Annotation 9 страница

Указания для правильного решения поставленной проблемы содержатся в принципиальном тождестве ранних формул: «от всех старейших и всех менших и от всего Новгорода» и «от посадника и от тысяцкого и от всего Новгорода». В последнем случае упоминанием посадника и тысяцкого обозначено представительство от тех же «старейших и «менших». Характер представительства этих двух должностных лиц для рассматриваемого времени достаточно ясен. Если посадник возглавлял боярское управление, то место тысяцкого четко обозначено в «Рукописании Всеволода»: тысяцкий был представителем житьих и черных людей. Следовательно, связывая «старейших», или «вятших», с боярством, мы в «менших» должны видеть всю совокупность остальных слоев Новгорода, не располагавших правом участия в высшем государственном органе – посадничестве.

Следует обратить особое внимание на несомненное существование кастовости новгородского боярства в XIII в. Наблюдения над списками посадников и тысяцких этого времени показывают, что эти списки не пересекаются. Имена посадников постоянно соединяются между собой линиями генеалогических связей, но все имена тысяцких стоят вне системы этих связей. Кастовая изолированность боярства еще более углубляет рубеж, отделяющий его от «менших».

Принадлежность житьих (зажиточных новгородцев не боярского происхождения) к «меншим» подтверждается также сравнением двух документов, которые относятся к более позднему времени, но, отражая динамику развития социальной терминологии в Новгороде, могут быть использованы и в данной связи. Имеются в виду «Устав Ярослава о судах святительских», сохранившийся в редакциях не ранее рубежа XIV–XV вв., и «Новгородская судная грамота» XV в.

В «Уставе Ярослава» проведено четкое деление между «великими боярами» и «меншими боярами». Ставки штрафов за оскорбление жен и дочерей «великих бояр» в пять раз превосходят ставки штрафов за аналогичные оскорбления жен и дочерей «менших» бояр[279]. Ниже «менших бояр» в том же уставе стоят «нарочитые люди» и «простая чадь». Принято считать, что терминология документа целиком заимствована из болгарского права[280]. Однако даже при таком заимствовании терминология, чтобы не стать бессмысленной, должна соответствовать реальным социальным градациям русского общества. Это соответствие прослеживается и в «Новгородской судной грамоте», где установлено следующее взыскание: «На виноватом на боярине 50 рублев, а на житьем двадцать рублев, а на молодшем десять рублев»[281]. По смыслу законодательства цитированная статья не включает в перечисленные категории социально зависимых людей. И здесь штрафы «молодших» в пять раз меньше штрафов бояр. Житьи в Судной грамоте занимают промежуточное положение между боярами и «молодшими» («меншими», однако соответствующая им градация в «Уставе Ярослава» отсутствует вообще, будучи новообразованием XIV в.

Предложенная социальная характеристика «менших» и «вятших» людей не противоречит и сведениям о территориальном делении «менших» и «вятших» в ходе восстания 1255 г. Если обособление «вятших» связано в первую очередь с их преимущественным участием в государственном управлении, особая связь «вятших» с Софийской стороной в середине XIII в. закономерна, так как республиканское управление тогда находилось главным образом в руках боярства Прусской улицы.

В связи с этим определенное значение имеет вопрос о сущности летописного термина «совет зол». Исследователи вкладывают в этот термин эмоциональную окраску, видя в нем выражение сочувствия летописца «меншим» людям. М. Н. Тихомиров переводил его как «враждебный заговор». В самом деле, в той части летописи, которая повествует о посаднике Онаньи, сочувствие летописца явно на стороне «менших» людей. Сам летописец связан с Торговой стороной, которую он называет «нашей стороной». Это сочувствие остается неизменным и в той части рассказа, которая излагает события 1256–1257 гг.

В 1256 г. новгородцы посылают за Александром Ярославичем, который во главе новгородского войска совершает поход на Емь, после чего оставляет на новгородском столе своим наместником Василия Александровича. В 1257 г. к новгородцам приходит весть о намерении татар возложить на них ордынскую дань: «прииде весть из Руси зла, яко хотять татарове тамгы и десятины на Новегороде; и смятошася люди черес все лето». По-видимому, в нежелании принять татарские требования новгородцы были поддержаны сыном Александра Невского, а также воеводой Александром. В начале сентября умер бывший посадник Онанья, а зимой был убит посадник Михаил Степанович, по поводу чего летописец замечает: «Аще бы кто добро другу чинил, то добро бы было; аще кто под другом яму копает, сам ся в ню впадет».

