Отступление 3 страница

– Подождите, – попросил обкомовец, – давайте разберемся, – Одна студентка – это невеста молодого человека, вторая, та, которую он целовал. Правильно?

– Да, все верно, Марк Артурович.

– Но в драке, как выяснилось, участвовало четыре студентки. Так кто же эти неучтенные две девушки?

– Подружки невесты, – помогла затруднившемуся ответить Юрову, Вера Степановна.

Абсурд происходящего зашкаливал, я как-то по-другому представлял себе защиту диплома.

– То есть с ними у студента Чапыры никаких отношений не было? – уточнил обкомовец.

Но ответом ему была тишина. Члены комиссии сперва с сомнением посмотрели друг на друга, затем перевели взгляды на меня.

– Это надо у товарища Юрова спрашивать. Он с моей личной жизнью знаком намного лучше меня, – серьезным тоном произнес я.

– Чапыра! Это не шуточки! – в сердцах крикнул председатель комиссионной комиссии, ударил по столу ладонью. – Решается вопрос о твоем исключении из университета! Так что думай, что говоришь!

– Решается? – ухмыльнулся я и грустно добавил. – Да он уже решен, вы же видите, что происходит.

– На что ты намекаешь?! – чуть ли не прорычал Юров, предупреждающе обжигая меня взглядом.

А мне было плевать на его угрозы, я уже понял, что помочь мне может только, так называемая, грязная защита.

– Подрались две девицы, вот только у одной из них папа, – я скопировал жест Рогачева, устремив взгляд на потолок, – а другая – комсорг. Но реагировать на ЧП надо? Надо! И решили наказать меня. Ну и что, что в драке не участвовал. Зато из простой семьи и живет в общаге. Типа со мной проблем не будет. Будут! – уверил я их. – Я обжалую свое исключение в советский суд, самый справедливый суд в мире! – добавил в речь пафоса, и по-деловому продолжил. – В драке я не участвовал, это может подтвердить толпа народа. Не думаю, что комсомольцы будут врать на суде. Да и поцелуй в общественном месте – не аморален. Целовать при встрече или в знак благодарности в традиции русского народа, которую, к слову, до сих пор чтут и соблюдают советские руководители, – сделал я толстый намек на Брежневе, но саму фамилию генсека упоминать поостерегся. Перегибать тоже не стоит.

Закончив свой обвинительный спич, я вытер ладонью пот со лба. Нервы что ли?

Все молчали, осмысливая услышанное.

– Как всё вывернул-то! – потрясенно произнесла Вера Степановна. – Да он невинной жертвой себя выставил, жертвой произвола! – ее голос так и сочился возмущением. – Вы только посмотрите на него! Ведь ни капли раскаяния! Где твоя комсомольская совесть? – патетически воскликнула она.

– Гнать таких из комсомола надо! – поддакнула ей секретарь комиссии.

– Вопрос об исключении Чапыры из комсомола поставлен еще вчера, – сообщил Юров.

– И какая причина указана? – поинтересовался обкомовец.

– Аморальное поведение, – пожав плечами, ответил Юров, словно другой причины быть и не может.

– Из-за поцелуя? – продолжил уточнять обкомовец.

– И не только. В последний год Чапыра вообще отбился от рук. Позволяет себе черте что, носит длинные волосы, наряжался как клоун. Нет, сегодня-то он нормально выглядит. – поспешил пояснить секретарь комсомола, видя на лице обкомовца недоумение, – Подстригся и приоделся к защите диплома, но до этого ходил в неподобающем для комсомольца виде.

– То есть получается, когда Чапыра, как вы выразились, наряжался как клоун, вы его не исключали из комсомола, а как только студент привел себя в порядок, вы сразу же решили его исключить, – заметила Любовь Михайловна и многозначительно добавила, – Интересно.

– Товарищ Ефремова, вы же понимаете, что Чапыра привел себя в порядок только из-за сегодняшнего мероприятия! – возмутился Юров.

