Примечания 19 страница

Браслеты были из золота или платины, некоторые циферблаты украшены драгоценными камнями.

– Дамочки, которые носят такие, редко интересуются временем, – добавил хозяин магазина. – У них есть мужчины, чтобы напоминать о времени…

– Наверное, эти часы очень дорогие, – заметил Хусейн.

– Да уж. К тому же не помню, чтобы я продал за десять лет более четырех. Еще до того, как начались эти напасти. Сейчас торговля стала уже не та. Многие постоянные покупатели из турок-киприотов уехали с Кипра. А греки-киприоты сюда приходить не могут.

Хусейн знал: то, что он собирается сказать, потребует мужества, но пока часовщик был доброжелателен.

– Послушайте, я не турок, – сказал он, позабыв об акценте. – Я турок-киприот. И не могу позволить купить себе часы.

Часовщик замер и напрягся: подобные истории он слышал и раньше.

– Моя семья потеряла все, – продолжал Хусейн. – Осталось только это. – И он достал из кармана ожерелье.

Глаза у часовщика полезли на лоб. Он знал лишь цену крошечных камней, которые использовались в часах. То, что держал в руках молодой человек, было совсем другого калибра. За всю свою жизнь часовщик не видел ничего подобного.

– Можно взглянуть?

Хусейн протянул ему бриллианты, и часовщик поднес их к свету.

– Никогда не видел таких роскошных сапфиров, – покачал он головой, возвращая украшение.

– Это голубые бриллианты, – сказал Хусейн со знанием дела.

– Голубые бриллианты?! – Часовщик еще раз внимательно осмотрел ожерелье. – Насколько я понимаю, вам нужно их продать?

Хусейн кивнул:

– И очень срочно. Мне позарез нужны деньги.

– Ясное дело! Всем нужны деньги в наше время.

– Мне нужно кое-кого выручить, – объяснил Хусейн.

Часовщик растерялся. Молодой человек был явно в отчаянии. Кого бы он ни собирался выручать, эти люди были ему дороги.

– Сделаю, что в моих силах, – сказал он. – Думаю, я могу помочь вам продать это колье. А потом вы расскажете, как хотите помочь этим людям…

– Спасибо, – ответил Хусейн.

– Я позвоню одному другу. Посмотрим, что он сможет сделать, – сказал часовщик. – Я закрываюсь на обед, так что, если смогу о чем-нибудь договориться, мы с вами встретимся с ним. Ну а теперь, если вы не собираетесь ничего покупать, прошу извинить, мне надо работать, – прибавил он. – Приходите ровно в двенадцать.

– Я не опоздаю, – пообещал Хусейн.

Он бродил по городу, не зная, как убить время. Два раза выпил кофе и поймал себя на том, что отвык расплачиваться деньгами – протягивать монету и ждать сдачу. Не устоял перед ароматом баранины и с жадностью съел сис-кебаб из палатки, впервые за несколько месяцев ощутив вкус мяса.

Когда Хусейн вернулся в магазин, сотни стрелок приближались к цифре «12». Не успел он войти, как раздался бой часов.

Часовщик его ждал.

– Я нашел кое-кого, – сообщил он. – Вы не сможете получить настоящую цену, но это лучшее, что можно выручить сегодня.

Тот факт, что молодому человеку нужны были деньги, чтобы помочь другим людям, тронул часовщика. Хусейн напомнил ему о его мальчике, который тоже носил форму, но в другой части острова. Этого было достаточно, чтобы захотеть ему помочь.

Они вместе пересекли город, и по дороге Хусейн рассказал, для чего ему понадобились деньги.

– С этим я помочь не могу, – признался часовщик. – Но можем спросить у моего друга, он кое-что знает на этот счет.

