Часть первая 24 страница

Через два дня после первой публикации, в пятницу 22 ноября 1963 года, президент Джон Ф. Кеннеди был застрелен в своей машине, проезжавшей по улицам Далласа. Баффет обедал в кафетерии Kiewit Plaza со своим знакомым Элом Соренсеном, когда по кафе разнеслась весть об убийстве. Поднявшись в офис, Баффет обнаружил, что Нью-Йоркская фондовая биржа впала в ступор. Все ринулись продавать акции, и рынок начал резко падать. Всего за полчаса индекс Доу-Джонса опустился на

двадцать один пункт, а рынок потерял 11 миллиардов долларов”. Падение привело к преждевременному прекращению торгов — впервые с времен

Великой депрессии. Вскоре после этого Федеральная резервная система выступила со специальным заявлением, которое в переводе с профессионального языка на общеупотребительный гласило, что центральные банки развитых стран будут вместе работать над тем, чтобы не допустить спекуляций по отношению к доллару³⁴.

Ошеломленная страна погрузилась в печаль, гнев и стыд. Школы не работали, многие компании закрыли свои двери. Баффет сидел дома и, подобно большинству американцев, все выходные не отрывался от прямой телевизионной трансляции. Он был верен себе и не выражал эмоций, — скорее погрузился в тяжелые размышления. Впервые в истории телевизионные передачи во всем мире были посвящены убийству президента США. Впервые в истории шок и скорбь объединили весь мир с помощью телевидения. На какое-то время Америка перестала думать о чем-либо, кроме убийства.

И, разумеется, газеты переместили историю о скандале с American Express на последние страницы, заменив их драматичными заголовками и описаниями³⁵. Тем не менее Баффет продолжал искать информацию об этом деле. Цена акций так и не восстановилась после падения в пятницу, даже после закрытия рынка котировки продолжали падать. Инвесторы массово избавлялись от акций одного из самых престижных финансовых

учреждений Америки. Их цена упала вдвое. Никому не было понятно, сможет ли American Express выжить.

До этого инцидента компания мощно развивалась. Вследствие того что отныне любой человек мог позволить себе путешествие по воздуху полмиллиарда долларов в дорожных чеках компании разлетелось по всему миру. Кредитные карты компании, запущенные за пять лет до этого, оказались крайне успешным проектом. Но основной ценностью компании было название ее бренда. American Express торговала доверием. Можно ли было допустить, чтобы ее репутационные потери оказались столь высокими, что клиенты перестали бы доверять ее имени? Баффет начал посещать рестораны и другие публичные заведения Омахи, принимавшие

карты и дорожные чеки American Express. Он подключил к этому процессу Генри Брандта.

Брандт беседовал с пользователями дорожных чеков, банкоматов, сотрудниками банков, ресторанов, гостиниц и владельцами кредитных карт Он пытался понять, как они воспринимают American Express по сравнению с конкурентами, а также снизились ли объемы операций с дорожными чеками и картами American Express³⁶. В результате из-под его пера появилась очередная пухлая кипа отчетов. После ее анализа Баффет пришел к выводу, что потребителям, как и прежде, приятно ассоциировать себя с именем American Express. Проблемы, из-за которых переживал Уолл-стрит, не выплеснулись на улицы других городов³⁷.

За те несколько месяцев, пока Баффет изучал дела American Express, здоровье его отца резко пошатнулось. Несмотря на целый ряд хирургических операций, раковая опухоль Говарда дала метастазы во всем теле. В начале 1964 года Уоррен стал фактическим главой семьи. Он настоял на том, чтобы Говард исключил его из завещания и увеличил вместо этого доли Дорис и Берти. Эта сумма — 180 ООО долларов — представляла собой незначительную часть его со Сьюзи семейного состояния. Он полагал, что для него не имеет смысла участвовать в ее дележе, в то время как ему несложно самому зарабатывать деньги. Он создал отдельный трастовый фонд для детей — с его помощью Говард мог бы оставить им в наследство ферму, которую ранее купил на случай, если доллар внезапно обесценится (на ней могли бы поселиться все Баффеты). Уоррен должен был выступать в роли попечителя этих фондов. Согласно предыдущей версии завещания Говарда, его должны были похоронить в обычном деревянном гробу с минимальными затратами на похороны.

