Николай КОСТОМАРОВЪ 4 страница

Съ присущностью поэзіи въ душЂ, съ чувствомъ красоты и способностью — уразумЂть ее, тЂсно соединено сознаніе нравственности, добра. Матеріалистъ неспособенъ понимать и любитъ добро, матеріалистъ понимаетъ одну только пользу. Если онъ добръ отъ природы, онъ выражаетъ свою доброту только тЂмъ, что готовъ дЂлать другимъ тó, чтó считаетъ полезнымъ; самое высокое проявленіе его доброты состоитъ въ томъ, когда онъ готовъ дЂлать для другого тó, въ чемъ, по своему положенію, не ощущаетъ полезности, но что другой считаетъ для себя полезнымъ. Но преимущественно добродЂтель его основывается на такомъ силлогизмЂ: если другому буду дЂлать добро, то и мнЂ станутъ его дЂлать. СовсЂмъ не то у человЂка, въ которомъ есть даръ и привычка ощущать въ себЂ живую душу и видЂть ее внутревнимъ зрЂніемъ, въ оболочкЂ внЂшнихъ для него явленій. Онъ не анализируетъ добра, которое и нельзя анализировать, какъ прекрасное; онъ созерцаетъ его въ его цЂльности и воспринимаетъ его всЂмъ духовнымъ существомъ своимъ. Добро, облеченное въ фактъ въ матеріальномъ бытЂ, можетъ отразиться посредствомъ того, чтó называется пользою и чтó всегда такъ будетъ, но творящій доброе дЂло не думаетъ о пользЂ, а ви- /73/ дитъ предъ собою одно добро въ его нравственномъ совершенствЂ. Кто дЂлаетъ, имЂя въ виду пользу, тотъ необходимо при своемъ дЂйствіи задаетъ себЂ вопросъ, полезно ли то, чтó онъ намЂренъ творить; но кто думаетъ о добрЂ безотносительно къ пользЂ, тому не нужно разсужденія: онъ творитъ по внушенію чувства и разумнаго созерцанія красоты добра, дЂйствующей неотразимо на его волю.

Въ общественныхъ понятіяхъ, исторія напечатлЂла, на двухъ нашихъ народностяхъ, свои слЂды и установила въ нихъ понятія совершенно противоположныя. Стремленіе къ тЂсному слитію частей, уничтоженіе личныхъ побужденій подъ властію общихъ, ненарушимая законность общей воли, выраженная какъ бы смысломъ тяжелой судьбы, совпадаетъ, въ великорусскомъ народЂ, съ единствомъ семейнаго быта и съ поглощеніемъ личной свободы идеею міра, выразились въ народномъ бытЂ недЂлимостію семей, общинною собственностію, тягломъ посадовъ и селъ въ старину, гдЂ невинный отвЂчалъ за виновнаго, трудолюбивый работалъ за лЂниваго. Какъ глубоко лежитъ это въ душЂ Великорусса, показываетъ то, что по поводу устройства крестьянъ въ наше время, заговорили въ пользу этого Великоруссы съ разныхъ точекъ зрЂнія, подъ вліяніемъ и запоздалаго Московскаго Славянофильства, и новомоднаго Французскаго соціализма. Для Южнорусса нЂтъ ничего тяжеле и противнЂе такого порядка, и семьи южнорусскія дЂлятся и дробятся, какъ только у членовъ ихъ является сознаніе о потребности самобытной жизни. Опека родителей надъ взрослыми дЂтьми кажется для южнорусса несноснымъ деспотизмомъ. Претензіи старшихъ братьевъ надъ меньшими, какъ дядей надъ племянниками, возбуждаютъ неистовую вражду между ними. Кровная связь и родство мало располагаютъ у насъ людей къ согласію и взаимной любви; напротивъ очень часто люди привЂтливые, кроткіе, мирные и уживчивые находятся въ непримиримой враждЂ со своими кровными. Ссоры между родными — явленіе самое обыкновенное и въ низшемъ и въ высшемъ классЂ. Напротивъ, у Великоруссовъ, кровная. связь заставляетъ человЂка нерЂдко быть къ другому дружелюбнЂе, справедливЂе, снисходительнЂе, даже когда онъ вообще не отличается этими качествами въ отношеніи къ чужимъ. Въ Южной Руси, чтобъ сохранить любовь и согласіе между близкими родственниками, надобно имъ разойтись и какъ можно меньше имЂть общаго. Взаимный долгъ, основанный не на свободномъ соглашеніи, а на роковой необходимости, тягостенъ для Южнорусса, тогда какъ Великорусса онъ болЂе всего успокоиваетъ и умиряетъ его личныя побужденія. Великоруссъ изъ покорности долгу готовъ принудить себя любить своихъ ближ- /73/ нихъ по крови, хотя бы они ему не по душЂ, снисходить къ нимъ, потому что они ему сродни, чего бы онъ не сдЂлалъ по убЂжденію, онъ готовъ для нихъ на личное пожертвованіе, сознавая, что они того не стоятъ, но что они все таки своя кровь. Южноруссъ, напротивъ, готовъ, кажется, разлюбить ближняго за то, что онъ его кровный, менЂе снисходителенъ къ его слабостямъ, чЂмъ къ чужому, и вообще родство ведетъ его не къ утвержденію добраго расположенія, а скорЂе къ его ослабленію. НЂкоторые Великоруссы, пріобрЂвшіе себЂ въ Южной Руси имЂнія, затЂвали иногда вводить въ малорусскія семьи великорусскую плотность и недЂлимость, и плодомъ этого были отвратительныя сцены: не только родные братья готовы были поминутно завести драку, но сыновья вытаскивали отцовъ своихъ за волосы черезъ пороги дома. ЧЂмъ болЂе принципъ семейной власти и прочной кровной связи внЂдряется въ жизнь, тЂмъ превратнЂе онъ на нее дЂйствуетъ. Южноруссъ тогда почтительный сынъ, когда родители оставляютъ ему полную свободу и сами на старости лЂтъ подчиняются его волЂ; тогда добрый братъ, когда съ братомъ живетъ какъ сосЂдъ, какъ товарищъ, не имЂя ничего общаго, нераздЂльнаго. Правило: каждому свое, соблюдается въ семействахъ; не только взрослые члены семьи не надЂваютъ одежды другого, даже у дЂтей у каждаго свое; у Великоруссовъ, въ крестьянскомъ быту, часто двЂ сестры не знаютъ, кому изъ нихъ принадлежитъ тотъ или другой тулупъ, а объ отдЂльной принадлежности у дЂтей не бываетъ и помина.

