Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





ХОЛОДНЫЙ БЛЕСК СНИКЕРСА 3 страница



Хочу заметить, что вопреки распространённому мнению подобные ранения были далеко не так безобидны, как принято считать, и иногда не только заканчивались болезненным и унизительным порезом, но и имели самые фатальные последствия. Так, известный американский врач начала XX века Джордж Гулд описывал прецедент, в котором от полученного в драке ранения в ягодицу скончался 23‑ летний моряк. На вскрытии было установлено, что большой матросский нож, которым был нанесён удар, прошёл через малое седалищное отверстие и пробил мочевой пузырь в районе мочепузырного треугольника. Также была перерублена крестцово‑ седалищная связка, перебиты половая артерия, вена и нерв. В результате развился перитонит, ставший основной причиной смерти моряка[755].

Другой унизительный ритуал, применявшийся только по отношению к мужчинам, представлял собой нападение во время мочеиспускания. В декабре 1718 года, когда двое моряков пили в амстердамском здании Ост‑ Индской компании, один из них преднамеренно разлил выпивку другого. Пострадавший отомстил ему несколькими днями позже, когда ранним вечером заметил своего обидчика мочившимся у дерева недалеко от места, где обычно садились на корабли моряки Ост‑ Индской компании. Вероятно, жертва обернулась, так как получила ножевое ранение в грудь. Когда моряк упал, то получил ещё один удар ножом, на этот раз в спину[756].

Некоторые хулиганы, преследовали и унижали людей на улицах, сбивая с них шляпы. Символическое значение мужского головного убора было доказано ещё в Средние века. И в Европе Нового времени с тех пор ничего не изменилось, за исключением того, что средневековые остроконечные шляпы вышли из моды. В Голландии, как повсюду в Европе, голова и лицо являлись символами личной чести мужчины, и поэтому все прекрасно знали, что нанести ущерб мужскому головному убору означало бросить вызов чести его владельца. Как‑ то ранним утром некий моряк угрожал ножом шкиперу, пытавшемуся получить назад свою шляпу, но был обезоружен горожанами. Об интересе к мужским шляпам – от шутливых розыгрышей до серьёзных нападений – упоминают многие исследования насилия в Европе раннего Нового времени. Эти исследования также демонстрируют, что плотная заселённость таких крупных городов, как Амстердам, Лондон и Париж, порождала специфические виды насилия, которые не встречались в маленьких городках и деревнях[757].

Кроме кодекса чести и дуэльных ритуалов поединки, происходившие на городских площадях Амстердама и Хертогенбоса или перед сельскими тавернами округа Осс, объединял ещё один общий фактор – ножи. История сохранила для нас сведения о том, что ещё фламандские пикинеры, нанятые на службу императором Максимилианом в конце XV века, носили на поясе «длинные фламандские ножи»[758]. А летопись от 18 мая 1498 года сообщает, что известный португальский путешественник Васко да Гама преподнёс «заморину» – правителю Кожихода, государства в Индии, находившегося на территории нынешнего штата Керала, «50 фламандских ножей с рукоятками из слоновой кости[759].

Источники XVII и XVIII веков изобилуют упоминаниями о голландских или фламандских ножах. Хотя и считается, что ножи эти были произведены в Амерсфорте, но, как полагают некоторые исследователи, слово «голландские» скорее всего являлось ссылкой на судоходные гавани, откуда их развозили по всему миру. В действительности же большая часть импортируемых ножей была изготовлена в Золингене или во фламандской области Льеж‑ Намюр. Эти голландские, или скорее фламандские, ножи уже в XVI столетии были зарегистрированы в реестрах и ведомостях компаний Транссахарской торговли на побережье Гвинеи, а также в Северной Африке – например, в Феццане и Северной Нигерии. В этих торговых книгах есть упоминания о голландских ножах «буутсман» – боцманских, или матросских, ножах. Ещё один тип фламандских ножей, использовавшихся в колониальной торговле, назывался «большие фламандцы», они же «остроконечные голландцы», они же «тяжёлые голландские «докмессен». Британские торговцы в Гвинее получали эти ножи из Голландии до конца XVII столетия, но позже заменили их оружием, изготовленным в английском Бирмингеме[760].

Рис. 14. Нож со стилетным клинком, возможно складной. Портрет Жака де Булье, Питер ван ден Берге, 1699 г.

