2. – В САМОМ ПРИГОЖИНЕ 2 страница

Ближайшим образом, компьютерная аналогия становиться преимущественным местом отсылки, как когда-то ремесло гончара или вид луковицы.

Вот и Мичио Куку, видимо, всерьез столкнулся с проблемой некоей культурной замкнутости Японии, что, несмотря на то, что с какого-то времени экспортирует много, пускает к себе все еще мало. И скорее похожа на тот пруд, о котором он любит рассказывать, в связи с теорией параллельных миров, из которого ему посчастливилось вырваться и что было, несомненно, дополнительным поводом для его размышлений о мульти вселенных. Впрочем, жизнь на островах чревата, как известна своими черными дырами, землетрясений и цунами, и японцы, вообще говоря, и в этом отношении люди совестливые, не только де жадные или не гостеприимные.

И истина мысли (не познания), в том числе и прошлого, вновь находит свое место. Как, впрочем, и мыслей оппонентов, находившие ее упорным визави, мысли и стремления к системе, если не к догме. К тому, чтобы Бог не играл в кости. И потому, конечно, нельзя не вспомнить о теории суперструн, что просто отрицает сингулярности и делает сам вопрос о генезисе, в определенном отношении бессмысленным, как и атомизм происхождение атомов. Тем более, становиться избыточно претенциозное «творение из ничего», даже если утверждение этого творения обретается в границах атеизма, или избыточен становиться, дуализм, притяжения и отталкивания. Струны, что залегают на глубочайшем дне вакуума, все временны, во всяком случае, на интервале, на котором их все еще невозможно экспериментально тестировать. Просто потому, что, когда это произойдет, и струны будут экспериментально открыты, новейшими микроскопами на новейших ускорителях, откроется новый горизонт познания, что чреват новой теорией отличной от теории струн, о котором говорить, теперь, в физике, смысла не имеет. Так видимо думает некий Грин. Теперь, наблюдаемые сингулярности, с такой позиции, что предсказывается в теории – это объективная видимость, эффекты незнания, подобные восходу и заходу Солнца, только в гораздо больших масштабах и относительно весьма громадных или массивных объектов. Проблема в том, что физика в этой теории стремиться быть теорией всего и это всего надо понимать в самом широком смысле, надо думать.

Но до состояния истиной равно объёмности всех наук в истории, видимо, все еще, действительно очень долго. Просто потому, что физик Краусс, хотя и пишет научно популярные романы с природой, совсем видимо ничего не знает о истории феминизма в США («I am wish and I know it, so well»), или о теориях финансовой инфляции, что, ведь, так же делает мир однородным и, надо сказать, плоским. [32] Хоть и живет, видимо, в этих штатах и скажем, книгу такого автора, как Джудит Батлер, не цитирует, хотя и упоминает такой предмет, как социология науки. И что, таким образом, ведь, вот незадача, может быть долго, весьма, если не поддерживать тенденцию. И спасибо хотя бы Веберу, что довел до сознания, в том числе, и физиков определенной стороны, что такое может быть социология науки. Веберу, которого быть может, как раз, Краусс, в виду социологии религии и не читал, коль скоро, его аргументы, в виду атеизма столь плоски, догматичны, как быть может, его гипотетическая Вселенная. И он борется с теологией в физике, видимо, в виду популярного изложения. И, весь вопрос в мере этой поддержки. И ставка в таком споре может быть, действительно высока. Верещагин кажется, как раз, прежде всего за различие, физики и гуманитарии, если не социологии, но пишет тексты мягко сказать физико-художественные, вида Антипригожин. И впору вместе с ним изучать Вико, а не Ньютона.

