ВЕНЕЦИАНСКИЙ КУПЕЦ 8 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 10Следующая ⇒

понравится" или Ромео с Меркуцио). Такова же дружба Бассанио и Антонио,

который готов отдать своему молодому другу все, что ему принадлежит, и даже

то, чего у него нет. И эта тема дружбы в данной комедии глубоко связана с

мечтой о более прекрасной жизни, в которой деньги должны служить человеку,

не делая его рабом. Вот в чем заключается связь двух тем, образующая сложное

идейное единство этой чудеснейшей пьесы.

Два мира противопоставлены здесь друг другу. Один - мир радости,

красоты, великодушия, дружбы; ею составляют Антонио с группой его друзей,

Порция, Нерисса, в известной мере Джессика. Другой - мир хищничества,

скаредности и злобы; его составляют Шейлок, Тубал и их присные, которые не

показаны в пьесе, но ощущаются как ее фон. Если в предыдущих комедиях

возможно было примирение, превращение злых в добрых (Протей), то здесь это

исключено. Между двумя мирами идет война не на жизнь, а на смерть.

Трудно сказать, которая из двух сторон начинает нападение, которая из

них более агрессивна: обе они одинаково, еще до начала действия, презирают и

ненавидят друг друга. Лица первой группы смотрят на жизнь с доверием, они

ощущают ее красоту, их душа открыта всему радостному, прекрасному,

благородному. Таков прежде всего сам Антонио, который из природного

великодушия одалживает деньги, никогда не беря за это процентов, который

исповедует настоящий культ дружбы. Таковы же и все другие члены этого

кружка, друзья Антоний. Напротив, Шейлок и ему подобные не знают ничего,

кроме сухого расчета и корысти. Им недоступны жалость, душевная щедрость,

милосердие. Это хорошо показано в четвертом акте пьесы, в сцене суда, когда

Порция в своей замечательной речи о " милости" тщетно призывает Шейлока

проявить по отношению к Антонио великодушие.

Разница между этими двумя душевными складами очень тонко обозначена

Шекспиром одним поэтическим образом. В пятом акте, этом своеобразном

музыкальном финале к сказочному действию, говоря о " небесной музыке", о

" гармонии небесных сфер", которая в эту дивную ночь слышится ему и его

возлюбленной, Лоренцо отмечает свойство музыки очаровывать и смягчать

человеческие сердца. Он прибавляет:

" Тот, у кого нет музыки в душе,

Кого не тронут сладкие созвучья,

Способен на грабеж, измену, хитрость;

Темны, как ночь, души его движенья

И чувства все угрюмы, как Эреб".

Такая угрюмая, темная душа - у Шейлока, который не ощущает и не может

создать себе гармонию жизни, который не носит в своей душе музыки.

Многие западные критики пытаются изобразить столкновение между Антонио

и Шейлоком как противопоставление идеалов христиан-европейцев идеалам

еврейства. По их мнению, Шекспир хотел разоблачить в " Венецианском купце"

порочность евреев и написал, таким образом, антисемитскую пьесу. Это,

конечно, есть грубейшее искажение замысла пьесы. В целом ряде своих пьес

Шекспир проводит идею равенства людей всех рас, наций, вероисповеданий, всех

общественных положений. Но почему же в таком случае он сделал Шейлока

евреем? Прежде всего, эту черту Шекспир придумал не сам, а заимствовал из

итальянской новеллы, послужившей ему источником. Он воспроизвел ее потому,

что она соответствовала действительности. В XVI веке евреи, жившие в разных

странах Западной Европы, не имея доступа к очень многим, и притом наиболее

выгодным и почетным профессиям, усиленно занимались торговлей и

ростовщичеством. Но самое существенное - как именно и насколько

разносторонне обрисовал своего Шейлока Шекспир, ибо он дал чрезвычайно

многогранный образ его. Вспомним замечание Пушкина в его высказывании о

разносторонности характеров Шекспира: " Шейлок скуп, сметлив, мстителен,

чадолюбив, остроумен".

Чтобы проникнуть лучше в подлинные намерения Шекспира, необходимо

учесть, каково было положение евреев в Англии времен Шекспира и каков был

господствующий взгляд на них в общественном мнении и художественной

литературе эпохи.

