Клиффорд Д. Саймак 10 страница

И, стоя там, я понял, что потерпел поражение и вместе со мной потерпел поражение весь мир.

Уэллс некогда писал о вторгшихся на Землю пришельцах. И после него еще немало писателей изощряли свою фантазию, рассказывал о нашествиях инопланетных жителей. Но ни один из них, подумал я, даже не приблизился к истине. Ни один из них не сумел предугадать, как это произойдет в действительности, как та самая система, которую мы ценой таких мучений создавали веками, теперь обернулась против нас, как свобода права собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе уготовили.

Джой потянула меня за руку.

– Ну пойдем же, – сказала она.

Мы повернулись и направились к двери.

За нашей спиной раздался смешок Этвуда.

– Загляните ко мне завтра, – бросил он мне вслед. – Кто знает, может, мы с вами еще столкуемся.

Снаружи уже шел настоящий дождь. Не ливень, а устойчивый, надолго зарядивший дождь, от которого становится тоскливо на душе. В воздухе ощутимо похолодало. Такая вот ночь, подумал я, как нельзя лучше подходит для крушения нашего мира. Нет, не крушения – это чересчур драматично, – скорее замедленного падения. Именно такой ночью и должен осесть ослабленный, истощенный мир, не сознающий ни своей слабости, ни тем более ее причины, – осесть настолько плавно, что он даже не заметит своего падения и спохватится лишь тогда, когда будет разрушен полностью.

Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела сесть, быстро захлопнул ее.

– Я забыл, – объяснил я, – что там может быть бомба.

Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза прядь волос.

– Вряд ли, – возразила она. – Он ведь назначил тебе свидание. На завтра.

– А, пустая болтовня, – отмахнулся я. – Его манера придуриваться.

– Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой поздний час, да еще под дождем. Раньше‑ то ее ведь не было.

– Дай‑ ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше.

– Нет уж, – решительно сказала она, протянула руку и распахнула дверцу.

Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся.

– Вот видишь! – воскликнула Джой.

– Но она все‑ таки могла тут быть, – не сдавался я.

– Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой бомбой, – сказала она. – Если они захотят нас убить, в их распоряжении миллион других способов лишить нас жизни.

– Они убили Стирлинга. И вероятно, не его одного. На мою жизнь они уже покушались дважды.

– И оба раза неудачно, – напомнила она. – Мне почему‑ то кажется, что они больше на это не пойдут.

– Интуиция?

– Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией.

– А при чем тут их интуиция?

– Ни при чем. В общем‑ то я имела в виду другое. Я хотела сказать, что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.

– Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью‑ либо жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно?

– Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае, они никогда не прибегнут к одному и тому же методу дважды.

– Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном шкафу.

– Возможно, они суеверны, – продолжала она. – А может, таков их образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.

Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты. Но для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по‑ настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло.

Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по‑ человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по‑ нашему, чем у нас – мыслить как они. Они ведь изучали нас – одному богу ведомо, как долго. И их было много; сколько – этого тоже никто не знал. А что, если я заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, раздробленный на отдельные элементы – каждый размером с кегельный шар, – так что одно‑ единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах и нескольких обличьях?

Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый кегельный шар представляет собой отдельную особь, между ними существует такая тесная связь, о которой людям не приходится и мечтать. Ведь для того чтобы, скажем, создать одно существо, подобное Этвуду или той девушке, с которой я повстречался в баре, потребовалось множество таких шаров: чтобы соорудить подобие человека, они должны объединиться в большие группы. И вот, принимая облик человека или какого‑ нибудь предмета, они действуют как одно целое; именно при таких обстоятельствах они фактически превращаются в единый организм.

Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на пустынную Университетскую авеню, и я повернул к городу.

– Куда теперь? – спросил я.

– Только не ко мне, – проговорила Джой. – А вдруг они все еще там.

Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно вернулся к тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? Имитация какой‑ нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой далекой планете? А может, целая кунсткамера чудовищ, и не с одной планеты, а с нескольких. Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, возможно созданных скорее для устрашения, чем с целью нанести реальный ущерб. Или их использовали как приманку, чтобы собрать нас троих – Джой, Пса и меня – в одном месте. Но если они собирались всех нас убить, они на этот раз снова просчитались.

