Table of Contents 9 страница

Толик поморщился. Как великодушно, Вездеход, и как наивно. Ты оставляешь в живых мордоворотов молодого Корбута, даже не задавшись вопросом, даруют ли они жизнь тебе в аналогичной ситуации. Стоило, ох, стоило поступиться своими принципами, чтобы раз и навсегда вывести из игры таких опасных противников, как Гиви и Мартин.

— А много тут этих уровней? — не унимался Аршинов. — Чем глубже мы спускаемся, тем больше новых коридоров внизу. Кажется, конца-края им нет.

— До Катаклизма московским диггерам удалось открыть в городском подземелье двенадцать уровней и двадцать четыре подуровня, — неожиданно подал голос Кольцов. — Метро — только часть гигантской сети московских подземелий. Подземные катакомбы Москвы начали строиться чуть ли не со времени основания города. Но самые интересные подземные переходы и помещения были созданы в шестнадцатом веке при Иване Грозном. Этакое государство в государстве, скрытое в недрах Москвы. Вы правы, Алексей, конца и края этому таинственному Китеж-граду нет.

— Чем быстрее мы покинем чертов Китеж-град и окажемся в нормальном туннеле, тем лучше я себя буду чувствовать, — заметил прапор, выражая общую мысль. — Попали сюда всего пару часов назад, а кажется, будто торчим в этой дыре целую вечность.

— Уже скоро, — пообещал Вездеход. — Сейчас будет большой колодец, а за ним — последний коридор. По вертикальной шахте поднимемся в подсобку перегона Театральная-Новокузнецкая.

Шагая вслед за карликом, Толик с восхищением думал о поразительно цепкой памяти, которой природа наделила Вездехода. Он не пользовался картами. Все схемы тайных проходов хранились в маленькой голове этого человечка.

Через сотню метров коридор оборвался. По узкому мосту со стальными перилами четверка перебралась на круглую площадку. Колодец представлял собой трубу диаметром метров в двадцать. Сложенная из бетонных колец, она уходила глубоко вниз. Спуститься туда можно было по шести узким лестницам, расположенным по периметру площадки. Сверху колодец закрывал куполообразный, растрескавшийся бетонный потолок. Как Томский ни старался представить себе назначение этой коммуникации, ничего путного на ум не пришло. Очень хотелось попросить у Вездехода фонарик и посмотреть, что делается внизу, но близость Театральной заставила Толика подавить инстинкт исследователя.

Чтобы добраться до нового коридора, оставалось пересечь площадку, затем пройти по мостику-близнецу. Вдруг раздался звон, и фонарь Вездехода погас. Томский передернул затвор автомата, на инстинкте крутанулся вокруг своей оси в поисках врагов, но в кромешной тесноте никого не увидел.

Зато услышал топот множества ног.

Грязно выругался Аршинов, удивленно охнул Вездеход. Толик почувствовал, как кто-то невидимый вырывает у него оружие. В шею впилась удавка. Пришлось отпустить автомат и заняться душителем. Томский закинул руки назад, схватил невидимку за волосы и резким броском через спину отправил его в темноту перед собой. Оттуда донеслись шум падающего тела и сдавленные крики. Он скорее ощутил, чем увидел, что вокруг мечутся какие-то существа. Мутанты?

Много, слишком много для того, чтобы успешно сопротивляться.

И все-таки Толик попытался пробиться сквозь толпу незримых врагов. Ему удалось впечатать кулак в чью-то челюсть, кого-то он смел с пути корпусом, кого-то отпихнул руками и вдруг получил жестокий удар чем-то твердым по затылку.

Черт, как больно! Ноги подкосились, Томский рухнул на колени. Кто-то вцепился ему в волосы сильной рукой и рванул голову назад.

— Не дергайся, если хочешь узреть свет истины, — повелительно произнес низким голосом невидимый человек.

