|
|||
Вместо эпилога 3 страница‑ Павел? ‑ Да, душа моя? ‑ У тебя так переменилось лицо… ‑ Вздор! ‑ Вот опять! Ты каждый раз другой. ‑ И который лучше? ‑ Не знаю, просто вдруг глаза становятся такими… не знаю как сказать… ‑ Добрыми? ‑ пытаюсь свести разговор к шутке. ‑ Добрыми, ‑ соглашается она без всякой весёлости. ‑ И мудрыми. Даже немного грустными. Так смотрят люди, видевшие смерть. Вот оно что… глаза ‑ зеркало души. А кто я есть теперь, кто через них смотрит? Я рядовой Романов, которому снится жизнь императора, или же император, в сумасшественном мозгу придумавший страшное светлое будущее со страшной войной? Ответа нет. Есть? Я Павел Первый! Павел Первый с половиной… Ещё бы узнать какая из половин настоящая. ‑ Так видел. ‑ Кого? ‑ Её, смерть. Вот представь ‑ меня вчера убили. ‑ Не говори так! ‑ Да‑ да, убили. Нет прежнего Павла, того, что был когда‑ то. А новый… новый только рождается. Как водится ‑ в крови и муках. В ответном взгляде вместо ожидаемой жалости к убогому ‑ неожиданное понимание. ‑ Расскажи. ‑ О чём? ‑ Какая она, смерть? Безносая старуха с косой, да? ‑ Ну почему же? Вполне приличная молодая леди. ‑ Леди? Почему я так сказал? Да первое, что в голову пришло, и сказал. Поправляться не буду. ‑ Мне так показалось. Было в ней что‑ то английское. ‑ Леди, значит, ‑ повторила в некоторой задумчивости. ‑ У твоей смерти английское лицо…. Если бы только такое! В виденном мной будущем оно ещё и немецкое, австрийское, румынское, итальянское ‑ разное. И это не считая прочей швали. А тут всего‑ то делов ‑ англичанка гадит. Естественное состояние, она разве когда‑ то умела иначе? Ничего, вот ужо Платов доберётся до Индии, возглавив национально‑ освободительную войну угнетённых индусских ширнармасс против британского колониализма, мало не покажется. Арестованные в русских портах корабли ‑ ещё цветочки… ‑ Ваше Императорское Величество! Ну нельзя так орать над ухом, когда я кушаю. Заикой стану, или более того ‑ подавлюсь, и осиротеет держава. ‑ Чего тебе, прапорщик? Офицер из вновь произведённых лейб‑ кампанцев щёлкнул каблуками башмаков: ‑ Там это… ‑ запинается, не зная как объяснить. ‑ Александр Павлович спрашивают дозволения войти. Попрощаться хотят. ‑ Зови. Вот и очередная семейная сцена назревает, с теми же действующими лицами, но без посторонних. ‑ Ты был с ним суров, ‑ Мария Фёдоровна ни единым словом не упоминает об устроенной в защиту старшего сына истерике. ‑ Не жалко родную кровь? Сказать ‑ не, не жалко, и что только армия сможет сделать из него человека? Не поймёт и обидится. ‑ Так нужно, душа моя. Запах пороха быстро выветрит из головы вольтерьянскую дурь, а звон шпаг и пушечный грохот вообще несовместимы с бредовыми идеями господина Руссо. Александр вошёл и остановился на пороге, то ли ожидая особого приглашения, то ли демонстрируя покорность воле отца‑ самодура, то ли оценивая эффект, произведённый новым нарядом. По мне, так нормально смотрится. Может и самому переодеться во что‑ нибудь казацкое? Мягкие сапоги вместо говнодавов с голенищами выше колен, широкие шаровары… точно, а то из‑ за натёртых лосинами ляжек хожу враскорячку. Кафтанчик тоже ничего, только серебряные пуговицы заменить костяными, чтобы снайперы… Ах да, откуда здесь снайперы. ‑ А ну, поворотись, сынку, какая смешная на тебе свитка! Сын захлопал глазами. Видимо, готовился ко всему, вплоть до разноса по поводу отсутствующего парика с буклями, но не насмешки. Мальчишка, хоть и давно женатый, всё хочется убедить родителей в способности принимать самостоятельные решения. Одобрительно хлопаю его по плечу, для чего пришлось встать из‑ за стола и привстать на цыпочки: ‑ Орёл, мать твою! Машенька, это не тебе. С