Часовщик повел Хусейна по боковой улице, и вскоре они оказались возле тускло освещенного кафениона. В глубине помещения, едва различимый в густом сигаретном дыму, одиноко сидел мертвенно-бледный полный мужчина. Другие посетители держались группами – играли в карты, громко разговаривали, даже кричали. На стене надрывался телевизор. Рядом с ним было окошко, через которое подавали кофе.

Часовщик направился к толстяку, сделав знак Хусейну следовать за собой. Они сели за столик к мужчине. Тому было около шестидесяти, у него были пышные седеющие усы и безучастный вид. Он смотрел прямо перед собой, ни разу не взглянув в глаза собеседнику и словно не реагируя на то, что ему говорили. Хусейн даже подумал, что толстяк слепой, настолько тот был равнодушен к происходящему вокруг. Его лицо оживилось, только когда часовщик попросил Хусейна показать бриллианты.

– Передайте их мне, но только незаметно.

Хусейн вручил ему драгоценности под столом. Камни тихо звякали, пока толстяк ощупывал их. Хусейн так и не понял, был ли тот зрячим.

– Могу дать за них двадцать тысяч, – произнес мужчина.

– Двадцать тысяч? – ахнул пораженный Хусейн.

Сумма показалась ему огромной.

– Это в турецких лирах, – тихо пояснил часовщик. – Около пятисот фунтов.

Хусейн повторил сумму. Он понятия не имел, хватит этих денег или нет.

– Это все, что я могу предложить, – отрезал толстяк, по-прежнему уставившись перед собой невидящим взглядом.

– Он хотел попросить еще кое о чем. Скажи ему, Хусейн.

– Двум семьям – одна греков-киприотов, другая турок-киприотов, всего девять человек плюс грудной ребенок, – нужно выбраться из Фамагусты.

– В Фамагусте никого нет. Только турецкие солдаты, – заявил толстяк тоном, не терпящим возражений.

Хусейн промолчал. Было что-то пугающее в этом человеке, отчего спорить с ним не хотелось.

Часовщик повернулся к Хусейну.

– Но как… – начал он.

Хусейн покачал головой. Он не хотел ничего объяснять. В такой компании лучше держать язык за зубами.

– Мне нужно их оттуда безопасно переправить. Сегодня же, – сказал он едва слышно. – Возможно, в Никосию.

– Кто эти люди? – спросил часовщик.

Он вдруг стал излишне любопытным и начал задавать слишком много вопросов. Хусейн понял: медлить нельзя. Чем дольше он здесь сидит, тем меньше у них шансов выбраться.

Толстяк неожиданно склонился над столом и впервые обратился прямо к Хусейну.

– Ходят слухи, там полно мин, – тихо, но отчетливо произнес он, сверкнув искусственными зубами. – Поэтому цена будет немалая. Как раз столько, сколько стоят эти камни.

Хусейн надеялся, что какие-то деньги все же останутся. На что-то же им надо будет жить, когда они выберутся из Фамагусты! Но похоже, эту проблему придется решать позднее.

Толстяк по-прежнему держал бриллианты под столом: оплачивать услугу явно следовало вперед. Он шепнул что-то на ухо часовщику, но Хусейн не расслышал слов.

Часовщик сказал Хусейну, что им пора. Толстяк сделал знак человеку, который стоял начеку у двери. Тот подошел к столику и проводил их до выхода из кафениона.

Хусейн мало что понял из происходящего. Единственное, что он почувствовал, – это облегчение, что вырвался от этого неприятного и опасного человека, которого, похоже, все боялись.

На улице часовщик объяснил, что будет дальше.

– Сейчас тебя отвезут в Фамагусту. На сборы – десять минут. Потом вас всех доставят в Никосию.

Вскоре Хусейн уже ехал на джипе назад в Фамагусту, глядя на разбомбленные окрестности. За рулем сидел рослый турецкий солдат старше его по званию. За всю дорогу он не проронил ни слова.

