Table of Contents 13 страница

— Нет-нет, — запинаюсь я. — Мы только собирались вернуться наверх. Я дам вам пару минут наедине.

Продвигаюсь чуть вперед, тем самым призывая его уйти с дороги, но он остается на месте.

— Ты и вправду милашка, верно? Я не услышал твоего имени. — Он склоняет голову набок, изучая мое лицо.

Я натянуто улыбаюсь. «В этом я становлюсь все лучше и лучше», — думаю про себя.

— Сейдж. — Я протягиваю свою руку. — Сейдж Филлипс.

В ответ все его тело замирает, а взгляд перемещается к Холту. Затем он разражается громким смехом, закидывая голову назад.

— Ты действительно себя превзошел, сынок! — ревет он, поглядывая на меня. — Ну и ну, а ты выросла красоткой. — Он продолжает тихо посмеиваться и держит кулак у рта, пытаясь сдержаться.

Я бросаю взгляд на Холта.

— О чем он говорит?

Лицо Холта искажает мука и злость.

— Сейдж. Иди наверх.

Я делаю глубокий вздох и выпрямляюсь, приподнимая подбородок, пока отец Холта продолжает посмеиваться в кулак.

— Я не расслышала, как зовут вас, — говорю я решительным тоном.

— Сейчас же! — командует Холт, но я упрямо смотрю на отца Холта. Он приподнимает брови, но все-таки перестает смеяться.

— Не надо, — приказывает Холт, но я не уверена, к кому он обращается: ко мне или своему отцу.

Голубые глаза его отца сосредотачиваются на мне, и он протягивает руку. Я помещаю свою ладонь в его твердый захват. Он мягко сжимает, держит недолго и только потом пожимает.

— Джонатан Беркшир.

И тут весь мой мир останавливается.

Мое сердце перестает биться. Кровь отливает от лица от звука его имени. Во рту пересыхает, а губы приоткрываются, будто я пытаюсь что-то произнести, да только мой язык словно парализовало.

Я едва ли способна повернуть голову налево, чтобы увидеть, как Холт пересекает комнату и притягивает меня в свои объятия, а затем чувствую, как подкашиваются колени.

* * *

Я практически не слышу их повышенные голоса, упреки и словесные перепалки из-за стука собственного сердца и несущейся по венам крови, заглушающей способность слышать.

Оглушительный удар вырывает меня из тумана, и я вижу, как Холт бьет своего отца прямо в челюсть. Джонатан Беркшир падает спиной, задевая стул, и оказывается на столе для переговоров.

— Убирайся нахрен отсюда! — рычит Холт. — В этой жизни ты натворил столько дерьма, сколько другие смогут лишь за сотню лет. Я действительно имел в виду то, что сказал, что больше никогда не желаю тебя видеть.

Его отец лишь потирает челюсть и ухмыляется мне.

Грудь Холта поднимается и опадает. Слезы жгут мои глаза, гнев начинает охватывать все мое тело. Я смотрю на Джонатана, одетого в дизайнерский костюм с часами, которые, вероятно, стоят больше, чем вся земля моей семьи — наверняка купил их на деньги, которые украл у моего отца. Я прикрываю глаза, быстро отбрасывая образ безжизненного тела своего отца на полу в конюшне, и затем снова открываю их, когда слышу удар.

Холт снова ударяет Джонатана в лицо, и тот падает на пол. Кровь струится из его носа прямо в рот, но нездоровая ухмылка ни на мгновение не покидает лица.

Холт замахивается, чтобы нанести третий удар, когда я, наконец, обретаю свой голос.

— Холт, остановись. — Получается неубедительно, негромко, но Холт прекращает свои действия.

Он поворачивается ко мне, когда я встаю с дивана, на который он усадил меня несколько минут назад, подхожу к столу Холта и поднимаю телефонную трубку.

— В кабинете мистера Гамильтона возникла проблема, и нам нужна помощь, немедленно, — говорю я дрожащим голосом.

