Table of Contents 10 страница

– И помечу, и нарисую, – кивнул я.

– Меть. Рисуй.

– Ох, не знаю, к добру или нет, что в это дело влезли, – сказал Федя, когда мы уже отъезжали от здания НКВД.

– А чего?

– Да это вообще народ такой, что связываться с ними не люблю, – поморщился он. – Я ведь халтурю, то есть регулярно какие-то мелкие нарушения делаю. А так привлечешь лишнее внимание – и потом погоришь на чем-то.

– Ну например? – не понял я.

– Ну вот найду склад лампочек – буду возить их на продажу помаленьку. А по правилам я должен про склад этот доложить и получить скромную премию. А они уже сами вывезут и определят куда надо.

Я промолчал. Просто потому, что сам пока не во все местные реалии въехал и не всегда понимал, к чему и как надо относиться. Может, Федя прав, а может, приличней будет про склад сообщить, черт его знает. Но всякое бывает, иное бескорыстие горше глупости, если, например, те будут сами лампочки нам же продавать. Тогда ты лох однозначно.

– С другой стороны, Федь, там ведь человека сожгли, – чуть урезонил я его. – Так хоть сообщил, поищут, кто такой или такая Скляр, – глядишь, и выяснят, кто это. Может, по ботинку что-то узнают.

– И кому этим помогут? – задумчиво спросил Федя. – Вот представь, что у тебя девушка пропала, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить. И ты ничего не знаешь, а тут тебе сообщают, что ее какие-то уроды украли, вывезли за город, связали и медленно сожгли. Тебе будет легче?

– А это разве про «легче»? – удивился я вопросу. – Это не про «легче», это про «что надо делать». Если бы так случилось, то у меня появилась бы цель.

– Это какая?

– Как это – какая? Правильная цель – найти того, кто сделал. И потом адекватно покарать. Можно сжечь, тоже медленно. Можно что-то еще придумать. А если не узнаешь, то он будет и дальше жить, хотя и не заслуживает.

– Ну… да, – кивнул он, подумав. – Я как-то с этой стороны не посмотрел. Может, и прав ты. Ладно, что сделали, то и сделали, зато к нам никаких претензий, случись чего. Предлагаю с генератором на оценку, а там дальше думать будем.

– Вроде так и собирались.

– Я уточнил просто.

Оценивали генератор в небольшой мастерской на краю базара. Невысокий дядька в военном техническом комбинезоне все ощупал, все обтрогал, потом сказал:

– Пять тысяч просите за него смело. Если с торгом, то пять с половиной. С вас полтинник за осмотр и заключение.

Федя посмотрел на меня, и я полез за стремительно тощающей расчетной книжкой. Пять вырванных страничек по червонцу каждая перешли в мозолистую трудовую ладонь эксперта, быстро упрятавшего бумажки в нагрудный карман.

– Спасибо, Тём, – сказал ему Федя. – Теперь вали, на фиг, из кузова – мы торговать генрика поехали.

– А кому думаете? – заинтересовался мастер. – Может, я сторгую?

– Если за максимум, то торгуй, – засмеялся Федя. – А если «поставь у меня, может, кто купит», тогда не надо, это мы уже проходили.

– Не, так не хочу, – сразу потерял интерес Тёма.

Поехали мы с генератором прямо к Шалве. Федя в затылке почесал и решил, что это самый оптимальный вариант. Объяснил так:

– Лишнего Шалва не заплатит, хорошо, если пятерку с него сшибем, но зато сразу, наличка у него всегда в кармане есть. Он и пять заплатить сможет, и думаю, что пятьдесят потянет. Нам никакой возни.

– Согласен, – кивнул я. – Мы же не торгаши, способностей к хранению товара не имеем, так что лучше расчет на месте.

– Во-во.

Машина протолкалась через толпу покупателей, выехала со стоянки и покатила в сторону Советской.