Семья убедила его вычеркнуть эту часть³⁸. Уоррену предстояло пройти еще одно сложнейшее испытание — он должен был признаться отцу, что в

душе больше не поддерживает Республиканскую партию³⁹. Проблема, по словам Уоррена, была связана с гражданскими правами⁴⁰. Как ни удивительно, он не мог внести изменения в свою регистрацию для

голосования до тех пор, пока Говард был жив.

«Я просто не мог сказать это ему в лицо. В сущности, если бы он прожил дольше, эта неразрешенная проблема значительно осложнила мою жизнь. Я не решился бы открыто выступить со своими политическими взглядами против отца. Я представляю, как активно его друзья принялись бы судачить, почему вдруг Уоррен начал вести себя подобным образом. Я просто не мог заставить себя это сделать».

И хотя члены семьи не обсуждали приближающуюся смерть Говарда⁴¹, Сьюзи взяла на себя большую часть обязанностей по уходу за своей свекровью Лейлой. Она также делала все возможное, чтобы и дети каким- то образом разделяли боль всей семьи. Она попросила их встать напротив окна больничной палаты Говарда с плакатом «Мы любим тебя, дедушка! ». Десятилетняя Сьюзи и девятилетний Хоуи отлично понимали, что происходит. Пятилетний Питер этого не понимал, но знал, что дедушка болеет, и чувствовал, что эта болезнь очень серьезна. Сьюзи также сделала все возможное для того, чтобы Уоррен, которому было тяжело сталкиваться с болезнями в любом виде, регулярно приходил в больницу повидаться с отцом.

Чем хуже становилось Говарду, тем больше внимания Уоррен уделял American Express. В этот период в его распоряжении было больше денег, чем когда-либо за всю историю его партнерств. Огромная прибыль за 1963 год означала, что на 1 января 1964 года дополнительные доходы составили пять миллионов долларов, а накопленная

прибыль, связанная с ростом курсов акций, за предыдущий год достигла трех миллионов. Выросла и его доля — теперь он стоил 1, 8 миллиона долларов. Капитал BPL на начало 1964 года составил чуть меньше 17, 5 миллиона. За неделю до смерти Говарда Уоррен приступил к активным покупкам акций American Express. Он делал это быстро и без устали, пытаясь получить максимум акций по минимальной цене. Всего пять лет назад ему приходилось рыть землю носом, чтобы наскрести несколько десятков тысяч для сделки с National American. Никогда еще ему не доводилось инвестировать так много денег, да еще с такой скоростью.

В течение последних дней жизни Говарда Сьюзи была с ним почти все время. Она боялась боли и понимала, как больно ее свекру. С другой стороны, она не боялась смерти и имела достаточно сил сидеть рядом с Говардом даже тогда, когда все остальные считали это невыносимым. Ее талант утешать отчаявшихся оказался как раз кстати, и опустошенная Лейла с готовностью приняла ее помощь. «Многие люди пытались избежать боли, но для меня сопереживание было совершенно естественным, — говорила Сьюзи. — Для меня было прекрасным опытом почувствовать физическую и эмоциональную близость к человеку, которого я искренне любила. Я отлично представляла, что ему нужно, в каждый момент. Я понимала, когда он хотел повернуть голову или приложить ко лбу кусочек льда. Я чувствовала это. Я очень его любила. Он подарил мне самое важное — я смогла испытать новое ощущение и понять всю его глубину»⁴².

Однажды вечером Сьюзи-младшая, Хоуи и Питер сидели за кухонным столом. В кухню вошел их отец, расстроенный больше, чем им когда-либо приходилось видеть. «Я еду домой к бабушке», — сказал он. — «Почему?

— спросили они. — Разве ты не поедешь в больницу? » — «Дедушка сегодня умер», — сказал Уоррен и вышел за дверь, не проронив больше ни слова.