Пес вроде бы что‑ то говорил о нерешительности кегельных шаров, о том, что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, ограничиваясь полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он тогда сказал, но память мою застлало туманом. Она перенасытилась событиями. И еще меня занимало таинственное исчезновение Пса.

– Паркер, – сказала Джой, – нам необходимо немного отдохнуть. Мы должны найти какое‑ нибудь сухое помещение и хоть часок соснуть.

– Угу, – согласился я. – Я сам об этом подумываю. Моя квартира…

– Твоя квартира отпадает. Она сейчас ничуть не лучше моего дома. Хорошо бы найти какой‑ нибудь мотель.

– Джой, у меня в кармане каких‑ нибудь один‑ два доллара. Я забыл зайти за чеком.

– А мой уже обращен в наличность, – сказала она. – Так что я при деньгах.

– Джой…

– Да, да понятно. Оставь это. Все нормально.

Мы продолжали наш путь по Университетской авеню.

– Который час? – спросил я.

Она подставила запястье под свет, падающий с приборного щитка.

– Около четырех, – ответила она.

– Ну и ночка, – обронил я.

Она устало откинулась на спинку сиденья и повернула ко мне лицо.

– Не говори, – подхватила она. – Взлетела на воздух одна машина с каким‑ то бедолагой – слава богу, что это был не ты; убит один друг, убит каким‑ то таинственным существом с другой планеты, и на его теле не обнаружено никаких следов насилия; ко всем чертям полетела репутация одной девицы, которая так хочет спать, что готова улечься где угодно…

– Да будет тебе, – прервал я.

Я свернул с авеню.

– Куда сейчас, Паркер?

– В редакцию. Мне нужно заказать телефонный разговор. Междугородный. С равным успехом его может оплатить и газета.

– Разговор с Вашингтоном?

Я кивнул.

– С сенатором Роджером Хиллом. Пора уже с ним поговорить.

– В такой ранний час?

– Роджу можно звонить в любое время. Он ведь слуга народа, не так ли? Во всяком случае, он заявляет об этом во всеуслышание. Во время предвыборной кампании. А стране – всей этой проклятой стране сейчас позарез необходим человек, посвятивший себя служению народу.

– За этот звонок он тебя не погладит по головке.

– А я на это и не рассчитываю.

Я остановил машину у обочины напротив темного здания редакции. Там лишь слабо светились окна третьего этажа и печатного цеха, который располагался на первом.

– Пойдешь со мной?

– Нет, – ответила она. – Я останусь. Запру дверцы и подожду тебя здесь. Заодно прослежу, чтобы не заминировали машину.

В отделе не было ни души. Где‑ то, конечно, бродили уборщики, но я не встретил ни одного; нигде не было видно и Лайтнинга, которому полагалось сейчас находиться при исполнении служебных обязанностей, скорей всего он отправился по каким‑ то своим таинственным личным делам либо прикорнул в каким‑ нибудь уголке.

Кое‑ где горели лампы, но их слабый свет лишь подчеркивал зыбкость теней, подобно свету далеких уличных фонарей на окутанном туманом бульваре.

Я прошел к своему столу, сел на стул и протянул руку к телефону, но трубки не снял. Я застыл, напрягая слух, но убей меня бог, если я знал, к чему прислушиваюсь – разве что к тишине. Комната безмолвствовала. Я не уловил даже намека на какой‑ нибудь звук.

И мне показалось, что в эту минуту такое же безмолвие стоит во всем мире, что тишина этой комнаты, просочившись сквозь стены, обволокла всю планету, заглушив все звуки Земли.

Я медленно снял трубку и набрал номер. Мне ответил сонный голос телефонистки. Когда я объяснил, с кем меня нужно соединить, в нем послышались нотки вежливого недоумения, словно она тоже не прочь была мне напомнить, что такому великому человеку, как сенатор, не звонят в столь неурочный час. Но она была достаточно хороша вышколена и ограничилась тем, что попросила подождать ее звонка.