Шалву нашли не в шашлычной, а в хинкальной, где он разговаривал с крепким, похожим на борца-вольника парнем с короткими черными волосами, густой щетиной и очень белой кожей. Увидев нас, Шалва пожал руки, затем представил:

– Аба… знакомьтесь, это Тенго, племянник мой, мы сюда вместе провалились. Это Федя… Володя… Тенго служит в этом… ра квия… разведбате.

– Ничего себе, – сказал Федя, пожимая племяннику руку. – Пытался – не взяли.

– Да, у нас с этим проблемно, – сказал Тенгиз без всякого акцента. – Я в той жизни тоже служил, в СОБРе ярославском, так что мне проще. А так по рекомендациям только.

– Тенго в России и родился, муж сестры преподавал в Ярославском университете, эту… ра квия… философию, это я в Телави жил, глехи, ра? [5] – пояснил Шалва.

– Шалва, генрик возьмешь? – сразу взял быка за рога Федя.

– Где достал? – сразу спросил тот.

– Законный, чистый, Вова с ним вместе сюда провалился, – ткнул в мою сторону пальцем Федя.

– Это как? – удивился Тенго, обернувшись ко мне.

– Да запросто, – усмехнулся я. – Полез в сарайчик, где он стоял, а ветер дверь захлопнул. Так с ним в обнимку сюда и провалились.

– Ты скажи, как бывает, – покачал головой Шалва. – Твой товар, значит?

– Получается, что так.

Пошли смотреть. Шалва, несмотря на грузность, легко забрался в кузов, мы расчехлили генератор вновь. Он повздыхал, поприседал, посовал всюду пальцы, прочитал данные на агрегат, написанные на алюминиевой табличке, затем спросил:

– Тёме показывали?

– Тёма сказал – пять пятьсот, – опередил следующий вопрос Федя.

– Пять дам, – вздохнул Шалва. – Зато прямо сейчас, если по рукам ударим. Годится?

Федя драматически вздохнул, посмотрел на меня. Я кивнул, сказал:

– Нормально, отдаем.

– Тогда его до одиннадцатого дома довезем и там сгрузим? – спросил Шалва. – Там хочу гостиницу открыть – генератор нужен.

– А хватит его на целую гостиницу? – удивился я.

– На местную хватит, – сказал он. – В номерах все равно керосинки будут, кухня на газу из баллонов, – нам на фонари уличные и на дежурку.

– Тогда за глаза, – согласился я.

Тенго тоже присоединился к нам, вскарабкавшись в кузов. Пока ехали, успел спросить:

– Недавно у нас?

– Недели нет. Только-только.

– Уже работаешь?

– В Горсвете.

– Это серьезно, – кивнул он. – Уже нарывался на всяких этих?.. – Он изобразил нечто вроде когтей толстыми пальцами.

– Случилось уже, – подтвердил я. – А вы сюда как вдвоем?

– «Как», «как»… Приехал в Телави, сосед в гости позвал нас с Шалвой и Кетино, женой его, все вместе в погреб за вином спустились – соседу похвастаться хотелось. И жена соседа. И сын.

– И чего? – поразился я. – Все вместе?

– Точно, так и вышло. Одна радость – все вино вместе с нами сюда провалилось, с него Шалва и разбогател здесь.

– А сосед?

– Соседа Вахо зовут, он шашлык жарит и с Шалвой пополам партнер.

– А! – вспомнил я про человека за окошком, которого сам не видел, но шашлык чьего изготовления жрал так, что за ушами трещало. – А вообще, повезло им, наверное. Я как представлю, что там моя женщина делает, – пошел мужик во двор на минутку – и пропал бесследно.

– Эй, не начинай, а? – помрачнел Тенго. – У меня родители и невеста в Ярославле.

– Хотел бы назад?

– Не трави душу.

– А точно никаких вариантов?

– Точно. Я поначалу тоже всех дергал, а потом понял, что без толку.

– Давно здесь?

– Пятый год пошел.