Они миновали несколько блокпостов, и всякий раз после бурных объяснений их пропускали. В пустынных улицах Фамагусты было что-то сюрреалистическое. Хусейн попросил высадить его, не доезжая до дома. Он никому не доверял и не хотел, чтобы солдат знал, где именно скрывались люди. Поэтому он выпрыгнул из джипа на углу улицы Эльпиды.

– У тебя десять минут! – рявкнул солдат.

Хусейн вбежал в квартиру Георгиу. Все были в сборе и ждали его. Хусейна обуревали страх и смятение, когда он постарался объяснить, что удалось организовать.

– В Никосии кириоса и кирию Георгиу, а также Марию, Паникоса и детей переправят через Зеленую линию. После этого они все будут свободны…

Его слова повисли в воздухе. Свободны… Что это означало теперь?

Все смотрели на Хусейна. Ему больше нечего было им сказать, но они надеялись, он скажет, что им делать дальше. Но он лишь знал, что произойдет в ближайшие несколько часов, не больше.

Когда несколько месяцев назад турецкие танки ворвались в Фамагусту, и Ёзканы, и Георгиу еще надеялись, что вскоре все вернется к прежней жизни. Теперь они понимали: рассчитывать на это не приходится.

– Вы кого-нибудь знаете в Никосии? – спросила Эмин.

Ирини отрицательно покачала головой.

Эмин вспомнила, что у четы Папакоста была квартира в Никосии, но решила не говорить об этом. Учитывая случившееся, это было бы неправильно.

– Я уверена, нам не дадут пропасть, – сказала она бодрым голосом.

Она и сама не могла сказать, кого имела в виду.

В одной из газет, которую Маркос принес в «Восход», была фотография огромного палаточного лагеря для беженцев. Для Ирини и Эмин подобное место казалось хуже ада: негде готовить пищу, ужасная скученность, беспощадная жара летом и невыносимая сырость зимой. А что, если у них не будет выбора?

Все направились к выходу. Последним вышел Василис. Он запер дверь и отдал ключ Ирини, и все молча, как послушные школьники, двинулись следом за Хусейном.

Свернув за угол, они увидели армейский грузовик. Василису было трудно взобраться, но Хусейн подсадил его. Сидя на деревянных скамьях лицом друг к другу, они тряслись по изрытым рытвинами улицам, пока не выехали из города. Попадавшиеся по дороге солдаты смотрели на них с любопытством. На блокпосту у выезда из Фамагусты водитель, не заглушая мотора, принялся что-то втолковывать дежурным солдатам. Разговор затягивался. Все сидящие в грузовике молчали, даже дети притихли в тревожном ожидании. Водитель протянул какие-то документы и конверт. Пассажиры затаили дыхание, стараясь не привлекать к себе внимания. Рев мотора заглушал голоса, поэтому даже Мехмет и Василакис сидели всю дорогу молча и лишь озирались по сторонам. Апельсиновые деревья в рощах на окраине города клонились под тяжестью плодов. Земля казалась выжженной и бесплодной. Они проезжали мимо разрушенных домов, ферм и церквей. Было странно, что на полях никто не работал и не было видно никаких животных – ни коз, ни овец, ни ослов.

Пригороды Никосии потрясли их так же, как несколько месяцев до этого Афродити. Столицу было не узнать: все вокруг выглядело заброшенным и печальным. Грузовик громыхал по узким улочкам, направляясь к центру.

На людях была поношенная одежда, но жизнь шла своим чередом: старики сидели в кафе, женщины разглядывали витрины, а дети в стоптанных башмаках плелись из школы домой.

Грузовик остановился перед баррикадой, разделяющей город. Это была Зеленая линия.

Какое-то время они сидели неподвижно, потом скрипнули болты и опустился откидной борт. Их выгружали, как скот.

Хусейн спрыгнул первым, и Мария протянула ему маленькую Ирини. Он впервые держал на руках грудного ребенка и не представлял, что малыши так сладко пахнут. Девочка протянула ручку и ухватила его за нос.