Я положил трубку на рычаг, откинулся на спинку стула и попытался собраться с мыслями, но уже давала себя знать бессонная ночь, и мозг мой отказывался работать.

Только теперь я впервые почувствовал, до какой степени я вымотан.

Я сидел точно в тумане: далекими уличными фонарями светили редкие лампы, и ни один звук не нарушал окружавшей меня тишины. И в моем затуманенном мозгу слабо шевельнулась мысль о том, что, быть может, такова в эту ночь вся Земля – притихшая, усталая планета, выдохшаяся, безразличная ко всему планета, которая с безропотным равнодушием катится к своей гибели, и всем на это наплевать.

Зазвонил телефон.

– Говорите, мистер Грейвс, – объявила телефонистка.

– Хелло, Родни, – сказал я.

– Паркер, ты? – донеслось издалека. – Какого дьявола ты колобродишь в такой поздний час?

– Важное дело, Родж, – сказал я. – Ты ведь знаешь, что иначе я не стал бы тебя беспокоить.

– Надеюсь. Я заснул всего два часа назад.

– Пришлось из‑ за чего‑ то засидеться допоздна, сенатор?

– Так, небольшое совещание. Обсуждали кое‑ какими вопросы.

– Ты чем‑ то озабочен, Родж?

– Чем? – спросил он голосом ровным и гладким, как ледяной каток.

– Хотя бы невиданным изобилием денег в банках.

– Послушай, Паркер, – проговорил он, – если ты пытаешься из меня что‑ нибудь вытянуть, попусту тратишь время.

– Я из тебя ничего не вытягиваю. Напротив, сам хочу тебе кое‑ что сообщить. Если только ты меня выслушаешь, я расскажу, что сейчас происходит. Объяснить это не так‑ то просто, но тем не менее мне хотелось бы, чтобы ты мне поверил.

– Слушаю тебя.

– У нас на Земле сейчас находятся пришельцы, – сказал я. – Существа из космоса. Я их видел собственными глазами, разговаривал с ними и…

– Теперь мне все ясно, – перебил меня сенатор. – Завтра ведь суббота, и ты не упустил возможности накачаться.

– Ничего подобного, – запротестовал я. – Я трезв как…

– Ты получил свой чек и отправился…

– Но я даже не зашел за чеком. Так забылся, что он совершенно вылетел у меня из головы.

– Вот теперь я уже не сомневаюсь, что ты пьян в стельку. Такого не бывает, чтобы ты забыл про чек. Уж ты‑ то всегда тут как тут, стоишь в очереди с протянутой лапой…

– Да выслушай меня наконец, черт тебя побери!

– Ползи обратно в кровать и проспись, – приказал сенатор. – А если потом у тебя не пропадет охота со мной покалякать, позвонишь утром.

– Чтоб ты провалился! – взревел я, но мое проклятье повисло в воздухе. Он уже положил трубку.

И мне ответила лишь мертвая пустота гудков.

Меня так и разбирало хлопнуть трубкой, но я этого не сделал. Что‑ то меня удержало – быть может, мою ярость подавило ощущение полного поражения.

Я сидел, сжимая в руке трубку, из которой неслось далекое комариное гудение опустевшей линии; я уже знал, что надеяться больше не на что: мне никто не поверит. Ни один человек не прислушается к моим словам. Как будто все они Этвуды, подумал я, как будто каждый из них лишь имитация человека, созданная из заполонившей Землю чужеродной материи.

А ведь если вдуматься, это не такой уж бред, сказал я себе. Это вполне могло бы произойти. И сотворить такое было бы как раз в духе пришельцев.

По спине у меня забегали ледяные мурашки, а я все сидел за столом, стиснув трубку, – самое одинокое человеческое существо на Земле.

Ведь могло оказаться, что я и вправду остался один, Что, если сенатор Роджер Хилл вовсе не человек, не тот, кем он был, скажем, лет пять назад? Что, если тело настоящего, подлинного Роджера Хилла запрятано в каком‑ то тайнике, а я только что разговаривал с поддельным Роджером Хиллом, с Роджером Хиллом – пришельцем? Что, если Старик – не Старик, а некое омерзительное существо, принявшее его облик? Что, если какую‑ нибудь крупную стальную компанию уже возглавляет не человек, а оборотень? Что, если пришельцы одного за другим убрали виднейших промышленников и политических деятелей и их места заняли существа из другого мира, перевоплотившиеся с таким совершенством и так прекрасно обо всем осведомленные, что в их подлинности не усомнились их собственные коллеги и семьи?

