13 ноября 2009 года 1 страница

Глава 1

Директор школы вызвал меня сегодня в свой кабинет. Он сообщил мне результаты экзаменов, ради которых я так усердно училась. Я оканчиваю школу со средним баллом 3. 9. Также он спросил меня, что я хочу изучать в колледже и куда собираюсь поступать.

Но я знаю, что папа не заплатит за мое обучение в колледже. Он всегда говорит мне о том, насколько я глупа. Его слова всегда звучат в моей голове, готовые стереть любую крупинку уверенности, которую я могу почувствовать.

— Ради Бога, Лили, ты, возможно, одна из самых уродливых и глупых девушек, которых я знаю, — часто говорит он. Обычно это сопровождается еще более нечленораздельно произнесенными оскорблениями.

Я слышала их столько, сколько себя помню. Теперь мне семнадцать, и это продолжается уже очень долго. Он прав насчет одного — я, определенно, уродлива. У меня светлые волосы, которые безвольно лежат на моих плечах, и глаза, скорее зеленые, чем карие, но они унылые и невзрачные. Как и я. Я даже не знаю, с чего бы кто-нибудь захотел бы поговорить со мной или стать моим другом.

У меня нет друзей в школе. Я даже ни на кого не могу посмотреть, потому что если сделаю это, они могут увидеть ушибы. Не те ушибы, что на моей коже, нет, их легко скрыть. Я имею в виду ушибы, скрывающиеся в глубине моей души. Боль и печаль со мной с момента, как я просыпаюсь, и до тех пор, пока не усну.

Никто не говорит со мной, потому что, ну, в общем, я уродлива. У уродливых девушек нет друзей. Мы просто скрываемся и пытаемся раствориться везде, где можем, изо всех сил пытаясь быть тенью, поэтому никто не смотрит на нас и не приближается к нам.

На прошлой неделе я шла домой со школы, и там был парень, который ежедневно после обеда стоит на автобусной остановке в ожидании автобуса. Он улыбнулся мне. Сначала я подумала, что он улыбался человеку, вышедшему из автобуса позади меня, и я отвела взгляд, потому что, ей-Богу, кто будет улыбаться мне?

На следующий день он улыбнулся снова, и я оглянулась, чтобы посмотреть, кому он улыбался. Девушка, которая шла за мной, была одной из самых популярных девушек в школе, и я знала, что улыбка была предназначена ей, а не мне. Я не симпатичная, и, определенно, не популярна.

Даже учителя не знают моего имени. Большинство из них должны посмотреть в свой журнал, чтобы проверить. Учителя математики и английского знают мое имя, а остальные нет. Даже несмотря на то, что я всегда лучшая в классе, я все еще остаюсь незаметной. Это как раз то, что мне нравится.

На третий день, когда я вышла из автобуса, парень встал передо мной и поздоровался. Ну, серьезно, зачем ему говорить со мной? Я опустила глаза, прижала сумку к груди и поспешила домой. Должно быть, он хочет, чтобы я сделала его домашнюю работу. Но я не видела его в школе, возможно, он учится в другой и хочет, чтобы я сделала его работу за него.

На четвертый день он встал передо мной снова и сказал:

— Привет, я — Трент, как дела? — он протянул мне руку для рукопожатия и нетерпеливо ждал. Но я снова отвела взгляд, опустила ниже голову и поспешила домой.

Это была одна из тех ночей, когда папа пришел домой пьяным, вошел, спотыкаясь, в мою комнату и стащил меня с кровати. Он схватил меня за футболку и бросил меня в стену.

— Это все твоя вина! — кричал он в своей оскорбительной манере.

В такие моменты я знаю, что нужно молчать и не плакать. Слезы никогда не помогают, так же, как и мольбы. Я просто должна принять это.

— Ты уродливый кусок дерьма. Ты так же глупа, как и уродлива. Тебе пора начинать сосать член, потому что это единственное, в чем ты когда-либо будешь хороша. Это все твоя вина! — снова кричал он.

