Клиффорд Д. Саймак 7 страница

– Однако ты не ответил, каким образом ты со мной разговариваешь.

– Друг мой, прошу вас, не будем забираться в эти дебри. Тут нужно так много объяснять, а у нас так мало времени. Видите ли, я не разговариваю с вами по‑ настоящему. Я общаюсь с вами, но…

– Телепатия?

– Повторите – и по‑ медленнее.

Я объяснил ему, что такое телепатия, вернее, изложил ее гипотезу. Доклад получился никудышный – в основном, как мне кажется, из‑ за скудости моих познаний в этой области.

– В общих чертах похоже, – сказал Пес. – Но не совсем то.

На этом я успокоился. Сейчас меня занимали вопросы поважнее.

– Я уже с тобой встречался, – сказал я. – Ты ведь болтался вчера возле моего дома.

– Совершенно верно, – подтвердил Пес. – Ведь вы – как бы это выразиться поточнее, – вы были главным действующим лицом.

– Главным действующим лицом! – изумленно воскликнул я.

А я‑ то думал, что попал в эту заваруху случайно. Есть ведь такие везучие парни. Если они стоят под деревом в лесу площадью в тысячу акров, то молния обязательно ударит именно в это дерево.

– Они это знали, – сказал Пес, – и я, конечно, тоже. Неужели вы ни о чем не догадывались?

– Братишка, ты сообщил мне потрясающую новость.

Мы уже оставили позади Тимбер Лейн и сейчас ехали по шоссе к городу.

– Ты мне не ответил, что это за существа, – напомнил я. – Так и не сказал, как они называются. И вообще, если пораскинуть мозгами, наберется немало вопросов, которые ты пропустил мимо ушей.

– Да вы же сами не даете мне ответить, – возмутился Пес. – В слишком быстро спрашиваете. К тому же у вас какой‑ то чудной мыслящий аппарат. Только и делает, что непрерывно перемешивает мысли.

Окошко с его стороны было приоткрыто на несколько дюймов, и через щель врывался ветер. Он откидывал назад его пушистые бакенбарды, обнажая челюсти. Челюсти у него были уродливые и тяжелые, и он их не размыкал. Они не двигались, когда он говорил, как им было положено, если б он говорил ртом.

– Ты знаком с моим мыслящим аппаратом? – растерянно спросил я.

– А иначе как бы я мог вести с вами беседу? – удивился Пес. – И надо сказать, в нем нет никакого порядка, и работает он очень, очень быстро. Никак не угомонится.

Поразмыслив над этим, я пришел к выводу, что, пожалуй, он прав. Однако я почерпнул из его слов еще кое‑ что: мне не очень‑ то понравилось, например, то, что он в курсе всех моих мыслей и знает все, что знаю я, хотя, видит бог, этого нельзя было сказать по его поведению.

– Возвращаясь к вашему вопросу об именовании этих существ, – сказал Пес, – могу ответить, что у нас действительно есть для них название, но оно не переводится ни одним словом, которое бы вы поняли. Для нас в аспекте наших с ними отношений – небезынтересно то, что, помимо прочих их свойств, они еще являются агентами по продаже недвижимости. Однако вы должны понять, что этот термин приблизительный, и тут есть много особенностей, которые я не в силах объяснить словами.

– Ты имеешь в виду, что они занимаются продажей домов?

– Что вы! – воскликнул Пес. – Они и не подумают затруднить себя такой мелочью, как какое‑ то здание.

– А как насчет планеты?

– Это уже кое‑ что, – сказал Пес, – хотя эта планета должна быть самой необыкновенной и исключительно ценной. Как правило, их не интересует то, что намного меньше солнечной системы. И это должна быть хорошая, добротная солнечная система, иначе они к ней и не притронутся.

– Короче говоря, – резюмировал я, – ты хочешь сказать, что они торгуют солнечными системами.

