В.И. Будько 3 страница

(28. 01. 1837) «…Софи, какой конец этой печальной истории между Пушкиным и Дантесом. Один ранен, другой умирает. Что вы скажете? Когда вы узнали? Мне сказали в полночь, я не могла заснуть до 3 часов, мне все время представлялась эта дуэль, две рыдающие сестры, одна жена убийцы другого. – Это ужасно, это страшнее, чем все ужасы модных романов. Пушкин вел себя непростительно, он написал наглые письма Геккерну, не оставя ему возможности избежать дуэли. – С его любовью в сердце стрелять в мужа той, которую он любит, убить его, – согласитесь, что это положение превосходит все, что может подсказать воображение о человеческих страданиях. Его страсть должна была быть глубокой, настоящей. – Сегодня вечером, если вы придете на спектакль, какие мы будем отсутствующие и рассеянные... ».

Н. В. Арсеньев и его семья

В принципе, родственники поэта были простыми людьми без всяких на то затей и творчества. Вряд ли тетки его, Евфимия Никитична Вревская (1814 – 1885) и Елена Никитична Шмит (? – 1882), взрослые уже дочери Никиты Васильевича, хоть как-то интересовались юношеской поэзией Лермонтова.

Они были замужем и были молоды, а потому – московский племянник, молодой человек 18-ти лет, видимо, интересовал их мало, хотя бы со всеми его стихами и устремлениями. – Тогда он был лишь – «бабушкиным внуком», который опекался «к месту и не к месту» и, вроде бы, готовился к поприщу, будущее которого было «туманно».

Несколько ближе поэт сошелся тогда с дядькой своим – Егором Никитичем Арсеньевым, о котором поминалось в письмах бабушки, которая, собственно, была «связующим звеном» между поэтом и многочисленными родными.

«Официальное Лермонтоведение», в отличие от гдовского краеведения, никак не соотносит гдовских Арсеньевых с Гдовским уездом С. -Петербургской губернии. – Мало того, их в некоторых случаях нет даже в Лермонтовской энциклопедии. Нет в ней Евфимии Никитичны Вревской, и так же нет сестры ее – Елены Никитичны Шмит, со всем нисходящим ее потомством. Отец же их, Никита Васильевич Арсеньев, двоюродный дед поэта, напротив, в энциклопедии есть. Есть так же сын его – Емельян Никитич Арсеньев. –иИ где тут правда истории?

В Лермонтовской энциклопедии, к сожалению, представлена только «выборочная родословная схема», на которой отмечены из петербургских Арсеньевых опять только Н. В. Арсеньев с сыном:

«Арсеньевы, ближайшие родственники Л. по материнской линии: Михаил Васильевич (1768 – 1810), дед Л.; елецкий помещик, капитан л. -гв. Преображенского полка, предводитель дворянства в Чембарском у., положит. характеристика к-рого дана Е. Вышеславцевым в письме, опубл. в «ВЕ» (1809, июль, № 14, с. 122 – 24). В память о нем внук получил свое имя. 17 янв. 1836 бабушка писала о внуке: «нрав его и свойства совершенно Михаила Васильевича»

…

Никита Васильевич (1775 – 1847), брат Михаила Васильевича и Григория Васильевича; ген. -майор. Летом 1832 по приезде в Петербург поэт с бабушкой остановились в его доме (в Коломне, за Никольским мостом). В годы учения в Школе юнкеров Л. постоянно бывал у него. Будучи корнетом л. -гв. Гусар. полка, стоявшего в Царском Селе (1834 – 36), Л., приезжая в столицу, занимал комнаты нижнего этажа в этом доме. В марте 1836 поэт читал здесь М. Н. Лонгинову отрывки из драмы «Маскарад». Евдокия (Авдотья) Емельяновна, урожд. Чоглокова(1785 – 1856), жена Никиты Васильевича. Емельян Никитич (1810 – 77), сын Никиты Васильевича и Евдокии Емельяновны, двоюродный дядя Л.; капитан л. -гв. Литов. полка (в 1835). О Евдокии Емельяновне и Емельяне Никитиче упоминается в письме Е. А. Арсеньевой к Л. от 18 окт. 1836 (VI, 471)»[64].

