Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





 ТЕТРАДЬ ЗА ШИЛЛИНГ 1 страница



   О боже, Роуз и мачеха поскандалили! Сестра предложила ей поехать в Лондон подзаработать денег. Топаз ответила, что овчинка выделки не стоит: жизнь в столице безумно дорога. И это истинная правда. Накопить ей обычно удается разве только нам на гостинцы — делать подарки она обожает. — К тому же два художника, которым я позирую, сейчас за границей, — добавила Топаз, — а работать с Макморрисом я не люблю. — Почему? — спросила Роуз. — Он ведь платит больше остальных? — Разумеется. Он богат, — ответила мачеха. — Мне не нравится, что он рисует лишь голову. Как говорит ваш отец, художники, которые пишут меня обнаженной, думают о работе, а Макморрис пишет лицо, но думает о теле. И хлопот он доставил мне куда больше, чем стоит знать Мортмейну. — Ради денег, — начала сестра, — можно примириться с мелкими неудобствами. — Вот сама, милая, и мирись! Роуз ужасно разозлилась: с такими «неудобствами» ей столкнуться явно не грозило. — С превеликим удовольствием! — картинно вскинув голову, заявила она. — К вашему сведению, я уже давно подумываю продаться. В крайнем случае, стану уличной женщиной… Я заметила, что в саффолкской глуши и улиц-то нет. — Если наша добрая Топаз одолжит мне денег на билет до Лондона и даст полезный совет… Топаз невозмутимо сказала, что проституцией никогда не занималась, о чем весьма сожалеет, так как «лишь достигнув дна, поднимаешься вверх». Один из «топазоризмов», переварить который можно только по большой любви. — В любом случае, — добавила она, — тяготы безнравственной жизни не по тебе, Роуз. Раз не терпится себя продать, выбери состоятельного мужчину и самым благопристойным образом выйди за него замуж. Естественно, Роуз посещала такая мысль. Ей, правда, хотелось, чтобы мужчина был притом красив, романтичен и обаятелен. Сестра вдруг разрыдалась. Наверное, от отчаяния: где же в наших полях встретить холостяка брачного возраста — пусть нищего, пусть урода?! Плачет она нечасто, от силы раз в год; по-хорошему, мне бы подойти ее утешить, но я тороплюсь описать происходящее. Похоже, черствость и беспристрастность — часть писательского ремесла. Утешила ее Топаз, ласково, по-матерински. У меня бы так ловко не вышло: не умею я укачивать страдальцев в объятиях. Слезы у Роуз текли ручьем, заливая оранжевое бархатное платье мачехи. Чего только не вытерпел несчастный наряд в свое время! Позже сестра будет на себя злиться за проявленную слабость — есть у нее недобрая привычка смотреть на Топаз презрительно, сверху вниз; однако сейчас между ними царит мир. Тихонько всхлипывая, Роуз сворачивает глажку. Мачеха накрывает к чаю стол, размышляя вслух, где бы взять денег. Одна идея нелепее другой: например, устроить в деревне лютневый концерт. Или купить свинью. Я отвлекаюсь от дневника (руке нужен отдых) и отпускаю несколько замечаний — ничего интересного. За окном снова дождь. Через двор бежит Стивен Колли, сын нашей горничной. Да, когда-то мы могли позволить себе прислугу. Он живет у нас с детства; его мать давно умерла, а родственников не нашлось. Стивен выращивает овощи, ухаживает за курами… да уйму всего делает! Не представляю, как бы мы без него обходились. Ему восемнадцать, он очень хорош собой; в его облике есть что-то благородное, только выражение лица глуповато. Сколько помню, Стивен вечно бродил за мной по пятам; отец зовет его моим пажом. Он и правда вылитый Керубино из «Женитьбы Фигаро», хотя я-то ничего общего с Барбариной не имею. Войдя в кухню, Стивен сразу зажег свечу и поставил мне на подоконник. — Испортите глаза, мисс Кассандра! И уронил на страницу дневника тщательно свернутый листок бумаги. Опять стихотворение! Сидел, наверное, выводил в сарае. Почерк у Стивена аккуратный, даже красивый. В начале заголовок: «Мисс Кассандре, автор — Стивен Колли». Стихотворение прелестно. Автор — Роберт Херрик. Ну, вот что со Стивеном делать? Отцу его «жажда самовыражения» кажется «трогательной». Боюсь, основная «жажда» тут — порадовать меня. Ему известно, как я люблю поэзию. Всю зиму, почти каждую неделю, он подбрасывал мне чужие стихи, выдавая их за свои. Сказать бы, что знаю его секрет, но… не хватает духу: расстроится ведь! Может, когда потеплеет, позову беднягу на прогулку и как-нибудь ласково, тактично все выложу. Расточать Стивену обычных фальшивых похвал на сей раз не стала — ограничилась одобрительной улыбкой. Теперь он с довольным видом усердно закачивает в бак воду из колодца. Колодец в полу кухни, похоже, ровесник замка; говорят, за шестьсот лет он ни разу не пересыхал. А вот насосов сменилось много. Тот, что у нас, остался якобы со времен королевы Виктории, когда проводили отопление. То и дело приходится прерываться. Сначала Топаз, набирая чайник, обрызгала мне ноги; затем из соседнего городка Кингз-Крипт, а точнее из школы, приехал наш брат Томас, крупный юноша пятнадцати лет. У него густые, но растущие пучками волосы (их даже трудно причесать), такого же мышиного цвета, как у меня. Мои, правда, мягкие и послушные. Всего несколько месяцев назад я тоже день за днем приходила домой после занятий. Как сейчас помню: десять миль трясешься в лениво ползущем поезде, плюс пять миль накручиваешь педали от станции Скоутни. У-у-у, как я ненавидела дорогу зимой!.. И все же школа мне нравилась. Моя одноклассница, дочь директора кинотеатра, иногда бесплатно водила меня на фильмы. Ужасно теперь этого не хватает! И вообще в школе было неплохо — для тихого провинциального городка уровень подготовки там замечательный. Я получала стипендию, Томас тоже получает. Словом, кое-какие способности у нас есть. По стеклу хлещет дождь; из-за мерцающего сияния свечи темнота за окном кажется непроглядной. В дальнем конце кухни столь же сумрачно: отверстие в плите закрывает чайник. Роуз и Топаз, сидя на полу у очага, обжаривают на огне хлеб. Их головы очерчены тонкими золотистыми дугами: так светится сквозь волосы пламя. Стивен оставил насос и теперь подкладывает топливо под большой старинный котел из меди — отличный обогреватель с запасом горячей воды. Медь пышет жаром, плита раскалена докрасна! Во всем доме не сыскать места теплее кухни. Потому здесь и толпится вся семья. Впрочем, мы и летом едим в кухне — мебель из столовой продана больше года назад. Боже мой, глазам не верю: Топаз ставит варить яйца! Куры расщедрились. Милые, милые птички! Я-то думала, обойдемся чаем, хлебом, маргарином… Честное слово, и рада бы привыкнуть к маргарину, но не получается. Спасибо, хоть у хлеба нет дешевых заменителей. Неужели когда-то «выпить чаю» означало накрытый в гостиной стол, кексы и тоненькие бутерброды с маслом? Теперь для нас это полноценный ужин, да и тот нелегко раздобыть. Едим мы обычно после приезда Томаса. Стивен возится с лампой. Розовое сияние на стенах вот-вот погаснет. Зажженная лампа перекочевывает на стол. Что ж, ее свет тоже красив. Отец! Пришел из караульни по крепостной стене. Стоит на лестнице, кутаясь в старый клетчатый плед, и бормочет: — Чай, чай… А мисс Марси принесла книги? Не принесла. Тут отец говорит, что руки у него окоченели. Это не жалоба — скорее легкое недоумение. Неужели в нашем замке можно удивляться заледеневшим конечностям? Тем более, зимой. Тряхнув мокрыми волосами, он спускается в кухню. На душе теплеет: как же я его люблю! К сожалению, приливы нежности к отцу случаются у меня нечасто. Внешность у него по-прежнему броская, хотя черты красивого лица немного расплылись; яркие, как у Роуз, волосы тоже постепенно блекнут. Отец непринужденно беседует с мачехой. У него то самое наигранно радостное настроение. Жаль… Впрочем, бедняжка Топаз благодарна ему даже за фальшивое веселье: отца она обожает — а он к ней почти равнодушен. Ох, надо выбираться из раковины. Мачехе нужен чехольчик для чайника, да и хозяйка подстилки прибежала — бультерьерша Элоиза. Она у нас белая, как снег, только из-под короткой шерстки просвечивает нежно-розовая кожа. Ладно, Элоизочка, бери свое одеяльце! Собака преданно смотрит мне в лицо: в ее взгляде и любовь, и упрек, и как будто смех. Откуда столько эмоций в маленьких раскосых глазках? Перебираюсь с дневником на ступеньки. На душе радостно. Грусть из-за отца, жалость к Роуз, раздражающие послания Стивена и беспросветное будущее семьи не считаются. Может быть, счастлива я потому, что утолила творческий голод. А может, меня согрела мысль о яйцах к чаю.  II