Так как, Пригожин, в самой сильной транскрипции тезиса, что может быть значительно скромней[33], говорит видимо о том[34], что непредсказуемая необратимость, это текстура Вселенной, а не некая лакуна или способ среди других, многих способов протекания процессов или бытия упорядочений. И Верещагин просто ломится в открытую дверь в одном смысле и быть может, совершенно разбивая себе лоб об нее, в другом. То есть, зона непредсказуемой необратимости, что может вести, как к энтропии, так и к спонтанному возникновению структур с возрастающим по степени качеством упорядочения, в результате флуктуаций и бифуркаций, что могут взаимно индуцировать друг друга и нарастать, ближайшим образом, вести к условиям возникновения жизни, не есть нечто локальное по преимуществу, подобно локальному по времени и месту использованию генератора случайных значений в программах на языке высокого уровня. Но универсальное или атрибутивное свойство движущейся материи, во всех ее формах. [35] Иначе говоря, порядок причинности есть лишь часть ризомы. «Все состоит из воды»[36], говаривал Фалес. (Зона Тарковкого –Стругатских, литературно идеализированный «объект» -образ, видимо обладала свойством спонтанного нарастания флуктуаций, как и Солярис, иной фантастический персонаж романов этого писателя, флуктуаций и бифуркаций, что могли и приводили к возрастанию негэнторопии, приращению качества упорядочения. И зона могла благоприятно говорить с гостями –людьми, приглашая к счастливому будущему, но видимо могла и уничтожить. Конечно, это разные вещи: 1) объяснять всякие курьезы или аномалии, в том числе и феномены НЛО абстрактными, теоретическими тезисами о диссипативных системах, всякое видение призрака нарастанием флуктуаций, что приводит к спонтанному упорядочению имитации или просто активности «высших порядков и /или беспорядков. 2) Или символизировать что-то подобное сложности познания жизни в произведении искусства. В одном случае, в силу, в том числе, и перехода из рода в род, без соответствующей системы посредствующих элементов и целого, имеется, или недоразумение (заблуждение), или мошенничество. Во втором, некий феномен, в том числе, и возвышенного в искусстве. Но и иным образом, если иллюзия или галлюцинации, генерируются мозгом, или есть объективная видимость, что можно заснять на видео камеру, остается не понятным, как мозг это делает, в случае галлюцинации. Что видимо и хотел бы объяснить такой популяризатор нейрофизиологии мозга, как Курцвейл. И главное, почему так по совпадению с социальной машиной, с ситуацией линии власти в социальной машине. Призраки, как и объективные видимости, что поддаются объективному контролю, даже если это только ложные световые иллюзии, не встречаются на пустом месте, без прошлого. И вообще говоря, прошлое преступление, было оно или не было, или некое, прошлое или будущее, экзистенциальное событие, поступок, в виду меж человеческого общения, в воспоминаниях о нем – это то, что им часто сопутствует. Даже, если это воспоминание, как и его связь с ложной видимостью призрака, приведения, такой же иллюзорный эффект самой социальной машины, что исторически ситуативная, со всем багажом релевантных ценностей, это эффект есть объективная видимость, как восход или заход солнца. И вообще говоря должен быть познан, как такой эффект. Вновь можно вспомнить некую феноменологию сознания и мыслительные эксперименты режиссера и автора романа, С. Лема, в фильме Тарковского «Солярис», почему то, что сочли бредом Бэртона или его галюцинациями, было все же так увязано по содержанию, с меж человеческими отношениями.

Кроме того, а быть может, прежде всего, потому, что сознание – это и есть непрерывная флуктуация, или, если можно (или, если нельзя), назвать его еще каким-либо более глупым словом? И именно поэтому, в виду возможности флуктуаций и бифуркаций, как минимум, возможна жизнь, а не наоборот. Но привычнее думать, что в основе, в начале, в принципе, что, как известно, простирается по текстуре, как раз, лежит симметрия непрерывная и абсолютно обратимая во все стороны, однородная, как ни крути ничего не меняется и все одно и то же, так что может быть и не познаваема из-за этого, как в первой гипотезе Парменида, пространстве Ньютона, что тот обожествил, как чувствилище Бога, точка в натуральной философии Гегеля, и т. д. И, что же вам еще, как не вакуум. Симметрия свертывается в складки, пусть бы и свертывание имело бы вид взрыва, или, скорее, в виде света, приходило бы позже, после глобального расширения из точки, инфляции, с огромной скоростью, пространства, что двигалось возможно быстрее скорости света, просто потому, что предел скорости установлен для распространения в пространстве, но не для движения самого пространства. Что расширялось, видимо, в некоем роде внутренней геометрии, и что очевидно без подобных «хитростей» вряд ли мыслимо, как и само пустое пространство. Просто потому, что кажется, везде, правомерен вопрос, «в чем», могло бы расширяться пространство, да еще со скоростью большей, чем скорость света? Что и есть, вообще говоря, в общем смысле, в начале как сингулярная точка, идеальная симметрия единства и единственности, впрочем, сомнительной в силу, как раз, множества точек, по текстуре, если не есть просто, что-то «неконструктивное», и есть, «Бог знает, что», в значении кантовской антиномии, вещь в себе, если не неконструктивный объект в виду, как раз, бесконечной массы, малости и кривизны пространства времени и надо сказать одной точки, самой по себе, что может быть неконструктивна, как геометрический объект.

