|
|||
Table of Contents 21 страница⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 21 Ласка не обратила на Корбута ни малейшего внимания. Подпрыгнув, вцепилась коготками в робу Григория. Ловко взобралась ему на плечо и лизнула в шею. Лицо Чеслава сделалось пунцовым от ярости: — Сейчас же отпусти Шестеру, мерзкий мутант! — А разве я ее держу? — усмехнулся Григорий. — Ты все еще не в курсе, товарищ комендант? Считал, что знаешь о Сопротивлении все, но не подозревал, что Шестера тоже на моей стороне? — Он осклабился. — Ее хозяин — я, ЧК, а не ты. Ласка встала на задние лапы, обхватила шею коротышки и лизнула коротышку в ухо. Чеслав судорожно глотал воздух, будто его ударили ногой в живот. — Ко мне… Ко мне, Шестера! — Тебя зовут, малышка, — Носов опустил ласку на пол. — Можешь попрощаться с комендантом. Шестера послушно просеменила к столу и запрыгнула на него. Уставилась на Чеслава умными черными глазенками. Из груди Корбута вырвался вздох облегчения. Он нервно улыбнулся. — Он ведь врет! Да, Шестера? Ты любишь только меня? А этот мутант удерживал тебя силой. Иди ко мне, девочка. — Взять! — Звонкий голос коротышки стал для ласки сигналом к атаке. Шестера злобно оскалилась, выгнула спину, пружинисто подпрыгнула и вонзила зубы Чеславу в запястье. Корбут взвыл от боли. Звякнул упавший на стол скальпель. Все попытки ЧК стряхнуть зверька оказались тщетными. Чеславу пришлось выпустить волосы Елены и вцепиться другой рукой в спину Шестеры. Только после этого ему наконец-то удалось оторвать зверька от себя. Чеслав швырнул его к ногам Носова. Протянул окровавленную руку к скальпелю. Толик отвел руку назад и с силой метнул заточку из-за уха. Она вонзилась Корбуту в правую половину груди — по самую рукоятку. ЧК с болезненной гримасой вырвал ее, крутанулся на месте и рухнул боком на стеллажи. Несколько банок с уродцами соскользнули с полок и разбились. Комната наполнилась острым запахом формалина. Чеслав без сил опустился на колени… Попытался встать, цепляясь за полки стеллажа, и опрокинул его на себя. Раздался грохот падения, все банки, оставшиеся на полках, раскололись одновременно. Отвратительно пахнущая волна жидкости вынесла на середину комнаты разрозненные остатки человеческой плоти и голову профессора Корбута. Стеллаж дрогнул — придавленный им Чеслав попытался выбраться: из-под груды металлических реек и перекладин показалась рука с заточкой. Томский выбил ее мыском сапога. — Папа… — донесся снизу сдавленный хрип, и все смолкло. Анатолий обнял рыдающую Елену. Григорий попытался нащупать пульс на запястье своего врага. — Кажется, готов, — с довольным видом сказал он, погладив Шестеру, которая уже успела вернуться к нему на плечо. — Спасибо, малышка. Пойдем, я познакомлю тебя с братом. Толик и Елена остались в кабинете одни. Томский коснулся кончиками пальцев мокрой от слез щеки жены и поцеловал ее в губы. — Сейчас же перестань плакать, — с шутливой строгостью сказал он. — Тебе нельзя волноваться. — Не буду, — всхлипнула Елена. — Больше не буду. — Помнишь, ты говорила о том, что наша квартирка на Боровицкой тесновата для троих? Девушка кивнула. — Я вот подумал об этом и решил… Остаться здесь! — Вполне приличная кубатура для спального района, — слабо улыбнулась Елена. Она помогла истекавшему кровью Томскому спуститься по ступенькам на платформу и добраться до столба-указателя. Толик привалился к нему спиной, обнял жену за плечи и окинул взглядом поле битвы. Клетки были распахнуты настежь, в воздухе плавал сизый пороховой дым, кругом застыли еще теплые тела охранников и заключенных. Подбитый «Терминатор» все еще дымился, хотя пламени уже не было видно. Откинулся люк, в нем, как в рамке, появилась закопченная, но страшно довольная физиономия прапора. Он с трудом выбрался на броню, помахал Толику рукой. Вслед за ним наружу выбрался Федор. Тоже счастливый и улыбающийся. — Ты посмотри, Толян, что они с моей курткой сделали! Томский обернулся на голос и расхохотался, слишком уж комично выглядел товарищ Русаков, теребивший в ладонях оторванный рукав своей знаменитой тужурки. В ответ на неуместное веселье комиссар нахмурился, но долго корчить из себя обиженного он не умел и вскоре присоединился к Томскому. С обоих концов станционного зала к указателю шли бывшие узники. Толик услыхал звонкий лай. Впереди толпы, подходившей справа, у ног своего неразлучного дружка Вездехода прыгал Карацюпа. Шестера, пристроившаяся на плече у Григория Носова, вызвала у пса искренний интерес, и он зашелся заливистым лаем. Русаков смотрел в другую сторону. Там, окруженные плотным кольцом узников, уныло брели обезоруженные охранники и часовые, которым посчастливилось остаться в живых. Вид у них был более чем жалкий. Единственным из пленных, кому удалось сохранять достоинство, был Тихоня. Его конвоировали Лумумба, Вездеход и Банзай. Толик почувствовал страшное облегчение от того, что Первой Интернациональной удалось выйти из этого боя без потерь. Заметив Томского и Русакова, Яков нахлобучил на голову фуражку и перешел на строевой шаг. В метре остановился и козырнул: — Начальник охраны образцово-показательного исправительного лагеря имени товарища Берии Берзин! — Вашего лагеря, товарищ Берзин, больше не существует. Упразднен! — сурово произнес Русаков. — Или вы этого не заметили? — Заметил, — кивнул Тихоня. — Нас расстреляют? — Надо бы, — вступил в разговор Томский. — Вы этого заслужили, но… Убирайтесь прочь. И не забудьте передать товарищу Москвину, чтобы он навсегда забыл об этой станции. Пусть пересмотрит свою карту метро. С этой минуты Улица Подбельского переименовывается в станцию имени товарища Эрнесто Че Гевары. Вы свободны! — Благодарю, товарищ Томский, — с достоинством кивнул Берзин. — Разрешите обратиться с последней просьбой? Выдайте нам останки военного преступника Чеслава Корбута. Для таких, как он, на Красной Линии есть своя кунсткамера… Пленных выпустили через ворота, ведущие к Черкизовской. Лена заставила Толика снять куртку, чтобы заняться его плечом. Томский расстегнул пуговицы и вынул спрятанное на груди полотнище. Поднял голову. Отслуживший свой век указатель мог стать прекрасным флагштоком. — Дядя Толя! — Расталкивая толпу, к Томскому спешил подросток. — Дядя Толя! Толик с удивлением смотрел на высохшего в щепку пацана. Знакомое, только уж очень исхудавшее лицо. Где он его видел? Лишь когда мальчишка оказался рядом и бросился на шею, Томского осенило. Пацан с Маяковской. Сын Мамочки. — Дядя Толя! Это же я! Миша! — Мишка! Ты как здесь?! — Так же, как все, — ответил сын сталкера. — Не дождались тебя на Маяковской. Бродили по метро, пока не наткнулись на красных. Меня и маму обвинили в антикоммунистической агитации… — А мать? Где Клавдия Игоревна? — Там! — мальчишка ткнул пальцем в гущу толпы. — Плачет. — Что ж, Михаил. Ты, как всегда, вовремя. Держи полотнище. Лумумба, помоги.
|
|||
|