 Тот же день, позже. Написано в постели. В общем-то, все неплохо: на мне теплое школьное пальто, в ногах горячий кирпич. Жаль только, эту неделю придется мучиться на маленькой железной кровати. На кровати с пологом мы с Роуз спим по очереди. В руках у сестры роман из деревенской библиотеки. «Миленький сюжет! » — отрекомендовала его мисс Марси. Роуз ворчит, что книга ужасна, но уж лучше читать, чем размышлять о своей невеселой жизни. Бедняжка! Подол ее голубого фланелевого пеньюара сложен вдвое вокруг поясницы — так теплее. Пеньюару лет сто; Роуз его уже, кажется, не замечает. Забрать бы у нее эту заношенную вещицу, а потом вернуть через месяц… Наверное, сестра и пальцем бы к нему не притронулась от отвращения. Впрочем, мне ли говорить? Мой пеньюар еще два года назад превратился в тряпку — в него как раз завернут горячий кирпич. Спальня у нас просторная и необыкновенно пустая. От прежней обстановки осталась только кровать с пологом, и та дышит на ладан; хорошую мебель мы постепенно распродали, взамен купив у старьевщиков лишь самое необходимое. К примеру, платяной шкаф без дверцы. Или бамбуковый туалетный столик — с виду настоящий раритет! Подсвечник у моей кровати стоит на помятом жестяном кофре ценой в шиллинг, у Роуз свеча на комоде, выкрашенном под мрамор, а скорее под бекон. Еще у меня есть собственный эмалированный кувшин и тазик на треноге. Это добро отдала хозяйка «Ключей» в ответ на мое замечание, что в хлеву от них все равно проку нет. Очень сокращает очередь в ванную утром и вечером. А больше всего мне нравится деревянный резной подоконник. Хвала Небесам, продать его невозможно: вместе с многостворчатым окном он надежно встроен в толщу стены. Несколько маленьких ромбовидных окон смотрят в сад. В углу вход в круглую башню. С детства ее обожаю! Внутри вьется каменная лестница; некоторые ступени раскрошились, но еще можно подняться на верхнюю площадку с зубчатым парапетом или спуститься в гостиную. Пожалуй, к мебели причислю и мисс Блоссом — одноногий портновский манекен с выразительными формами, облаченный в проволочную юбку. Дурачась, мы воображаем, что мисс Блоссом — умудренная опытом женщина, в прошлом барменша. И будто бы в разговоре у нее проскальзывают фразочки вроде: «Что ж, золотко, таковы мужчины» и «Главное — окрутить его, голубчика». Вандалы Викторианской эпохи нагородили в доме немало лишнего, а вот разделить комнаты коридорами им в голову не пришло. Ходим туда-сюда через все спальни. Через нашу только что проплыла Топаз в белой ночнушке — куске ситца с отверстиями для головы и рук (современное белье, по ее мнению, слишком заурядно). Ни дать ни взять жертва, бредущая на эшафот. А на самом деле в ванную. Мачеха с отцом спят в большой комнате, дверь которой выходит на лестницу в кухню. Наши спальни разделяет небольшое помещение — студия Топаз, — мы зовем его «буферное государство». Комната Томаса располагается на другой стороне лестничной площадки, рядом с ванной. Интересно, не за отцом ли пошла Топаз? Прошествовать по крепостной стене в ночной сорочке вполне в ее духе. Надеюсь, не за ним; он ужасно бранится, если она врывается в караульню. Мы-то с детства приучены не приближаться к отцу, пока не позовет, — вот он думает, что и Топаз должна ходить по струнке. Несколько минут назад мачеха вернулась. Значит, из дома не выходила. Похоже, ей хотелось посидеть с нами, но мы сделали вид, будто этого не замечаем. Вскоре из родительской комнаты донеслись звуки лютни. Сам инструмент мне нравится, но от него столько шума! И мелодии какие-то негармоничные. Зря я так недружелюбно обошлась с Топаз. Теперь