И вот, на каком-то этапе космологической истории этого свертывания и /или развертывания, в дело вступает необратимость. Что может стать диффузно повсеместной и вполне понятной, как тиканье часов. Но чашка колется, пусть и крайне редко, в этом смысле, в одной из гипотез, как большой взрыв, и в дребезги. И надо думать, на счастье. Что, таким образом, изначальнее, в виде условия возможности, огоньки Гераклита, темень и огни костров лагеря воинов. Или потухания солнышка эроса, у известных жриц, что и днем заняты известными стенаниями и мольбами к Богу, релаксации, это вопрос сложный, и он на кону в этом споре, в том числе, и о том, есть ли динамические процессы «частный случай», «лакуны» вероятностных или, напротив, побеги из тюрьмы во сне, как и сны (если не заграница, что есть миф, как известно, от Оси Бендера), это всего лишь лакуны бодрствования, Begging (моления, если не стихи), что сплошным образом состоит из вероятности, динамики Лапласа. В философии, в этом смысле, наиболее скандально, здравый смысл, был подвергнут приведению к очевидности здоровья, адекватного опережающего отражения, в 1000 Плато, во введении «Ризома». Можно вспомнить теорию академика СССР Амбарцумяна о «веществе» или некоем «состоянии», что генерирует звездные системы, вернее генерируют их керны. Тесла был в гораздо большей мере мистификатор и ему приписывают суждение о том, что где-то в Космосе есть ядро, из которого он черпает знания, но он не познал его. Теория или теории, что, вообще говоря, без некоторых тезисов Пригожина о неравновесных системах, едва ли не лишается теоретического фундамента. И что, действительно, проблематизирует в достаточной мере здравомыслие физиков, в этом отношении исходной текстуры симметрии или необратимости. Пенроуз[37], кажется, подхватывает этот тезис Пригожина, в том числе, и в научно популярных фильмах, существенно пытаясь обратить отношение. В начале (как во времени, так и по текстуре), не лист бумаги, симметрия, что комкается, пусть бы и очень аккуратно строчками текста. Но комок с дырками, что непредсказуем и необратим, не симметрия точки. Но некий внешний вид, теперь можно сказать, платы системной, матричной и материнской. Находя в последствие модернизированный панпсихизм Уайтхеда превосходным. И вообще говоря, не упоминая о Пригожине. [38]

Струнники так вот, напротив, без всяких вхождений сингулярности, быть может, просто говорят, что это «панцирная кровать», универсальная симметрия струн, только очень маленьких, но очень упругих, что каким-то образом взаимодействуют друг с другом, но почему-то отнюдь не гладкая, но в 11 измерений пространства. И главное, очевидно, симметрия струн, что находятся в процессе флуктуации, сильного напряжения моды которого это все что лежит в основе любых квантовых эффектов. Едва ли не в стиле, «доктор, да вы сексуальный маньяк»[39], видимо в виду такого количества сингулярностей, что сопровождают классические квантовые теории и теории относительности. Но как возможна жизнь остается неразрешимым вопросом, если правит это бытующее иногда «здравомыслие» об исходной идеальной симметрии, что господствует и в начале, и по текстуре. Если исходить из более общих параметров, что разделяются, конечности. Динамизм исключает жизнь, а она есть. И противоположным образом, смерти не может быть, а она бывает. Многим хорошо бы познакомится с таким понятием, как узловая линия мер. Впрочем, для многих, на ней видимо все и заканчивается, есть только узелки в открытом горизонте пролифераций различий и теорема Коэна, для памяти. Сущностей, тем более актуальной бесконечности, нет, как утверждал Куайн. Во всяком случае, сущности избыточны и виду полезности, не существуют. Или в лучшем случае нельзя ответить да или нет. И таким образом почему бы и да, и нет. Есть только поток знаков и вещей, вещью среди вещей в котором и является мозг. Иначе говоря, речь идет не о том, что природа, это квази-разумное живое существо, и потому вопрос происхождения жизни, это не вопрос, она просто не происходила, ибо вечна, как и природа пантеиста или панпсихиста. И тем более вечна если божественна. Но об истории происхождения жизни и условиях, мыслимых и действительных, этого события, которому предшествовало ее не существование. Просто потому, что это и принято с некоторых пор называть событием, возникновение некоего сущего, которому предшествовало не существование этого сущего. Но таким же образом, этот вопрос может быть значим и для разума, для сознания. Что вполне можно допустить, как гетерогенное в отношении остальной материи. И что должно быть познано в условиях его возможности не только в виду культуры и ее дисциплины, различных эпохе, но и природы. [40]

