Table of Contents 13 страница

Мимо коменданта прошли заключенные, толкавшие перед собой мерзко скрипевшие тачки с ломами и лопатами. Корбут вернулся на станцию, сдернул с потного лица маску противогаза. Махнул рукой испуганно смотревшему на него охраннику. Тот бросился к рубильнику.

Гермоворота вздрогнули и медленно вернулись в прежнее положение.

* * *

Сколько ни прислушивались Томский с товарищами, из основного туннеля больше не доносилось ни звука. Карацюпа перестал лаять, но замер, как приклеенный, на прежнем месте. Вглядываясь в темноту, пес злобно порыкивал. Побросав ложки, все взяли автоматы наизготовку.

— По-моему, это справа, — прошептал Аршинов. — Пойдем, Толян, глянем, что да как.

Русаков приказал Банзаю оставаться в тупичке и следить за пленным. Тот дергался и пытался выплюнуть кляп. Кольцов остался вместе с ним в тупичке. Остальные вышли в туннель и осветили его сразу несколькими фонарями…

Никакого намека на присутствие живого существа.

Русаков шепнул Толе: надо разделиться на две группы и обследовать туннель в оба конца… Договорить комиссар не успел. Послышался шорох. На этот раз сомнений не осталось — звук исходил со стороны Автозаводской.

Маленький отряд осторожно двинулся вперед. Первым дыру в стене заметил Лумумба. Луч его фонарика уперся в сегменты железобетонных тюбингов, разбросанных вдоль рельсов. Скользнул по обрывкам кабелей, похожих на поникшие ветви засохшего дерева. Осветил рваные концы труб.

— Странно. — Комиссар коснулся рукой искореженной арматуры. — Точно знаю, что раньше этой дыры не было.

Томского эта новость не удивила. Концы труб поблескивали. Не успели заржаветь, а значит, дыра появилась недавно. Гораздо сложнее было ответить на другой вопрос: кто и зачем проделал странное отверстие в стене? Кто мог знать, что за ней есть свободное пространство, а не просто толща грунта?

Прорыть тут такой лаз, разворотив толстенные стальные трубы, разорвав кабеля, мог только некто, обладающий поистине чудовищной силищей и идущий вслепую, напролом. В отверстиях для крепления тюбингов застряли остатки болтов. Тот, кто прорвался в туннель через эту дыру, разорвал эти болты надвое.

Чтобы разгадать загадку дыры, требовалось совсем немного — раздвинуть обрывки кабелей и войти внутрь. Толя, оказавшийся к лазу ближе всех, посветил фонарем внутрь. На языке вертелось слово, которым можно было описать все, что увидел.

Земляные стены, скошенные под разными углами…

Неровный пол…

Свисающие сверху толстые серые канаты…

Все они сходились в дальнем углу таинственного помещения, образуя три яйцеобразных тюка. Ему, наконец, удалось подыскать нужные слова.

Не дыра, а нора. Не тюки, а коконы.

Русаков рассматривал нору из-за плеча Томского. Толя сделал шаг вперед, и тут один кокон зашевелился. Серая поверхность треснула в стороны, а в образовавшейся дыре показалась человеческая рука. Кто-то впился скрюченными пальцами в края отверстия с обеих сторон, с трудом раздвигая в стороны материал кокона. Рывок, и Томский увидел лицо. Такое же темное, как у Максима, с характерными для африканцев толстыми губами и приплюснутым носом.

— Помогите! Пауки…

Как только упакованный в кокон негр произнес последнее слово, все сразу встало на свои места. Серая масса конечно же была паутиной, а нора — жилищем паука-мутанта. Чудовище не убило человека сразу, потому что было сыто. Обездвижило и оставило на будущее. Томский забрался в пещеру, стараясь не зацепить серые канаты. Зашевелился второй кокон. Дернулся третий.

— Сколько вас? — прошептал Томский.

— Трое. Помогите! Они скоро вернутся…

Края отверстия, проделанного в коконе, сомкнулись, закрыв лицо несчастного. Толик обернулся к товарищам:

— Надо их вытащить оттуда. Только старайтесь не касаться паутины.