совестно. Просто вечер был слишком насыщенный, одни разговоры. К восьми часам с новой стопкой книг пришла мисс Марси. Ей около сорока, но, несмотря на поблекшее лицо, выглядит она почему-то молодо. Она миниатюрна, смешлива, часто моргает глазами, любимое восклицание: «Вот так так! » Думаю, учитель мисс Марси отличный. Ее специальность — народные песни, полевые цветы и страноведение. В деревню она переехала из Лондона более пяти лет назад. Поначалу ей здесь не нравилось («не хватало городских развлечений»), однако потом она открыла для себя маленькие сельские радости и теперь пытается заинтересовать ими местных. Пользуясь положением библиотекаря, мисс Марси откладывает для нас свежие, только поступившие книги. Вот сегодня, после очередной доставки, отложила для отца детектив его любимого автора. Новенький, позапрошлогодний! — О! Это надо скорее отдать Мортмейну! — воскликнула Топаз и поспешила в караульню. Мачеха зовет отца Мортмейном, поддерживая иллюзию, будто он по-прежнему известный писатель. И вообще ей наша редкая фамилия нравится. Вернулись они вместе — отец хотел поблагодарить мисс Марси. В кои-то веки его радость казалась искренней. — Не могу без детективов! Читаю все подряд: хорошие, плохие, посредственные… — улыбаясь, говорил он. — Но классический — это особое удовольствие! Одно из редчайших в жизни. Мисс Марси призналась, что роман не читал даже викарий. Отец, просияв, послал ей воздушный поцелуй. — Ах, спасибо, мистер Мортмейн! То есть я имею в виду… — Она смущенно заморгала. — Вот так так! Завернувшись в плед, словно в тогу, отец ушел к себе в необычайно приподнятом настроении. — Ну как он? — скорбным шепотом спросила мисс Марси, едва мы остались одни. Можно подумать, отец при смерти или не в своем уме! Сестра ответила, что, мол, жив-здоров, а толку нет. Гостья оторопела. — Роуз огорчена нашим бедственным положением, — пояснила я. — Не стоит обременять мисс Марси семейными заботами, — торопливо сказала Топаз. В адрес отца она и намека на упрек не потерпит: сразу встает горой на его защиту. Учительница возразила, что наши заботы ничуть ее не обременят. (По-моему, жизнь в замке для нее олицетворяет исключительно романтику. ) — Не смогу ли я помочь советом? — застенчиво поинтересовалась она. — Иногда взгляд со стороны… И правда, почему бы не выслушать практичную женщину вроде мисс Марси? Именно она принесла мне учебник по стенографии. Конечно, мать учила не обсуждать семейные дела в деревне, и чувства преданной отцу Топаз я уважаю, но… вдруг будет польза? Пусть знает, что мы разорены. — Если бы вы придумали, как нам заработать денег… — сказала я. — Точнее, правильно их распределить. Творческие люди, как правило, непрактичны. Устроим совещание! — оживленно воскликнула гостья, будто созывая детей на игру. Учительнице явно хотелось нам помочь, отвергнуть ее затею было бы невежливо; впрочем, Роуз с Топаз от отчаяния и не пытались возражать. — Бумагу и карандаши! — хлопнув в ладоши, велела мисс Марси. Писчая бумага — редкий гость в нашем доме. Жертвовать роскошной тетрадью, за которую уплачено шесть пенсов викарию, я не собиралась. В конце концов, учительница выдернула страницы из середины библиотечной ведомости. Приятно обкрадывать правительство! Мы уселись вокруг стола, назначив председателем мисс Марси. Она заметила, что ей придется еще вести протокол за секретаря. Исследование финансового положения семьи Мортмейн