Потом спокойно кладу трубку и, сделав глубокий вдох, нахожу в себе мужество, чтобы произнести все то, о чем мечтала сказать мужчине, который разрушил мою семью. Закрываю глаза, позволяя, наконец-таки, пролиться слезам. Где-то вдалеке слышу выстрел ружья и ощущаю запах пороха и крови.

Открываю глаза и говорю сквозь размытое от слез зрение.

— Мистер Беркшир… — Мои ноги неприятно дрожат, когда я подхожу к нему, сидящему на полу и прикрывающему рукой нос. Он достал из своего кармана шелковый носовой платок, и теперь я наблюдаю, как белоснежная ткань впитывает кровь. Я думаю о крови, которая струилась из моего отца, и о том, сколько крови мистер Беркшир заслуживает потерять.

Когда я подхожу, внутри меня что-то переворачивается. Этот мужчина, эта пустая трата воздуха для человека, был другом моего отца, его наставником, его партнером. Все это время я представляла себе этот самый момент, но никогда и подумать не могла, что упаду перед ним на колени, громко всхлипывая.

— Я ненавижу тебя, — бормочу между вздохами. — Я ненавижу тебя. — Мое облегающее длинное платье рвется по шву, когда я неуклюже падаю на колени. Сжимаю ладони в кулаки и бью его в грудь. Он пытается увернуться, но я падаю на него, непрерывно ударяя. — Я ненавижу тебя, — кричу сквозь слезы.

Холт делает шаг ко мне, но я выставляю ладонь, указывая ему держаться подальше.

— А ты, — я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него, — ты врал мне.

Слезы гнева превращаются в слезы боли, когда Холт подходит ко мне.

— Сейдж, позволь мне объяснить. — Он присаживается на корточки поближе ко мне. Могу точно сказать, что его одолевает мучительная боль. Но мне все равно.

Я качаю головой. Он никак не сможет все исправить. Никак. Я доверяла ему.

Дверь в кабинет Холта резко открывается, ударяется и отталкивается от стены, и три охранника влетают внутрь. Я прикрываю лицо ладонями, пока двое из них помогают Джонатану Беркширу подняться, а Холт в это время объясняет, что произошло. Третий охранник спрашивает, в порядке ли я. Но я игнорирую его вопросы.

Не уверена, что я когда-либо впредь буду в порядке. Не уверена, что когда-нибудь прощу Джонатана Беркшира или Холта, если уж на то пошло. Дотянувшись до края стола, я поднимаюсь на ноги и затем одергиваю порванное платье. Смахиваю горькие слезы со щек и поворачиваюсь к Холту.

— Почему? — спрашиваю его, нуждаясь в объяснении, почему он так долго от меня это скрывал.

Холт встает и проводит ладонью по своим темным волосам.

— Ответь же мне, Холт.

Он садится на край дивана и обхватывает лицо ладонями.

— Сейдж, мне столько тебе нужно рассказать…

— Ты лжец, — выкрикиваю я, гнев нарастает в моем голосе. — Ты лжец, и больше никто. Ты вообще хоть когда-нибудь собирался мне рассказать? — Он не отвечает. — Так значит, в Нью-Йорке, когда мы были на ужине у твоей мамы, это тоже было отвлечением?

После этого замечания на его искаженном болью лице появляется новое выражение. Он кажется сбитым с толку.

— О чем ты вообще говоришь, Сейдж? Что значит «отвлечение»?

— Той ночью, когда ты перестал говорить со мной. Ты сказал, что любишь меня. — Мой голос ломается на этих словах. — Это было отвлечение, чтобы не говорить мне, что твоя мать поняла, кто я такая? Она узнала меня. Она соединила кусочки пазла воедино, когда я назвала ей свою фамилию.

Боже, она поняла это еще тем вечером. Я прижимаю ладони к животу, пытаясь остановить боль. Холт глубоко вдыхает и сжимает губы в тонкую линию.

— Боже мой, Холт! О чем еще ты врал?

— Это не было ложью, — злобно огрызается он. — Сейдж, я бы никогда не стал тебе врать, что люблю.

— Чушь собачья! — кричу на него, шампанское в желудке грозится выйти наружу. Слезы теперь льются ручьем, и я едва могу отдышаться, чтобы говорить. — Кто еще знал обо мне?