Сказать это было гораздо проще, чем сделать. Лумумбе и Федору пришлось приложить немало усилий. Серую, толстую как страховочный трос паутину резали штык-ножами. Русаков и Вездеход вытащили в туннель первого освобожденного, Аршинов и Томский — второго и третьего. Пока пленники очищались от липкой паутины, Томский вернулся в пещеру. Ему не давала покоя мысль о потолке паучьей норы. Если длину и ширину пещеры можно было легко определить, то с высотой все обстояло сложнее. Свет фонарика тонул во мраке, не в силах пробиться сквозь его толщу.

— Толян, ты чего там высматриваешь? — заглянул в пещеру комиссар. — Чем быстрее смотаемся отсюда, тем лучше будет. Валим!

И тут громыхнула автоматная очередь. За ней — вторая. Толик выпрыгнул в туннель. Федор и Аршинов палили в сторону Автозаводской. Огромный, покрытый коричневой шерстью паук мчался на людей, отталкиваясь от пола всеми восемью суставчатыми лапами.

Пули, несомненно, достигали цели, но не останавливали монстра. Лишь после того, как стрелять начали Томский и Русаков, паук замедлил свой стремительный бег. Заметался от одной стены туннеля к другой. Подпрыгнул, начал взбираться наверх и вдруг разорвался на части, забрызгав стены серо-желтой слизью и ошметками плоти.

— Один есть! — радостно взревел Аршинов.

Томский не сразу понял, что имел в виду прапор, а когда наконец-то сообразил, у него похолодело внутри. По своду туннеля к месту поединка неслись еще три паука. Они были гораздо меньше первого, но двигались еще быстрее.

Пули врезались вокруг них в железобетон, высекая фонтаны искр. Удачной очередью Томский срезал первого паука. Чудище рухнуло на рельсы и задергалось в агонии. Второй паук сумел проскользнуть над Томским и свалился на Федора. Сбитый с ног бородач не растерялся, а принялся молотить паука прикладом.

Третий паук шлепнулся на рельсы рядом с Вездеходом. Карлик хладнокровно приставил ствол автомата к мерзкому пузырю и нажал на курок. Выстрел, хоть и был сделан в упор, не добил паука окончательно. Паук схватил лилипута за штанину. От мощного рывка Вездеход рухнул на спину. Тварь мгновенно оказалась сверху, нацелив на жертву ядовитые жвалы…

Но тут туннель огласился звонким собачьим лаем. Карацюпа! Собака впилась острыми белыми зубами в ногу паука. Псу удалось стащить тварь с Вездехода, а Томский тремя ударами прикладом размазал паука по шпалам. Федору удалось справиться со своим противником самостоятельно. Чертыхаясь, он принялся отряхивать ватник от налипшей слизи. Получив передышку, Томский наконец смог рассмотреть тех, кого они спасли. Трое негров в одинаковых клетчатых рубашках и драных джинсах еще не успели отойти от потрясения и жались к стене.

Аршинов вогнал в калаш новый рожок и улыбнулся Томскому:

— Ну, дела! Муха-цокотуха отдыхает! Кажись, с этими паучатами разобрались.

— Не совсем. — Комиссар поднял руку. — Боюсь, что с такой стаей мы не справимся. А куда подевался Максимка?

Толик посмотрел в конец туннеля, куда указывал Русаков, и не поверил своим глазам. Путей не было видно под шевелящейся коричневой массой. Насекомые наступали так, словно обладали не только инстинктом, но и разумом. Опять загрохотали автоматные очереди, разрывая на куски первый ряд мутантов. Пауки продолжали наступление, откидывая к стенам останки своих собратьев.

— Отходим! — скомандовал Русаков. — Отступаем к дре…

Предчувствуя недоброе, Толик обернулся к комиссару. Русаков стоял спиной к паучьей норе и поплатился за свою неосмотрительность. Его шею и пояс обвивали два серых каната. Натягиваясь, они тащили комиссара внутрь. Томский рванулся на выручку. Он не стал возиться с паутиной, а протиснулся в нору. На смельчака уставились восемь зеленых глаз.