Довезли. Сгрузили. Шалва рассчитался прямо из кармана, отдав мне в руки пятьдесят сотенных бумажек, из которых я полторы тысячи сразу отдал Федьке. Многовато, если по другим понятиям, но здесь в самый раз. Я без него бы и не догадался, и не продал, да и не доехал бы пока. И бензин здесь дорогой, к слову. Федька был более чем счастлив: рассчитывал он на двадцать процентов, то есть тысячу, – и заодно он предложил удачный поход сразу обмыть. У меня вроде тоже никаких планов не было, так что я легко согласился, а Тенго присоединился к нам. Закончили, в общем, в шашлычной, по пути, правда, зарулив в Горсвет, чтобы сдать оружие: не таскаться же с ним по кабакам. Там же я махнул патроны к нагану на другие, в которых каждая пуля спереди была высверлена под конус.

– Как дашь – так и в клочья, – сказала «Кулакова», принимая от меня деньги за работу, – проверено.

В понедельник Федька остался отсыпаться, а я опять вскочил по будильнику – надо было чесать на лекцию для новичков, на которую я, признаться, возлагал довольно много надежд: хотелось просветиться по поводу окружающей меня новой действительности. Больно уж мало я понимал в устройстве тутошнего мира и тутошней жизни.

Дождь закончился. Солнечно не было, но и «очень пасмурно» про такую погоду тоже не скажешь – так себе, просто облачно. Это внушало надежды на летную погоду и продолжение знакомства с Настей, «товарищем красным военлетом». Собственно говоря, это и было самым вдохновляющим из планируемых на сегодня событий. Я даже, выйдя загодя, направился сначала не в РОПП, где ожидалась лекция, а в Горсвет, чтобы прихватить оттуда свои очки и шлем, который пусть и танкистский, но все лучше, чем никакого. А потом подумал да и взял мотоцикл, сказав, что «для тренировки». Дежурный по парку счел такую причину достаточной, и я с удовольствием выкатился за ворота на рычащем «харлее». Всегда лучше даже плохо ехать, чем очень хорошо идти.

Понедельник встретил утренней суетой, сонными людьми на улице, грузовиками с рабочими, которых везли на смену. Детей на улице не было, я детей почти совсем здесь не видел. Подумал, готов ли я был обзавестись здесь ребенком… Даже с самой любимой женщиной, случись у меня такая? И понял, что все же не решился бы. Пока не решился – с теми мозгами и теми мыслями, что прописались у меня в голове сейчас. Проживу года два, потыркаюсь в попытках вырваться, пойму, что это бесполезно, как поняли другие, – и там бог знает о чем думать буду. Ладно, будем посмотреть.

Одновременно со мной к зданию РОПП подъехал, расплескивая мелкие лужи, «додж олл-Карри», когда-то так мне понравившийся, похожий на тот, что возил начальника Горсвета. За рулем машины сидел крепкий молодой мужик, второй сидел рядом с ним, держа в руках стоймя ППШ, а с правого сиденья выбрался невысокий худощавый мужик с аккуратной бородкой, смуглый и улыбчивый, который, подхватив с сиденья брезентовый портфель, направился в здание. Молодые мужчины остались в машине, разом опустив боковые стекла и закурив папиросы. Водила, видать, и охранник. Местная шишка прибыла или кто?

Прямо на второй двери висел лист бумаги со стрелкой и надписью, сделанной большими кривыми буквами: «На лекцию». Стрелка указывала налево.

Налево была дверь, за которой оказалось нечто вроде класса – совсем небольшого, но с доской, какими-то картами на стенах и картинками тех самых тварей, что поселились у меня в брошюрке, выданной Власовым для изучения. Мужик с бородкой, которого я только что видел, сидел на преподавательском месте, вынимая из портфеля какие-то бумаги. В аудитории же было человек пять, не больше. Я поздоровался со всеми разом, сел, выбрав место у окна. Следом зашли еще двое, после чего мужик, заглянув в какой-то список, сказал:

– Вроде бы все заявленные здесь, восемь человек, – после чего поднял глаза на аудиторию: – Значит, так. Меня зовут Валерий Львович Милославский, я профессор, причем настоящий, еще из той жизни, Московского государственного университета, философ, прошу заметить, а здесь для того, чтобы поздравить вас с провалом в Отстойник. Ну и заодно попытаться наделить вас какими-то полезными знаниями. С такой постановкой задачи все согласны?

