Глава III 5 страница

Дарвин упоминал некоего англичанина, который пришёл к верховному судье и предложил ему 200 долларов, если тот в определённый срок арестует человека, который его надул. Верховный судья благосклонно улыбнулся, поблагодарил его, и ещё не наступила ночь, а обидчик уже был в тюрьме. Англичанин признался Дарвину, что поступил так по совету своего адвоката. В качестве резюме отец эволюционной теории саркастично заметил, что при такой полной беспринципности многих руководителей страны и при огромном количестве плохо оплачиваемых продажных чиновников народ всё‑ таки надеется, что демократическая форма правления будет иметь успех[677].

Царившее в Буэнос‑ Айресе беззаконие поразило и англичанина Джорджа Томаса Лава, жившего в Аргентине с 1820 по 1825 год. Лав считал, что главной бедой Аргентины было то, что при малейших ссорах среди низшего сословия спорщики доставали ножи, и стычка, которая в Англии закончилась бы кровоподтёком под глазом разбитым носом, в этих местах приводила к убийству. Он полагал, что пока за этими преступлениями не будет следовать неотвратимое и быстрое наказание, они никогда не прекратятся, и в связи с этим крайне рассчитывал на новый закон, недавно принятый президентом Аргентины, Бернардино Ривадавиа. Лав также отмечал, что правосудие в Аргентине вершилось невероятно медленно, а вероятность, что преступник вновь окажется на свободе, сопровождаемая страхом перед возможной местью, удерживала людей от судебных исков. Как типичный англичанин, он сетовал, что в отличие от старой доброй Англии, где законы сильны и все оказывают помощь в задержании преступника, в Аргентине к выполнению гражданского долга относятся с полным равнодушием.

В своей книге Лав также обращался к противникам бокса в Англии и призывал их остановиться и задуматься, прежде чем осуждать это спорт, так как, с его точки зрения, запрещение бокса могло бы привести к более фатальным последствиям ссор. В качестве прискорбного и показательного примера возможного развития событий Лав приводил ситуацию в Аргентине. Он вспоминал, как ещё долго после его прибытия в эту страну было совершенно заурядным делом выставлять тела людей, погибших от удара ножа в поединках, на площади, где их могли опознать родные или друзья. Рядом с телами ставили блюдце для сбора средств, необходимых для похорон. «Эти поножовщины привлекали так мало внимания в Буэнос‑ Айресе, что никто даже не задумывался о поимке убийцы. Если каким‑ то чудом его и арестовывали, то заключение было недолгим, и вскоре он освобождался, чтобы совершить ещё больше преступлений. Мне было известно о шести или семи убийствах, совершённым человеком, оставшимся безнаказанным, и подобное положение дел поражает всех кто сюда приезжает». – писал Лав[678].

Надо заметить, что упомянутый Джорджем Лавом закон о запрете ношения ножей, принятый правительством Родригеса Бернардино Ривадавиа 27 ноября 1821 года, отличался крайним либерализмом и никаких драконовских мер, призванных обуздать традицию поединков на ножах, не предусматривал. Вот как он звучал:

«Об использовании холодного оружия и произнесении непристойных слов в пульпериях и других общественных местах.

На сессии, имевшей место вчера, 26 ноября, был принят законопроект, запрещающий использование холодного оружия и устанавливающий следующие санкции:

1) Строжайше запрещено ношение ножей, кинжалов, даг в городе, его пригородах и в деревенских приходах.

2) Предыдущая статья не включает мясников, рыбаков, зеленщиков, чья деятельность требует использования этого оружия в рамках предписаний, установленных правительством.

3) Лицо, носящее какой‑ либо из перечисленных видов оружия, будет приговорено к общественным работам сроком на один месяц.

4) Лицо, доставшее вышеперечисленное оружие в драке или с целью нападения, приговаривается к общественным работам сроком на один год).

5) Лицо, ранившее кого‑ либо указанным оружием, приговаривается к общественным работам сроком на два года.

6) Лицо, использовавшее в драке любой другой вид оружия или предмет, даже палку, приговаривается к общественным работам сроком на шесть месяцев.

7) Лицо, нанесшее в драке даже лёгкое ранение с помощью других видов оружия и предметов, описанных в предыдущей статье, приговаривается к году общественных работ.

8) Непристойные слова, произнесённые в пульпериях и других общественных местах, а также оскорбление прохожих на улице наказывается общественными работами сроком на восемь дней.

9) Контроль за выполнением требований предыдущей статьи является обязанностью начальника и комиссаров полиции.

10) Осуществление надзора за выполнением норм статей 3, 4, 5 и 6 возлагается на суды первой инстанции и местных алькальдов.

11) Следствие будет кратким и простым, и принятые решения будут окончательными и обжалованию не подлежат.

Закон вступит в силу через десять дней после того, как будет обнародован в каждом судебном округе» [679].

Как мы видим, максимум, что грозило гаучо, изрезавшему противника ножом на лоскуты, – это два года работ. Но даже для отбывания и этого мизерного срока сначала было необходимо найти преступника в бесконечных просторах пампы и попытаться получить свидетельские показания у его нелюдимых и неразговорчивых соседей и приятелей, связанных круговой порукой и совершенно не стремившихся оказать подобную услугу правосудию. Если к этому добавить продажность местных властей, готовых за разумную мзду закрыть глаза на любую бойню, то шансов вспотеть на общественных работах у гаучо было немного.