Что, если женщина, которая ждала меня в машине, была не…

Стоп, одернул я себя, это же чистое безумие. Психоз какой‑ то. Больная фантазия человека, настолько потрясенного и измученного, что он потерял способность к нормальному мышлению.

Я положил трубку на рычаг и отодвинул от себя аппарат. Медленно поднявшись на ноги, я встал во весь рост, окруженный пустотой и безмолвием. Тело мое бил озноб. Я спустился по лестнице и вышел на улицу, где меня ждала Джой.

«Мест нет» – вспыхивали и гасли буквы светящегося объявления, роняя красные и зеленые блики на черную гладь мокрого асфальта. Вспыхивали снова и снова, предостерегая мир. А в глубине двора маячили темные блоки мотеля; над каждой дверью горела маленькая лампочка, и, отражая переменчивые вспышки букв, мягко поблескивали припаркованные машины.

– Когда на постоялом дворе нет свободных мест, – произнесла Джой, – чувствуешь себя лишним.

Я кивнул. Мы уже проехали мимо четырех переполненных мотелей. Этот был пятым. Правда, не все объявления мигали, как это, но они неизменно были на каждом мотеле, слабо светясь в ночи. И хотя в эти вспышки не было заложено никакого особого смысла, своей выразительностью это объявление впечатляло больше, чем остальные. Казалось, будто оно с мрачным упорством настойчиво вдалбливало людям, что для них отныне нет места на Земле.

Итак, пять мотелей, оповещавших об отсутствии мест, и один вообще без всякого объявления – запертый, темный и пустой: уголок, наглухо отгородившийся от всего мира.

Я замедлил ход и, нажав на тормоз, плавно остановил машину. Мы уставились на мигающее объявление.

– Этого следовало ожидать, – проговорила Джой. – Как это мы не сообразили! Те люди, которые не могут найти себе жилье, – ведь это они нас опередили. И возможно, что кое‑ кто из них даже на несколько недель.

Дождь не стихал. Уныло поскрипывали «дворники».

– Может, мы тут и впрямь дали маху, – сказал я. – Может, все‑ таки…

– Нет, – перебила она. – Ни о своей квартире, ни о моем доме даже не заикайся. Я скорее умру, чем поеду туда.

Мы тронулись дальше. Еще два мотеля – еще два объявления, сообщавших об отсутствии мест.

– С ума сойти можно! – воскликнула Джой.

Везде все занято. В отелях, верно, творится то же самое.

– Не отчаивайся, – сказал я. – Помнишь тот мотель, на котором не было объявления? Тот, что был закрыт?

– Но в нем ведь темно. Он пуст.

– Зато в нем можно укрыться от непогоды, – сказал я. – И у нас будет крыша над головой. Тому человеку на берегу озера пришлось взломать замок. Почему бы нам не последовать его примеру?

Я повернул, не доезжая до конца квартала. Сейчас это было безопасно – ни вслед за нами, ни навстречу не шло ни одной машины.

– Ты помнишь, где он находится? – спросила она.

– Думаю, что помню, – ответил я.

Однако я все‑ таки проскочил мимо, и пришлось возвращаться назад. Вот наконец и он – ни вывески, ни огонька, ни души вокруг.

– Куплен и закрыт, – сказал я. – Закрыт безо всяких проволочек. Это тебе не многоквартирный дом, где нужно предупреждать жильцов заранее.

– Ты так считаешь? – спросила Джой. – По‑ твоему, этот мотель купил Этвуд?

– А иначе зачем было его закрывать? – в свою очередь, спросил я. – Тебе не кажется, что, будь у него другой хозяин, он был бы открыт? При нынешнем‑ то спросе.

Я свернул на дорогу, которая некруто спускалась к строениям мотеля. Свет фар скользнул по стоявшей перед одним из блоков машине.