Богата русская земля талантами, Антипригожин, сохраняет, надо сказать, большую часть драйва Анти-Эдипа, если читать с правильной скоростью, это надо признать. Отличие, текст не назвать конт-культурным, не смотря на обилие картинок, приколов и эпатажа. Не смотря на множество, иногда, дельных мыслей о фетишизации и ее «идеологических алгоритмах», это, скорее, подражание, чем мысль, что встретилась впервые с внешним, видит следы от отсутствия следа. И именно потому, что текст не контр-культурный. Это просто культура возможного фашизма. Хазанов, что читает, иногда, неплохие стихи в виде пародий на ТВ, это некий стилистический аналог. Но он эксплицитно подписывается, если не раз и на всегда подписался, попугаем. Вида, видимо: “I am Albatraus”. Верещагин, видимо, никак не может снизойти до хомо. Если не с высот животности или божественности, то классового сознания. Всем стилем письма, видимо, все же, пытаясь подписаться Иоханнесолм Климакусом. Хотя, для этого эпатажа, ему просто не нужно менять фамилию в силу известного сходства. Что бы сказал о его писаниях Кузнецов, что написал «динамический хаос», и наоборот. Просто потому, что это, в том числе, может быть, перформативно противоречиво, писать романы с природой против Пригожина. Во всяком случае или бодрое динамическое познание и открытия, или поддержка вновь сформулированного тезиса, отступления от которого в идеализм или натурализм, или еще куда то, не поддерживается просто потому, что от горизонта не отступить, в особенности если видишь горизонт. Так было с АЭ, либидо, бессознательное, анализ.

