Обзор книги С.В. Лурье 1 страница

ГАСПАРЯН О. Ф.

Обзор книги С. В. Лурье

«IMPERIUM. Империя – ценностный и этнопсихологический подход»

(К десятилетию ее выхода в печать)

Эта книга была издана дважды приблизительно в одно время, в 2012 году. В некоем «самиздательстве» с пышным названием «Palmarium academic publishing» она вышла под названием «Империя как судьба. Имперская идеология и практика: этнопсихологический подход», а в более солидном «АИРО-XXI» – как «IMPERIUM Империя – ценностный и этнопсихологический подход». В целом по содержанию обе они схожие, но различия есть в нюансах и выводах. Не знаю, насколько возможно эти книги сегодня найти и приобрести, но книга доступна на авторском сайте – http: //svlourie. ru/Empire-like-destiny – в word-формате в редактуре, близкой к АИРО-ской. В минувшем году – 2021-ом – автор книги Светлана Владимировна ЛУРЬЕ (Смирнова) безвременно скончалась, не завершив свой главный труд уже как православного культуролога, не дождавшись издания еще одной сильно переработанной книги «Ереванская цивилизация» – как этнокультуролога – уже в 3-й редакции (ее во 2-й редакции тоже можно найти на сайте автора). Правда, работая исключительно интенсивно, несмотря на нездоровье свое и супруга, она успела подготовить к печати ряд статей в тематические журналы и для альманаха «Тетрадей по консерватизму», опубликованные в основном уже после ее кончины. Несмотря на, казалось бы, разностороннюю направленность этих публикаций и книг, их роднит синтетический подход и анализ многогранного ученого и православного человека. И самое удивительное, что актуальность их нисколько не уменьшилась, а необходимость обратить на них внимание не только академического, но широкого круга читателей остается настоятельной, если не больше. Приглашаю внимательнее просмотреть и понять, о чем писала Светлана Лурье десять лет назад, что нашло место в ее книге IMPERIUM и как это созвучно сегодняшней нашей российской проблематике.

В самом начале, ставя вопрос, почему одни народы создают империи, а другие нет, автор приводит главные признаки имперского народа.

Во-первых, это чувство, с которым народ жаждет создать, образовать вокруг себя империю, его интенсивность и, главное, готовность народа идти на довольно жесткие самоограничения ради встраивания себя в идеальный образ имперского народа.

Второй признак имперскости народа заключается в содержании мессианской идеи. Это будет становиться все более очевидным, по мере чтения и усвоения материала книги. Подчеркивается, что мессианство это должно быть в принципе приемлемым для других народов, подпадающих под имперское такое образование. В противном случае, возникает империоподобное, а то и империалистическое по истмату, экономико-политическое образование, но не империя в полном истинном смысле этого слова. За имперским народом непременно и неизбежно стоит обязанность и умение транслировать свою правду другим народам.

За этими двумя культурологическими признаками имперскости народа выстраиваются и этнопсихологические особенности народа, присущие далеко не любому или любимому. Имперский народ должен обладать повышенной способностью к взаимодействию с другими народами, что является следствием наличия у имперского народа развитого культурного сценария межэтнических взаимодействий. Внешне это проявляется как инстинкт, позволяющий вести себя с представителями других этносов так, чтобы ненавязчиво привить им определенные культурные черты. Исторический опыт показывает, что такой инстинкт с веками может, увы, утрачиваться. В этом инстинкте, теплится третий признак имперскости народа.

Следующий признак – тоже этнопсихологический – это способность к колонизации, то есть способность обживаться на новых местах, в местах, вне своего исторически компактного проживания. И колонизация эта не на штыках зиждется, а на городах и селениях. Именно народные поселения становятся форпостами империи.

И наконец, пятый признак, – умение выносить и преодолевать те внутренние противоречия, которые неизбежно несет в себе империя как всякий живой и сложный организм. Здесь требуется налаженный мощный механизм отреагирования конфликтности.

Эти три этнопсихологические посылки и первые две культурологические образуют пять признаков имперскости народа.