О Никите Васильевиче Арсеньеве, гдовском землевладельце, есть записи в книге «Род дворян Арсеньевых»[65]:

«Колено 14.

442. Никита Васильевич. 367

Елецкий помещик. Родился 11 января 1775. Директор военно сиротских дома и училищ и Мариинского Института 1815 г.; получил от Императрицы Марии Федоровны табакерку. Генерал-майор 1816 г.; кавалер орденов Св. Георгия 4 степени, Св. Анны 1 степени 1821 г., и Св. Владимира 2 степени 1841 г.; получил корону к ордену Св. Анны 1 степени 1838 г.; вышел в отставку 1838 г. Получил высочайшие благодарности и благоволения 15 раз 1810 – 1839 г. Почетный опекун С. -Петербургского Присутствия и управляющий Воспитательным домом и больницею Всех Скорбящих 1839 г. Неоднократно был удостоиваем Рескриптами от Государыни Императрицы. Тайный советник 1843 г. Умер 7 августа 1847 г.

101 Жена Евдокия Емельяновна, рожд. Чоглокова»[66].

О детях его тот же источник сообщает:

«516. Емельян Никитич. 442.

Родился в 1810 г. Юнкер лейб-гвардии Литовского полка 1822 г., прапорщик 1823 г.; был в походах: Персидском 1826 – 1828 г., Турецком 1829 г., Польском 1830 г. Награжден орденом Св. Анны 3 степени с бантом, Св. Владимира 4 степени с бантом, знаком отличия за военные достоинства 4 степени. Капитан 1835 г. Переведен подполковником в Наследного Принца Прусского полк 1836 г.; уволен полковником 1842 г. Умер 7 января 1877 г.

130. Жена Ольга Семеновна, рожденная Панова.

134. Ефимья Никитишна. 442.

Замужем за бароном Степаном Александровичем Вревским.

135. Елена Никитишна. Замужем за гвардии поручиком Кондратием Карловичем Шмит. Умерла 2 марта 1883 г. »[67]

На этом родословие этой ветви Арсеньевых кончается.

Уникальные воспоминания о Н. В. Арсеньеве и о его доме оставил М. Н. Лонгинов (1823 – 1875), кузен Лермонтова и родственник самого хозяина дома. – Он был литератором, и 4 года до самой своей смерти был главным цензором России:

«Я узнал Лермонтова в 1830 или 1831 году, когда он был еще отроком, а я ребенком. Он привезен был тогда из Москвы в Петербург, кажется, чтобы поступить в университет, но вместо того вступил в 1832 году в юнкерскую школу лейб-гусарским юнкером, а в офицеры произведен в тот же полк в начале 1835 года. Мы находились в дальнем свойстве по Арсеньевым, к роду которых принадлежали мать Лермонтова и моя прабабушка. Старинные дружеские отношения в течение нескольких поколений тесно соединяли всех членов многочисленного рода, несмотря на то, что кровная связь их с каждым поколением ослабевала. В Петербурге жил тогда Никита Васильевич Арсеньев, родной брат деда Лермонтова и двоюродный дядя моей бабушки; Лермонтов был поручен его попечениям.

У Никиты Васильевича, большого хлебосола и весельчака, всеми любимого, собирались еженедельно по воскресеньям на обед и на вечер многочисленные родные, и там часто видал я Лермонтова, сперва в полуфраке, а потом юнкером. В 1836 году, на святой неделе, я был отпущен в Петербург из Царскосельского лицея, и, разумеется, на второй или третий день праздника я обедал у дедушки Никиты Васильевича (так его все родные называли). Тут обедал и Лермонтов, уже гусарский офицер, с которым я часто видался и в Царском Селе, где стоял его полк. Когда Лермонтов приезжал в Петербург, то занимал в то время комнаты в нижнем этаже обширного дома, принадлежавшего Никите Васильевичу (в Коломне, за Никольским мостом). После обеда Лермонтов позвал меня к себе вниз, угостил запрещенным тогда плодом – трубкой, сел за фортепиано и пел презабавные русские и французские куплеты (он был живописец и немного музыкант). Как-то я подошел к окну и увидел на нем тетрадь in-folio и очень толстую; на заглавном листе крупными буквами было написано: «Маскарад, драма». Я взял ее и спросил у Лермонтова: его ли это сочинение? Он обернулся и сказал: «Оставь, оставь; это секрет». Но потом подошел, взял рукопись и сказал, улыбаясь: «Впрочем, я тебе прочту что-нибудь; это сочинение одного молодого человека», и, действительно, прочел мне несколько стихов, но каких, этого за давностью лет вспомнить не могу»[68].