Рис. 15. Женщина с ножом для забоя скота. Возможно с такими ножами возвращались домой из Фландрии испанские солдаты. Ханс Бальдунг Грин, 1500 г.

 

Трудно с уверенностью сказать, о каких именно ножах шла речь в этих документах. Нередко, в подобных случаях несомненным подспорьем служит библейская иконография, представляющая неиссякаемый источник изображений всевозможных типов ножей, использовавшихся человечеством с момента возникновения христианства. Особый интерес для историков и оружиеведов, представляет тандем из праотца Авраама, и одного из апостолов Христа, св. Варфоломея. Так как согласно канонам библейской иконографической традиции оба они держат в руках ножи, мы можем проследить все трансформации и метаморфозы, происходившие с этими инструментами на протяжении многих столетий. Разумеется, бессмысленно пытаться искать какие‑ то параллели между ножами, изображёнными на картинах, скажем, XVI столетия, и оружием древней Иудеи. Однако, учитывая, что, как правило, художники изображали современные им и наиболее распространённые на тот момент в обществе ножи, мы с определённой долей уверенности можем предположить, какой именно тип ножей использовался в тот или иной период. Не менее дорога оружиеведам и святая Луция Сиракузская, традиционно изображаемая с кинжалом в руке. Тем не менее, чтобы не вводить неискушённого читателя в заблуждение, в этой работе я отказался от использования ветхозаветной иконографии. Но благодаря изображениям ножей на бытовых сценках кисти Остаде, Босха, Брейгеля и других старых фламандских мастеров, а также сохранившимся в голландских музеях и коллекциях экземплярам ножей XV–XVII веков можно предположить, что этими «большими голландцами» могли быть традиционные крестьянские ножи Западной Европы. Эти ножи, известные как «ругеры», «бауэрнверы» или «хаусверы», формой больше всего напоминали большие современные «кухонники» и достигали 60 и более сантиметров в длину. Ларс Сандстрём в работе о европейском экспорте в XVII–XVIII веках также описывал это голландское оружие как «остроконечные ножи 46–60 сантиметров в длину более всего напоминавшие мясницкие»[761]. В пользу этого предположения говорит и тот факт, что большие мясницкие ножи массово экспортировались голландцами в Новый Свет, где были широко известны под именем «бельдюк», что являлось искажённым «Болдюк» – испанским названием нидерландского города Хертогенбос, столицы Северного Брабанта.

 

Рис. 18. Большой европейский нож, вторая половина XV в. Общая длина 43, 5 см.

 

Рис. 19. Бельдкж. Fur Trade Cutlery Sketchbook, Джеймс А. Хенсон, 1994 г.

 

Как уже говорилось, Северный Брабант традиционно считался одним из основных центров народных дуэлей на ножах, а кроме того, Хертогенбос наравне с Льежем славился производством ножей. Одно из первых упоминаний о ножах бельдюк встречается в перечне товаров, импортированных из‑ за границы Испании в Бильбао, от 16 апреля 1563 года, где упоминается о закупке 280 штук «Cuchillos de Flandes, de Belduque у Malinas» – «фламандских ножей из Хертогенбоса и Мехелена». Любопытно, что ножи закупали именно в городах, находившихся в испанской части Нидерландов, а Мехелен в первой половине XVI столетия даже какое‑ то время являлся столицей Испанских Нидерландов[762].

Как известно, художник Ерун ван Акен, более известный как великий и ужасный Иероним Босх, так любивший использовать в своих работах изображения ножей, родился именно в Хертогенбосе. В своё время немало копий было сломано в дебатах о происхождение клейма в виде буквы «М», стоящего на изображённых Босхом ножах. Выдвигалось множество предположений – от версий о самых заурядных торговых марках до закодированных апокалиптических символов. Я полагаю, что не надо умножать сущности без необходимости. Несмотря на присущую живописи той эпохи метафоричность, наиболее разумной и аргументированной в данном контексте является версия личного клейма одного из многочисленных оружейных мастеров Хертогенбоса или же стилизации под клеймо мастера.

 

Рис. 20. Куза с монограммой М. М., 1566 г., Ингольштадт.

Рис. 21. Разграбление Мехелена в 1572 г. Франс Хогенберг, 1572 г.