 Присутствующие: Мисс Марси (председатель) Миссис Джеймс Мортмейн Мисс Роуз Мортмейн Мисс Кассандра Мортмейн Томас Мортмейн Стивен Колли Начали с расходов. — Во-первых, арендная плата, — объявила мисс Марси. Аренда составляет сорок фунтов в год. Не так уж много для огромного замка, но земли у нас всего несколько акров. Земледельцам руины мешают, вдобавок по деревне ходят слухи о привидениях. Чушь, конечно! Нет здесь привидений (кое-что странное бродит порой по насыпи, однако к дому не приближается). А вообще, аренду мы не платим третий год. Тем не менее, богатый владелец замка всегда присылал нам к Рождеству окорок из своего поместья Скоутни-Холл, что в пяти милях отсюда. В ноябре прошлого года старый джентльмен умер. Как же мы соскучились по окороку! — Говорят, в Скоутни-Холл приезжают наследники, — сказала учительница, выслушав наши объяснения. — Уже взяли к садовникам двух ребят из деревни. Что ж, пометим эту статью расходов как «необязательная». А как с питанием? Нельзя ли урезать сумму до пятнадцати шиллингов на человека в неделю? Скажем, фунт на человека, включая свечи, масло для ламп и чистящие средства? Шесть фунтов в неделю на семью! Мы разразились громким хохотом. — Думаю, мисс Марси нужно для начала узнать истинное положение дел, — заговорила Топаз. — В этом году доходов нет и не предвидится. — Я не знала, что все так плохо, — пунцовея, пробормотала мисс Марси. — Но, миссис Мортмейн, дорогая, есть же какие-то деньги? Мы вкратце обрисовали ситуацию. За январь и февраль у нас не прибавилось ни пенса. В прошлом году отец получил из Америки сорок фунтов — там еще неплохо продается его книга. Три месяца Топаз позировала в Лондоне: восемь фунтов сэкономила, пятьдесят взяла в долг; двадцать фунтов удалось выручить в Кингз-Крипте за комод. На них и живем с Рождества. — Итак, доход за прошлый год сто восемнадцать фунтов, — записала мисс Марси. Пришлось торопливо пояснить, что к доходам нынешнего года эта цифра отношения не имеет: хорошей мебели на продажу не осталось, богатые кредиторы Топаз разъехались, да и авторские гонорары отца со временем только сокращаются. — Может, мне бросить школу? — предложил Томас. Мы хором отвергли нелепую мысль: школьные расходы покрывает стипендия, к тому же викарий недавно купил ему годовой проездной на поезд. Задумчиво повертев в руках карандаш, учительница наконец сказала: — Лучше говорить откровенно. Не сэкономить ли денег на жалованье Стивену? Мои щеки запылали. Стивену мы ничего не платили. Нам даже не приходило это в голову! А ведь платить следовало. (Хотя к тому моменту, когда он дорос до жалованья, денег все равно не было. ) — Мне не нужно жалованье, — тихо произнес Стивен. — Я бы в любом случае отказался. Я обязан Мортмейнам всем. — Видите ли, Стивен нам как родной, — объяснила я. Учительница нахмурилась, зато Стивен просиял и, смущенно пробормотав, что ему нужно проверить кур, вышел из кухни. Едва за ним закрылась дверь, мисс Марси уточнила: — Совсем-совсем никакого жалованья? Только содержание? — Ну, мы же себе ничего не платим, — резонно заметила сестра. Истинная правда! Только мы и не работаем, как Стивен. И не спим в темной комнатушке при кухне. — Обсуждать нашу бедность при мисс Марси унизительно! — сердито продолжала Роуз. — Я думала, она просто посоветует, где заработать денег. Битый час мы усмиряли взыгравшую гордость сестры и успокаивали расстроенную гостью — лишь затем перешли к подсчетам, кто из нас чего стоит. Топаз объяснила, что больше четырех фунтов в неделю в Лондоне ей не заработать; три из них уйдет на проживание, плюс одежда и поездки домой на выходные, хотя бы два раза в месяц. — К тому же в Лондон мне не хочется, — жалобно добавила она. — Я устала работать натурщицей. И ужасно скучаю по Мортмейну. Без меня ему никак — никто в доме не умеет готовить. — Какая разница! — фыркнула Роуз. — Готовить нам все равно нечего. Может, мне пойти в натурщицы? — Не стоит и пробовать, — ответила Топаз. — Слишком красивая фигура, рисовать неинтересно. И сидеть неподвижно у тебя не хватит терпения. Если ничего не придумаем, придется мне все-таки ехать в Лондон. Я бы присылала домой около десяти шиллингов в неделю. — Что ж, превосходно! — отозвалась мисс Марси и записала: — Миссис Джеймс Мортмейн: десять шиллингов в неделю. — Но не круглый год, — твердо сказала мачеха. — Я столько не вынесу. Мне и на свои картины нужно время. Я ведь могу кое-что продать. — Разумеется, — вежливо кивнула учительница и обернулась ко мне. Я сказала, что добилась приличной скорости письма, хотя до настоящей стенографистки мне еще далеко. И печатать я не умею. Где