***

Об империях написано немало литературы: художественной, исторической, научной, популярной, научно-популярной. Немало империи показаны в изобразительном искусстве, от полотен до фильмов в самых разных жанрах. Но вот, похоже, мало кто правильно воспринимает, интерпретирует, различает по главным признакам эти империи. С империями, как и с культурой – вроде как все понятно, и все всё в целом и общем знают и правильно понимают. Но прочитав книгу «IMPERIUM…» Светланы Лурье, непременно поймем, что все не так очевидно и ясно. Империи совсем не в прошлом, они как государственные образования универсальны и даже совершенны. Интересно, что книга начинается диалогом с… ребенком, шестилетней дочерью автора, много лет тому назад: «…в ответ на вопрос, как расширялась Российская империя: “ Завоевывались не народы, завоевывались куски земли, а народы в них просто попадались ”. До этого мы с Катей на эту тему не говорили – мала еще, и ничего подобного услышать она не могла». Потом маленькая Катя на листке бумаги нарисовала сам процесс «завоевывания». «На листке бумаги появился небольшой кружок, должный обозначать сердцевину империи. От него пошли в разные стороны полукружия, которые Катя назвала “чешуйками”. Это и были те самые “куски земли”. Картина получилась довольно близкая к действительности и легла позднее в основание моего объяснения принципов русской крестьянской колонизации», – поясняет рисунок ребенка мама-культуролог. Далее еще интереснее: «Я спросила: “А для народов, которые живут на этих землях, это хорошо? ” “Хорошо, – безапелляционно ответила Катя. “А справедливо? ” – “Справедливо, – успокоила она. – Не хотели бы, воевали бы лучше ” … “Для чего их включают в империю? ” – “Для того, чтобы их страна была такой же большой, как наша, и чтобы их развитие включалось в наше развитие, а наше – в их”. Именно так она и сказала в свои шесть лет. “А то, что Союз распался, это хорошо? ” “Нет. Надо было отпустить только тех, кто этого на самом деле действительно хотел. А действительно этого хотела только Литва”. Тогда я восприняла Литву как собирательное название Прибалтики, однако, в действительности, Литва, имеющая опыт собственной антагонистической России государственности, действительно стояла особняком. “А тебе что, понравилось бы, если бы тебя завоевали? » – “А я об этом никогда не думала”, – отмахнулась она».

Отметим и запомним. Шестилетний ребенок на рубеже 1980-х и 1990-х годов, видимо, слушая бурные дискуссии взрослых с родителями (время-то поздней «перестройки» и начавшегося развала СССР, а родители были активными участниками тех движений, начиная с защиты «Аглетера» и кончая клубом «Перестройка» c рыжим тогда Чубайсом и пр. молодыми тогда экономистами), своим детским непосредственным восприятием укладывал в свою головку определенным образом всю эту совсем недетскую информацию, даже Литву запомнила (помните Вильнюс? ).

Потом следует еще один интересный эксперимент с ребенком. Катю мама просит нарисовать карту – ни много, ни мало! – империи. Ребенок, взглянув на большую карту мира, прикрепленную к стене (мама уже тогда геополитикой занималась! ) начертил на листе контуры, сходные с СССР, ничтоже сумняшеся прихватив все Черное море с проливами и Ближний Восток с выходами к морям Индийского океана! Запомним и это. Но заметим, что спустя год подросшая Катя ничего не помнила из этого. Зато мама запомнила и подвела такую вот сермяжную правду под обоснование Российской империи: «Целостный образ вещей спонтанным образом доступен детям. Мы же, взрослые, можем подойти к нему только постепенно». Вот и мы запомнили и подошли вплотную к увлекательному и захватывающему повествованию об империях и их судьбах!

***

С самого начала нам заявляют, что апологии империи не будет, но есть исходная посылка, что империя – это благо! Признаюсь, для меня было поначалу неожиданно такое прочитать, поскольку мне, как и людям моего поколения, рожденным после Отечественной войны, столько нехорошего было преподнесено про империи, империализм, национализм, прочий загнивающий капитализм, что эта посылка показалась невозможной. Но при этом заявлено, что феномен империи будет рассматриваться с культурологической стороны, да еще с убежденностью, что в империи – наше будущее. Автор не скрывает своей православной веры, понимает становление России как православной империи. И в книге показывается, что отступление от идеологии православия, а в советский период уничтожение православия и других религий с позиций воинственного атеизма окончательно разрушило и новоимперское образование, каким был СССР. Вот уже более 30-ти лет на территории бывшей Российской империи, образовались национальные государства со своими титульными нациями и… Российская Федерация – многонациональное государство с российским народом, где за русскими только недавно в конституции была-таки закреплена их государствообразующая роль. Череда событий, во многом трагических, на всем пространстве Российской империи после распада СССР показала еще более наглядно, насколько далеки от истины наши представления о таких государственных формах, как независимое национальное государство, федерация или империя, российскую форму которой так усердно разрушали и преобразовывали большевики, потом коммунисты, теперь вот то ли демократы, то ли либералы, то ли еще какие глобалисты-трансгуманисты. Если понимать государство как политическую форму организации культуры этноса (этносов), то становится более очевидным и оправданным культурологический подход в истории государств.