Все, что я могла сделать, это съежиться. Я обхватила руками голову, сжалась в такой маленький комок, какой только смогла, и защищала свою голову от ударов, пинков и пощечин.

В конечном счете, папа устал и, спотыкаясь, пошел вниз, в свою спальню. Я бы захлопнула свою дверь, если бы могла, но папа убрал ее, когда я еще была маленькой.

Я не уверена, как он отреагирует, когда я скажу ему, что Трент пытался проводить меня домой сегодня. Когда я вышла из автобуса, Трент ждал меня. В руке он держал цветок и широко и мило улыбался мне.

— Знаешь, однажды ты все-таки скажешь мне свое имя, — сказал он, идя со мной к моему дому.

Я посмотрела на него искоса, стараясь избегать его глаз, но они настолько большие и карие, что я не могла сопротивляться им.

— Что ты делаешь? — спросила я, осматриваясь вокруг, пытаясь убедиться, что папа не увидел его.

— Я просто хочу узнать твое имя, — он попытался вручить мне цветок, но я покачала головой и прижала сумку ближе к своей груди. — Я действительно хочу отдать этот цветок тебе. Он симпатичный, так же, как и ты.

Это заявление заставило меня громко рассмеяться. Я знаю, Трент сказал бы что угодно, ведь он хотел использовать меня.

— Да, хорошо, — мой голос звучал не громче шепота.

— Это правда. Я действительно думаю, что ты симпатичная, — повторил он.

Но к этому моменту я уже отключилась от его попыток использовать меня.

— Мне нужно вернуться домой, — сказала я и пробежала оставшуюся часть пути. Когда я обернулась, я почти ожидала увидеть Трента, следующего за мной, но он просто стоял на углу, наклонив голову набок, наблюдая за мной.

Теперь я сижу в своей комнате, вся моя домашняя работа сделана, и я просто читаю. Моя любимая книга — пьеса под названием «Суровое испытание». (Примеч. «Суровое испытание» – пьеса американского драматурга Артура Миллера, основанная на реальных событиях – судебном процессе над Салемскими ведьмами). Я читала ее так много раз, что корешок книги скреплен клейкой лентой, а страницы поблекшие и хрупкие.

Мой живот урчит от голода. Я пытаюсь игнорировать тот факт, что я съела только кусочек хлеба на завтрак. Папа не часто приносит домой продукты. Только когда обнаруживает, что ему самому нечего есть, он покупает несколько пакетов еды.

Однажды я сказала ему, что холодильник и шкафы пусты, и он ударил меня тыльной стороной ладони и сказал, что это потому, что я жадная, уродливая сука, которая объедает его.

Я встаю со своей кровати и иду на кухню, надеясь найти что-нибудь, что можно съесть. Что угодно, даже крекер был бы лучше, чем вообще ничего.

Я открываю все шкафы и ничего не нахожу. В холодильнике есть апельсин, но он мягкий и уже начал плесневеть с одной стороны. Я вынимаю его из холодильника, подношу к раковине, отрезаю заплесневелую часть и вижу, что он оранжевый внутри. По крайней мере, хоть что-то будет в моем животе.

Я откладываю заплесневелую часть, потому что, если папа увидит ее в мусоре, он разозлится, что я не съела ее, и скажет, что я впустую трачу еду. Когда я съем половину, которая, кажется, в порядке, я закопаю испорченную половину на заднем дворе.

Поднеся апельсин к губам, я высовываю язык, чтобы убедиться, что это можно есть. Апельсин хорошо пахнет, поэтому я откусываю маленький кусочек. Это не нормальная еда, но хотя бы что-то.

Когда я доедаю, иду на задний двор и быстро рою яму голыми руками, чтобы закопать доказательства до того момента, как папа вернется с работы.

Как только захожу внутрь, я тщательно отмываю руки, убеждаясь, что нет никаких доказательств того, что я сделала. Я уже делала так несколько раз в прошлом и знаю, как съесть, закопать и вымыть руки так, что папа даже не поймет.

Я возвращаюсь в свою комнату, сажусь на кровать и беру свою книгу.