 

Но вернёмся к большим голландским ножам. Существует немало свидетельств о том, что ножи бельдюк широко использовались в обменной торговле с индейцами. Согласно архивным документам, по принятому обменному курсу, испанские торговцы за один фламандский бельдюк получали от команчей одного бизона[763]. Самое раннее иконографическое свидетельство экспорта бельдюк в Новый Свет мне удалось найти на рисунке, датированном 1711 годом. На нём изображены индейцы племени тускарора, относящегося к ирокезской группе племён. Один из воинов на переднем плане в высоко поднятой руке держит бельдюк – большой мясницкий нож. На одной из иллюстраций к известной работе Бринкерхофа и Чемберлена об испанском колониальном оружии в Америке изображён нож, также атрибутированный авторами как бельдюк, – и вновь мы видим типичный для Европы XIV–XVII веков клиновидный крестьянский руггер[764]. Два прекрасных образчика бельдюк мы можем увидеть на фотографиях из работы «Southwestern Colonial Ironwork». Длина клинка одного из этих ножей, найденного на месте заброшенной миссии в техасском графстве Голиад, 20 см, а клинок второго образца из Нью‑ Мексико, украшенный флоральными мотивами, достигает 26 см в длину при общих размерах 35 см[765].

Точные такие же традиционные руггеры и хаусверы лежат под табличкой «бельдюк» и в небольшом частном музее Джима Гордона в Санта‑ Фе, в Нью‑ Мексико. К XIX веку потомки андалузских переселенцев создали бельдюк такую печальную славу, что в Калифорнии, в которой немалую долю населения составляли испанцы, 1 января 1804 года был принят закон, строжайше запрещавший ношение ножей бельдюк за поясом и в сапоге[766]. Почему закон отдельно оговаривал ношение этого ножа именно в сапоге, становится ясно при взгляде на калифорнийских вакерос, лихо арканящих быков на полотнах американского художника XIX века Джеймса Уокера – у многих из этих всадников в расшитых андалузских куртках за голенищем высокого сапога торчит рукоятка верного бельдюк. Могу предположить, что именно эта манера ношения ножей в сапоге обусловила характерную форму зооморфного навершия рукояток бельдюк как правило, стилизованного в виде птичьей головы с ярко выраженным «клювом», облегчающим быстрое извлечение оружия.

Рис. 22. Индеец из племени Тускарора с ножом бельдюк в руке. 1711 г.

Рис. 23. Оружейник за работой. Клиенты разглядывают приобретённый нож. Каспар Лийкен, 1694 г.

 

Но название «бельдюк» известно лишь немногим историкам и специалистам по оружиеведению, а прославило этот большой фламандский нож другое его имя, позже унаследованное легендарным андалузским стилем пения и танца, известным как «фламандец», или… «фламенко». Существует множество версий, связанных с происхождением этого термина. Джеймс Лорьега в своей работе «Севильская сталь», анализируя испанскую традицию поединков на ножах, высказывает предположение, что этот нож получил имя от легендарного цыганского танца Андалусии[767]. Однако в своём фундаментальном исследовании культуры фламенко ему оппонирует известный специалист по истории этого танца Луис Суарес Авила. Опираясь на обширный фактологический материал, он однозначно доказывает первичность термина «фламенко» именно в интерпретации ножа.

 

Рис. 24. Клинок от ножа бельдюк. Длина 20 см. Найден в графстве Голиад в Техасе.

 

Рис. 25. Нож бельдюк из Нью‑ Мексико. Общая длина 35 см.

Рис. 26. Большой нож мясника – бельдюк. Портрет ван Бренаерта. Антоний ван дер Дус, 1650 г.

Рис. 27. Мужчина с деревянной ногой. В его руке большой нож, напоминающий испанские навахоны XVI‑ XIХ в. Саломон Савери, 1638 г.

 

С точки зрения Луиса Авилы, эти большие голландские ножи попали из Фландрии в Испанию в XVІ‑ XVІІ веках во время Восьмидесятилетней войны вместе с вернувшимися домой испанскими солдатам[768]. Вскоре это грозное оружие вошло в моду среди цыган, контрабандистов и бандитов всех мастей. Уже через несколько десятков лет после появления на испанской земле фламенко заслужили такую печальную репутацию, что название этих ножей начали экстраполировать и на их владельцев, среди которых было немало хитанос, или цыган. Не пришлось долго ждать, и испанские словари начали толковать выражение «фламенко де Андалус» исключительно в значении «андалузский цыган»[769]. Не могу не согласиться с сеньором Авилой, так как в испанских источниках вплоть до первой половины XIX столетия термин «фламенко» мне встречался исключительно в значении слова «нож».