– Ваша сообразительность, – изрек Пес, – не оставляет желать лучшего. Но это всего только одна сторона вопроса. Вся же проблема представляет собой сложный комплекс.

– Но для кого же они скупают эти солнечные системы?

– Вот тут мы уже начинаем углубляться в более сложные материи, – произнес Пес. – Что бы я вам ни сказал, вы все равно попытаетесь сравнить это с вашей собственной экономической системой, а ваша экономическая система – прошу прощения, если я оскорблю ваши чувства, – самая бестолковая из всех, которые я когда‑ либо встречал.

– Между прочим, мне известно, что они покупают эту планету, – заметил я.

– О, разумеется, – сказал Пес, – и, как всегда, действуют самыми нечестными путями.

Я промолчал – меня вдруг поразила вся несуразность этой ситуации: подумать только, мне приходится беседовать с существом, как две капли воды похожим на огромную собаку, и обсуждать с ним других пришельцев, которые покупают Землю, действуя, по словам моего инопланетного союзника, обычными для них методами обмана и жульничества.

– Дело в том, – продолжал Пес, – что они могут стать кем угодно и чем угодно. Они никогда не бывают собой. Вся их деятельность основана на лжи.

– Ты сказал, что они твои конкуренты. Стало быть, ты тоже агент по продаже недвижимости.

– О да, благодарю вас за такое понимание, – польщенно подтвердил Пес, – причем агент наивысшего класса.

– Следовательно, если бы этим кегельным шарам, или как их там, не удалось купить Землю, ты приобрел бы ее сам, так ведь?

– Никогда, – запротестовал Пес. – Это было бы неэтично. Понимаете, именно поэтому я так в этом заинтересован. Настоящая операция нанесет исключительной силы удар всей галактической торговле недвижимостью, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Торговля недвижимостью – древняя и благородная профессия, и она должна сохранить свою первозданную чистоту.

– Что ж, весьма похвально, – одобрил я. – Рад это слышать. И что ты намерен предпринять?

– Честно говоря, сам не знаю. Ведь вы мне мешаете. От вас не дождешься никакой помощи.

– Я мешаю?

– Нет, не вы. Вернее, не только вы. Я имею в виду вас всех. Ваши идиотские правила.

– Но зачем им понадобилась Земля? Что они будут с ней делать, когда купят?

– Я вижу, что вы не сознаете, – произнес Пес, – какое у вас в руках богатство. Должен вас поставить в известность, что немного найдется таких планет, как эта, которую вы называете Землей. Это нормальная, покрытая плодородной почвой планета, а таких планет очень мало. И они расположены далеко друг от друга. Утомленный может дать здесь отдых измученному телу и утешить свой воспаленный взор изысканной красотой, которая встречается отнюдь не на каждом шагу. В некоторых системах были построены и выведены на орбиту конструкции, на которых попытались создать условия, имеющиеся здесь у вас в естественном виде. Но искусственное никогда не может до конца приблизиться к настоящему, поэтому ваша планета имеет такую большую ценность как естественная спортивная площадка и курорт. Надеюсь, вы понимаете, – извиняющимся тоном добавил он, – что, исходя из вашего языка и ваших понятий, я все упрощаю и употребляю грубое, приблизительное сравнение. На самом деле это не совсем так, как я вам рассказал. Во многих аспектах это нечто совершенно иное. Но вы ухватили основную идею, а на большее у меня нет возможностей.

– Ты хочешь сказать, что, завладев Землей, эти существа откроют на ней своего рода галактический курорт?

– О нет, – возразил Пес, – для этого у них слишком тонкие кишки. Но они продадут ее тем, кто сумеет этим заняться. И хорошо на этом заработают. В космосе выстроено много увеселительных заведений и планет типа Земли, на которых самые разнообразные существа могут устраивать пикники и проводить свои отпуска. Но в действительности ничто не может заменить настоящую плодородную планету. Уверяю вас, они могут получить за нее все, что попросят.