Потом, не без труда, выбрался Паникос и стал помогать спускаться на землю тестю с тещей, Эмин и Халиту. Наконец Мария передала мужу Василакиса. Мехмет спрыгнул сам. Хусейн все еще держал на руках малышку. Ему не хотелось с ней расставаться.

Мария спрыгнула на землю и теперь стояла рядом, протягивая руки к дочке. Она видела, что на руках Хусейна малышке было хорошо.

Солдат не собирался ждать. Он получит вознаграждение, только когда закончит работу – доставит этих греков-киприотов на другую сторону Зеленой линии.

– Идите! – разозлившись, резко скомандовал он, указывая на баррикаду.

Две семьи молча стояли напротив друг друга. Они боялись солдата, но еще страшнее им было произнести прощальные слова. Все произошло так быстро, что они оказались не готовы к расставанию.

Но этот миг наступил, и сердца подсказали им, что делать. Главы семей держали в руках свои талисманы. Василис завернул свой мати в салфетку для сохранности. Он протянул его Халиту – как самый драгоценный дар. Халит, не задумываясь, вручил Василису свой назар. Это показалось им самым естественным. Оба талисмана были одинакового размера, оба из ярко-синего стекла. Различие было лишь в том, что Эмин вешала свой на красном шкурке, а Ирини свой – на голубой ленте.

Женщины обнялись.

– Мы никогда не забудем, как ты спас нашу малышку, – сказал Паникос Хусейну.

Хусейн только покачал головой.

Мальчишки носились друг за другом вокруг взрослых. Мария прижимала к груди маленькую Ирини.

Солдат повторил приказ, на этот раз громче:

– Идите! Живо!

Георгиу не понимали турецкого, но жест говорил красноречивее слов. Времени у них не осталось. Им вдруг стало ясно: все, они расстаются. И сердца их словно рассекли ножом.

Прошел ровно год со времени переворота, после которого события мелькали как в калейдоскопе, и теперь у них не осталось ни слез, ни слов.

Несколько прохожих обратили внимание на пожилую женщину в черном и двух женщин помоложе, одна из которых была в платье-рубашке от Шанель. Их дети тоже были богато одеты. Странно было видеть таких нарядных людей, стоящих посреди улицы.

Прохожим они казались одной семьей. Но пришло время части из них подчиниться приказу солдата. Вдруг они разделились. Ирини, Василис, Мария, Паникос и их дети медленно двинулись вперед, а Эмин, Халит, Хусейн и Мехмет остались на месте.

Семья Георгиу направилась в сторону границы, где виднелись голубые береты солдат ООН. Они шли словно во сне, не слыша вопросов, которые сыпались на них со всех сторон. Документов у них не было, но их все равно вскоре пропустили.

Ёзканы смотрели вслед своим друзьям, пока те не скрылись из виду. Георгиу ни разу не обернулись.

Несколько лет спустя…

Как только Георгиу пересекли Зеленую линию, они, как и Ёзканы, стали цифрами статистики.

Более двухсот тысяч греков-киприотов лишились домов на севере Кипра и сорок тысяч турок-киприотов были выселены с юга. Все они стали беженцами.

Ни для Георгиу, ни для Ёзканов Никосия не стала домом. Только Фамагуста заслуживала называться этим именем. Столица стала лишь отправной точкой их жизни в изгнании.

В конце концов обеим семьям выделили жилища, которые остались бесхозными в результате конфликта: Ёзканам – в Кирении, а Георгиу – в Лимасоле. Города располагались на севере и юге соответственно, на максимальном удалении друг от друга.

Даже если бы они знали, где осели их бывшие соседи, они не смогли бы пересечь границу, чтобы встретиться. Более того, никакой связи между севером и югом практически не существовало.