Очевидно, благодаря мрачной репутации фламенко уже с середины XVIII века в испанских законодательных сборниках и королевских эдиктах встречаются запреты на ношение этих ножей. Так, например, королевский указ от 1 сентября 1760 года хотя и разрешал испанским морякам использовать ножи фламенко на борту для такелажных работ, но под угрозой наказания обязывал оставлять их на судне, сходя на берег[770]. Оснований для появления этого ордонанса было предостаточно. Так на судебном слушании, проходившем в 1807 году, рассматривалось дело испанского моряка по имени Франциско.

Согласно показаниям некоего Винсенте, его товарища по команде, Франциско вернулся на судно в окровавленной рубашке и сообщил ему, что только что зарезал на берегу человека. После этого он выбросил в воду покрытый кровью нож фламенко[771].

Судя по многочисленным свидетельствам, остроконечные голландские ножи нередко использовались в качестве рабочих судовых ножей[772]. А закон от 1 июня 1785 года даже выделил фламандские ножи в отдельный класс: «На территории Кастильского королевства запрещаются ввоз и использование ножей фламенко, и предоставляется год для уничтожения уже существующих и ещё три месяца для заказанных с тем, чтобы была оказана необходимая помощь в притуплении их острия на фабриках Испании»[773].

Хулиан де Зугасти в своей работе о бандитизме в Испании последней трети XIX столетия упоминал определённую категорию бандитов – «певцы фламенко». С его точки зрения, это было связано с тем, что поклонники этой специфической манеры пения, которыми нередко являлись цыгане, обычно носили ножи фламенко[774]. Судя по судебным документам, «певцы фламенко» частенько хватались за свои фламандские ножи. Так, в 1774 году в местечке Санлукар де Баррамеда орудие преступления, описанное как «нож фламенко», пустил в ход некий монах по имени Пабло де Сан Бенито[775]. Хотя в данном случае изображение конфискованного фламенко, сделанное секретарём суда Бальтазаром Ризо на полях протокола, является не большим клиновидным «кухонником», как этого следовало ожидать, а фламандским ножом для хлеба с клинком, известным как «полумесяц», или «овечье копытце». Но это был не единичный прецедент. Профессор Хуан Хосе Иглесиас стряхнул пыль с судебных дел Муниципального исторического архива Пуэрто де Санта Мария, охватывающих период с 1766 по 1790‑ й и с 1790 по 1801 год. В результате этих изысканий сеньор Иглесиас обнаружил, что большинство убийств в эти годы было совершено лицами из цыганской общины и основным оружием, использованным в убийствах, являлись уже знакомые нам ножи фламенко. Хотя в одном случае фигурировал не классический фламенко, а фламенкон. Как описал его сам автор, «ещё более длинное и ужасное оружие»[776].

Рис. 28. Крестьянин из окрестностей Кордовы. Гюстав Доре, 1865 г.

Рис. 29. Навахоны (фламенконы) за поясом завсегдатаев испанской таверны, Гюстав Доре, 1865 г.

 

На испанских каравеллах и каракках фламандские ножи доплыли до Юго‑ Восточной Азии и оставили свой след на Филиппинах. Первые европейские ножи начали массово прибывать к берегам Филиппинского архипелага ещё в середине XVI века. Так, например, в перечне товаров для обменной торговли экспедиции Фернана Магеллана фигурируют «400 дюжин (т. е. 4800] дешёвых ножей производства Германии»[777]. И сегодня в филиппинской провинции Илоило под «фламенко» подразумеваются мясницкие ножи длиной около 25 сантиметров. В Суригао это кинжал, в провинции Восточный Негрос – большие ножи боло. В провинции Себу фламенго называются небольшие боло, а под термином «фламинго» могут скрываться любые остроконечные ножи[778].