чем явился? ‑ Вот, Ваше… ‑ Титулование для парадов оставь. Ну? Протягивает сложенный вчетверо лист бумаги: ‑ Прожект арестантского батальона, государь. ‑ Штрафного, Сашка, штрафного! ‑ и объясняю уже помягче. ‑ Мы же людям даём возможность искупить, так? И зачем им потом всю жизнь носить титул арестанта? ‑ Но позвольте… ‑ вскидывает белобрысую голову. ‑ Не позволю! ‑ пробегаю глазами бумагу. ‑ Зачем тебе старые казацкие " сороки"? Вычёркиваем. Твоё дело не в осадах сидеть да приступы отражать, а… хотя… Ты чухонцев любишь? ‑ В котором смысле? ‑ В самом прямом. Забирай своё каторжное войско, да отправляйся в Ревель ‑ будешь учиться морской десант отражать. В Ревель я сказал! Чтобы через неделю в Петербурге ни одной сволочи не было! Указ напишу, да… И на эскадру напишу, пусть помогут немного. ‑ Государь, но Ревельский порт ещё во льду. ‑ Как так? Кто позволил? ‑ смотрит как на последнего дурачка. Ладно, для пользы дела можно и подыграть самую малость. ‑ Лёд сколоть и в Сибирь! Во избежание его возвращения установить батареи на… ну там сам разберёшься. Всякое иностранное судно, военное или купеческое, подлежит немедленному аресту как возможный пособник неприятеля. ‑ Льда? ‑ Кого же ещё? При сопротивлении ‑ уничтожить! Убежал окрылённый. Мне бы в его возрасте кто сказал ‑ топи всех, а Господь разберётся… Эх, чувствую, не избежать потом дипломатических скандалов, если намнёт копчик какому‑ нибудь нейтралу. А плевать, на англичан и свалю, не всё же им с больной головы на здоровую перекладывать. ‑ Павел? ‑ Да, дорогая? ‑ Ты ведь это не всерьёз? ‑ Насчёт чего, льда или Сашки? ‑ Того и другого. За стол уже не хочу, потянет в сон, а спать пока некогда. Неторопливо прохаживаюсь по столовой, заложив руки за спину, и стараюсь не оскользнуться на натёртом до сияния паркете. Объяснить ей? ‑ Знаешь… просто боюсь. ‑ Чего? ‑ Английских ушей в окружении Александра. Нет, конечно же, там шпионы толпами не ходят, самое обидное ‑ не предадут и не продадут, просто ляпнут ненужное в неподходящем обществе. Англоманы, франкофилы, германолюбцы… бывают такие? Уроды, одним словом ‑ ради желания понравиться иноземной сволочи наизнанку вывернутся. Ага, загадочная русская душа… бля… ‑ Не понимаю. ‑ И не нужно. Пусть считается моей придурью. ‑ Но это не так! В уме не откажешь. Или в обычном женском тщеславии ‑ кому охота быть замужем за идиотом? Хотя они в большинстве случаев именно таковыми мужчин и считают, но в глубине‑ то души надеются на обратное! ‑ Конечно не так. Но об этом ‑ молчок.
Утро закончилось, и новый день принёс сотни новых забот ‑ казалось, здесь даже птички не гадят без высочайшего на то соизволения. Чего проще ‑ накормить солдат, со вчерашнего вечера перебивающихся сухарями с ежечасно подносимой чаркой? Нет, нужно лично бить морды, снисходя с заоблачных высот до мерзостей обыденной жизни. Мордобитие в коей‑ то мере подействовало, и плац затянуло дымком от костров. Форменное безобразие и нарушение всего что можно, но кухня не справляется, и над огнём в больших котлах готовили баланду для арестантов ‑ морить их голодом не входило в мои планы. А какие они вообще, эти планы? Знать бы ещё самому… За что ни ухватись ‑ под пальцами расползается подобно гнилому сукну. Оставила мамаша наследство: воры, бездельники, лихоимцы, казнокрады, пьяницы. Одним словом ‑ безродные космополиты, прости, Господи. И какая сука рассказывала когда‑ то о беззаботной жизни царя‑ самодержца, сидящего на троне с единственной целью ‑ угнетать да закабалять? Ещё неизвестно где легче, в поле с сохой или во дворце. И где безопаснее. ‑ Ваше Императорское Величество! ‑ ну вот, опять кому‑ то понадобился. ‑ Ваши пистолеты, государь!