– Нас уже кто‑ то опередил, – заметила Джой.

– Не волнуйся, – сказал я. – Все в порядке.

Я проехал двор и затормозил, осветив фарами другую машину. Сквозь затуманенное дождем стекло на нас с испугом смотрели бледные, с расплывшимися контурами лица. Немного повременив, я вылез из машины. У той машины открылась дверца со стороны водителя, и показался какой‑ то мужчина. Он направился ко мне, шагая в веере света наших фар.

– Вы ищете, где бы переночевать? – спросил он. – Напрасный труд – везде все занято.

Это был средних лет мужчина, хорошо одетый, хотя его платье нуждалось в глажке. На нем было новое пальто, шляпа из дорогого магазина, а под пальто элегантный деловой костюм. Ботинки его были свежевычищены, и их облепили блестящие бусинки дождевых капель.

– Я знаю точно, что нигде нет мест, – продолжал он. – Я уже справлялся. И не только сегодня – я занимаюсь этим каждый вечер.

Я молча кивнул, чувствуя, как мои внутренности сжимаются в плотный, твердый комок. От его вида у меня тоскливо защемило сердце. Вот и еще один бездомный.

– Сэр, – проговорил он, – вы не объясните мне, что сейчас творится на свете? Вы ведь не полицейский, правда? Впрочем, это не имеет значения.

– Нет, я не фараон, – сказал я.

Судя по его тону, он находился почти на грани истерики – у него был голос человека, который вот‑ вот рухнет под тяжестью свалившихся на него невзгод. Человека, на глазах у которого день за днем постепенно разваливался его личный, сколоченный им мирок, а он бил бессилен этому помешать.

– Я в том же положении, что и вы, – сказал я. – Ищу конюшню.

Мне почему‑ то вдруг вспомнилось, как Джой назвала мотель постоялым двором.

Сейчас подобная острота была явно не к месту, но он, видимо, этого не заметил.

– Мое имя – Джон Куинн, – представился он. – Я вице‑ президент страховой компании. Зарабатываю около сорока тысяч в год, и, как видите, мне негде жить, негде укрыть мою семью от дождя. Если, конечно, не считать машины.

Он заглянул мне в глаза.

– Обхохотаться можно, – проговорил он. – Ну, смейтесь же!

– Мне не до смеху, – сказал я.

– Почти год назад мы продали свой дом, – продолжал Куинн. – На условии долгосрочной аренды. Мне предложили за него такую цену, о которой я и не мечтал. Понимаете, мы собирались купить дом побольше. Семья ведь росла. Нам очень не хотелось продавать наш старый дом. Он был такой уютный. Да и привыкли мы к нему. Но нам стало в нем тесновато.

Я кивнул. Все та же история.

– Послушайте, – сказал я, – хватит нам мокнуть под дождем.

Но он словно оглох. Он испытывал неодолимую потребность выговориться. Его распирало от желания излить душу. Верно, я был первым человеком, с которым он мог по‑ настоящему поделиться, – человеком, который, как и он, рыскал по городу в поисках пристанища.

– Разве мы могли предположить, что так получится? – продолжал он. – Нам казалось, что все очень просто. При наличии договора о долгосрочной аренде у нас впереди было достаточно времени, чтоб подыскать себе подходящий дом. Но мы его так и не нашли. Нам, конечно, попадались объявления. Но мы всегда опаздывали. Приедешь, а дом уже продан. Тогда мы обратились к строительным подрядчикам, но никто из них не брался выстроить дом раньше, чем через два года. Одному или двум я даже попытался дать взятку, на безрезультатно. Все в один голос твердили, что завалены заказами. Многие нахватали до ста подрядов, а то и больше. Что‑ то невероятное, правда?

– Да, просто не верится, – согласился я.