Обязательная общинность земская и отвЂтственность личности міру для Южнорусса есть въ высшей степени несноснЂйшее рабство и вопіющая несправедливость. Не смЂть назвать ничего своимъ, быть батракомъ какого-то отвлеченнаго понятія о мірЂ, отвЂчать за другого безъ собственнаго желанія — ко всему этому не расположила народъ южнорусскій его прошедшая жизнь. Громада по южнорусскому понятію совсЂмъ не то, что міръ по великорусскому. Громада есть добровольная сходка людей; кто хочетъ — въ ней участвуетъ, кто не хочетъ — выходитъ, такъ какъ въ ЗапорожьЂ — кто хотЂлъ — приходилъ, кто хотЂлъ — выходилъ оттуда добровольно. По народному понятію, каждый членъ громады есть самъ по себЂ независимая личность, самобытный собственникъ; обязанность его къ громадЂ только въ сферЂ тЂхъ отношеній, которыя устанавливаютъ связь мажду ея членами для взаимной безопасности и выгодъ каждаго, — тогда-какъ, по великорусскому понятію, міръ есть какъ бы отвлеченное выраженіе общей воли, поглощающей личную самобытность каждаго. Главное различіе здЂсь, конечно, проистекаетъ отъ по- /74/ земельной общинности. Коль скоро членъ міра не можетъ назвать своею собственностію участокъ земли, который онъ обработываетъ, онъ уже не свободный человЂкъ. Мірское устройство великорусское есть стЂсненіе, и потому форма послЂдняго, введенная властію, приняла въ себя духъ и смыслъ, господствующій въ Великороссіи; корень его лежалъ уже въ глубинЂ народной жизни: оно истекло нравственно изъ того же стремленія къ тЂсному сплоченію, къ единству общественному и государственному, которое составляетъ, какъ мы показали, отличительный признакъ великорусскаго характера. Частная поземельная собственность выводится такимъ легальнымъ путемъ изъ великорусской общественной философіи. Все общество отдаетъ свою судьбу олицетворенію своей власти, тому лицу, которое поставляетъ надъ обществомъ Богъ, и, слЂдовательно, все обязано ему повиновеніемъ. Такимъ образомъ, все принадлежитъ ему безусловно, какъ намЂстнику Божію; отсюда понятіе, что все Божье да царское. И предъ царемъ, какъ и предъ Богомъ, всЂ равны. Но какъ Богъ одного возвышаетъ, награждаетъ, а другого караетъ, унижаетъ, такъ поступаетъ и царь, исполняющій на землЂ божественную волю. Это выражается прекрасно пословицею: воля Божья, судъ царевъ. Отсюда народъ безропотно сносилъ даже и тó, чтó казалось превосходило мЂры человЂческаго терпЂнія, какъ, напримЂръ, душегубства Іоанна Грознаго. Царь дЂлалъ несправедливо, жестоко, но тЂмъ не менЂе онъ былъ орудіемъ Божіей воли. Противиться царю, хотя бы и неправедному, значитъ противиться Богу: и грЂшно и неполезно, потому что Богъ пошлетъ еще худшія бЂды. ИмЂя безусловную власть надъ обществомъ, царь есть государь, то есть, полный владЂтель собственникъ всего государства. Слово государь именно означало собственника, имЂющаго право безусловно, по своему усмотрЂнію, распорядиться всЂмъ, что есть въ его государствЂ, какъ своими вещами. Оттого-то древніе Новгородцы, воспитавшіе себя подъ иными началами; различные притомъ отъ Великоруссовъ по народности, такъ взволновались, когда Иванъ III задумалъ измЂнить древній титулъ господина на титулъ государя. Понятіе о господинЂ выражало лицо, облеченное властію и уваженіемъ; господъ могло быть много: и владыка былъ господинъ, и посадникъ — господинъ; но государь былъ лицо, о власти котораго не могло быть и разсужденія: онъ былъ единъ, какъ единъ собственникъ вещи; Иванъ домогался быть государемъ въ НовгородЂ, хотЂлъ замЂнить собою Великій Новгородъ, который былъ до того времени государемъ; также точно какъ въ Великороссіи великій князь замЂнилъ обществен- /75/ ную волю всей націи. Будучи самодержавнымъ творцомъ общественныхъ условій, государь дЂлалъ все и, между прочимъ, жаловалъ за службу себЂ землями. Такимъ образомъ земля принадлежала, по первоначальному понятію, міру, то есть, всему обществу; по передачЂ этого права — лицу государя, давалась отъ послЂдняго въ пользованіе отдЂльнымъ лицамъ, которыхъ угодно было государю возвысить и надЂлить. Мы говоримъ пользованіе, ибо въ точномъ значеніи собственниковъ не было. То, что давалось отъ царя, всегда могло быть отнято и отдано другому, чтó безпрестанно и случалось. Коль скоро образовалось отношеніе рабочихъ къ такому землевладЂльцу, то землевладЂлецъ, естественнымъ порядкомъ, получилъ значеніе олицетвореннаго міра, также какъ царь въ значеніи олицетворенной націи. КрЂпостной человЂкъ соединялъ свою судьбу съ достоинствомъ господина: воля барина стала для него