Я думаю, что приоритет, который нож держал в совершении преступлений даже после распространения в пампе огнестрельного оружия, был связан не столько с консерватизмом гаучо и их приверженностью кодексу чести, и даже не с относительной дешевизной, а следовательно, и большей доступностью этого оружия. Скорее предпочтение, отдаваемое ножам перед огнестрельным оружием, в первую очередь было определено позицией, занимаемой законодателями. Законы, вышедшие после 1810 года, уже регулировали правовые аспекты ношения оружия, и определяли разницу в ответственности за ношение ножей и огнестрельного оружия. Если ношение холодного оружия всё ещё рассматривалось законом как проступок, то ношение огнестрельного уже классифицировалось как тяжкое уголовное преступление. Конечно же, владельцы огнестрельного оружия могли апеллировать к тому, что ружьё или пистолет необходимы им для самообороны, но находившиеся у власти политические фракции всегда рассматривали владельцев огнестрельного оружия как потенциальных врагов, особенно если те состояли в оппозиции[680].

Трудно сказать, какой из факторов сыграл решающую роль в исчезновении культуры дуэлей гаучо – их массовый исход в города и превращение в маргинальную прослойку, суровые законы или наступление новой буржуазной морали, в которой не было места архаичным представлениям о чести. А может, виноваты метаморфозы, произошедшие с социальной ролью мужчины, и изменения в позиции общественного мнения, осуждавшего традиционную трактовку мужественности с её моделями поведения, иерархичностью, ножами и жестокостью. Так или иначе, но эта трёхсотлетняя часть культуры Аргентины ушла навсегда. Как ностальгически писал Борхес в элегии, посвящённой ушедшим в небытие последним романтикам пампы:

«Уходит мифология кинжалов. Забвенье затуманивает лица.

Песнь о деяньях жухнет и пылится, став достоянием сыскных анналов.

Но есть другой костер, другая роза, чьи угли обжигают и поныне

Тех черт неутоленною гордыней и тех ножей безмолвною угрозой.

Ножом врага или другою сталью годами вы подвержены бесстрастно,

Но ни годам, ни смерти не подвластны, пребудут в танго те, кто прахом стали» [681].

Но справедливости ради надо отметить, что поединки на ножах не стали исключительно «достоянием сыскных анналов» и пожелтевших дагерротипов XIX века, а благополучно дожили до середины минувшего столетия. Рене Барри, известный фотограф швейцарского происхождения, прославившийся портретами Че Гевары и Пабло Пикассо, в 1958 году посетил Аргентину. Итогом этой поездки стал прекрасный альбом «Gauchos» с несколькими десятками великолепных жанровых сценок и бытовых зарисовок[682]. Среди изображений гаучо, арканящих коней на эстанциях, отплясывающих милонгу на деревенских танцах или готовящих мате в котелке на костре, затесалось и несколько фотографий со сценами «эсгрима криолла» – креольского фехтования на ножах. На этих снимках пеоны с эстанции Ринкон де Лопес так же, как их далёкие предки сто лет назад, держа ножи в правой руке и обернув левую пончо, внимательно следят за каждым движением противника. Единственное отличие этих изображений от старых фотографий середины XIX столетия и как небольшая уступка наступающему прогрессу и изменившемуся миру это то, что в руках у дуэлянтов не полуметровые каронеро или даги, а небольшие верихеро.

Рис. 40. Вистео.

Но на этих фотографиях мы видим лишь старинную игру вистео, и было бы ошибкой воспринимать несколько сражающихся гаучо как возрождение массовой традиции поединков, хотя сам Барри и утверждал, что в его посещение Рио‑ де‑ ла‑ Плата подобные дуэли всё ещё случались. Нет никаких серьёзных документированных свидетельств о том, что аутентичная традиция поединков на ножах продолжает существовать и сегодня. Хотя в последние годы в Аргентине на волне возрождения интереса к культуре, фольклору и традициям гаучо как части национальной самоидентификации аргентинцев и в самом деле проводятся всевозможные попытки реконструкции архаичных дуэльных традиций креолов. Так, например, огромный интерес у жителей страны вызывают различные этнографические шоу с демонстрацией метания болас и лассо, и переживает ренессанс старинное искусство «пайады».

Автор предисловия к альбому Барри, Хосе Луис Лануза, писал, что в большей части Аргентины полностью исчезли те особые условия, благодаря которым и существовала культура гаучо. Многие поля огородили проволочными изгородями, лишившими всадника прежней возможности свободного передвижения. Изменились и методы ведения животноводства, и сегодня можно увидеть, как многие землевладельцы прибывают на родео или объезжают стада на автомобиле, вместо того чтобы ехать верхом. Даже этнический состав аргентинской нации значительно изменился после массового притока эмиграции 80‑ х.

Но даже сегодня повседневная жизнь на многих эстанциях и фермах может напомнить нам о прошлом. Искусные наездники всё ещё перегоняют огромные стада крупного рогатого скота, а умение использовать лассо всё так же считается одним из мужских достоинств. Не менее благородным занятием всё ещё считается и объездка лошадей. Всё так же популярны старинные народные мелодии, и, став частью масс‑ культуры, они могут достичь невероятной и беспрецедентной популярности. Сегодня существует общенациональная тенденция – спасти от исчезновения культуру гаучо. Несмотря на то, что аргентинцы из всех этнических групп Латинской Америки самые европеизированные, в глубине души они хотели бы чувствовать себя настоящими потомственными гаучо, так как в наши дни гаучо олицетворяет собой сплав всех лучших качеств аргентинца[683].

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