Глава девятая

Наташа проснулась сразу и подняла над подушкой голову, точно испугалась чего-то. В последнее время она вообще стала раздражительной. Сказывалось пережитое: болезнь Людочки, загадка с самолетом и этот странный переезд Сергея в степную глушь. «Как я не сойду с ума еще от всего этого», — не раз тяжело вздыхала Наташа.

Очень сильно подействовало на нее письмо, в котором Сергей открыл секрет всего происшедшего. Раньше можно было успокаивать себя разными догадками: авось временный заезд какой или попутная командировка. А сейчас стало ясно, что Сергей добровольно предпочел Москве какую-то приуральскую пустыню.

Анастасия Харитоновна больше дочери возмущалась поведением Сергея. Три дня она лежала в постели, перевязав полотенцем голову. Затем наговорила гору дерзостей и отвернулась от Наташи. К Володе и Людочке ее отношение не менялось. Она по-прежнему заботилась о них, водила гулять, укутывая теплыми шарфами, а с дочерью почти не разговаривала, считая ее главной виновницей всех несчастий.

— Что это за жена такая, — ворчала себе под нос Анастасия Харитоновна. — Собственного мужа взять в руки не может. Характер показать боится. Другая давно бы своего добилась.

От всего этого Наташа уставала больше, чем от работы в больнице. Ее терзало то, что мать несправедлива к ней, что не хочет даже посочувствовать ей в трудные минуты. «Так ведь и чужие не поступают», — говорила с укором Наташа. Но положение не менялось.

Сейчас, выбираясь из-под теплого атласного одеяла, она снова подумала о матери. С кухни донеслись ее мягкие шаги, звон посуды. Анастасия Харитоновна готовила завтрак. В хорошие времена она заходила обычно в спальню, склонялась над ухом полусонной дочери и тихо спрашивала: «Что готовить к завтраку: чай или кофе? » Теперь же делала все молча, с какой-то странной холодностью. «Нет, я не выдержу этого испытания», — подумала Наташа и посмотрела на подернутые слюдистой изморозью высокие окна.

Над Москвой занималось декабрьское утро. Оно входило в спальню не сразу. В углах еще прятались ночные тени, а посередине, на полу, медленно расплывалась сизоватая дымка неяркого света. Наташа посидела с минуту в постели, потом подвинулась на край кровати, опустив ноги на лохматую медвежью шкуру. Шкура показалась ей огромным живым зверем, мирно дремлющим в ее спальне. Наташа посмотрела на крупную медвежью голову. Затем осторожно перешагнула через нее, накинула мягкий теплый халат и открыла форточку. Крыши соседних домов отливали свежей белизной выпавшего ночью снега. Приглядевшись к ним, Наташа сразу же подумала о приуральской степи: «Там теперь холмы, холмы и сплошная белизна от горизонта до горизонта».

Она закрыла глаза, чтобы получше представить эти просторы. Они казались ей похожими на дальневосточные и потому не пугали, не вселяли в сердце никакого трепета. Ее волновало другое. Вот переехала она сюда, в столицу, устроила детей, нашла хорошую работу, и вдруг все снова ломать. Да и ему, Сергею, разве хуже было бы здесь, в Москве?

Из спальни она прошла в большую комнату, включила свет, стала поправлять волосы перед зеркалом.

За спиной появилась Анастасия Харитоновна, посуетилась возле стола и снова ушла на кухню, не сказав ни слова. «Ну и человек», — подумала Наташа.

Несколько минут, протекло в томительной тишине. Потом Анастасия Харитоновна, не изменяя своим привычкам, поставила на стол тарелку с яичницей, масло, хлеб, вазу с печеньем, чайник и направилась будить внучат.

Завтракали все вместе. Володя и Людочка заспорили, кто вперед скушает свою порцию. Володя, конечно, обогнал сестренку и, захлопав в ладоши, восторженно закричал:

— Ага-а, Людка-незабудка, попалась!

Девочка насупилась и отвернулась в сторону. Анастасия Харитоновна принялась уговаривать ее:

— Не сердись, маленькая, он пошутил. А если будет шуметь, мы его накажем.

