О боже, Роуз и мачеха поскандалили! Сестра предложила ей поехать в Лондон подзаработать денег. Топаз ответила, что овчинка выделки не стоит: жизнь в столице безумно дорога. И это истинная правда. Накопить ей обычно удается разве только нам на гостинцы

 
 Пока я рассматривала в саду полураспустившийся нарцисс, от викария вернулся отец. — Есть новости? — поинтересовалась я, желая проявить дружелюбие. — Разве лишь одна. Нас явно выделили, не пригласив в Скоутни. Насколько я понял, приглашения раздают направо и налево. — Он презрительно усмехнулся и со смущенной улыбкой быстро добавил: — Прости, деточка. Ты ведь догадываешься, в чем дело? Я напряженно заглянула ему в глаза. — Дело в аренде, — принялся объяснять отец. — Они изучили этот мелкий вопросец, я точно знаю: квартальный платеж в марте не пришел. Очень великодушно с их стороны… Лучшие из американцев всегда великодушны. Но связываться с нами они не желают. Топаз не открыла ему правды: во-первых, не хотела расстраивать, а во-вторых, из женской солидарности. Я колебалась, не рассказать ли?.. В конце концов, промолчала. Вдруг чувство вины из-за долгов по аренде обернется во благо? Чем не стимул засесть за работу! В лицо отцу дул холодный мартовский ветер — трепал седеющие волосы, развевал полы старого тоненького пальто… Мое сердце чуть не разорвалось от жалости! Я торопливо сообщила, что к чаю будут картофельные лепешки. Пусть хоть чему-то порадуется! Особой радости картофельные лепешки нам не доставили: в разгар чаепития разразилась семейная ссора. О ссорах смешно читать в книгах или рассматривать скандалящих на картинках — в жизни и вполовину не так забавно. Особенно «традиционные» ссоры за столом. Меня от них трясет и тошнит. Началось с того, что Томас трижды попросил Роуз передать ему соль; сестра пропустила его просьбы мимо ушей, а когда он возмутился, залепила ему через стол оплеуху. — Роуз, ты рехнулась? — рассердилась Топаз. — Он же болеет! — Так и знала, что ты это скажешь! — ответила Роуз. — Вечно я виновата! Тут взвился отец. — Черт бы всех побрал! Резко толкнув стул назад, он задел Элоизу; собака взвизгнула. — Перестаньте! Перестаньте! — воскликнула я. Глупо, конечно. Лишь Стивен сохранял невозмутимость. Тихо поднявшись, он осмотрел Элоизу; та оказалась цела и невредима. Собаке вообще повезло: львиная доля картофельных лепешек досталась ей. Чуть позже наш аппетит вернулся, но есть было нечего. Несмотря на жалованье Стивена, с продуктами не намного лучше. Деньги мы расходуем экономно: в первую очередь расплачиваемся по старым счетам с лавочниками. Себе Стивен оставляет шиллинг в неделю — на него и куплена эта тетрадь. Боюсь, сэкономленные деньги уйдут в основном на меня. На себя он явно ничего не тратит. Кстати, стихов он мне давно не дарил — уже счастье! В день ссоры мы достигли своего дна. Скандалить друг с другом — непозволительная роскошь для несчастных бедняков; когда судьба жестока, родные должны быть особенно добры друг к другу. А ведь дела наши потихоньку шли на поправку! В тот самый день умерла тетушка отца, Миллисента. Ох, до чего бессердечно я выразилась. Честное слово, если б я могла ее оживить, оживила бы непременно! Но это невозможно. Так почему бы не поблагодарить Господа за ниспосланное чудо? Мне и Роуз тетя завещала не комод или диван, как я предполагала, а весь свой гардероб! У нас появится одежда! О некрологе в «Таймс» отцу рассказал викарий; у всех в душе шевельнулась слабая надежда, что она оставила отцу немного денег. Увы! Его имя из завещания было вычеркнуто. Согласно тетушкиной воле, имущество полностью отходило хостелу для натурщиц. Воображаю ход ее мыслей: пусть сидят по хостелам, а не бегают под венец с моими родственниками. («Только представь, — горячилась Роуз, — не женись отец на Топаз, мы бы теперь как сыр в масле катались! » И правда, что лучше: кататься как сыр в масле или иметь мачехой Топаз? Я выбрала Топаз. По-моему, правильно. ) Когда первые эмоции улеглись, мы, наконец, вспомнили о преклонном возрасте тетушки (семьдесят четыре года) и ее пристрастии к эксцентричным нарядам. Ну, хоть что-то оставила — все равно помощь. Адвокаты пригласили нас за вещами в Лондон, расходы брали на себя. День в столице сулил райское блаженство; выбор одежды для поездки обернулся адовыми муками. Особенно для Роуз. Мой гардероб особых раздумий не заслуживал, вот я о нем и не думала. Почистив и отутюжив зимние пальто, мы попытались себя убедить, что теперь они намного лучше. И тут погода резко потеплела; в ослепительном сиянии солнца пальто выглядели просто кошмарно. Внезапно мне пришла блестящая мысль: — А давай наденем старые белые костюмы! Их нам подарила тетушка Миллисента, еще до ссоры с отцом. Очень простые, классические, из шелковистого льна. Вид у них, конечно, поношенный; мой мне коротковат даже с отпущенной по максимуму юбкой. Но ничего не поделаешь. Лучшего у нас нет. К тому же на них — о чудо! — ни пятнышка. — В разгар лета самое то, — мрачно заключила Роуз, когда мы их примерили. — А в апреле… Да уж! И все-таки мы решили надеть костюмы, если хорошая погода продержится до поездки. Когда