Документ 5
" Август? йшій Императоръ! Государь Всемилостив? йшій!
Воспяти солнце во днехъ Езекіи и приложи житія Цареви. Ты, благод? тельное св? тило Россіи, озаряя нын? насъ животворнымъ воззр? ніемъ Твоимъ, и чрезъ то въ Теб? самомъ возвращая удаляющееся отъ насъ солнце, прилагаеши намъ житія. Обновляется жизнь наша, и новая къ просв? щенію въ сердцахъ нашихъ воспламеняется ревность. Отсел? паче и паче процв? тетъ сей малый ученія вертоградъ, разбот? ютъ красная его и потекутъ ароматы его.
Такъ вы, юные крины сего счастливаго вертограда, младые питомцы наукъ! взывайте: стани солнце наше, теки по пути мудраго Твоего Царствованія, да будетъ исходъ славы Твоея отъ края небесе; да царствуетъ съ Тобою въ непрерывномъ здравіи и благоденствіи дражайшая и вселюбезн? йшая Супруга Твоя, со вс? мъ Август? йшимъ домомъ. " (Резолюция рукой императора ‑ " Денег дармоедам не давать. Павел" )
Глава 4
Неужели принесли пистолеты? Вот ей‑ богу, безоружным как без штанов себя чувствовал. Шпага не даёт той уверенности, да и фехтовальщик из меня, честно признаться, никудышный. Против офицера с такой же зубочисткой ещё потяну, но обученный солдат в штыковом бою шансов не оставит, тут к бабке не ходи. ‑ Вот! ‑ Акимов протягивает оружие рукоятями вперёд. ‑ Насилу достал. ‑ Что же так? ‑ только сейчас обращаю внимание на слегка потрёпанный вид прапорщика ‑ шапка потеряна, неизвестно где добытый медальон висит криво, мундир порван в нескольких местах, рожа расцарапана. ‑ Не кошки ли тебя драли? ‑ Никак нет, Ваше Императорское Величество! Пострадал при спасении аглицкого посланника от неизвестных злоумышленников, в знак благодарности вручившего сии пистоли за мгновение до смерти! ‑ Не ори так, братец, совсем оглушил. И объясни ‑ как же ты англичанина спасал, коли тот помер? Он, кстати, точно помер? ‑ Не извольте сомневаться, государь, мертвее не бывает. Его собственный секретарь и зарезал, сразу после того, как покончил с собою, не выдержав угрызений нечистой совести. ‑ Чего?! ‑ Виноват, Ваше Императорское Величество, конечно же перед тем. Смотрит честными глазами. Ну чисто агнец, только что заваливший и живьём съевший матёрого волчару. Casus belli ходячий… Хотя что, собственно, изменилось? У короля много ‑ так, кажется, говорят? И не думаю, что при наличии живого посла англичане отказались бы от намерений проучить северных варваров. ‑ Вас кто видел? Взгляд прапорщика из уставного мигом стал осмысленным. Но что‑ то мнётся, не решаясь говорить. ‑ Ну же? ‑ Разве мы бы посмели без приказа, Ваше Императорское Величество? Добром же хотели, деньги даже приготовили… А они на стук в дверь сразу стрелять начали ‑ троих насмерть да двое ранены. Ну вот и разозлились ребята… ‑ А ты? ‑ И я разозлился. Виноват, государь! ‑ О вине после. Оживился, неправильно поняв знакомое слово. Оно и верно, без стакана не разобраться в случившемся. Но попробуем. Итак, что мы имеем? А имеем неизбежную войну с Англией, страшно недовольной моим замирением с Бонапартием. Зачем я это сделал? Интересный вопрос, ответа на который память не даёт ‑ не иначе встал в те поры с левой ноги, или просто захотелось досадить памяти покойной мамаши. Очень уж она негодовала, когда французы последовали её примеру и укокошили законного монарха, укоротив его на голову. Огорчилась намёком? ‑ Далее сказывай. Акимов, обманутый в ожиданиях, тяжело вздохнул и взмахнул рукой. По его знаку четверо рослых солдат с натугой поднесли ближе здоровенный ларец, почти что сундук, с висящими печатями. ‑ Вот прихватили… ‑ Что это? ‑ Не могу знать! Только… ‑ Ну? ‑ Кабы каверзы какой не было. А ну как порох внутри? ‑ А фитиль где, и кто поджигать будет? ‑ А я бы пару пистолетов закрепил, и всех делов, ‑ потом спохватился. ‑ Виноват, Ваше Императорское Величество. Не верю. Ни этой плутовской морде не верю, ни в то, что англичанин решил обезопасить содержимое таким хитроумным способом. ‑ Тащите в мои покои, да найдите кого‑ нибудь, кто открыть сможет.