– Я понимаю совершенно другое, – не позволила собой рулить моя спасительница, – по-моему Чапыра просто повзрослел, перерос длинные волосы и броскую одежду. Молодой человек осознал, что обучение подходит к концу, впереди его ждет взрослая жизнь и профессиональная деятельность. Именно по этой причине он и стал вести себя как взрослый человек. Это жизнь, Федор Александрович. Люди взрослеют и меняются.

– А о поцелуе необходимо вообще забыть. Не упоминать о нем. Не было его и точка! – веско произнес Марк Артурович. – Нам еще не хватало впутать в эту вашу историю сами знаете кого! Да с нами всеми за такое знаете, что сделают? – обкомовец покраснел лицом от нервного напряжения. – Воспитали тут юристов, а они нам сейчас судом грозят! Это ваша недоработка, товарищ Юров. Как воспитали – то и получили!

Юров тоже покраснел и задергал туго затянутый галстук, расслабляя узел.

– Но тогда получается, что студентки подрались не из-за чего, без причины – это же абсурд! – всплеснув руками, возмутилась Вера Степановна.

" Абсурд – это то, что мы все это обсуждаем", – зло подумал я.

– Может сделаем вид, что и драки не было? – неуверенно предложил Рогачев.

– И что этому мерзавцу все сойдет с рук?! – вновь возмутилась Вера Степановна. Ее глаза метали молнии.

– Перестаньте меня оскорблять! – достала уже эта старая ведьма. – Я не ваш крепостной, а свободный человек. И зовут меня Альберт Анатольевич. Вам понятно, Вера Степановна? – ее имя я словно выплюнул.

– Что-о?! – опешила она от наезда.

– Чапыра! – ударил кулаком по столу председатель экзаменационной комиссии. – И вы, Вера Степановна, прекратите уже кидаться оскорблениями, – уже более спокойно попросил он.

– Да что он себе позволяет?! – не желала та успокаиваться.

– Давайте уже заканчивать. Хочу напомнить, что мы уже больше часа здесь сидим, – недовольным тоном произнес обкомовец, и Вера Степановна заткнулась. – Вопрос о поведении студентов, вы товарищ Юров, могли бы решить вчера, но зачем-то перенесли его на защиту дипломных работ. Видимо, вы посчитали, что уместно будет эти два мероприятия совместить. Так вот, вы просчитались! Студент до защиты был допущен, он ее блестящим образом защитил, чему я был свидетель. Более того, он отмел все ваши обвинения и сделал это тоже весьма умело, хотя здесь более применим эпитет эффективно. Из-за чего я делаю вывод, что обучение на юридическом факультете поставлено хорошо, – Марк Артурович кивнул в сторону председателя экзаменационной комиссии, после чего вернул свое внимание Юрову. – А вот воспитательная работа в университете хромает. – секретарь комитета резко сменил красноту на бледность. – Да, Федор Александрович, хромает! Не справляетесь вы со своей работой. Ваши студентки устраивают массовые драки, а ваши студенты вместо того, чтобы осознать свою вину, косвенную вину, – продавил меня взглядом обкомовец, видимо решил, что я сейчас опять взбрыкну, – и извиниться, пообещав исправиться, ведут себя словно оказались в стане врага, и начинают использовать неприемлемые способы защиты – угрожать и манипулировать фактами, – на этом месте Марк Артурович посмотрел на меня неодобрительно. – Нездоровая у вас здесь атмосфера, не советская, – подвел итог своего выступления товарищ из Обкома. – Прямо вам скажу, я начинаю склоняться к мнению Альберта Анатольевича, что у вас к нему, товарищ Юров, личные счеты.

– Марк Артурович, уверяю вас, это не так, – принялся оправдываться секретарь комитета, – Вы же сами отметили, что Чапыра умело манипулирует фактами. Это как раз тот случай.