Холт пристально смотрит на меня, и я вижу, как дрожит его рука.

— Кто еще, черт возьми, знал обо мне? — Я на грани полноценного нервного срыва и понимаю, что теряю над собой контроль. Я чувствую, как разваливаюсь на части.

— Джек, — тихо произносит он.

— Я так и знала, твою мать, — говорю я, всхлипывая, сжимая руки в кулаки.

— Сейдж, — просит Холт умоляюще, вскакивает на ноги и подходит ко мне. В его глазах смесь гнева и боли, а лицо искажено мукой. Он протягивает руку, чтобы коснуться моей руки, но я ударяю по ней.

— Не трогай меня, — шиплю на него. — Больше никогда меня не трогай.

Он вздрагивает, как будто от боли.

Через мгновение дверь в кабинет открывается, и Роуэн с Эмери врываются внутрь. Роуэн держит бокал шампанского, его взгляд фокусируется на Холте, а Эмери подбегает ко мне, сгребая меня в свои объятия. Она смотрит на Холта в поиске ответов, а тот опускает голову и переминается с ноги на ногу.

— Я уж точно не ожидала зайти и застать такую картину, — говорит Эмери удивленно. — Сейдж, солнышко. Поднимайся. Пойдем умоем тебя.

Она проводит пальцами по моим влажным щекам и заправляет выбившиеся из пучка пряди волос, а затем осторожно пытается отвести в уборную в кабинете Холта.

— Нет! — выкрикиваю я, вырывая руку из ее захвата. — Мне не нужно умываться. Я готова уйти.

Поворачиваюсь к Холту, который уже переместился к своему столу; одна его ладонь в волосах, другой же он обхватывает край стола. Прикусив нижнюю губу и тяжело дыша, он смотрит прямо на меня. Я пытаюсь сохранить свое самообладание и выпрямляюсь.

— Мистер Гамильтон, или мне стоит называть вас мистер Беркшир? Прошу вас, примите мое устное заявление об увольнении. Уверена, учитывая обстоятельства, вы понимаете, почему я не намерена отрабатывать положенные две недели.

— Вау, — доносится голос позади меня. Я оборачиваюсь и вижу озадаченное выражение на лице Роуэна, который шагает вперед. — Сейдж, давай не будем безрассудными. — Он берет мою правую руку в свои ладони и начинает потирать ее, в надежде успокоить меня. — Переспи с этой мыслью. Поговорите утром в понедельник, без свидетелей. У всех нас бывают ссоры…

— Тут не о чем думать, Роуэн, — огрызаюсь я. — Мистер Гамильтон врал мне о том, кто он на самом деле такой. На самом деле, Холт вовсе не Гамильтон, он мистер Холт Беркшир, сын Джонатана Беркшира — человека, который украл деньги моего отца и который, в конечном счете, разрушил мою семью, когда мой отец застрелился, — говорю я тихо, мой голос надламывается. Я ощущаю, как все внутри меня ломается.

Роуэн отпускает мою руку и отходит от меня. Он открывает рот, чтобы сказать что-то, но быстро закрывает и сжимает губы.

— Сейдж… — отчаянно произносит Холт, но я поднимаю палец, чтобы остановить его, и от отвращения к нему прищуриваю глаза.

— Нет! Ты знал, кем я была, и врал об этом все время. — Я поворачиваюсь и вижу Эмери позади себя, ее ладонь прикрывает рот, а в глазах стоят слезы. — Поэтому нет. Не будет никаких «переспи с этой мыслью». — Я тяжело дышу, обнимая себя руками. — Интересный поворот событий сегодня, да? — говорю я язвительным тоном. В последний раз я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на Холта, его голова низко опущена, а грудь быстро поднимается и опадает. — Я готова уйти… сейчас же. Роуэн, отвезешь меня домой, пожалуйста?

— Конечно, — говорит он едва слышно.