— У меня и так искры перед глазами, — прохрипел Анатолий. — Вы кто?

— Заткнись! К Бошетунмаю их!

Где-то рядом раздался издевательский смех Аршинова, потом звук удара. Смех сменился сдавленным стоном и многоэтажным матом. В темноте кто-то зашевелился, послышался голос Вездехода:

— Парни, я их знаю, это солнцепоклонники. Бошетунмай у них за автора.

Невидимка ослабил хватку, наклонился к уху Анатолий и тихо, но с нажимом произнес:

— Сделай правильный выбор и станешь свободным…

Томский хорошо знал: за высокопарными словами и пафосными фразами, как правило, скрываются примитивные мысли и жестокие намерения. Ему захотелось увидеть этих солнцелюбов и оценить, насколько силен противник. Поэтому он мотнул головой, освобождаясь от захвата, и сказал, что сделать правильный выбор — мечта всей его жизни. Что, кстати, соответствовало действительности.

Их долго вели в полной темноте по каким-то туннелям и переходам. Анатолий потерял счет времени.

И наконец идущие впереди люди остановились.

Томского силой заставили встать на колени. Раздалось звяканье кресала о камень, в темноту посыпался сноп желто-оранжевых искр, занялся трут.

Через мгновение вспыхнул факел. Его держал в левой руке среднего роста щуплый человек в длинном черном пальто. Анатолий впился взглядом в его лицо: черные, давно немытые волосы стоят дыбом, лицо скуластое, азиатского типа, выразительные глаза цвета антрацита, сверкающий взгляд. Неестественная бледность мужчины говорила о том, что о солнце он может иметь весьма приблизительное представление.

— Я — Виктор, — торжественным тоном объявил человек, опершись правой рукой на грушевидную палицу, которую ему подал один из его людей. — Если обещаете вести себя тихо, вам позволят встать с колен.

Томский осмотрелся. Спутники Виктора словно старались перещеголять друг друга в стремлении быть похожими на своего предводителя. Черные плащи разной степени потрепанности, длинные волосы, белые как мел лица и грубо вытесанные палки-биты в руках были отличительной чертой всей компании. Отряд состоял из двух десятков парней, но только у пяти из них имелись автоматы. Толик изо всех сил стиснул зубы, чтобы не выругаться. Два калаша из пяти были только что отобраны у него и прапора! Однако делать нечего. Анатолий нехотя кивнул, и ему позволили встать. Следом с колен поднялись Аршинов, Вездеход и Кольцов. У прапорщика все лицо и костяшки пальцев были в крови, а Носов и Владар не пострадали совсем. Только теперь Томский заметил, что еще одним общим атрибутом бошетунмайцев был амулет в виде солнца. У каждого на груди болталась круглая жестянка с острыми, больше похожими на иглы или колючки лучами. Цепочки разной длины были сделаны из алюминиевой проволоки.

Виктор передал факел спутнику, сунул свою палицу-биту в специальную петлю под пальто и встал на первую ступеньку одной из лестниц.

— Не забывайте о моем предупреждении, люди тьмы! Я запрещаю вам говорить, пока мы не прибудем на место.

Половина отряда спустилось вслед за предводителем. Потом пришла очередь пленников и второй группы бошетунмайцев. На всем протяжении спуска Аршинов бормотал себе под нос ругательства, обещая погасить главного солнцеведа при первом удобном случае. Лестница оказалась довольно длинной. Наконец ноги Томского коснулись твердого пола. На дне шахты имелось несколько проходов. Чтобы пройти в низкую арку в стене колодца, Толику пришлось пригнуться. Стало светлее. Мертвенный, зеленоватого оттенка свет излучали висевшие на кирпичных стенах гроздья плесени и мха.

Туннель, ведущий во владения Бошетунмая, по всем признакам был построен намного раньше Метро. Возможно, именно об этих ходах и говорил Кольцов. Их вполне могли прорыть в шестнадцатом веке, о чем свидетельствовал и сложенный из больших кирпичей сводчатый потолок.