– Посмотрим, Федор Александрович, Посмотрим. Если я окажусь не прав, я перед вами извинюсь, – не стал спорить обкомовец. – А сейчас давайте уже закончим с этим студентом и пригласим следующего. Время не резиновое, а у меня есть еще и другие дела.

– Согласен, надо заканчивать с Чапырой, – поддержал председатель экзаменационной комиссии. – Итак, товарищи, слушаю ваше мнение об оценке.

– Я свое мнение уже высказала и его не изменю. Студент Чапыра защитил свою дипломную работу на " отлично", – первой высказалась Любовь Михайловна.

– Более чем " неудовлетворительно" Чапыра не заслужил. Я свое согласие на положительную оценку не дам! – мстительно высказалась Вера Степановна.

– Это не объективно, товарищ Меркушева, – попытался ее образумить председатель, но та уперлась.

– Тем не менее это мое мнение, как члена экзаменационной комиссии! – заявила она.

– Марк Артурович? – председатель посмотрел в сторону обкомовца.

– " Хорошо". Снижаю на бал из-за неподобающего поведения студента, – объяснил он свою позицию.

– Вадим Андреевич? – председатель перевел взгляд на моего научного руководителя.

Было видно, что внутри Рогачева сейчас идет нешуточная борьба.

– " Хорошо", – наконец, решившись идти в кильватере у товарища из Обкома, ответил он.

– Осталось высказаться мне, – произнес председатель экзаменационной комиссии. – По моему мнению, студент защитился блестяще и даже сумел продемонстрировать нам свои теоретические познания, так сказать, на практике, – на этом месте председатель усмехнулся, – с меня – " Отлично". Значит в итоге получается оценка " хорошо".

– Почему это " хорошо"? – вновь возмутилась Меркушева, – получается " удовлетворительно".

– Вера Степановна, объясняю, – тяжелый вздох и председатель вновь продолжил, – " хорошо" в связи с вероятностью обжалования оценки " удовлетворительно" по причине необъективности и личной неприязни одного из членов экзаменационной комиссии. Студент Чапыра сегодня нам уже доказал, что не боится отстаивать свои права в том числе и путем обжалования неугодных ему решений. Вы хотите скандала? – проникновенно спросил он ее.

Казалась, Меркушева сейчас взорвется от переполняющей ее злости и возмущения.

Не дожидаясь ответа, председатель продолжил:

– Товарищ, Чапыра, поздравляю вас с защитой дипломной работы на оценку " хорошо".

– Спасибо, – искренне поблагодарил я его и еще троих членов экзаменационной комиссии, обойдя взглядом Меркушеву, словно пустое место.

– О месте вашей будущей работы, узнаете через пару дней. Информация о дате, когда состоится Комиссии по распределению будет вывешена в нашем корпусе на информационном стенде, – сообщил председатель, бросив нетерпеливый взгляд на дверь, и я послушно попрощался.

Глава 6

Двери, что я толкнул, выходя из аудитории, на что-то напоролись Сразу же послышались женские взвизги и быстрый топот удаляющихся ног, причем далеко не одной пары ног.

– Что здесь происходит?! – вслед за мной выскочила секретарь экзаменационной комиссии.

Она строгим взглядом обвила раскрасневшихся от неожиданности студенток, особым вниманием одарив парочку, что, морщась, потирали ушибленные уши и лбы.

У самой стены, прикрытая от взора секретаря худосочной фигурой Алексея сидела на корточках Елена Голдобина и со страдальческим выражением лица, массировала голень.

Мужская часть курса с невозмутимым видом стояла у окна и курила. Лебедевой не наблюдалось.

Секретарь начала говорить о регламенте и очередности, завладев вниманием студентов, и я, воспользовавшись моментом прошел к лестнице, что вела со второго этажа. Желание удовлетворять любопытство сокурсников, я не испытывал, да и вообще устал я что-то, а мне еще в травмпункт ехать.