Новое жилище показалось семье Георгиу более просторным, чем прежнее, так как все накопленное за долгие годы добро осталось в Фамагусте. Икона, сопровождавшая их все время, по-прежнему присматривала за ними. Как и назар на красном шнурке.

Ирини с легкостью воспроизвела обстановку их дома в Фамагусте. Паникос и Мария купили такие же пластиковые садовые кресла, а она связала скатерть, похожую на ту, что осталась лежать на столе в доме на улице Эльпиды. Все чужие вещи, что были в доме, когда они в него вошли, – альбомы с фотографиями и фарфор, – она упаковала и спрятала на случай, если их хозяева, турки-киприоты, вернутся.

Ирини постепенно удалось воссоздать нечто, напоминающее ее любимый кипос в Фамагусте. Под ярким солнышком и весенними ливнями все росло быстро, и вскоре жасмин украсил двери, а герани расцвели пышным цветом в горшках. На грядках взошли перцы, помидоры и душистые травы, а через пару лет семья Георгиу уже собирала виноград с собственных лоз.

Василис был рад, что ему не надо больше обрабатывать землю. Он и передвигался-то с трудом, а уж о том, чтобы копать и полоть, не могло быть и речи. Многие переселенцы из Фамагусты оказались здесь, поэтому вскоре он нашел старых друзей. Они снова собирались каждый день, но уже в другом кафенионе, вспоминали прошлое и мечтали о будущем.

Для Георгиу потеря всего нажитого была ничем по сравнению с потерей сыновей. Каждый день Ирини зажигала три свечи в церкви – за Маркоса, Христоса и Али. Вера снова затеплилась в ее сердце, хотя Христос так и не вернулся домой.

Василис старался быть реалистом. Он смирился с тем, что они никогда не узнают, что случилось с Христосом. Стало известно, что некоторые из убитых во время короткой гражданской войны, вызванной путчем против Макариоса, были включены в списки пропавших без вести и похоронены греками-киприотами в безымянных могилах.

– Возможно, он один из них, – вздыхал Василис.

– Мой внутренний голос говорит: пока я его жду, он может вернуться, – отвечала Ирини.

Все, что у нее осталось, – это надежда. Эльпида.

Ирини поддерживали повседневные дела и радость оттого, что она помогает Марии и Паникосу растить детей. С внуками она забывала обо всех горестях.

Георгиу жили с постоянным ощущением того, что их дом им не принадлежит, что настоящие хозяева вот-вот вернутся и потребуют его освободить. Однажды им показалось, что такой день настал.

В дверь позвонили, и Василис, хромая, пошел открывать. Когда они жили в Фамагусте, дома никогда не запирали, но теперь времена изменились.

Он открыл дверь и растерялся, не понимая, нужны ему очки или трость. Перед ним стоял молодой человек. Изможденный и грязный.

У Василиса подкосились ноги. Непослушными губами он прошептал имя сына.

Они обнялись, Христос почувствовал, каким слабым стал отец. Василис сильно постарел за то время, что они не виделись.

Услышав, что ее зовет муж, Ирини поспешила из спальни.

– Иока му, иока му, иока му…[39] – неустанно повторяла она, обливаясь слезами.

После освобождения из турецкого лагеря, где он провел много месяцев, Христос долго не мог найти родителей. Его сбило с толку то, что дом остался за колючей проволокой, и потребовалось время, чтобы разыскать их.

Христос ослаб телом и пал духом, а весть о смерти брата сразила его окончательно. Он жил в темной комнате в доме родителей и больше года не выходил за пределы кипоса матери.

Пока Христос приходил в себя, на семью обрушился еще один удар. Василис умер от инфаркта.

– По крайней мере, мы были с ним рядом, иока му, – сказала Ирини Христосу, – и он знал об этом.

С помощью дочери и зятя Ирини держалась ради сына. Она носила траур с того дня, когда Хусейн нашел для нее черную одежду в Фамагусте. Теперь ей предстояло носить его до конца жизни.