«Я думала, что мы больше не будем обсуждать смерть дедушки, — вспоминает Сьюзи-младшая. — Эта тема была столь важна для всех нас, что ее обсуждение могло бы оказаться чересчур болезненным». Сьюзи- старшая выступила представителем семьи в совещании, посвященном планированию похорон. Уоррен сидел дома, погруженный в молчание. Лейла была растеряна, но постоянно говорила о том, что рано или поздно вновь встретится с мужем на небесах. Сьюзи пыталась растормошить Уоррена, заставить его рассказать о своих чувствах, связанных со смертью отца. Но он буквально не мог думать об этом и пытался заполнить свою жизнь любыми другими заботами. Ни на минуту не отказавшись от своих принципов финансового консерватизма, он спорил со Сьюзи, которая (по его мнению) хотела потратить на гроб Говарда слишком много денег.

В день похорон Уоррен просидел все отпевание молча, в то время как пятьсот окружавших его людей оплакивали уход его отца. Вне зависимости от того, как люди относились к взглядам Говарда Баффета при его жизни, они считали для себя необходимым отдать ему последнюю дань. После похорон Уоррен провел дома несколько дней⁴³. Он пытался отвлечься от печальных мыслей, просматривая телетрансляцию заседания Конгресса, на котором обсуждались крайне важные вопросы гражданских свобод. Вернувшись в офис, он продолжил лихорадочную скупку акций American Express. К концу июня 1964 года, через два месяца после смерти Говарда, он вложил в акции компании почти три миллиона долларов. Отныне это была самая крупная

инвестиция его партнерства. И хотя он никогда не выказывал на

публике ни малейшей скорби⁴⁴, через некоторое время он повесил большой портрет отца на стене напротив своего стола. Однажды утром, уже через несколько недель после похорон, у него появились две залысины. Волосы выпали от перенесенного им шока.

Глава 27. Безрассудство

Омаха и Нью-Бедфорд • 1964-1966 годы

Через шесть недель после смерти Говарда Уоррен сделал кое-что неожиданное. Это был уже не вопрос денег. American Express часто совершала ошибки, и он полагал, что компания должна это признать и компенсировать убытки. Президент компании Говард Кларк предложил банку 60 миллионов долларов в качестве покрытия убытков и заявил, что компания испытывает моральную ответственность за произошедшее. Группа акционеров подала иск против этого решения, заявив, что American Express следует не платить, а защищать свои позиции. Баффет предложил свои услуги для того, чтобы от своего имени и за свой счет разработать план урегулирования претензий.

«Мы полагаем, что через три-четыре года это решение задачи позволит компании занять достойное место в процессе формирования стандартов финансовой целостности и ответственности, которые значительно отличаются от стандартов обычного коммерческого предприятия».

Однако American Express предлагала деньги не для того, чтобы служить примером другим. Компания просто хотела избежать риска, связанного с проигрышем судебного разбирательства, которое бросало тень на ее положение и снижало цену акций. Баффет писал о том, что перед компанией было два пути и что American Express, принявшая на себя ответственность и заплатившая банкам 60 миллионов долларов, могла бы «стоить значительно выше, чем American Express, отказывающаяся принять на себя ответственность за действия своих подразделений»¹. Он охарактеризовал уплату 60 миллионов как не имеющую значения в долгосрочной перспективе и сравнил ее с чеком на уплату дивидендов, который «потерялся где-то на почте».

Если бы Сьюзи, которая когда-то выбросила кучу чеков с дивидендными платежами в мусоропровод и так и не нашла смелости рассказать об этом мужу, услышала о том, как легко ее муж сравнивает 60 миллионов с потерянным чеком, она наверняка была бы шокирована². И с чего вдруг Баффет так взволновался из-за того, совпадают ли у American Express «стандарты финансовой целостности и ответственности, которые значительно отличаются от стандартов обычного коммерческого предприятия»? Почему он предположил, что репутация компании, связанная с ее целостностью, может привести к тому, что бизнес «будет стоит значительно больше»? Для чего Уоррен выступает на стороне компании? Конечно, он всегда был честен, унаследовав эту черту от своего отца, но в данном случае он, казалось, демонстрировал другую присущую Говарду склонность — настаивать на принципиальных вопросах.

Баффет всегда хотел оказывать влияние на руководство компаний, в которые инвестировал. Однако в прошлом ему не было свойственно превращать объекты своих инвестиций в площадку для собственных проповедей, передавая по кругу тарелку

для пожертвований. Он возник у дверей кабинета Говарда Кларка без предупреждения с намерением убедить того придерживаться принятого решения, невзирая на иски со стороны акционеров.