Татьяна нашлась буквально сразу, как я вышел на лестницу. Девушка заняла стратегически верную позицию на лестничной площадке между первым и вторым этажами. При моем приближении, она спрыгнула с подоконника.

– Рассказывай! – потребовала она. Было видно, что Лебедева очень нервничает, но старается не показывать слабость.

– Нормально всё, разрулил, – успокоил я ее.

– Что разрулил? – не поняла она фразы. – Юров зачем приходил? – не терпеливо спросила она.

– Заняться ему нечем, вот и шляется по чужим защитам, – зло бросил я. А что? У меня тоже нервы.

– Ты сдал? – поинтересовалась Татьяна странным тоном, который я не сразу смог расшифровать, а потом до меня дошло, что девушка не только за свою шкуру переживает. Неожиданно.

– Сдал, – кивнул я, – на четыре.

– Поздравляю, – Татьяна слабо улыбнулась.

– Ты сдашь на пять, – уверил я ее.

Лебедева пожала плечами.

– Про драку что сказали? – напряженно спросила девушка.

– Сказали что драки не было.

– Как не было? – непонимание и удивление отразились на ее лице.

– Говорю же, разрулил.

Сверху послышались голоса и Лебедева замолкла на очередном вопросе.

– Убери руки! Я сама дойду! – возмущался женский голос.

– Леночка, у тебя же нога, – упрашивал мужской.

Я поднял голову и встретился глазами с Голдобиной. Она с гневным видом хромала по направлению ко мне. Следом семенил Леха, нерешительно пытаясь поддерживать девушку под локоть.

– Чапыра, что ты там про меня наговорил?! – начала она с наезда.

– Ты же подслушивала, – приподнял я бровь.

– Да ничего не было слышно, только бухтение и иногда крики этой Меркушевой, – возмущенно посетовала Лена.

– Про тебя никто не спрашивал, – успокоил я ее.

– Что совсем? – не поверила она. – Как-то это странно.

– Ничего странного. У тебя же папа, – и я выразительно посмотрел на потолок.

– Ааа, – протянула Голдобина, успокаиваясь и светлея лицом. – А Юров чего пришел? – все-таки уточнила она, буравя меня подозрительным взглядом.

– Он чисто по мою душу, – вновь успокоил я ее.

– Ааа, – вновь протянула она, – допрыгался значит. Это тебе наказание Чапыра, за всё что ты сделал! Будешь знать, как по девкам бегать, – припечатала она и, мазнув по Лебедевой неприязненным взглядом, величественно развернулась и похромала наверх.

– Как сдал-то? – шепнул мне Алексей, я показал ему четыре пальца. Он показал мне один большой и побежал за своей зазнобой, которая уже требовательно его звала.

– Алеша, ну помоги мне, куда ты там пропал?

" Это точно, пропал парень", – посочувствовал я ему, а вслух спросил:

– Тань, я пойду. Хорошо?

– Иди, – девушка отвернулась в сторону окна.

И я пошел. Вот только на душе было как-то муторно. Наверно, надо было ненадолго задержаться, наговорить ей чего-то многословного, ободряющего. Поддержать. Или не надо?

Сбежав по ступенькам с крыльца, я заглотнул в себя свежего воздуха, и бодрой походкой направился в сторону общаги. Прежде чем ехать в город, нужно было переодеться, а то переться по жаре в костюме, причем довольно уродливом – двойное мазохистское удовольствие. Мои новые шмотки тоже не эталон высокой моды, но в них хотя бы будет комфортно.

– Чапыра! – услышал я в спину.

Да что же это такое? – посмотрел я в небо.

Меня нагонял товарищ Юров. Пришлось притормозить.

– Если ты думаешь, что я это так оставлю, то ты очень сильно ошибаешься! – этот товарищ начал тоже с наезда.

" Надо было Ленку Юрову передать, а не бедолаге Лехе", – пришла мне идиотская мысль.