Когда «тои же зимы приехаша послы татарьскыи с Олександром, а Василии побеже в Пльсков; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци про то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь, а князь Олександр выгна сына своего из Пльскова и посла в Низ, а Александра и дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повел». По этому поводу летописец замечает: «Всяк бо зло дея, зле да погибнеть»[282].

В 1259 г. была предпринята еще одна попытка, на этот раз удавшаяся. Появление татарских послов было теперь предварено привезенной Михаилом Пинещиничем «из Низу» лживой вестью: «аже не имется по число, то уже полкы на Низовьскои земли». «Тои же зимы приехаша оканьнии татарове сыроядцы Беркаи и Касачик с женами своими, и инех много; и бысть мятежь велик в Новегороде, и по волости много зла учиниша, беручи туску оканьним татаром». Опасаясь физической расправы, послы потребовали у Александра охраны и пригрозили отъездом; «но чернь не хотеша дати числа». «Тогда издвоишася люди: кто добрых, тот по святои Софьи и по правои вере; и створиша супор, вятшии велятся ити меншим по числу. И хоте оканьнии побежати, гонимы Святымь Духомь; и умыслиша свет зол, како ударити на город на ону сторону, а друзии озеромь на сю сторону; и възбрани им видимо сила Христова, и не смеша». Новгород оказался на грани восстания, однако «заутра съеха князь с Городища, и оканьнии татарове с нимь; и злых [в Комиссионном списке: злыи их] светомь яшася по число: творяху бо бояре собе легко, а меншим зло. И почаша ездити оканьнии по улицам, пишюче домы христьянскыя: зане навел Бог за грехы наша ис пустыня звери дивия ясти силных плъти и пити кровь боярьскую; и отъехаша оканьнии, вземше число, а князь Олександр поеха после, посадив сына своего Дмитрия на столе». [283]

Не все ясно в этом рассказе. И прежде всего кажутся противоречивыми морально-социальные оценки летописца. С одной стороны, бояре «творят себе легко, а меншим зло». С другой – «звери дивия» наведены Богом есть плоть сильных и пить боярскую кровь. Совместить эти оценки возможно, только разделив их. Первая сентенция, несомненно, отражает позицию летописца; вторая, по-видимому, принадлежит боярам. Татары прибыли в Новгород пить кровь боярскую, но бояре находят способ сделать себе легко, а «меншим» зло, иными словами – перекладывают тяжесть «числа» на «менших».

Еще одно трудное место в цитированном тексте – «свет зол». Не думаю, что этот термин отражает моральную оценку «злой совет», а понимаю под ним искаженное непониманием редактором летописи обозначение государственного учреждения «совета зелых», т. е. тех же «вятших»,

Оставленный в Новгороде наместником после завершения татарской переписи в 1259 г. Дмитрий Александрович, подобно своему предшественнику Василию, не был самостоятельным князем и участником ряда с новгородцами. До смерти Александра 14 ноября 1263 г. он лишь представляет своего отца, на что, в частности, указывает начальная формула договора Новгорода с немцами, заключенного после ухода Александра из Новгорода: «Се аз князь Олександр и сын мои Дмитрии с посадником Михаилом, и с тысяцьким Жирославом, и с всеми новгородди…»[284]. Имя Дмитрия Александровича отсутствует и в соответствующей части летописного списка новгородских князей.

Однако особый ряд Дмитрия с Новгородом не был заключен и после смерти Александра Невского. Новгородцы, по-видимому, выжидают, как будет решен в Орде вопрос о великом княжении. В начале 1264 г. этот вопрос решается в пользу Ярослава Ярославича. Новгородская реакция на это решение говорит о торжестве принципа великокняжеского суверенитета над Новгородом, поскольку тотчас состоялось провозглашение Ярослава и новгородским князем.