мы проснулись, солнце светило, как в июне. День выдался замечательный! По-моему, нет в году времени лучше, чем погожее весеннее утро. При виде такой красоты сразу веришь в Бога. Даже лошадь, казалось, радовалась чудесной погоде (повозку с лошадью одолжил Стивену мистер Стеббинс, чтобы он довез нас до станции). — Вы когда-нибудь видели такое высокое небо? — спросила я. И тут же устыдилась своего восторга: если бы тетушка Миллисента осталась жива, я бы сейчас не ликовала. А ведь как бедняжке, наверное, не хотелось умирать! Повозка неторопливо катила через Годсенд; лучи восходящего солнца золотили поросшие мхом надгробия церковного кладбища. Однажды ты тоже умрешь, сказала я себе — и не поверила. Наверняка на смертном ложе мне вспомнится та апрельская поездка и бездонное саффолкское небо над старыми-старыми могилами… От раздумий о смерти — странной, прекрасной, пугающей и такой далекой — я почувствовала себя еще счастливей. Омрачил мою радость лишь видневшийся за деревьями Скоутни-Холл. Из-за сестры, конечно. Мне-то какое дело до Коттонов? (До чего же мне тогда вообще было дело? ) Словом, пока мы не миновали парк, на протяжении двух минут я тактично «застегивала» на ботинке единственную пуговицу, стараясь не пересечься с Роуз взглядом. На станцию приехали вовремя. Сестра предложила купить билеты в первый класс: оплачивают ведь адвокаты. — А вдруг они вернут деньги не сразу? — возразила я. Продержаться день в Лондоне мы собирались на жалованье Стивена; Топаз, конечно, рассчитывала отдать долг. Билеты в конце концов взяли дешевые. Стивен умолял меня быть внимательной на дороге, даже побежал за поездом, чтобы еще раз напомнить. Он с улыбкой махал нам вслед, но во взгляде сквозила грусть. А ведь Стивен никогда не видел Лондона! Стоило нам сойти в Кингз-Крипте с деревенского игрушечного паровозика и пересесть в другой поезд, как атмосфера изменилась. Аромат провинции исчез, словно в лондонских вагонах хранился особый, столичный воздух. Здесь наши белые костюмы выглядели довольно странно, а когда мы очутились в Лондоне — прямо-таки эксцентрично. Люди вовсю на нас таращились. Роуз сразу это заметила. — Они от восхищения, — попыталась я утешить сестру. Честно говоря, по сравнению с нашими костюмчиками однообразная одежда других женщин действительно смотрелась уныло. — Мы ужасно выделяемся, — пылая от стыда, пробормотала Роуз. Знала бы бедняжка, сколько внимания нам перепадет на обратном пути домой! Последний раз мы ездили в Лондон три года назад. В городе мы, конечно, не ориентировались; вчера я впервые прогулялась по Сити. Чудесный район! Особенно магазины канцтоваров. Бродила бы по ним и бродила! А Роуз считает, что это самые скучные магазины в мире, скучнее только мясные лавки. (Не замечала скуки в мясных лавках; по-моему, они насквозь пропитаны ужасом. ) Мы постоянно сворачивали не туда, приходилось то и дело спрашивать дорогу у полицейских. Те как один были дружелюбны и держались по-отечески. Один любезно остановил для нас поток машин, и кто-то из таксистов громко причмокнул Роуз вслед. Адвокат представлялся мне стариком, а юридическая контора — обшарпанной, сумрачной конурой. Как в романах Диккенса. Ничего подобного мы не увидели! В приемной нас встретил молодой человек с прилизанными волосами. — Сумеете добраться до Челси на автобусе? — спросил он. — Нет, — быстро ответила Роуз. — Хорошо, — кивнул клерк. — Возьмите такси. Я сказала, что у нас не хватает денег. Сестра густо покраснела. Коротко взглянув на нее, юноша ответил: — Секундочку, — и вышел. Вернулся он с четырьмя фунтами. — Мистер Стивенидж говорит, этого хватит покрыть расходы на билеты, на такси до Челси, на такси до вокзала и даже на превосходный обед. Когда привезете ключ обратно, подпишите бумаги. Ясно? Мы кивнули и ушли. Роуз не на шутку взбесилась от того, что никто серьезней клерка к нам даже выйти не соизволил. — Какое неуважение к тете Миллисенте! — возмущалась она. — Ведут себя так, словно мы — пустое место! А мне с четырьмя фунтами в кармане было все равно, пустое я место или полное. — Давай поедем на автобусе. Сэкономим, — предложила я. Но сестра отказалась: ей надоело, что на нас пялятся. — Наверное, во всем Лондоне нет больше ни одной девушки в белом! — Запрыгивайте, снежинки! — весело крикнул из автобуса кондуктор. И Роуз с надменным видом окликнула такси. Пруд в маленьком, выложенном плиткой саду, был сух. Я вспомнила о золотых рыбках: только бы они попали в хорошие руки! Мы вошли в дом через парадный вход и захлопнули за собой дверь. Сияющий дневной свет остался за порогом. Вид пустого холла меня удивил; я еще не поняла, что мебель вывезли. — Как-то странно… — сказала я. — Просто холодно, — отозвалась Роуз. — Полагаю, одежда в спальне. Интересно, она там и умерла? По-моему, интересоваться такими вещами вслух бестактно. По пути наверх мы заглянули в ярко озаренную солнцем гостиную. Из двух больших окон открывался вид на Темзу. Когда я была у тетушки в последний раз на званом вечере, тут горело множество свечей. В тот день мы познакомились с Топаз. Тогда ее портрет кисти Макморриса только выставили