В случае Верещагина, иногда, явно речь идет о невоздержанном пафосе философа «аристократа» по тону, что поучает физиков ученых уму-разуму. И вот, вот начнет объяснять им, что такое другой, подобно Обломову, в известном фильме Михалкова. Самовлюбленность, вернее самомнение, часто зашкаливает. Не смотря на критику идеализма и фетишизма непредсказуемости в синергетике, что действительно возможно имеет место. Впрочем, как показал АЭ, может не быть ничего ближе к фашизации, чем рассуждение: «консолидация и когерентность либидо в науке, реально может свести на нет, около нормальные явления. И напротив, рассеяние, очевидно, может способствовать нарастанию беспредельной бесконтрольности, анархии, даже если эта бесконтрольность фиксируется средствами объективного контроля». И видимо социальная машина ищет баланс между хаосом и контролем, все время, в том числе, и в нарастании ясности и отчетливости фиксации, что происходит благодаря росту качества средств объективного контроля, прежде всего электронных гаджетов и их распространению. Параллели, таким образом, налицо, Фрейд и психоанализ, Пригожин и синергетика. В одном случае Анти-Эдип в другом Антипригожин. Но, если в одном случае, «анти», быть может, имеет значение, то в другом, какое нам может быть дело до идеализма в синергетике, заблуждений физиков в теориях, и т. д.? [41] Будем анализировать. Следуя, в том числе, и афоризму: либидо, бессознательное, анализ. Первого и второго, здесь, видимо в избытке. В надежде, что неудержимая энергия отрицания пролеткульта, или, скорее, уничтожителей книг (по Фаренгейту), что в книге Верещагина опрокинута на любую современную физику, пока (стр. 15) видимо, кроме физики суперструн, найдет разрешение, хоть в каком-либо позитивном отрицании, кроме физик Ньютона. Если не в действительном движении нового мировоззрения, а не прежнего, да еще и крайне реакционного. И он перестанет наконец находить удовольствие в противоречии другим, противореча себе, в очередной раз создавая роман с природой. Хотя, узнав конец, нетрудно догадаться, что это может быть за мировоззрение и иногда кажется, да и действительно так, что пусть бы он лучше противоречил сам себе и другим, находя в этом удовольствие и доставляя его другим, своим искусством, в котором он не знает, как и что он творит, чем бредил бы новым шовинизмом, успокаиваясь на этом. Так обжегшись на молоке, дуют на воду. Или будем читать его текст, как именно этот роман, если не песню, произведение искусства, что вышло, как из него Щопенгауэр. Впрочем, и натурфилософия не заказана, как имя для всего начинания. Все это еще можно и смешать и тогда, как в музыкальном мультфильме Диснея, сильно сдобренном авангардом не репрезентативности, нагромождения физических понятий и чисел, можно будет вместе порадоваться желанию бежать (Форест Гамп) и даже на четырех ногах, «профессионализму». [i] Всему этому изложению Верещагина можно возразить, прежде всего, только одно, все это возможно и так, но где формулы, где ваши алгоритмы. Каким образом, вы создаете, то что вы пишите, или каким образом вы пишите то, что создаете. Или еще проще, короче, каким образом вы пишите Верещагин? [42] Если он такой модернист, как и Лаплас, так любит динамику не любит случай и вероятность, которую Лаплас, как раз, чтил, то пусть порадует нас, если не проектом тюрьмы для: «свободы, равенства и братства», то хотя бы доносом на самого себя, чем так богат методологизм Нового времени. Это избавило бы нас от необходимости писать его на него, критиковать. Верещагин, упоен нарциссизмом письма, и пишет до тех пор, пока его не выносит на тезисы, что не могут не встретить явного противостояния, в нем он и находит опору, будучи к тому времени полностью ангажированным той властью, что ведь насквозь фашистская, только большей частью без пароксизма. И провоцирует сопротивление, в виде и в видах собственной опоры. Он не знает, что делать со свободой ассоциаций, что, все же, встречается, не смотря на роковые заблуждения, что прокладывают себе дорогу через произвол мешанины стереотипов в бессознательных отклонениях творческих сил, что полно в этой книге и, тем более, не стремиться к истине и познанию, «бессознательный самоубийца» его прообраз?

Что, таким образом, изначальнее, порядок абсолютной симметрии или хаос, что источник порядка и беспорядка, это вопрос сложный. Тем более, что иногда есть многое за то, что это одно и то же. И тайком протаскивать одно, критикуя его, вместо другого, дело может быть неблагодарное во всех смыслах. Если время необратимо абсолютно, как на том настаивает Верещагин, то прорва или катастрофический хаос, как раз, тут как тут, а не космос, что так прекрасен и есть порядок в переводе, да еще и Богом устроенный, по известным историческим стереотипам. Абсолютная необратимость времени – это как раз нарушения закона термодинамики, а не соблюдение его просто потому что соблюдение закона как раз предполагает повтор, как и материю в одном из ее определений. И дело не только в том, чтобы пугать или не пугать катастрофическим хаосом. Но на сегодняшний день и в том, что необратимость времени действительно требуется в криптовалютах – это принцип, на котором они построены (см. Satishi Nakamoto Bitcoin: A Peer to Peer Electronic Cash System. ). Но для того чтобы временной штамп был бы значим, к нему должно быть возможно вернуться. В противном случае абсолютной необратимости не было бы никаких временных штампов. Таково, лишь свойство мыслимой симметрии единого, что непознаваема, но что отнюдь не является катастрофическим хаосом. Но в случае такой необратимости накопление биткоина было бы невозможно, как и его обращение, статус электронной наличности для этой криптовалюты, не существовал бы. Короче, материализм штука сложная и удивительная, с какого-то момента, очень сложная, но и потому наиболее интересная, любознательная вещь. Не терпит лени и глупости, и потому еще действительно может нуждаться в урезонивании, в том числе, и историей, отчасти потому материализм бывает и исторический. Само это увещевание, конечно же всегда запаздывает, кажется, и в особенности в виде перегораживания, как раз, производства желания, что так фонтаном бьет в тексте Верещагина. И потому очевидно, историческое сознание в его новых и новейших, смыслах, не сводиться к этой страсти поучать всех прошлой историей, в том числе и эпистемологии, и науки, что еще и может быть, редуцирована к выхолощенным схемам, просто потому, что есть и, главное будет, еще и будущая ее история.

