брат. Том, у которого я живу, говорит, что она моя, потому что мы от

разных отцов. Они ведь мои сводные братья. От второго мужа у моей матери

родилась только я. Это был ее настоящий брак... я хочу сказать -- брак по

любви.

Саксон вдруг умолкла, смутившись своей болтливости, но ей так хотелось

рассказать этому молодому человеку про себя все, -- ведь ей казалось, что

эти заветные воспоминания составляют часть ее самой.

-- Продолжайте! Рассказывайте! -- настаивал Билл. -- Я очень люблю

слушать про старину и тогдашних людей. Мои родители ведь тоже все это

испытали, но почему-то мне кажется, что тогда жилось лучше, чем теперь. Все

было проще и естественнее. Я не знаю, как это выразить... словом -- не

понимаю я теперешней жизни: все эти профсоюзы и компанейские союзы, стачки,

кризисы, безработица и прочее; в старину ничего этого не знали. Каждый жил

на земле, занимался охотой, добывал себе достаточно пищи, заботился о своих

стариках, и каждому хватало. А теперь все пошло вверх дном, ничего не

разберешь. Может, я просто дурак -- не знаю. Но вы все-таки продолжайте,

расскажите про свою мать.

-- Видите ли, моя мать была совсем молоденькая, когда они с капитаном

Брауном влюбились друг в друга. Он был тогда на военной службе, еще до

войны. Когда вспыхнула война, капитана послали в Восточные штаты, а мама

уехала к своей больной сестре Лоре и ухаживала за ней. Потом пришло

известие, что он убит при Шайлоу, и она вышла замуж за человека, который уже

много-много лет любил ее. Он еще мальчиком был в той же партии, что и она, и

вместе с нею прошел через прерии. Она уважала его, но по-настоящему не

любила. А потом вдруг оказалось, что мой отец жив. Мама загрустила, но не

дала горю отравить ей жизнь. Она была хорошей матерью и хорошей женой,

кроткая, ласковая, но всегда печальная, а голос у нее был, по-моему, самый

прекрасный на свете.

-- Держалась, значит, молодцом, -- одобрил Билл.

-- А мой отец так и не женился. Он все время продолжал ее любить. У

меня хранится очень красивое стихотворение, которое она ему посвятила, --

удивительное, прямо как музыка. И только через много лет, когда, наконец, ее

муж умер, они с отцом поженились. Это произошло в тысяча восемьсот

восемьдесят втором году, и жилось ей тогда хорошо.

Многое еще рассказала ему Саксон, уже стоя у калитки, и потом уверяла

себя, что на этот раз его прощальный поцелуй был более долгим, чем обычно.

-- В девять часов не рано? -- окликнул ее Билл через калитку. -- Ни о

завтраке, ни о чем не хлопочите. Я все это устрою. Будьте только готовы

ровно в девять.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