Паникос уже давно обдумывал предложение двоюродного брата, который перебрался в Великобританию в конце шестидесятых. Его сеть магазинов электротоваров расширялась, и ему был нужен Паникос, чтобы возглавить три или четыре магазина.

Паникос не знал, как заговорить с шурином об этом. Христос легко нашел работу автомеханика, но пребывал в мрачном настроении. Когда Паникос наконец решился намекнуть о предложении, он понял, что Христос тоже готов начать все сначала.

– Что мне здесь делать? – говорил разочарованный молодой человек. – Сидеть и сетовать, что все сложилось не так?

Его мучило то, что его друг Хараламбос по-прежнему числится пропавшим без вести, а он, Христос, жив и на свободе.

Теперь Христос винил во всем организацию, членом которой являлся, за то, что та помогла совершить переворот с целью свержения Макариоса.

– Мы сами позволили вторжение, – говорил он. – И вот смотрите, что вышло!

Даже Ирини была готова расстаться с любимым островом.

– Если вы с Паникосом хотите уехать, – говорила она Марии, – и Христос тоже, я готова. Могу приезжать время от времени, чтобы ухаживать за могилой вашего отца. Он простит, что я не буду приходить каждый день…

С помощью многочисленных родственников, которые уехали раньше, они переехали на север Лондона.

Ёзканы тоже пытались наладить новую жизнь в Кирении. Это было невозможно, пока Али все еще числился пропавшим без вести. Они очень горевали о пропаже фотографий. Без фотографий образ сына стирался из памяти. Узнали бы они его теперь?

Эмин довольно быстро нашла работу в салоне красоты. Она просто не могла сидеть дома сложа руки в бесплодном ожидании. А во время работы, когда она мыла волосы клиенткам и делала завивку, она могла не думать о пропавшем без вести сыне.

Через несколько лет на север острова потянулись туристы, и Хусейн с отцом нашли временную работу на кухне ресторана. Но в жизни Хусейна больше не было испытаний, с которыми он столкнулся, когда семья скрывалась в «Восходе», и он заскучал.

Хусейн серьезно занялся волейболом. Его взяли в команду турок-киприотов, к чему он стремился с детства. Около года он был счастлив, что мечта осуществилась. Но радость продолжалось недолго. Северная часть Кипра не была признана международным сообществом, и на многие области распространялось эмбарго, в том числе и на участие в спортивных состязаниях.

– Чушь какая-то! – возмущался он. – Если нельзя принимать участие в крупных турнирах, какой тогда, к чертям, толк в занятиях спортом?!

Он находил жизнь за колючей проволокой гнетущей. Для такого молодого парня, как Хусейн, это было все равно что вытянуть руки и чувствовать, как они упираются в стену. Ему хотелось колотить по этим стенам до тех пор, пока они не рухнут.

Однажды Мехмет, вернувшись из школы, огорошил мать вопросом:

– Мама, помнишь наших друзей из отеля? Я их теперь должен ненавидеть?

Эмин объяснила Мехмету, что он вовсе не должен этого делать, но поняла, что тесная дружба с греками-киприотами начинает стираться из памяти ее младшего сына. И она впервые задумалась о том, чтобы покинуть Кипр. А когда на севере острова начали воздвигать все больше памятников победе и менять названия улиц и учреждений, а все прибывающие переселенцы из Турции привозили с собой свои обычаи и традиции, Эмин стала настаивать на отъезде. Она разлюбила страну, в которой родилась, а поговорив об этом с Халитом, поняла, что муж чувствует то же самое. Единственное, что удерживало их, – это то, что Али так и не вернулся.

– Он пропал, и не имеет значения, где мы – здесь или где-то еще, – говорил Халит. – Если Али вернется, то найдет нас.