Когда позади осталась первая сотня метров, Томский услышал новый звук — журчание воды. По очередному, расположенному перпендикулярно первому туннелю протекал узкий ручеек, издающий такое зловоние, что дыхание перехватывало. По мере продвижения вперед ручеек становился все шире, превращаясь в небольшую речку. Вскоре она заняла весь туннель. Идти пришлось по колено в черной воде. Несколько раз ног Томского касалось что-то липкое, холодное, но, вне всяких сомнений, живое. Сердце замирало от отвращения. Пытка закончилось неожиданно. Туннель плавно изогнулся, и за поворотом Толик увидел пробитую в кирпичной стене дыру высотой в человеческий рост. Она располагалась на полметра выше уровня подземной реки. Перебираясь через этот порог, Томский ожидал, что на суше станет чувствовать себя значительно увереннее. Однако ведущие вниз полуразрушенные каменные ступени большого доверия не вызывали. Кто-то дернул Томского за рукав.

— Толик, прикинь, если эти черти реально существуют, значит, и боженька где-то отсиживается? — едва слышно прошептал Аршинов, кивая подбородком в сторону солнцепоклонников.

— В небесном рейхе, — мрачно предположил Анатолий.

Глава 12
Звезда по имени Солнце

Вопли Голована подняли на ноги весь концлагерь. Казалось, гидроцефал спятил окончательно. Он визжал, хохотал, ревел. Бросаясь на решетку, обещал задушить всех охранников, а коменданта подвесить вниз головой на указателе. Когда Григорий попытался утихомирить буяна, Голован отшвырнул его в угол камеры с такой легкостью, словно карлик вообще ничего не весил. Справиться с Голованом не удалось даже четверым сокамерникам нормального телосложения. Приступ удесятерил силы гидроцефала. Метаясь по клетке, Голован сбивал с ног всех, кто попадался ему на пути, как пластмассовые кегли. Та же участь могла ждать ворвавшихся в клетку охранников. Однако их было слишком много. Успокаивали Голована уже не голыми руками, а прикладами автоматов. Осыпанный градом ударов бунтарь рухнул на пол, забрызгав все вокруг себя хлынувшей изо рта розоватой пеной. Охранники, связывавшие Голована веревкой, брезгливо кривились и ругались на чем свет стоит. Безвольное тело выволокли из клетки, протащили по платформе в сторону рабочего кабинета коменданта.

— Все. Больше мы его не увидим, — прошептал Носов. — После того, что он орал, на милость ЧК можно не рассчитывать.

Когда Голована втащили в кабинет Чеслава, тот отдыхал в любимом кресле при свете керосиновой лампы. Он приказал развязать преступника и оставить их наедине. На случай, если, придя в сознание, Голован продолжит буянить, у коменданта был пистолет. Корбут не делал попыток привести гидроцефала в чувство пинками, а терпеливо дождался, когда тот пошевелится. Через несколько минут Головану удалось сесть.

— Все понимаю, — начал Корбут, — мозги разбухают от водянки, мучения становится невыносимыми и хочется поскорее умереть. Однако ты, мерзкий головастик, выбрал не самый лучший способ отправки на тот свет. Мне доложили, что ты грозился подвесить коменданта за ноги. Шуточек в таком стиле я не потерплю. Умирать будешь долго и мучительно. Тысячу раз пожалеешь, что не окочурился от своей водянки. А пока — встань. Сидеть без моего разрешения — значит накликать еще много бед, а их у тебя и без того выше крыши.

Голован встал. Покачнулся, но каким-то чудом удержался на ногах.

— Я просто не видел другого способа попасть к тебе на аудиенцию, товарищ комендант. Мне есть, что сказать. А в обмен на очень важные для тебя сведения…

— Уму непостижимо! — воскликнул ЧК. — Или я ослышался, или ты собираешься со мной торговаться.