Очевидно, что взаимоотношения республиканской и княжеской власти в эпоху Александра Невского становятся весьма сложными и противоречивыми. Добившись практического ослабления княжеской власти в Новгороде, боярство в то же время вынуждено использовать помощь князя в своей внутренней политической и социальной борьбе и идти на уступки князю. Обратившись к некоторым позднейшим документам, мы обнаружим в них прямые указания на то, что такие неизбежные уступки были сделаны. Во всех договорах Новгорода с преемником Александра – Ярославом Ярославичем – имеется пункт о злоупотреблениях Александра: «А что был отъял брат твои Александр пожне, а то ти, княже, не надобе. А что, княже, брат твои Александр деял насилие на Новегороде, и того ся, княже, отступити»[285].

Укрепление боярской власти во второй половине XIII века

Вянваре 1264 г. новгородский княжеский стол был занят Ярославом Ярославичем. Между кончиной Александра Невского в ноябре 1263 г. и началом княжения его брата Ярослава княжеское начало было представлено Дмитрием Александровичем, бывшим только наместником. Летопись так излагает существо этих перемен: «Сяде по брате своем великом князи Александре Ярославиче на великом княжении в Володимери брат его князь велики Ярослав Ярославич Тферскии, и бысть князь великыи Володимерскыи и Новогородцкии. Того же лета выгнаша новогородцы от себе из Новагорода князя Дмитреа Александровича. Того же лета иде князь велики Ярослав Ярославичь в Новгород, и приаша его новогородцы с радостию и с честию великою; он же тогда и женися в Новегороде, поя за себя Юрьеву дщерь Михаиловичя». [286]

Перед приходом Ярослава Ярославича новгородцы предпринимают некоторые шаги к отмене злоупотреблений Александра Ярославича. В частности, «бежичане» и «обонежцы» – субъекты Обонежского и Бежецкого рядов, по которым эти территории обеспечивали содержание князя, – на три года освобождаются от суда, раздаются некоторые волости. Однако на несамостоятельность положения Дмитрия в Новгороде указывает уже тот факт, что, отмечая указанные мероприятия, новгородцы не титулуют его. [287]

Существует возможность предположительно определить территориальную принадлежность посадника Михаила Федоровича. Избранный во время конфликта новгородцев с Александром Невским после убийства прусского боярина Михалки Степановича и ставший затем инициатором приглашения Ярослава Ярославича и поддержания великокняжеского суверенитета над Новгородом после смерти Александра, он в своей политике близок посаднику Онанье, который был связан с Торговой стороной. Косвенное указание на связь с этой же территорией Михаила Федоровича, посадничавшего до гибели в 1268 г., содержится в принятом в середине 1260-х гг. «Уставе о мостех», в котором не названному по имени посаднику предписывается обязаность мостить улицу между церковью Ивана на Опоках и Великим рядом, т. е. на той же Торговой стороне. [288]

В посадничество Михаила Федоровича правящая боярская верхушка предпринимает меры к упрочению своего положения. В самом начале княжения Ярослава идет работа по составлению нового формуляра докончальной грамоты с князем, в котором предусмотрена не только новгородская «старина и пошлина», но и гарантия от повторения княжеского насилия. Степень участия князя в новгородском внутреннем управлении строго регламентируется.

Одним из важнейших направлений, по которому развивается в это время антикняжеская борьба боярства, является стремление к независимости от князя новгородского войска и военной политики. В 1265 г. новгородцы отказываются участвовать в походе Ярослава на Псков и заставляют его вернуть свои полки в Тверь. В 1266 г. новгородский поход на Литву возглавлен не князем Ярославом, а новгородским боярином Елферием Сбыславичем. В 1267 г. это стремление проявляется особенно наглядно, когда предположенный княжеским наместником поход на Литву заменяется по воле новгородцев походом на немцев, завершившимся известной Раковорской битвой. Новгородские полки в этой битве возглавляет не наместник Ярослава Юрий Андреевич и не специально присланный великим князем воевода князь Святослав Ярославич, а призванный новгородцами, «сдумавшими» вместе с посадником, князь Дмитрий Александрович. Во время этого похода новгородцы понесли большие потери. В числе убитых был и посадник Михаил Федорович, останки которого привезли в Новгород и с почетом погребли в Софийском соборе[289]. На место Михаила посадником тогда же был избран Павша Онаньинич, который вопреки редкому отчеству не является сыном посадника Онаньи, что, по-видимому, было известно составителю летописного посадничьего списка Б, не связавшего их родством.

