(Бирюк) Дмитрий Петров 19 страница

- Молчать! - закричал Константин. - Я понимаю, в чем дело. Вам стало жалко засевших в церкви большевиков... да, жалко, потому что вы сами большевик!..

- Да бог с вами! - испуганно замахал руками Чернышев. - С ума, что ли, вы сошли?.. Какой я большевик?.. Вам же хорошо известно, что я социал-революционер... Вы просто охмелели от спирта и говорите чепуху.

- Я - охмелел? Я вам покажу хмельного! Арестовать! - указал Константин ординарцам на него.

- Вы с ума сошли, полковник! - побелев, вскричал Чернышев. Подумайте, что вы делаете? Проспитесь - пожалеете.

- Я кому приказал! - грозно прикрикнул Константин на недоуменно переглядывающихся ординарцев, не могших уяснить себе - серьезно ли приказывает им полковник совершить то, что для них казалось нелепостью. Слыша повторение приказа, они с тем же недоуменным видом, тронув лошадей, поехали к начальнику штаба.

- Не позволю! - истерично взвизгнул Чернышев, осаживая назад лошадь и дрожащей рукой шаря наган в кобуре. - Не позволю!.. Я честный кадровый офицер!.. Ничем не запятнан. А вы - выскочка!.. Карьерист!.. - негодующе кричал он Константину.

На смуглых щеках Константина выступили багровые пятна. Холодно усмехнувшись, он здоровой рукой быстро нащупал кобуру и прежде, чем это сумел сделать Чернышев, выхватил наган и, не целясь, выстрелил в него. Пуля пролетела сантиметра на три выше головы Чернышева.

- Полковник! - в ужасе закричал тот, обливаясь холодным потом. - Вы же пьяны. Образумьтесь! Что вы делаете?

- Хочу убить большевика, - покачнувшись в седле, сказал Константин и снова поднял револьвер.

- Боже мой! - простонал начальник штаба. - Я буду жаловаться атаману Краснову... Он родственник... Он вам этого никогда не простит...

Константин опустил наган и хрипло рассмеялся:

- Эх вы, Иван Прокофьевич!.. Какой вы трус... Честное слово... Я пошутил... Простите, пожалуйста, за грубую шутку.

- Хороши шутки, нечего сказать, - пробормотал смертельно бледный начальник штаба.

Шутил или не шутил Константин, этого Чернышев не знал, но одно отлично понял, что если б он не выдумал версию о своем родстве с Красновым, то вся эта история могла бы для него окончиться плохо. Хотя Константин был и пьян, но упоминание о Краснове его отрезвило, и он понял, что зашел, пожалуй, слишком далеко.

- Вы правы, Иван Прокофьевич, - мягко, почти заискивающе сказал Константин. - Безрассудно жертвовать жизнью казаков не следует... Но я все же думаю, что выкурить из храма красную мерзость надо... Мы сжигать церковь, конечно, не будем. Но обложим ее соломой и подожжем, попугаем красных... Они сами оттуда выскочат, как крысы... А церковь не сгорит... Ей-богу, нет! Она каменная. Воробьев, - обратился он к адъютанту, - а что, пленные у нас целы?

- Не знаю, господин полковник, - ответил адъютант, встревоженно смотря на Константина. Он так был напуган дикой выходкой полковника, что не мог в себя прийти. - Прикажете узнать?

- Узнай. Если еще не расстреляли, то прикажи, чтоб их заставили обложить соломой церковь. В них красные не будут стрелять, - усмехнулся довольный своей выдумкой Константин. - А постреляют, так черт с ними... Ловко придумал я, Иван Прокофьевич, а?

Чернышев промолчал.

XXII

Угрожая расстрелом, казаки приказали пленным красногвардейцам обложить церковь соломой.

Некоторые пленники категорически отказались от этой позорной, предательской работы и тотчас же были изрублены. Это подействовало на остальных. Проклиная себя за малодушие, со слезами на глазах, они начали таскать солому под стены церкви...

Засевшие в церкви, конечно, отлично все понимали. Они видели, под каким принуждением их израненные товарищи таскали солому к церкви, и не стреляли в них, хотя те с плачем умоляли:

- Стреляйте в нас, подлецов!.. Стреляйте!..

Вскоре церковь была обложена соломой со всех сторон. Оставалось поджечь ее. Но никто из пленных красногвардейцев, несмотря на зверские избиения, не согласился этого сделать. Никто и из белогвардейцев не хотел идти поджигать солому.