в галерее, и тетя пожелала увидеть натурщицу. Топаз явилась в том же наряде, что и на картине: в голубом платье и великолепном нефритовом колье (Макморрис одолжил). Помню, меня поразили ее длинные, струящиеся по спине, белокурые волосы. Отец весь вечер лишь с ней и разговаривал, а тетушка Миллисента, облаченная в черный бархатный костюм и длинный кружевной шарф, метала на него гневные взгляды. В большой спальне ничего не оказалось. Я облегченно вздохнула. Не знаю почему: вроде дух смерти там не витал — просто холодная пустая комната. Груду одежды и два старых кожаных чемодана мы нашли на полу в тесной сумрачной гардеробной. Зеленые жалюзи на окне не поднимались: шнур был оборван; кое-как удалось повернуть планки. Поверх одной из стопок лежал черный армейский плащ. Как я боялась его в детстве! Он напоминал мне одеяние ведьм. Меня снова обуял ужас, хотя и по другому поводу: плащ и прочая одежда представлялись мне частью покойницы. — Роуз, я не могу к этому прикоснуться, — пробормотала я. — А придется, — ответила сестра и принялась деловито перебирать вещи. Если бы мы любили бедную тетушку Миллисенту, то, наверное, отнеслись бы к ее одежде с ностальгической нежностью. Окажись ее наряды изящными и женственными, разбирать их, наверное, было бы не столь противно. К сожалению, основной гардероб составляли тяжелые темные пальто и юбки плюс толстое шерстяное белье. Больше всего меня угнетали бесконечные ряды старушечьих туфель, натянутых на деревянные распорки. Точь-в-точь мертвые ноги! — Тут уйма льняных носовых платков, — сообщила Роуз. — Ну, хоть что-то… Однако носовые платки, а равно перчатки, чулки и жуткая пара изломанных корсетов, внушали мне омерзение. — Нужно хоронить одежду с покойниками, — заметила я. — Чтобы никто ее потом с презрением не перебирал. — А я и не перебираю ее с презрением, — возразила сестра. — Некоторые костюмы сшиты из превосходной ткани. Только вещи она запихивала в чемоданы небрежно, без особого почтения. Пересилив себя, я вытащила все обратно и сложила аккуратнее. Призрак тетушки Миллисенты облегченно вздохнул. — Она строго следила за гардеробом. Чтобы все было почищено, отутюжено, — напомнила я. — Да какая ей теперь разница! — фыркнула Роуз. И тут на лестнице послышались шаги… Душа у меня ушла в пятки, язык прилип к гортани. Я в ужасе смотрела на сестру. — Да не она это, не она, — тихо просипела Роуз, — Кассандра… это не она. Но по глазам я видела: думаем мы об одном и том же. Разумеется, ей тоже было жутко в мрачном пустынном особняке. Я знала, что небрежное обращение с одеждой — просто бравада. Только не догадывалась, что шаги напугали Роуз куда сильнее, чем меня. Она-то сразу сообразила: если на лестнице не покойная хозяйка, то, скорее всего, бродяга, таившийся в подвале, — нас он, конечно, прикончит, а трупы спрячет в чемоданы. О чудесная, храбрая Роуз! Превозмогая страх, она резко распахнула дверь и выпалила: — Кто здесь?! В коридоре стоял клерк из юридической конторы. — Как вы смеете, как вы смеете?! — яростно закричала она. — Прокрадываетесь в дом, до смерти пугаете мою сестренку… — Роуз, не надо… — пролепетала я. Бедняга рассыпался в извинениях. — Я хотел как лучше… — виновато проговорил он, протягивая Роуз письмо. Она пробежала его глазами. — Но мы не можем столько заплатить! Я выхватила у нее листок. Речь шла об оплате за хранение мехов. — Вам и не нужно ничего платить, я все уладил по телефону, — объяснил клерк. — Как душеприказчики вашей тети мы получаем ее счета и чеки. Ясно? Письмо принесли рано утром, до вашего прихода, но я не успел его прочитать. Меха теперь тоже принадлежат вам. — Тетя Миллисента не носила меха, — заметила я, — и всегда выступала против жестокого обращения с животными. Тут я ее полностью поддерживала. — Тем не менее, меха ее, — ответил он, — жестоко это или нет. Советую вам заскочить в хранилище. Они ведь стоят денег. Я вновь перечитала письмо; какие именно меха, там не уточнялось. — Наверное, хорошие, раз она столько тратила на хранилище, — добавил клерк. — Предлагаю сдать тряпки в камеру хранения. Пока я повезу чемоданы на вокзал, вы сбегаете за мехами. Ясно? Только пакуйте быстрее. Мы торопливо затолкали одежду в чемоданы (стыдно сказать, но я напрочь забыла о мертвых чувствах тетушки Миллисенты). Клерк и поджидавший его таксист отнесли багаж в машину, а нам поймали другое такси. — К сожалению, поехать с вами не могу, хоть и рад бы, — сказал молодой человек, — к трем мне нужно в суд. Пусть волосы бедняги блестели от жира, а лицо усеивали прыщи, сердце у него было золотое! Роуз, очевидно, тоже тронула доброта юноши: высунувшись из окошка такси, она извинилась за недавнюю несдержанность. — Ничего страшного. Я бы тоже испугался, — с улыбкой ответил он, а потом вслед крикнул: — Надеюсь, вас ждут соболя! Мы тоже на это надеялись. — Меха явно новые… По крайней мере, когда мы общались, их у нее не было, — задумчиво сказала Роуз. — Наверное, с возрастом равнодушия прибавляется, а принципов убавляется. — Может, там обычный кролик? — решила я немного спустить нас с небес на землю. Правда, мне и самой не верилось, что