Аудитория что-то невнятно прогудела, что вполне можно было счесть за знак согласия. А я задумался, откуда фамилия мне знакома. И ведь не из курса истории, и даже не из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Откуда-то еще, недавно встречалась… Да точно, он же автор брошюрки, что мне Власов дал.

– Очень хорошо, – заявил Милославский. – Тогда начнем с того, что и вы поможете мне. Вот карта города и окрестностей. – Он потыкал бамбуковой указкой в висящий разноцветный лист бумаги. – Прошу всех присутствующих дать как можно более точное указание на «точку входа», в каком месте вы провалились в наш Отстойник. Справитесь? Кто первый?

– Ну давайте я попробую, – сказал молодой парень в очках, высокий и чуть сутулый.

– Представьтесь. – Кирилл Баринов, из Твери, по профессии системный администратор.

– Как здесь очутились?

– Отключилось электричество в офисе, я в это время искал в кладовке всякое железо. Когда удалось нащупать дверь и открыть, то оказалось, что я уже черт знает где, – вполне емко и лаконично изложил он.

– Хорошо. Что с вами сюда попало? Содержимое кладовки?

– Не полностью, – ответил тот. – Из трех шкафов только тот, в котором я непосредственно в момент провала рылся. Два других исчезли.

– Интересно…– протянул Милославский, что-то записывая в блокнот с перекидными листами. – Куда выбросило?

– Возле деревни Балабаново, как мне позже сказали, – в здании старой МТС. Меня колхозники спасли и с попуткой сюда закинули, когда выяснили, что на сельхозработах от меня толку не будет.

– Помещение с вами перенеслось или вы со шкафом материализовались в стенах МТС? – спросил профессор.

– Материализовались в стенах. Из того мира только шкаф и я.

– Вот здесь? – спросил Милославский, упершись острием красного карандаша в какую-то точку на карте.

Баринов присмотрелся, помолчал минутку, затем сказал:

– Да, похоже. Вот Балабаново, вот и дорога, по которой я к деревне шел… да, здесь, точно.

– Спасибо. Давайте, кто следующий? Вы?

Карандаш был направлен на полноватого, одышливого дядька с лысиной, сидящего с невыразимо печальным видом. Увидев, что обращаются к нему, он еще больше опечалился, махнул рукой и сказал:

– Ой, да чего там, провалился да и провалился…– Он вполне осмысленно и, ни секунды не сомневаясь, ткнул пальцем в какое-то место на карте. – Вот тут меня выкинуло, в подвале какого-то сарая. И потом пешком по дороге шел сюда, ко второму КПП.

– Как провалились?

– Да сам не помню, пьяный был, – вздохнул дядек. – На этой стороне уже проснулся, от холода.

– Интересно, – усмехнулся Милославский. – Зовут вас как?

– Кононенко, Михаил Михайлович, пятьдесят третьего года рождения.

– А откуда?

– Вышний Волочёк, в Калининской области.

– Понятно, – кивнул Милославский, снова что-то пометив. – Дальше поехали…

В принципе все истории были похожи, ничего загадочного. Четыре мужчины, четыре женщины. Заинтересовал лишь один рассказ – размалеванной, вульгарной девки с непрокрашенными корнями волос и в невероятном платье с блестками и гигантским декольте. Когда Милославский спросил, откуда она, услышал в ответ: «Та с Москвы! » – сказанное с таким акцентом, что в аудитории тихо захихикали.

– Как провалились?