И потому исследование непредсказуемого прошлого, как и предсказуемого будущего, совместно с устоявшимся отношением к этим временным горизонтам, соответственно, непредсказуемого будущего и понятного прошлого, несомненно, теперь, есть важнейшие составные части настоящего, в котором они и встречаются.

«Сам такой Луи Армстронг».

[1] В тестах Кнута речь все время идет о генерации случайных числовых значений. Это знаменательно, в том смысле, что объекты априорно количественно однородны. И потому вообще говоря в строгом смысле не существует случайных числовых последовательностей, в том отношении, что все они количественно однородны и есть числа, многообразие, что не содержит отличия, нет разных родов. Но особенность количества в том числе и в том, что и у количества есть качество и потому есть разные виды или многообразия чисел. Кнут написав много книг про случайность так и не встретил ничего неприятного, разве что плохую и не богатую генерацию случая. Это наглядное свидетельство для того простого и не простого обстоятельства, что если нет Солнца, Заратустры, Эроса или какого-либо Бога, то поход по ту сторону добра и зла невозможен, ибо приближаться к этой границе можно только изнутри того места, в котором господствует удовольствие. «Генератор случайных чисел во многом подобен сексу: когда он хорош — это прекрасно, когда он плох, все равно приятно (Джордж Марсалья, 1984)». Искусство программирования Т. 2. «Алгоритм А». М, 2001. Лосев просто опознал это в ОАСМ. Вся математика это о «о нем». Но ведь противоположным образом, когда генератор хорош, это всеобщая катастрофа и если генератор плохой, то все равно боль. Но так невозможно все время думать о случае, и о несчастном случае, психологически это известно, как ПТСД или цинизм в его современном виде эвфемизмов, в том числе. И потому написать столько книг, в том числе и об одном из определений смерти Кнут, не кривя душой, мог только исходя из первого афоризма.

Показуемый смысл случайности количественной может быть в том, что если необходимо подниматься по ступеням вверх или спускаться вниз, то не случайной последовательностью из 10 ступеней будет та, в которой каждой следующей ступени сопоставлено следующее натуральное число в 10 системе исчисления, 1234567…. И тогда можно всегда последовательно подняться или спуститься по лестнице от 0 до 10 или от 10 к 0. Пусть вверх и вниз будет одним и тем же. Если же ряд, например, такой 1371482…, то поднявшись до 7 ступени необходимо было бы спускаться каким-то образом до первой, чтобы начинать сначала, если таково было бы правило, что ведь может быть таким образом и иным. Впрочем, просто подниматься по лестнице «однородно», все время, это может быть не менее скучно, чем все время сбивать темп и дыхание, хотя и природа любит прятаться и есть самое быть может могущественное, тем не менее, есть танцы и история. Чем больше последовательность периода, тем случайность распределения может быть большей. Соответственно, бесконечно значащая система счисления вообще не была бы количественным математическим исчислением, ибо не давала бы необходимости или повтора.

[2] Пусть бы как раз вещь в себе часто и отождествляли бы исключительно с божьим промыслом.

[3] Здесь, устоявшееся значение этих терминов. Динамический процесс в смысле определения Лапласа, однозначной определенности последующих состояний в виду начальных условий, статистический, прежде всего тот, в ходе которого обнаруживается известная независимость от начальных условий. Мультипликация объекта потому динамический процесс, что она известным образом непрерывна, тогда как выпадение семерки пусть и подчиняется закономерности, в том числе и параметрам, но явно дискретно.

[4] То, что у данного вероятностного процесса может быть мера, не отменяет того простого и не простого обстоятельства, что это процесс вероятностный. Семерка, выпадет однозначно, просто неизвестно каким числом из ста. И соответственно, в какое время на некоем интервале, это так же не известно. Но этот интервал конечен, и его можно вычислить, пусть и вероятностно. Очевидно, что не все вероятностные процессы столь детерминированы, но это простейший случай. И все же, даже он показателен, выпадение семерки логически невозможно, до тех пор, пока она не выпадет. Этот вывод строг если конечно не пользоваться революционными открытиями в логике.