– А что они могут за нее запросить?

– Запах. Аромат. Благовоние, – ответил Пес. – Никак не могу найти подходящее слово.

– Духи?

– Правильно, духи. Запах, который доставляет удовольствие. Запах для них – это что‑ то необыкновенно прекрасное. Когда они бывают сами собой, в своем естественном виде, он является их самым большим, может быть, даже единственным, сокровищем. Ведь в своем естественном состоянии они совсем не такие, как вы и я…

– Кажется, я имею представление об их естественном состоянии, – проговорил я. – Это те штуки, которые сидят у тебя в мешке.

– Ну, тогда, может быть, вам понятно, – сказал Пес, – какие это полнейшие ничтожества.

Он яростно встряхнул мешок, сбивая шары в кучу.

– Полнейшие ничтожества, – повторил он. – Лежат себе в мешке и наслаждаются своими духами, для них это – вершина счастья, если подобные твари вообще способны испытывать счастье.

Обдумав его слова, я решил, что все это просто возмутительно. У меня мелькнуло подозрение, не пытается ли Пес меня одурачить, но я сразу же отбросил эту мысль. Ведь если все это мистификация, то сам Пес неизбежно должен быть ее частью. Хотя бы потому, что по‑ своему он был таким же гротескным и несуразным, как те существа в мешке.

– Мне жаль вас, – проговорил Пес без особой грусти в голосе, – но вы сами виноваты. Все эти идиотские правила…

– Я это слышу от тебя не в первый раз, – сказал я. – Что ты подразумеваешь под «всеми этими идиотскими правилами»?

– Ну как же – это правила для каждого, кто владеет какими‑ либо вещами.

– Иными словами – наши законы о собственности.

– Должно быть, так они называются по‑ вашему.

– Но ты же сказал, что кегельные шары собираются продать Землю…

– Это совсем не то, – возразил Пес. – Я вынужден был так сказать, потому что не мог выразить это иначе как в ваших понятиях. Но убедительно прошу вас поверить, что это совсем другое.

А ведь верно, подумал я. Вряд ли две совершенно разные цивилизации могут в своем развитии выработать одинаковый образ действий. У них должны быть разные мотивы, разные методы, потому что сами цивилизации всегда в корне отличны друг от друга. Даже их языки – не только по словарному составу, но и по самой своей концепции – не могут иметь ничего общего.

– Это средство передвижения, которым вы сейчас управляете, – сказал Пес, – заинтриговало меня с самого начала, но у меня не находилось возможности с ним ознакомиться. Как вы можете себе хорошо представить, я был очень занят, собирая необходимую мне информацию другого рода.

Он вздохнул.

– Вы понятия не имеете – да и откуда вам это знать? – сколько всего нужно изучить, когда без подготовки попадаешь в чужую цивилизацию.

Я рассказал ему о двигателе внутреннего сгорания и механизме передачи, с помощью которого энергия, вырабатываемая двигателем, приводит машину в движение, но сам я довольно‑ таки слабо в этом разбираюсь. Объяснение получилось поверхностным и примитивным, однако он вроде бы усвоил основной принцип. По его реакции я заключил, что он впервые встретился с подобным устройством. Но у меня создалось отчетливое впечатление, что это устройство поразило его отнюдь не совершенством конструкции, а скорее своей явной, с его точки зрения, бездарностью.

– Очень вам благодарен за столь четкое объяснение, – учтиво проговорил он. – Я не стал бы вас беспокоить, но меня одолевало большое любопытство. Быть может, было бы лучше и в некотором смысле полезнее, если бы мы потратили это время на обсуждение дальнейшей судьбы этих вот штук.

Он встряхнул мешок, давая мне понять, что он имеет в виду.

– Я уже знаю, что мы с ними сделаем, – сказал я. – Мы отвезем их к одному моему другу, которого зовут Кэрлтон Стирлинг. Он биолог.