— А я убегу, — упрямо сказал мальчик.

Наташа погрозила ему пальцем, но в душе порадовалась: «Как все-таки похож он на отца». И долго согревала себя этой гордой ласковой мыслью.

Потом Наташа взглянула на мать, сказала:

— Я, наверное, запоздаю сегодня. В институт на конференцию поеду.

Анастасия Харитоновна молча вышла из-за стола, одела Людочку и повела в детский садик. Немного позже вместе с Володей вышла на улицу и Наташа. На мостовую и тротуары медленно падал снег. Деревья на бульварах стояли словно под заячьим пухом, не отогнав еще ночной задумчивости. А по улицам уже сновали автобусы, такси. Дворники в фартуках сметали в кучи свежую порошу и большими лопатами бросали ее в кузова подъезжавших грузовых машин. По тротуарам, пряча лица в воротники, густым потоком шли люди на работу, в магазины, к киоскам за свежими газетами.

Наташа проводила Володю, наказала ему хорошо сидеть на уроках и тоже свернула к газетному киоску. За последние месяцы в суете, и волнениях она совершенно перестала следить за событиями. Вчера заведующая терапевтическим отделением Дора Петровна спросила ее, как она смотрит на перелет иностранного самолета через советскую границу. «А какие молодцы наши ракетчики, — сказала Дора Петровна. — Сбили в два счета. И на какой высоте, представить невозможно. Ваш супруг, случаем, не ракетчик? » Наташа отрицательно покачала головой. Хотела спросить, когда и где сбит самолет, но разговор кто-то перебил, и она с горечью подумала: «Глупая я, глупая. Совсем не читаю газет. Разве так можно? »

Сегодня Наташа купила несколько газет. Свернув их трубочкой, она заторопилась к метро. После свежего воздуха в подземных вестибюлях ей показалось немножко душно. Когда-то она заходила сюда вместе с Сергеем погреться после продолжительных зимних прогулок. Он вынимал из кармана конфету и командовал: «Закрой глаза». Конфета мгновенно оказывалась у нее во рту. «На раздумье одна минута», — слышался его шепот. Наташа должна была сразу же отгадать, какая это конфета. Если ошибалась, он заставлял ее снова закрывать глаза. Они смеялись, порой так громко, что на них начинали обращать внимание проходившие мимо люди.

Сколько было тогда в душе Наташи радости, счастья. Все вокруг казалось ярким, радужным, улыбающимся.

И вот Наташа снова на том самом месте, а на сердце грустно.

В темном овале тоннеля блеснула крупная желтая звезда. Она быстро разгоралась и увеличивалась. Казалось, что из глубинных вод стремительно всплывала огромная рыба со светящимся глазом. Зеленый поезд подошел к платформе. Поток пассажиров почти внес Наташу в вагон. Какой-то молодой человек уступил ей свое место на мягком кожаном диване. Она поблагодарила его и села, развернув газету. Ее взгляд пробежал по крупному заголовку «Новые предложения Советского правительства о разоружении и запрещении атомного оружия». Прочитала и размечталась: «Когда ж наконец наступит это счастье? Как замечательно жить и не думать о бомбах, убийствах. Тогда и Сережа снял бы свой офицерский мундир…» Она закрыла глаза и улыбнулась, представив Сережу в свободном штатском костюме…

Осталась позади еще одна остановка. И вот уже замелькали коричневые своды со строгой надписью «Красные ворота». Наташа пробралась к выходу. Бесшумный эскалатор быстро поднял ее вверх, и она снова оказалась на улице, охваченная холодным зимним воздухом. Спрятав лицо в пушистый мех воротника, Наташа заторопилась к институту.

Серое трехэтажное здание с вывеской «Институт санитарного просвещения» она отыскала без особого труда. Зашла, сдала пожилому гардеробщику шубку и, немного задержавшись перед зеркалом, побежала на второй этаж. В этом здании ей никогда раньше не приходилось бывать, и потому она внимательно читала надписи на дверях кабинетов и залов.