Я подхожу к Роуэну, который протягивает свою руку мне, и я любезно принимаю ее. Мне нужно, чтобы он поддержал меня, пока я передвигаюсь на ногах, которых больше не чувствую. Все мое тело оцепенело. Он крепко сжимает мою ладонь и кивает мне, затем переводит взгляд на Эмери, прежде чем заговорить:

— Пойдем, — зовет он, обнимая меня за плечи и прижимая к себе.

Мы выходим из кабинета Холта в опустевший офис. Все освещение выключено, кроме небольших настенных светильников, которые освещают путь от главного холла к лифтам.

— Мне нужно дойти до своего стола, — говорю Роуэну и поворачиваюсь, чтобы пройти по тускло освещенному офису к своему рабочему месту. Мой голос хриплый от слез и криков.

— Не сегодня, малышка, — говорит он нежно. — Все, что тебе понадобится, я принесу позже. Сейчас не время для этого.

Он прав. Я не могу сейчас даже разобраться со своим столом. Это все ерунда, ненужная ерунда.

Роуэн добавляет:

— Но я очень надеюсь, что ты передумаешь насчет ухода. Просто подумай.

Я качаю головой, всхлип срывается с моих губ. Не будет никаких вторых шансов, и никакие извинения ничего не исправят. Моя жизнь, та, какой я ее знала, в которой начала двигаться дальше, больше никогда не будет прежней.

Он крепче прижимает меня к себе.

— Мне так жаль, Сейдж, — говорит он, когда мы приближаемся к лифтам.

Я не могу остановить внезапный поток слез, по ощущениям напоминающий реку, которая течет по моему лицу, поэтому обнимаю Роуэна и поддаюсь рыданиям.

Глава 17

Сейдж

Самолет приземляется с жестким ударом и быстро тормозит. Полет на небольшом местном самолете сильно отличается от полета на частном, на котором я летала с Холтом в Нью-Йорк. Когда мы подъезжаем к небольшому терминалу, я достаю сумочку из-под кресла впереди и запихиваю туда журнал, который купила, но так и не прочла.

Стюардесса открывает небольшую дверцу самолета, и я мелкими шажками спускаюсь в зал ожидания. Работники аэропорта сопровождают нас через небольшую дверь в здание аэропорта. Я прохожу через двери и жду в зоне выдачи багажа. В аэропорту всего одна лента выдачи багажа, потому что сюда прилетают от силы рейсов шесть в день.

Включаю мобильник, а затем присаживаюсь на край металлической ленты и упираю локти в колени. Мой телефон издает сигнал о входящих сообщениях от Эмери, Зэя, Роуэна и Кинсли. Они дружно написали мне, желая узнать о моем состоянии, но я не отвечаю им.

В последнем сообщении от Эмери говорится, что она заглянула в квартиру и поговорила с Эвелин, которая проинформировала ее, что я улетела домой в Северную Дакоту. Вздыхая, я снова выключаю телефон, не дочитав сообщение. На секунду я понимаю разочарование отца. Найти любимую работу в любимом городе, а потом наблюдать, как все рушится, — это опустошает.

— Поросенок, — зовет меня голос Брента, когда раздвигаются стеклянные двери.

Он подскакивает ко мне, одетый в джинсы и футболку с длинным рукавом, его фирменная бейсболка надета козырьком назад. Я подпрыгиваю и бегу к нему, чтобы обнять. Боже, как же я скучала по нему. Брент, моя мама и Северная Дакота всегда были моим безопасным местом, а это именно то, что мне сейчас нужно.

— Эй, эй, — говорит он, пока я плачу у него груди. — Все хорошо. Ты теперь дома. Давай заберем твой багаж и поговорим в машине. — Он отстраняет меня от своей груди и быстро чмокает в лоб, а затем направляется к ленте выдачи багажа за двумя огромными чемоданами.

— Господи, Сейдж. На сколько же ты остаешься? — Он выдавливает улыбку, когда тащит два больших чемодана.

Вытираю слезы со щек рукавом свитшота и вещаю сумку на плечо.

— На неопределенное время, — отвечаю ему.

Он останавливается.

— О, будет здорово, правда?

Я пожимаю плечами.

— Само собой.