— Именно торговаться, комендант, — кивнул Голован. — Сведения о подполье Берилага в обмен на операцию. Ты ведь хирург, а гидроцефалия излечима.

— В принципе, да. — Чеслав сделал вид, что принимает игру. — В твоем случае оперативное вмешательство возможно. Я могу устранить саму причину нарушения оттока спинномозговой жидкости. Сделаю так, что она будет постоянно сбрасываться в полость сердца или брюшную полость. Тебе станет значительно легче. Но операция очень сложная. Сведения, мой головастый друг, должны быть очень ценными. Ты уверен, что знаешь достаточно и сможешь оплатить стоимость лечения?

— Год назад я сам возглавлял Движение Сопротивления, — гордо заявил Голован. — Мне известно все!

И он заговорил.

Захлебываясь от желания рассказать все как можно быстрее, Голован называл активистов Сопротивления, схроны с оружием, уязвимые места в системе охраны Берилага, которые бунтовщики намеревались использовать. Носову не хватило проницательности для того, чтобы раскусить Голована. Карлик считал, что бывший руководитель Сопротивления смирился с переизбранием и со своей скорой смертью.

Нет, Голован ни с чем не смирился.

Он люто возненавидел Григория. И был убежден — карлик завоевал авторитет среди заключенных интригами и должен поплатиться за это. Изнуренный болезнью мозг уже не делал различия между товарищами по несчастью и садистами-охранниками. Для Голована все стало предельно просто. Весь мир был против него, а он был против проклятого мира. И лучшим союзником в этой неравной борьбе мог стать только сильный человек, для которого тоже не существовало нравственных рамок. Комендант Берилага. Хирург-убийца.

Корбут слушал откровения Голована, кривя губы в презрительной усмешке. Под этой маской снисходительного безразличия ЧК скрывал кипевшую внутри ярость. Он думал, что вечно голодные, периодически избиваемые узники концлагеря превращены им в безвольную скотину. И вот выясняется, что они уже несколько лет как готовятся к бунту, который должен начаться с его убийства! А проницательный комендант Берилага, уверовав в собственную исключительность, почивает на лаврах.

Он продолжал слушать Голована, но смотрел не на него, а на складной хирургический стол, прислоненный к стене кабинета. Его сделали по чертежу коменданта. Стол напоминал широкую, обтянутую клеенкой гладильную доску. Был компактен и в то же время очень удобен для простых хирургических упражнений. Глупый головастик решил купить себе операцию ценой предательства. Он получит излечение от всех болезней. Операция, которая, к слову сказать, была исключена в условиях Метро, будет заменена другой, более простой, но тоже очень эффективной. Гидроцефал вполне созрел для того, чтобы занять свое место в анатомическом музее.

К окончанию сбивчивой речи Голована ЧК знал о Сопротивлении все, что требовалось знать для жестокого подавления восстания.

— Что ж, это действительно ценные сведения, — одобрительно покачал головой комендант, когда предатель выдохся и замолчал. — Пожалуй, я помогу тебе избавиться от страданий. Но не сразу. А пока мы тебя посадим в отдельную клетку, чтобы тебя раньше времени не прикончили благодарные товарищи…

Поначалу Томский пытался считать выщербленные и расколотые ступени, но скоро вынужден был оставить это занятие и сосредоточился на том, чтобы просто не оступиться и не сверзиться вниз. Спускаться по крутым и скользким от сырости ступеням — сомнительное удовольствие. Ему приходилось слышать об искусственных пещерах под городом — каменоломнях, где когда-то добывался известняк для строительства белокаменного московского Кремля. Лестница была слишком длинной для того, чтобы быть построенной после ухода людей в метро. Скорее всего, солнцепоклонники поселились в уже готовом, оставшемся от древних камнедобытчиков подземелье. Отчетливые следы вырубки на потолке подтвердили это предположение. Факел погасили, но свод наклонного коридора продолжал едва заметно светиться. Фосфоресцировали вкрапления какого-то минерала. Вскоре глаза привыкли к полутьме, и стало видно вполне сносно.