В связи с результатами Раковорской битвы летопись излагает один сюжет, который позволяет сделать существенный вывод о новых формах организации посадничества в начале второй половины XIII в. В июне 1268 г. [290] в Новгород пришел великий князь Ярослав Ярославич, который предъявил новгородцам обвинение в необдуманных действиях, приведших к войне с немцами и потере множества «мужей и братьи» Ярослава. Это обвинение уже не могло быть адресовано Михаилу Федоровичу, погибшему в битве, и Ярослав называет трех новгородских бояр, повинных, по его мнению, в государственной ошибке: Жирослава Давыдовича, Михаила Мишинича и Елферия Сбыславича, «хотя лишити их волости»[291]. Вполне очевидно, что, если эти бояре делили «волость» с посадником и если они в какой-то мере ответственны за определение военной политики Новгорода, следует предполагать, что в своей совокупности они образуют какой-то совет при посаднике, заставляющий припомнить «совет зол», который сыграл значительную роль в ходе событий 1255–1259 гг.

В поддержку этого предположения может быть указано, что один из названных здесь бояр – Михаил Мишинич – впоследствии стал посадником. Если участие в предполагаемом совете давало преимущественные права для избрания в посадники, то к числу бояр, державших «волость» над Новгородом перед Раковорской битвой, следует также отнести, кроме погибшего посадника Михаила Федоровича, вновь избранного посадника Павшу Онаньича. Выясняя принцип организации боярской «волости», мы можем говорить только о территориальном представительстве от разных боярских группировок. Действительно, о вероятной славенской принадлежности Михаила Федоровича уже сказано выше. Павша Онаньич был основателем весьма долговечной посадничьей династии, представители которой Михайло Павшинич, Захария Михайлович, Андреян и Есиф Захарьиничи постоянно связаны с Плотницким концом Торговой стороны. Хорошо известна и территориальная принадлежность Михаила Мишинича, брат которого Юрий был основателем посадничьей династии, давшей Варфоломея Юрьевича, Онцифора Лукинича и Юрия Онцифоровича, всецело связанных с Неревским концом. У нас нет данных о принадлежности Жирослава Давыдовича и Елферия Сбыславича, однако и установленных обстоятельств достаточно, чтобы говорить о наличии внутри правящей верхушки представителей разных территориальных групп боярства и предполагать принадлежность Елферия и Жирослава к Людину концу и Прусской улице. [292]

Образование при посадничестве территориально-представительного органа кажется несомненным и закономерным следствием того сплочения «вятших», которое возникло в процессе борьбы против «менших» и черного люда и укрепления идеи великокняжеского суверенитета над Новгородом, поддержанной боярством.

В 1269 г. Новгород переживает новую вспышку антикняжеской борьбы, вызванную целой серией «насилий» Ярослава Ярославича. Начинается «мятежь велик», в ходе которого были разграблены дворы сторонников Ярослава, а князю предъявлены многочисленные обвинения: «К князю послаша на Городище, написавше на грамоту всю вину его: «Чему отъял еси Волхово гогольными ловци, и поле отъял еси заяцьим и ловци; чему взял еси Олексин двор Мърткинич; чему поимал еси серебро на Микифоре Манущиници, и на Романе Болдыживици, и на Валфромеи; а иное, чему выводишь от нас иноземца, которыи у нас живут», а того много вины его; «а ныне, княже, не можемь тръпети твоего насилья; поиди от нас, а мы собе князя промыслим»». Ряд других обид перечислен в докончании 1269 г.: Ярослав «посудил» грамоты своих отца и брата, т. е. Ярослава Всеволодовича и Александра Невского, и «подаял» вместо них свои грамоты, отнял у Кирилла Хотуничи и передал их городищенским (княжеским) попам, хотя Хотуничи находились в «новгородском погосте», держал закладников в Торжке, вторгался в землевладение Софийского собора и т. д.