Они были знакомы со многими турками-киприотами, которые перебрались в Лондон. Жизнь там не была легкой, но для тех, кто не боялся труда, возможностей открывалось много. Через несколько месяцев, запасшись адресами знакомых, которые ранее поступили так же, Ёзканы купили билеты в одну сторону и уехали. Расставаться с домом, который, по сути, не был их, было нетрудно, но прощаться с островом было тяжело.

В Лондоне Хусейн легко нашел работу в ресторанном бизнесе и вскоре стал менеджером.

Водное поло осталось лишь в памяти, но он по-прежнему любил спорт и играл в волейбол по воскресеньям. А в остальные дни недели приходилось работать по восемнадцать часов. Хусейн купил подержанный «форд-капри», и Мехмет обожал, когда старший брат подвозил его до школы.

После переезда в Лондон Хусейна преследовала одна мысль.

Однажды утром он отпросился с работы и отправился в Хаттон-Гарден, где располагались ювелирные магазины. Там не нашлось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бриллиантовое ожерелье, каким он его помнил. Тогда он прошелся по Бонд-стрит и в одной витрине увидел нечто подобное, но цена не была указана. Швейцар в униформе охранял вход.

Когда Хусейн вошел в магазин, человек в костюме вежливо поинтересовался, чем может ему помочь.

Набравшись смелости – в конце концов, он приехал на приличном автомобиле, жаль, что припарковал его за углом, – Хусейн сказал, что его интересует колье.

– Первоклассное качество. – Продавец бережно выложил нить из голубых бриллиантов на бархатный лоток пурпурного цвета, прекрасно понимая, что этот посетитель украшение не купит. – Оно стоит около тридцати тысяч фунтов.

Бриллианты были приблизительно такого же цвета и размера, как те, которые помнил Хусейн. По крайней мере, теперь он знал цену.

Они все скучали по Кипру. Воспоминания о некогда прекрасной жизни жили в сердцах. Напоенный ароматом цветов воздух, сладостный вкус апельсинов… Этого ничто никогда не заменит.

В Хакни, районе, поблизости от которого жили и Георгиу, и Ёзканы, был местный центр, где собирались бывшие киприоты.

Мария узнала об этом центре и подумала, что матери было бы интересно там побывать. Однажды днем она привезла ее туда.

Ирини вошла в продуваемый сквозняками зал, заставленный столами и стульями. Увидела знакомые лица и замерла, услышав знакомую смесь греческого и турецкого.

В углу Эмин с Халитом пили кофе. Вдруг что-то привлекло внимание Эмин.

– Халит, посмотри! – Она тронула мужа за руку. – На вон тех женщин, которые только что вошли…

– Каких женщин? – Зрение у Халита ухудшилось.

Но Эмин уже бросилась к входной двери, лавируя между столиками и спотыкаясь от спешки. По ее лицу струились слезы.

Мария ахнула и, схватив мать за руку, бережно повернула ее в сторону подруги.

Ирини и Эмин долго не выпускали друг друга из объятий. Потом сели и рассказали друг другу, как жили после того, как расстались.

Поделились и грустными событиями. Ирини сказала, что Василис умер. Халит наклонил голову, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства. Привычный стук четок стих. Он всегда был немногословен и сейчас тоже не проронил ни слова.

– Мне ужасно жаль. Тебе, наверное, так его недостает, – сказала Эмин со слезами на глазах.

Ирини положила руку на плечо Халита. Они молчали. Слова были ни к чему.

Потом она спросила:

– А что с Али?..

Эмин было трудно подобрать слова, в особенности когда узнала, что Христос вернулся.

– Все еще числится пропавшим без вести, – вздохнула она.

Обнаружилось, что они снова соседи. Их дома находились на расстоянии полумили. Семьи стали встречаться каждую неделю и ходить в гости, угощая друг друга такими блюдами, как гемиста и долма, которые отличались только названиями.

Шли годы. Хусейн взял ссуду и открыл собственный ресторан, потом еще один. Оба заведения процветали, и постепенно он накопил денег.