До начала конференции сельских врачей оставалось двадцать минут. Делегаты еще не заходили в зал, а медленно прогуливались по широкому коридору, осматривая экспонаты выставки, сидели на диванах и стульях. Наташа тоже села в синее бархатное кресло под высокой пальмой и развернула свою газету. Неподалеку от нее громко разговаривали двое пожилых мужчин: один худощавый, с рыжей бородкой, другой — полный, с раздвоенным подбородком.

— Нет, вы подумайте только, — возмущался худощавый. — И отвергать наши предложения о разоружении не решаются открыто, и не принимают. Как же понимать?

— Империалисты… — многозначительно произнес другой, медленно покачиваясь на стуле. — Вы же читали про историю с иностранным самолетом. История довольно прозрачная.

— Помилуйте, но они же понимают, что при нынешних средствах война — это безумие, самоубийство. Наше правительство достаточно ясно все это излагает в предложениях.

— Да, нам с вами ясно.

— А у них что, не такие головы?

— Выходит, не такие.

— Ну нет, я убежден, что благоразумие возьмет верх.

Наташа вздохнула и вышла в коридор.

Навстречу попался профессор Федотов. Здесь, среди множества рослых людей, он показался Наташе совсем маленьким, вроде школьника с портфелем в руках. Блеснув стеклышками пенсне, профессор заговорил торопливо и громко:

— А, Наталья Мироновна, здрасьте. Ну, просвещайтесь. Да, вот что. — Он поднял вверх указательный палец. — Во второй половине дня на секциях будут выступать с докладами доценты Смирнов и Дегтярев. Послушайте, голуба. Непременно послушайте.

— Спасибо, Юрий Максимович, — сказала Наташа, тронутая вниманием профессора. А он помолчал, подумал о чем-то и снова поднял палец:

— Вот, вот! Смирнов и Дегтярев — знаменитые терапевты, голуба. Для вас очень полезно, да, да, не пропустите.

Федотов перебросил портфель из одной руки в другую и торопливо зашагал дальше по коридору. Наташа смотрела ему вслед и думала: «Как он внимателен ко мне, даже неловко перед врачами». Ей вспомнились первые дни работы в больнице. Он зашел тогда в кабинет и, скорее, не пригласил, а приказал: «Извольте сегодня остаться на мою лекцию об операциях на сердце». Потом приглашал ее присутствовать на своих операциях, на лекции других профессоров. А вчера даже заставил смутиться. В конце приема принес гостевой билет на конференцию сельских врачей и сказал при всех работниках терапевтического отделения: «Вот вам путевка, Наталья Мироновна. Гостевой билет на конференцию. Извольте с утра явиться». Наташа спросила: «А как же с больными? У меня ведь…» Он ответил: «Знаю, уже распорядился, чтобы вас заменили».

Доры Петровны при этом разговоре не было. Появилась эта толстуха после ухода профессора из кабинета. «Вы уже знаете? — спросила она Наташу с холодком. — Ну вот, идите». Больше до конца работы не проронила ни слова. «Ну и пусть поволнуется. — подумала Наташа, — может, немного похудеет. Это ей полезно». А еще она подумала о том, как хорошо жить и работать в Москве, быть рядом со знаменитыми учеными, быстро узнавать о всех новых достижениях медицины. Ведь об этом мечтала она и в институте, и на полуострове Дальнем. «Только Сережа не хочет понять такой простой истины», — сказала себе Наташа.

Послышался продолжительный звонок. Все направились к дверям конференц-зала.

Через три дня после конференции сельских врачей Наташа получила пропуск в Кремль. Вручала Дора Петровна. Никогда еще Наташа не видела ее такой сияющей.

— Вы подумайте, Наталья Мироновна, мы с вами пойдем в Кремль. Я всю жизнь мечтала об этом и вот… — Она посмотрела на оставшийся у нее в руках второй синий билетик и по-детски прижала его к груди.

Наташа тоже рассматривала билетик с радостным трепетом и старалась представить себя там, за древними зубчатыми стенами, рядом с «Царь-пушкой» и «Царь-колоколом», которые она видела только в журналах и газетах.

В терапевтическое отделение заглядывали другие врачи и сестры. Все они торжественно спрашивали:

— Вы идете в воскресенье в Кремль? А вы?