Мой разум перемещается во времена, когда женщин считали опасными, потому что они были ведьмами. Если бы я жила в те времена, меня бы считали опасной или оставили бы в покое, потому что я глупа и уродлива?

— Лили! — я слышу, как орет мой отец, когда закрывается входная дверь.

— Я здесь, пап, — говорю я и выхожу из своей спальни, упираясь взглядом в пальцы моих ног.

— Сделай мне что-нибудь поесть, — говорит он с легким пренебрежением в голосе. — Я голоден.

— У нас ничего нет. Я уже смотрела чуть раньше, — говорю я тихим голосом.

Я смотрю вниз, отказываясь встречать его пристальный взгляд, я уверена, что он будет орать на меня. Секунды тикают, я так напугана, что задерживаю дыхание. Я готовлюсь к тому, что произойдет дальше. Он ненавидит, когда ему говорят, что еды нет, и он ненавидит это еще больше, когда это говорю ему я.

— Ты жирная, уродливая сука. Ты съела все, что я купил? — я стою неподвижно, не шелохнувшись, не желая быть финальной причиной папиного гнева. — Ты во всем бесполезна. Испорченная сука, — выплевывает он, прежде чем я слышу, как захлопывается дверь.

Я выпускаю вдох, который задержала, и мое сердце начинает успокаиваться и возвращается к обычному ритму. Никаких оскорблений сегодня, и кулаков тоже. Я возвращаюсь в свою комнату и сажусь на кровать, беру свою потрепанную копию «Сурового испытания» и теряюсь в ней.

Когда начинает темнеть, температура спадает и прохлада целует мою щеку, я знаю, папа скоро вернется, и мне бы лучше уже спать. В такие ночи, как сегодня, я знаю, что ушибы появятся также и снаружи.

Я надеваю свою старую пижаму, которая слишком мала мне, и забираюсь на свою кровать под тонкое одеяло. Прижимаю книгу к груди, закрываю глаза и молюсь, чтобы папа оставил меня в покое сегодня вечером.

Мои мысли начинают уплывать, и темнота сумерек находит свой путь в мой разум. Безжалостное жало охлажденного ночного воздуха держит меня парящей между жизнью и смертью.

Смерть… такое приятное, успокаивающее слово. Смерть заставляет заснуть и покоится, и обреченные больше не подвержены пыткам.

Мои глаза закрыты, разум дрейфует в мире теней, я чувствую, как книга выскальзывает из моих пальцев. Я резко просыпаюсь и вижу сердитый, пьяный взгляд своего отца.

— Папа, — я вздрагиваю и пытаюсь ухватиться за свою книгу.

Он вырывает книгу из моих рук и начинает просматривать ее.

— Это то, чем ты забиваешь свою голову? Мусором? — он продолжает медленно переворачивать страницы, качаясь из стороны в сторону.

— Что я тебе сделала, чтобы обращаться со мной так ужасно? — спрашиваю я. Об этом я спрашиваю время от времени и никогда не получаю в ответ ничего, кроме невнятного из-за алкоголя бормотания.

Отец медленно поднимает свои глаза — злая, ненормальная улыбка постепенно растягивает уголки его губ. Он перемещает мою книгу и теперь держит ее двумя руками и неожиданно разрывает пополам.

— НЕТ! — кричу я, когда выпрыгиваю из кровати и бросаюсь на него. — Пожалуйста, — прошу я. Мой пропитанный болью голос умоляет его не уничтожать единственную вещь, позволяющую мне сбежать из этого адского дома, с этой адской улицы, где никто ничего не слышит и все всё игнорируют.

Папа смотрит на меня, его глаза и лицо пугающе холодны. Он делает вдох и с полной ясностью говорит:

— Это должна была быть ты, — его слова пропитаны злобой, а тон угрожающий, уничижительный.

— Да что же я сделала? — плачу я и падаю к его ногам. Порванные страницы небрежно усыпают весь пол.

— Слушай сюда, сука. Это ты должна была умереть вместо них.