Когда пришло время, найти Афродити не составило труда. Эмин вспомнила, что ее родители жили где-то в Саутгейте, и он нашел адрес.

В первые месяцы после переезда в Англию Афродити восстанавливала силы. Холодный климат сам по себе придал ей энергии, но она оставалась слабой. Целыми днями сидела дома, как и ее мать, но они старались не попадаться друг другу на глаза. Они редко выходили из дому, покупками занималась домработница.

В 1970 году мать Афродити умерла. Саввас жил на Кипре. Уезжать у него не было причин, и по жене он не скучал. Он оставался оптимистом и по-прежнему верил в потенциал острова. Начав когда-то бизнес с нуля, он собирался сделать это вновь. Его молодая отельная империя так и стояла без дела в Фамагусте: заброшенный «Восход», покореженный остов «Нового Парадиз-бич» и, конечно, свежее приобретение у бывшего конкурента.

Вместе с сорока тысячами сограждан Саввас ждал возрождения своего города, который стали называть «Спящей красавицей Кипра». Он не сомневался: когда-нибудь она пробудится ото сна.

Тем временем он занимался другими проектами. Конечно, рано или поздно займы придется возвращать, но пока Саввас продолжал брать кредиты и приобретать недвижимость. Папакоста был человеком, который обеспечивал банки работой.

Во время одного из своих редких визитов в Англию он сообщил Афродити, что начал строительство отеля в Лимасоле. «Целых семьсот номеров – это будет настоящая жемчужина курорта! » Саввас гордился своими планами. Афродити сразу поняла, что никогда его не увидит. У нее не было ни малейшего желания. Саввас догадался об этом по ее реакции. Им стало ясно: жить вместе они уже не будут. Развод был сложным, но адвокатам Афродити, Мэтьюсу и Тенби, удалось избавить ее от ответственности за наделанные Саввасом долги.

Все эти годы она чувствовала себя разбитой кариатидой, осколки которой валялись на полу бального зала «Восхода».

Однажды Афродити получила письмо от Эмин. Написала ей вежливый ответ и пригласила на чашку чая. («Настоящая англичанка! » – воскликнула Эмин, вскрыв конверт. ) Мать с сыном нанесли визит на следующей неделе. Дверь им открыла не Афродити. Домработница впустила их в дом и провела в гостиную, где в полном одиночестве Афродити сидела в кресле, к которому была прислонена трость. Она не встала, чтобы поздороваться с гостями, и Эмин поразилась ее худобе и увядшему виду. Волосы поседели и стали такими редкими, что сквозь них просвечивала кожа. Прошло четырнадцать лет после их последней встречи, но выглядела Афродити лет на тридцать старше. Ее вид поразил Эмин.

Эмин оглядела дом Афродити, который той достался от матери. Он был еще больше, чем она представляла, и очень уютный, хотя и слегка обветшалый. На низком полированном столике из красного дерева были расставлены чашки с блюдцами и чайник из костяного фарфора.

Они поняли, что Афродити жила в нем одна, но Эмин не задавала вопросов. Это было бы против приличий.

Афродити расспрашивала Ёзканов об их жизни. Когда они уехали с Кипра? Где живут теперь? Поддерживает ли Эмин связь с Савиной Скурос из салона?

Говорили по-английски.

Эмин была любительницей поговорить и начала рассказывать все в подробностях. Потом, немного стесняясь, поведала Афродити о том, как они скрывались в «Восходе».

– Мы жили там с Ирини и Василисом Георгиу, нашими соседями, – сказала она. – Это их сын предложил.

Хусейн заметил, как побледнела Афродити. Хоть бы мать замолчала! Меньше всего ему хотелось, чтобы она упоминала менеджера ночного клуба. Кроме того, разговор о «Восходе» мог расстроить Афродити: он был не просто символом того, что она потеряла.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 16 17 18 192021 Следующая ⇒