замЂнять собственную волю, точно также, какъ тамъ, гдЂ не было барина, эту собственную личную волю поглощалъ міръ. У помЂщичьихъ крестьянъ земля принадлежитъ барину, который даетъ ее лицамъ, земледЂльцамъ, по своему усмотрЂнію; такъ и у казенныхъ крестьянъ: земля отдана міру въ пользованіе, а міръ, по своему усмотрЂнію, даетъ ее отдЂльнымъ лицамъ въ пользованіе. Въ Южной Руси, которой историческая жизнь текла иначе, не составилось такого понятія о мірЂ. Тамъ прежнія древнія удЂльно-вЂчевыя понятія продолжали развиваться и встрЂтились съ польскими, которыя, въ основЂ своей, имЂли много общаго съ первыми и если измЂнились, то вслЂдствіе западно-европейскихъ понятій. Древнее право личной свободы не было поглощено перевЂсомъ общественнаго могущества и понятіе объ общей поземельной собственности не выработалось. Польскія идеи произвели въ старорусскихъ только тотъ переворотъ, что регулировали послЂднія. Каждый земледЂлецъ былъ независимымъ собственникомъ своего достоянія; польское вліяніе только обезопасило его отъ произвола народной воли, и прежде выражавшагося самодЂйствіемъ общества въ смыслЂ соедивенія свободныхъ личностей, и облекло его владЂніе de facto правомъ. Такимъ образомъ, оно возвысило богатыхъ и вліятельвыхъ, образовало высшій классъ, а массу бЂднаго народа повергло въ порабощеніе. Но тамъ магнатЂ владЂлецъ не представлялъ собою выраженія царской, а чрезъ нее и барской, воли; онъ владЂлъ по праву; въ переводЂ на болЂе простой языкъ — право это выражало силу, торжество обстоятельствъ и давность происхожденія. Тамъ крестьянинъ не могъ дать своему господину никакого значенія священной воли, ибо онъ отвлеченнаго права не понималъ, потому что самъ /76/ имъ пользовался, а олицетворенія онъ не видалъ, ибо его господинъ былъ свободный человЂкъ. Естественно, и рабъ, при первой возможности, желалъ сдЂлаться свободнымъ; тогда какъ въ Великороссіи онъ не могъ этого желать, ибо находилъ своего господина зависЂвшимъ отъ другой высшей воли, такъ же какъ онъ самъ зависЂль отъ него. У Южноруссовъ рЂдко быди случаи, чтобъ крЂпостной былъ искренно расположенъ къ своему господину, чтобъ такъ былъ связанъ съ нимъ безкорыстною, будто сыновнею, любовью, какъ это не рЂдко мы видЂли въ мірЂ отношеній господъ къ крестьянамъ и слугамъ въ Великороссіи. У Великороссіянъ встрЂчаются примЂры трогательной привязанности такого рода. КрЂпостной человЂкъ, слуга, рабъ, нерЂдко предавъ своему барину вполнЂ, душею и сердцемъ, даже и тогда, когда баринъ не цЂнитъ этого. Онъ хранитъ барское добро, какъ свое; радуется, когда честолюбивый баринъ его получаетъ почетъ. Намъ случалось видЂть господскихъ слугъ, которымъ повЂрялось завЂдывать какимъ нибудь интересомъ. Сами довЂренные были естественные плуты, и надували всякаго въ пользу своего барина, но въ отношеніи послЂдняго были аристидовски честны и прямодушны. Напротивъ, Малороссы оправдываютъ собою пословицу: волка сколько ни корми, все въ лЂсъ смотритъ. Если крЂпостной слуга не обманетъ господина, то потому, что никого не обманываетъ; но если ужь искусился на обманъ, то обманетъ прежде своего барина. Какъ часто случалось слышать жалобы на Малороссіянъ отъ тЂхъ владЂльцевъ, которые, будучи Великоруссами по происхожденію, пріобрЂли себЂ населенныя имЂнія въ Южнорусскомъ краЂ. Напрасно добрымъ обращеніемъ и справедливостью старались они привязать къ себЂ подданныхъ; барскія работы исполнялись всегда безъ желанія, и оттого-то между высшимъ классомъ у насъ распространилось убЂжденіе, что Малороссіяне — народъ лЂнивый. Ни искренности, ни привязанности. Страхъ дЂйствуетъ на нихъ успЂшнЂе, и потому добрые господа дЂлались суровыми. Обыкновенно старались окружить свою особу Великоруссами, а съ малороссійскими крестьянами находились въ далекихъ отношеніяхъ, какъ бы къ чуждому народу. Тоже самое и еще хуже для Малорусса — міръ въ великорусскомъ смыслЂ этого слова. Что касается до укора, дЂлаемаго обыкновенно Малороссіянамъ въ лЂни, то они дЂлаются такими подъ условіями чуждыхъ имъ общественныхъ началъ крЂпостнаго или мірского права: послЂднее выражается для Малороссіянъ (которые не скованы узами общинной собственности), связью различныхъ условій, ограничивающихъ ихъ свободное распоряженіе со- /77/ бою и своимъ достояніемъ, приближающихся къ мірскому устройству. Вообще же упрекъ въ лЂности несправедливъ; даже можно замЂтить, что Малоруссъ по своей природЂ трудолюбивЂе Великорусса и всегда такимъ показываетъ себя, коль скоро находитъ свободный исходъ своей дЂятельности.