«Них? ». Я поднимаю взгляд на папу. Я даже не знаю, о чем он говорит. Я понятия не имею, кто эти «они».

— Прости меня, папа. Прости за все, что я сделала. Я не хотела этого. Я так сожалею, — рыдаю я, сжимая свои волосы, и упираюсь головой в свои колени.

— Ты и должна.

Папа просто выходит из моей комнаты, оставляя меня с настолько глубокой болью в душе, и я не думаю, что когда-либо снова смогу чувствовать себя нормально.

Глава 2

Когда я выхожу из автобуса, Трент снова меня ждет, держа другой цветок, предназначенный для меня. На этот раз это лилия. На его правой щеке появляется милая ямочка, когда он улыбается. Я не могу не улыбнуться, когда вижу, что он меня ждет.

— Привет, — говорит он и делает шаг в мою сторону.

Я смотрю вниз, сосредоточившись на его обуви.

— Привет, — тихо говорю я.

Я начинаю идти в сторону дома, прижимая свою сумку к груди так, как я всегда это делаю.

Он протягивает мне цветок, но я качаю головой. Он смотрит на мою сумку, затем отворачивается и рассматривает пешеходную дорожку, по которой мы идем.

— Я могу понести ее за тебя? — спрашивает он.

— Нет, спасибо.

Мы идем в тишине около пятидесяти метров, когда Трент начинает петь. Это нежная песня, но я не могу ее узнать, ведь у меня нет радио или чего-либо другого, чтобы слушать музыку. Папин телевизор стоит в его комнате, и он держит ее закрытой, когда его нет дома. Я действительно не знаю никаких артистов или групп.

Мы продолжаем идти к моему дому под пение Трента, он не говорит со мной.

— Так ты собираешь сказать мне свое имя? — наконец спрашивает он, когда мы подходим к первому повороту.

Я делаю глубокий вдох, словно проглатывая мяч для гольфа, забившийся в мое горло.

— Лили, — наконец отвечаю я после долгой тишины.

Посмотрев на него, я вижу, как Трент усмехается, покачивая головой.

— Что смешного?

— Я думаю, тебе и мне предназначено быть друзьями, Лили, — говорит он и протягивает мне цветок. — Этот цветок гораздо красивее того, что был вчера. Как только я увидел его, он сразу напомнил мне о тебе, и я должен был купить его, — он снова протягивает цветок, пытаясь вручить его мне.

Мы проходим еще немного, прежде чем я беру цветок и подношу его к носу, чтобы почувствовать аромат. Он пахнет сладко и тонко, ничего подавляющего.

— Спасибо, — шепчу я. Пока мы продолжаем идти, я не спускаю глаз с тротуара.

— Могу я пригласить тебя в кино? — спрашивает Трент. Его тон спокойный, но настойчивый. Я украдкой бросаю взгляд на него через правое плечо, его светло-каштановые волосы развеваются вокруг лица.

— В кино? — переспрашиваю я.

Раньше я никогда не была в кино. Я не знаю, на что это похоже. Интересно, страшно ли это. Я слышала, как ребята разговаривали об этом в школе, и поскольку я там никогда не была, я даже не знаю, чего ожидать.

— Да, ну знаешь, большой экран, общий попкорн, просмотр фильма? — говорит он так, как будто я должна знать, на что похожи походы в кино.

— Попкорн?

Я слышала об этом, даже видела, как некоторые дети его ели. Но я никогда не пробовала и не знаю, понравится ли он мне.

— Попкорн. Из кукурузы. Поджаривается с кучей масла и соли, — я просто пожимаю плечами и слегка качаю головой. — Подожди, ты раньше никогда не ела попкорн? — я снова качаю головой. — Вообще? — спрашивает он, останавливаясь, и мягко беря меня за руку.

— Нет, — тихо говорю я. Я поднимаю голову, смотрю на него и теперь точно знаю — он думает, что я глупая. Что ж… еще глупее, чем обычно.

— Действительно? — он нахмуривает брови. — Ты же была в кино, верно? — голос Трента срывается от удивления, когда он спрашивает.