Пьяный Константин скакал по улицам, в ярости орал:

- Я вам покажу, сволочи!.. Немедленно поджечь!.. Всех перестреляю!..

Измученный адъютант и вспотевшие ординарцы едва поспевали за ним.

Константин подскакал к группе окровавленных пленных красногвардейцев. Никто из них даже и не взглянул на Константина.

- Ну, что? - спросил Константин у кудлатого, раскосого урядника, стоявшего с окровавленным шомполом в руке у распростертого на земле оголенного пленника.

- Ничего не могем поделать, ваше высокоблагородие, - утирая рукавом пот со лба, устало сказал урядник. - Не хотят, проклятые, поджигать!..

- Не хотят? И вы не умеете заставить?

- Да как же их, ваше высокородие, заставишь, ежели они не желают? развел руками урядник. - Мы им и печенки уж поотбивали и скулья-то посворотили на сторону, ажно шомпола от побоев посогнулись... Ничего не берет... Как все едино заговоренные, дьяволы.

- Эй, вы, красные мерзавцы! - раскачиваясь в седле, заорал Константин. - Кто из вас согласится поджечь солому, того я помилую... Слышите, сволочи?.. Помилую и отпущу на все четыре стороны... Никто и пальцем не тронет... Не верите?.. Даю слово офицера!..

Пленные сидели молча, не шевелясь и не поднимая головы, словно не к ним обращался полковник.

- Гады! - свирепея, орал Константин. - Что, не слышите? К вам ведь я обращаюсь. Кто подожжет?..

- Сам ты гад, - глухо отозвался кто-то из пленных. - Иди и поджигай сам.

- Что-о? - взревел Константин. - Сейчас же всех порубить! Порубить немедленно!.. Слышишь, урядник!

- Шашки вон! - торопливо, словно этого только и дожидался, скомандовал раскосый урядник.

XXIII

Стоя на колокольне, Прохор наблюдал в бинокль, за всем тем, что происходило внизу. Он видел издевательства над несчастными пленниками, видел, как их под угрозой смерти заставляли таскать солому к церкви.

К Прохору подошел осунувшийся, побледневший Звонарев.

- Сожгут нас живьем, односум, - простонал он.

- Не сожгут. Церковь каменная, Не сгорит.

- Кто ж знает. Ежели свезут солому со всех гумен, то тут черта можно сжечь.

- Что же делать? - спросил Прохор.

- Да, может, выговорить бы у них какие-нибудь условия... Не звери ж они, а люди... Своих там много: брат твой Константин Васильевич, Свиридов, да мало ли там наших...

- Звонарев, - остро взглянул на него Прохор, - ежели ты хоть раз еще заикнешься об этом, то... гляди... - покрутил он около его носа дуло нагана, - понюхаешь, чем пахнет вот эта штука.

- Да я что, разве ж сурьезно, - испуганно попятился от нагана Звонарев. - Так это я...

- Гляди, а то тебе будет тогда " так... "

Белогвардейцы беспрестанно обстреливали колокольню, пули густо цокали по кирпичным стенам, взметывая красную пыль, и со свистом рикошетом уносились прочь... Иногда пули попадали в колокола. И гул разносился по станице...

Прохор стоял за кирпичным уступом пролета и был в относительной безопасности. За другими уступами притаились снайперы. При каждом удобном случае, когда показывалась мишень, они стреляли, весело переговариваясь, если выстрел оказывался удачным...

Зной серой пеленой висел над станицей. Среди других крыш Прохору была видна и бурая железная крыша родного дома. Что-то там сейчас делается, под крышей этого дома? " Мать теперь изошла слезами", - с горечью думал Прохор.

Он задумывается о матери, о семье, о своем детстве. Когда-то с Константином они были очень дружны, любили друг друга. Бывало, Прохор никак не мог дождаться брата Константина из семинарии на каникулы. И сколько радости было, когда, наконец, приезжал он. А вот теперь какая глубокая, страшная пропасть разделила их! Они стали смертельными врагами, ищут случая убить один другого...

- Товарищ командир! - донесся до Прохора снизу испуганный голос. Товарищ Ермаков!

- Кто зовет! - заглянул Прохор вниз, в лестничный пролет. - Что нужно?