Недорогие модели фламенко поставлялись и в Малайзию[779]. Сохранились сведения о том, что еще в XVI веке жители островов Малайского архипелага высоко ценили ножи и кинжалы производства Фландрии, продаваемые и обмениваемые негоциантами Нидерландской Ост‑ Индской компаний[780]. Также и китайские авторы XVII столетия среди прочих наименований импортированных европейских товаров упоминают голландские ножи[781]. Несмотря на возможное негодование сторонников версии эндемичного развития холодного оружия Юго‑ Восточной Азии, все‑ таки хочу отметить несомненное влияние, оказанное на его генезис европейской оружейной традицией. Слишком уж много видов современного короткоклинкового холодного оружия этого региона демонстрируют характерные элементы присущие европейским образцам раннего Нового времени. Зная масштабы торговых операций проводимых в этих краях фабриками Льежа, Золингена. Амерсфорта, Шеффилда и Тьера, отрицать и игнорировать влияние европейского оружия по крайней мере антинаучно.

Привезённые в Аргентину испанцами фламандские бел ьдюк‑ фламенко послужили прототипом легендарных дуэльных ножей аргентинской пампы – факонов гаучо, воспетых десятками авторов – от Эрнандеса до Дарвина и Борхеса. Свидетельства о бытовании этого оружия мы находим во многих источниках той эпохи. Так, «ножи бельдюк из Голландии» упоминал в своей книге легендарный президент Аргентины Доминго Сармиенто[782]. Да и сегодня практически любой словарь испанского языка трактует фламенко, как, собственно, и бельдюк, в качестве синонима для ножа гаучо – факона или просто в значении большого ножа[783].

Трудно судить об объективности иконографии, но на большинстве изображений поединков, датированных XVI–XVIII веками, голландские дуэлянты держат в руках отнюдь не огромные руггеры, как следовало ожидать, а оружие более чем скромных размеров, более всего напоминающее заурядные хлебные ножи. Как небольшие бытовые ножи выглядит и оружие в руках дуэлянтов на гравюре с изображением поединка, датированной 1618 годом. Сложно сказать, насколько реалистично изобразил эти ножи художник, но подобные образцы дуэльного оружия бытового происхождения встречаются и на многих других изображениях поединков. Такие же обычные бытовые ножи мы можем увидеть и в изданном в 1674 году пособии по самообороне, принадлежащем перу Николаса Петтера[784].

Могу предположить, что сходство этого оружия с ножами для хлеба было не случайным, так как в Нидерландах, как и во многих других странах Европы – например, в Испании, ношение подобных ножей долгое время не было запрещено законом. А позже, когда всё‑ таки и они попали под запрет, наказание за ношение этих ножей, а также за причинённые ими ранения было значительно менее суровым. В Северной Америке эти фламандские ножи сбывались торговыми факториями трапперам и индейцам вместе с другими «trade knives» – ножами для обменной торговли. Прекрасно сохранившийся экземпляр такого голландского ножа, поставляемого торговым факториям Америки в 16001680 годах, мы можем увидеть в работе Джеймса Хэнсона «Fur Trade Cutlery Sketchbook»[785].

Но далеко не все фламандские дуэлянты маскировали свои намерения и ограничивались аксессуарами для хлеба. Например, на датированной 1633 годом гравюре Ван дер Велде голландский дуэлянт сжимает в руке узкий нож, скорее напоминающий стилет. А на изображении крестьянской дуэли образца 1680 года из книги Якоба Кунраетса Мэйфогла в руках у дуэлянтов длинные крестьянские ножи, известные как кортеласы.

 

Рис. 30. Дуэль на ножах. Бойцы пляшут под дудку чёрта. Сиісіе‑ Бріедеі. Якоб Кунраетс Мэйфогл, 1699 г.

 

Рис. 31. Хирургический нож, Голландия, 1651 г.

Некоторые исследователи утверждают, что складные ножи с клинков, фиксируемым специальной пружиной, появились в первой половине XVII столетия именно во Фландрии[786]. Так, упоминание о фламандском происхождении этих ножей мы находим в работе Сэмьюэла Смайлза «Industrial Biography». Смайлз со ссылкой на Хариссона также утверждает, что первое производство пружинных ножей с фиксатором было открыто в Шеффилде неким фламандским мастером. Эти большие фламандские складные ножи были известны в Англии под шотландским жаргонным названием «джоктелег»[787]. Многие авторы, в том числе Джон Фармер, считали что джоктелег – это не что иное, как искажённое шотландским диалектом «Jacques de Liege» – имя известного мастера‑ оружейника Жака цз Льежа, не менее популярного в XVII столетии, чем шеффилдские мастера Роджерс или Маппин в XIX веке[788]. Этот термин мы находим и в написанном около 1789 года стихотворении Роберта Бёрнса, где есть такие строки:

«The knife that nicket Abel's craig Hell prove you fully,

It was afaulding jocteleg, Or lang‑ kail gullie» [789].