– Та у меня клие… ну это, знакомый мой совсем дурный попався, – пустилась она в объяснения на смеси русского и суржика. – Он меня… типа в гости пригласил, а там напывся и давай с молотком гоняться. Сперва успокаивала: мол, ляжьте, расслабьтесь, а он ваще… Я до двери, а она не на лестницу, а в якусь кладовку. Там заперлась, орать стала, а он в дверь стукается. А потом и стука не стало. Ждала, ждала, потом выглянула – а там, мама дорогая! Как война была, все развалено. И клиент… знакомого моего нема.

– Где выбрались? – сдерживая ухмылку, спросил Милославский.

– Та я знаю? – аж возмутилась та. – Выглянула – а там разруха, а дальше дома, все с решетками, а между ними проволока. Подумала, шо зона, думаю, шо пойду до КПП, там скажут, куда дальше. Дошла, и правда КПП, а там мальчики объяснили, шо попала Галка по самые гланды.

– Зовут вас как?

– Та Галя, – отмахнулась она. – Пилипчук Галя, с Москвы. Галина Антоновна.

– Понятно, – записал Милославский. – Галя, вы про городок Сальцево слышали?

– Ну да, а шо? Рассказали девки.

Я усмехнулся, поняв, что «девки» Гале намекали на то, что она не туда попала. И впрямь не туда, как я уже понял. Не то чтобы тут мораль высокая, – просто всем, у кого она совсем низкая, проще в этом Сальцеве жить. Мою мысль подтвердил и профессор, сказавший:

– Мне показалось, что вам там интересней будет.

– Та знаю я.

До меня очередь дошла последним. Рассказал все как есть, разве что не стал упоминать о результатах нашей вчерашней поездки – ни о развалинах, ни о подвале, ни о сгоревшем трупе. Ну и про визит в НКВД тоже распространяться не стал. Вообще ни о чем не стал, показал место на карте, рассказал, как дошел. Ну и представился.

– А раньше работали кем? – поинтересовался Милославский.

– Никем полезным в данной обстановке, – честно сказал я.

– А все же?

– Импортер оливкового масла, – усмехнулся я.

– «Дженко лимитед»? – блеснул знаниями литературы Милославский.

– Не-а, «Маслоимпорт». Ничем не лимитед. И не из Сицилии, а из Испании.

– А генератор где, кстати? – спросил тот.

– Вывезли и продали, – ответил я. – А деньги частично пропили, а частично не успели, все впереди.

– Ну… откровенно, – усмехнулся он.

– На том и стоим.

Из полученных на карте отметок последних провалов никакая система не прослеживалась, пометки располагались совершенно хаотично, даже если всмотреться внимательно и увидеть следы более ранних, уже стертых. Ни пентаграмма из них не получалась, ни зловещие концентрические круги зеленых человечков из глубин космоса. Так, вроде как из ведра накапало, да и то словно пьяный нес.

– Хорошо, всем спасибо, – сказал Милославский, закончив с пометками и записями. – Теперь я сам попробую вам что-то рассказать. Начну с того, что такое Отстойник, куда вы попали. Я здесь уже восемь лет и все это время пытаюсь изучать суть этого места. Уже не один этим занимаюсь – мы еще не институт, но уже целый научный отдел.

Он отхлебнул чаю из стакана в серебристом подстаканнике, продолжил:

– Не думаю, что всем вам интересно знать теорию происхождения этого мира… – Он покосился на пытающуюся скрыть зевоту Галю «с Москвы». – Кому интересно – подходите после лекции, постараюсь рассказать подробности. Для остальных же, как я думаю, достаточно будет основных правил поведения и мер безопасности. Как не только здесь выжить, но еще и полноценно жить.

В результате выяснилось, что от лекции я ожидал слишком многого. Милославский просто пересказал содержание своей собственной брошюрки без углубления в сущности. Я ее еще вчера дважды прочитал от корки до корки, так что понял, что он цитирует ее практически дословно. Но народ слушал – им брошюрки не выдавали, похоже.