В литературе о Лермонтове присутствует благостное мнение о Никите Васильевиче. На самом деле все было не так:

«Об Н. В. Арсеньеве – директоре Военно-сиротского училища – А. Яцевич пишет: «Относясь с исключительной небрежностью к своим обязанностям, он появлялся в корпусе лишь в дни больших экзекуций. Для этого в рекреационной зале собирали всех кадет, с трепетом ожидавших появления Арсеньева. Входя в зал, он, не здороваясь, тотчас набрасывался с бранью на провинившихся и в ответ на мольбы о пощаде бил их тяжелой табакеркой по лицу»[69]. Подобная жестокость не мешала Арсеньеву быть хорошим семьянином и гостеприимным хозяином. М. Н. Лонгинов[70] видел в нем «большого хлебосола и весельчака, всеми любимого»[71].

Семья Д. Н. Хвостовой (урожд. Арсеньевой)

Арсеньевы в Гдовском уезде не имели древней хронологии.

Первой землевладелицей из Арсеньевых здесь, очевидно, была Д. Н. Хвостова, троюродная тетка поэта, которая вышла замуж за гдовского помещика В. С. Хвостова не позже 1809 г. В этом году у нее родился сын А. В. Хвостов, дипломат, который являлся поэту четвероюродным братом. Его прадед и дед были предводителями дворянства в Гдовском уезде.

Ближайшими родственниками Лермонтова в С. -Петербурге были – Арсеньевы, Евреиновы, Ахвердовы и Столыпины[72].

Среди них, наряду с семьей Н. В. Арсеньева, следует помянуть особо семью племянницы, Д. Н. Хвостовой (урожд. Арсеньевой).

Престарелый муж Дарьи Николаевны, Василий Семенович Хвостов, скончался 27. 08. 1832 г., и скончался он ровно в то самое время, когда бабушка Елизавета Алексеевна и Лермонтов прибыли в столицу. – Произошло это в далеком его гдовском имении Кежово. Видимо, Хвостов там и был похоронен, о чем в столице могли говорить во многих домах, а уж в домах Арсеньевых, и подавно[73].

В 1832 г. все «петербургские Арсеньевы», которые по праздникам имели обычай собираться в доме «дедушки» Никиты Васильевича[74], безусловно, находились под впечатлением от смерти «сенатора Хвостова».

Он смог из «дикой» своей нищеты выбиться в число богатых, а, стало быть, уважаемых в столице лиц, и в старости предпочел жить в своей деревне, на родине в Кежово, где он с годами прибавил к своим деревням прикупленные другие деревни, где все дышало памятью предков[75].

Василий Семенович любил Кежово, которое гдовские Хвостовы в обиходе именовали иногда – Нежово, от слова – «нежность».

Там же, на кладбище в пог. Крапивно, были похоронены две его первых жены, которых он любил изначально. – То были незабвенные женщины, – Мария Борисовна (урожд. Меллер, † 1795), которую он привез из Сибири, и Екатерина Александровна (урожд. Колюбакина, † 1797), псковичка, пожить с которой он попросту не успел.

В конце жизни, как бы почувствовав долг свой перед детьми, желая подробно объяснить факт судимости своей, и факт третьей своей официальной женитьбы, он написал о женах своих в специальных Записках, в самый год смерти своей. Он изложил все, что считал нужным, и невестка, истовая литераторша и жена литератора, доставила рукопись его точно по назначению, в «надежный» по ее мнению журнал, – «Русский архив». Его редактировал тогда М. И. Семевский.