Кто-то из больных заметил:

— У нас на заводе еще в прошлом месяце такие пропуска давали. Передовики получили.

— У нас тоже не все, — ответила Дора Петровна. — Сам профессор Федотов распределял.

«И меня не забыл, — подумала Наташа. — Какой он все-таки чудесный человек». Эта мысль возникла у нее потому, что сама себя она еще не считала достойной такого внимания. Многие новые способы лечения, препараты она только еще изучала. Дора Петровна так прямо вслух упрекала ее: «Во всем у вас, товарищ Мельникова, чувствуется провинция. Даже в людях не разбираетесь: то ли простой человек перед вами, то ли жена видного работника. Пора бы усвоить».

Наташа не вытерпела однажды, сказала в сердцах:

— Для меня все больные одинаковы.

— Это у вас от недостатка культуры, — язвительно заключила Дора Петровна. — Поживете в городе, Станете умнее.

…Подошло воскресенье. Накинув шубку, Наташа не сошла, а сбежала с третьего этажа и мгновенно очутилась на улице. Утро было чудесным. Морозец слегка пощипывал щеки. Солнечные лучи, пробиваясь из-за каменных громадин, золотили карнизы, поблескивали на оконных стеклах. Мелкий, как туман, иней серебрился над головами пешеходов.

Оживленная, взволнованная Наташа не заметила, как миновала Большой театр, гостиницу «Москва», красное кирпичное здание Исторического музея и вышла на Красную площадь. Вот она, древняя зубчатая стена с острыми конусами башен и крупными горящими под солнцем звездами. Под стеной — мрамор Мавзолея, задумчивые, густо припорошенные снегом ели. Все такое знакомое, близкое и таинственное. Много раз гуляли они с Сережей возле Спасской башни, а вот сейчас пройдет она через эти ворота и увидит все, все.

От этой мысли Наташе сделалось жарко. Она остановилась, вздохнула. «Все ли я взяла, — мелькнуло в голове. — Пропуск, паспорт». Открыла сумочку, проверила, потом усомнилась: пропустят ли с сумочкой? Беспокойства оказались напрасными. Едва предъявила она свой пропуск, молодой офицер, не требуя даже паспорта, приветливо кивнул:

— Проходите, пожалуйста.

Наташа сделала несколько шагов и снова остановилась. Перед ней лежала та самая мостовая, кусочек которой она видела раньше в открытые ворота. Теперь зубчатая стена и ворота башни остались за спиной, а впереди простиралась огромная территория Кремля. «Здесь, по этим местам, — подумала вдруг Наташа, — ходил когда-то Владимир Ильич». Подумала и сразу представила его невысокую живую фигуру. Вот он стоит и куда-то смотрит, прищурив ласковые глаза, вот с кем-то разговаривает, запросто помахивая рукой, а вот вместе с рабочими несет на плече бревно, немного сгибаясь под тяжестью.

Мысли Наташи перебил высокий полный генерал.

— Прошу простить, — сказал он вежливо и осторожно. — Если не ошибаюсь, вы жена офицера Мельникова?

— Да, — растерянно ответила Наташа. — Но я… я не знаю вас.

Генерал улыбнулся:

— Вы просто забыли.

— Возможно.

Генерал продолжал улыбаться.

— Вспомните выпускной вечер в академии, сказал он вполголоса. — Вспомните танцы в большом зале.

— Ах да! — воскликнула Наташа. — Я совсем забыла. Мы же с вами вальс танцевали.

— И краковяк, — добавил генерал.

Наташа посмотрела ему в лицо. Генерал заметно постарел. Виски стали совсем белыми. Однако вид остался бравый.

— Ну, рассказывайте, где супруг? Как его здоровье? Уж очень скуп он у вас на письма. Я так до сих пор и не знаю, в каком состоянии его труд.

— Пишет, — сказала Наташа.

— Это понятно. Но хотя бы с проспектом познакомил, что ли. Мне сейчас важно знать не только как старому товарищу, но и как члену редколлегии военного журнала. Понимаете?