тетушка носила дешевку. Такси остановилось у чудесного магазина. В жизни бы не отважилась заглянуть туда просто так! Мы прошли через отдел с перчатками и чулками, украшенный прелестными вещицами из других отделов. Флакончики духов, стеклянное дерево с вишенками, веточка белого коралла на шифоновом шарфе цвета морской волны… До чего же искусно все было подобрано! Наверное, богатым людям при виде такого великолепия сразу хочется сорить деньгами направо и налево. Светло-серые ковры пружинили, точно мох, а в воздухе витал аромат колокольчиков, только более насыщенный и сильный, чем естественный цветочный запах. — Чем же все-таки пахнет? — заинтересовалась я. — Раем, — мечтательно вздохнула Роуз. В меховом отделе тоже стоял приятный аромат духов, да и шкурки, разложенные по атласным диванам, пахли чудесно. Куда ни глянь — всюду мех: темно-коричневый, золотисто-коричневый, серебристый… По залу, кутаясь в горностаевую пелерину, с изящной муфточкой в руках, прохаживалась молодая красивая манекенщица в воздушном розовом платье. К нам подошла женщина с голубовато-белыми волосами и, осведомившись, чем может помочь, забрала квитанцию. Спустя какое-то время двое мужчин в белых халатах вынесли тетины вещи и бросили их на диван. Мы развернули «трофеи». Нам достались две очень длинные шубы (одна — черная лохматая, другая — гладкая коричневая), короткий черный приталенный жакет с «ветчинными» рукавами и большая меховая полость, отороченная зеленым войлоком. — Это из каких животных? — ахнула я. Осторожно осмотрев вещи, беловолосая женщина определила, что коричневая шуба из бобра, а короткий черный жакет с рыжеватым подшерстком — из котика. Из чего полость, выяснить не удалось. (По-моему, точь-в-точь шерстка колли! ) Роуз примерила длиннющую лохматую шубу. — Ты в ней похожа на медведя, — прыснула я. — Это и есть медведь, — кивнула беловолосая. — Господи! Должно быть, ее носил кучер! — Погоди, тут что-то в кармане, — сказала Роуз, извлекая листок бумаги. «1. 20 — встретить хозяйку с поезда, 3. 00 — отвезти мисс Милли в танцкласс, 6. 00 — отвезти молодых леди в Грэйндж». Тетушка Миллисента — самая младшая сестра дедушки по отцу… Мисс Милли… Меха принадлежали ее матери! — Боже мой, Роуз! — вскричала я. — Их носила еще прабабушка! К нам вышел кто-то вроде управляющего. Мы спросили его, есть ли здесь что-нибудь ценное. — Бобра нынче днем с огнем не найти, — сказал он, — но вряд ли вы много за него выручите. Мех сейчас обрабатывается по-другому. Эта шуба просто неподъемна. Магазин ношеные вещи не принимал; где их можно продать, тут тоже не знали. Искать покупателей, конечно, следовало в Лондоне. Мы решили посоветоваться с Топаз, а меха пока оставить в хранилище. Однако управляющий предупредил, что за дальнейшее хранение придет новый счет, — вдруг душеприказчики тети не пожелают его оплачивать? Пришлось тащить шубы с собой. Расписавшись в бумагах, мы подхватили вещи и побрели к выходу. По пути заглянули под арку в чудесный отдел, через который вначале прошли в магазин. Элегантная женщина в строгом черном костюме примеряла светло-голубые замшевые перчатки; ее простой наряд привел Роуз в восторг. — Вот так и следует одеваться, — шепнула она мне. Мы завороженно рассматривали духи, чулки и прочие прекрасные вещи. На наших глазах одна из покупательниц приобрела дюжину шелковых чулок! Наконец я сказала: — Мы похожи на Аба. Он так же глазеет на порхающих за окном птиц. Еще немного — и тоскливо замяучим. Роуз сравнение понравилось. Именно это, по ее словам, она и чувствовала. — Давай побродим по магазину, раз уж мы тут, — предложила я. Сестра напомнила, что с ворохом неподъемного меха далеко не уйдешь. Сунув голову под арку, я напоследок глубоко вдохнула колокольчиковый запах, и мы вышли в главную дверь; та мгновенно захлопнулась за нашими спинами. Роуз хотела отвезти меха на такси прямиком в Сити, но ни одной машины в поле зрения не было. Я же умирала от голода, а потому уговорила сестру сначала поесть. Мы поковыляли на Оксфорд-стрит (меха действительно весили тонну); нам приглянулся ресторан с аккуратными столиками и наборами для специй на белоснежных скатертях. За столом еле устроились. Сложили шубы на стульях, сели сверху — высоко: ни до пола не дотянешься, ни до тарелок. Мучились, мучились… И так неудобно, и эдак. В конце концов, бросили вещи под стол, что явно не обрадовало официантку. И все же место мне понравилось. Большинство посетителей выглядели на редкость безобразно, но блюда оказались выше всяких похвал. Заказали жареную курицу (крылышки за два шиллинга), двойную порцию хлебного соуса (на каждую), по порции овощей, пудинг с патокой и чудесный кофе с молоком — наелись до отвала. Время близилось к четырем. — Лондон толком и не увидели, — вздохнула я уже в такси по дороге в юридическую контору. Роуз ответила, что ничего не захотела бы тут осматривать даже без тяжеленных мехов: какое удовольствие бродить по столице в дурацком наряде? И умолкла. Надолго. Не вытерпев, я поинтересовалась, чем заняты ее мысли. — Молила Бога послать мне красивый черный костюм. Наш приятель-клерк покатился от