* * *

Мы живем в Дир Крике, который расположен почти в ста сорока пяти километрах от Гранд-Форкса, города, в который я прилетела. Брент аккуратно едет по узким проселочным дорогам, а я рассказываю ему о том, что привело меня домой. Он говорит совсем немного, пока я описываю каждую деталь наших отношений с Холтом: и рабочих, и личных, с самого первого дня работы в «Джексон-Гамильтон» до вчерашнего вечера на коктейльной вечеринке.

Заехав на главную улицу Дир Крика, он сворачивает на парковку у местной закусочной. Центр Дир Крика — это городской квартал с небольшими кирпичными зданиями, в которых расположены продуктовый, хозяйственный магазины и единственная закусочная. Брент выключает двигатель и поворачивается ко мне, изображая подобие фирменной улыбки.

— Необходим пирог Марты.

Впервые за двадцать четыре часа я улыбаюсь в ответ.

— Думаю, это отличная идея.

Мы с Брентом съедаем по кусочку шоколадного пирога Марты, покрытого дополнительным слоем взбитых сливок, и пьем горячий кофе, обсуждая все, что относится к Дир Крику. Он рассказывает мне об урожае этого лета, о запланированных ремонтных работах на ферме и про Мерфи. Не могу дождаться встречи со своим любимцем. Больше всего я скучала по этому лабрадору палевого окраса.

На улице уже стемнело, когда мы сворачиваем с главной дороги на извилистую, покрытую гравием, которая ведет к нашей ферме. Я оглядываюсь по сторонам, отмечая, как все вокруг кажется другим с тех пор, как я уехала. Дом, который я привыкла считать обычным, выглядит очень красиво — он недавно перекрашен, а еще пристроено новое крыльцо. Деревья, растущие по обеим сторонам гравийной дороги, меняют цвет листьев. Повернув к дому, мы видим, что Мерфи спокойно лежит на травке перед дверью.

Как только Брент выключает зажигание, я выпрыгиваю из машины и обегаю ее сзади.

— Мерф! — окликаю я.

Старый пес подпрыгивает, виляет хвостом и двигает задней частью тела. Он запрыгивает мне на колени и начинает быстро облизывать мое лицо. Его негромкие повизгивания сменяются низким лаем, к которому я так привыкла.

— Похоже, кто-то так же рад встрече, как и ты, — смеется Брент. Он протягивает руку, чтобы помочь мне подняться, а затем Мерфи следует за нами в дом.

— Я схожу в душ и отправлюсь спать, — говорю Бренту. — Последние дни были длинными.

— Думаю, это неплохая идея. Я занесу твои вещи в комнату. — Он тепло мне улыбается.

Держась за старые деревянные перила, я оборачиваюсь.

— Брент?

— Да, Поросенок?

— Спасибо, что приехал за мной.

Его взгляд смягчается.

— Я сделаю для тебя что угодно, Сейдж. Ты же знаешь.

— Спасибо, — говорю я, превозмогая растущий ком в горле.

— Ступай, освежись и ложись спать, ребенок.

Прямо сейчас сон мне кажется раем.

— Доброй ночи, Би.

— Доброй, Поросенок.

* * *

Чувствую, как прогибается кровать, теплая ладонь убирает волосы с моего лба, и я пытаюсь заставить себя открыть глаза. Слышу ее хихиканье еще до того, как вижу.

— Мам, — говорю я хрипло.

— Я уже устала ждать, когда ты проснешься, — говорит она приглушенным голосом. — Уже почти полдень, Сейдж.

— Я устала. — Приподнимаюсь на локтях. Мерфи свернулся калачиком у изножья кровати. Ох, как же я скучала по нему.

— Не знаю, как он сюда забрался, — говорит мама, указывая на Мерфи. — Он не мог забраться по ступенькам уже несколько месяцев. — Мама поглаживает меня по голове, заправляя мои непослушные волосы за ухо. — Брент просветил меня, почему ты вернулась домой.

Ну, конечно же, он уже рассказал. Ни с того, ни с сего слезы начинают жечь глаза, и я ощущаю ком в горле. Я киваю, а подбородок начинает дрожать. Мама проводит пальцем по моим губам, и я снова откидываюсь на подушку.