Антикняжеская борьба в 1269 г., таким образом, с самого начала направлена к отрицанию идеи великокняжеского суверенитета над Новгородом, поскольку восстание начинается намерением изгнать князя, а не попыткой ограничить княжескую власть в рамках традиционных взаимоотношений. Возрождение и перевес сепаратистских сил, возглавивших это восстание, вполне очевидны. Ярослав сразу же по получении обвинительных пунктов присылает на вече своих послов с заявлением: «Того всего лишюся, а крест целую на всеи воли вашеи». Однако новгородцы продолжают настаивать: «Княже, поеди прочь, не хотим тебе; или не идешь, сице идем весь Новгород прогонить тебе» – и посылают звать на стол переяславского князя Дмитрия Александровича, не захотевшего, однако, взять стол «перед стрыем своим». Выбор, который пал на князя, предводительствовавшего новгородскими полками в Раковорской битве, указывает на одну из важных причин конфликта с великокняжеской властью. На протяжении всего княжения Ярослава Ярославича новгородцы не только самостоятельно осуществляют свою военную политику, но и проводят ее вопреки князю. Военная основа союза с великим князем, послужившая в свое время одной из главных причин возникновения суверенитета великого князя над Новгородом, теперь теряет значение, и против Ярослава консолидируются не только сторонники независимого стола, но и многочисленные антинемецкие силы Новгорода.

В этой обстановке Ярослав обращается за помощью к татарам, клеветнически обвинив Новгород в отказе платить дань Золотой Орде. Только вмешательство костромского князя Василия

Ярославича предотвратило поход на Новгород войск Менгу-Тимура. Ярослав Ярославич продолжает настаивать на своем полном согласии с требованиями новгородцев, которые в ответ формулируют главный принцип тех взаимоотношений с князем, к которому они стремятся: «Княже, сдумал еси на святую Софею; и ты поиди, дажь изомрем честно за святую Софею; у нас князя нету, нъ Бог и правда и святая Софея, а тебе не хощем»[293].

В поддержку новгородской «воли» в Новгороде собираются все силы Новгородской земли: псковичи, ладожане, карелы, ижора и вожане, пока поручительство митрополита не возвращает новгородский стол Ярославу, который целует крест «на всеи воли новгородстеи».

Мы видим, что в тот момент, когда борьба с Ярославом достигла наибольшей остроты, новгородцы выражали намерение вообще ликвидировать у себя княжеский стол. Существуют некоторые основания полагать, что в развитие этой идеи были предприняты и практические шаги. Имеется в виду основанное на недошедших до нас источниках сообщение В. Н. Татищева о том, что по совету Василия Ярославича у Ярослава были отобраны суд, черная и печерская дани, т. е. он был лишен исполнительной власти и доходов с Новгорода. Поскольку эти меры никак не отражены в более поздних докончаниях, попытку ликвидировать княжескую власть следует относить к тому периоду, когда новгородцы отвергали многочисленные обещания Ярослава.

В 1271 г. Ярослав Ярославич умер в Орде[294], и в Новгород пришли послы от двух князей – Дмитрия Александровича и Василия Ярославича. Новгородцы с посадником Павшей предпочли Дмитрия, который сел на столе 9 октября 1272 г. Василий в союзе с тверским князем Святославом Ярославичем начинает войну против Новгорода, сажает своих тиунов в Торжке. Во время похода новгородцев на Тверь в Торжке «възмятошася люди и восхотеша Василья», после чего «съступися Дмитрии стола волею и поиде прочь с любовью»[295].

Внешний ход событий 1272 г. как будто возвращает нас в те времена, когда не существовало признания великокняжеского суверенитета, а приглашение князя осуществлялось по принципу «вольности в князьях». Однако в действительности борьба 1272 г. полностью основывается на принятии великокняжеского суверенитета как основы новгородского княжения. И Дмитрий, и Василий были законными наследниками власти умершего Ярослава. Еще в 1269–1270 гг. они оба совершают вместе с Ярославом поездку в Орду, где вопрос о преемниках Ярослава был решен в духе старой политики Гуюка. Василий Ярославич наследовал великое княжение, оставаясь только костромским князем; Дмитрий Александрович получал Владимир, но не великое княжение. Проблема княжеского суверенитета над Новгородом после смерти Ярослава Ярославича была осложнена; за Новгородом оставалось право выбора между суверенитетом Владимира, которым владели и Александр Невский, и Ярослав Ярославич, и суверенитетом номинальной великокняжеской власти. По существу выбор князя в данном случае зависел главным образом от исхода той усобицы, в которую вступили оба наследника Ярослава.