Паук втягивал выброшенную паутину и подтаскивал комиссара все ближе к себе. Толик прицелился, нажал на курок. Вместо выстрела раздался сухой щелчок — рожок оказался пуст. Пришлось снова использовать приклад. Удар расплющил монстру два глаза. Натяжение паутины ослабло, но сдаваться паук не собирался. Резко мотнув шарообразной головой, он оборвал паутину. Русаков выкатился из норы прямо под ноги Федора.

А вот Томскому пришлось несладко: выбив из рук автомат, паук прижимал его к стене пещеры. Давление на грудь было таким сильным, что Томский начал задыхаться. Он понял: у него в запасе всего несколько секунд, а его единственным оружием являются руки.

Не раздумывая, Толик погрузил пальцы в глаза паука. Чвяк-чвяк.

Пальцы нащупали что-то твердое. Паук раздвинул жвала. Клещеобразные отростки пробили ткань куртки. Томский не смог сдержать крика боли. Груди словно коснулись раскаленным железом. Бухнули выстрелы. Насекомое дернулось: хр-р-р.

Когда рассеялся пороховой дым и в пещеру вбежали Русаков, Федор и Банзай, твари и след простыл.

Прижимая руку к груди, Толик выбрался в туннель. Пауки, наступавшие со стороны Автозаводской, были слишком близко. На отступление времени уже не оставалось. Аршинов и Вездеход продолжали выпускать очередь за очередью, но остановить коричневую лавину были не в силах.

И тут затарахтел двигатель.

Окутанная сизыми выхлопными газами, из тупика выкатилась дрезина. Русаков и Федор запрыгнули на платформу. Сверкая белозубой улыбкой, Лумумба поддал газу. Комиссар с лязгом развернул пулемет. Бородач раскрыл ящик, выхватил бутылку с торчащей из горлышка тряпкой. Дрезина понеслась на пауков. Ураганный огонь пулемета смел сразу два ряда монстров. Остальные принялись разворачиваться, готовясь пуститься наутек.

Вслед убегающим паукам полетела бутылка с коктейлем Молотова. Ослепительная вспышка. Взрыв. Визг тормозов. Обугленные останки мутантов разлетелись в разные стороны. Они были повсюду: дымились на полу, висели, застряв в секциях тюбингов, свешивались с кабелей.

Федор достал из ящика фанату и спрыгнул на рельсы.

— Всем в укрытие. Лумумба, задний ход!

Толик с трудом вскарабкался на дощатую платформу и упал без сил, уткнувшись носом в черный китель фашиста. Дрезина въехала в тупик. Главный туннель содрогнулся от мощного взрыва. Через минуту пришел грязный, но довольный Федор. Снял треух, пригладил всклокоченные волосы.

— В туннеле этих тварей не видать, а дыру я надежно запечатал. В общем, раненых и убитых нет, а пара бутылочек самогона у меня найдется. В полку-то как-никак прибыло.

— Не слишком-то веселись, — мрачно заметил Русаков. — Пост надо выставить. Пауки пауками, а мы столько фохота наделали, что дружки товарища Москвина могут в любой момент с проверкой нафянуть.

— И все-таки хлебнуть после такого потрясения не помешает. — Аршинов уже приготовил посудину для самогона. — Пост поставим. Но сначала… Выпьем по кружке, ну, ладно, по две. А где две, там и три. Никто ж напиваться не собирается!

Толя залпом проглотил свою порцию. С удовлетворением отметил, что рана жжет не так сильно. Попросил налить еще. Отпустило. Кто знает, может, они и не ядовитые… Если с ним ничего не случилось в первые минуты после укуса, значит, все в ажуре. Поболит и перестанет.

Спасенные чернокожие на выпивку особо не налегали. Зато котелок с супом выскоблили ложками до блеска. Русаков тактично дождался, когда новенькие утолят голод.