– По их словам, сумей они нанять больше рабочих, они бы выполнили мой заказ. Но рабочих нет и в помине. Все они заняты. Ни один не сидит сложа руки. Мы попросили продлить срок нашего пребывания в доме сперва на месяц, потом на два, и наконец – на три, но пришел день, когда мы уже обязаны были передать собственность владельцу. Я предложил покупателю пять тысяч отступного, если он аннулирует сделку, но получил отказ. Он сказал, что очень сожалеет, но дом им куплен и этот дом ему нужен. Напомнил, что дал мне три месяца сверх договоренного срока. И, бесспорно, был прав. Нам некуда было податься. У нас нет родственников, у которых можно попросить приюта. Во всяком случае, в этом городе. Мы, правда, могли бы отослать детей в деревню к какой‑ то дальней родне, но нам очень не хотелось разбивать семью, а кроме того, кое‑ кто из этих родственников сам оказался в затруднительном положении. У нас, конечно, полно друзей, но ведь друзей не попросишь, чтобы они разделили с тобой свой дом. Не дай бог, чтобы они вообще узнали, в какую ты попал переделку. Тут уж гордость не позволит пожаловаться. Из последних сил изображаешь полное благополучие в надежде, что все образуется.

Я, конечно, перебрал все возможности. Отели и мотели забиты до отказа. Свободных квартир нет. Я пытался купить трейлер[1]. Так оказалось, что нужно записаться в очередь. Великий боже, список желающих на пять лет вперед!

– Поэтому‑ то вас и занесло сюда сегодня ночью, – подытожил я.

– Да, – подтвердил он. – Мы не на улице, и то спасибо. Тут хоть тебя не будят проезжающие мимо машины. И нет пешеходов. Но как же это тяжко. Особенно для жены и ребятишек. Скоро месяц, как мы живем в этой машине. Когда повезет, едим в ресторанах, но обычно в них яблоку негде упасть. Большей же частью мы питаемся в кинотеатрах, в тех, что на открытом воздухе, а иногда покупаем какую‑ нибудь провизию, выезжаем за город и устраиваем пикник. Когда‑ то пикники были развлечением, но прошли те времена. Теперь даже детям они не в радость. Мы пользуемся туалетами заправочных станций. Белье стираем в прачечных самообслуживания. Каждое утро я езжу на работу; потом жена отвозит детей в школу. А пока они в школе, мечется по городу в поисках жилья. К концу рабочего дня они все заезжают за мной в контору, и мы отправляемся искать место, где можно перекусить. Мы выдержали месяц такой жизни, – добавил он. – Но долго мы так не протянем. Дети все спрашивают, когда у нас снова будет дом, да и зима на пороге. Мы не сможем жить в машине, когда грянут морозы и пойдет снег. Если мы не подыщем себе жилья, придется уехать в какой‑ нибудь другой город, где можно найти дом, квартиру, что угодно – мы согласны почти на любое помещение. Я буду вынужден уйти с работы и…

– Переезд вам ничего не даст, – перебил я. – Ехать некуда. Везде одно и то же.

– Мистер! – воскликнул Куинн высоким, срывающимся от отчаяния голосом. – Объясните мне, в чем дело? Что все‑ таки происходит?

– Кто его знает, – пожал я плечами. Не мог же я сказать ему правду. Ему и без того было тошно. Для него лучше, если он проведет эту ночь в неведении. Так вот оно и будет, подумал я. Повсеместно. Население земного шара превратится в кочевников, которые будут скитаться в надежде набрести на места получше, а таких мест уже днем с огнем не сыщешь. Вначале они будут кочевать семьями, потом, возможно, объединятся в племена. Со временем многих сгонят в резервации или специально для них отведенные области типа резерваций, ибо только при этом условии уцелевшие правительства сумеют оказать им хоть какую‑ нибудь помощь. Но до самого конца не переведутся бродяги, которые будут остервенело биться за крышу над головой и всеми правдами и неправдами раздобывать себе пропитание. Вначале, в первом порыве бешенства, им, быть может, посчастливится захватить какие‑ нибудь жилые строения – свои собственные дома или чужие, неважно. На первых порах они будут драться за пищу, воровать продукты, припрятывать запасы. Но все жилища пришельцы постепенно либо сожгут, либо разрушат каким‑ нибудь иным способом. Они превратят их в руины, пользуясь своим неограниченным правом собственности, и едва ли этому можно будет помешать, поскольку они будут действовать втихую. И с чистой совестью – ведь, как полноправные владельцы этих домов, они сочтут такое обращение со своей собственностью вполне законным, и пожарам не будет конца. И нет на них никакой управы, а если и есть, то сразу ее не найдешь, Ведь с Этвудами не вступишь врукопашную, не дашь бой кегельным шарам. Их можно только ненавидеть. Их трудно изловить, не менее трудно уничтожить, и у них всегда поблизости есть крысиная нора, через которую они могут улизнуть в другой мир.