же найти в такой глуши печатную машинку! — Боюсь, пока ты ноль, — развела руками мисс Марси. — Вот когда всерьез займешься писательством… Так, Томасу еще несколько лет учиться. Перейдем к тебе, Роуз. Если кто в семье и ноль как возможный кормилец, так это сестра. Конечно, она играет на фортепиано, неплохо поет и вообще очаровательна, но особых талантов у нее нет. — Я могла бы присматривать за детьми, — сказала она. — Нет-нет, — торопливо возразила учительница. — То есть я имела в виду… э-э… по-моему, тебе это не очень подойдет. — Тогда пойду горничной в Скоутни-Холл! — мученически воскликнула сестра, будто отдаваясь в руки палача. — Дорогая, на горничную нужно выучиться, — мягко сказала мисс Марси, — да и отцу вряд ли это понравится. Может, вышьешь что-нибудь миленькое? — На чем? — усмехнулась Роуз. — На мешковине? В любом случае, вышивает она из рук вон плохо. Мисс Марси, с грустью просмотрев список, вздохнула: — К сожалению, наша славная Роуз пока тоже ноль. Остается мистер Мортмейн. — Ну, уж если я — ноль, — хмыкнула сестра, — то отец — ноль в квадрате! Подавшись вперед, учительница произнесла: — Дорогие мои, поймите, я честно пытаюсь вам помочь… Что за беда у мистера Мортмейна? Он… он пьет? Мы так хохотали, что даже Стивен заглянул, желая послушать шутку. — Бедный, бедный Мортмейн, — задыхаясь от смеха, простонала Топаз, — если бы он мог позволить себе хоть бутылку пива!.. Выпивка стоит денег, мисс Марси. Тогда мисс Марси задумчиво предположила, что вряд ли дело в наркотиках. Уж, конечно, не в них! Он даже не курит с тех пор, как закончились сигары, которые ему преподнес на Рождество викарий. — Причина одна — лень в чистом виде, — заявила сестра, — лень и слабохарактерность. Наверное, он никогда особенно и не блистал. «Борьбу Иакова» явно переоценили. Лицо Топаз исказилось от гнева. Я испугалась, что мачеха ударит Роуз, но между ними быстро встал Стивен. — Ну что вы, мисс Роуз, — тихо сказал он, — это великая книга, всякому понятно. Просто после пережитого мистер Мортмейн не может больше писать. Вдохновение по желанию не приходит. Не успела сестра открыть рот, чтобы осадить наглеца, как Стивен обернулся ко мне и скороговоркой выпалил: — Я тут размышлял, мисс Кассандра… пойду-ка я работать. Меня с радостью возьмут на ферму Четыре Камня. — Стивен, а сад?! — чуть не расплакавшись, завопила я. Мы ведь только и держались на овощах! Он ответил, что дни скоро станут длиннее, работать дома можно по вечерам. — Да и я неплохо в саду управляюсь, правда, Стивен? — спросила Топаз. — Даже очень хорошо, мэм. Конечно, если бы вы уехали в Лондон, я не пошел бы на ферму — мисс Кассандре будет тяжело. Это правда. От Роуз толку не много что дома, что в саду. — Запишите на меня двадцать пять шиллингов в неделю, мисс Марси, — продолжал Стивен, — столько мне предложил для начала мистер Стеббинс. И обед вдобавок. Я обрадовалась: хоть раз в день он сытно поест! Мисс Марси согласилась, что идея великолепная, и с сожалением вычеркнула десять шиллингов Топаз. — Конечно, это был лишь возможный заработок… Пока она записывала цифры, сестра вдруг сказала: — Спасибо, Стивен. Обычно она его почти не замечает, поэтому слова благодарности прозвучали особенно значительно. В последнее время бедняжка Роуз все грустила, а тут даже мило улыбнулась. Настоящий луч солнца после долгого ненастья! По-моему, против ее улыбки никто не устоит, сразу влюбится. Однако Стивен просто покивал головой и несколько раз сглотнул. На лестнице вдруг появился отец. — В карты играем? Наверное, со стороны так и казалось: сидим компанией за столом, у лампы… Обведя взглядом наш кружок, он зашагал вниз. — Книга превосходная! Устроил себе небольшой отдых, пытаюсь угадать, кто убийца. Вот, зашел за печеньем. Топаз, будь добра… Печеньем отец забивает голод в перерывах между приемами пищи (ест он за обедом мало, куда меньше остальных). Наверное, думает, что это самая дешевая и незначительная еда из имеющейся в доме. Магазинного печенья у нас, конечно, сто лет не водилось — речь об овсяных лепешках, которые печет Топаз. Очень сытные! Мачеха намазала лепешку маргарином. В глазах отца мелькнуло отвращение. — Можно немного посыпать сахаром? Так вкуснее, — извиняющимся тоном пояснил он. — Есть, чем угостить мисс Марси? Мисс Марси, не желаете чаю или какао? Поблагодарив отца, учительница сказала, что не хочет перебивать аппетит перед ужином. — Ладно, не буду мешать игре, — ответил он. — А это что? Отвлечь его внимание я не успела. Склонившись над плечом мисс Марси, отец скользил взглядом по злополучному списку. Доходность на текущий год