«Faulding jocteleg» является не чем иным, как искажённым «складной нож», или «складной джоктелег». Некоторые авторы даже вели от Жака из Льежа, а соответственно и от джоктелега, родословную английского слова «jackknife», и сегодня служащего для обозначения большого складного ножа. Но с этой версией полемизирует автор известного справочника «Blade's Guide to Knives & Their Values» Стив Шэклфорд, который считает, что попытки искать корни этого слова у оружейника Жака в Льеже XVII столетия напоминают брендовую легенду, подобную тем, что окружают, например, ножи боуи.

Рис. 32. Игроки в карты и смерть. Ян Ливенс, 1638 г.

Рис. 33. Сражающиеся крестьяне. Пиетер Нолпе, 1623 г.

 

«Происхождение этого термина теряется в глубине веков. Оно могло произойти и от слова «джек» в значении «моряк», и от слова «рабочий», и от «джек» в трактовке «небольшой», и как сокращение от слова «джекет» – «жакет», – пишет Шэклфорд[790].

Но мы немного отвлеклись от темы и возвращаемся от этимологических изысканий к поединкам. Описания дуэльных техник голландских поножовщиков, как и оружия, с которым они дрались, встречаются крайне редко, поэтому основную помощь в этом опять оказывает иконография. Судя по многочисленным изображениям поединков, участники народных дуэлей всегда держали нож так называемым прямым, или фехтовальным, хватом – клинком от себя, режущей кромкой внутрь и уперев большой палец в рикассо. Среди голландских дуэлянтов это удержание считалось необходимым условием в поединке «нож на нож», однако, с другой стороны, несло и определённый риск, так как оружие могли выбить из руки[791].

Так, на гравюрах изданного в 1674 году и иллюстрированного Ромейном де Хооге пособия по самообороне Николаса Петтера «Klare onderrichtinge der voor‑ treffelijcke worstel‑ konst» мы видим, что человек, вооружённый ножом, держит своё оружие исключительно фехтовальным хватом, даже когда имеет дело с безоружным противником. В правой руке нападающего мужчины отчётливо виден типичный для Голландии той эпохи небольшой бытовой нож с 10‑ 12 сантиметровым клинком, имеющим скошенное остриё. В его левой руке зажаты ножны, которые в народных дуэлях нередко использовались для защиты и парирования ударов противника[792].

Рис. 34. 35. Самооборона от ножа. Klare Onderrichtinge der Voortreffelijcke Worstel‑ konst., Николаес Петтер, 1674 г.

 

Стойки и защиты, которые мы видим на изображениях голландских народных дуэлей, поразительно напоминают испанскую манеру боя на ножах. Говорить о сходстве техник нам позволяет тот факт, что технические элементы испанской школы прекрасно известны по многочисленным описаниям очевидцев и участников подобных поединков, а также по десяткам аутентичных зарисовок. На гравюре 1618 года из работы «Deliciae Batavicae» левые руки голландских дуэлянтов согнуты в локте под прямым углом и выставлены перед грудью для парирования ударов. Для дополнительной защиты в качестве импровизированного щита они держат шляпы из плотной шерсти. На этом изображении бойцы наносят друг другу типичные для народных дуэлей секущие удары в лицо: один из подобных ударов парирует поднятым предплечьем левой руки боец слева. Атакующий же мужчина свободной левой рукой в этот момент прикрывает живот и пах от встречного удара[793].