Итак, автор пытается раскрыть нам логику образования империи. И с самого начала обращает внимание на центральный принцип империи: «С нами Бог, разумейте языцы, и покаряйтеся: яко с нами Бог». (Между прочим, и во времена языческой Римской империи во главе понтифика встал император Октавиан Август. ) Каким должен быть имперский народ мы уже определили. Импульс империи задает вот такой народ. Он включает в свой жизненный, государственный круг другие народы, иногда с их согласия, а когда вопреки их воли. Имперская иерархия строится на всепроникновении этого принципа. По мере того, как империя набирает силы, эта иерархия трансформируется в наднациональную, и в этом состоит одна из целей имперского строительства! Государственные сановники из «инородцев» могут сохранять или не сохранять свою «этничность» – культурные и поведенческие особенности. Это, собственно, не важно. Гражданством империи национальность как бы превосходится. В последние десятилетия в разнообразной «патриотической» прессе России развернулась бурная дискуссия о русской национальной доктрине, на что с немалой долей сарказма реагирует автор: «… наш русский национализм – не национализм, а карикатура на него! … Все рожаем “не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку”… Мы сформировались как имперский народ и поделать с этим ничего невозможно, а главное – не нужно».

Далее, обозначая главные теоретические основы работы, выделяются два вида империализма: миссионерский и коммерческий. Но ни российская империя, ни империи западно-европейских стран XIX века не представляли собой в чистом виде тот или другой в территориальной экспансии, которая может быть культурно-детерминированной или прагматически-детерминированной. При первой экспансии мы наблюдаем имперское действие, а вторая характеризуется империалистическим действием. Вот автор четче и обозначил различие между имперскостью и пресловутым империализмом, замечая: «… было бы правильнее относить слово “империя” к результату не прагматически-детерминированной, а культурно-детерминированной экспансии. … провести четкую грань между “результатом имперской экспансии” и “результатом империалистической экспансии” невозможно, как потому что идеальные мотивы экспансии в жизни часто переплетаются с экономическими, так и потому что экспансия, внешне представляющаяся сугубо прагматически-детерминированной, может иметь на самом деле глубокие идеально-культурные корни (Британская экспансии в XIX веке – примечательный пример подобной смешанной экспансии). Определяя операциональным образом имперское действие как культурно-детерминированное (в отличие от прагматически-детерминированного империалистического действия) я выделяю две несводимые одна к другой составляющие культурной экспансии». Первая из них определяет механизм освоения народом новой территории, который выражается, прежде всего, в специфической для каждого этноса модели народной колонизации. Она вытекает из «этнопсихологической конституции» народа, то есть психологически комфортного для народа того или иного способа действия. Вторая составляющая следует из определенного выше центрального принципа империи, той идеальной сущности, которая лежит в основании данной государственной общности и может быть истолкована как ценностная максима – представление о должном состоянии мира . Центральный принцип империи всегда, имея религиозное происхождение, требует от имперского народа имперского же действия, а именно: определенного насилия над самим собой, подавления собственных непосредственных национальных импульсов. Бывает, что этот принцип вступает в противоречие с механизмом народной колонизации и не имеет законченного эксплицитного выражения, а лишь фрагментарное и ситуативное. Наконец, он в принципе нереализуем во всей полноте.

В книге далее будут сравниваться два, условно противоположных вида имперской экспансии – российская и британская. И речь пойдет исключительно об имперском действии. (Экономические вопросы формирования империи не будут разбираться – это отдельная большая тема. Иными словами, во главу угла исследования в данной книге поставлены социокультурный и этнопсихологический подходы, а не политэкономический или политстратегический, присущий, как правило, злобе дня текущего. Хотя вольно или невольно читатель неизбежно будет сопоставлять настоящее положение вещей в России и мире с сутью вычитываемого в этой культурологической книге про империи в прошлом и их настоящем. ) Чтобы понять ценностное основание той или иной империи, необходимо обратиться к ее зарождению, к той ценностной доминанте, которая дала ей импульс к образованию. Хотя в процессе исторического развития те или иные международные «культурные доминанты» фатальным образом разрушают логику имперского строительства, дух империи занимает свое особенное место в традиции народа, существует в нем как «вещь в себе».