Было слышно, как по кирпичным ступеням кто-то в темноте торопливо взбирался вверх.

- Товарищ Ермаков! - показалась из отверстия лестничного пролета бледная взъерошенная голова красногвардейца. - Все пропало!.. Звонарев, мать его черт, договорился с одним казаком, который караулил дверь, и они откинули засов, открыли дверь и убегли к белым... Вон они! - указал он вниз. - Смотри!

Прохор глянул вниз. От церкви к воротам ограды бежали два казака.

- Стреляйте в них! - приказал Прохор снайперам.

Грянули выстрелы. Звонарев, раскинув руки, упал у ограды. Бежавший с ним казак успел скрыться за воротами.

Вдруг из-под ограды в ворота ринулась толпа белых. Все они разом хлынули к церкви.

- Закрыта ли дверь? - встревоженно спросил Прохор у только что прибежавшего снизу казака, но тот не ответил. Он лежал недвижимый. Пуля сразила его в лоб.

- За мной! - крикнул Прохор снайперам и стремительно помчался вниз. И чем ниже он спускался, тем слышнее становились шум и стрельба в церкви...

В темном проходе, когда Прохору до конца оставалось спуститься ступеней пять-шесть, кто-то подставил ему ногу. Он кубарем свалился вниз. Наган выпал из его рук. Чувствуя боль во всем теле, Прохор попытался было подняться, но на него тяжело навалились.

XXIV

Прохора повели в правление. Он шел, прихрамывая, крепко стиснув зубы, чтобы не застонать от боли. Мучительно болела нога. На его голове развязался бинт и окровавленный конец, как шлейф, волочился сзади.

Конвоиры ввели Прохора в большую комнату правления, где обычно всегда собирался станичный сбор гласных для решения общественных дел. Прохор бегло оглянул комнату. Она была забита народом, - видно, белые согнали жителей. Прохор ощутил на себе сотни внимательных, сочувственных, враждебных, сожалеющих и злых глаз. Всякий по-своему смотрел на него. Богатеи - с открытой враждой, беднота - жалела и рада была бы его спасти, да невозможно это было сделать.

У стены за огромным столом, накрытым зеленой суконной скатертью, сидели члены военно-полевого суда, назначенного Константином. В середине, занимая все кресло, грузно восседал сам, не известно откуда вдруг взявшийся, станичный атаман Никифор Иванович Попов в белом полотняном кителе с есаульскими погонами. Он был председателем суда. По бокам его сидели войсковой старшина Чернышев и Максим Свиридов, неловко чувствовавший себя в новеньких офицерских погонах. Сзади них на скамье расположилось несколько молодых офицеров.

Недалеко от стола, развалясь в плетеном кресле и закинув нога за ногу, словно выставляя напоказ свой щегольской сапог со шпорой, сидел Константин, держа на виду у всех забинтованную руку, словно бы подчеркивая этим: " вот, дескать, посмотрите, люди добрые, что со мной сделал братец... "

Все зависело от Константина, и это многие понимали. Он мог бы не затевать этой инсценировки суда. Достаточно было бы его одного слова, чтобы помиловать пленников или расстрелять их.

Но миловать он не хотел. Он ненавидел их лютой ненавистью, особенно брата своего Прохора. Да к тому же он и побоялся бы это сделать, а вдруг узнали бы в Новочеркасске?

Проще, конечно, расстрелять. Но все дело в Прохоре. Брат ведь. Но с этим можно бы и не посчитаться. Ведь Прохор стрелял в него, Константина? Тут уж дело пошло око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. " Но... - думал обо всем этом Константин, - общественное мнение не одобрило бы такого акта, а главное, не хотелось ссориться с (родителями, особенно с матерью... " Все-таки Константин по-своему любил мать.

И он придумал этот суд, как лучший выход из положения... Себя он не ввел в состав суда. Его дело сторона... Всех красногвардейцев, во главе с Прохором, безусловно накажут строго, в этом нет никакого сомнения... Следовательно, все будет в порядке... А он, Константин, будет в стороне, и родителям на него нечего обижаться...

- Посадите его сюда! - распорядился председатель суда, указывая на скамью, стоявшую посреди комнаты так, что ее было видно всем.

Прохор чувствовал такую усталость во всем теле, что почти повалился на скамью.

- Введите остальных, - приказал председатель суда.

В залу ввели оставшихся в живых красногвардейцев. Их было человек сорок. Все они были изранены, избиты, едва держались на ногах.