Специалиста пришлось ждать долго, часа четыре. За это время успел изучить ларец снаружи до мельчайших подробностей, ещё раз плотно позавтракать, подписать два десятка указов, касающихся конфискации имущества заговорщиков, отменить полсотни старых распоряжений, и даже переодеться, сменив дурацкий немецкий мундир на нормальное одеяние. И почему раньше так не ходил? Молодой был, наверное, и глупый. А сейчас? Сейчас же из зеркала смотрел бравый казак неопределённого, но более чем среднего возраста, курносый, с лысиной ото лба и до макушки, да ещё и небритый. Какая‑ то паскудная чахлая растительность топорщилась на подбородке редкими клочками, а будущие усы представляли собой более печальное зрелище. Срамота! ‑ Простите за задержку, Ваше Императорское Величество! ‑ явившийся Акимов вытолкнул впереди себя какого‑ то пожилого мужика. ‑ Вот, механика привёз. Я ещё раз бросил взгляд в зеркало и досадливо поморщился. Да, лучше и не сравнивать, а то от зависти разлитие желчи в организме случится ‑ у привезённого специалиста борода чуть ли не до пояса дотягивает. И чернее воронова крыла, хоть владельцу её всяко не меньше шестидесяти. ‑ К Вашим услугам, Ваше Императорское Величество! ‑ со степенностью и достоинством поклонился он. ‑ Врёт, ‑ громким шёпотом прокомментировал Акимов. ‑ Еле перехватить успел ‑ уже и манатки собирал, намереваясь скрыться. ‑ Я не скрывался! ‑ механик запустил руку куда‑ то под бороду, видимо во внутренний карман кафтана, и достал скрученную в трубочку бумагу. ‑ Имел предписание… ‑ Дай сюда, ‑ бесцеремонно, как и полагается самодурственному самодержцу, забираю документ. Что у нас там? Ага, вот… Не далее как перед Рождеством, я самолично отставил господина Кулибина от места в Академии Наук и повелел выматываться из славного города Санкт‑ Петербурга ко всем чертям собачьим. Нет, формулировка помягче, конечно, но смысл именно таков. А за что? Вот этого в бумаге не указано, просто предписывалось отбыть в Нижний Новгород, в Подновскую Слободу, и сидеть там до особого на то распоряжения. Лихо… ладно ещё в Сибирь земляка не законопатил. Земляка? А ведь точно! Там, в виденном мною будущем, я родился в Подновье. Или только буду рождён? Впрочем, неважно… Но хорошо помню и место, где стоял когда‑ то его дом, и школу, построенную заботами и хлопотами Ивана Петровича. Вот забавно ‑ церкви в слободе нет и не было никогда, а школа есть. ‑ Ну и стоило так горячиться, господин Кулибин? ‑ бумага летит в растопленный по случаю холодной погоды камин. ‑ Так ведь приказ, Ваше Императорское Величество? ‑ тон более вопросительный, чем оправдывающийся. ‑ И что с того? А самому немного подумать? Коварный враг, пробравшийся к самому подножию престола, способен на любую подлость, дабы ослабить Государство Российское! В том числе и подобным образом ‑ удаляя светлые головы, способствующие укреплению и процветанию державы. Но сейчас, когда заговор изменников раскрыт и обезглавлен… Да, обезглавлен! Не время лелеять старые обиды и верить клевете. А ведь проникся Иван Петрович серьёзностью текущего момента, даже пытается встать во фрунт, копируя манеры бравого гвардейского прапорщика. И одновременно польщён званием светлой головы. ‑ Акимов! ‑ Я здесь, Ваше Императорское Величество! ‑ Передай полковнику Бенкендорфу, чтобы виновный в подложном приказе граф Пален был непременно найден, арестован, и наказан. ‑ Так ведь убит! ‑ Кто, Бенкендорф? ‑ Никак нет, граф Пален. ‑ Хм… ну мало ли в России графов Паленов? Наконец‑ то до прапорщика доходит смысл моего подмигивания и он с готовностью восклицает: ‑ Будет сделано, Ваше Императорское Величество! Дело государственное! Непременно подвергнем мерзавца арестованию! Разрешите исполнять? ‑ Ступай, братец. Да, и ещё… распорядись там насчёт… ‑ красноречивый жест понятен без дополнительных уточнений. ‑ Сию же минуту, государь!