– Биолог?

– Биолог – это тот, кто изучает жизнь, – пояснил я. – Он вскроет эти шарики и расскажет нам, что они из себя представляют.

– А это болезненно? – поинтересовался он.

– В некотором смысле, пожалуй, да.

– Тогда все в порядке, – решил Пес. – А что касается этого биолога – я, кажется, уже слышал о существах, которые занимаются чем‑ то похожим.

Но, судя по его тону, он, несомненно, имел в виду нечто совершенно иное. Оно и понятно, подумал я, ведь жизнь можно изучать по‑ всякому.

Некоторое время мы ехали молча. Мы уже приближались к городу, и движение постепенно усиливалось. Пес напряженно застыл на сиденье, и я видел, что его тревожит длинная полоса надвигавшихся на нас городских огней. Я попытался представить, будто сам вижу эти огни впервые, и понял, какой они могут внушить ужас сидевшему рядом со мной существу.

– Давай‑ ка послушаем радио, – предложил я.

Я протянул руку и включил приемник.

– Связь на расстоянии? – спросил Пес.

Я кивнул.

– Как раз время вечернего выпуска последних известий, – заметил я.

Передача только началась. Захлебываясь от счастья, диктор бодро рекламировал какое‑ то изумительное моющее средство.

Потом раздался голос радиообозревателя:

– Час назад при взрыве, происшедшем на автомобильной стоянке позади жилого дома «Уэллингтон Армз», погиб какой‑ то мужчина. Предполагают, что погибший – научный обозреватель «Ивнинг геральд» Паркер Грейвс. Полиция считает, что в машину Грейвса подложили бомбу, которая взорвалась, когда Грейвс включил мотор. В настоящее время полиция пытается окончательно уточнить личность погибшего.

И он перешел к следующему сообщению.

С минуту я сидел словно оглушенный, потом протянул руку и выключил радио.

– В чем дело, друг мой?

– Тот человек, который погиб. Ведь это был я, – объяснил я ему.

– Вот чудеса‑ то, – заметил Пес.

Увидев свет в окне лаборатории на третьем этаже, я понял, что Стирлинг работает. Я принялся барабанить в парадную дверь, пока по коридору не прихромал разгневанный сторож. Он жестом приказал мне убираться вон, но я упорно продолжал стучать. В конце концов он все‑ таки отпер дверь, и я назвал себя. Недовольно ворча, он впустил меня. Вслед за мной в дом проскользнул и Пес.

– Оставьте собаку на улице, – возмущенно потребовал сторож. – Сюда собакам вход запрещен.

– Это не собака, – возразил я.

– А что же?

– Подопытный экземпляр, – объяснил я.

И пока он переваривал это, мы успели юркнуть мимо него и подняться на несколько ступенек. Я слышал, как, сердито бормоча себе что‑ то под нос, он заковылял обратно в свою каморку на первом этаже.

Склонившись над лабораторным столом, Стирлинг что‑ то записывал в тетрадь. На нем был неописуемо грязный белый халат.

Когда мы вошли, он оглянулся на нас с таким видом, будто наш приход был в порядке вещей. Сразу было видно, что он не знает, который сейчас час. Его ничуть не удивило, что мы явились в такое неурочное время.

– Ты пришел за пистолетом? – спросил он.

– Нет, кое‑ что тебе принес, – сказал я, показывая мешок.

– Тебе придется вывести отсюда собаку, – заявил он. – Собакам сюда вход запрещен.

– А это вовсе не собака, – сказал я. – Я, правда, не знаю, как он там себя величает и откуда он, но это пришелец.

Явно заинтересовавшись, Стирлинг повернулся к нам всем телом. Прищурившись, посмотрел на Пса.

– Пришелец, – без особого удивления повторил он. – Ты подразумеваешь под этим существо со звезд?