Опустив голову, Прохор сидел на скамье, ни на кого не глядя, казалось, ничего не замечая. Он не видел, как в комнату вошел отец и, сняв фуражку, прошел от порога, стал в толпе казаков у стены, скорбно наблюдая за ним.

Атаман Попов встал, постучал карандашом по графину.

- Внимание, господа! - властно крикнул он. - Заседание военно-полевого суда считаю открытым.

В зале все затихло. Старики поснимали фуражки. Лишь нарушал тишину тихий плач матерей да жен, сыны и мужья которых, ожидая суда, стояли в углу. Иногда у какой-нибудь отчаявшейся несчастной женщины с рыданием вырывался из груди истошный вопль:

- И ми-илый ты мо-ой муженечек... И что ж с тобой сделали ироды.

- Молчать! - гаркнул атаман. - Подведите к столу вот того с краю, приказал он конвоирам.

Два калмыка с обнаженными шашками подвели к столу побелевшего от страха и потери крови раненого полнощекого казака.

- Как фамилия? - спросил атаман, строго оглядывая его с ног до головы.

- Дронов, - дрожащим голосом выдавил казак.

- Имя?

- Терентий.

- Казак?

- Так точно, ваше благородие, казак.

- Врешь! - громыхнул рассвирепевший атаман по столу кулаком. Сволочь ты, а не казак. Изменник! Как ты мог поднять руку на своих братьев-казаков? Сукин ты сын, вот повесим тебя за это вниз головой.

- В-ваше выс-соко-благородие, - залепетал перепуганный казак. Ошибку понес... простите. - Дронов упал на колени и, умоляюще протягивая к атаману руки, зарыдал. - Простите, ради бога... Простите!.. Искуплю свою вину... Пошлите на первую линию... Обещаю десять... пятнадцать красных убить... Вот увидите тогда, клянусь!..

- У-у, гад! - послышалось из группы пленных.

- Поздно, поздно ты одумался, станичник, - уже мягче сказал атаман. Пораньше надо было об этом подумать...

- Ваше благородие... господин атаман, - елозил по полу Дронов. Истинный господь, заслужу себе прощение... Ведь силком меня втянули в это дело...

- Кто тебя втянул? - строго спросил атаман.

- Да кто ж, - затравленно оглянулся Дронов на Прохора. - Вот он.

- Да брешет же он, паскуда! - снова кто-то выкрикнул с возмущением из группы пленных.

- Молчать! - взбешенно крикнул атаман, свирепо глядя на пленных.

Прохор с недоумением взглянул на Дронова и, презрительно усмехнувшись, снова опустил голову.

- Как же он втянул, если ты не хотел? - спросил атаман у Дронова. Да встань ты на ноги, дурак! Что ползаешь, как слюнтяй. Расскажи толком.

Дронов живо поднялся на ноги, вытянулся перед судьями, держа, как в строю, руки по швам.

- Так что, ваше высокоблагородие, - точно рапортуя, заговорил Дронов, - пришел ко мне один нашинский станичный казак Сазон Меркулов и подал мне список... А в том, стало быть, списке моя фамилия значится... " Распишись, говорит он, а не то мы тебя к расстрелу приговорим... " - Ну, что поделаешь? - сокрушенно развел руками Дронов. - Испужался я, расписался... А через день приходит этот, стало быть, Меркулов ко мне и гутарит: " Ну, собирайся, мол, с конем и оружием... " И таким образом, стало быть, и пришлось мне поступить в их дьявольский красногвардейский отряд...

- Гад ползучий! - снова возмущенно выкрикнул чей-то голос из группы пленников.

- Кто это орет? - злыми глазами посмотрел атаман на жмущихся в углу красногвардейцев. - Вырвите ему язык!

- В углу, где жались друг к другу пленные красногвардейцы, послышалась возня, крики:

- Что ты бьешь-то, калмыцкая морда?

- Тише! - прикрикнул атаман. - Много побил казаков?

- Ни одного, ваше благородие, - с готовностью ответил Дронов.

- Врешь!

- Истинный господь! - поклялся Дронов. - Ведь я ж у него навроде связного был, - кивнул он в сторону Прохора. - Так что в ход оружия пущать не приходилось.

- А почему в церковь заперся, а не перебежал к нашим?

- Силком загнали туда.