«Мне было свойственно просто так заходить в офисы и беседовать с разными людьми. В какой-то момент Говард даже сказал мне, что он был бы признателен, если бы я обратил внимание на организационную структуру компании... Он сказал мне об этом очень мягко»³.

После того как American Express заплатила причитавшуюся сумму и, казалось, преодолела свои проблемы, курс ее акций, перед этим снизившийся до 35 долларов за акцию, превысил отметку в 49 долларов. Это служило ясным подтверждением мыслей Баффета о том, что моральные обязательства превыше финансовых расходов.

К ноябрю 1964 года партнерству принадлежало акций American Express на сумму свыше 4, 3 миллиона долларов. Кроме того, партнерство произвело еще две инвестиции в «сигарные окурки» — 4, 6 миллиона долларов в Texas Gulf Producing и 3, 5 миллиона — в компанию Pure Oil. В целом инвестиции в эти три компании занимали свыше половины общего портфеля⁴. К1965 году акции одной только American Express составили почти его треть.

В начале 1962 года все активы партнерства оценивались в сумму 7, 2 миллиона долларов. Баффет, никогда не боявшийся класть все яйца в одну корзину, продолжал скупать акции American Express до 1966 года, потратив на них в общей сложности 13 миллионов долларов. Он чувствовал, что его партнерам пришло время познакомиться с еще одним «основополагающим правилом»: «Наше партнерство диверсифицирует свои инвестиции значительно меньше, чем другие инвесторы. Мы можем инвестировать до сорока процентов наших средств в единственный вид ценной бумаги, если уверены в том, что факты, находящиеся в нашем распоряжении, и наши собственные рассуждения верны, а также в том, что вероятность существенных изменений, способных значительно изменить ценность наших инвестиций, крайне низка»⁵.

Методика Уоррена значительно отличалась от методики его наставника Бена Грэхема. Твердый «количественный» подход, проповедовавшийся Грэхемом, соответствовал логике быстрого гандикапера, собирателя «сигарных окурков», принимавшего решения исключительно на основании статистических данных. Грэхем приходил на работу рано утром, просматривал справочники и еженедельные отчеты Moody’s Manual и Standard & Poor’s, выискивал, руководствуясь своими количественными методиками, недорогие акции, затем звонил Тому Нэппу в Tweedy, Browne & Knapp, покупал через него акции, а после закрытия рынка шел домой и спокойно ложился спать. Баффет говорил об этом подходе, который ему достаточно сильно нравился, так: «Наиболее гарантированный выигрыш является следствием достаточно очевидных количественных решений». Однако этот метод имел пару недостатков. Во- первых, количество вариантов зарабатывания денег снижался почти до нуля. Во-вторых, «сигарные окурки» представляли собой небольшие компании и этот метод был малоприменим с точки зрения крупных инвесторов, готовых вкладывать большие деньги.

Продолжая использовать этот подход, Баффет много размышлял над тем, что впоследствии назвал «инсайдом с высокой степенью вероятности». Этот метод, хорошо показавший себя в случае с American Express, противоречил основной идее Бена Грэхема. В отличие от компаний, чья ценность была основана на денежных средствах, оборудовании, недвижимости, других активах, стоимость которых легко рассчитывалась и которые при необходимости могли быть легко реализованы, у American Express не было практически ничего, кроме

гудвилла” ее клиентов. Уоррен поставил на этот гудвилл деньги своих партнеров — наследство Элис, сбережения Дока Томпсона; запасы Энн Готтшгальдт и Кэтрин Элберфельд; сбережения Энглов на черный день и средства Эсти Грэхем. Он посчитал, что именно гудвилл может стать тем конкурентным преимуществом, которое подразумевал Чарли Мангер, говоря о «великих компаниях». Он применил метод известного гандикапера Фила Фишера, который ставил во главу угла не количественные, а качественные оценки.