***

Немаловажно, что автор замечает существенное различие в подходах к проблематике империи в отечественной и зарубежной литературе, различие, не лишенное глубинной подоплеки, которая сама имеет не теоретико-идеологическое происхождение, а этнопсихологическое. Отечественные авторы отталкиваются от представления о некоей ценностно обоснованной общеимперской нормы, имеющей определенную онтологическую базу вне зависимости от того, каким образом различные исследователи понимают эту норму и как к ней относятся. Западные же авторы как-то субъективно-психологически рассматривают моменты имперского строительства, обращая немалое внимание на проблемы восприятия, мотивации, особенности межэтнических контактов. Да и фундаментом научных исследований, отечественных и зарубежных, является также собственный имперский опыт (или память о нем), а он у разных народов не одинаков. Отсюда и существенные различия не только в выводах, но и в восприятии действительности сегодня, что сильно затрудняет межгосударственные контакты между Западом и Россией.

На Западе сложились понятия и особенности в восприятии мира, которые позволили принять идею покорения удаленных народов для их подчинения интересам метрополии. Да и основа имперской власти зиждется, ни много ни мало, на ментальной установке колониста, не без расистских оттенков. Исследования имперских завоеваний сосредотачивается на двух главных моментах, это – «колониальная ситуация» и корреляция культурной традиции имперского народа с государственной имперской программой. На Западе не без некоторого удивления обнаружили, что население колоний приняло определенные детали Западной цивилизации, но отвергло ее как целое. Вместе с тем, поведение европейцев в огромной мере определялось не их сознательно установленными целями, а логикой контактной ситуации, и в итоге колонисты делали не то, что изначально собирались делать. Да и колониальную ситуацию они определяют как «ситуацию взаимного непонимания», причиной которого следует признать «различие личностной структуры тех и других». Отсюда делается вывод, что два народа, колонисты и туземцы, находятся на разных стадиях цивилизации. И вообще, колониальная ситуация рассматривается априорно без взаимного понимания.

Взаимодействия колонизаторов и колонизируемых как бы предзаданы и мало зависят от того, что желают ее субъекты. Европеец, обосновавшийся на колонизируемой территории, не может оставаться просто колонистом, проживающим в среде какого-либо народа, как бы он к этому ни стремился. Он воспринимается как привилегированная персона. С момента своего поселения в колонии или с момента своего рождения он оказывается в ситуации, превращающую его в колонизатора. С таким же подходом западные ученые исследуют «колониальную ситуацию» и в Российской империи. И тут они тоже находят разногласия: каждое общество видит в другом отражение себя со своими собственными политическими ценностями и понятиями, что и ведет к фундаментальному непониманию и нереалистическим ожиданиям с обеих сторон. Европейцы, видя себя исключительно цивилизаторами туземных народов, выработали себе комплекс «ориентализма», который в европоцентристской доминанте поставил между Западом и Востоком невидимую стену, делая изначально невозможным адекватное взаимопонимание. Европейцы, находясь внутри своей культурной традиции, породили «новый империализм» конца XIX – начала ХХ века с его мифологемой модернизации. Так полагают, что британское владычество было выработано и отрефлексировано в английской новелле. Географические культурные разграничения между Западом и незападной периферией воспринимались настолько остро, что представление о разделении человеческого рода на управляемых и управляющих легло в основание европейского империализма. Хотя подготовка к строительству империи совершается внутри культуры, с чем трудно не согласиться, однако империи европейских стран сложились гораздо раньше, чем идеология империализма. В Британской Индии идеология империи формировалась параллельно жанру английской новеллы, что могло, конечно, повлиять на эксплицитное проявление идеологии, но не на само имперское строительство. Систематизированная империалистическая идеология складывается постфактум, а ее взлет в реальности совпал с упадком империи.

В российской науке традиции исследования проблем империи сложились иначе. Если для Запада империя – это продукт особого взаимодействия между силами и институтами метрополии и периферии, то для России это сложноорганизованная универсальная система, способная оказывать уравновешивающее воздействие на внутренние противоречия людской натуры и функционально использовать их. Российская империя часто не столько давит на личность, сколько возносит самого ничтожнейшего из своих подданных на обыденно недостижимую для него онтологическую высоту. Как бы ни возмущались сегодня националисты всех ее окраин, ставших «суверенными государствами», это так и было в целом. А в СССР этот принцип был только гипертрофированно развит. Такой подход неизбежно ведет к выработке иного, отличного от распространенного в западной научной литературе, взгляда на характер и мотивацию имперского строительства.

