Обзор книги С.В. Лурье 5 страница

Весь каркас советской культуры держался на специфическом преломлении русской культуры. Для части народов русская высокая культура заполнила отсутствующий или слишком тонкий пласт собственной высокой культуры. Систему «дружбы народов» можно представить себе как одну из форм выражения русского имперского комплекса, в том числе, в его природно-низовом выражении. И задача русских в культурном сценарии «дружба народов» – центральная, как у Деда Мороза на Новогодней елке. Она, вроде, как самая простая – поскольку именно культура русских, их модели и стереотипы лежат в основании. Но она и самая комплексная, очень нелегкая – поддерживать все многосложное строение поликультурного общества, направлять и удерживать в русле все действия других, для которых русские как «добрый папа» на все случаи жизни. От русских вообще ничего особенного не требовали, разве что оставаться самими собой. Но русские так свою роль не понимали. Русским же полагалось обозначать смысл, соединяя два сценария – «дружба народов» и «впереди планеты всей». Второй сценарий требовал от русского человека предиката государственности. В советском государстве он не имел религиозной составляющей. А без Божественной предназначенности такая государственность устремляется к превосходству как таковому. И на более высоком уровне смысл конструкции в таком сценарии для русских оказывается потерянным. Ведь центральный принцип империи русских был всегда «С нами Бог, разумейте языки и покоряйтесь, яко с нами Бог». Имперское действие не может быть сугубо прагматичным. Для русского человека такое некомфортно. У русских очень сильно государственное сознание с Богом. Вот и получилось, что русские жили в государстве, а нерусские – в стране. А это не одно и то же. Страна – это сообщество людей, и, да, здесь важны межчеловеческие отношения. Государство – это идея мироустройства, за которую можно сложить голову. У русских большевики окончательно отняли их высшую ценность – Бога. И русские так и не полюбили себя в предикате несущих идеи советизма и, в отличие от нерусских, не смогли себя от нее абстрагировать в «советском человеке».

Сценарий межкультурных (межэтнических) отношений является составной частью обобщенного культурного сценария того или иного общества[2]. В более или менее развитом виде, общий культурный сценарий у доминирующего народа взаимосвязан с культурными сценариями народов, находящихся с первым в тесном взаимодействии. Если связи в таких сценариях оказываются нарушенными, культурная система, не допускающая лакун, стремится к регенерации. Система отношений народов Российской империи после Октябрьского переворота заменяется на характерный для советского времени сценарий «дружбы народов». Он оказался для советского социума приемлемым (навязанным), поскольку соотносился как с системой культурных констант доминирующего народа, так и системой культурных констант полиэтнического общества как целого, пусть даже в различных этнических культурах они неизбежно преломляются по-своему. Но идеологема советского государства не смогла предложить русскому народу нечто равное по значимости центральному принципу Российской империи. Русский народ утратил главный смысл государственности, взращенный в нем веками формирования русского государства как империя.

***

Русские пережили в своей истории немало драматических перемен. Выделить «содержательные» признаки «русскости» очень сложно, поскольку, прекрасно работая на одном историческом этапе, для одной картины мира, они дают сбой на другом. Остается искать те самые неизменные элементы, которые сохраняют целостность русской картины мира в любой ее конфигурации. Автор хорошо справляется с этой задачей, прибегая опять к своей культурологической концепции, которая тезисно изложена в очередной главе этой книги, а подробно – в ранее изданной монографии, ставшей учебником и переизданной не раз[3].

Эти неизменные элементы, можно назвать системой этнических констант, а формируемую ими динамическую схему – обобщенным культурным сценарием. Этот обобщенный сценарий, влияет на формирование всех сценариев разных уровней, существующих в данной культуре, задавая определенный алгоритм действия во множестве ситуаций. Однако константы могут быть описаны только как система формальных образов. Прежде всего – это «образ себя», или «образ мы», то есть определенное представление субъекта действия о себе, своих возможностях, своих сильных и слабых сторонах, своих намерениях. С «образом себя» в этнической картине мира почти всегда связывается «образ добра» – того блага, которое тот или иной народ приносит себе и миру. Ему противостоит «образ источника зла» – того препятствия или проблемы, которую необходимо устранить, чтобы установить желаемое положение вещей. Далее описываются образы «поля действия», «способа действия», «условия действия», «образ покровителя». Этнические константы проявляются в этническом самосознании исключительно в форме «трансферов» – переносов на те или иные реальные объекты и ситуации всех этих образов. Проявления этнических констант легче обнаружить в области внешней политики, потому что во внешнеполитической области проще нащупывается действие народа как целого, и на границах соприкосновения с другими народами его отличительные черты выявляются более отчетливо, в то время как самонаблюдение внутренних процессов на столь глубинном уровне значительно сложнее.