И придет время, когда, не останется больше жилых строений, кончится пища, хотя вопреки всему человек, возможно, еще будет кое‑ как влачить жалкое существование. Но из каждой тысячи людей останется только один, и когда наступит этот день, пришельцы окончательно выиграют войну, которой на самом деле и не было. И человек из хозяина планеты превратится в затравленное животное.

– Мистер, – прервал молчание Куинн, – я не знаю вашего имени.

– Меня зовут Грейвс, – сказал я.

– Так что же вы скажете, Грейвс? Что будем делать дальше?

– То, что вам следовало сделать с самого начала, – ответил я. – Мы с вами сейчас взломаем дверь и войдем в помещение. Вы и ваша семья будете спать под крышей, вам будет где готовить себе пищу, и в приобретете собственный туалет.

– Но это же незаконное вторжение! – вскричал он.

Вот так, подумал я. Даже на грани отчаяния человек не теряет уважения к законам, охраняющим право собственности. Не кради, не вторгайся в чужие владения, не прикасайся к тому, что принадлежит другому. Из‑ за этого‑ то мы и оказались сейчас в таком положении. Именно из‑ за них, из‑ за этих законов, столь почитаемых, что мы слепо подчиняемся им даже тогда, когда они, обернувшись ловушкой, отнимают у нас право первородства.

– Вы ведь хотите, чтобы ваши дети спали под крышей, – сказал я. – Вам нужно место, где вы могли бы побриться.

– А вдруг кто‑ нибудь окажется поблизости и…

– Если кто‑ нибудь явится и попытается выставить вас за дверь, пустите в ход пистолет.

– У меня нет пистолета, – возразил он.

– Так достаньте, – посоветовал я. – Утром первым делом раздобудьте себе оружие.

И я подивился, как легко и незаметно из гражданина, свято соблюдающего законы, я превратился в другого человека, человека, готового написать новый закон и защищать его до последней капли крови.

Солнечный свет косыми полосками пробивался в щели между планками жалюзи, падая в тишину, покой и тепло комнаты, которую я не сразу узнал.

Я неподвижно лежал, полузакрыв глаза, ни о чем не думая, ни над чем не ломая голову, только наслаждаясь этим своим состоянием. Солнечный свет, тишина, мягкая постель и едва уловимый запах духов.

А ведь такими духами, мелькнуло у меня, душилась Джой.

– Джой! – позвал я, быстро сев в кровати, – я вдруг все вспомнил: и ночь, и дождь, и все, что произошло накануне.

Дверь в соседнюю комнату была открыта настежь, но никто не откликнулся.

– Джой! – снова крикнул я, выбираясь из постели.

Спустив с кровати ноги, я ощутил холодное прикосновение пола, а из неплотно прикрытого окна дул прохладный ветерок.

Я подошел к двери и заглянул в соседнюю комнату.

Постель после ночи была не прибрана, только кое‑ как прикрыта одеялом. Джой там не было. И тут я увидел приколотую к двери булавкой записку.

Я сорвал ее и прочел:

«Паркер, милый, я беру машину и уезжаю в редакцию. Нужно доредактировать статью для воскресного номера. Вернусь после полудня. Кстати, где то самое хваленое мужское начало? Ты даже не пытался подгрести ко мне с нескромным предложением. Джой».

Я вернулся в свою комнату и, не выпуская из рук записки, присел на край кровати. Мои брюки, пиджак и рубашка были развешаны на стуле, а под ним на полу стояли ботинки с засунутыми в них носками. В одном углу стояла винтовка, которую я прихватил из лаборатории Стирлинга. Я вспомнил, что она оставалась в машине. Должно быть, перед тем как уехать в редакцию, Джой перенесла ее из машины в комнату.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