С конца XIII века до времен Кромвеля (середина XVII в. ) верующие евреи

были лишены права жительства в Англии. Евреи, встречавшиеся во времена

королевы Елизаветы в Лондоне, - по большей части иностранные подданные,

вроде упомянутого выше врача Лопеса, - были редкими исключениями. За все

указанные три с половиной столетия в Англии крепко держался религиозный и

расовый предрассудок, и среди населения ходило немало рассказов,

компрометирующих евреев. Особенно распространены они были в XVI веке, когда

в связи с ростом национального сознания и патриотических чувств как

искаженная форма их стал усиливаться шовинизм - нелюбовь ко всему

иностранному, насмешки над ним и т. п. Эти настроения проявились и в драме

того времени, в частности и у Шекспира, но у него в шутливой и весьма

безобидной форме (см., например, подтрунивание над замашками и слабостями

представителей разных национальностей в " Комедии ошибок", " Виндзорских

насмешницах", разбираемой комедии или выпады против французских и

итальянских мод в " Ромео и Джульетте" ). Но особенно остры были во времена

Шекспира нападки на евреев. Госсон в своей " Школе обманов" (1579) упоминает

какую-то пьесу о еврее ростовщике, шедшую в одном из лондонских театров.

Модный романист эпохи Энтони Мендей обработал в 1580 году в виде романа

историю о жестоком ростовщике и похищении его дочери. Существовала баллада

(неизвестно, возникла ли она до пьесы Шекспира, или после нее) о еврее

Герунтии и бессердечных условиях полученного им векселя, а в своем

" Руководстве красноречия" (1596) Александр Сильвен посвящает одну из глав

истории еврея, требовавшего от одного христианина в уплату долга фунт мяса.

Известен, наконец, успех, каким пользовалась упомянутая уже выше, возникшая

лет за десять до " Венецианского купца" трагедия Марло " Мальтийский еврей",

где выводится богатый еврейский банкир, который совершает ужасающие

предательства и жестокости вплоть до отравления родной дочери, лишь бы

отомстить христианам, посягающим на его деньги. Гуманист Джордано Бруно,

побывавший в Англии в 1584 году, рассказывал потом, что в Лондоне ни один

еврей, проходя по улице, не был гарантирован от худших оскорблений и

издевательств. Среди этого потока злобы и ненависти редкими исключениями

были такие проявления гуманности и благожелательности, как анонимная пьеса

(изд. в 1584 г. ) " Три лондонские дамы", где был выведен поражающий своим

душевным благородством еврей. Другим примером такого отношения к евреям, но

скрытого, требующего комментария, является пьеса Шекспира.

Лучшим свидетельством истинного отношения Шекспира к злостным

проявлениям грубого шовинизма является пьеса, коллективно написанная

(вероятно, около 1600 г. ) пятью авторами и в том числе. как теперь полагает

большинство критиков. Шекспиром, - " Сэр Томас Мор". В той части пьесы,

которая приписывается Шекспиру, есть и сцена, изображающая бунт лондонских

горожан, охваченных таким зоологическим, хищническим национализмом и

собирающихся разграбить товары иностранных приезжих купцов. Томас Мор,

который был в ту пору лорд-мэром Лондона, выходит навстречу своим мятежным

землякам и предлагает им представить себе, что бы они почувствовали, если бы

они сами были на чужбине и их имущество подверглось бы опасности такого же

расхищения. Вот истинное лицо Шекспира, сторонника человечности,

справедливости, морального равенства всех людей, - и эти же черты, как мы

покажем далее, наличествуют и в " Венецианском купце".

Еще Гейне в своей замечательной книге " Женщины и девушки Шекспира"