– Я тебе такую характеристику напишу, что тебя с ней даже в колхоз не возьмут!

– Пиши, – спокойно ответил я.

– И напишу, – сбавил тон комсомолец, злость в его взгляде поделилась местом с подозрительностью.

– Ну, я пошел? – спросил я, разворачиваясь.

– Куда? – скорее по инерции, чем это было ему действительно интересно, спросил Юров.

– К журналистам, – охотно ответил я.

– Каким журналистам? – комсомолец явно не догонял.

– Начну с местных, а потом может и до Москвы доберусь. Как пойдет, – поделился я с ним своими ближайшими планами.

– Зачем тебе журналисты? – прищурился он.

– Как зачем? – изобразил я удивление. – Сенсация же пропадает!

– Ты сейчас о чем? Не пойму я тебя что-то.

– Объясняю – журналисты любят истории из жизни, в которых простого человека гнобят властьимущие. А у нас с тобой как раз такой случай. Вот им радость-то будет.

– Ты чего несешь, Чапыра? – нахмурился Юров.

– Сенсацию я несу журналистам, говорю же, – закатил я глаза. – Все еще не понимаешь? Ну смотри: есть я – простой, бедный студент, еще и пострадавший в аварии, и есть ты – злобный комсомольский вожак, который меня гнобит. То из университета пытаешься выгнать, то из комсомола, сейчас вон плохой характеристикой угрожаешь. Так что пиши, я ее как доказательство своих слов принесу. – я широко улыбнулся. – Как тебе заголовок: " Беспредел секретаря комсомольского комитета! " или " Простой студент против комсомольского босса", хотя нет, – с сожалением вздохнул я, – такой не напечатают, нельзя комсомол в негативном контексте упоминать. Тогда нейтральный " Травля студента" или политический " Оскал имперализма"

– Причем здесь имперализм? – хмуро спросил Юров.

– Да, ни причем, – отмахнулся я от него, – но как звучит! Название статьи должно быть броским, чтобы привлечь читателей. Если не нравится, то предложи свой вариант. Тебе не угодишь, – изобразил я обиду.

– Перестань нести чушь. Никто такую дурь не напечатает, – уверенно заявил Юров.

– Напечатают, не напечатают – что мы сейчас будем с тобой в ромашку играть? На самом деле это не так уж и важно, – усмехнулся я, – здесь важно другое, – заговорщически добавил я.

Юров давил меня тяжелым взглядом и молчал.

– Вот представь себе, заявляюсь я такой несчастный в редакцию газеты, – начал я объяснять, – и начинаю им рассказывать слезливую историю о том, как секретарь комсомольской организации из личной неприязни портит мне жизнь. Сложив руки в молитвенном жесте, умоляю – помогите, разберитесь, на вас вся надежда, – убедившись по озверевшим глазам, что Юров представил, я продолжил. – Как ты думаешь, что они сделают? – не дожидаясь вопроса, – ответил. – Они проведут журналистское расследование! А это значит что? Они припрутся в университет и начнут все вынюхивать, выспрашивать, обо мне и о тебе, о нашем с тобой конфликте. Ты, Федя, уверен, что у тебя здесь нет врагов и завистников? Уверен, что они не воспользуются ситуацией, и не попробуют тебя утопить? Ты уверен, что в Обкоме не узнают о расследовании? – проникновенно спросил я его.

– Ну ты и мразь, Чапыра, – до Юрова наконец дошло, что все куда серьезнее, чем ему представлялось изначально, – как же я тебя раньше-то не разглядел? – он рассматривал меня новым взглядом, а я ему скалился в ответ.

– Мразь, – процедил он вновь.

– Так ведь и я в тебе разочарован, Федя, – не остался я в долгу, – думал, ты настоящий комсомолец – порядочный и честный, готовый протянуть товарищу руку помощи в трудную минуту. А по факту ты, Федя, подлец и карьерист, ради самоутверждения портящий жизнь студентам.