Этот Семевский был родственником других Семевских, гдовских помещиков, которые жили так же в правобережье р. Плюссы, неподалеку от Кежово, в имениях своих Шепец и Вейно. Василий Семенович виделся с ними лишь по необходимости.

Записки В. С. Хвостова тогда же и были напечатаны, равно были напечатаны отдельной уже книгой «посмертные» Записки m-me Хвостовой, рукопись которой никто никогда не видел.

Записки В. С. Хвостова предварялись следующим образом:

«Описание жизни тайного советника, сенатора и кавалера Василия Хвостова; писано в 1832 году, самим им для детей своих»[76];

[Записки] «Печатаются с подлинной [В. С. Хвостова] собственноручной тетради, которая была сообщена в Русский Архив невесткою автора (супругою его сына) Екатериною Александровной Хвостовой».

В Записках Хвостова, кстати, есть несколько фрагментов, которые касаются описания его детства в Гдовском уезде. Они касаются так же приездов его в имение Нежово (совр. Кежово), и хозяйственных преобразований, предпринятых им в то время, когда он решил осесть в деревне.

Продолжением биографических Записок его стала так же «Записка Хвостова о Сибири», которая была политико-экономическим сочинением и своеобразным проектом бывшего губернатора[77].

Хвостов принимался в свое время за писание «чистой» литературы, в свете чего им был опубликовано сочинение «Сарафан, или Происшествие к чести купца русского, случившееся в начале XVIII столетия»[78].

В Родословном сборнике русских дворянских фамилий о В. С. Хвостове, о семье его и о потомстве сообщено:

«170. Василий Семенович, тайный советник, сенатор, р. 24 декабря 1754, † до 1835. Жена 1) с февраля 1784, Мария Борисовна Меллер, †1795; 2) Екатерина Александровна Колюбакина, † 1797; 3) Дарья Николаевна Арсеньева. От 1-го брака 1 сын и 1 дочь, от 3-го брака 2 сына и 1 дочь.

171. Яков Семенович, отставной шахтмейстер, †1793. Жена Воронова».

С. 587.

182. Николай Васильевич, коллежский советник, родился 9 мая 1793, †1837. Жена с августа 1822, Екатерина Никифоровна Пушкина.

София Васильевна, родилась в декабре 1784, †1785.

183. Александр Васильевич, статский советник, камер-юнкер, родился 21 февраля 1809, †1861. Жена Екатерина Александровна Сушкова, родилась 18 марта 1812, † 10 октября 1868»[79].

И далее в Родоводе:

[В. С. Хвостов] «Сын небогатого гдовского помещика Семена Васильевича Хвостова (†1770) и Дарьи Ивановны Головцыной(†1770). Материальное положение семейства было подорвано в 1764 г., когда С. В. Хвостов секунд-майор Тобольского полка, попал под суд за растрату казенных денег»[80].

В. С. Хвостов не был чужд литературы. Будучи рачительным губернатором в Томске, он подготовил и напечатал в Сибири большую книгу «О Томской губернии и о населении большой Сибирской дороги до Иркутской границы»[81]. Эта книга имеет непреходящую ценность в означенной Сибири, и там Хвостова чтут именно за этот его историко-географический труд.

О. А. Кипренский.

Портрет Д. Н. Хвостовой.

1814. Х., м. 71 х 57, 8. ГТГ.

О Д. Н. Хвостовой (урожд. Арсеньевой) известно до крайности мало. – Пока не обнаружено о ней практически никаких исторических свидетельств, кроме некоторых изысков Родовода[82]. Не известно так же, как она относилась к своему племяннику, считала ли его «фамильной гордостью», иль не считала вообще.

Сохранился, между тем, выдающийся по силе психологизма ее портрет кисти О. А. Кипренского, который был парным с портретом ее супруга. – Оба портрета были написаны художником в 1814 г. Об этой картине на сайте Третьяковской галереи сообщается:

«Кипренский Орест Адамович

Портрет Д. Н. Хвостовой

1814. Холст, масло. 71 х 57, 8.