Русский «образ себя» (мы-образ) существует как бы в трех ипостасях, но всегда связан с образом себя как носителя добра. Эти три ипостаси можно представить следующим образом:
– хранители и возделыватели добра – крестьянская община, созидатели «великих строек» и творцы космических ракет и т. д.;
– миссионеры и просветители, готовые всегда нести «свет миру», в чем бы он ни заключался;
– воины, защитники добра, борцы со «злодеями» и покровители народов, которым зло угрожает.

Русских невозможно обидеть сильнее, нежели пренебречь их покровительством и невозможно дискредитировать в русских глазах идею сильнее, чем если представить ее плодом внеморального расчета. Оборотная сторона «образа мы» – это «негативный образ мы». У русских, похоже, активация негативного образа ведет к полному самоотрицанию, порой к отказу себе в праве на существование как народу, к «нигилизму». Поле действия у русских – это пространство без границ и препятствий. Какое именно пространство представляется «потенциально русским» определяет доминирующая в данный момент культурная тема. Это пространство, в принципе может охватывать и весь мир (как и было в советское время). Соответственно, условием действия является защита себя и всех своих многочисленных подопечных – покровительство. Любая война истолковывается как оборонительная, любое внешнеполитическое действие является «вынужденной самозащитой», любое действие на чужеземной территории – «освобождением» или «помощью». Идея «интернационального долга» намного старше позднесоветской доктрины. Вспомним русско-турецкую войну 1877-78 годов, толковавшуюся «образованным обществом», как помощь «братьям славянам», а простым народом – как заступление за «грека» (то есть за православных вообще, а не славян только) от «бунтующего» против него турка.

Система этнических констант – это чаще всего невидимая основа «национального поведения». Чтобы как-то описать ее словами, приходится прибегать к языку метафор, и говорить о константах не столько в их исходном виде, сколько в виде, проявленном при трансфере, то есть описать результат переноса бессознательных установок на те или иные конкретные обстоятельства. (Трансфер, выражаясь образно, позволяет в пьесе узреть жанр. ) Направление и характер трансфера этнических констант, сюжет этнической истории, зависит от центральной культурной темы этноса. Разнообразные трансферы представляют обыгрывание в многообразных во внутриэтнических вариациях ключевых символов и смыслообразов культуры, составляющих ее центральную зону. При помощи символов центральной зоны культуры этнос осуществляет как бы свою самосакрализацию, формирует свою идею, как священную идею, как свой культурный комплекс. Обретя один раз некую «каноническую» форму, центральная культурная тема впоследствии существует как череда модификаций, ревизий или реставраций этой формы.

С этим связано особое место у русских культурного комплекса, который можно условно назвать «комплексом Третьего Рима». В этом комплексе дана каноническая фиксация русской центральной культурной темы, как темы особого предназначения русских в эсхатологической, связанной с концом истории, перспективе. Ключевой для русской истории функциональный конфликт разворачивается не между конкурирующими идеологическими группами, а между народом и государством, и основан он на разном понимании «способа действия», то есть службы мессианскому идеалу. (До ХХ века, в течение столетий, это был конфликт между русским государством и русской крестьянской общиной. ) Каждая из вовлеченных в функциональный конфликт групп выстраивает на основе констант и культурной темы свою картину мира. (Так, крестьяне мыслили всю «Русскую Землю» как федерацию самоуправляющихся крестьянских миiровъ. ) Все, что есть хорошего в остальных группах, понимается по аналогии (например, крестьяне представляли себе царя таким же землепашцем), а все остальное воспринимается как безобразие (отступничество и «ересь») – откуда, собственно, и конфликтность. Для устойчивости этнической системы необходима фигура, которая в ходе конфликта всеми или почти всеми записывается в «свои», фигура, которой приписывается суверенитет над этнической системой и которой самой по себе приписывается исключительно высокая ценность. (Для дореволюционной России это была фигура царя. ) Чем более абстрактен образ «суверена», тем он менее «энергетичен», харизматичен. Чрезмерное абстрагирование приводит к усилению смуты, порождаемойчрезмерным и нерегулируемым функциональным конфликтом, приводящим к дисфункции внутриэтнического конфликта, при которых связь между «верхним» этажом центральной темы и «нижними» этажами традиционного сознания утрачивается. Традиционные поведенческие нормы теряют свой идеальный смысл, становятся «ни для чего», поддерживаются лишь по привычке. На поверхность выходит квази-традиционное сознание, обыгрывающее лишенное прочного идеального обоснования идеологическими лозунгами. Подобная дисфункция, вызванная обессмысливанием традиционных норм и утратой реальной почвы для функционального внутриэтнического конфликта, характерна для периодов внутриэтнической смуты. И вот Россия погрузилась в состояние смуты с 1905 года, когда обнажилась утрата крестьянством традиционных религиозных ориентиров для традиционного сознания, благостный образ царя был развенчан. Торжество в 1917 квази-личностных лозунгов, дало российскому обществу некое подобие новой интерпретации «мессианской» центральной культурной темы в новом ключе, и во имя этой темы традиционное мировоззрение было безжалостно раздавлено в ходе коллективизации и сопровождавшей ее урбанизации. Система жизненных миров старого русского общества была разрушена…