— Мы называем эту дорогу Млечным путем, — раздался голос рядом с Виктором. — Только избранные могут видеть эти чудесные звезды. По такому же пути, только на небе, ушел Последний Герой. Вам очень повезло, что вы это увидели. Радуйтесь, люди тьмы!

Толик возрадовался, но в меру. Зато льющийся с потолка призрачный свет позволил рассмотреть рисунки, нацарапанные на стенах. Главным на них было солнце. Однако имелось здесь и несколько корявых изображений гитар и один портрет молодого человека азиатской наружности с нимбом над головой. Очень похожего, кстати, на предводителя этих психов — Виктора. Странное сочетание: нимб и типично китайская или японская внешность. Толик терялся в догадках. Кто же такой Боше-тунмай? Последний герой? Но тот ушел на небо Млечным путем. Удивительная белиберда.

Темная надпись на светящейся стене окончательно повергла Томского в растерянность. Буквы полуметровой высоты сложились в похожую на лозунг фразу «Виктор жив! ». Кто бы сомневался! Виктор шагал на два шага впереди него и не подавал никаких признаков тления. Зачем солнцепоклонникам убеждать себя в такой очевидной вещи?

Чья-то рука коснулась рукава Томского. Аршинов прошептал:

— Кажись, я начинаю врубаться… Бошетунмай — это такая разновидность…

Как ни старался он говорить тихо, Виктор его услыхал. Обернулся и резко ткнул кулаком в солнечное сплетение. Прапор зарычал и ответил тем же. Словно по сигналу, один из солнцепоклонников грохнул Кольцова битой по спине. Старик со стоном упал на колени. Этого Томский выдержать не мог. Рванул биту у ближайшего конвоира и опустил ему на голову с такой силой, что тот буквально рухнул на каменный пол. Пока солнцепоклонники пребывали в замешательстве, Толик ударил битой первого, кто попался под руку. Попался Виктор.

И тут же сзади на него посыпался град ударов. Один пришелся по темени. В ушах раздался звон, в глазах потемнело. Он провалился в черную пропасть.

Сознание возвращалось постепенно и откуда-то издалека. Сначала послышалось треньканье гитары и заунывное пение… Томский различил только одну фразу, что-то про звездную пыль на сапогах. Кто-то схватил его за ноги и поволок по пологому склону. Томский открыл глаза и увидел над собой неровный свод из белого известняка. Его тащили к тупику в конце узкого наклонного коридора. Поначалу Толик решил, что здесь-то его и поставят к стенке. Однако в тупике Томского подняли на ноги и втолкнули в узкую щель.

Он тут же врезался многострадальной головой в известковый нарост на потолке. Пришлось вести себя осторожнее, но проход был настолько узким и извилистым, что уберечь руки от царапин, а голову от новых шишек не удалось. Сзади доносились чертыханья Аршинова: у него были те же проблемы. Кольцов молчал, как микроб.

Лаз закончился неожиданно, и Томский зажмурился от яркого света.

Горели мазутные факелы, воткнутые в трещины на стенах просторного, неправильной формы грота. Они сильно чадили, и здесь стоял похожий на густой туман серый дым. В конце грота виднелся узкий проход в следующую пещеру.

Как следует осмотреться Толик не успел. Его ткнули битой в спину и заставили спуститься к пещере по пологому склону из ступенчатых напластований известняка. Вход в пещеру был гораздо ниже человеческого роста. Анатолий наклонился и шагнул вперед. В уши ударил звон капели: под землей все звуки воспринимаются особенно обостренно. Кроме факелов, в пещере полыхали четыре костра. Возле каждого сидело по два десятка башетунмайцев, взрослых и детей обоего пола. При виде пленников они встали и принялись рассматривать их с нескрываемым интересом. Гостям тоже было на что смотреть. Члены секты носили куртки, штаны, пальто и плащи черного цвета. Очевидно, все они стали жертвами какой-то траурной моды. Может, умер у них кто? Последний герой?