Хвостова Дарья Николаевна (1783 –? ), супруга сенатора, Томского губернатора в отставке В. С. Хвостова, троюродная сестра М. М. Арсеньевой, матери поэта М. Ю. Лермонтова.

Плавный, волнообразный ритм линий, мягкая моделировка лица с неправильными чертами, теплый неяркий колорит, «ренессансный» жест руки – все делает образ необыкновенно задушевным, доверительно интимным. Романтизм предполагает в женщине не столько силу чувств, сколько эмоциональную утонченность, повышенную восприимчивость. Кажется, взгляд модели направлен на зрителя, на самом деле – сквозь него, в бесконечность.

Лаврушинский переулок, 10, зал 8»[83].

29. 12. 1856 г. один из гдовских помещиков Ф. Л. Трефурт[84] сообщает А. В. Дружинину о торжестве в Сижно, где упоминается о дне рождении дочери Хвостовой – Елизаветы Васильевны Хвостовой.

Характерная деталь та, что Хвостовы почему-то празднуют день рождения в дальнем имении у своих родственников[85]:

«…27-го числа был вечер у Д. Ф. Харламовой, праздновали рождение Е. В. Хвостовой (двоюродной сестры Дарьи Федоровны, дочери ее тетки Д. Н. Хвостовой. – Н. А. [86])»[87].

Д. Н. Хвостова после смерти мужа В. С. Хвостова (†1832) владела в Гдовском уезде совместно с другими наследниками имением Кежово. Кто были эти наследники, можно предполагать.

Известно, что у Хвостова, кроме 3-х детей Дарьи Николаевны, был еще сын и дочка от брака с первой женой Марией Борисовной Хвостовой (урожд. Меллер; †1795). Возможно, что именно они входили в число т. н. «наследников».

Между тем, сегодня нет никаких сведений о двух братьях сенатора, о Петре и Павле Хвостовых. Возможно, что и они, если они были живы, имели в отношении Кежово какие-то имущественные интересы.

Брат Александр Семенович, литератор, в свое время по свидетельству Василия Семеновича, вроде бы, от имущественных претензий в отношении Кежово отказался. – Он занимал высокооплачиваемые должности в качестве дипломата, а потом – в качестве управляющего Государственного заемного банка.

Где были похоронены родители В. С. Хвостова, остается предполагать.

Брат В. С. Хвостова, А. С. Хвостов, был похоронен на Смоленском православном кладбище. Впоследствии в 1930-е гг. надгробие с его могилы было перенесено в Некрополь XVIII в. Св. -Троицкой Александро-Невской Лавры С. -Петербурга, Ломоносовская дорожка.

Е. А. Хвостова (урожд. Сушкова),

невестка Д. Н. Хвостовой

В Записках Е. А. Сушковой, между тем, как бы раскрывалась «приватная» тайна Лермонтова, о которой желала тогда знать вся читающая Россия. И это, видимо, было одним из главных смыслов жизни Екатерины Александровны, и не случайно она пишет поэту в своей «запоздалой» книге, «сделанной» частями слишком хорошо для ее «незрелого» пера:

«Благодарю вас, Monsieur Michel, за ваше посвящение [стихотворения мне] и поздравляю вас, с какой скоростью из самых ничтожных слов вы извлекаете милые экспромты, но не рассердитесь за совет: обдумывайте и обработывайте ваши стихи [тщательнее], и со временем те [особы], которых вы воспоете [в них], будут гордиться вами. < …> Когда [же] из вас выйдет настоящий поэт… тогда я с наслаждением буду вспоминать, что ваши первые вдохновения были посвящены мне, а теперь, Monsieur Michel, пишите, но пока для себя одного»[88].

Так в принципе и вышло. Она бережно хранила его «пиитические бумаги», которые со временем «специалисты» назовут «автографами» и пронумеруют, которые поэт присылал ей или даже бросал невзначай у ее ног. Ей все это было смешно. – Все было в Середниково, как в романе, но она тогда не приняла «игру» Мишеля, который для немногих своих дам подписывался как таинственный «Lerma».