— Я бы хотела поговорить с тобой об этом, когда ты будешь готова, — говорит она.

— А что, если я никогда не буду готова? — шепчу в ответ.

Она тихо вздыхает.

— Сейдж, ты должна начать жить. Я была так рада за тебя, когда ты приняла предложение о работе и переехала в Чикаго. Тогда я в первый раз почувствовала, что с тобой все будет хорошо. Я живу дальше, Брент живет дальше, и ты должна. Мы всегда будем любить твоего отца, Сейдж, но пора бы тебе уже отпустить прошлое.

Выдыхаю, обдумывая ее слова.

— Спускайся и поешь. Я взяла отгул, чтобы побыть с тобой.

Я улыбаюсь ей. В ее волосах теперь появились седые пряди, однако лицо по-прежнему так же прекрасно, как я и запомнила.

После завтрака Брент подкидывает мне работенку на ферме, как в прежние времена. Так как я все еще не могу заходить в конюшню, он приводит лошадей ко мне. Я чищу и седлаю их на небольшом безопасном пастбище. Мерфи сидит на травке около изгороди и наблюдает, как я разговариваю с Лолой и Майки. Обе лошади на четверть американского происхождения, они живут у нас еще с тех пор, как были жеребятами.

Брент подходит ко мне, когда я уже заканчиваю, и мы проводим день, катаясь на лошадях по периметру фермы и разговаривая. Мы останавливаемся у устья реки, которая пролегает через южную часть нашей земли, чтобы позволить лошадям ступить в мелководье, а я в это время наслаждаюсь закатом. Брент что-то притих, и я почти уверена, что-то его беспокоит.

— Скажи уже, наконец, — говорю я, нарушая неловкое молчание.

Он вздыхает и засовывает руки в карманы джинсов.

— Знаешь, я рад, что ты дома, Поросенок. Я скучал по тебе, но…

— Но что?

Брент снимает с головы свою бейсболку, проводит ладонями по коротким волосам, а затем снова надевает кепку. Его загорелое лицо смягчается, когда он начинает говорить.

— Здесь нет ничего для тебя. Ты так умна и талантлива, а возвращение сюда… ты просто не подходишь этому месту.

Я вздыхаю.

— А я и не говорила, что приехала насовсем.

Но могла бы.

— Знаю. Я просто не хочу, чтобы ты слишком привыкала к этому месту. Твоя жизнь в Чикаго.

Я качаю головой, ощущая те же эмоции, бурлящие в желудке.

— Нет. Я уволилась, Брент. Даже если и вернусь назад, мне придется подыскать что-то другое. — От одной лишь мысли, что я буду работать с Холтом, видеть его каждый день, мне уже становится плохо.

Брент подзывает лошадей, и они выходят из речки и мчатся к нам.

— Думаю, тебе стоит поговорить с ним, Сейдж.

Ни за что.

— Кажется, ты сошел с ума, — отвечаю я, подходя к Лоле. Он закатывает глаза, прежде чем я успеваю сдвинуться с места на лошади, а затем мы ведем лошадей назад в конюшню.

* * *

Последующие пару дней проходят в рутине. Я сплю допоздна, помогаю Бренту на ферме, готовлю ужин и читаю по ночам. Занимаюсь чем угодно, лишь бы не думать о Холте. Мама и Брент относятся уважительно к моему решению и больше не говорят о нем, но я вижу, как они оба посматривают на меня. Они хотят сказать гораздо больше, но сдерживаются.

Я сижу на старых деревянных качелях на крыльце, укутав ноги огромным пледом, а луна ярко освещает поле. Мерфи ковыляет ко мне через заднюю дверь и ложится под качелями.

— Привет, старина, — зову его. Тянусь вниз, поглаживаю его мягкую шерстку и почесываю за ушком. Он удовлетворенно вздыхает и кладет голову на лапы, и так мы сидим в тишине. Впервые за три дня мои мысли возвращаются к Холту.

Закрываю глаза и борюсь с воспоминаниями о его улыбке, глазах и прикосновениях. Отбрасываю свои эмоции и напоминаю себе, что все то, по чему скучаю, я считала правдой, а на деле же искренняя любовь оказалась сплошной ложью.