хохота при виде мехов, но затем посочувствовал: — Да уж, чертовски досадно! Бобровая шуба, по его мнению, представляла собой дорожное мужское пальто (даже ему оно оказалось велико): мех — внутренняя сторона, шотландка — наружная. Клерк угостил нас чаем и дал каждой по паре печений с изюмом. Печенья мы положили в конверт, решив съесть в дороге, — уж очень сытно пообедали. На вокзале, выдавая нам из камеры хранения багаж, служащий поинтересовался, не спрятаны ли в чемоданах трупы. Тогда Роуз и призналась мне в своих страхах — что трупы там могли лежать наши. В купе мы ехали одни. Когда после захода солнца похолодало, я надела бобровое пальто мехом внутрь. Какое же оно было теплое! В отличие от одежды тетушки Миллисенты меха меня ни капельки не пугали, хотя я знала, что их носили мертвые ныне люди; в шубки я почти влюбилась. Странно, правда? Кутаясь в уютный бобровый мех, я долго об этом размышляла. По-моему, разница между мехами и одеждой такая же, как между прекрасными старыми могилами и свежевырытыми ямами, разверстыми в ожидании гробов (даже смотреть на них не могу! ). Очевидно, время постепенно превращает безобразие и ужас смерти в красоту… Год назад я непременно изложила бы свою мысль в стихах. Вчера же только зря промучилась. Нет, в голове вертелись складные строчки, но кроме рифмы и ритма ничего в них не было — как и в прежних моих стихах. Хотя я чуть не прыгала от радости, когда удавалось что-то сочинить. Сейчас мне этого очень не хватает. Откинувшись на спинку, я прикрыла глаза. Перед мысленным взором закружил прошедший день. Картинки будто отпечатались на веках: Сити, поток машин, ослепительные, перетекающие одна в другую витрины магазинов… Из вереницы недавних событий мозг сам выхватил самые яркие эпизоды. Сегодня все явно крутилось вокруг одежды: белые костюмы ранним утром, наблюдения за лондонской модой днем, затем несчастная мертвая одежда тетушки Миллисенты, изысканные магазинные наряды и, наконец, меха. Удивительно, до чего важна для женщин одежда! Что в прошлом, что в настоящем. Мне вспомнились норманнские дамы, обитавшие в крепости Вильмотт; дамы эпохи Плантагенетов, прогуливавшиеся по галереям замка Годсенд; дамы эпохи Стюартов — современницы нашего дома. Вспомнились фижмы, кринолины, турнюры, платья эпохи Джейн Остен. И тоскливый взгляд Роуз при виде элегантного черного костюма. Сколько глубоких, философских дум я передумала на эту тему! И вдруг мысли растаяли без следа. Похоже, мне все приснилось… Я как раз рассматривала белую веточку коралла на шифоновом шарфе цвета морской волны, когда сестра начала меня будить. Пришло время пересадки. Пальто я сняла: и фасон странноватый, да еще подол по земле волочится. Сразу стало холодно. С какой радостью я уселась в наш маленький поезд и вновь закуталась в теплый мех! Роуз надела кучерскую шубу, и мы высунулись в окно, вдыхая изумительный сельский запах. Жаль, замечаешь его только после поездки в город. Молча глядя в черноту за стеклом, мы жевали печенье с изюмом; одно я припасла для Стивена (он собирался встретить нас на повозке мистера Стеббинса). Тут все и произошло. На станции в Литтл-Лимпинг я выглянула наружу, опасаясь, как бы из багажного вагона по ошибке не выгрузили наши чемоданы (начальник станции немного глуповат). Меньше чем в шести ярдах от меня, в дверях поезда стоял Саймон Коттон! В слабом мерцании станционных фонарей его волосы и борода казались черными-пречерными, а кожа очень бледной. Быстро скользнув по нему взглядом, я почему-то успела заметить под усами «голый» рот. Торопливо нырнув обратно, я окликнула Роуз. На раздумья у нас оставалось минут десять: до Скоутни пять миль, а поезд ползет, как улитка. Нет, мне требовалось больше времени! Рассказать сестре о нелестных отзывах Коттонов в ее адрес или не стоит? Вдруг промолчу — а она снова поведет себя глупо? — Не нужно с ними особенно любезничать, — сказала я, приглаживая волосы перед зеркалом, по обе стороны которого висели фотографии Нориджского собора и ярмутского пляжа. — Любезничать? Думаешь, я с ними заговорю после того, как они нас игнорировали? — Ну, поздороваться-то придется. Холодно оброним «добрый вечер» и гордо прошествуем дальше. Роуз, усмехнувшись, ответила, что в наших нарядах да еще с рулонами мехов гордо шествовать невозможно — лучше спрыгнуть, едва поезд остановится, и сразу мчаться прочь от перрона, пока Коттоны нас не заметили. — С багажом далеко не умчишься, — заметила я. — Слушай, а давай выберемся на противоположную сторону и пойдем вдоль состава к багажному вагону! Коттоны тем временем уедут домой. Сестре мой блестящий план понравился. Шубы решили не снимать: в них легче слиться с темнотой; даже если Коттоны обернутся, пока мы будем получать багаж, то не заметят нас в конце платформы. Свои яркие волосы Роуз спрятала под огромный медвежий воротник. — Надеюсь, пока мы дойдем до хвоста, встречного поезда не будет, — сказала я. Впрочем, поздним вечером поезда ходят редко, притом с черепашьей скоростью. — Да эти крохотные паровозики одной рукой можно остановить, — фыркнула сестра. Я накинула на плечи лохматую, точно шотландская