Слушая меня, Юров багровел все сильнее и сильнее.

– Да я тебя! – не выдержав прессинга, он схватил меня за грудки. Я не сопротивлялся. Зачем? Своего я уже добился. Комсомольский босс вышел из себя на глазах у народа. Вон сколько студентов на нас пялятся. К вечеру эта информация расползется по всему университету.

Кажется, и он это понял, потому что удара не последовало. Вместо этого, Юров, отцепившись от меня, резко отступил на шаг. Желваки его ходили ходуном, глаза горели от бешенства, но было видно, что он из-за всех сил пытается вернуть себе спокойствие и уверенность.

Более-менее выровняв дыхание, Юров произнес.

– Ты ведь, Чапыра, тоже пострадаешь. Журналисты, если начнут копать, то и про тебя все раскопают. А ты у нас далеко не примерный студент и комсомолец, – взгляд Юрова был угрожающим, слова он цедил.

– А мне, Федя, терять нечего, – усмехнувшись, ответил я, – это у тебя сытая должность и карьерные перспективы, а я гол как сокол. Из общаги вон скоро выпрут. Да еще и на три года, твоими стараниями, законопатят в какую-нибудь дыру. Так что, сам видишь, держаться мне, в отличие от тебя, не за что, а значит и тормозов у меня нет.

Юров поиграл еще немного желваками, а затем выдал:

– Чапыра, я тебя понял.

Произнеся эти загадочные слова, он, не прощаясь, развернулся и пошел в сторону главного корпуса.

– Понял он, – задумчиво смотрел я ему в след, – а разъяснить, что он там понял?

Ладно, человеку нужно переварить полученную информацию. Не будем ему мешать.

На этой здравой мысли я продолжил свой путь в общежитие.

На остановке общественного транспорта я стоял спустя двадцать минут, и вглядывался в номера, проезжающих автобусов. Грязно-белый пазик нужного мне двенадцатого маршрута подъехал еще минут через пять.

Ожидаемо, кондиционера в этом старичке не оказалось. Зато толпа народа присутствовала. Так и стояли впритык друг к другу, вдыхая запах пота, что заполонил весь салон и конкурировал с запахом бензина. За этот сервис еще и платить пришлось. Так что, когда кондуктор, во все горло заорала " Куйбышева! ", я был просто счастлив.

В травмпункте оказалась очередь. И тоже отсутствовал кондиционер. Я тяжело вздохнул и рухнул на свободное место.

Вымотавшийся и уставший на территорию студенческого городка я вступил уже ближе к вечеру.

У общежития меня ждали.

Глава 7

– Альберт Анатольевич? – на меня решительно надвигалась женщина, что пару дней назад сбила моего предшественника. Сегодня она была в летнем платье с мелким цветочным принтом, легких босоножках с тонкими ремешками, а в руках, вместо дамской сумочки, держала портфель из черной кожи.

– А вас не узнать, – произнесла она, оценивающе разглядывая нового меня и, видимо, по этой причине забыв поздороваться.

– Здраствуйте, – улыбнулся я ей, как должен улыбаться нормальный мужик при виде привлекательной женщины. Еще бы как ее зовут вспомнить, так совсем буду молодцом.

– Здраствуйте, – спохватилась она и сразу же напомнила свое имя. – Зудилина Ольга Васильевна.

Какая, приятная во всех отношениях женщина. И я улыбнулся ей еще приветливее.

– Альберт Анатольевич, нам нужно срочно переговорить. Между нами возникло недопонимание и это необходимо исправить, – безапелляционно заявила она.

– Ну раз дама просит, зачем мне сопротивляться? – заинтересовался я ее словами.

В ответ на мою галантность дама нахмурилась.

– Пройдемте куда-нибудь, где нам никто не будет мешать, – предложила она, строгим тоном.

– Можно ко мне, – я мотнул головой в сторону общежития.