Глава 18

Холт

Сердце болит от пустоты, которую в нем оставила Сейдж, покинув меня. Все рациональное во мне кричит, чтобы я дал ей время, но любовь — штука нерациональная, и я не могу потерять ее. Поэтому беру телефон и звоню в ангар.

Ее нет уже четверо суток. Четыре дня я толком не ем и не сплю. Через мгновение телефон подает сигнал соединения.

— Мне нужно, чтобы вы подготовили мой самолет и предоставили план полета в Гранд-Форкс, Северная Дакота, — инструктирую я, потирая виски. — Приблизительное время отбытия через три часа. — Кладу трубку и выключаю ноутбук. Нажав на кнопку внутренней связи, прошу Джойс зайти ко мне в кабинет.

Она заходит и присаживается напротив моего стола, как обычно. Отсутствие кофе, улыбок и приветствий не ускользают от меня незамеченными с тех самых пор, как она вышла на работу после коктейльной вечеринки. Очевидно, все в команде Сейдж, и я их не виню.

— Мне нужно, что ты расчистила мой календарь на следующие три дня. Вообще-то, лучше освободи всю неделю и перенеси все звонки на следующую неделю.

Она поджимает губы, но кратко записывает заметки в свой блокнот.

— И прошу, не забудь отправить благодарственные открытки всем нашим гостям и пригласи их на этой неделе.

Джойс кивает и продолжает строчить в своем блокноте.

Я поворачиваюсь и выглядываю из своего окна, горизонт Чикаго скрыт под низкими облаками. Небо серое и невозмутимое, на город начинает опускаться осенняя погода.

— Это все? — спрашивает Джойс, прочищая горло.

— Не перенаправляй звонки, если только… — Я запинаюсь.

— Если только… — подстегивает она продолжить.

— Если только это не что-то важное. — Я снова поворачиваюсь и смотрю на нее. Она понимает, что значит «важное». Важное — это Сейдж. Только Сейдж важна.

— Да, сэр.

Она поднимается с места и выходит из кабинета. Я следую за ней, и она посылает мне сочувствующую, но твердую улыбку, я киваю в ответ и ухожу.

У лифта достаю телефон из кармана пиджака, надеясь, молясь услышать хоть слово от Сейдж. Не знаю, почему я огорчаюсь, когда ничего не вижу. Она ушла. Я убедился, что она уехала в Северную Дакоту в воскресенье. Просто надеялся, что она сломается и вернется ко мне. Однако она сильнее, чем кажется. Я знаю ее. Она не сломается.

— Мистер Гамильтон. — Голос Роуэна удивляет меня.

Он стоит рядом со мной, ожидая лифт. После ухода Сейдж все вернулись к прежнему, слишком формальному обращению ко мне. Еще одно острое, причиняющее боль напоминание о том, что она привносила жизнь в этот офис — в меня.

— Роуэн, — обращаюсь к нему менее формально, и мы вместе ждем лифт в тишине, пока я не поворачиваюсь к нему. — Будь добр, закрой завтра счета мистера Переза. Переведи ему деньги и прибавь пять процентов.

Он посматривает на меня уголком глаза и кивает.

— Хорошо. — Он прочищает горло. — Берете неделю отпуска?

— Вроде того, — бормочу я.

Мы с Роуэном молча спускаемся на первый этаж. Когда двери открываются, Роуэн подается вперед, но останавливается.

— Привезите нашу девочку домой, — мягко произносит он, а затем выходит из лифта прочь.

— Так и планирую, — бубню себе под нос. Я планирую сделать всё, что потребуется, только чтобы вернуть ее.

Глава 19

Сейдж

После пяти дней, проведенных дома, я наконец-таки спускаюсь к речке, как делала каждый день, когда мы только переехали на ферму. Раньше казалось, что до нее идти дальше, чем есть на самом деле. Мерфи, медлительный и измученный, осторожно ковыляет позади меня. Прекрасная река простирается вдоль края нашего участка. Вода настолько кристально-прозрачная, что можно разглядеть каждый камушек на дне. Камыши вздымаются над берегом, кроме того участка, который мы с Брентом вытоптали пару лет назад. Мы выложили это место огромными речными булыжниками, чтобы не росла трава и камыши, и чтобы было легче заходить в воду купаться.