Для этого всего стоит прочесть ее книгу и внимательно просмотреть сюжет недавнего 2014 г. фильма «Лермонтов», который в части своей сделан на основе ее материала. Сам поэт тот момент биографии в Середниково и в С. -Петербурге, исказил до неузнаваемости.

На этот счет сохранилось его довольно-таки «пространное» письмо к кузине. Сюжет в отношении Сушковой в его изложении фактически не мог стать той основой для большого повествования, которой он стал для миллионов почитателей его творчества. Они рассматривают «феномен Сушковой», ситуацию в Середниково и С. -Петербурге, не через цикл стихов, но рассматривают исключительно через книгу Екатерины Александровны, которую она сумела-таки создать с помощью и без помощи маститых литераторов. Она к ним обращалась постоянно, и ей это было, видимо, нужно. – Каждый играл свою роль.

Она добилась своего, но итоговый вариант книги – так и не увидела. Все «эксперты» от истории и литературы, знакомые и родня, могли говорить при этом, что угодно. – Ей всe уже было безразлично, поскольку жила она последние годы свои в своем мире, где был незабвенный кумир ее молодости, влюбленный в нее гений. Мог ли Лермонтов составить ее счастье, бог весть.

Дарья Николаевна Хвостова была, собственно, третьей женой Василия Семеновича Хвостова (1756 – 1832), известного государственного деятеля, первого Томского губернатора, литератора, сенатора и масона. Она была младше мужа на 29 лет, а сын ее, Александр Васильевич, кузен поэта, был молодой дипломат, и он был старше Лермонтова на 5 лет, и именно его судьба, так или иначе, самым «мистическим» образом была связана с судьбой несчастного поэта.

Дело в том, что молодой Хвостов в 1838 г. после долгих ухаживаний, женился-таки на Екатерине Александровне Сушковой, с которой у Лермонтова перед отъездом в С. -Петербург, в Середниково, в подмосковном имении Столыпиных, вышла «нелицеприятная» история. Она кончилась для поэта «фиаско», о чем он очень сожалел и о чем имел откровенные беседы с доверительницей своей – Марией Александровной Лопухиной.

«Любовный роман» Лермонтова вылился в серию стихов, которые будут опубликованы Сушковой после смерти поэта, и которую специалисты озаглавят, как особый «Сушковский цикл». Он, собственно, состоит из следующих стихотворений:

«Благодарю! »,

«Стансы»;

«Ночь»,

«В альбом»,

«Романс»,

«Зови надежду сновиденьем... »,

«Нищий»,

«Итак, прощай! »,

«Черные очи»,

«К... » («Когда к тебе молвы рассказ... »),

«Расстались мы, но твой портрет... ».

Екатерина Александровна в 1830-м г. отвергла первые ухаживания Лермонтова, который в делах любви был неискушен. Можно сказать, что у него вообще не было в то время никакого опыта в делах подобного рода.

Об этом прямо говорят строки приватного дневника Сушковой, который она, якобы, вела в то время, и даже в виде писем к подруге Багговут, якобы, пыталась передать читателям.

«История» Лермонтова и Сушковой будет иметь «продолжение» в 1836 г., в С. -Петербурге, о чем так же подробно опишет фигурантка своей собственной биографии.

Непосредственно в процессе создания книги, когда она существовала еще в виде рукописи, «литературно-любовный мезальянс» с Лермонтовым, видимо, весьма тонко и расчетливо «подогревался» умелым мистификатором литературы – Осипом Ивановичем Сенковским, с которым Сушкова, как со своим персональным редактором, общалась достаточно близко.

Это, видимо, было согласовано изначально и с женихом ее, Александром Васильевичем, который тоже был по своему – литератором, и был не чужд историко-политических сочинений на темы русской дипломатии. В его активе после смерти конкретно было несколько неизданных рукописей, исполненных на русском и французском языках. – Судьба их теперь неизвестна.