Позднее Баффет писал своим партнерам, что покупка «правильной компании» (с правильными перспективами, присущими отрасли условиями, правильным управлением и т. д. ) означает, что «цена компании сама позаботится о себе... Именно это заставляет звенеть кассовый аппарат. Однако инсайды возникают достаточно редко, а кроме того, они не требуются при количественной оценке — цифры могут ударять тебя по голове так же быстро и сильно, как бейсбольная бита. Поэтому по- настоящему большие деньги делают те, кто принимает правильные качественные решения»⁶

Внимание, которое Баффет уделял качественному подходу, нашло свое выражение в отличных результатах, о которых он смог доложить партнерам в конце 1965 года. Готовя годовой отчет, оно сравнил огромный доход с собственным предсказанием о том, что он сможет переиграть Доу-Джонс на 10 процентов, — и прокомментировал свои отличные результаты фразой: «Разумеется, ни один автор не хочет оказаться публично униженным из-за вопиющей ошибки. Маловероятно, что она повторится»⁷. Несмотря на всю иронию, он начал воплощать в жизнь традицию хеджирования против высоких ожиданий своих партнеров. По мере роста истории своих успехов Баффет начал все чаще рассуждать в своих письмах об изменчивости успеха и поражения. Он с поразительной частотой использовал такие слова, как «вина», «смущение» или «разочарование», для описания своих так называемых «ошибок». В сущности, он испытывал настоящее наваждение, стремясь не подвести никого из своих партнеров⁸. Читатели писем начали обращать внимание на эту особенность его стиля; одни предположили, что Баффет манипулирует ими, а другие принялись обвинять его в фальшивой скромности. Мало кто осознавал на самом деле, насколько глубокой была его неуверенность.

На следующий год после смерти Говарда Уоррен задумался об увековечении его памяти — например, учреждении именной стипендии для какого-нибудь университета. Однако ему никак не удавалось найти правильное решение. Вместе со Сьюзи они создали Фонд Баффета, выдававший небольшие гранты на образовательные цели. Однако он держал в голове нечто большее, не стремясь, правда, превращаться в филантропа. Сьюзи легче прощалась с деньгами, и поэтому управление фондом лежало на ней. А Уоррен продолжал заниматься своим делом, ни на минуту не снижая темпов. После своей невероятной победы в случае с American Express в апреле 1965 года он нанял на работу Джона Хардинга из трастового подразделения Omaha National

Bank для управления административными вопросами. Тем не менее, когда Хардинг приступил к работе, Баффет предупредил его: «Я не знаю, буду ли заниматься своим делом вечно. Если я перестану им заниматься, вы останетесь без работы»⁹.

Однако пока не было никаких признаков того, что Баффет собирается прекратить свою работу. Хардинг рассчитывал научиться тонкостям процесса инвестирования, однако его мечтам суждено было развеяться как дым. «Сама мысль о том, чтобы заниматься самостоятельными инвестициями, вылетела у меня из головы, как только я понял, насколько хорош в своем деле Уоррен», — говорит он. Вместо этого Хардинг просто поместил основную часть своих денег в партнерство.

Помимо сбора в BPL акций American Express на миллионы долларов, Уоррен стал заниматься и более крупными сделками, требовавшими большого количества путешествий и координации усилий. Наряду со сделками с крупными «сигарными окурками» Уоррен увлекся «качественными» идеями, связанными с гандикапом, которые вряд ли можно было найти, перелистывая страницы Moody’s Manual в домашнем кабинете. Его следующая цель — еще один «сигарный окурок» — находилась далеко от Омахи.

Каждый из последователей Грэхема в сети контактов Баффета постоянно занимался поиском новых идей. Однажды Дэн Ковин поделился с Баффетом названием производителя текстиля в Нью-Бедфорде, акции которого продавались со значительной скидкой к величине активов¹⁰. Его идея состояла в том, чтобы купить компанию, а затем ликвидировать ее, продав самые лакомые кусочки. Эта компания называлась Berkshire Hathaway. К тому времени Уоррен уже оправился от шока, вызванного потерей отца. Залысины исчезли, и он полностью погрузился в изучение новой идеи.

Баффет принялся описывать круги вокруг компании и наблюдать за ней. Он начал понемногу скупать акции Berkshire Hathaway. Хорошо ли, плохо ли, но в этот раз он выбрал компанию, которой управляла личность «размером со штат Массачусетс».

Сибери Стэнтон, президент Berkshire Hathaway, за последние десять лет без особого желания закрыл одну за другой более десяти фабрик. Пустые здания тянулись вдоль берегов рек, омывавших небольшие городки Новой Англии, и их красные кирпичные остовы напоминали храмы, из которых ушла вера.