Рассказал он про Тьму и что она есть. Рассказал про то, что заводится в этой самой Тьме. Рассказал, как с этим бороться. Развесил плакаты с основными разновидностями. Даже быстренько опросил присутствующих на предмет того, как они усвоили. Когда спрашивал меня, удивился подробному ответу.

– Откуда дровишки? Где научились? – поинтересовался он.

– В Горсвет на работу устроился.

– Вот как? В мотомангруппу?

– В нее самую.

– А, ну тогда понятно, – кивнул он и что-то себе пометил. – Мою брошюрку изучали?

Я молча вытащил ее, сложенную пополам, из нагрудного кармана куртки.

– Очень хорошо, я там в сжатой форме все самое главное пытался изложить, – сказал он. – Думаю, что вы в чем-то скоро меня опередите: практика – она великое дело, – а кое-что, если интересно, могу и я рассказать, обращайтесь. С вашими коллегами у меня всегда особые отношения, половина знаний от вас идет.

– Спасибо, обязательно обращусь, – вполне честно ответил я.

А что? Больше буду знать, глядишь – и какую-нибудь зацепку на обратный ход найду. За спрос денег не берут, и вроде Милославский брать не угрожает. Так что надо общаться, надо – тем более с тем, кто изучением всего этого безобразия занимается.

На опросе сама лекция, собственно говоря, и закончилась. Шестеро из восьми с облегчением поднялись, отдали на подпись профессору листочки с работы – а так бы и не пришли небось – да и вышли из аудитории. Остались двое, сисадмин Кирилл да я, грешный.

– А вам, как я понимаю, интересно, – сказал Милославский, жестом предлагая присаживаться поближе.

– Именно так, Валерий Львович, – сказал сисадмин, присаживаясь и зябко кутаясь в овчинную куртку.

В аудитории и вправду был не Ташкент, эдак градусов десять, ну чуть больше, может быть.

– Вы на работе уже? – спросил его профессор.

– На работе – электриком устроили на ТЭЦ.

– Интересно?

– Смеетесь? – усмехнулся Кирилл. – Но работа как работа, и даже зарплата неплохая, как я понял. Общежитие дали, опять же в комнате всего двое.

– А чем бы заниматься хотелось?

– Ну…– чуть растерялся парень. – Хотелось бы чем-то таким… ну… я ведь в новом мире, тут столько всего.

– Изучать?

– Примерно.

– А навыки?

– Я физтех оканчивал, собственно говоря, в сисадмины, сами понимаете, в силу экономических причин попал, а так в науке мечтал остаться.

– Вот как, – поднял одну бровь Милославский, явно задумавшись. – Вы вот что… сегодня работаете?

– Разумеется, до шести.

– Вот после работы к нам зайдите, я вахту предупрежу. Это в здании напротив, вон там. – Он указал рукой на НКВД. – В левое крыло, научный отдел. Там и поговорим. У нас сразу работу менять не принято, но для перспективного сотрудника могут сделать исключение, походатайствую. Если вы и вправду перспективны.

– А критерии? – насторожился Кирилл.

– Простые: базовые знания и желание работать двадцать четыре часа в сутки. Увлеченных людей ищу, не отбывающих повинность. Советский стиль младшего научного за сто двадцать в месяц у меня не поощряется. Подходит?

– Вполне.

– Вот и договорились.

Милославский обернулся ко мне, спросил:

– Владимир, если не ошибаюсь? А вас что задержало? Чем могу?

– Да у меня вопросы все больше мелкие, о смысле жизни и устройстве мироздания, – засмеялся я. – Есть теория, что это вообще такое, этот самый Отстойник?

– Есть, как не быть. Сколько ученых, столько и теорий. А если на базаре поспрашивать, то их еще будет множество. Теория в наших краях как дырка в заднице – у каждого одна есть.

– И все же?

Милославский поднялся, подошел к доске и мелом начертил две длинные параллельные прямые.