К 1960 – 1970 годам оформилась новая система отношений в городах, имевшая все возможности перехода от квази-традиционного, к традиционному типу. Сформировался идеальный образ «хорошего советского человека», легший в основу культуры этих лет, до сих пор вызывающей у значительной части общества ностальгию по «старым песням о главном». Однако идеальные основания этой новой «традиционной культуры» были крайне слабы – они не были уже связаны с коммунистической идеологией, последняя сильно обесценилась и мало кто уже верил в коммунистичекую будущность. Великая Отечественная война предопределила было более высокий культурный образ позднесоветского человека, в таких существенных его чертах, как «радикальный гуманизм». Возродилось даже некоторое подобие функционального конфликта с государством, становившимся все менее идеологическим и все более формально бюрократическим. Однако «перестройка» безжалостно взорвала и разрушила это еще не окрепшее общество, распалось большинство его связей, ритуалов, дискредитированы были многие его символы. Разрушено было жизненное пространство Советского Союза, идеально соответствовавшее образу «дружащих народов» (а значит, и добрососедских людей). Русские как этническая система вступили в полосу мощнейшего кризиса идентичности, вплоть до беспрецедентной активизации «негативного образа мы».

Восстановление народа после кризиса в соответствии со своим внутренним «образом мы» возможно. Наиболее значительную роль тут играет способность народа к самоструктурированию. Для сохранения своей идентичности этнос должен по своим этническим константам воссоздать совершенно новую картину мира, не имеющую аналогов в прошлом и связанную с ним не столько посредством нитей обычной традиционной преемственности, сколько вследствие неизменности самого обобщенного культурного сценария. Возможны два способа выхода из кризиса – консервативный и креативный. Это сопровождается соответствующими корректировками трансферов от всех этнических констант. Осуществляется общая балансировка картины мира. (С нулевых уже годов именно это и происходит в России в настоящее время. Русские вновь, казалось бы, обретают «образ мы», как граждане «мировой державы». ) Эти процессы для подавляющего большинства членов этноса не осознаваемы. К таком решающему моменту русский этнос пока не подошел, неосознанными остаются идеальные основания функционирования России как мировой державы. Совершенно ясно, что для России новые сценарии межэтнических отношений должны быть релевантны обобщенному культурному сценарию русских и при этом давать материал удобный для реинтерпретации этническими культурами народов, проживающих в тесном контакте с русскими, способствуя упрочению общероссийского культурного сценария – ведь любой сценарий держится на своеобразной игре интерпретаций и реинтерпретаций, имеющей общую мифологему.

В завершение несколько выводов. Русские не обладают особыми ассимиляторскими способностями, когда они не находятся в контексте имперского строительства, но в роли строителей великой державы, они прирожденные ассимиляторы. Находясь в контексте империи как таковой они дружелюбны, но вне него русские способны проявлять и озлобленность к чужакам. В контексте империи народы России дружелюбны к русским, но по мере распада имперских способов коммуникации, они теряют адекватность, и не только по отношению к русским. Русским с народами страны жить или хорошо, дружно и весело, занимаясь общим созиданием, либо в состоянии напряженности и плохо скрываемой (а то и не скрываемой) враждебности. Если в перспективе развития России видится только «энергетическая держава», то никакие программы улучшения межнациональных отношений не сработают, поскольку при таком развитии обобщенный культурный сценарий становится все более выхолощенным сугубо прагматическими установками, которые не способствуют гибкости межнациональных отношений, и культурные сценарии внутрироссийских этносов все с б о льшим трудом будут привязываться к обобщенному культурному сценарию России. Российская империя обходилась вообще без всяких программ, на одном энтузиазме и вере в свою звезду. Но слишком резко и сильно был вырван из исторического контекста центральный принцип той империи в начале XX столетия, и насажден новый мистический образ будущего нового «коммунистического общества», нового «советского человека» и «дружбы народов» страны, что привело, правда, к генерации низового образа «дружбы народов» с его особенным политесом и почитания русских как главных носителей и организаторов этого «нового общества». Однако со временем и «новые русские» все более теряли смысл такого укрепления и наращивания сферы влияния государства СССР, поскольку утратили-таки для себя признаки имперскости в российском государстве. «Дружба народов», возможно и возродится сама по себе, о ней еще очень хорошо помнят, а межнациональные конфликты сегодня станут, как правило, опять функциональными, содействующими дальнейшему укреплению как в большой стране, так и в малых национальных новообразованиях.