— Ну, рассказывайте, товарищи. Кто такие и откуда будете?

Негры переглянулись. Встал самый рослый. Красавец с рельефной мускулатурой, телосложением напоминавший древнегреческого бога. Застиранные джинсы и рваная ковбойка в черно-белую клетку явно были ему малы. Как и вьетнамки, в которых с трудом умещались большие ступни. Брови сошлись на переносице, а на гладком лбу пролегли отчетливые морщины. Вспоминать прошлое ему, как видно, не очень хотелось. Говорил он с легким, приятным для слуха акцентом.

— Наши родители были студентами института Дружбы народов. Мы в Москве почти всю жизнь, кто с пятилетнего возраста, кто с семилетнего. Жили колонией, может, слышали, называлась «Маленькая Африка», недалеко от Беляево. Потом пришлось уйти… Родители погибли. Мы скитались по метро. Где только не пробовали жить. Везде оказывались чужими. Где-то на нас просто косо смотрели, чаще — советовали убраться, чтобы не нарываться на неприятности. Недавно решили пробираться в Полис. Говорят, там не придают значения цвету кожи. По пути напоролись на фашистов. Бежали от них и нарвались на пауков. Всего нас было восемь. Остальных пауки убили. Дальше вы знаете. Я — Пьер. Это — Рафаэль и Жан-Батист. Спасибо вам за помощь и угощение. Мы не станем обузой и сразу уйдем.

Рафаэль и Жан-Батист закивали курчавыми головами, соглашаясь со своим лидером.

— Товарищи! — Комиссар откашлялся, чтобы придать голосу приличествующую случаю звонкость. — Дорогие товарищи, вы встретились с бойцами Первой Интернациональной Красной Боевой имени товарища Эрнесто Че Гевары Бригады Московского Метрополитена. Интер-на-цио-наль-ной. Понимаете? Один из принципов, которые мы свято блюдем, — полное, непререкаемое равенство рас и национальностей. Здесь есть русские, японец и… Лумумба! Если чувствуете, что можете стать полезными в нашей борьбе за справедливость, если готовы пожертвовать жизнью в интересах революции, оставайтесь. Мы с радостью примем вас в свои ряды!

Пьер что-то сказал друзьям на иностранном языке, и те закивали головами. Услышав разговор, Лумумба подошел к собратьям.

— Tu es de Cameroun, mon frere?

— Oui, — ответил Пьер. — Avant d'etre venus a Moscou, mes parents vivaient dans le Limbe.

— Les miens — aussi…

Максим обернулся к Русакову:

— Я говорил с ним на французском. Его родители тоже родились в Камеруне.

Пьер и Лумумба обнялись, а затем Лумумба подошел к Русакову:

— Они остаются с нами, товарищ комиссар.

Глава 18
Прорыв блокады

Расхаживая по кабинету, Чеслав изредка поглядывал на сидевшего за столом Берзина, который только что донес ему последние новости.

Итак, Томский засветился на Павелецкой! За каким дьяволом его туда понесло? Неужели разыгрывает свою партию? Но почему тогда он пошел по пути наибольшего сопротивления? По словам Якова, он двигался в сторону Автозаводской. Прямиком на усиленные блокпосты кольца блокады. Создавалось впечатление, что Томский не очень-то спешит выходить на поверхность и добывать вирус, чтобы обменять его на свою жену.

Что ж, придется опять захватить всю компанию и лично проследить за тем, как они выйдут из метро. В том, что прорваться сквозь кольцо блокады им не удастся, Чеслав не сомневался. Автозаводскую обложили по всем правилам. Станция блокирована надежно, но и на случайности Чеслав полагаться не хотел.

— Ты все-таки проследи, чтобы наши люди были в нужный момент на Павелецкой, — обратился он к Берзину. — Не просто дешевые шпики, а опытные бойцы. Кто знает, может, Томскому вздумается повернуть обратно…

— Уже сделано, — ответил Яков. — Обратной дороги у них нет. А с тобой-то что случилось? На тебе лица нет.