Наташа хотела сказать, что все, все она понимает и что уже сама советовала мужу быть понастойчивее, сообщить обо всем подробно, а еще лучше приехать и доработать рукопись здесь, в Москве, где есть журналы и военные издательства. Но это она могла сказать только Сереже, а тут, перед генералом, Наташа лишь скромно кивала головой.

— А вы-то почему не позвонили? — мягко упрекнул ее генерал. — Известили бы, что с Дальнего уехали, дали бы новый адрес. Как же это, а?

— Просто закружилась, — призналась Наташа, смутившись. — То с пропиской канителилась, то работу искала.

— Вот насчет работы как раз и помог бы я вам. Напрасно, напрасно. Если еще какие затруднения будут, не стесняйтесь, заходите в любое время. Буду рад.

Потом генерал расспросил Наташу, где она работает, записал ее телефон, адрес Мельникова и, поблагодарив за все, откланялся.

Оживленная, радостная, она присоединилась к группе молодежи, обступившей «Царь-колокол». От него заторопилась к «Царь-пушке» и дальше к Оружейной палате. Ей хотелось осмотреть все сразу, чтобы поскорее вернуться домой и написать Сереже о встрече с генералом. «Представляю, как он будет взволнован этой неожиданной вестью».

После осмотра Оружейной палаты Наташа прошла по кремлевским соборам, затем попала в бывшие царские покои. По широкой мраморной лестнице поднялась наверх, где зал заседаний Верховного Совета, Грановитая палата и Георгиевский зал. В Георгиевском зале внимание Наташи привлекли многочисленные мраморные плиты с наименованиями отличившихся в боях воинских частей, подразделений. «Как жаль, что ничего этого не видит Сережа, — с досадой подумала Наташа. — Вот напишу ему, пусть завидует».

Домой Наташа вернулась усталая, но полная необыкновенных впечатлений. Володя и Людочка мигом окружили ее.

— Ну, какой он, Кремль-то?

— А ты. «Царь-пушку» трогала?

Наташа улыбалась и кивала головой:

— Трогала, детки, трогала.

И она рассказала обо всем подробно, стараясь каждый предмет обрисовать как можно понятнее. Володя и Людочка смотрели на нее широко открытыми глазами.

Вечером, когда на улицах загорелись огни, бабушка, как всегда, пошла с внучатами на прогулку.

Наташа сразу села за письмо. Она писала и улыбалась от счастья. Как все-таки хорошо, что генерал узнал ее. А она и в самом деле совершила глупость, что раньше не сообщила ему новый адрес Сережи. И Сережа тоже медведь хороший. Переехал и будто забыл, что человек о нем беспокоится…

Через час вернулась домой Анастасия Харитоновна. Раздевшись, она положила на стол свежую газету «Вечерняя Москва». Наташа развернула ее, увидела крупный фотоснимок, над которым было написано «Сегодня в Кремле». Присмотревшись внимательно, она приметила свою меховую шубку, шапочку, сумку.

— Точно, точно я… Ну конечно я…

Подбежали дети, схватили ее за руку.

— Где ты, мамочка, покажи скорей!

Наташа посадила Володю и Людочку за стол, придвинула ним газету.

— Вот, смотрите.

И тут ей пришла в голову мысль — послать газету Сереже. Она отыскала синий конверт, вложила в него письмо, газету и, запечатав, отнесла на почту.

Как-то вечером, когда Наташа дежурила в больнице, ее вызвали на квартиру к больной. В синей новенькой «Победе» она быстро доехала до небольшого узкого переулка, разыскала нужный ей дом и торопливо взбежала на второй этаж. В большой светлой прихожей встретил ее худощавый молодой человек с красивыми темными волосами и сразу же отрекомендовался:

— Глеб.

Он снял с Наташи пальто, учтиво подхватил чемоданчик и через большую комнату проводил в другую, маленькую, где на широкой тахте лежала женщина лет пятидесяти с мутными, воспаленными глазами.

— На что жалуетесь? — привычно спросила Наташа, присаживаясь на стул и доставая из чемоданчика термометр.

— В груди колет, — морщась, пожаловалась больная. — Кашляю все время и страшно потею.