— Нет, никогда.

— Ничего себе, — он усмехается и поворачивается, чтобы продолжить путь. — Я должен исправить это. Завтра вечером я веду тебя в кино, — уверенно говорит он.

— Я должна спросить у папы. Я не уверена, что мне разрешат.

— Ты должна спросить у папы? — повторяет он за мной. Я киваю и продолжаю идти, опустив голову и не глядя на него. Я могу только представить, что он думает обо мне. Это глупая, уродливая девочка, которая должна спросить разрешение у папы. Зачем ему напрягаться, когда он может найти себе милую девушку, которая не вызовет у него столько проблем. — Ты знаешь, это круто. Я уважаю это. Могу я взять твой номер и позвонить тебе сегодня вечером?

— Мой номер?

— Ну да, твой номер телефона.

— У меня нет телефона, — говорю я.

— Ладно. Тогда я добавлю тебя на Фейсбуке.

— У меня нет компьютера, соответственно и Фейсбука тоже нет.

— У тебя нет компьютера и телефона? — я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, и вижу удивление на его лице. — Тогда я просто встречу тебя на автобусной остановке завтра. Скажем, в пять? Мы пообедаем сначала.

Я плотно сжимаю губы. Не знаю, что ему ответить. У меня нет денег, чтобы заплатить за себя.

— Гм… — говорю я, пытаясь не сказать ему «нет». Я хочу пойти, потому что он кажется хорошим парнем, но у меня нет денег, чтобы заплатить за что-либо.

Он, должно быть, ощутил мой трепет и мою абсолютную неловкость от всей этой ситуации.

— Я имею в виду, каким бы я был джентльменом, если бы пригласил леди на обед и в кино, и ожидал бы, что она сама за себя заплатит? Я буду ждать тебя на остановке в пять. И если ты не придешь через десять минут, я пойму, что ты не смогла прийти.

Я останавливаюсь, когда мы доходим до последнего поворота перед моим домом.

— Ладно, — говорю я глядя в его добрые карие глаза. — Я буду там в пять, — я смотрю на свои туфли, когда отхожу от Трента.

— Тогда увидимся завтра, — Трент улыбается, когда поворачивается, чтобы уйти. — Надеюсь, ты сможешь прийти.

Я иду домой и впервые за все эти годы чувствую, что что-то происходит со мной. Даже мое лицо ощущается по-другому. Внезапно я чувствую, как лучи солнца касаются моей кожи, согревая меня и направляя к новым возможностям.

Как только я подхожу ближе к дому, то вижу, что папиной машины нет на подъездной дорожке, а это значит, что сейчас он еще на работе. Он работает на фабрике по производству матрасов, на поточной линии. Он ненавидит свою работу, но быть рядом со мной он ненавидит еще больше.

Когда я открываю входную дверь, меня встречает та же холодная, гнетущая тишина, к которой я так привыкла. Во всем этом доме нет жизни. Все лишено воздуха, необходимого для поддержания жизни, все просто мертво. Как и я обычно… но не сегодня. Сегодня меня пригласили на свидание, и я действительно чувствую, как тепло разливается внутри меня.

Мой живот урчит и внезапно я вспоминаю, насколько голодна. Кроме половины апельсина, что я съела вчера, у меня не было ничего, чтобы поесть. Сегодня один из учеников оставил свой наполовину съеденный сэндвич на столе в кафетерии, и если бы вокруг не было столько людей, я бы съела его. Но кто-то взял и выкинул его в мусор, поэтому пришлось обойтись.

Я иду в свою комнату и бросаю старую сумку на кровать. Как только я сбрасываю ее с плеча, ремень рвется, и книги летят через всю комнату. Мои плечи опускаются, я знаю, что до конца учебного года осталось еще пара месяцев. Эта сумка была со мной со второго класса средней школы, и я знаю, что папа не купит мне другую.