Он был вторым из Стэнтонов, руководивших компанией. Его переполняло ощущение предопределенности судьбы. Стоя на каменистых берегах Нью-Бедфорда, он напоминал себе датского короля Кнуда, приказывавшего разрушительным волнам отступить⁴. Однако в отличие от Кнуда он твердо верил, что волны действительно отступят по его приказу. Сибери, напоминавший героя картины «Американская готика»⁴⁴, холодно смотрел на своих посетителей с высоты почти двухметрового роста (конечно, только в случае, если они могли добраться до его кабинета). Он сидел в отдаленном от входа пентхаусе, к которому вела длинная и узкая лестница, далеко от шума ткацких станков. Путь к его кабинету

195 12»

преграждала целая армия секретарш.

Нью-Бедфорд — город, в котором располагалась штаб-квартира его компании — когда-то был бриллиантом в короне Новой Англии. В какой- то момент благодаря китобоям Нью-Бедфорд превратился в самый богатый

город Северной Америки (в расчете на душу населения)¹¹. Дед Стэнтона, капитан-китобой, возглавлял одну из влиятельных семей столицы самого удалого бизнеса в мире. Однако в середине XIX века, по мере того как редело поголовье кашалотов, промысловые суда должны были забирать все сильнее на север в поисках гренландских китов и заниматься промыслом в Северном Ледовитом океане. Осенью 1871 года, когда семьи Нью- Бедфорда терпеливо ждали своих сыновей и мужей, внезапные заморозки заставили двадцать два корабля остаться в арктических льдах. Они так и не

]97 J98 .

вернулись. После этого Бедфорд уже не мог быть таким же, как прежде. Китобойный промысел, лежавший в основе его благополучия, так и не смог обрести прежнюю силу. По мере снижения поголовья китов спрос на продукцию сократился. А после того как в Пенсильвании в 1859 году нашли нефть, керосин быстро превратился в популярный заменитель

_г ^196

китового жира. Гибкии китовыи ус, использовавшиися при изготовлении женских корсетов, обручей юбок, каркасов зонтов и других предметов, характерных для Викторианской эпохи, не смог найти нового рынка сбыта, и изготовленные из него товары постепенно исчезли с полок магазинов.

В 1888 году Горацио Хэтэуэй, семья которого много лет занималась торговлей китайским чаем¹², и Джозеф Ноунлз, его казначей, организовали партнерство для работы над новой и прогрессивной деловой идеей. Они основали пару текстильных фабрик — Acushnet Mill Corporation и Hathaway Manufacturing Company¹³. Одним из их партнеров была Хетти Грин по прозвищу «Ведьма с Уолл-стрит», наследница пароходства, выросшая в Нью-Бедфорде. Грин, жившая в квартире в Хобокене, часто садилась на паром до Нью-Йорка и плыла туда для того, чтобы разобраться с очередными займами и инвестициями. Она разгуливала по Манхэттену в древнем черном платье альпака и старой шляпе с вуалью, напоминая старую летучую мышь. Ее внешность была крайне эксцентричной, а о бережливости ходили легенды — говорили, в частности, что вместо нижнего белья она пользуется газетами. К моменту своей смерти в 1916 году Грин, по всей видимости, была самой богатой женщиной в мире: ее состояние составляло около 100 миллионов долларов.

С помощью таких мощных инвесторов начали появляться все новые фабрики, на которых расчесывали, сушили и окрашивали огромные тюки хлопка. Они выгружались на верфях Нью-Бедфорда с судов, прибывших из южных морей. Конгрессмен Уильям Маккинли, председатель комитета

House Ways and Means, время от времени приезжал в город на торжественное открытие очередной фабрики. Он выступил с законопроектом по введению особого тарифа, направленного на защиту текстильных фабрик от импортной продукции (так как производство изделий из хлопка в других странах было значительно дешевле)¹⁴. Иными словами, с первых дней существования текстильным фабрикам на севере Америки для выживания нужна была политическая поддержка. В начале XX века возникла новая технология — кондиционирование

воздуха, которая полностью изменила всю деятельность фабрик. После этого уже было экономически нецелесообразным ввозить хлопок из южных регионов с дешевой рабочей силой к холодным берегам Новой Англии. Джеймс Стэнтон-младший, сменивший Ноулза, наблюдал за тем,

как половина производств его конкурентов переместилась на юг. Доведенные до крайности постоянными сокращениями заработной платы, работники всех оставшихся на севере фабрик начали разрушительную пятимесячную забастовку, которая и «сломала хребет» их работодателям. Джеймс Стэнтон «отказывался тратить деньги акционеров на новое оборудование в условиях, когда бизнес шел плохо, а перспективы были совершенно неясны», вспоминал его сын¹⁵. Он выводил капитал из компании за счет выплаты дивидендов.