Когда пленников подталкивали к одному из костров, Томский прошел мимо матери с ребенком лет трех на руках. Женщина напевала малышу колыбельную:

Я вернусь домой со щитом, А может быть, на щите. В серебре, а может быть, в нищете, Но как можно скорей…

Пленников усадили у одного из костров. Рядом встали четверо сектантов с битами. Взгляды у них были цепкие, предельно внимательные и недружелюбные. Вскоре Толик понял, что охранники злились не из-за его плохого поведения. Их лишили возможности принять участие в ритуале, который вот-вот должен был начаться. Все сектанты, включая Виктора, голова у которого была перевязана тряпкой, направились к дальней стене пещеры и, глядя в ее сторону, опустились на колени.

— А я знаю, в чем тут фишка… — Аршинов подвинулся поближе к Томскому и с довольным видом произнес: — Эти ребятки Цою поклоняются. Совсем у них от этого дыма крыша поехала.

Рядом с ухом прапора просвистела бита, но он успел отклониться. В ответ охранник услышал оскорбительное замечание и погрозил кулаком:

— В следующий раз башку проломлю.

Аршинов не стал пререкаться, а просто перешел на шепот.

— Был когда-то певец такой, Виктор Цой. Группа, дай бог памяти, «Кино» называлась. Музыка — так себе. Для пацанят. Но любили его почему-то многие. Толпами фанатели. Как в аварии погиб, целую стену на Арбате ему посвятили, типа как бы святыня Цоя. Он еще пару раз в фильмах успел сняться. Вот эта компашка ему и… — договорить он не успел.

Под сводами пещеры раздался торжественный голос. Усиленный гулким раскатистым эхом, он достиг каждого ее уголка:

— Приветствую вас, Свидетели Цоя!

Томский наконец-то рассмотрел Бошетунмая. Раньше этого не удавалось сделать потому, что глава секты стоял в одной из ниш, выдолбленных в стене. Всего их было три. Левая и правая были отведены под экспонаты. В одной на специальной подставке стояла под небольшим углом белая акустическая гитара. В другой на самодельном манекене было распято долгополое черное пальто. Почти такое же пальто и было на Бошетунмае, облюбовавшем себе среднюю нишу. Лицом он походил на давешнего драчуна Виктора — те же острые скулы и характерный для азиатов разрез глаз. Волосы у него тоже были длинные и черные, правда, на вид более чистые, чем у остальных собравшихся в пещере цоепоклонников. В правой руке Бошетунмай держал за гриф черную гитару и приподнимал ее всякий раз, когда заканчивал очередной отрывок своей проповеди.

— Закат человечества начался с уходом Цоя, а закончился Великим Катаклизмом, — вещал Бошетунмай загробным голосом. — Без него мир пал во тьму. Но наступит день, и Последний Герой явится в лабиринты Метро и выведет нас на свет Звезды по имени Солнце. Люди Света спасены будут, Люди же Тьмы навеки в ней и останутся….

Проповедник продолжал с энтузиазмом воспевать бессмертного гения, взирающего с небес на детей своих. Говорил о молодом человеке, в глазах которого люди увидели мудрость тысячелетий. А на Томского нахлынули воспоминая детства…

Жаркий солнечный день, его рука в руке отца, сильной и доброй. Их прогулка по Арбату. Он видит стену, о которой говорил Аршинов, возле нее толпятся подростки и молодые люди. Есть и пожилые… Они хором поют под аккомпанемент десятка гитар песню о Солнце. Тогда она его не зацепила. Видно, песня все же была не для пацанят, а он тогда был совсем ребенком.