овчарка, полость; Роуз достался котиковый жакет. Едва поезд остановился, мы выпрыгнули из вагона. Кто бы знал, до чего трудно передвигаться в мехах! Даже подол не поднимешь. Так, спотыкаясь, мы и брели в конец перрона. Керосиновые лампы светили еле-еле, а у багажного вагона их вообще не было. Дотянуться до двери со своей стороны не получилось, пришлось карабкаться на платформу. Караульного в вагоне мы не увидели, спустить багаж оказалось некому. В таких случаях обычно помогает начальник станции, по совместительству контролер, но он наверняка отправился провожать Коттонов. — Делать нечего. Управимся сами, — вздохнула я. В вагоне стоял полумрак; еле отыскали наш багаж — Роуз приметила его в дальнем углу, за высокими бидонами с молоком. Пробираясь к чемоданам, под крошечным газовым фонарем мы увидели большой ящик с надписью: «Коттон, Скоутни, Саффолк». Роуз ахнула. Спустя миг с перрона донеслись голоса — к вагону кто-то приближался. Мы бросились к выходу. Поздно! — Прячемся за чемоданы, — велела сестра. — Быстрее… Будь у меня хоть немного времени, я бы попыталась ее отговорить — объяснила бы, как глупо выйдет, если нас обнаружат… Но она уже скрючилась за багажом. Пришлось скрючиться и мне. — Тут нас не найдут, — шепнула Роуз. И правда, может, обойдется? Чемоданы высокие, свет слабый, причем от нашего угла далеко. — Только пригнись ниже, — посоветовала я. — Твой чемодан поменьше. — Ну что вы, сэр, мы сами управимся! — сказал мужской голос — явно не начальника станции. Значит, возвращался караульный. — Я помогу, — возразил Нейл, запрыгивая в вагон. — О господи!.. — внезапно закричал Коттон и выскочил обратно. Двери с грохотом захлопнулись; от мощного удара газовая горелка разбилась, вагон окутала полная темнота. — Что такое? В чем дело?! — закричал Саймон Коттон. Ответ Нейла разобрать не удалось, донесся лишь громкий хохот караульного: — Ха-ха-ха! Отличная шутка! — Роуз, нас заметили! — в отчаянии прошептала я. — Чепуха! Зачем ему нас запирать? — отозвалась сестра. — Нет, тут другое. Тихо! Слышишь? Я осторожно приподняла голову. В сумраке тускло светился квадрат приоткрытого окна. — Нейл, ты рехнулся! — воскликнул старший брат. — Я уверен на все сто! — Идемте, сэр… — встрял караульный. — Я всю дорогу сидел в этом вагоне! — Но вы оставили дверь нараспашку. В темноте шевельнулась смутная тень Роуз — сестра встревоженно выглянула из-за чемодана. — Что здесь такое? — в отчаянии прошептала она. — Ш-ш-ш, тише, — скомандовала я, напрягая слух. Этот миг мне не забыть, наверное, до конца своих дней: звезды в проеме окна, бусинка света над разбитым плафоном газовой лампы, запах несвежего молока и рыбы… Саймон тем временем объявил, что принесет из машины фонарь. — Скажи матери, чтобы заперла двери и никуда не выходила! — прокричал вслед младший брат. Роуз осторожно поползла к окну, но по пути зацепила бидон; тот глухо звякнул. Караульный присвистнул: — Похоже, вы правы, сэр! — Еще бы не прав, — отозвался Нейл. — Сколько я их кормил в Йеллоустонском парке! Тут меня озарило. — Роуз! — прошептала я. — Тебя приняли за медведя. Сестра охнула. — Придурок, вот придурок! Снова клацнул молочный бидон. — Ну, на семь восьмых ты сейчас действительно медведь. А в Кингз-Крипте гастролирует цирк, палатки раскинуты неподалеку от железной дороги. Коттоны наверняка их заметили. Меня разобрал смех. Услышав, как Роуз пытается открыть двери в дальнем конце вагона, я быстро умолкла. Створка отъехала в сторону, на фоне звездного неба возник черный силуэт сестры. — Давай сюда! Быстрее, — позвала она меня и спрыгнула вниз. Я бросилась к выходу; зазвенели, стукаясь друг о друга, бидоны. С другой стороны послышался топот: Нейл Коттон и начальник станции, мчась по перрону, что-то кричали машинисту. — Роуз, не глупи, — воскликнула я, — нам придется все объяснить! Но сестра схватила меня за руки и потянула вниз; пришлось спрыгнуть. — Не пойдешь со мной — в жизни не прощу, — яростно прошипела она. — Лучше умереть, чем объясняться. — Может, и умрешь! В деревнях у многих есть оружие… Уговоры не подействовали. Роуз нырнула за хвост поезда и растворилась в ночи. Всюду кричали, хлопая дверями, пассажиры — их было немного, но шум стоял адский; к счастью, люди сгрудились на перроне, за поездом. Внезапно мне в голову пришла блестящая мысль: если уговорить Роуз сбросить шубу, можно самим присоединиться к погоне! Вроде бы ничего общего мы с медведем не имеем. С трудом стряхнув с себя бобровое пальто, я швырнула его в вагон и припустила за сестрой. Не успела я пробежать и пары ярдов, как вспыхнувший луч фонаря высветил Роуз. Она как раз пыталась на четвереньках взобраться с края платформы на небольшую насыпь. И правда вылитый медведь, если смотреть издалека! На перроне поднялся дикий гвалт. Вскарабкавшись на насыпь, Роуз скрылась из виду в полях. — Там ведь ферма Фоксерт! — охнул в толпе женский голос. — А у них трое малышей! По ту сторону поезда дробно загрохотали шаги бегущих. — Скорее, скорее!.. — голосила женщина. — К Фоксерт! Кто-то с глухим стуком спрыгнул рядом со мной на рельсы; через луч фонаря проскочил Стивен, блеснул