Но прямо сейчас живот важнее, чем сумка. Он урчит так громко, что, я уверена, люди в конце улицы могут услышать его. Я захожу на кухню и смотрю в пустой холодильник. Я проверяю шкафы на случай, если папа принес что-нибудь из еды, но он не сделал этого.

Зайдя в гостиную, я убираю с дивана все подушки, и роюсь рукой, вдруг там затерялась какая-нибудь мелочь. Я нахожу четвертак, и когда думаю, что ничего не смогу на него купить, нахожу смятую двадцатидолларовую купюру.

Я чувствую, как округляются мои глаза, и осматриваюсь вокруг, крепко сжимая двадцатку в прижатой к груди руке. Я сижу, не двигаясь, в течение нескольких минут и убеждаюсь, что это не уловка. Я снова тихо осматриваюсь, чтобы убедиться, что никто не увидел, как я украла деньги.

Когда я убеждаюсь, что это не шутка и я в безопасности, то подпрыгиваю и выбегаю в парадную дверь и бегу вниз по улице к небольшому магазинчику через три квартала на углу.

Я бегу так быстро, как только мои ноги способны нести меня, зная, что скоро в моем животе что-нибудь будет. Достигая двери магазинчика, я тяну ее и вхожу. Магазин небольшой, но там есть несколько основных продуктов, а также свежие овощи и фрукты. На двадцать долларов я покупаю три банана, три яблока, буханку хлеба и немного неохлажденного молока. Я спрячу продукты и буду есть их, когда очень проголодаюсь, и не покажу их папе. Он разозлился бы на меня за то, что они у меня есть, но он разозлился бы еще сильнее за то, что я не отдала их ему. Я знаю, эти деньги его и я практически их украла, но я так голодна.

По пути домой я съедаю банан и открываю один из пакетов молока. Сначала я пью его очень быстро, но знаю, что должна остановиться, иначе у меня заболит живот.

Занеся пакеты внутрь, я прячу фрукты и молоко в своей комнате. У меня есть шкаф, в котором лежит та немногая одежда, что у меня есть, и дополнительное одеяло, если зимой станет по-настоящему холодно. У папы есть обогреватель в комнате. У меня есть два одеяла. Когда идет снег, здесь подмораживает. В прошлую зиму мне пришлось пойти в магазин подержанных товаров и попросить у них пару носков. Леди были очень добры ко мне и поняли, что мне нужна помощь. Они отдали мне пальто, пару ботинок, три пары носков и теплый свитер. Папа разозлился на меня и сказал, что это выставляет его плохим родителем.

Может, так оно и есть.

Я носила эту одежду той зимой и надеюсь, что смогу носить ее и следующей тоже. Я прячу еду в карманах пальто, а молоко сую в пару ботинок и закрываю дверь шкафа. У меня еще осталось несколько долларов, и я прячу их в другом ботинке, на случай, если опять проголодаюсь.

Я сижу на своей кровати и делаю домашнюю работу, когда слышу, как хлопает парадная дверь. Я задерживаю дыхание и жду, что папа войдет в мою комнату. Надеюсь, он в хорошем настроении, хотя это и происходит не часто в последнее время.

Я сижу на кровати и смотрю на дверь.

Пожалуйста, пусть он будет в хорошем настроении. Пожалуйста, пусть он будет в хорошем настроении.

Папа просовывает свою плешивую голову в мою комнату. Он смотрит на меня, сидящую на кровати, и рычит на меня:

— Я ухожу, — говорит он со злостью в голосе.

— Хорошо, — отвечаю я, не способная сказать ему еще что-либо.

Звук его тяжелых шагов затихает, и я выпускаю дыхание, которое задерживала. Я смотрю в учебник по математике — я сделала больше, чем требовалось. Захлопнутая дверь папиной комнаты вырывает меня из вычислений, в которых я затерялась. Тяжелые шаги снова слышатся в прихожей.

Он останавливается у моей двери, одетый в джинсы и футболку. Он просто смотрит на меня, и я вижу, как меняются его эмоции. Мне кажется, он хочет что-то сказать. И надеюсь, он будет просить меня простить его. Потому что я бы простила за один удар сердца. Он — единственный папа, который у меня есть, и где-то глубоко под гневом в душе этого жесткого человека он тот, кто любит меня. Я уверена в этом.