- Ладно, разберемся, - проговорил атаман. - Отведите его пока в арестное помещение.

- Благодарю покорно, - поклонился обрадованный Дронов. У него появилась надежда, что его пощадят и он будет жить.

- Давайте следующего, - приказал председатель суда.

Подвели высокого, красивого, рыжеватого казака. Всклокоченный чуб, как язык пламени, вырывался у него из-под казачьей фуражки.

- Фамилия? - спросил атаман строго, невольно любуясь выправкой казака.

- А тебе не все едино? - вызывающе спросил казак. - Расстреливай и без фамилии...

Атаман передернулся.

- Отвечай! - выкрикнул он. - Н-не то...

Казак презрительно усмехнулся и молчал.

- Ну?

- Дубровин его фамилия, - тихо подсказал Свиридов. - Дубровин Силантий.

- Сволочуга! - с отвращением плюнул Дубровин. - Предатель!.. Ну, ничего, брат, тебя тож не минует петля.

Свиридов, побледнев, опустил глаза.

- Молчи! - поперхнулся от ярости атаман. - Отвечай вот на вопросы... Как ты попал к красным в отряд?

- А очень просто, - усмехнулся Дубровин. - Взял ружье, да и начал вашего брата белопогонного уничтожать... Жалко, атаман, что я тебя на мушку не взял... Не сидел бы ты тут и не судил бы нас... Но ничего, ты тоже от своей пулечки не уйдешь... Вот зараз перед вами отвечал подлюга Дронов. Брехал он все... Он моим друзьяком считался, и мы с ним вместях добровольно в отряд вступили... Никто силком его не пхал... А что касаемо того, что он, говорит, никого не убивал, то тоже брешет... Мы вместях с ним в разведке служили и поубивали немало белых гадов...

- Увести его! - приказал атаман.

Прохор сидел на скамье недвижимо, казалось, совершенно безучастный ко всему тому, что здесь, в этом огромном зале станичного правления, происходило. Перед ним, как видения, один за другим появлялись его бойцы, его товарищи по борьбе, его верные соратники. И все они - кто робко и неуверенно, а кто мужественно и твердо - отвечали на вопросы белогвардейского военно-полевого суда. И ни у кого из этих обреченных на смерть людей не вырвалось и слова мольбы о пощаде. Единственным исключением из этого мужественного ряда героев был только Дронов, который так низко пал в глазах всех...

Но нет! Прохор не был безучастным свидетелем Всего происходящего. Он глубоко, всем своим сердцем сочувствовал товарищам, переживал их страдания. Он рад был облегчить их участь, спасти их, но что он мог сделать?

... Во время допроса пленных судом у дверей залы произошло какое-то движение. Конвоиры впихнули кого-то в комнату. Чей-то женский голос истошно рыдал.

Константин поднялся с кресла, внимательно смотря на дверь, строго спросил:

- Что там такое?

- Болшевик поймала, - отозвались калмыки от дверей. - Болшевик, ваша благородия.

- Ведите сюда!

К Константину калмыки подвели трех избитых, израненных, в синяках и кровоподтеках красногвардейцев и растрепанную, безутешно рыдавшую девушку.

- Костя! - бросилась к Константину эта девушка.

Константин в изумлении попятился, но вдруг узнал ее.

- Надя?! - хрипло вскричал он. - Надюша!.. Ты?

- Я, Костя! - бросилась к нему на грудь девушка.

Константин был растерян, подавлен, сконфужен. Куда только и девался его величественный вид, с которым он торжественно восседал на кресле.

- В чем дело? - спросил он у калмыков, приведших сюда сестру и этих трех истерзанных людей.

- Сено... залез... болшевик, - растерянно залопотали они все разом, жестикулируя и перебивая один другого. - Дэвка хоронил там... Дэвка...

- Пошли прочь! - взревел на них Константин.

Калмыки со страхом отпрянули от него к дверям.

- Расскажи, Надя, ты толком, в чем дело? - спросил у сестры Константин.

Прохор с состраданием смотрел на сестру. Глаза его повлажнели. Тяжело вздохнув, он снова опустил голову.

- Костя, - с плачем рассказывала Надя, - я в сеновале хоронила своего жениха Митю, вот его, - указала она на окровавленного, смертельно перепуганного паренька. - А калмыки пришли и шашками начали тыкать сено... и Митю поранили... А потом всех их вытащили из сена и избили... И меня избили... Я им говорю: мой брат полковник, командир полка... а они, черти безмозглые, ничего не понимают... Вот притащили нас всех сюда... Костя!.. - заплакала Надя, - спаси его!.. Спаси Митю!..