В очерке, предварявшем книгу Е. А. Хвостовой 1870 г., в примечании о муже ее А. В. Хвостове, М. И. Семевский отмечает труды покойного, приводя при этом лишь часть содеянного Хвостовым-младшим:

1. О духе и образе австрийского правления в ломбардо-венецианском королевстве,

2. De l´ é tat actuel de la ville de Vé nise (Текущее состояние города Венеции – фр. ),

3. О выдаче американцам патентов и о союзе России с Соединенными Штатами,

4. О союзе между Соединенными Штатами и Россиею,

5. Avenir de la question d´ Orient (Вопрос востока в будущем – фр. ),

6. О верности экспедиции в Индию.

7. О святых местах.

Тесное общение Сушковой, и, видимо, ее жениха с Сенковским и привело к тому, что тот выступал уже на весьма «скандалезной» свадьбе Екатерины Александровны и Александра Васильевича в качестве посаженного отца ее, т. е. в качестве очень и очень «доверенного лица».

Сенковский одним из первых в русской литературной журналистике стал создателем сугубо завирального образа Барона Брамбеуса, и в частности, написал подобие романа об этом персонаже, который непременно привлекал внимание скучающей публики и несказанно поднимал тираж издания «до небес».

О нем знающие люди говорили, что он был фальсификатором рукописей, т. е. занимался в литературе достаточно «грязной работой», вследствие чего, в конце жизни он стал литературу – ненавидеть.

При этом в семье Сенковского царствовала музыка и «музыкальный эксперимент». – Он строил годами невиданный инструмент, который называл «оркестирионом», он «изобрел» и особую скрипку, имевшую 5 струн.

Он, как ни странно, содержал в лучшие годы в богатом своем доме не литературно-художественный, а музыкальный салон, «главную скрипку» в котором играла его жена, писавшая много для журнала своего мужа. Видимо, этот салон из лучших своих побуждений и посещала Е. А. Сушкова. В нем «…бывали семьи Брюлловых и Шубертов, прославленные музыканты Ф. Лист, Ф. Серве, А. Адан, сыновья П. Ф. Соколова, Н. В. Кукольник, граф Ф. П. Толстой»[89].

Что предложил Сенковский Сушковой в обмен на сведения ее о «мезальянсе» с Лермонтовым, остается гадать. – Во всяком случае, советы «враля» по части писания мемуаров были далеки от советов «писать в воспоминаниях одну только правду».

Сенковский мог предложить Сушковой всего лишь «посмертную славу», и, видимо, он ее ей предложил, и он, очевидно, сделал все, чтобы Сушкова написала свою «меморию» именно так, как она ее написала. На то он был и редактор, – истинный сын своей профессии и своего времени.

Мемуаристка, видимо, не подозревала, какую бурю неприятия вызовут ее Записки среди родственников ее и поэта, а так же среди тех, кто знал и любил поэта до последних дней жизни. Сотрудничество с таким редакторам сослужило Сушковой худую службу. Скорее всего, о знакомстве с ним она должна была пожалеть.

Все говорило о том, что Сушкова и ее жених приняли не во всем порядочную «игру» Лермонтова в отношении Сушковой, и со своей стороны включили в нее такого мощного «игрока» и мистификатора, как Сенковский. В этом чудовищном по сути «концерте», все играли фатальные свои роли, которые в творчестве Лермонтова преломились в образе «Княгини Лиговской».

Венчание Е. А. Сушковой и А. В. Хвостова происходило в Петербурге в церкви Св. Симеона и Анны. «В метрическом свидетельстве о венчании говорится: «Жених состоящий в ведомстве Министерства иностранных дел Его Императорского Величества титулярный советник в звании камер-юнкера Александр Васильевич Хвостов Греко-российского вероисповедания первым браком 30 лет»[90].

Поручителями со стороны жениха были генерал-майор Никита Васильевич Арсеньев, со стороны невесты – состоящий в Министерстве внутренних дел действительный тайный советник Николай Васильевич Сушков и действительный статский советник Николай Сергеевич Беклешов».