— Я не вернусь до понедельника, — говорит он, растаптывая любую мечту о хорошем отце, которая у меня была.

Сегодня пятница, а это значит, что я должна буду прожить без еды все выходные. Ему свойственно уйти и оставить меня без еды в доме. Леди в магазине подержанных товаров сказали, чтобы я приходила к ним, если мне когда-нибудь что-нибудь понадобится и, к счастью, они накормили меня пару раз. Но я уверена, что исчерпала гостеприимство в магазине. Я счастлива, что нашла двадцатку и купила немного еды, чтобы прожить все выходные.

— Хорошо, — отвечаю я папе. Я ничего не могу сказать. По крайней мере, когда он не здесь, он не может орать на меня и говорить, насколько я глупа и ужасна.

Папа делает шаг в мою комнату, и я готовлюсь к тому, с чем мне придется столкнуться.

— Вот, — говорит он, вынимая кошелек из своего кармана. Красивый кожаный кошелек, толстый от купюр, находящихся там. Я продолжаю смотреть на него. — Купи что-нибудь поесть. У меня не было возможности сходить за покупками, — он вручает мне пятьдесят долларов и продолжает смотреть на меня.

Я что-то пропустила? Это что, шутка? Сейчас он отнимет у меня деньги и заорет «попалась»?

Я продолжаю смотреть на него, не обращая внимания на банкноту, потому что уверена, какая-то часть его зла на меня.

— Вот, — говорит он, подталкивая деньги ближе ко мне. — Ты знаешь, — начинает говорить он, и я прекращаю дышать, ожидая удара. — Тебе действительно нужно научиться сосать член, потому что ты на самом деле уродлива и глупа, и ты не сможешь сделать ничего в этом мире без какого-нибудь безголового ебаря, который позаботится о тебе.

Вот оно, началось. Оскорбления и унижения — безошибочный способ держать меня так глубоко внизу, чтобы я никогда не увидела свет снова.

— Да, папа, — отвечаю я.

— Когда ты окончишь школу, я хочу, чтобы ты убралась из этого дома. Я не хочу кормить тебя больше, или одевать тебя и даже волноваться о тебе, — говорит папа.

Волноваться обо мне? Это так он показывает, что «волнуется» обо мне?

Мои плечи опускаются, и я чувствую себя грязью на подошве его ботинок, которую он не может соскоблить достаточно быстро.

— Да, папа, — бормочу я, падая на колени и начиная плакать.

Учебный год в школе почти закончен.

Что, черт возьми, я собираюсь делать? Я так напугана. Мне так страшно, я не уверена, что когда-нибудь смогу устроиться на работу. Кто захочет нанять кого-то столь же глупого, как я?

Глава 3

— Привет, — говорит Трент, когда я подхожу к автобусной остановке. — Прекрасно выглядишь, — добавляет он, оглядывая меня с головы до ног. На моих джинсах дыра, обувь старая, а блузку я нашла в магазине подержанных товаров этим утром. Она пахнет нафталиновыми шариками, но я купила дезодорант на сдачу с двадцатки и побрызгалась им, чтобы блузка пахла не так уж плохо.

— Спасибо, — говорю я, хотя и хочу рассмеяться над его словами. Я, должно быть, действительно глупа. Потому что на долю секунды, когда он улыбается мне, я верю ему, верю, что выгляжу красиво. Какая я, должно быть, дура, если думаю, что я нечто большее, чем есть на самом деле.

— Я тут подумал, возле кинотеатра есть хорошая пиццерия. Что скажешь? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами и киваю. Раньше я пробовала пиццу. Ее подавали в школе на обед. Однажды я нашла несколько монет за диваном — этого было достаточно, чтобы купить кусок пиццы в столовой. Боже, это было потрясающе вкусно. Мне кажется, что в детстве я тоже ее ела, но не уверена.