Очень можетъ быть, что я во многомъ ошибся, представляя такія понятія о различіи двухъ русскихъ народностей, составившіяся изъ наблюденій надъ исторіей и настоящей ихъ жизнію. ДЂло другихъ будетъ обличить меня и исправить. Но разумЂя такимъ образомъ это различіе, я думаю, что задачею вашей Основы будетъ: выразить въ литературЂ то вліяніе, какое должны имЂть на общее наше образованіе своеобразные признаки южнорусской народности. Это вліяніе должно не разрушать, а дополнять и умЂрять то коренное начало великорусское, которое ведетъ къ сплоченію, къ слитію, къ строгой государственной и общинной формЂ, поглощающей личность, и стремленіе къ практической дЂятельности, впадающей въ матеріальность, лишенную поэзіи. Южноруссскій элементъ долженъ давать нашей общей жизни растворяющее, оживляющее, одухотворяющее начало. Южнорусское племя, въ прошедшей исторіи, доказало неспособность свою къ государственной жизни. Оно справедливо должно было уступить именно великорусскому, примкнуть къ нему, когда задачею общей русской исторіи было составленіе государства. Но государственная жизнь сформировалась, развилась и окрЂпла. Теперь естественно, если народность съ другимъ противоположнымъ основаніемъ и характеромъ вступитъ въ сферу самобытнаго развитія и окажетъ воздЂйствіе на великорусскую.