– Именно это он и имеет в виду, – вставил Пес.

Стирлинг наморщил лоб. Помолчал. Было почти слышно, как лихорадочно заработали его мысли.

– Когда‑ нибудь это должно было случиться, – наконец проговорил он, словно давая авторитетное заключение по какому‑ то важному вопросу. – Но никто, конечно, не мог предугадать, как это произойдет.

– Поэтому тебя это нисколько не удивило, – констатировал я.

– Нет, почему же? Разумеется, я удивлен. Но скорее внешностью нашего гостя, чем самим фактом.

– Рад с вами познакомиться, – промолвил Пес. – Как я понимаю, вы биолог, и я нахожу это в высшей степени интересным.

– Но, честно говоря, пришли мы из‑ за этого мешка, – сказал я Стирлингу.

– Мешка? Ах да, у тебя ведь был еще какой‑ то мешок.

Я поднял мешок, чтобы он мог получше разглядеть его.

– Это тоже пришельцы, – объявил я.

Все это начинало чертовски смахивать на водевиль.

Он недоуменно поднял бровь.

Запинаясь и путаясь в словах, я торопливо рассказал ему, что это за существа – в моем понимании, конечно. У меня вдруг почему‑ то возникла потребность высказаться как можно быстрее. Словно меня подстегивала мысль о том, что у нас очень мало времени, а мне нужно успеть все рассказать. Возможно, так оно и было.

Лицо Стирлинга побагровело от волнения, глаза возбужденно заблестели.

– Об этом‑ то я и говорил тебе сегодня утром! – воскликнул он.

Я вопросительно хмыкнул – наш утренний разговор давно выветрился у меня из головы.

– Существо, не зависящее от окружающей среды, – напомнил он. – Существо, которое может жить везде и быть всем, чем угодно. Форма жизни, обладающая стопроцентной приспособляемостью. Способная приспособиться к любым условиям…

– Но ты ведь говорил вовсе не об этом, – возразил я, вспомнив наконец, что он тогда сказал.

– Вполне возможно, – согласился он. – Наверное, я не совсем точно выразил свои мысли. Но в итоге получается то же самое.

Он повернулся к лабораторному столу, выдвинул ящик и стал быстро рыться в каких‑ то вещах. Наконец вытащил то, что искал, – прозрачный полиэтиленовый пакет.

– Давай‑ ка пересыплем их сюда, – сказал он. – А потом уже хорошенько рассмотрим их.

Он открыл пошире отверстие пакета. С помощью Пса я перевернул наш импровизированный мешок и высыпал кегельные шары в пакет к Стирлингу. Небольшое количество каких‑ то клочков и обрывков упало на пол. Даже не пытаясь принять форму шаров, они быстро шмыгнули к рукомойнику, вскарабкались по его металлическим ножкам и нырнули в раковину.

Пес бросился было за ними в погоню, но они оказались проворнее. Он вернулся с удрученным видом, уныло свесив уши и волоча поникший хвост.

– Они отступили в канализационную трубу, – сообщил он.

– Ну и пусть, – беспечно отмахнулся Стирлинг. которого так и распирало от счастья, – большая часть ведь осталась у нас.

Он стянул крепким узлом горловину пакета и, подняв его, зацепил узел за крюк укрепленного над столом кронштейна – и пакет повис в воздухе. Пластик был настолько прозрачен, что теперь можно было без помех рассмотреть кегельные шары во всех подробностях.

– А вы разберете их на части? – озабоченно спросил Пес.

– Со временем, – ответил Стирлинг. – Сперва я понаблюдаю за ними, изучу их повадки и подвергну их кое‑ каким испытаниям.

– Тяжким испытаниям? – не унимался Пес.

– Это еще что такое? – спросил Стирлинг.

– Он питает некоторую неприязнь к нашим друзьям, – вмешался я. – Они ставят ему палки в колеса. Позорят его бизнес.