Только теперь Анатолий осознал ту простую истину, что Виктора Цоя многие почитали еще до Катаклизма. Вспомнив стену на Арбате, Толик принялся внимательно изучать стены пещеры и поразился. Он читал о подземных пещерах в Полисе и имел о них общее представление. Сейчас получил возможность увидеть все своими глазами. Итак, спустились они по вырубленному в известняке коридору, а сами грот и пещера имели карстовое происхождение. Потолок представлял собой нагромождение сталактитов и известковых наростов самых причудливых форм и размеров. Сферические и конусообразные выпуклости, впадины с каменными сосульками по краям. Томский окинул пещеру взглядом и по звуку капели определил источник воды. Она стекала со сталактитов в дальнем углу грота в расставленные на камнях плошки и банки. Проходила через множество слоев пород и очищалась во сто крат лучше, чем это делали самые совершенные фильтры.

Не менее интересными были рисунки и надписи, посвященные Цою. Ими были расписаны все камни и стены на высоте человеческого роста: «Мы Люди света», «Сын Солнца в наших сердцах! ». «Цой жив! », «Вернись, Последний герой! » и «Витя, спаси и сохрани! ». Вокруг — множество изображений певца, солнечных дисков и даже несколько старинных плакатов с Цоем анфас и в профиль.

Толик вспомнил о своем оставшемся на Войковской любимом плакате с изображением Че Гевары. Он тоже был молод и пытался дотянуться до звезд. И у него тоже были последователи, которые верили в него почти как в бога. Но ведь от наивной веры в лидера недалеко до культа личности, культа, который сам по себе уже исключает всякую справедливость и равенство! Конечно, Богом товарищ Че не стал, а вот кумиром левой молодежи — точно. С Виктором Цоем, как оказалось, иначе вышло. А на самом деле, может, он скорее повесился бы, чем согласился стать иконой. Да кто его спрашивал?

Анатолий знал только одного человека, за которым он пошел бы куда угодно, даже на костер. Это был князь-революционер Петр Кропоткин. Он ведь тоже был пророком эры равенства, справедливости, свободы, которая так и не наступила. Толик тяжело вздохнул. А как здорово было бы построить такое общество вольных людей хотя бы на отдельно взятой станции! Само собой, без всяких там культов личности и коленопреклонений! Например, на…

Домечтать до конца Томскому не удалось: Бошетунмай закончил свою проповедь. Накинул ремень гитары на плечо, ударил по струнам так, что они громко зазвенели, и запел, специально выдвигая вперед нижнюю челюсть, чтобы возник характерный акцент:

Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле…

Сектанты одновременно поднялись с колен и единым хором подхватили песню. По их горящим глазам и одухотворенным лицам Томский понял, что присутствует при исполнении торжественного гимна Солнцу. В сочетании с колеблющимся светом костров, задымленным воздухом и давящими сводами пещеры песня производила мощное, пожалуй, даже потрясающее впечатление…

Красная, красная кровь…
Через час уже просто земля,
Через два на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
И согрета лучами Звезды По имени Солнце…

Чем дольше Толик слушал, тем больше убеждался: жители карстовой пещеры искренне верили в Цоя и в его божественную миссию спасения остатков человечества. Это он способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон! Звезды, Солнце, космический свет… А кто из жителей метро не стремится к свету, кто не тоскует по Солнцу? Вот и разгадка! Вот почему они выбрали своим проводником к свету, к Звезде по имени Солнце простого парня — Виктора Цоя!