– Нет, это лишнее, – с ходу отвергнув мой вариант, Зудилина предложила свой. – Нам нужен сквер или что-то в этом роде.

" И где я ей сейчас сквер найду? – женские запросы порою ставят в тупик. – Могу только в кусты отвести, где был вчера". Территория университета в мое время претерпела значительные изменения, а сегодняшнюю я еще не успел изучить.

– Здесь есть неподалеку, – взяла она инициативу в свои руки, заметив мое замешательство. И решительно направилась в противоположную от столовой сторону.

" Решительная женщина" – отметил я, пристроившись рядом.

– Вы здесь учились? – задал я вопрос, подивившись тому как Зудилина уверенно прокладывает нам курс.

– Да, там же где и вы, на юридическом факультете, – ответила она.

– И кто вы по профессии? – уточнил я.

– Адвокат, – гордо ответила Зудилина.

– И как, нравится? – светски поинтересовался я.

– Очень, – немногословная мне попалась собеседница.

Она шагала целеустремленно, крепко сжимая в руках портфель и не отвлекаясь на мелочи. Так что, до нужного Зудилиной сквера мы добрались довольно быстро и в молчании.

– Присаживайтесь, – указала она на скамейку, стоящую в отдалении от остальных.

Из-за раннего вечера народу в сквере оказалось немного, в основном, пожилые женщины с детьми, видимо, внуками. Они сидели одной компанией и что-то обсуждали, присматривая за играющими возле небольшого фонтана воспитанниками.

Опустившись следом за мной на скамейку и развернувшись ко мне лицом, Зудилина поставила между нами портфель и начала переговоры.

– Два дня назад вы, товарищ Чапыра, перебегали дорогу в неположенном месте. Из-за чего произошло дорожно-транспортное происшествие, и пострадал мой автомобиль – уходя от столкновения с вами, я врезалась в столб, – тут же пояснила она.

Затем Зудилина демонстративно окинула меня придирчивым взглядом, отыскивая следы травм.

– Вы же, как я погляжу, отделались легким испугом, – заявила она.

На этом месте возникала небольшая пауза. Женщина смотрела на меня выжидающе.

Ждет что я начну спорить? Зачем? Она же еще не все сказала. Пусть завершит свою речь, а уж потом и я подключусь.

Воодушевившись моим молчанием, как-то по своему его истолковав, Зудилила продолжила

– Но вместо того, чтобы как настоящий комсомолец признать свою вину, вы стали перекладывать ее на меня. Вы имели наглость заявить сотрудникам ГАИ, что это я, превысив скорость, вырулила неизвестно откуда, и сбила вас, мирно идущего в магазин. Впрочем, я согласна списать такое ваше поведение на шоковое состояние после аварии. – произнесла она тоном строгого учителя, великодушно прощающего ученику его оплошность.

Ольга Васильевна внимательно заглянула мне в глаза, пытаясь там что-то разглядеть. Я же молчал, чтобы не сбить ее с мысли. Мне было интересно, к чему она ведет.

Вновь не дождавшись от меня реакции на свою отповедь, Зудилина прочистила горло, и, добавив в голос приказные нотки, перешла к наставлениям.

– Завтра вы приедете в милицию и расскажите им под протокол как всё было на самом деле! Кроме того, вы оплатите мне ремонт автомобиля! – категоричным тоном потребовала она.

И тут я не выдержал и заржал.

Зудилина сбилась и в недоумении уставилась на меня.

– Я сказала что-то смешное? – поведя бровями, возмутилась она.

– Вы очаровательны! – уверил я ее, не переставая смеяться.

– Оставьте свои комплименты и ведите себя прилично! У нас с вами серьезный разговор! Вы по делу мне что можете скакать?

Наконец-то отсмеявшись, я озвучил раскатавшей губу Зудилиной свои претензии.