[5] Вообще говоря, генератор случайных значений может дать только такую смесь. Семерка будет выпадать или постоянно подряд пусть и не во всех конах и не в одном и том же окне или будет выпадать редко и совершенно по-разному. Именно поэтому генератор называют генератором условной случайности.

[6] Последнее, кажется, наивно, но вот примеры, Солженицына или Горбачева.

[7] «Мелодрамма», что очевидно случайна, как «Апокалипсис сегодня», что ведь не мелодрама, но и необходима, как «Москва слезам не верит», некая гиперповерхность, что сложена в складки топологической близости к любой точке, проходит в окрестности от любого перекрестка судьбы, на которых можно встретить, каждого. Фильм, что женит на себе, в известном балансе противоположностей, в том числе, и полов, не только континент или Индию, но видимо и весь мир.

[8] В общем смысле трудность такова, причинные цепи, что формализуются по силлогизмам Аристотеля через геометрию Эвклида, не терпят ни отрицания закона противоречия, ни его приостановки. Причинные цепи везде и всегда динамические. Везде, где есть вероятность этот закон противоречия может не выполняться, не будучи ложным. Такова, прежде всего, модальность, что многозначна и параконсистентна.

[9] Так изобретение этой науки, часто, приписывают Аристотелю, как раз, именно потому, что он начал считать время движения физически понятийно. Что, помогло ему избавиться от апорий, и не отрицать наличие движения, что совершается «само собой», природных процессов.

[10] Верно, что в таком случае может быть резонен вопрос, если не физика то, что? Это самое, известно какое «что»? И ответ, так же может быть известный и рассудочно ясный, «тогда метафизика». И потому еще оправдана речь о возможной равнообъемности, не только природы и общества, но и физики и других наук, что не есть только идеал, но ведущий тренд. То есть оправдана речь о истории физики и истории ее эпистемологии, что имеет будущее, а не только прошлое, что невозможно редуцировать к проекту редукционизма «сиюминутного» всех наук к физике, подобно тому как проект редукционизма Карнапа к языку математически символическому в физике, вряд ли когда-либо осуществиться. «Позитивист» Верещагин, критик идеализма, видимо не видит, что его книга не смогла бы, тогда, даже начаться. Здесь, методологически могут быть уместны концепты складки и вложения. Все времена, что не редуцируемы ко времени физики вложены в него. Они не нарушают физических законов. И вот познать и объяснить, в том числе, и как это возможно, нахождение мозга в теле, что поставляет мозгу, электричество и глюкозу, физически, это сложно. Но этот же концепт есть некая грань, демаркационная линия. Все, кто думают, что времена не физические, нарушают законы сохранения или физические принципы, мыслят или религиозно, или не познают ничего. То есть, можно предположить, что жесткий язык физики, это только его часть и возможно не самая важная, как жесткое рентгеновское излучение, в отличие от врачебного, флюорографии. Да и то только теперь, как и любое оружие. Но что наука неуклонно движется к технологиям подобным технологиям природы, в том числе и бионическим технологиям, в том числе, и в познании, имея в виду, как раз, «не действие, что равно противодействию», или «из любви волка к кроликам», но «не навреди». Этот процесс сложен, тем более виду постоянного присутствия: знахарства, ворожбы, гаданий и т. д. Что, впрочем, иногда совершенно первозданны, но часто имеют, как раз, фальшивый вид науки. И все еще отчуждают гуманитарную сущность не иметь никакой, некоей духовной силе, что сама себе равна всегда. Но это сложно, не более чем, когда все формации на территории, как, в том числе, и в РФ.

[11] Здесь Верещагин, даже не догадывается, как он прав, от противного, в виду, как раз, релевантной логики или ситуативной логики, что, вообще говоря, предоставляет очередное обобщенное понятие геометрии. И собирается противоречить себе, говоря о действительной необратимости физических процессов, и куда уж там, видимо жизни и человеческой истории, то есть впадает по собственным критериям в «субъективизм». Открывать же велосипед, в виде культурологических предпосылок ньютонианской физики, пере открывая параметры абсолютного наблюдателя, значит просто расписываться в плохой памяти или в незнании истории науки и истории эпистемологии. Самое чувствительное и глубокое, это кожа и одновременно, Бог его знает, с чем ей дано встретиться.

⇐ Предыдущая 123 4 Следующая ⇒