— Давно это с вами?

— Пятый день.

— К врачам обращались?

— Вчера вызывали. Вот прописанное лекарство. — Женщина протянула руку к тумбочке, показала пузырек с микстурой и маленькую коробочку с таблетками.

— От гриппа, — подсказал молодой человек.

— Я вижу, — ответила Наташа.

— Но вы понимаете, доктор, маме все хуже и хуже. Мне кажется, у нее не грипп, а что-то более серьезное.

Наташа промолчала. Она измерила температуру больной, проверила пульс и, вынув из чемоданчика фонендоскоп, внимательно прослушала ее.

— Да, вы, кажется, правы, — сказала Наташа, повернувшись к молодому человеку. — Кто, интересно, был у вас?

— Лазаревская, — тихо произнесла больная.

— Дора Петровна? — удивилась Наташа и подумала: «Странно. Неужели она ошиблась в диагнозе? Нет, такие хрипы в легких нельзя не услышать».

В прихожей раздался звонок. Вошел человек в военной форме и сразу воскликнул:

— А-а, Наталья Мироновна! Здравствуйте!

Наташа вздрогнула от неожиданности, узнав начальника академии.

— Вы разве здесь живете? — спросила она с заметной растерянностью. — А почему же мне другую фамилию сообщили?

— Это фамилия моей жены, — ответил генерал и тут же осведомился: — Ну, что с ней, скажите?

Они вышли в соседнюю комнату. Наташа посмотрела генералу в лицо и тихо, почти шепотом, сказала:

— Вероятно, двустороннее воспаление.

— Неужели?

— Да, да. Нужно немедленно вливать пенициллин.

— Плохо дело. — Генерал тяжело вздохнул и опустил голову. Помолчав немного, спросил: — Значит, в больницу?

— Обязательно, сейчас же. Но вы не беспокойтесь, все будет хорошо. Я уверена. Увезти больную можно в нашей машине. Я подожду.

— Нет, нет, не беспокойтесь. У меня есть машина.

Когда Наташа собралась уходить, снова появился Глеб. Он помог ей одеться, подхватил чемоданчик и вызвался проводить. На ступеньках даже попытался взять ее под локоть.

— Зачем это? — строго сказала Наташа.

— Врачей надо беречь, — ответил Глеб с улыбкой. — Кстати, где вы живете?

Наташа хотела промолчать, но подумала: ведь не девочка она, чтобы играть с ним в загадки, и назвала свою улицу и номер дома.

— Какое совпадение! — воскликнул Глеб. — В этом доме живет Дина Страхова. Не знаете такую?

— Знаю, — сказала Наташа. — Моя соседка.

— А мы с ней вместе работаем. Видите, как полезно поговорить на лестнице…

Внизу, у машины, Глеб долго жал Наташину руку. Она не выдержала, сказала как можно строже:

— Лучше поторопитесь мамашу в больницу доставить.

Он покорно кивнул головой и скрылся в подъезде дома.

Сидя в машине, Наташа подумала: «А симпатичный этот Глеб».

Утром, едва Наташа успела сообщить Доре Петровне о своем выезде к больной с двусторонней пневмонией, как та заволновалась:

— Не может быть. Позавчера я не обнаружила у нее никаких признаков пневмонии. Был просто грипп.

— К сожалению, уже была пневмония.

— Что значит «была»? — вспыхнула Дора Петровна. — Выходит, я хуже вас понимаю в медицине?

— Нет.

— Значит, по-вашему, я… я…

— Да, вы… — спокойно сказала Наташа.

Дора Петровна сверкнула злыми глазами и вышла из кабинета.

В конце работы в терапевтический кабинет зашел профессор.

— Не откажите пройти со мной наверх, — сказал он строго Наташе. У нее мелькнула тревожная мысль: «Неужели Дора Петровна, пожаловалась? » Она быстро застегнула халат и направилась к двери.

— Пожалуйста, — сказал профессор и, пропустив Наташу вперед, зашагал следом по коридору. Поднялись на второй этаж, вошли в кабинет, где горела настольная лампа под белым абажуром. Федотов включил люстру и, повернувшись к спутнице, пристально посмотрел на нее через пенсне.