***

В книге есть еще одна глава – 10-я, – посвященная восприятию современной молодежью межнациональных и международных отношений по результатам глубинного интервью, проведенного автором в Санкт-Петербурге в 2010 году среди 100 респондентов 19-ти – 21-тилетнего возраста. Автор передумала ее помещать в книгу, полагая материал уже устаревшим ко времени издания, но издательство главу оставило. Оно и к лучшему, наверное, поскольку фиксирует систему ценностей в межэтнических и межгосударственных отношениях у молодежи на тот период. Будущим исследователям будет промежуточная точка трансмиссии этих ценностей в будущее.

Совершенно явственно подтвердилось, что структурообразующее начало у русских оставалось весьма сильным. Многие продолжали ощущать себя «выполняющими миссию». Иные даже убеждены, что Россия велика и величественна Богоданностью. Обобщая, автор выделяет следующие градации миссионерской сущности русских:

· государствообразующий народ в многонациональном государстве;

· народ, собирающий под свое покровительство другие народы;

· способны устанавливать особые, специфические отношения с другими народами;

· преисполнены жалостью и милостью к другим народам.

Нельзя утверждать, что наша молодежь в тех или иных формах нацелена на воссоздание империи, но определенные тенденции такого рода наблюдаются. И все зависит от того, как дальше пойдет развитие России: наберет ли она достаточно сил, чтобы стать действительной империей.

***

Сегодня мы видим, что последующие годы – после издания книги «IMPERIUM …» 10 лет назад – определенности не прибавили. Россия развивается очень противоречиво и асоциально, хотя ВПК страны ускоренно восоздается, и руководство страны пытается восстановить реноме «великой державы», что вызывает раздражение, ненависть вперемешку со страхом у Запада во главе с США. К сожалению, увеличивается и накал страстей внутри страны, растет разрыв между богатыми и бедными, централизация власти, без соразмерного понимания и согласия с этим общества, чревата новыми эксцессами в общественной жизни страны. Еще более укрепился Китай и по уровню ВВП вышел на первые места, разделяя первенство с США. Последние сами переживают нелегкие времена, превратившись в жертву окрепшего трансгуманизма. Пандемия коронавируса сильно все запутала и перетасовала карты в политике. Во взаимоотношениях с Россией Запад продолжает множить очаговые зоны напряженности по периметру России, стараясь порвать всякие культурные связи русских с народами зоны исторических интересов имперской России. Это особенно выпукло заметно в украинском кризисе, длящимся уже более восьми лет.

Россия безусловно восстанавливает свой вес на международной арене, свою экономику, несмотря на все противоречия и перепады. Однако неглубоко продуманная стратегия ее развития не позволяет однозначно увериться в каком направлении идет ее развитие: восысоздается ли Россия как империя с ее исторически сложившимся центральным признаком или вырождается в федеративное неустойчивое государство. (Напомним, что федеративные отношения в Римской империи поддерживались только с лимитрофными племенами или государственными образованиями. ) Британская империя переродилась в Новую империю, где имперские принципы претерпели трансформацию в империалистические меркантильно-коммерческие, а при распаде колониальной системы после Второй Мировой войны, Британская империя преобразилась в Британское содружество наций. Европейские страны образовали Европейский союз. По всему миру образуются политэкономические и военные союзы, которые тоже можно рассматривать как имперские образования. Но все эти имперские образования насколько верно транслируют свои имперские принципы, созвучные Российским? Ясно одно, что Россия – это особенное государство, не имеющее себе аналогов в мире. И чтобы Россия оставалась Россией, она не должна слепо и бездумно пытаться адаптировать «общечеловеческий опыт» на своей почве, «культурный гумус» которой никак не может быть приравнен к западноевропейскому или китайскому. Россия – империя, образованная по Византийскому типу и по духу – ее преемница. Начиная с петровских имперских времен всякие европейские преобразования и попытки сближения с Европой не давали России ожидаемых результатов. Европа не признает Россию равной себе. России с этим придется смириться. И встает насущный вопрос: как смириться? Отстоять и восстановить вполне свою самобытность и мощь, или довольствоваться пребыванием сырьевым, энергетическим придатком «цивилизованного мира»? А то и вовсе претерпеть очередной распад, как бездумно был разрушен СССР…

[1] Здесь и далее намеренно применяется такое дореформенное правописание слова «мiръ», чтобы подчеркнуть его не синонимичное значение слову «мир» как, скажем, душевное свойство ощущать мир и покой. (ред. )

⇐ Предыдущая 1 2 3 45