Существенно особенной характеристикой империи в России оказывается не внешняя экспансия, как то видят все без исключения западные исследователи (да не всякая экспансия приводит к созданию империи). Империя в России создается отношением между ценностями локальных, этнических, конфессиональных и тому подобных групп и тем единым «пространством нормы», куда интегрируются все эти группы, утрачивая, как правило, свой суверенитет. В основе интеграции лежит наличие единой силы, единой власти, образующей это «пространство нормы». В России говорят о нравственных правовых постулатах как обязательной социальной норме, вносимой в общественное бытие покоряемых народов. И они прямым образом соотносятся со «спасением душ», а имперское пространство соположено с внешней мудростью разумного управления и жизнеустройством как «вселенское мироуправство».

Однако, западный и российский подходы не исключают друг друга, напротив, они взаимодополнительны. Но в поле зрения русских исследователей попадает, прежде всего, культурно-детерминированный тип экспансии, а в поле зрения западных – прагматически-детерминированный. Иными словами, мы наблюдаем миссионерский и коммерческий империализм. При этом, в силу некоторых факторов, непосредственно связанных со спецификой самой основополагающей мифологемы Британской империи, религиозная подоплека британского имперского строительства менее выражена, чем у российского. Большая онтологичность, характерная для российского феномена империи, объясняется тем, что чисто экономические обоснования российского имперского строительства выглядят откровенной натяжкой, а религиозные корни, в частности, непосредственное заимствование у Византии идеи Православной империи, – слишком очевидны. Да, и Российская империя на протяжении всей своей истории подвергалась внешним культурным влияниям, которые в какой-то мере определяли структуру русской государственности, в б о льшей мере, чем Британская. Россия в б о льшей степени была преемницей Золотой Орды, а не Киевской Руси. А с XVIII века Россия оказалась под значительным влиянием Запада. Византийская идея сменялась славянской, трактуемой в категориях европейской культуры. После выдвигается европейская модель империи. И хотя анализ исторического материала показывает, что на протяжении всей истории Российской империи византийская доминанта имплицитным образом играла решающую роль в ее формировании, нельзя сбрасывать со счетов и влияние того, что может быть названо « культурными доминантами эпохи ».

Методологии изучения феномена империи меняются, предпринимаются попытки разработки теории империи. Сегодня популярны такие подходы, как анализ « имперской ситуации » и « имперской истории ». Изучение «имперских историй» помогает пониманию того, что имперский опыт обогащает варианты управления разнообразием, способствует лучшему пониманию текущих событий. А конфликты между концессиями и культурами, сословиями и классами были присущи всем имперским режимам, особенно, и России. Эмпирические исследования империй, позволяют делать важные обобщения, создают методологические основания для анализа комплексных, композитивных и неравномерно организованных обществ, чем, собственно, и являются империи. «Имперская ситуация» характеризуется сосуществованием нескольких альтернативных социальных иерархий, с неопределенным или множественным «курсом взаимной конвертации». Новая «имперская история» – это не история как таковая, не совокупная историческая эмпирика сама по себе, это метод описания исторической реальности принципиально гетерогенного, полиэтнического и мультикультурного общества современной империи. Очевидно, что игнорирование «нации» сегодня делает анализ одномерным, а игнорирование «имперскости» может вдруг проявиться в самом неожиданном месте. Нация – это относительно гомогенное пространство универсальных прав, обязанностей, культуры и языка. Империя – это принципиально гетерогенное пространство. Реальность всегда находится между этими двумя полюсами, но ближе к одному или другому, и игнорирование этой оппозиции не позволяет понимать и описывать историческую динамику ей адекватно. Отмеченный подход позволяет разрабатывать «теорию империи» – «империологию». Новая имперская история – это попытка рассматривать прошлое как открытую динамическую систему в состоянии неустойчивого равновесия, с пониманием, что империя – это принципиально гетерогенное пространство. Новая имперская история, воплощая археологию знания об империи, позволяет четко увидеть, как происходит государственная апроприация общего прошлого в полиэтнических регионах и городах. Именно археология знания об империи позволяет восстановить «палимпсест» социальных идентичностей (региональных, конфессиональных, сословных), которые обычно встраиваются в парадигму строительства нации или класса/конфессии. Она же делает возможной контекстуализацию современного процесса конструирования национального (государственного) прошлого, его историографию как целенаправленное действие и инструмент сегодняшней политической борьбы.