– Я вам свою собственную излагаю, так что прошу принимать во внимание. – Он задумчиво почесал в бороде. – Представьте, что это ручей. Или река. Река времени. Текущая из неизвестных нам истоков и утекающая в неизвестные моря. Мы видим только тот ее участок, который в силе обозреть с бережка или максимум с холмика. Мы не знаем, через какие места течет она в верхнем в своем течении и нижнем, начинается ли она и заканчивается или бесконечна.

Он набросал несколько закорючек, больше напоминающих сперматозоиды, и продолжил:

– Это слои реальности. Разделить их между собой пространство не может, мы просматриваем все пространство до невероятных далей в те же телескопы, и разделяться они могут только временем. Вот смотри…– Он щелкнул пальцами, затем продолжил: – Звук исчез вместе с тем, как прошла доля секунды. А что еще мы оставили в эту самую долю позади? Мы не способны сдвинуться назад или вперед во времени даже на миллиардную ее часть, для нас это более недостижимо, чем солнечное ядро: туда мы хотя бы в теории можем проникнуть.

– Это что получается, – вмешался Кирилл. – Время протыкает миры как шампур, по вашей теории?

– С бесконечно тонким шашлыком, – кивнул Милославский. – Скорее, шаурма или детская пирамидка.

– И как это относится к Отстойнику?

– Случаются всякого рода катастрофы. Большие, маленькие, совсем незаметные в масштабах мира, как наше с вами исчезновение. И тогда течение подхватывает сорвавшуюся щепку, травинку или барахтающегося в воде муравья – и несет его дальше. Как нас в данном случае. Оно может дотащить его до водоворота и утопить, а может загнать в какую-нибудь заводь, где он будет вращаться на одном месте. Где скапливается мусор – получаются плотины.

Он помолчал, задумчиво глядя на свой невнятный рисунок, затем решительно перечеркнул его перпендикулярной чертой:

– А вот этот мир, как мне кажется, сорвался с места целиком. И как-то умудрился застрять в течении, образовав собой хоть и хлипкую, но плотину. Точнее, даже сеть, в которой застревает время от времени всякое.

– А… люди? Местные, в смысле? – осторожно спросил я.

– Есть подозрение, что местные этого даже не заметили, – усмехнулся он. – И живут себе своей собственной жизнью.

– Где?

– В этом самом мире. Просто… тоже чуть впереди нас. Может быть, всего на пару секунд. Или наносекунд.

– А зверье всякое? – счел я такое заявление несколько нелогичным. – Его-то тут сколько?

– Не всего, – покачал головой Милославский. – Лошадей нет вообще. Телеги есть, повозки, а лошадей нет. Крыс нет, например. Заметили?

– Это плохо? – усмехнулся я.

– Это замечательно – меньше заразы, но вот почему? – спросил он, уставившись мне в глаза.

– Частоты? – ответил вместо меня Кирилл.

– Именно! – чуть не подскочил от радости Милославский. – Мы живем на неких частотах, в неком диапазоне потока времени. Он совпадает полностью или частично с другими живыми тварями. С кем полностью – тех тоже нет. С кем частично – они есть здесь.

– Одновременно и там и тут? – усомнился я.

– Нет, думаю, что там все же была какая-то катастрофа, – покачал головой Милославский. – Думаю даже, что тамошние дети плачут по половине бесследно исчезнувших котиков и собак.

– Это которые здесь остались? – уточнил я.

– Они самые. Те же кошки и собаки здесь были, но не так чтобы слишком много. Здесь вообще не случилось засилья зверей, как следовало бы ожидать на безлюдной земле. Есть животные, их даже много, но вовсе не «девственный мир».

– Поделили популяцию с аборигенами?

– Скорее всего, Володя, скорее всего, – покивал профессор. – Теперь о Тьме. Интересно?

– Спрашиваете!