В другом конце комнаты негромко замурлыкал телефон.

Потрясенные, мы разом умолкли.

Телефон зазвонил снова.

В этом звуке было что‑ то пугающее. Мы были здесь совершенно одни и чувствовали себя как‑ то уютно и спокойно, а кегельные шары на время стали для нас не более чем диковиной, вызывавшей чисто академический интерес. Но с этим телефонным звонком все рухнуло – к нам ворвалась неумолимая действительность внешнего мира. Пришел конец уединению, пришел конец спокойному созерцанию, потому что теперь все это касалось не только нас одних, а существа в прозрачном полиэтиленовом пакете из объектов исследования превратились в нечто опасное и угрожающее, в нечто внушающее уже не академический интерес, а ненависть и страх.

И я увидел за окном величественную всепоглощающую тьму ночи и ощутил бездушное высокомерие, которое опутало мир. Комната словно сжалась в пятно холодного света, разбивавшегося о блестящую поверхность лабораторного стола, о раковину и стеклянные приборы, а я – сама слабость – стоял там рядом со Стирлингом и Псом, такими же бессильными, как и я.

– Алло, – сказал Стирлинг в трубку. И спустя немного. – Нет, я ничего об этом не слышал. Должно быть, тут какое‑ то недоразумение. Он сейчас здесь.

Послушал еще, потом перебил своего собеседника:

– Но ведь он сейчас здесь, у меня. Вместе с говорящей собакой… Нет, он не пьян. Да нет, говорю вам, он цел и невредим…

Я шагнул к телефону.

– Дай‑ ка мне трубку! – потребовал я.

Он сунул ее мне под ухо, и я услышал голос Джой.

– Паркер, ты… что случилось? Радио…

– Ага, я слышал эту передачу. Те парни на радио просто рехнулись.

– Почему ты мне не позвонил, Паркер? Ты ведь знал, что я это услышу…

– Да откуда я мог знать? Я совершенно замотался. Мне нужно было переделать кучу дел. Я нашел Этвуда, он рассыпался на кегельные шары, и я поймал его в мешок, а потом меня в машине поджидала эта собака…

– Паркер, у тебя действительно все в порядке?

– Конечно, – ответил я. – В полнейшем.

– Паркер, мне так страшно.

– Брось, теперь уже нечего бояться. В машине был не я, и к тому же я нашел Этвуда…

– Я не об этом. У меня во дворе снуют какие‑ то существа.

– Так ведь вне дома всегда есть какие‑ нибудь живые существа, – возразил я. – Собаки, кошки, белки, люди, наконец…

– Но эти твари бродят вокруг дома. Так и кишат повсюду, заглядывают в окна и… Паркер, прошу тебя, приезжай и забери меня отсюда!

Мне стало не по себе. Это не был обычный глупый женский страх перед темнотой и воображаемыми ужасами. По ее голосу чувствовалось, что она едва сдерживается от истерики, и это убедило меня в том, что причина ее испуга не в игре воображения.

– Хорошо, – сказал я. – Держись молодцом. Постараюсь приехать как можно скорее.

– Паркер, пожалуйста….

– Надень пальто. Стань у двери и жди машину. Только не выходи, пока я не подойду к самому дому.

– Ладно.

Голос ее уже звучал почти спокойно.

Я бросил трубку на рычаг и стремительно повернулся к Стирлингу.

– Мне нужна винтовка, – сказал я.

– Вон в том углу.

Она стояла там, прислоненная к стене; я бросился в угол и схватил ее. Стирлинг порылся в ящике и протянул мне коробку с патронами. Я сломал ее, и несколько патронов упало на пол. Стирлинг нагнулся и собрал их.

Я заполнил магазин, остальные патроны высыпал в карман.

– Я еду за Джой, – сказал я.

– Там что‑ нибудь случилось? – спросил он.

– Не знаю, – ответил я.