 Миссис Мортмейн — ноль Кассандра Мортмейн — ноль Томас Мортмейн — ноль Роуз Мортмейн — ноль Мистер Мортмейн — ноль Стивен Колли — 25 шиллингов в неделю
 На его лице не дрогнул ни один мускул, на губах по-прежнему играла улыбка, но в душе… В душе явно что-то происходило. Я сразу почувствовала. Роуз считает, будто я наделяю людей своей реакцией и эмоциями; однако в тот миг, уверена, интуиция меня не подвела. Я вдруг увидела отца глазами постороннего человека. Как же он изменился со времени моего детства! Невольно вспомнились строки Ральфа Ходжсона о жалких укрощенных тиграх… Сто лет пройдет, пока запишешь мысли, которые занимали тебя не больше минуты! А было их много — о сложных вещах, трогательных, странных… — Стивен собирается отдавать свое жалованье нам? — дочитав список, поинтересовался отец довольно небрежным тоном. — Я же должен платить за стол и проживание, мистер Мортмейн… сэр, — запинаясь, проговорил Стивен. — Да и за… прежнюю… щедрость. И книги вы мне давали… — Из тебя выйдет прекрасный глава семьи, — сказал отец и, взяв у Топаз овсяную лепешку, направился к лестнице. — Мортмейн, погрейся немного у огня! — крикнула она вдогонку. Он ответил, что хочет почитать книгу, и, вновь поблагодарив мисс Марси за чудесный роман, в высшей степени учтиво с ней попрощался. Вскоре со второго этажа донеслось невнятное пение — мурлыча себе под нос, отец шел через вереницу комнат в караульню. Мисс Марси, человек деликатный, не сказала о происшедшем ни слова, только смущенно заметила, что ей пора домой. Стивен зажег фонарь, чтобы проводить гостью: из-за непролазной грязи вокруг замка учительница оставила велосипед на дороге. Я вышла вместе с ними. Во дворе, мельком глянув на окно караульни, мисс Марси спросила, не обидится ли отец, если она принесет ему коробочку печенья — держал бы ее при себе. Я с улыбкой ответила, что еда в нашем доме — не оскорбление. — Боже, боже… — вздохнула она. Напоследок учительница восхитилась великолепием руин, предположив, что мы-то к ним давно привыкли. Мечтая скорее вернуться к очагу, я с готовностью согласилась. Только это неправда — к красоте замка невозможно привыкнуть. Мисс Марси и Стивен ушли, а я все смотрела на темные развалины: сегодня они были особенно прекрасны! Ночь выдалась странная. Тонкую завесу облаков подсвечивала серебряным невидимая луна, отчего небо отливало светло-серым. Огромная башня Вильмотт стала как будто еще выше. Я присмотрелась к небу и не смогла отвести глаз. Оно завораживало… Так я и глядела в полной тишине ввысь, пока не вернулся Стивен. — Замерзнете без пальто, мисс Кассандра, — встревожился он. Но я забыла о холоде, а потому не мерзла. По пути к дому Стивен спросил меня о Безжалостной красавице: не обитала ли она в башне вроде Вильмотт? Вполне вероятно, ответила я. Хотя, по-моему, вряд ли эта дама вела хозяйство. После ухода гостьи дрова в очаг решили не подкидывать; разобрав из духовки горячие кирпичи, все разошлись по спальням. Придется расходовать свечи — рано ведь, спать не хочется. Вот досада! Надеялась, света хватит на два часа, но фитилек провалился внутрь! Не свеча, а бесформенный кусок воска. (Как же выкручивался в такой ситуации король Альфред со свечами-часами? ) Попросила свечу у Томаса — оказывается, он еще корпит над домашней работой. К счастью, в кухне у меня есть тайный запас огарков. А по пути вниз дружески поболтаю с Топаз. Надо все-таки быть великодушней.