Чеслав вновь поразился наблюдательности Берзина. Действительно случилось.

— Я волнуюсь. Шестера куда-то запропастилась. Еще никогда не отсутствовала так долго. Пропала без следа.

— Так не бывает, — усмехнулся Тихоня. — Поверь моему опыту: следы остаются всегда. Если тебе так дорога эта куница, я ее отыщу…

* * *

В тот момент, когда Берзин выходил из кабинета Корбута, Григорий Носов вместе с девятнадцатью товарищами в сопровождении конвоиров шел к гермоворотам. Накануне вечером активисты Движения Сопротивления, сидевшие в одной клетке, приняли судьбоносное решение.

Когда Носов предложил не дожидаться казни, а напасть на охранников, это предложение было принято в штыки. Никто не хотел умирать. Григорию пришлось убеждать товарищей, что это — их, пусть и маленький, но единственный шанс выжить.

— ЧК все равно покончит с нами. Или повесит, или будет выгонять на поверхность до тех пор, пока мы не подохнем сами.

Скоро всем стало очевидно, что наверх их посылают грызть радиоактивный грунт с единственной целью: копать могилы самим себе. Оппонентам Носова пришлось сдаться. Двадцать узников с ломами и лопатами могли выйти победителями из схватки с пятью автоматчиками. Не все, конечно. Охрана тоже не лыком шита и успеет положить половину из них. Имелась и другая проблема. Куда податься в случае победы? Вариантов было немного: попытаться отыскать вход в метро с поверхности или дождаться, когда ворота откроют изнутри. Перспективы были безрадостными. Только пятеро заключенных, переодевшись в защитные костюмы охранников, могли продержаться на поверхности достаточно долго. Вернуться же в Берилаг всем вместе означало бы пойти на самоубийство. Даже если цепные псы Корбута не сразу поймут, что произошло, бунтовщиков в любом случае уничтожат раньше, чем они смогут что-либо предпринять.

О том, что ему не дает покоя мысль о брате, Григорий не говорил. Он знал, что Николай не оставит его в беде. Рано или поздно придет на помощь, а необдуманным поступком можно было перечеркнуть все. С другой стороны, Вездеход ведь не мог знать том, что время на исходе. Что, если он опоздает?

На земляные работы Григорий шел с тяжелым сердцем. Рассчитывать он мог только на невероятное везение. Шансы были один из ста.

* * *

Тихоня начал обход лагеря с огневых точек. Говорил с часовыми о разных, главным образом бытовых, мелочах. Советовался, как усовершенствовать охрану. Вопрос о Шестере задавал как бы невзначай, уже в конце беседы. Наболтавшись с часовыми, перешел к охранникам. Там немного изменил тактику. Сочувствовал, обещал добиться улучшения пайков. Затем Яков направился к клеткам. И опять-таки легко нашел общий язык с самой многочисленной категорией обитателей Берилага. В ход пошли папиросы из запасов Москвина.

Не прошло и пятнадцати минут, как Берзин вернулся в кабинет Чеслава с новостями. Выходило, что в последний раз Шестеру видели у клетки, в которой комендант собрал наиболее опасных бунтовщиков.

ЧК немедленно отправился туда, но по дороге выяснил, что, согласно его приказу, заключенные вышли на земляные работы.

— Сию же минуту — всех обратно!

* * *

Ковыряя ломом растрескавшийся асфальт, Носов наблюдал за охранниками. Как он и предполагал, их внимание было сосредоточено не столько на узниках, сколько на внешних угрозах. Автоматчики сбились в кучку и напряженно всматривались в свинцово-серое небо. На нем появлялись темные точки. Птеродактили… Некоторые их еще кличут «вичухами»…

Твари парили над разрушенными строениями и время от времени пикировали вниз.

Из ближайших к станции руин время от времени доносились звуки, издаваемые неведомыми существами. А может, это продолжали рассыпаться в пыль ветхие хрущевки. Там, за их выщербленными стенами, мог прятаться невидимый враг, оттуда было удобно наблюдать за охранниками и рабочими, выжидать, готовиться к нападению.