Наврал, дверь распахнулась только через три минуты, и дежурный офицер торжественно провозгласил: ‑ Наркомовская чарка Его Императорского Величества! Хм, и когда я успел такое ляпнуть? И вот поди ж ты, услышали и ввели в обиход. ‑ Заноси, ‑ киваю и показываю на стол. ‑ Только в следующий раз так не кричи, царя заикой сделаешь. Лакеи, первыми уловившие новые веяния моды, все до одного сменили ливреи на вышитые рубахи, полосатые штаны, и смазные сапоги, немилосердно воняющие дёгтем, и стали похожими на половых из трактиров моего будущего детства. Приходилось бывать с отцом на ярмарке у Макария, насмотрелся. И то, что они принесли на серебряных подносах, вполне соответствовало внешнему виду. Их, и моему. ‑ Поставили? Всё, проваливайте. Кулибин улыбается с умилением. Ну да, по его староверским представлением именно так и должен вести себя природный царь‑ батюшка, изволивший захотеть жить по старине, без бесовских заграничных привычек и ужимок. Суров, но справедлив! Да, это про меня… ‑ Наливай, Иван Петрович. Он взял графинчик, чуть помедлил, и признался нерешительно: ‑ Я непьющий, Ваше Императорское Величество. ‑ Что, совсем? Грех‑ то какой… ‑ Совсем, ‑ Кулибин с опаской перекрестился двумя перстами. ‑ Тонкая механика не терпит дрожания рук. ‑ Вот как? ‑ я с некоторым сомнением оглядел тарелки с тонко порезанным окороком, ломтиками сёмги, крохотными, меньше мизинца, солёными огурчиками. В одиночестве пить не хотелось. ‑ И не куришь? ‑ Человеку от Господа питания дымом не положено. ‑ А нюхать табак? ‑ И носом питания не положено. ‑ Ладно, неволить не буду, ‑ так и придётся пить одному, как горькому пьянице. Эх, где наша не пропадала! Не пропала и на этот раз ‑ чистейшая хлебная слеза взбодрила, подстегнула утомлённый бессонной ночью организм, и заставила вспомнить о загадочном ларце английского посланника. ‑ Вот, Иван Петрович, взгляни. Гвардейцы мои опасаются заложенного взрывающегося механизма, если он там есть, конечно. Вот ты и должен определить. Ну и открыть, разумеется. Механик, увидев вышеозначенный предмет, сразу подобрался, живо напомнив кота, засевшего в засаду у мышиной норки. Разве что коты не облизываются в предвкушении и не потирают радостно лапы. ‑ Забавная конструкция, забавная, ‑ с этими словами Кулибин раскрыл принесённой с собой кожаный сундучок. ‑ И очень напоминает польский подарок князю Шуйскому. ‑ Не слышал про такой. ‑ Давно было, ещё во времена Иоанна Васильевича. ‑ И? ‑ И прислали они во Псков похожий ларец, а в нём пуд пороха да десяток заряженных пистолей. ‑ Сволочи. ‑ Не то слово, государь! ‑ Иван Петрович извлёк из сундучка что‑ то напоминающее половинку бинокля. ‑ Только у них не получилось. Ага, и сейчас им хрен на рыло. ‑ Что? ‑ Простите, Ваше Императорское Величество! Извольте глянуть. ‑ Куда? ‑ Вот, ‑ протягивает свой хитрый агрегат. ‑ Это ночезрительная труба господина Ломоносова, слегка мной усовершенствованная и приспособленная к разглядыванию мельчайших деталей. Ежели вот тут покрутить… Будет он мне объяснять. Я что, в школе микроскопом не пользовался? Там, правда, поудобнее самую малость. ‑ Видите? ‑ Ничего не вижу. А чего там? ‑ Так вот же… ‑ тыкает пальцем в одну из печатей. ‑ Она закрывает отверстие, из которого вылетает пуля. ‑ Зачем? ‑ Чтобы убить того, кто попытается открыть, ‑ голос у механика мягкий, выказывающий многолетнюю привычку объяснять великосветским идиотам прописные истины. ‑ Да я не об этом, ‑ теперь бы самому набраться терпения. ‑ Как сам посол собирался открывать ларец? ‑ По всей видимости, никак не собирался, государь. Заметили крупинки пороха, застрявшие в завитушках? Вот! Сапёры‑ самоучки, мать их за ногу! И что самое обидное ‑ у покойников уже ничего не спросишь. А хотелось бы… Если только… если только ларец не предназначался для расплаты с заговорщиками. В этом случае всё сходится ‑ весу в нём, будто и впрямь золотом набит. ‑ Конечно, большой " бум" и концы в воду! ‑ Вы гений, Ваше Императорское Величество! Действительно, зачем изощряться, когда можно опустить в воду для смачивания порохового заряда. Льстит. Спишем на слишком долгое пребывание при мамашином дворе, когда без целования сиятельных задниц вовсе никак. ‑ Ну так займись.