СовсЂмъ другое отношеніе южно-русской народности къ польской. Если южно-русскій народъ дальше отъ польскаго, чЂмъ отъ великорусскаго, по составу языка, то за то гораздо ближе къ нему по народнымъ свойствамъ и основамъ народнаго характера. Такой или подобной противоположности, какую мы замЂтили между Великоруссами и Южноруссами, не существуетъ между Поляками и Южноруссами ни во внутренней, ни во внЂшней сторонЂ быта; напротивъ, если бы пришлось находить коренные признаки различія Поляковъ отъ Великоруссовъ, то во многомъ пришлось бы повторить тоже, чтó сказано о Южноруссахъ. Но за то, при такой близости, есть бездна, раздЂляющая эти два народа и притомъ — бездна, черезъ которую построить мостъ не видно возможности. Поляки и Южноруссы — это какъ бы двЂ близкія вЂтви, развившіяся совершенно противно: одни воспитали въ себЂ и утвердили начала пан- /78/ ства, другіе — мужицства, или выражаясь словами общепринятыми, одинъ народъ — глубоко аристократическій, другой — глубоко демократическій. Но эти термины не вполнЂ подходятъ подъ условія нашей исторіи и нашего быта; ибо какъ польская аристократія слишкомъ демократическая, такъ наоборотъ аристократична южнорусская демократія. Тамъ панство ищетъ уравненія въ своемъ сословіи; здЂсь народъ, равный по праву и положенію, выпускаетъ изъ своей массы обособляющіяся личности и потомъ стремится поглотить ихъ въ своей массЂ. Въ польской аристократіи не могло никакъ приняться феодальное устройство; шляхетство не допускало, чтобъ изъ его сословія одни были по правамъ выше другихъ. Съ своей стороны, южнорусскій народъ, устанавливая свое общество на началахъ полнЂйшаго равенства, не могъ удержать его и утвердить такъ, чтобъ не выступали лица и семьи, стремившіяся сдЂлаться родами съ правожъ преимущества и власти надъ массою народа. Въ свою очередъ масса возставала противъ нихъ то глухимъ негодованіемъ, то открытымъ противодЂйствіемъ. Вглядитесь въ исторію Новгорода на сЂверЂ и въ исторію Гетманщины на югЂ. Демократическій принципъ народнаго равенства служитъ подкладкою; но на ней безпрестанно приподнимаются изъ народа высшіе слои, и масса волнуется и принуждаетъ ихъ уложиться снова. Тамъ нЂсколько разъ толпа черни, подъ возбудительные звуки вЂчеваго колокола, разоряетъ и сожигаетъ до-тла Прусскую улицу — гнЂздо боярское; тутъ нЂсколько разъ черная или чернецкая рада истребляетъ значныхъ кармазинниковъ; и не исчезаетъ однако Прусская улица въ Великомъ НовгородЂ, не переводятся значные въ УкраинЂ обЂихъ сторонъ ДнЂпра. И тамъ и здЂсь эта борьба губитъ общественное зданіе и отдаетъ его въ добычу болЂе спокойной, яснЂе сознающей необходимость прочной общины, народности.