Я ударом распахнул дверь и понесся вниз по лестнице. Пес ринулся следом.

Джой жила в северо‑ западной части города в своем собственном маленьком домике. Первые годы после смерти матери она подумывала о том, чтобы продать его и переехать поближе к редакции в какой‑ нибудь многоквартирный дом. Да так и не собралась. Что‑ то не отпускало ее отсюда – то ли какие‑ то старые ассоциации и сентиментальная привязанность к дому, то ли нежелание рисковать – а вдруг ей не понравится на новом месте.

Я выбрал улицу, где, как я знал, мне не будут помехой мигалки, и дал газ.

Пес сидел рядом со мной, и ветер, врывавшийся через полуоткрытое окошко, откидывал назад его бакенбарды, мягким веером расстилая их по морде. Он задал мне один‑ единственный вопрос.

– А эта Джой хороший товарищ? – спросил он.

– Самый лучший, – заверил я его.

Он умолк, обдумывая мой ответ. Еще немного, и, наверно, можно было бы услышать, как напряженно работают его мысли. Но он больше не проронил ни слова.

Не обращая внимания на светофоры, я развил недозволенную скорость, пытаясь придумать, что мне сказать в свое оправдание, если за нами погонится полицейская машина. Но обошлось без этого, и, нажав до отказа на тормоз, я резко остановил машину перед домом Джой – взвизгнули по асфальту шины, и Пес со всего маха ткнулся мордой в ветровое стекло, весьма этому удивившись.

Домик стоял в глубине двора, обнесенного старинным частоколом и густо заросшего деревьями и кустами, между которыми зигзагами извивались цветочные клумбы. Ворота были распахнуты настежь – с тех пор как я знаю этот дом, я ни разу не видел их запертыми, – и створки их криво висели на ржавых петлях. Крыльцо было освещено, свет горел еще и в прихожей и в гостиной.

Прихватив винтовку, я выскочил на мостовую и обежал вокруг машины. Пес опередил меня, ворвался в ворота и как одержимый бросился в заросли кустарника, росшего до краям вымощенной кирпичом дорожки.

Прежде чем он исчез, перед моими глазами промелькнули его оскаленная в рычании морда, плотно прижатые к голове уши и задранный кверху хвост.

Я вошел в ворота и, тяжело ступая, двинулся по дорожке к дому, а слева от меня, там, где только что скрылся Пес, поднялся вдруг совершенно невообразимый, раздирающий уши гвалт.

Дверь открылась, и Джой сбежала с крыльца.

Я встретил ее на ступеньках. На мгновение она в нерешительности остановилась, глядя во двор, откуда неслась эта омерзительная какофония.

Сейчас шум еще усилился. Описать его почти невозможно. В нем было что‑ то от верещания взбесившейся фисгармонии, надрывавшейся под аккомпанемент какого‑ то топота и шороха, словно нечто огромное в яростном исступлении мчалось по заросшему высокой сухой травой полю.

Я схватил Джой за руку и потащил по дорожке к воротам.

– Пес! – позвал я. – Пес!

Бедлам не стихал.

Мы выбежали на тротуар, я втолкнул Джой на переднее сиденье и захлопнул дверцу.

Пес как в воду канул.

Кое‑ где в соседних домах начали вспыхивать огни, и я услышал, как неподалеку хлопнула дверь – видно, кто‑ то вышел на крыльцо.

Я бросился назад к воротам.

– Пес! – снова крикнул я.

Он пулей вылетел из кустов, поджатый хвост его исчез под брюхом, с влажных бакенбард стекали пенистые струйки слюны. А за ним по пятам что‑ то гналось – что‑ то черное, шишковатое, с огромной, жадно разинутой пастью.

Я понятия не имел, что это такое. Даже отдаленно не представлял, как мне следует действовать.

То, что я сделал, я проделал чисто инстинктивно, не задумываясь.