Раньше летом я часами проводила здесь время, переплывая речку, чтобы охладиться от невыносимой и знойной жары в Северной Дакоте. Я подъезжала сюда на лошадях, давала им возможность хлебнуть холодной водицы, пока сама купалась и загорала на пляже. Я могла забыться в голубом небе, высокой траве и чистой воде.

На берегу перед речкой есть огромный камень. Я взбираюсь на него, как когда-то делала в детстве. Мерфи валится с ног прямо у кромки воды. Он ложится и тяжело дышит, а затем вытягивается на травке. Мой бедный мальчик. Затем он с трудом подползает к воде, лакает понемногу, и, наконец, кладет мордочку на лапки. Я смотрю на огромный дуб на другом берегу реки и восхищаюсь тем, как он разросся. Его ветви стали гуще с яркими осенними листьями. Меня удивляет то, как некоторые вещи со временем становятся только сильнее, а другие — хлипкими и жалкими, прямо как я.

Это мое место. Я изливала свою душу на этом камне, в этих водах спустя дни, месяцы и годы после самоубийства отца. Проклинала Бога. Ругала Джонатана Беркшира. Я поклялась отомстить и думала, что, наконец-то, смирилась со смертью отца. Думала.

Но я никогда не чувствовала такой ярости, которая охватила меня, когда Джонатан представился мне, и я поняла, что Холт лгал мне. В тот момент я поняла, что по-настоящему так и не смирилась с гибелью папы. Я всегда буду сломленной.

Крепче прижимаю колени к груди и позволяю бодрящему воздуху обжигать мое лицо. Нет ничего лучше, чем осень на Среднем Западе. Смену сезонов можно ощутить прямо в воздухе. Деревья становятся цветастыми с насыщенными красными, оранжевыми и желтыми листьями, а трава все еще зеленеет. Так будет до первых заморозков.

Я сижу в тишине уже некоторое время, когда Мерфи начинает гавкать, приподняв морду и посматривая мне за спину. Его ушки встают торчком, и я слышу приближающиеся ко мне шаги. Как и прежде, я чую его запах. Чувствую его. Я всегда могла ощутить его присутствие. Мое сердце колотится, но я заставляю себя не оборачиваться к нему лицом. Я не готова. Он предал меня.

— Эй, парень, — говорит он, направляясь прямо к Мерфи, лежащему на траве.

Краем глаза вижу, как он садится на корточки около Мерфи и поглаживает пальцами его густую шерстку. Мерфи издает урчащий звук, когда Холт поглаживает то местечко за его ушком, его самую любимую точку.

— Предатель, — бормочу себе под нос, когда пес кладет свою голову на бедро Холта, проникаясь вниманием.

— Здесь красиво, — говорит Холт, повернувшись ко мне спиной.

Я понятия не имею, говорит ли он со мной, с Мерфи или сам с собой, но, в любом случае, я не отвечаю. Не стану отрицать, он действительно прав, но я не собираюсь ему этого говорить. Эта ферма, эта земля — самое красивое место на Земле. Это мой дом и всегда им будет.

После продолжительной паузы Холт встает и отряхивает джинсы. Даже одетый в повседневную одежду, Холт — само олицетворение модели с подиума. В поношенных джинсах и кремовом свитере Холт выглядит как модель «ДжиКью», но я сосредоточенно смотрю на реку. Он шаркает ногами по траве и подходит к камню, на котором я сижу.

Не могу находиться возле него. Я не готова. Слезаю с камня с другой стороны.

— Пойдем, Мерф. — Мерфи с трудом встает, его старые лапы дрожат, поэтому у него занимает несколько секунд, чтобы начать двигаться. — Давай же, мальчик, — подбадриваю я его, и он медленно и неуклюже подходит ко мне.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 121314 15 16 Следующая ⇒