Неожиданно образовавшаяся бездельная минутка оказалась весьма кстати. Все бегают, суетятся, а я сижу себе в мягком кресле, закинув усталые ноги на низенький столик, и осматриваю преподнесённые прапорщиком Акимовым пистолеты. Забавные игрушки, и, что удивительно, без всяких украшений. Такое ощущение, что большинство деталей отштамповано, а красота принесена в жертву простоте и скорости изготовления. И, тем не менее, считаются лучшими. С чего бы это? И на какое захолустье рассчитывает неизвестный мне Симон Норч, выпуская сей куриоз? Зарядил. Немного подумав, попытался разрядить. Не получилось, то ли привычки нет, то ли руки кривые. Ничего, вернётся Кулибин, попрошу его о помощи, чай не откажет императору. Кстати, а сундучок так и остался стоять на полу, ненавязчиво так маня откинутой крышкой. Хм… одним только глазком гляну, и всё. А что, он бы и сам мне всё показал, не так ли? Ничего же брать не буду, просто интересно. Так… микроскоп ночезрительный я уже видел, а это что такое? На немецкую гранату‑ толкушку похожа, может она и есть? Потом спрошу. Пузырьки какие‑ то… так он ещё и лекарь? ‑ Осторожнее, государь! Ну вот, кто просил говорить под руку? От неожиданности пузырёк выскальзывает из пальцев и падает мне на колени. И чего орёт? ‑ Не двигайтесь! Кулибин бледный, с выпученными безумными глазами, кажется даже борода дыбом встала. Бросается к злополучной склянке, схватил, прижал к груди, отпрянул, закрывая её всем телом. ‑ Иван Петрович, какой бес в тебя вселился? Долго не отвечал, только было видно, как вздрагивают его плечи. Наконец обернулся, держа руку за спиной, и попытался объясниться, сильно притом заикаясь: ‑ Это… это… опасно. В‑ в‑ взрыв! ‑ Чего нахимичил? ‑ ой, беда прям с этими учёными. ‑ Философский камень добыл? ‑ Нет, Ва… Ва… нет, государь. Это ртутный порох. Мать! Если это то самое, о чём я подумал… да мне бы оторвало всё напрочь… ‑ Ну‑ ка поподробнее. Объяснил. Примерно это же нам рассказывал капитан Алымов на занятиях, но почему‑ то утверждал, что гремучую ртуть придумали англичане. Украли изобретение? А чего, с них станется. У‑ р‑ р‑ роды! ‑ И что теперь с тобой делать? ‑ В Сибирь? ‑ Иван Петрович заглядывал в глаза с некоторой надеждой на положительный ответ. ‑ Слишком легко хочешь отделаться, ‑ грустное молчание, сопровождаемое тяжёлыми вздохами. ‑ А работать кто будет, Пушкин? ‑ Нельзя в пушки, ‑ механик явно неправильно понял окончание фразы. ‑ Ствол разрывает сразу. ‑ Так ты ещё и вредитель? ‑ Но… ‑ Никаких но! Какие есть предложения по использованию изобретения в военных целях? ‑ Значит… ‑ Иван Петрович, не зли государя‑ императора, то есть меня. Сроку тебе ‑ неделя. Вопросы? ‑ А что с золотом делать? ‑ С каким золотом? ‑ Из ларца аглицкого посла. ‑ И много там? ‑ Ещё не подсчитывали, но пуда полтора будет. И пороха столько же. Да, Иудина доля в последнее время изрядно выросла. Интересно, могу я считать эти деньги своей законной добычей, или в глазах просвещённой Европы буду выглядеть обычным грабителем? Для необычного сумма слишком маловата, честно признаться. А если поступить по‑ рыцарски, как подобает особе благородного происхождения, и вернуть ларец англичанам? Вроде как намёк ‑ мол, чужого не надобно, но и своего не отдадим. А не жирно ли им будет? ‑ Пойдём‑ ка, Иван Петрович, посмотрим. На месте и определимся.