К тому времени как сын Стэнтона Сибери, выпускник Гарварда, взял в 1934 году бизнес в свои руки, старый и шаткий завод Hathaway еще умудрялся выпускать незначительные объемы одежды из хлопка. Сибери видел себя героем-спасителем текстильных фабрик. Он считал, что «в Новой Англии найдется место для текстильной компании, оснащенной новейшим оборудованием и возглавляемой умелыми руководителями». Вместе с братом Отисом он разработал пятилетний план модернизации¹⁶ Они потратили 10 миллионов долларов на установку систем кондиционирования, электрических лифтов, подвесных конвейеров, систем освещения и футуристически выглядевших раздевалок в старинных зданиях компании, выстроенных из красного кирпича. Они перешли с хлопка на производство вискозы («шелка для бедняков»), из которого во время войны делали ткань для парашютов. Тем не менее со временем дешевый труд в других странах все сильнее сбивал цену, которую были готовы заплатить покупатели. Для сохранения конкурентоспособности Сибери еще сильнее снизил размер оплаты труда работников своей новой фабрики. Однако год за годом волны, накатывавшиеся на его берега, — дешевые иностранные ткани, конкуренты с более автоматизированным производством и меньшими издержками на оплату труда на Юге — все сильнее подрывали основы его бизнеса.

В 1954 году на здание головного офиса компании, находившееся на Коув-стрит, обрушилась пятиметровая волна, вызванная ураганом «Кэрол». И хотя башня здания с большими часами, одна из местных достопримечательностей, уцелела, цеха и офисы буквально потонули в море грязи и мусора. Самым очевидным решением в такой ситуации было бы не пытаться восстановить производство, а присоединиться к маршу конкурентов, двигавшихся на юг. Вместо этого Сибери Стэнтон решил провести слияние Hathaway с другой фабрикой, Berkshire Fine Spinning, пытаясь, в сущности, выстроить дамбу против приливной волны¹⁷.

Berkshire Fine Spinning занималась производством практически всего, начиная с жесткой саржи и заканчивая маркизетом, занавесками из канифаса и тканью для изготовления сорочек. Руководитель компании Малькольм Чейс упорно отказывался от любых инвестиций в модернизацию. Его племянник Николас Брэди написал во время учебы в Гарвардской школе бизнеса работу об этой компании в 1954 году и пришел к столь обескураживающим заключениям, что сразу же продал принадлежавшие ему акции Berkshire.

Несмотря на попытки Чейса противостоять требованиям Сибери Стэнтона в области модернизации, новая компания Berkshire Hathaway управлялась отныне исходя из взглядов Стэнтона и его веры в судьбу. Он упростил производственный ассортимент, сконцентрировался на вискозе и развил производство — в какой-то момент компанией производилось до половины подкладочной ткани для мужских костюмов в США¹⁸. Berkshire Hathaway под руководством Стэнтона производила около четверти миллиарда метров ткани в год, а он продолжал свои неустанные попытки модернизировать производство и для этого вложил в фабрики еще миллион долларов.

На этот раз сомнения относительно сохранения производства в Нью- Бедфорде начал высказывать его брат Отис, однако Стэнтон полагал, что время переводить производство на Юг упущено¹⁹, и категорически отказался забыть о своей мечте оживить фабрики²⁰.

Когда Дэн Ковин в 1962 году решил обсудить положение дел в этой компании с Баффетом, тот уже что-то знал о ней (впрочем, как и о любой достаточно крупной американской компании). Судя по объему инвестиций (по данным бухгалтеров Berkshire), она стоила в целом 22 миллиона долларов, или 19, 46 доллара в расчете на акцию²¹. Однако после девяти лет потерь любой желающий мог купить акции компании по семь с половиной долларов. Баффет приступил к их приобретению²².

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