металл. Вилы! Наверное, лежали в повозке мистера Стеббинса. — Стивен, погоди! Стой! — завопила я. Обернувшись, он крикнул: — Я не причиню ему вреда, мисс Кассандра! Если не нападет!.. Загоню зверюгу в сарай! Мимо промчался Нейл Коттон. — Ага! Дайте-ка мне! — Он выхватил у Стивена вилы. Следом пробежал, светя перед собой фонарем, Саймон. За ним с громким топотом пронеслись несколько пассажиров и караульный; кто-то сбил меня с ног. Фонарь замигал. Саймон похлопал по нему, и лампочка окончательно погасла. — Принесите фонари со станции! — гаркнул караульный, взбираясь на перрон. Пассажиры остались ждать света, а Стивен с Саймоном бросились за Нейлом в темноту. Наверное, мне следовало все сразу объяснить, но вокруг стоял гвалт, да и падение меня немного оглушило. К тому же эта история скверно отразилась бы на Роуз: узнали бы не только Коттоны, но и толпа местных из поезда. В душе я почти не сомневалась, что сестре удастся благополучно убежать. «В конце концов, вблизи Нейл легко отличит ее от медведя», — успокоила я себя. Тут снова промчалась толпа с фонарями во главе с начальником станции — он вооружился камнем и прихватил большую черную собаку. Дело принимало дурной оборот, молчать больше было нельзя. Я бросилась к людям, но из-за оглушительного собачьего лая моих объяснений никто не слышал. Вскоре раздался пронзительный визг. Совсем ошалев от ужаса, я завопила: — Это моя сестра! Он убивает мою сестру! — и бросилась бежать вдоль рельсов. С громкими криками все кинулись следом; кто-то, споткнувшись о цепь-поводок, растянулся на земле и громко зачертыхался. Вскарабкавшись на насыпь, мы выбежали в поле, но сколько ни оглядывали окрестности, ни Роуз, ни Стивена, ни Коттонов так и не увидели. Куда же они подевались? Люди разом загалдели, строя разные предположения. Одна полная женщина предложила караульному спустить собаку, однако тот побоялся, что в зубы псу угодит не медведь, а Коттоны. — Боже, боже… Зверюга их задушит! — причитала женщина. — Им не спастись! Я уже открыла рот, собираясь объяснить, что никакого медведя нет, как вдруг в отдалении мелькнуло белое пятно. Мужчины с фонарями бросились вперед — навстречу свету вышел Нейл Коттон с Роуз на руках. Белел в темноте костюм сестры. Шуба исчезла. — Роуз! Роуз! — Я помчалась за остальными. — С ней все в порядке, — сказал Саймон, — но лучше отнести ее к нам в машину. Забрав один из фонарей, он осветил брату дорогу, и оба невозмутимо зашагали прочь. — А медведь, сэр… — растерянно протянул караульный. — Мертв, — отозвался Саймон. — Мой брат его убил. — Сэр, вы уверены? — настороженно спросил начальник станции. — Нужно сходить проверить, — предложила полная женщина. — Собака быстро… — Собака ничего не найдет, — бросил через плечо Саймон Коттон. — Зверь свалился в реку, и его унесло течение. — Бедняжка, ох бедняжка! Он был обречен, — всхлипнула она. — Сперва убили, потом утопили… А он ведь, как пить дать, стоил кучу денег. — Идите за Нейлом, присмотрите за сестрой, — велел мне Саймон. Я только обрадовалась. Старший Коттон передал фонарь Стивену, а сам остался уговаривать людей вернуться к поезду. — Странное дело, очень странное… — задумчиво бормотал начальник станции. Еще какое странное! — Стивен, что стряслось? — вполголоса поинтересовалась я. Внезапно приподняв голову, Роуз яростно прошептала: — Замолчи! Лучше забери с поезда багаж. Когда Нейл осторожно спускался с ней по насыпи, она ему негромко сказала, что можно пройти через поле позади станции. Туда он, перебравшись через пути, и двинулся; на станцию они не вернулись. Стивен немного подсветил им дорогу, а потом вернулся за мной и багажом. — Пожалуйста, прошу вас, мисс Кассандра, ни о чем меня не спрашивайте, — быстро выпалил он, не успела я и рта открыть. — Может, скажешь хотя бы, куда подевалась медвежья шуба… — начала я, сбрасывая на перрон бобровое пальто, накидку и жакет. Но тут вернулся караульный. Бедняга никак не мог взять в толк, как медведь выбрался из вагона. Я объяснила, что Роуз забралась в вагон за чемоданами, а Нейл Коттон вдруг захлопнул двери; услышав урчание животного, она открыла вход с другой стороны и выпрыгнула. — Тут медведь и припустил за ней, — завершила я. Вроде бы вышло складно. Начальник станции помог нам загрузить чемоданы в повозку мистера Стеббинса. В стоявшем по соседству автомобиле я увидела Роуз — сестра разговаривала с миссис Коттон. Со станции пришел Саймон. — Мы отвезем вашу сестру. Поедете с нами? — спросил он меня. Но я предпочла остаться со Стивеном. Отчасти мне было неловко, отчасти боялась ляпнуть не то — бог знает, что там произошло на самом деле! Из Стивена за всю дорогу мне не удалось ничего вытянуть — бедняга твердил одно: — Такой ужас, мисс Кассандра! Пусть лучше мисс Роуз объясняет. Я ничего не скажу. Чтобы узнать подробности, пришлось дожидаться, пока мы уляжемся спать. Нет, дома сестра вкратце описала всем, что произошло, но самое интересное наверняка утаила. По ее словам, Нейл бросился за ней с вилами. Она закричала. Сообразив, в чем дело, он попросил подоспевших Стивена и Саймона поддержать версию с медведем. — Коттоны