Константин был обескуражен. Уж этого он никак не ожидал!.. Что это делается?.. Неужели вся его семья перемешалась с большевиками?.. Неужели все его родные против него?.. Разве ж он думал, чтобы его сестренка полюбила большевика и вот теперь запуталась в этом деле?

Подумав, Константин недовольно взглянул на сестру и сказал:

- Ладно! Разберусь... Иди домой...

Но девушка не уходила и умоляюще смотрела на брата.

- Ну, чего ты еще? - не выдержав ее взгляда, вскрикнул раздраженно Константин. - Я ж сказал - разберусь, значит, разберусь. - Он не договорил, но она поняла его. Не мог же он ей при всех сказать, что спасет ее Дмитрия...

Надя просияла. Она хотела кинуться к брату, обнять, расцеловать его... Но не посмела. Она поверила Константину и намеревалась уже выйти из правления, как вдруг увидела Прохора, измученного, с забинтованной головой...

Когда Надю с Дмитрием вводили сюда, горе ее было так велико, она так боялась за жизнь любимого юноши, что не поняла смысла происходящего в этой большой комнате... Но сейчас, когда увидела брата Прохора в таком виде, ей все стало ясно. Прохору угрожает смерть.

- Проша! - кинулась она к нему, обвивая его шею горячими руками. Братик родимый!.. Что они с тобой хотят сделать?

Константин с досадой выругался про себя: " Черт меня дернул этот суд затевать!.. Чего доброго, мать еще придет сюда". Надо прекратить всю эту канитель.

Как это сделать - Константин не знал. Ведь суд был начат, надо было его и закончить... И он, как ни странно, был даже рад, когда кто-то, ворвавшись в залу, дико завопил:

- Красные ворвались в станицу!.. Спасайся!..

Прохор вздрогнул и поднял голову, прислушиваясь. Где-то отдаленно потрескивали выстрелы, слышались смутные крики. У него радостно заискрились глаза. Он приподнялся, рванул руки, но они были крепко связаны... Обессиленный, он сел.

У дверей образовалась толчея. Отпихивая и давя друг друга, с криками вываливался народ из правления.

- Расстрелять красных! - приказал конвоирам Константин, указывая на пленников.

Но конвоиры его не слушали. Испуганно озираясь, они расталкивали прикладами толпу у двери и выбегали на улицу.

Константин, вытащив наган, посмотрел на Прохора, на Надю, радостно обнимавшую Дмитрия, вздохнул, сунул снова наган в кобуру и выбежал из комнаты.

Прохор почувствовал, как кто-то подошел к нему сзади и перерезал веревки на руках. Он оглянулся.

- Батя! - пораженно вскрикнул он.

Старик, ничего не сказав, торопливо вышел на улицу.

Прохор подбежал к окну и распахнул его.

По улице, мимо правления, размахивая шашками, мчались всадники с красными звездочками на фуражках.

К палисаднику правления подскакал рыжеватый кавалерист и, взмахнув фуражкой, закричал:

- Здорово, товарищ командир!

- Сазон, ты? - обрадованно вскричал Прохор.

- Ну, конешное дело, я, - усмехаясь, ответил Сазон. - Товарищ Буденный, видишь, какой привет тебе прислал, - указал он на мчавшихся по улице всадников.

Часть третья

Солнце палит жарко. Над запыленной степью густо висит зной. Далекие синие горизонты дрожат в трепетном мареве. Потревоженно кружат ястреба и беркуты в белесом распаленном небе.

Вздымая облака горячей серой пыли и тяжело скрипя, по обеим сторонам железной дороги бесконечным потоком тянутся обозы по три-четыре подводы в ряд.

- Цоб!.. Цобэ!..

- Но-но!.. Э, пошли!..

На какой-то подводе надрывно плачет ребенок. Воркующий голос матери успокаивает его:

- Та не плачь, мий голубочек... Замовчь, мое серденько... Вот зараз я тебе дам чего-нибудь...

Где-то пронзительно взвизгивает гармоника. Хриплый голос пытается что-то подпевать...