– Во-первых, там нерегулируемый пешеходный переход, а значит ваш довод, что я переходил дорогу в неположенном месте отпадает. Во-вторых, это вы владелец средства повышенной опасности, а не я. Надеюсь, вам как юристу не нужно объяснять, что это значит? В-третьих, сбив меня, вы нанесли мне физический вред, о чем у меня есть справка из травмпункта, а также причинили моральные страдания – вы меня сбили накануне защиты дипломной работы, из-за чего мне было тяжело готовить выступление, так как постоянно болела голова. Так что заплатите мне вы, Ольга Васильевна.

– Это не слыхано! – по ходу моего монолога, женщина все больше наливалась возмущением, отчего раскраснелась. – Какой моральный вред?! Что вы несете?! Вы буквально бросились под мою машину! Это вы мне должны, а не я вам!

Проигнорировав эмоциональный посыл женщины, я ровным голосом начал объяснять ей очевидные вещи.

– Под колеса вашей машины я не кидался. Я спокойно переходил дорогу. И доказать обратного вы, как я понимаю, не можете, отчего и решились на этот разговор. – И не надо на меня так смотреть, словно я монстр какой. – Да вам вообще меня благодарить надо. Но я что-то не вижу на вашем лице ни капли признательности, а вот возмущения и злости – хоть отбавляй.

– Что?! – не выдержала Зудилина. – За что тебя благодарить?! За разбитую машину?! – перешла она на " ты".

– За то, Ольга Васильевна, – слегка повысил я голос, а то дама начала меня заглушать, – что я спас вас от статьи. Если бы я вовремя не заметил вашу машину и не отскочил, удар пришелся бы не по касательной. Вы бы сбили меня на смерть. Так что скажите мне спасибо за то, что не отправились в тюрьму, – не обращая внимание на потуги Зудилиной мне возразить, я продолжил. – И заплатите деньги за причиненные мне нравственные и физические страдания. Думаю, пять тысяч рублей будет справедливой платой за все что я для вас сделал и еще сделаю.

– Что сделаешь? – Зудилина зацепилась за последние слова, буквально проглотив уже подготовленную ей гневную тираду, с которой она была готова обрушиться на меня, как только бы я замолчал.

Всё-таки юрист, он и в СССР юрист. Я внимательно и не без интереса наблюдал за сменой выражения на лице женщины.

– Не пишу заявления и не отдаю милиции справку из травмпункта, – озвучил я свои обязательства.

– Ты это точно сделаешь? – недоверчиво уточнила она, все-таки заинтересовавшись моим предложением.

– Конечно сделаю. За пять тысяч рублей, – обаятельно улыбнулся я ей.

И тут на место юриста опять вернулась эмоциональная особа.

– Сколько ты запросил?! Пять тысяч?! Ты что с ума сошел? – негодовала Зудилина. – За что вообще тебе платить?! Это ты виноват в аварии!

– Опять двадцать пять, – пробормотал я.

– Ты сделаешь всё что обещал просто так! Ведь ты комсомолец и советский человек! – начала она кидаться пафосом.

– А что комсомольцев и советских людей можно просто так безнаказанно сбивать? – поинтересовался я скучающим тоном. Этот бесконечный день начал меня утомлять. Я даже не удержался и зевнул, разумеется, прикрыв рот ладонью.

– Но это же подло, – как-то растеряно произнесла она.

– Что подло? Я, наоборот, иду ради вас на нарушение закона. Предлагаю обойтись без возбуждения уголовного дела. И что я слышу в ответ? – теперь моя очередь бросаться гневными взглядами. – В общем так, Ольга Васильевна, мне надоело насильно спасать вашу свободу. Значит так. Я вам сделал деловое предложение. Вы вправе принять его или отказаться. Время вам на размышления – до десяти утра завтрашнего дня. Именно на этот час я приглашен в отдел для дачи показаний. Судя по вашему виду и профессии сумма для вас подъемная. Так что перестаньте уже истерить и начинайте думать. Вы же юрист, так что должны уметь это делать.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