Со стороны жениха ее, кузена Лермонтова А. В. Хвостова, посаженной матерью, между тем, была, не кто-нибудь, а Елизавета Алексеевна, небезызвестная бабушка поэта. – Практически и она, и Лермонтов активно участвовали во всей этой истории, которая в свете «посмертной» книги Сушковой, представленной в итоге Семевским, была в чем-то похожа на бесконечный фарс.

При этом надо отдельно заметить, что посаженный отец, да и посаженная мать в храме, как известно, заменяют по русскому обычаю невесте и жениху родителей. Это так же и те, кто перед свадьбой принимают молодых, а после нее устраивают новобрачным обед.

Видимо, и бабушка, и поэт, который мог использовать бабушку в этой игре «в темную», принимали молодых у себя, или же в доме Никиты Васильевича. Впрочем, в реальных отношениях между новой четой Хвостовых и Лермонтовым раздора и недомолвок – не было. Никто не подозревал поэта в серьезных проступках, о которых он походя писал в письме к кузине, но которые до невозможности были «утрированы» в посмертной книге Сушковой.

По крайней мере, прошлым отношениям Екатерины Александровны и Лермонтова никто уже не придавал значения. В противном случае бабушка поэта не была бы на свадьбе посаженной матерью жениха, и на ней не играл бы известную «роль» сам поэт, позволявший себе вольности в духе «фарса» и «водевиля».

Своих родителей у Сушковой, как известно, не было. При этом сказывали даже, что Лермонтов в запале, якобы, плакал о чем-то на свадьбе, порывался быть тем же посаженным отцом, и вообще – вытворял на торжестве какие-то непотребства. – Об этом есть разрозненные сообщения родственников и знакомых.

Поручителем Хвостова, по свидетельству потомков, был двоюродный дед Лермонтова, – Никита Васильевич Арсеньев. – Этим свадьба выказывала традиции, которые, видимо, были неизбывны и в семье Хвостовых, и в семье Арсеньевых[91]. При этом сам Лермонтов всегда стоял как бы особняком.

Традиционная версия свадьбы представлена в книге Е. В. Хаецкой «Лермонтов». – Собственно, автор вышеозначенной книги продолжила не во всем удачную «традицию» Сушковой и Семевского представлять читателю наряду с реальными фактами, домыслы досужей публики:

«28 ноября 1838 года Елизавета Аркадьевна Верещагина передала в письме из Петербурга своей дочери новость: Екатерина Сушкова вышла замуж за дипломата A. B. Хвостова. На этой свадьбе, по ее словам, Лермонтов был шафером, а Е. А. Арсеньева – посаженой матерью жениха. Посаженым отцом невесты был редактор журнала «Библиотека для чтения», профессор-востоковед О. И. Сенковский.

На этом письме есть приписка Лермонтова – стихотворный экспромт по-французски, рисунок коленопреклоненной фигуры, просящей прощение, и обещанием начать завтра «огромное письмо». Жаль, что этого «огромного письма» мы никогда не прочтем; наверное, там Лермонтов рассказал бы свою версию свадьбы мисс Блэк-Айс.

Достоверно одно: Екатерина Александровна действительно сочеталась браком со своим давним поклонником Хвостовым; он вернулся из Америки и возобновил свое предложение руки и сердца; Сушкова приняла это предложение.

М. И. Семевский, издавший записки Сушковой и записавший устные рассказы Екатерины Александровны, передает историю ее брака так: «Два года спустя после этого события (злого розыгрыша Лермонтова) является из Америки ее давнишний поклонник A. B. Хвостов; он делает ей предложение и получает согласие. Бракосочетание молодой четы было в Петербурге, и обряд венчания совершен в церкви Св. Симеона; народу в церкви было очень много и в толпе публики был заметен Лермонтов; он, если не ошибаюсь, незадолго перед тем вернулся с Кавказа, из ссылки, и вновь поступил в гвардию. Нам рассказывали, будто Лермонтов усиленно просился быть шафером у Е. А., и будто бы, не получив на то согласия, все-таки присутствовал при обряде венчания, и будто бы плакал».

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