Пели все — мужчины, женщины, подростки и даже малыши. Когда песня закончилась, люди расходились к кострам с просветленными лицами. Их вере стоило позавидовать. Тут внимание Томского привлек Виктор. Он поднялся по трем широким каменным ступеням к средней нише и заговорил с Бошетунмаем. Коснулся своей повязки на голове, затем указал на четверых пленников. Жаловался. Толик обругал себя за сочувствие сектантам. Кто знает, чем занимаются цоепоклонники в свободное от песнопений время? Может, жарят на кострах Людей Тьмы, облизываются и благодарят автора «Звезды по имени Солнце» за то, что тог послал им вкусненькое мясцо на завтрак, обед и ужин?

Бошетунмай слушал Виктора, нахмурив брови, затем улыбнулся и отрицательно покачал головой. Он явно не соглашался с Виктором. Вот только в чем? Возможно, намеревался приготовить жаркое из пленников не прямо сейчас, а лишь после следующей молитвы. Скоро, очень скоро ответ на все вопросы будет получен. Виктор направился к пленникам.

— Бошетунмай примет вас лично, — недовольно буркнул он. — Ведите себя пристойно и не забудьте встать перед ним на колени. Помните, что только от него зависит ваша участь.

— На колени? — издевательски хмыкнул Аршинов. — А может, еще раком встать? Это вряд ли. Колени ни хрена не сгибаются… — Он оглянулся на спутников: все трое одновременно кивнули. — А у моих друзей радикулит…

— Застарелый… — добавил Вездеход, поправляя за козырек черную бейсболку.

Виктор не нашелся, что ответить, и с беспомощным видом оглянулся на Бошетунмая. Тот благосклонно махнул рукой, приглашая к себе. Поднимаясь на возвышение, Томский заметил за спиной Бошетунмая занавеску с вышитым на ней портретом певца с желтым нимбом вокруг головы. Когда все четверо остановилась перед главой солнцепоклонников, тот встал и махнул рукой Виктору.

— А ты, Витя, погуляй. Сегодня ты уже свое получил.

От этой шутки хихикнул даже Вездеход. К тому же фразу Бошетунмая услыхали многие из членов секты. Раздались откровенные смешки и хохот. Видно, Виктора здесь не очень жаловали.

Глаза азиата вспыхнули такой яростью, что Толе стало ясно: один враг в этой секте у них точно есть.

— Не люблю тех, кто обижает стариков и детей, — заявил Бошетунмай, когда Виктор удалился. — Уважаю тех, кто встает на защиту слабых.

Томский догадался, что кто-то уже доложил ему во всех подробностях о том, как произошло задержание чужаков.

— На всякий случай: шестнадцать мне уже исполнилось, — гыкнул Вездеход.

Предводитель цоепоклонников повернулся к стене, отодвинул занавеску и сказал:

— Прошу, ребята. Самое время перекусить.

Пленники или теперь уже гости вошли в небольшую пещеру. Обставлена она была, как самая обычная комната. Стол, пара стульев, деревянный топчан. И, разумеется, плакаты с изображением Виктора Цоя на всех стенах. Кроме того, на столе стояла статуэтка, изображающая певца на мотоцикле. Возле нее стояли поднос, на котором высилась горстка сушеных грибов, мелко нарезанные куски свиного мяса и глиняный кувшин с водой. В углу комнатушки висел еще один портрет Цоя. Масляная плошка под ним освещала помещение.

— Позвольте представиться. Роберт. — Бошетунмай поочередно пожал всем руки. — Роберт Викторович. Родной сын Виктора Цоя. Ешьте-пейте и не обижайтесь на моих бойцов. Мы, знаете, ценим свое уединение, а вокруг шляется столько отребья…

Аршинову и Носову не потребовалось второго приглашения, а вот Владар к пище не притронулся. Вездеход смотрел на кувшин с подозрением. Наверняка припоминал вонючую речушку. Наклонился над кувшином, втянул носом воздух. Поднял сосуд, сделал пару жадных глотков и протянул Толику. Такой чистой и холодной до судорог в зубах воды Томскому пить не доводилось даже в Полисе. Свинина и грибы оказались тоже отменно приготовленными.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