– Тьма – это низовья реки времени. Прошлое, если так это можно понимать… нет, неверно, не прошлое, а время, которое мы уже прожили. Низкочастотный диапазон.

– А Свет – то, что приходит к нам? Высокие частоты? – спросил Кирилл.

– Да. А вот этот мир застрял на самой границе, словно у края водопада. Как плотина. И плотина дает трещины, сюда проникает Тьма.

– Трещины разрастаются? – спросил я.

– Безусловно. Медленно, но верно. Вы знаете, что водопады двигаются?

– Разумеется, – ответил я.

– На мой взгляд, проще всего изобразить переход от Света к Тьме как водопад. Поток бежал-струился, потом раз – свободный полет, брызги, заводь внизу – и совсем другая река дальше. Туда – можно, свернув шею в падении, а оттуда – совсем никак. И вот эта самая грань, точка падения, постепенно приближается к нам – с каждым годом все больше и больше.

– Почему? – не понял Кирилл. – Если по вашей теории, то мы должны быть от нее на одном расстоянии. Или получается, что рано или поздно Тьма продвинется по течению так, что уничтожит вообще все. Нет баланса, Тьма сильнее.

– Не совсем, – ответил профессор. – Баланс есть. Я не совсем правильно, пожалуй, подобрал примеры. Водопад приближается только к нашей плотине. Потому что она неправильная.

– Фокусы со временем? – уточнил я.

– Да, – подтвердил тот. – Здесь очень странное время. Никто не может толком понять, какой здесь должен быть год: признаки не работают. Мы почти не стареем. Это плюс, хоть я и не уверен в этом до конца. Если я покажу вам свое фото семилетней давности, то вы увидите, что я не изменился, а так в моем возрасте не бывает, мне пятьдесят пять было, когда я провалился. Да и по другим заметно.

Вот как… а вот этого мне и не сказали. Странно. А может быть, привыкли или даже не замечают? Живешь и живешь все такой же, как и раньше. Чего в этом странного? Странно и обидно, когда стареешь, наверное.

– Но сутки же здесь обычные, двадцать четыре часа? – спросил я.

– Что такое сутки? – хмыкнул профессор. – Лишь мера, придуманная нами, которой мы оцениваем скорость текущей мимо реки. А если река потечет быстрее? Не думаю, что сутки изменятся. Сутки – это астрономия. Время – это даже не физика, это философия. Измерять философские процессы астрономическими величинами можно только условно. Сейчас время течет очень медленно, мир сдвигается по течению, а вот сутки – сутки остались такими, какими и были раньше. Земля же не прекратила вращаться вокруг своей оси и вокруг Солнца, верно?

– Ну… да, пожалуй.

– Еще момент – все сюда проваливаются из двухтысячного года. И так последние десять лет.

– Как так? – спросил я.

– Два варианта – или эти слои отстоят друг от друга на столько времени, а каналы отсюда образовались только в двухтысячный, или мы попадаем сюда с разной скоростью, просто этого не замечаем. Тут утверждать наверняка не возьмусь, моя модель допускает обе версии.

– То есть все же плотина сдвигается к водопаду? – спросил я.

– Да, так вернее, – подтвердил Милославский. – Хотя и с неправильной скоростью.

– Сколько еще осталось?

– Не знаю. Долго. Но опять же долго – это как? По скорости разрастания областей Тьмы, по частоте появлений ее порождений – лет сто.

– Помрем раньше, – усмехнулся Кирилл.

– Уверены? – обернулся к нему профессор. – Лично я нет. Не стареем же. Да и какая жизнь наступит тогда, когда Тьма займет хотя бы половину суши, а? В норах жить будем, носа не высовывать, друг друга жрать.

– Хм… да… и вправду…

– А что там, в границах Тьмы? – спросил я.

– Никто не видел. Заглянуть не можем, там и воздействие на психику такое, что люди с ума сходят, и тварей столько появляется, что не прорвешься. Адаптанты разве что забегают кратковременно, но у них не спросишь.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