Я воспользовался винтовкой, как клюшкой для гольфа. Боюсь сказать, почему я не выстрелил. Или времени на это не было, или по какой‑ то другой причине. Возможно, я интуитивно почувствовал, что против этой алчущей пасти пуля бессильна.

И прежде чем я осознал, что делаю, пальцы мои сжали винтовочный ствол, приклад был заброшен за спину, я уже устремился вперед. Пес проскочил мимо меня, а шишковатое страшилище было еще в воротах, когда винтовка беспощадной дубинкой со свистом рассекла воздух. Она нанесла удар, но удара не получилось. Приклад прошел сквозь черную тварь, как нож сквозь масло, – тело ее расплескалось, обляпав забор, и на тротуаре растеклась лужа отвратительной клейкой жидкости.

В кустах шла какая‑ то возня – я понял, что вот‑ вот появятся другие монстры, и не стал медлить. Повернувшись, я бросился назад к машине, обежал ее и, швырнув винтовку на сиденье рядом с Джой, прыгнул в машину сам. Уходя, я не выключил мотор и сейчас вмиг оторвал машину от обочины тротуара и погнал ее по улице, до отказа нажав на акселератор.

Сжавшись в комок, Джой тихо всхлипывала.

– Перестань, – попросил я.

Она попыталась успокоиться, но у нее ничего не получилось.

– Они всегда слишком торопятся, – подал голос Пес с заднего сиденья. – И всегда делают такое наполовину. У них не имеется соответствующего мужского качества, чтобы выполнить это как следует быть.

– Иными словами, им не хватает мужества, – уточнил я.

Всхлипывания Джой мгновенно стихли.

– Кэрлтон сказал мне, что с тобой говорящая собака, – полусердито‑ полуиспуганно проговорила она, – но я этому не верю. Что это за трюк?

– Никакого трюка тут нет, моя красавица, – промолвил Пес. – Разве у меня нечеткое произношение?

– Джой, – сказал я, – выкинь из головы все, что ты знала раньше. Расстанься со всеми своими старыми взглядами и представлениями. Забудь обо всем, что ты считала логичным, правильным и уместным. Вообрази, что ты находишься в какой‑ то заколдованной стране, где может случиться абсолютно все, и главным образом что‑ нибудь плохое.

– Но… – начала было она.

– Но от этого никуда не денешься, – продолжал я. – То, во что ты верила сегодня утром, к вечеру обратилось в дым. Появились говорящие собаки, которые на самом деле не собаки. И кегельные шары, которые по собственному желанию могут превратиться во что угодно. Они покупают Землю, которая, есть предположение, уже не принадлежит Человеку, и вполне вероятно, что в эту самую минуту мы с тобой уже не люди, а затравленные крысы.

В слабом свете приборного щитка я видел ее лицо – на нем были изумление, неверие и боль, – и мне захотелось обнять ее, прижать к себе и попробовать стереть с него хотя бы часть этой муки. Но я не мог. Я должен был вести машину и постараться придумать, как нам быть дальше.

– Я ничего не понимаю, – спокойным голосом произнесла она, но за этим спокойствием угадывались ужас и внутреннее напряжение. – Тот взрыв машины…

Она схватила меня за руку.

– Тот взрыв машины, – повторила она.

– Не волнуйся, детка, – сказал я. – Забудь об этом. Все это в прошлом. Сейчас меня беспокоит, что нас ждет впереди.

– Ты побоялся выйти к машине, – проговорила она. – И приписал это своей трусости. Потом все ломал себе голову над причиной этого страха. А ведь он спас тебе жизнь.

Сзади послышался голос Пса:

– Мне думается, вам будет интересно узнать, что за нами едет какая‑ то машина.

Я взглянул на зеркальце – Пес не ошибся. Следом за нами шла машина. Машина с одной горящей фарой.

– Возможно, это простая случайность, – сказал я.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