Победа Василия дает ему новгородский стол и приводит к перемене в посадничестве, которое было отнято у Павши Онаньинича и дано Михаилу Мишиничу. Павша бежал к Дмитрию, но затем отправился в Кострому на поклон к Василию Ярославичу. В этой смене посадников не было, по-видимому, особой политической остроты. Павша был сторонником приглашения Дмитрия, инициатива которого не оказалась достаточно решительной. Михаил – инициатор союза с Василием. Показательно, что по приглашении Василия Ярославича новгородцы целуют в Торжке «Образ Господень, яко всем одинакым быти с посадником Михаилом», вероятно, опасавшимся противодействия сторонников Павши, но это не мешает им вернуть в том же году посадничество Павше, помирившемуся с князем Василием.

В 1273 г., когда Павша Онаньинич умер, посадничество снова возвращается Михаилу Мишиничу[296], владевшему этим постом на протяжении всего княжения Василия Ярославича. Последний умер в 1276 г., освободив великокняжеский стол для Дмитрия Александровича, которого тогда же признали своим князем и новгородцы.

В дальнейшем принцип великокняжеского суверенитета поддерживается вооруженной силой. В 1280 г. брат Дмитрия Андрей добивается ярлыка на великое княжение, и между обоими претендентами начинается борьба. Оставаясь на первых порах новгородским князем, Дмитрий принимает меры к тому, чтобы обеспечить новгородскую поддержку в начавшемся столкновении. В 1280 г. «отъяша посадьничьство князь Дмитрии с новгородци у Михаила у Мишинича и даша Смену Михаилову, вывед из Ладоги. И по трех месяцех преставися Михаил Мишинич месяца ноября в 9, на память святого Павла Исповедника»[297]. Памятуя, что Михаил Мишинич еще в 1272 г. был инициатором поддержания принципа безусловного великокняжеского суверенитета, мы поймем, почему его посадничество стало нежелательным для Дмитрия в тот момент, когда ярлык на великое княжение оказался в руках другого князя. Очевидно, однако, что отстранение посадника, проводившего политику основной части «вятших», не так уж сильно укрепляло позиции князя. В следующем 1281 г. происходит разрыв Новгорода с Дмитрием, который уходит из Новгорода, чтобы затем вернуться с ратью и «сотворить много пакости» волости новгородской. После заключения перемирия на Шелони Дмитрий был разбит Андреем и бежал в только что выстроенный городок Копорье на землях, испрошенных в 1279 г. у Новгорода. Однако новгородцы вынуждают его уйти из Копорья. Тогда же на новгородском столе утверждается новый великий князь Андрей Александрович. Посадник Семен Михайлович, избранный в свое время по воле Дмитрия, теперь сам организует в Торжке засаду против Дмитриевых наместников. В 1283 г. новгородцы участвуют в походе князей на Дмитрия Александровича и подтверждают свой разрыв с ним, взяв мир «на всеи воле новгородчкои».

В том же году политическая ситуация резко меняется, когда Дмитрий вновь получает у Ногая ярлык на великое княжение. Андрей Александрович спешит в Торжок, куда им вызван посадник Семен Михайлович «со всеми стареишими», и здесь заключается крестоцелование, «како Андрею не съступитися Новагорода, а новгородцом не искати иного князя; живот ли, смерть ли, новгородцом с Андреем». Однако сразу же после крестоцелования Андрей уступает Дмитрию великое княжение и даже оказывает ему вооруженную помощь при его водворении в Новгороде. [298]

Посадник Семен Михайлович остается у власти до 1286 г. Он был избран по инициативе Дмитрия, выступал против Дмитрия, когда тот потерял великокняжеский стол, снова делил власть с Дмитрием, когда великое княжение вернулось к этому князю.

Политика посадничества в этот период руководствуется идеей поддержания великокняжеского суверенитета над Новгородом. Однако было бы неверно представлять новгородскую правящую верхушку той поры неким смотрителем за правильностью работы механизма, автоматически сменяющего новгородских князей по мере утраты ими великокняжеского ярлыка. Напротив, мы видели, что всякий раз возникает готовность боярства пойти на сделку с князем. В 1280–1281 гг. новгородцы некоторое время поддерживают Дмитрия, уже потерявшего великое княжение. В 1283 г. они даже целуют крест Андрею сохранить ему верность при любом повороте событий. Эта готовность идти на сделку с князем в тот момент, когда он особенно нуждается в новгородской поддержке, весьма знаменательна и говорит о существовании у новгородского боярства особых целей, которые связываются с намерением иметь на столе князя, обязанного своим положением Новгороду.