— Ну, голуба, что это вы, изволите хандрить?

Наташа стояла и нервничала, чувствуя, как загораются лоб, щеки, шея. Профессор поправил пенсне и заговорил еще более серьезно:

— Варварство. Да, да, я не шучу. Невроз нагнетаете. Что это вы, голуба, взялись?.. Неприятности, да?..

— Маленькие, — призналась Наташа.

— Ага, маленькие! А вы что делаете? — Помолчав немного, добавил: — Извольте взять себя в руки, голуба, вы же врач.

Наташа ничего не понимала.

Федотов поднял вверх палец, сказал неторопливо:

— Вот что, уважаемая Наталья Мироновна, извольте завтра заменить заведующую терапевтическим отделением. Она идет в отпуск.

— Я — заменить?.. — Наташа словно проснулась. — Будет ли удобно? Ведь есть врачи с гораздо большим стажем и опытом.

— Да, есть. Вот вы и догоняйте их.

— И еще, Юрий Максимович…

— Что еще?

— С Дорой Петровной у меня…

— Знаю, — сказал Федотов. — И все-таки извольте заменить. Утром получите приказ.

Наташа кивнула головой и тут же подумала: «А я ведь не сказала ему, что Сережа взял назначение не в Москву, а в другое место; и совсем неизвестно, что будет со мной: останусь или уеду». Она собралась с мыслями и стала рассказывать об этом извиняющимся тоном. Профессор послушал, склонив голову набок, и вдруг, снова блеснув двумя стеклышками, заговорил громко и часто:

— Ну и что страшного? Жизнь есть жизнь. А вы еще достаточно молоды…

— Нет, Юрий Максимович, я не о том, — стала поправляться Наташа. — Ведь когда я поступала к вам на работу, говорила, что приехала в Москву навсегда. Вы сами спрашивали меня об этом. А теперь не знаю, как будет. Может, придется…

— Что «придется»? — лицо профессора вмиг изменилось, глаза под стеклышками быстро забегали. Он сделал несколько шагов к столу и снова повернулся к Наташе. — Вот что скажу я вам, голуба. Прекратите немедленно воевать с собой. Да, прекратите. Иначе я положу вас в больницу. — Помолчав, добавил: — Я знаю, что вам придется. Даже уверен. И потому… Да, да, голуба, именно потому и извольте приказ мой выполнить без рассуждений.

Из кабинета Наташа вышла приятно взволнованной. Пока спускалась вниз, думала: «Интересно, что теперь будет с Дорой Петровной? Наверное, лопнет от злости».

В вестибюле Наташу остановила медсестра:

— Наталья Мироновна, вас к телефону.

Она взяла трубку и сразу узнала голос генерала:

— Извините за беспокойство. Я хочу спросить вас о здоровье супруги. Может, вы…

— Да, я знаю, — сказала Наташа. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Сейчас ей вливают пенициллин и глюкозу. Можете принести фруктов.

— Спасибо, Наталья Мироновна, за доброе слово. Передавайте привет супругу. Сегодня мы говорили о нем в редакции. Все очень рады новому автору, ждут его рукопись. На днях напишем ему.

«Очень, очень хорошо», — чуть было не выпалила Наташа, но вовремя сдержалась, сказала спокойно:

— Он тоже будет рад.

Из больницы Наташа вышла в хорошем настроении. Но дома ждала ее неприятность. Едва переступила порог, дети, перебивая друг друга, сообщили:

— Мама, мамочка, у нас был доктор, бабушку лечил. У нее приступ. Тетя Дина звонила тебе, звонила…

Наташа разделась, не снимая шапочки, прошла в комнату. Анастасия Харитоновна лежала на диване с запрокинутым серым лицом и прерывисто дышала.

— Сердце? — испуганно спросила Наташа и взяла руку матери в свои застывшие на морозе ладони. — Этого надо было ожидать. Разве можно вести себя так.

Анастасия Харитоновна ничего не ответила. Она смотрела на дочь глубоко запавшими усталыми глазами и словно говорила: а кто же виноват, что так получилось?

Глава девятая

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