После того как в соседнем здании с треском обрушилось перекрытие, а из окон вырвались клубы серой пыли, охранники окончательно потеряли присутствие духа. Они направили стволы автоматов на окна дома, готовясь изрешетить пулями любое существо, которое подаст признаки жизни.

Пыль рассеялась. Ничего не происходило.

Охранники расслабились, но уже в следующую секунду окаменели от ужаса. Из окна девятого этажа высунулась голова монстра — черный шар не меньше метра в диаметре. Шесть расположенных по дуге глаз располагались над отвратительным, похожим на открытую рану ртом, по углам которого шевелились темные усики. Показалось тело, сплошь покрытое шипами, бородавками и собранными в пучки волосами. Из окна свесилось несколько метров мерзкой, колышущейся плоти.

Чудовище начало спускаться по стене дома, цепляясь за голый бетон короткими ножками. Подтягивало брюшные ноги к грудным, изгибало дугой среднюю часть тела, а затем выпрямлялось, как гигантская гусеница. В нескольких метрах от земли гигантская тварь отцепилась от стены. Рухнула на груды битого кирпича, доползла до котлована, оставшегося на месте другого дома, и шлепнулась в воду, подняв тучи брызг.

Носов сбросил с себя оцепенение.

Час пробил! Он поднял руку, чтобы подать знак заключенному, насыпавшему грунт в тачку всего в нескольких метрах от автоматчиков.

Сейчас или никогда…

* * *

Новым бойцам Бригады Че выдали оружие. Благо после экспроприации на Новокузнецкой его хватало. Русаков, сидя у костра, с нескрываемым удовольствием следил за тем, как уверенно обращается с автоматом Пьер. Товарищ Федор и прапорщик Аршинов нашли друг в друге родственные души. На пару вызвались идти в дозор. Томский заметил, как хитро подмигнул Федор прапору, и понял: бородач явно припрятал в кармане ватника бутылек и скучать на посту этой парочке не придется.

Владар и Вездеход о чем-то тихо беседовали, греясь у костра. Карашопа устроился рядом и прислушивался к их словам, так забавно вертя головой и подергивая ушами, словно тоже принимал участие в разговоре. Рафаэль и Жан-Батист, стоя у флагштока, с интересом рассматривали знамя Бригады.

У Томского, наконец, появилась возможность спокойно поговорить с комиссаром о дальнейших планах. Он присел рядом с Русаковым у костра и рассказал все, что знал о Берилаге, припрятанной неподалеку от Автозаводской боевой машине и беременной жене, попавшей в лапы красных. На протяжении рассказа выражение лица Русакова менялось. Толик видел, что комиссара зацепило всерьез.

Когда же Томский подозвал Вездехода и тот показал бумажку с планом концлагеря, глаза у Русакова загорелись. Нападение на Берилаг не шло ни в какое сравнение с тем, чем занималась Первая Интернациональная до этого: комариные укусы и только. Томский же предлагал крупную, дерзкую акцию. Настоящее дело, которое поднимет авторитет Бригады Че и нанесет весьма ощутимый урон ренегатам с Красной Линии.

Толик закончил рассказ и с замиранием сердца ждал ответа.

Русаков отвечать не спешил. Задумчиво ворошил палкой угли костра и покачивал головой. Томский понимал: комиссар в ответе за своих людей и вынужден будет подвергнуть их большому риску. Если Русаков откажет в помощи, Толя не станет обижаться. Пойдет на Берилаг с Аршиновым, Вездеходом и Владаром. Как ни крути, а личных счетов с Корбутом у бойцов Первой Интернациональной нет.

— Я принял решение, — твердо сказал комиссар. — Бригада пойдет в Берилаг. Вот только каким путем? Наша основная база разгромлена. От запасной, на Автозаводской, мы отрезаны. Там есть все необходимое для выхода на поверхность, но прорвать блокаду… Эта задача нам не по зубам.