Шляпы для защиты также используют бойцы на картине Бенджамина Герритца Кейпа начала XVII века, и дуэлянты с гравюры Мэйфогла 1680 года и антагонисты на датированной 1653 годом гравюре «Бойцы на ножах» ван Остаде. Перед собой выставил шляпу как щит и персонаж офорта 1633 года «Разгневанный крестьянин с ножом» Яна ван дер Велде. Изданная в 1701 году работа «А new description of Holland, and the rest of the United Provinces in General» среди прочих традиций и обычаев голландцев описывает и распространённые в этих местах поединки на ножах: «Голландские крестьяне, поссорившись друг с другом, решают свои споры способом некой ужасной разновидности спорта, называемой здесь «сник ор снии», и эта манера поединка была у них в ходу долгие годы. Возможно, вам приходилось видеть, как на ярмарках самые отважные из этих людей вызывают друг друга на поединки.

Рис. 36. Ссора за игрой в карты. Адриаен ван Остаде, 1653 г.

 

Они вешают свои ножи на дерево или на столб, и считается что тот, кто прикоснётся к этому ножу кончиком пальца, принимает вызов на бой. В левой руке они держат шляпу, которой отражают удары, а ножом в правой руке на обратном движении руки изо всех сил стараются порезать своему противнику нос или лицо. Они никогда не наносят колющих ударов остриём ножа, и поэтому вы можете увидеть, что лица их покрыты многочисленными шрамами»[794].

Рис. 37. Разъярённый крестьянин. Ян Ван дер Вельде, 1633 г.

 

В этой же работе мы обнаруживаем крайне любопытное свидетельство. Констатируя, что большинство этих ссор и поединков были вызваны неумеренным употреблением «бренди и сильного пива», автор упоминает о весьма необычном стимулирующем средстве, использовавшемся дуэлянтами. Вот что он пишет: «Они одурманивали себя неким пивом, которое изготавливали, смешивая его с мочой и выдерживая в течение трёх‑ четырёх недель, в результате чего на несколько часов становились безумными и впадали в бешенство»[795].

О том, что в слабенькое пиво, варившееся в Средние века и раннее Новое время, для усиления эффекта добавляли всевозможные растительные наркотики, особенно паслёновые, такие как белена и дурман, писали многие исследователи европейской культуры. Это упоминание о смешивании пива с мочой отсылает нас к традициям культа мухомора и других галлюциногенных грибов. Подобные «рецепты» описывали многие специалисты по растительным галлюциногенам, среди которых можно назвать Диксона и Марлен Добкин. Олард Диксон в монографии «Мистерии мухомора» писал, что одним из самых интересных способов употребления мухоморов является питье мочи человека, съевшего эти грибы. Такой вариант приема не встречается больше ни у одного из наркотических веществ, несмотря на то, что лизергиновая кислота и некоторые другие галлюциногены также сохраняют свои свойства, пройдя через организм их употребившего. К числу ранних упоминаний об этом можно отнести строки С. П. Крашенинникова из книги «Описание земли Камчатки» (1755 г. ): «Впрочем, у сидячих коряк мухомор в такой чести, что пьяному не дают мочиться на пол, но подставляют посуду и мочу его выпивают, от чего так же бесятся, как и те, кои гриб ели: ибо они мухомор получают у камчадалов, а в их сторонах не родится»[796].

Многие этнографы приходят к предположению, что чукчи и коряки нашли в древности неожиданный способ употребления мухоморов, подсмотрев его у оленей: олень пил мочу человека, поевшего мухомор, и сам впадал в состояние наркотического опьянения (помимо действия самой мочи). Известный российский врач и натуралист Карл Генрих Мерк пишет, ссылаясь на коряков, что моча одурманенного сухими мухоморами действует значительно лучше самих мухоморов, продолжает Диксон. Последние исследования показали справедливость этого утверждения. При поедании мухоморов в моче накапливается метаболит иботеновой кислоты – основное галлюциногенное вещество мусцимол. Как заметил автор фундаментального руководства по лекарственным веществам Герхард Мадаус, «мухоморная» моча продолжает оставаться эффективной даже если бывает последовательно пропущена через почки 4–5 человек. Следует особо подчеркнуть, что при приеме иботеновой кислоты в чистом виде в моче мусцимол не обнаруживается, следовательно, на ее образование влияют различные алкалоиды, содержащиеся в самом грибе. Иной раз человек, не удовлетворившись оказанным действием от принятия мухоморов обычным способом или испытывая уменьшение интоксикации, пьет собственную мочу. Но, как правило, существует особая иерархия. Плодовые тела поедают вожди, шаманы и другие уважаемые люди, а все остальные пьют их мочу, что, возможно, способствует управлению над низшим классом.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.