По-видимому, в связи с тем же намерением новгородская верхушка боярства предоставляет князьям Дмитрию и Андрею некоторые личные преимущества. Так, в 1279 г. Дмитрий испрашивает, а новгородцы жалуют ему город Копорье, который укрепляется князем в присутствии посадника и «болших мужеи», а в дальнейшем рассматривается князем как личная собственность и во избежание возможных недоразумений срыт новгородцами[299]. Дмитрий и Андрей получают в новгородских волостях в пожизненное кормление села, вопрос о которых в XIV в. постоянно поднимается в докончальных грамотах с князьями: «А что сел и свобод Дьмитриевых, то дале есме быле Андрею до живота Андреева в хрьстьное целование, а потом Новугороду то все; а тобе, княже, в то не въступитися»[300]. Эта формула повторяется в докончаниях вплоть до 1371 г. [301]

Рассмотренная здесь политика боярства привела к новому ограничению княжеской власти и упрочению республиканских органов. В княжение Андрея Александровича была создана новая схема взаимоотношения боярских и княжеских органов власти, характерная для всей последующей истории независимого Новгорода.

На возникновение новых отношений указывают, в частности, особенности формуляра докончаний позднейшего времени, возводящих «старину и пошлину» в отношениях с князьями именно ко времени Андрея Александровича. Имеем в виду характерную для договоров с Василием Темным и Иваном III отсылку: «Как целовал князь великыи Андреи, князь великыи Иван, и дед твои князь великыи Дмитрии, и отец твои князь великыи Василеи, целуи, господине князь великыи по тому же крест к всему Великому Новугороду…»[302].

Эти отсылки заставляют предполагать возникновение в конце XIII в. новой схемы отношений князя и города. Однако хронологические указания, содержащиеся в формулах позднейших докончаний, могут быть истолкованы разными способами. Поскольку речь в них идет о крестоцеловании великого князя при заключении докончаний на новых условиях, возможно допускать два варианта вероятной даты возникновения новых отношений.

Эта дата может находиться внутри хронологических рамок второго княжения Андрея Александровича (1294–1304 гг. ), а само изменение схемы отношений князя и города окажется результатом борьбы Новгорода с Андреем. Эта дата, однако, может и предшествовать вторичному вокняжению Андрея, а новые отношения, таким образом, сложились еще при Дмитрии Александровиче. В первом случае мы должны предполагать существование двух докончаний Новгорода с Андреем: одного – составленного применительно к старой схеме в 1294 г., и другого – составленного по новой схеме в более поздние годы.

Принципиальный ответ на этот вопрос дает анализ летописного рассказа о событиях конца XIII в. Во время второго княжения Андрея Александровича летописец не отмечает ни одного городского движения в Новгороде. Пожалуй, это один из самых спокойных периодов городской жизни, которая кажется вовсе лишенной политической остроты. За все время своего второго княжения князь Андрей был в Новгороде только два раза: в 1294 г. в связи с вокняжением и в 1301 г. в связи с походом новгородцев на только что построенный шведами Венец. Его приглашение в Новгород в 1294 г. произошло после получения ярлыка на великое княжение. В Новгороде от его имени правит его сын и наместник Борис Андреевич, упомянутый в летописи под 1299 г.

Напротив, весь конец княжения предшественника Андрея князя Дмитрия Александровича наполнен ожесточенной борьбой, которая прямо касается республиканской организации. В 1286 г. «на зиму отъяша посадничьство у Смена и даша Андрею Климовичу, а тысячкое отъяша у Ивана и даша Андреяну Олферьевичу». В следующем году «бысть мятежь велик в Новегороде на Смена Михаиловича: въста на него всь Новъгород без исправы, поидоша на него изо всех концев, яко силная рать, всякыи в оружии, силою великою; жалостьно видение. И тако поидоша на двор его, взяша всь дом его с шюмом. Симеон прибежа к владыце, и владыка провади его в святую Софею, и тако ублюде Бог, и заутра снидошася в любовь. Симеон же по мале дни разболеся болезнью; лежав неколико днии, преставися месяца июля в 16, на память святого Тихона в понедельник». [303]

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