 * * *

   Вернулась. Что сейчас произошло! Очень странный случай. Мои шаги разбудили в кухне собаку; на лай выглянул Стивен. Я крикнула, что это лишь я, и он нырнул обратно в комнату. Взяв свечной огарок, я присела рядом с Элоизой (после сна от нее приятно пахнет теплой чистенькой собачкой). Только собралась с ней потолковать, как появился Стивен, в пальто поверх ночной одежды. — Все в порядке, — обернулась я. — Я нашла, что хотела. Тут дверь над лестницей захлопнулась. Наступила полная темнота, только квадрат окна бледно светится. Я двинулась на ощупь обратно, но врезалась в стол. Тогда Стивен довел меня до ступеней за руку. — Спасибо, теперь я сама справлюсь, — сказала я. Окно было рядом; мертвенный лунный свет окутывал все вокруг, точно саван. Стивен так и не выпустил мою руку. — Мисс Кассандра, у меня к вам просьба, — начал он. — Если вам будет голодно, скажите мне… Я имею в виду, если нечего будет есть. Что на это ответить? «Хорошо, обязательно». Но меня насторожил его напряженный, обеспокоенный голос. — Э-э… у нас вроде всегда находится, чем перекусить, — весело отозвалась я. — То одно, то другое, верно? Куча вкусностей — это, конечно, здорово, но мне пока хватает. А почему ты завел такой разговор? Он признался, что сейчас размышлял об этом в кровати. Ему невыносима мысль о моих страданиях. — Если вам голодно, непременно скажите мне! Что-нибудь сообразим. Я горячо поблагодарила Стивена и напомнила о его планах помогать нам деньгами. — Да, хоть чем-то, — вздохнул он. — Но если вы недоедаете, только дайте знать! Спокойной ночи, мисс Кассандра. Я побежала вверх по лестнице. Откровенно говоря, желудок от голода сводит у меня постоянно. Слава богу, что Стивену не призналась! Раз он крадет ради меня стихи Херрика, с него станется воровать для меня сосиски. Нехорошо так думать, но все-таки… приятно. Из караульни пришел отец. На его лице не было ни тени обиды, ни намека на оскорбленное достоинство. Отец просто сказал, что приберег четыре главы для чтения в кровати. — И это потребовало немалой силы духа! — добавил он с улыбкой. Топаз же выглядела расстроенной. В нашей спальне царила темнота: Томас позаимствовал у Роуз свечу, чтобы дописать домашнее задание. Сестра не возражала — роман оказался «миленьким» до приторности. Я зажгла огарок и вставила его в оплывший в подсвечнике воск. Пришлось сильно наклониться, чтобы свет попадал на тетрадь. Не успела вывести и буквы, как подскочила Роуз: проверила, затворена ли дверь в студию. — Тебе ничего не пришло на ум, когда мисс Марси рассказала об открытии Скоутни-Холла? — многозначительно спросила она. — А я сразу вспомнила «Гордость и предубеждение»! Помнишь, миссис Беннет говорит: «Незерфилд-парк наконец больше не будет пустовать»? [2] И мистер Беннет наносит визит новому хозяину-богачу. — Мистер Беннет не задолжал ему арендную плату, — усмехнулась я. — Отец все равно не пошел бы. Вот бы очутиться в романе Джейн Остен! — А я бы предпочла Шарлотту Бронте. — Что, по-твоему, лучше: роман Джейн с примесью стиля Шарлотты или роман Шарлотты с примесью стиля Джейн? Обожаю такие разговоры! Но мне не терпелось заняться дневником, поэтому я коротко сказала: — Лучше обеих поровну. — И уткнулась в тетрадь. Сейчас около полуночи. Пишу эти строки при свете угасающей свечи и сама чувствую себя Шарлоттой Бронте. Карандаш норовит выскользнуть из немеющих от холода пальцев. Зачем только Стивен напомнил о еде? Теперь у меня крутит желудок. Странно, я ведь меньше шести часов назад съела яйцо и выпила чай… О боже! Наверное, Стивен так тревожился из-за меня, оттого что сам голоден. Мы ведь семья! Интересно, не удастся ли урвать еще несколько минут для письма, если воткнуть в подтаявший воск вместо фитилька спички? Иногда помогает. Бесполезно… Все равно, что огонек светлячка. Зато луна пробилась сквозь облака, стало чуть лучше видно. До чего увлекательно писать при лунном свете! Роуз спит. Лежит на спине, широко открыв рот. Даже в таком виде она прелестна. Надеюсь, ей снится чудесный сон: богатый молодой холостяк предлагает ей руку и сердце. У меня сна ни в одном глазу. Поболтаю немножко с мисс Блоссом. Мысленно, разумеется. На серебристом фоне окна благородный корпус манекена выглядит почему-то внушительнее, чем обычно. Только что спросила ее о нашем с Роуз будущем: случится ли с нами что-нибудь захватывающее? И отчетливо услышала ответ: — Не знаю, золотко. Но уверена, твоя сестра стала бы настоящей куколкой, подвернись ей случай. Мне-то стать «куколкой» точно не грозит. С удовольствием писала бы ночь напролет, однако уже почти ничего не видно — зря бумагу порчу. Лучше просто думать. Размышления, похоже, единственная роскошь, которую можно себе позволить бесплатно.  III



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.