Вот оно, вражье золото. Оно же ‑ презренный металл, кровь войны и её вечный двигатель. Даже гвинейских монет не пожалели за мою бедную голову. И несколько толстенных промокших пачек банкнот, похожих на обвязанные верёвочкой кирпичи. И аккуратные пакетики из навощённой бумаги. Сам заряд остался цел, пострадала лишь затравка на полках замков, что должны были сработать при открывании крышки. И никаких пистолетов, экономят что ли? Кулибин показывает на предохранительный механизм: ‑ Всё же можно было открыть. Ясен пень, чай не дураки англичане, чтобы бомбу золотой картечью снаряжать. Ладно, мы ведь тоже не лаптем щи хлебаем. ‑ А не сделать ли нам, Иван Петрович, некий финт ушами? ‑ Это как? ‑ Сейчас расскажу.
Документ 6
" Петербугские ведомости.
‑ Выключенному из Великолуцкого мушкетерского полку, прапорщику Шафоростову, просившему определения в полки московской дивизии, по высочайшему повелению, объявляется, что он, будучи один раз выключен из службы за лень, более никуда определен быть не может.
‑ Отставному прапорщику Марцынкевичу, просившему об определении паки в службу, объявляется, что он, будучи отставлен по его собственному прошению, должен оставаться в том состоянии, какое сам себе добровольно избрал.
‑ Могилевскому купцу еврею Бениовичу, приносившему жалобу на жителей города Галаца, ограбивших его в прошлом году, объявляется, что как город Галац находится под владением турецким, то и предоставляется самому ему искать своего удовлетворения у турецкого правительства.
‑ Отставному капитану Вельяминову, просившему позволения носить мундир, объявляется, что как оного ему при отставке не дано, то при том и остаться он долженствует.
‑ Выключенному из Тамбовского мушкетерского полку подпоручику Волкову, просившему об определении в Малороссийский гренадерский полк, отказано за прихоть.
‑ Выключенному на лень и нерадение из службы прапорщику Оглоблину, который просил о принятии его по прежнему в службу, отказано для того, что в оной ленивые и нерадивые терпимы быть не могут.
‑ В пансионе Августа Вицмана, в Погенполевом доме близь Синего моста под Љ 106, продается новая книга, под названием " Золотая книжка или собрание новых, доказанных, легких, редких и любопытных хозяйственных опытов и искусных действий к пользе и удовольствию каждого… Љ 55. Узнать сколько весу в быке, не свесивши его. Љ 56. Способ выращивать морковь толщиною в руку, а длиною в аршин. Выучить кошку в одну минуту писать на 3‑ х или на 4‑ х языках". Сия книжка продается по 5 руб. и кто купит ее по 1‑ е мая сего года, тот 2‑ ю часть получит безденежно; для чего при покупке 1‑ й части будут розданы билеты. Кто же до истечения сего времени ее не купит, тот не прогневается, если и за вторую часть принужден будет заплатить столь же дорого.
‑ Издана книга под названием: " Любовь‑ книжка золотая. Люби меня хотя слегка, но долго". Творение сие вообще такого рода, какового еще на нашем языке поныне не было. Так отозвались, и при той назвали " золотой книжкой" в одно слово, как бы согласясь, двое знатоки словесности, читавшие оную в рукописи до издания. Книжка сия почти вся, а паче первые листки ее состоят из притчей (иносказательного содержания). И так, дабы уразуметь прямой смысл, который, впрочем, весьма забавен и любопытен, необходимо нужно читать ее не скорохватом, не борзясь, как обыкновенно читаются романцы, или как некоторые мелют дьячки, что ни сами себя, ни слушатели их не понимают. И так, читай и внимай. Впрочем, любо‑ читай, а не любо‑ не читай. Ты и сам, читатель, думаю, той веры, что на всех угодить и критики избежать‑ мудрено. Человек есть такое животное, которое любит над другими смеяться, и само подвержено равно насмешкам. "
|
|||
|