— Звучит замечательно, — отвечаю я Тренту, взволнованная походом в пиццерию.

— Тогда будет пицца. А какие фильмы ты любишь? Сейчас показывают несколько новых фильмов. Ты любишь фантастику, комедию или, может быть, драму?

— Я не уверена. Возможно, то, что заставит меня смеяться.

Мы вместе сидим и ждем автобус. Он придвигается ближе ко мне, и я автоматически реагирую, отшатываясь от него. Он улавливает мой резкий рывок, и я вижу периферийным зрением, как он хмурит брови.

— Я не собираюсь причинять тебе боль, Лили.

Я киваю, понимая его слова, хотя моя защитная реакция остается на высоком уровне, на случай, если вдруг он попытается мне навредить.

— Я учусь в частной школе для мальчиков на той стороне города. А ты в какой учишься?

— В общественной школе, — отвечаю я, наблюдая за приближением автобуса.

— А когда ты выпускаешься со школы? Я в этом году, и меня уже приняли в колледж, буду изучать бухгалтерский учет.

— Я тоже в этом году. Но не уверена, смогу ли учиться в колледже. Думаю, что должна буду найти работу. Завтра я собираюсь пойти в супермаркет и узнать, нужен ли им сотрудник.

Трент снова хмурит брови, и на его лице читается вопрос.

— Почему?

— Я должна буду скоро съехать, и мне нужны деньги.

— Ты должна съехать? — спрашивает он, его голос полон вопросов. — Я не понимаю, почему ты должна съехать. Твои родители переживают трудные времена?

— Моя мама умерла, — говорю я без эмоций в голосе. Или даже в теле.

— Разве ты не живешь с отцом?

— Можем мы просто не говорить о моем папе или о чем-нибудь в этом роде? Расскажи мне лучше о своей семье. У тебя есть братья или сестры?

Подъезжает автобус, и мы с Трентом собираемся сесть в него. Его рука на моей пояснице и он ведет меня к автобусу. Он такой джентльмен, что пропускает меня вперед.

— Два, пожалуйста, — говорит он, вручая водителю автобуса деньги за наш проезд. — Никаких братьев или сестер, но мой папа родом из большой семьи и говорит, что никогда не хотел больше, чем одного ребенка, потому что не желал, чтобы я с кем-нибудь дрался, — я смотрю на него и киваю, ожидая, когда он займет нам места.

Всю поездку в автобусе Трент сидит рядом со мной, а я смотрю в окно. Мы затихли, потому что в автобусе столько народу, что все попытки заговорить будут только заглушены веселой болтовней окружающих.

— Нам нужно выходить, — говорит Трент, мягко отрывая меня от созерцания зданий, мимо которых мы проезжаем.

— Хорошо, — поднимаясь, говорю я, и мы продвигаемся вперед, чтобы выйти из автобуса на нашей остановке.

— Лили, не возражаешь, если я возьму тебя за руку? — ласково спрашивает он. Меня никто еще не держал за руку. Не когда я бодрствую. Иногда, в моих снах, мама держит меня за руку, и мы идем через поле высоких ярко-желтых цветов. Папа держит мою другую руку, и они считают до трех и поднимают меня в воздух. Маленький мальчик всегда бежит впереди нас, оглядываясь назад и хихикая.

— Я бы хотела этого, — говорю я Тренту. Когда его пальцы переплетаются с моими, я чувствую себя по-другому. Он такой теплый. Его кожа касается моей, она посылает маленькие разряды в мой позвоночник, и я чувствую, как улыбка подрагивает на моих губах.

Это так дети чувствуют себя, когда родители дотрагиваются до них? Улыбаются ли они, потому что знают, что родители хотят подержать их, обнимать и защищать? Действительно ли это то чувство, которого я была лишена все эти годы?

— Мы пришли, — говорит Трент и открывает дверь небольшой пиццерии. Запахи, доносящиеся изнутри, изумительны. Я не думаю, что когда-нибудь ощущала настолько восхитительно пикантный аромат, как тот, что исходит из печей.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