— Кто знает, товарищ Русаков… — Толик поморщился — рана на груди вновь напомнила о себе. — Следует хорошенько подумать, просчитать все варианты. Уверен, решение найдется.

Негры закончили осмотр флага и подошли к костру. Заговорил Пьер:

— Товарищ Русаков, Максим сказал, что человек на флаге боролся за независимость угнетенных народов. Моя страна тоже завоевывала свою независимость. В прошлом веке камерунцам удалось справиться с французскими оккупантами. Но вот о кубинском революционере, товарище Эрнесто, мы ничего не слышали.

— С удовольствием расскажу вам о Че, — кивнул комиссар. — Он…

— Можно я? — перебил Толя. Глаза его горели.

— Давай, товарищ Томский! — разрешил Русаков.

Томский взобрался на платформу дрезины, повернулся к слушателям… И вдруг представил себя оратором, которому сейчас выступать перед огромной толпой. Он стоит на трибуне, у его ног колышется море голов и красных флагов, белое солнце висит высоко-высоко над головой. Звезда по имени Солнце! Источник света, который может согреть или спалить дотла. Томский мотнул головой, чтобы стряхнуть наваждение, и посмотрел вниз. Русаков благожелательно улыбался. Лумумба, Вездеход, Кольцов и Банзай тоже подошли к дрезине. Ничего, что на самом деле слушателей тут — раз, два, и обчелся, он все равно ощутил, как адреналин кипятит его кровь…

— Че — легенда, которая никогда не умрет. Он — самый известный из революционеров Латинской Америки, да что уж там, всего мира! Полное имя у великого Че — Эрнесто Рафаэль Гевара Линч де ла Серна. А «Че» — его кличка, он сам так ко всем обращался, у них в Аргентине так было принято. Вроде «Эй, чувак»… Родился в семье архитектора, выучился на врача и стал главной грозой империалистов на двух американских континентах!

Толя обожал Че Гевару. Как можно преклоняться перед побитым молью Ильичом, который, судя по слухам, помер от сифилиса? Настоящий революционер должен остаться молодым навсегда. Должен бороться до конца. Должен жертвовать собой ради идеи!

Томский начал изучать биографию Че еще на Войковской, а оказавшись в Полисе, просто открыл охоту за книгами о великом Эрнесто. Так рассказать о Че мог только товарищ Русаков… Но даже он слушал Толю, не перебивая. А уж Пьер, Рафаэль и Жан-Батист просто рты разинули.

Томский подробно рассказывал о детстве и юности Эрнесто. Его увлечениях и странствиях по Южной Америке. Жизни в Гватемале и Мексике, подготовке экспедиции на Кубу. Томскому не довелось видеть моря, но пылкое воображение позволило ему повествовать о путешествии на яхте «Гранма» захватывающе и ярко.

Толя с упоением говорил о долгих ночах, проведенных повстанцами у лесных костров. О дерзких планах, мечтах о сражениях, крупных операциях, о победе. Самому рассказчику начинало казаться, что в тупичке пахнет не костром, а дымом кубинских сигар. Он поведал о победе кубинской революции, исторических заявлениях команданте, которые, по мнению Томского, в точности подходили и для описания той идеологической деградации, которая происходит с красными в метро. На Кубе нет условий для становления сталинской системы. После революции работу по перестройке общества делают не революционеры. Ее делают технократы и бюрократы. А они по определению контрреволюционны. Как точно сказано! Примером могли служить и красные, и анархисты, и демократы. Они с головой окунулись во внутренние дрязги, забыли о высоких идеалах и целях.