даже матери не сказали правду, — добавила она. — Они были просто неподражаемы! Никогда не слышала, чтобы отец так хохотал! Он не сомневался, что историю досочинят, нещадно приукрасят — и в результате пойдут слухи, будто Роуз спасалась от стада перепуганных слонов. Сообразительность и находчивость братьев его приятно удивили. В тот вечер Коттоны к нам не зашли, высадили сестру во дворе. — Нейл счел, что мне лучше самой рассказать о нашем приключении, — улыбнулась она. — Вот я и рассказала. Придется вам теперь тоже до конца жизни уверять всех, будто за мной гнался медведь. Роуз прямо раскраснелась от волнения, всеобщее внимание ее ничуть не огорчало. А вот я расстроилась. Не знаю почему — может, устала? Меня вдруг затрясло, на глаза навернулись слезы… Топаз быстро отправила нас в спальню, а потом принесла какао и горячие кирпичи в ноги. Мне стало лучше. На прощание она обеих ласково, по-матерински поцеловала (Роуз, правда, этого не любит) и велела не увлекаться долгими разговорами. Думаю, мачехе хотелось с нами поболтать, но ее позвал отец. — Давай допьем какао без света, — предложила я и задула свечу. В темноте Роуз обычно более откровенна. — Что тебе рассказал Стивен по пути домой? — первым делом спросила она. Я ответила, что он повторял, будто не может рассказать — все слишком ужасно. — Интересно, он видел?.. — задумчиво проговорила сестра… и вдруг захихикала. Впервые за долгие месяцы! Хихиканье стало глуше — видимо, она зарылась лицом в подушку. Наконец, немного успокоившись, Роуз сказала: — Я дала Нейлу Коттону пощечину. — Роуз! — ахнула я. — За что? — В поле я оглянулась. Смотрю — мчится Нейл Коттон. А над ним на фоне неба чернеют длинные-предлинные зубцы вил! Ну, я и завизжала, как вы слышали. Хочу скинуть шубу, а пуговицы нашарить не могу! Кинулась бежать. Он кричит: «Стой, стой! » Видимо, рассмотрел, что это не медведь. Догнал, схватил меня за руку. Я говорю: «Пустите, черт вас возьми! » Мой голос узнал Стивен. Крикнул Нейлу: «Это же мисс Роуз! » Тот удивился: «Почему вы убегаете?! » Я в ответ: «Потому что не желаю вас видеть, и брата вашего тоже. Проваливайте оба к дьяволу! » И залепила пощечину. — Ох, Роуз… — Я расстроилась, что ужасное происшествие еще больше осложнило ситуацию. — А он? — Он? Воскликнул: «Боже всемогущий! » Тут подбежали Стивен с Саймоном. Стивен сказал, что следом несется толпа пассажиров с поезда. «Это вы виноваты! — бросила я Нейлу Коттону. — Выставили меня посмешищем на всю округу! » Тогда он велел мне успокоиться и попросил остальных поддержать версию с медведем, как я уже объясняла. — Очень великодушно с его стороны! — заметила я. — Согласись. — Н-ну… в некотором роде… — Она умолкла, видимо, что-то обдумывая, потом снова заговорила: — Просто он не воспринимает нас всерьез, потому так и поступил. Я имею в виду не именно нас, а Англию целиком. Голову дам на отсечение, в Америке он не стал бы выдумывать подобные глупости. Англия для него — сплошной анекдот. Забавная игрушка! Игрушечные паровозики, кукольные деревеньки… Я поняла это из его разговоров по пути домой. Тут наши мысли полностью совпадали — то же самое мне почудилось еще при первой встрече. Не по Саймону, конечно! Да и Нейл, я уверена, не имеет в виду ничего плохого. Я спросила мнение Роуз об их матери. — Красивая. Трещит без умолку. Отцу через минуту захочется ее прибить. — Если они встретятся… — Встретятся, будь покойна. Мы перевидаем целую толпу Коттонов. Говорила она убежденно, почти самонадеянно. Я даже встревожилась. — Только теперь, Роуз, не наделай, пожалуйста, глупостей! — забывшись, воскликнула я. Сестра так и подпрыгнула. — Ты о чем?! Топаз обо мне говорила? Я промямлила, что это лишь предположение, но Роуз не отставала, настойчиво забрасывала меня вопросами. К сожалению, выдержки мне не хватило: сказались усталость и желание защитить мачеху. Да и Топаз говорила, что Роуз лучше знать правду, если вновь доведется встретиться с Коттонами. И все-таки после рассказа на душе стало гадко; я чувствовала, что поступила подло по отношению к сестре и Коттонам. Ладно, пусть… Если это пойдет ей на пользу… Тем более акцент я сделала на словах о моей сознательной наивности. И упоминание об отце опустила. Роуз захотелось узнать, кто из братьев говорил самое неприятное. Я кое-как восстановила в памяти диалог. — По крайней мере, Саймон меня пожалел, — заметила я. — Значит, Нейл предложил с нами не связываться. Ну, я им отомщу! Они еще поплатятся… — Не нужно винить их за это. Вспомни, сегодня они были очень добры! — взмолилась я. — А если ты уверена, что теперь они не против подружиться… — Больше чем уверена. — Они предлагали встретиться? — Неважно, что они предлагали. К моему удивлению, она вновь захихикала, но так и не объяснила, по какому поводу. Отсмеявшись, сестра сказала, что ее клонит в сон. Я попыталась разговорить ее через мисс Блоссом. — Так, Роузи, ты что-то скрываешь, а? Признавайся, негодница! Но Роуз заверила, будто ничего не скрывает. — А если и есть секрет, то секретом и останется, — ответила она. — Давайте, засыпайте с мисс Блоссом. Но мне еще долго не спалось…
 * * *