(глава " Джессика" ) заметил, что " о различии религии в этой пьесе нет и речи,

нет малейшего намека", как нет намека и на этнические особенности, которые

автору, будь он во власти " расового предрассудка", было бы соответственно

постараться изобразить в смешном или отталкивающем виде. Нигде во всей пьесе

нет ни слова о каких либо страшных суевериях и мрачных религиозных обрядах,

якобы свойственных иудаизму, или о превосходстве христианской веры над

иудейской. Насквозь фальшивой и грубо искажающей Шекспира следует считать

тенденцию английских актеров XVII и XVIII веков, применяя соответствующую

мимику, интонации, жестикуляцию, делать образ Шейлока уродливым, мерзким и

часто даже комическим. Текст не дает для зтого ни малейшего основания дело в

том, что Шекспир строго различает в Шейлоке. с одной стороны, хищного

ростовщика, с другой стороны - еврея как человека, имеющего такое же право

на существование, как и окружающие его венецианцы. Сильнее всего это

подчеркнуто Шекспиром в знаменитом монологе Шейлока (III, 1), в котором

доказывается тождественность природы всех людей независимо от их религии и

этнической принадлежности, с помощью аргументов физического тождества их

строения, которые не раз повторяются у Шекспира (например, в пьесе " Конец

делу венец" - слова короля к графу Бертраму; II, 3). Тот, кто прочел его

один раз, никогда не забудет этих страстных, потрясающих в своей

справедливости восклицаний Шейлока: " Он меня опозорил... насмехался над

моими убытками, издевался над моими барышами, поносил мой народ... А какая у

него для этого была причина? То, что я еврей. Да разве у еврея нет глаз?

Разве у еврея нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей,

страстей?.. Если нас уколоть, разве у нас не идет кровь?.. Если нас

отравить, разве мы не умираем? А если нас оскорбляют, разве мы не должны

мстить? "

Зритель на одно мгновение забывает весь ход пьесы, характер Шейлока,

его жестокость и весь проникается сочувствием к нему как к человеку, к его

угнетенному человеческому достоинству. Некоторые критики справедливо

называют этот монолог лучшей защитой равноправия евреев, какую только можно

найти в мировой литературе. Но это не мешает Шекспиру сурово осуждать

кровопийцу Шейлока и клеймить его ростовщическую деятельность и

мстительность. Эта широта и сложность подхода Шекспира к образу Шейлока

проявились, между прочим, и в сложности его характера.

Осуждение власти денег и золота выражено в пьесе не только в связи с

действиями Шейлока. Та же самая мысль повторена, в более общей и скрытой

форме, в сцене выбора ларца (III, 2). Бассанио отвергает золотой ларец,

называя золото " личиной правды", которая прикрывает всякое уродство и порок.

Он презрительно отталкивает и серебро второго ларца, которое он называет

" тусклым, пошлым посредником между людьми". Им обоим он предпочитает

" прямой" и " честный" свинец - и действительно, в свинцовом ларце он находит

портрет Порции и свое счастье. И крайне примечательно для идейного единства

пьесы то, что в этой сцене Бассанио от темы золота так естественно переходит

к теме правды, которая есть основа мира гармонии, грезящейся всем чистым и

светлым душам, и которая искажается, уничтожается золотом.

Но дело сводится не только к наличию в злодее и хищнике человека. Надо

посмотреть, как этот хищник возникает в человеке и как Шекспир понимает

соотношение ростовщической профессии с окружающей средой,

Надо посмотреть также, как рисует он связь между жестокими навыками

Шейлока и самыми естественными человеческими началами в его душе.

Шекспир изображает Шейлока не только как нарост на теле Венеции, не

только как бич ее, но и как продукт и жертву ее уклада, самого ее строя.

Шекспир хорошо знал, что Венеция его времени была образцом торговой

республики, все благосостояние и политическая сила которой покоились на той

" коммерческой честности", которая составляла и основу английского

пуританства, уже медленно подбиравшегося в ту пору к политическому

господству. Ведь если нарушить хоть один раз условия векселя, законные права

заимодавца, этим будет создан опасный прецедент, Венеция сразу потеряет свой

внешний кредит, свою основу и мощь! Вот почему в сцене суда ни все сенаторы,

ни сам дож, как им ни хотелось бы спасти Антонио, не решаются вмешаться и

нарушить " священную" букву закона, так для них важную. И Шейлок этим

пользуется. Поскольку он лишен положения в обществе, титулов, даже

равноправия, ему не остается ничего другого. " Отнимая у меня имущество, вы

отнимаете у меня жизнь! " - восклицает он в сцене суда. И эти слова, так

потрясающе звучавшие в исполнении Кина (1814), положившего начало новой,

трагической трактовке этой роди, служат ключом к пониманию всей сущности

конфликта между торговой венецианской знатью и страшным, несчастным евреем.

Пушкин указал на сложность характера Шейлока. Но им указаны еще не все

положительные или, скажем, достойные человека черты его характера. Надо

вспомнить не только его чадолюбие, но и былую верную и трогательную любовь к

покойной жене. Ее кольцо, которое Джессика захватила с собой и потом

променяла на приглянувшуюся ей обезьянку, дорого Шейлоку не только как

денежная ценность (вспомним его восклицания: " Восемьдесят дукатов!.. ", " Две

тысячи дукатов!.. " III, 1), но и как память жены. Деньги, вообще говоря, для

него не самое главное: дочь дороже ему, - до той минуты по крайней мере,

пока она не бежала от него, а, может быть, даже, несмотря на его проклятья,

и после того.