— Во время своего последнего боя в боливийских джунглях Че был ранен, в его винтовку попала пуля, которая вывела оружие из строя, и в пистолете кончились патроны. Его ранили и взяли в плен, — произнес Томский хриплым от подкатившего к горлу кома голосом. — Перед казнью он сказал своему палачу: «Я знаю, ты здесь, чтобы убить меня. Не дрожи, трус, прицелься хорошенько, ты просто убьешь человека». Смерть Гевары стала страшным ударом для социалистического революционного движения в Латинской Америке и во всем мире. Местные жители начали считать Гевару святым и обращались к нему «Сан Эрнесто де ла Гевара», прося о милостях. Сын богатых родителей, блестяще образованный врач, всегда готовый оказать помощь даже раненым врагам, он положил жизнь на алтарь свободы и равенства! Останки великого революционера нашли и с воинскими почестями перезахоронили в специально построенном мавзолее в городе Санта-Клара. Там, где Че когда-то выиграл решающую для кубинской революции битву…

Когда Томский закончил свой рассказ, на глазах Лумумбы и его товарищей блестели слезы. Русаков отвернулся и покашливал, чтобы не выдавать своего волнения.

— Гевара был героем для целого континента. Для всего мира! Человек умер, а легенда осталась. Сотни тысяч молодых людей мечтали стать такими, как он. Я — мечтаю до сих пор. Потому что для Че справедливость была самым главным в мире. Потому что жизни других людей — угнетенных, несчастных, — были важнее собственной шкуры. Потому что для него революция была не бессмысленной резней, не остервенелой и бессмысленной дракой за власть. Для Эрнесто Че Гевары революция значила вечную борьбу за то, чтобы наш мир стал лучше. Чтобы голодные были накормлены, а угнетенные стали свободны. Он всю жизнь прожил в интересах этой революции и в интересах этой революции погиб как мученик. Поэтому Че — мой герой.

Толик спустился с дрезины и подошел к комиссару. Тот протянул ему руку.

— Я думал, что нашел отличного бойца для своей Бригады, — произнес товарищ Русаков, играя желваками, — но ошибся. Ты, товарищ, идеологически подкован лучше любого из нас. Я в тебе вижу настоящего друга и боевого товарища, который точно понимает ситуацию и с которым у нас общие идеалы! Мы с тобой одной крови. Мы пойдем за тобой в огонь и воду. Мы прорвем блокаду! Летала виктория сьемпре, товарищ Томский!

Но больше всего Томского поразил Владар. Он тоже пожал ему руку:

— Может, я и богохульствую, Анатолий, но рассказ о Че напомнил мне еще одного революционера, жившего задолго до Эрнесто. В свое время он тоже возглавил борьбу против поработителей иудейского народа и был казнен. Но его слово истины было посильнее любых мечей и ружей вместе взятых. Твой Че тоже искал царство истины. Просто шел к нему немного другим путем…

Томский не успел ответить Кольцову.

— Грязные нигеры! — захлебываясь слюной, зарычал фашист, которому удалось выплюнуть кляп. — Мы очистим от вас метро! Убейте меня, я не могу дышать с этими ублюдками одним воздухом!

Лицо Русакова потемнело. Он царапнул ногтями по клапану кобуры:

— Думаю, надо пойти навстречу господину офицеру и выполнить его желание. Я тоже не могу дышать воздухом, который насквозь пропитан смрадным дыханием этой твари! Ты приговариваешься к расстрелу, клоун. Из своего же собственного пистолета. В интересах революции…

Комиссар выхватил видавший виды «парабеллум», но нажать на спусковой крючок не успел. Толик перехватил его руку:

— Не спеши. Он нам еще пригодится. Есть план. Собирай людей!

Родившаяся у Томского идея пришлась всем по душе. Валявшимся в углу бутылкам нашлось применение. Их наполнили бензином из запасной канистры, Вставили тряпочные фитили и поставили в ящик, который благодаря стараниям Аршинова и Федора освободился от самогона. Лумумба снял пулемет Дегтярева со станины, а Томский — знамя Бригады Че. «Дегтярева» отдали Пьеру. Чернокожий великан вскинул двенадцатикилограммовую машину на плечо с такой легкостью, словно пулемет был пушинкой. Запасной диск Пьер сунул в рюкзак Максим и Банзай научили Вездехода управлять дрезиной: ученик схватывал все на лету. Фашисту вновь заткнули пасть кляпом и накрепко привязали к пустому флагштоку. Наблюдая за приготовлениями, офицер понял все. Замычал, задергался, пытаясь освободиться.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