В исторических исследованиях «по-старому» феномена конкретной империи и кажущаяся самоочевидной описательная функция категории «империя» всегда мешали обобщению и теоретическому осмыслению «имперских формаций». Сегодня уже можно встретить критический анализ феномена империи через «когнитивный поворот» к империи как категории анализа и контекстообразующей системе языков самоописания имперского опыта. Этот «когнитивный поворот» в осмыслении империи созвучен «когнитивному повороту» в области исследований национализма. Сегодня предлагается сосредоточиться на имперском опыте, то есть реальном или семантически сконструированном столкновении с различиями, и на тех аспектах неравенства и дисбаланса власти, с которым это столкновение обычно связано. Ричард Уортман предложил новый взгляд – « отстраненный » – на понимание роли империи и имперского суверенитета в российской истории. Ранее образ имперской власти, основанный на эпосе и «риторической правде», оказался плохо совместимым с миром современной рациональности, идеологии и политики. Он предложил более динамическую модель конструирования и маркирования имперского опыта. «Имперская ситуация» в этом случае, характеризуется напряженностью, несочетаемостью и несоразмерностью языков самоописания разных исторических акторов, но дает более точное выявление исторически сложившегося разнообразия как главной характеристики имперской ситуации. Это разнообразие оказывается неравномерно локализованным, многоуровневым и динамичным.

В новейших исследованиях отмечается, что Российская империя отличалась от империй других европейских государств XIX – начала XX веков по трем основным параметрам:

1) периферии других империи (за исключением Австрийской) в большинстве случаев состояли из земель и народов, удаленных от соответствующих метрополий на тысячи морских миль; территория же Российской империи, напротив, непрерывна (если не считать краткосрочное обладание аванпостами на побережье Аляски и Калифорнии);

2) за исключением, опять-таки, будущих самоуправляющихся доминионов Британской империи, остальные европейские державы рассматривали свои имперские владения как неассимилируемые зависимые территории, пригодные лишь для эксплуатации и «патерналистского» наставления на путь «цивилизации»; Россия, напротив, рассматривала свои владения, за возможным исключением Туркестана, как расширение метрополии, как составную часть сообщества, открытую там, где это было возможно, для постоянного поселения русских;

3) в других империях подвластными землями и народами управляло государство-нация, империя Романовых, подобно Габсбургской, представляла собой политию более старого типа – династическое государство, характеризующееся подчиненностью всех одному правителю (в каждом из этих случаев правитель принадлежал к династии, связанной с одной из территорий, находящихся под его скипетром – это австрийские герцогства в случае Габсбургов, и Московское княжество в его границах XVI века в случае Романовых, эта ситуация ничего общего не имела с властью государства над зависимыми территориями).

Российская империя походила на классическую империю, известную истории тем, что она состояла из смежных владений и ставила перед собой цель поглощения или интеграции своих периферий, а также по своей династической природе. Европейские же колониальные империи Нового времени отклонялись от нормы, а вовсе не Россия. До пришествия национализма государство определялось исходя не из населения, а земли или земель, подвластных одному правителю или правящей группе. Подобно России XIX века Англия и Франция периода Средневековья и раннего Нового времени включали в себя земли с разным историческим прошлым (хотя и в рамках одного западно-христианского общества), населенные разными этническими группами. Несмотря на то, что Англия и Франция были империями в любом значении этого слова, они уже начали эволюционировать в архетипические европейские национальные государства. И современные государства-нации – это бывшие империи, которые преуспели в деле сплочения разных народостей в одну нацию.

Новое понимание феномена империи формировалось историческими нарративами, прототипами великих империй прошлого, каждая из которых, проживая свою уникальную историю, влияла на развитие других имперских формаций. Особенное влияние оказали сюжеты возникновения и распространения наследия классических империй древности. Так Римская империя стала архетипической для современного исторического воображения. Империи Нового времени рассматриваются как новые формы организации пространства и гегемонии, возникшие после Вестфальского мира и Французской революции. Они основаны на неформальном колониальном господстве, коммерческих связях и современных технологиях. Этот тип империи оказывается вполне совместимым и даже взаимосвязанным с идеей суверенного национального государства, распространяющего военное и экономическое влияние за пределы своих границ.

12 3 4 5 Следующая ⇒