Еще дороже, пожалуй, честь, хотя иногда она облекается в страшную

форму: иногда это внешнее достоинство, внутренняя гордость, с какой он

держит себя с венецианцами, иногда неутолимая, ни перед чем не

останавливающаяся месть.

И хотя в объяснении причин его ненависти к Антонио (1, 3) и звучит

несколько разных мотивов, главным из них выделяются все же оскорбления,

которыми Антонио осыпает его и которых честь Шейлока не может перенести.

Шейлок говорит в лицо своим противникам горькие истины, выраженные

Шекспиром в такой прозрачной и убедительной форме, что сам поэт не мог не

чувствовать их правдивости. Самая яркая из них - речь Шейлока, обращенная к

дожу (IV, 1) о рабах, которых венецианцы не хотят " из милости" отпустить на

волю. Шейлок претендует лишь на свое денежное имущество, дож - на живых

людей. Не только в своем знаменитом монологе, но и в ряде других мест

душевно сложный, хищный и ужасный, но всегда зоркий и разумный, а иногда

человечный Шейлок служит рупором мыслей Шекспира. А иногда своим рупором он

делает (как в других пьесах) шутовские персонажи, как, например, в созвучном

той же распре, отмеченном Гейне (там же) дерзком замечании Ланчелота Гоббо о

переходе Джессики в христианство.

Характер Джессики дополняет образ Шейлока. Гейне в названной статье

осыпает укорами эту бездушную дочь, стыдящуюся своего отца, не забывающую

при своем побеге ограбить его, при несомненной своей внешней

привлекательности несущую на себе какой-то налет цинизма. " Этот отец,

которого она покинула, ограбила, которому изменила, был не жестокий, но

любящий отец... Гнусная измена! Джессика даже действует заодно с врагами

Шейлока, и, когда они в Бельмонте говорят про него всякие скверности, она не

опускает глаз, ее губы не бледнеют, но сама она говорит про своего отца

самое дурное... У нее нет души, есть только ищущий приключений ум".

Есть одна довольно слабо уловимая, но многозначительная подробность.

Многие девушки Шекспира, чтобы соединиться с любимым человеком,

переодеваются юношами (Джулия в " Двух веронцах", Розалинда в " Как вам это

понравится" ). Они при этом ведут себя непринужденно, игриво шутят по поводу

своего нового положения, деталей своего мужского костюма. Но в каждой из них

ощущается какая-то деликатность, трогательная нежность. Джессика, напротив,

держит себя (II, 4 и 6) с подчеркнутой развязностью, и ее шутки о том, что

" неся факел, она будет освещать свой собственный стыд", удовлетворение тем,

что ночь скроет ее " стыд" и т. п., - носят демонстративно-пикантный

характер, оттенок какого-то бесстыдства. Сопоставление ее с Шейлоком

акцентирует горечь, которую он испытывает и трагизм его судьбы.

Из других характеров увлекателен и разработан лишь характер Порции,

веселой, нежной и любящей радости жизни, истинной девушки Ренессанса, в

момент рождения которой " в небе плясала звезда". Остальные фигуры, начиная с

бесцветного Антонио и банального Бассанио и кончая второстепенными

персонажами, как индивидуальные лица, не представляют большого значения.

Но для глубоких мыслей и ведущих образов этой пьесы Шекспир создал

замечательную по живописности рамку. Немногими, но выразительными штрихами

он передал атмосферу венецианской жизни эпохи - совмещение в ней кипучей

деловой деятельности с праздничным духом, весельем и жаждой наслаждений.

Этот светлый фон смягчает драматические моменты пьесы. По понятиям того

времени, отчасти сохранившим значение и сейчас, " Венецианский купец"

считался комедией, так как исход пьесы - счастливый. Ее светлое,

оптимистическое настроение еще усиливается вставленными в нее Шекспиром (и,

конечно, отсутствовавшими в его источниках) многочисленными шутками и

комическими сценами, особенно теми, в которых участвует весельчак Ланчелот

Гоббо. Но особенно радужный характер придает пьесе ее пятый акт, в котором

красота природы, любовь и радость по поводу победы над злым началом слились

в очаровательную лирическую картину.

А. Смирнов

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8910 Следующая ⇒