ЗамЂчательно, какъ народъ долго и вездЂ сохраняетъ завЂтныя привычки и свойства своихъ прародителей: въ ЧерноморьЂ, на Запорожскомъ новосельЂ по разрушеніи СЂчи, совершалось тоже, что нЂкогда въ Малороссіи. Изъ общинъ, составлявшихъ курени, выдЂлились личности, заводившія себЂ особые хутора. Вь южнорусскомъ сельскомъ быту совершается почти подобное въ своей сферЂ. Зажиточныя семьи возвышаются надъ массою и ищутъ надъ нею преимущества, и за то масса ихъ ненавидитъ; но у массы нЂтъ понятія, чтобъ человЂкъ лишался самодЂятельности, нЂтъ началъ поглощенія личности общинностію. Каждый ненавидитъ богача, знатнаго, не потому чтобъ онъ имЂлъ въ головЂ какую /79/ нибудь утопію о равенствЂ, а, завидуя ему, досадуетъ, почему онъ самъ не таковъ.

Судьба южнорусскаго племени устроилась такъ, что тЂ, которые выдвигались изъ массы, обыкновенно теряли и народность; въ старину они дЂлались Поляками, теперь дЂлаются Великороссіянами: народность южнорусская постоянно была и теперь остается достояніемъ простой массы. Если же судьба оставитъ выдвинувшихся въ сферЂ прадЂдовской народности, то она какъ-то ихъ поглощаетъ снова въ массу и лишаетъ пріобрЂтенныхъ преимуществъ.

Съ польскою народностію совершилось обратное: тамъ личности, выдвинувшіяся изъ массы, если они были Поляки, не мЂняютъ своей народности, не идутъ назадъ, но образуютъ твердое сословіе. Исторія связала Поляковъ съ Южноруссами такъ, что значительная часть польской шляхты есть не что иное, какъ переродившіеся Южноруссы, именно тЂ, которые силою счастливыхъ для нихъ обстоятельствъ выдвинулись изъ массы. Оттого и образовалось въ отношевіяхъ этихъ народностей такое понятіе, что польская есть панская, господская, а южнорусская холопская, мужицкая. Понятіе это остается и до сихъ поръ, и проявляется во всЂхъ попыткахъ Поляковъ на такъ называемое сближеніе ихъ съ нами. Поляки, толкующіе о братствЂ, о равенствЂ. въ отношеніи насъ высказываютъ себя панами. Подъ различными способами выраженія они говорятъ намъ: будьте Поляками; мы хотимъ васъ, мужиковъ, сдЂлать панами. И тЂ, въ либеральныя и честныя намЂренія которыхъ мы вЂримъ, говорятъ въ сущвости тоже: если не идетъ дЂло о господствЂ и подавленіи нашего народа матеріально, то неоспоримо и явно ихъ желаніе подавить и уничтожить насъ духовно, сдЂлать насъ Поляками, лишить насъ своего языка, своего склада понятій, всей нашей народности, заключивъ ее въ польскую, что такъ ясно проявляется въ Галиціи.

Отъ этого-то, въ настоящее время, между нами и Поляками не можетъ быть такой обмЂны, такого соединенія и братства, какъ съ Великоруссами. ПослЂдніе по характеру противополжны намъ, но имевно это и служитъ ручательствомъ необходимости этой связи: у Великоруссовъ есть то, чего у насъ нЂтъ, а мы съ своей стороны можемъ наполнить пробЂлы въ ихъ народвости. Малоруссы сознавали и сознаютъ неизбЂжность и неразрывность связи съ Великоруссами, потому что послЂдніе способны столько же, сколько мы неспособны, къ организаціи, къ поддержкЂ общественнаго тЂла и правильности его отправленій; съ своей стороны мы не останемся лишними для нравственной цивилизаціи Великоруссовъ; до- /80/ казательствомъ можетъ служитъ то, что добрый Великоруссъ какъ только заЂдетъ къ нашему народу, непремЂнно насъ полюбитъ и получитъ симпатію къ малорусскому народу; онъ найдетъ въ немъ тЂ живительныя начала поэзіи, которыя мало судили развить Великороссамъ крутыя обстоятельства прежаей ихъ исторіи. Поляки ничего отъ насъ не получатъ, ибо ихъ коренныя свойства одинаковы съ нашими, но мы также не можемъ ничего отъ нихъ заимствовать, кромЂ панства, а это панство — убиваетъ нашу народность....

Н. Костомаровъ

[Костомаров Н. Две русские народности // Основа. — СПб., 1861. — №3. — С. 33-80. ]

⇐ Предыдущая 1 2 34