Издали доносится сухой треск ружейной перестрелки. Но за шумом и гвалтом толпы, за скрипом неподмазанных осей ее почти не слышно. Да если кто и услышит, то не обращает внимания, привыкли. За последние дни столько пережито, смерть столько раз каждому заглядывала в глаза, что такой пустяк, как где-то возникшая перестрелка, ничего не значил.

До отказа нагруженные громоздкой кладью, тащатся подводы одна за другой, и кажется, им не будет конца.

За подводами, свесив бороды на грудь, уныло бредут старики, за ними тащатся старухи, заплаканные бабы и девки, подгоняя хворостинами бредущих на привязи коров, молодых бычат...

По железнодорожному пути, попыхивая дымом, медленно движется зеленый бронепоезд, а вслед тянутся запряженные лошадьми и быками одиннадцать грузовых поездных составов, до отказа заполненных безлошадными беженцами и их скудным имуществом.

Часто лошади и быки, обессилев, останавливаются. Тогда сотни мужчин и женщин помогают им, подталкивая вагоны.

По обочинам дороги, по заросшим бурьяном и полынью равнинам, по пашням и бахчам, по неубранным подсолнухам шагают вооруженные толпы солдат, едут конники, среди которых нередко мелькают красные лампасы донцов и черкески кубанцев.

Все эти люди - иногородние крестьяне, портные, постовалы, сапожники, ведерники, плотники, обездоленная казачья беднота, настрадавшаяся от бесчинств белогвардейских банд, натерпевшаяся много горя, - при первых же признаках грозного восстания, охватившего станицы и села Дона, Кубани и Ставрополья, бросая годами обжитые хаты, бороны, плуги, неубранные поля с огородами - все, что так было дорого и близко сердцу, что так долго наживалось тяжким трудом, со всеми своими семьями, с домашним скарбом, тронулись со своих насиженных мест неведомо куда. Впрочем, все уже теперь знали, куда едут. Заветной мечтой стал Царицын. К этому приволжскому городу, как к спасительному маяку, были направлены все взоры, помыслы и желания беженцев. В представлении всех этот город вырисовывался, как могучая крепость, цитадель, в стенах которой можно найти защиту и спасение от озверевшей казачьей шашки...

На пути движения попадались маленькие станции и полустанки. Водонасосные башни всюду были разрушены белыми. Воду в паровозные котлы бронепоезда неоткуда было брать. Тогда на некоторое время приостановилось все движение многочисленных обозов и поездов. Отовсюду сбегались беженцы с ведрами. Женщины, старики, ребята становились на много верст в длинную шеренгу к какому-нибудь болотцу или колодцу и, передавая друг другу ведра с водой, наливали паровозные котлы.

* * *

Сдерживая поводьями нервно танцевавшего жеребца, Прохор стоял у дороги, внимательно всматриваясь в нескончаемый поток подвод, двигавшихся в пыли мимо. Он разыскивал сестру Надю. Несколько дней назад ему сообщили станичники, что будто видели ее среди беженцев. И вот сколько уже времени он ее пытается разыскать и не может...

К нему подъехали на потных лошадях Сазон и Дмитрий.

- Нет ее, - уныло сказал юноша. - Мы с Сазоном объехали почти весь обоз от края до края...

- Сбрехали, должно быть, наши казаки, - проворчал Сазон.

Прохор некоторое время молча, угрюмо смотрел на проезжавшие подводы.

- Ты мне, Митя, расскажи толком, как вы с ней расстались? - взглянул он на юношу. - Что она тебе сказала?

- Да я уже вам говорил, Прохор Васильевич, - смущенно отвечал Дмитрий. - Когда нас освободили большевики, то, помните, вы меня послали на конюшню за лошадьми... Я сказал Наде, чтоб она меня ждала у правления... Я привел лошадей и для нее выбрал тоже хорошую, а ее уже не было. Куда она делась, - печально развел руками парень, - понятия не имею. А разыскивать некогда было: белые наперли...

- Ну, а что ж она все-таки тебе говорила? - допрашивал Прохор. Собиралась она с нами отступать или нет?..

- Да в том-то и дело, - вздохнул Дмитрий, - что собиралась. Ведь я ж говорю, что и лошадь для нее привел было...

И снова они все молча пытливо смотрят на поток подвод, нескончаемо текущий перед их взором.

- Много народу мрет от тифа да холеры, - тихо проронил Сазон.

- Типун тебе на язык, - сердито оборвал его Прохор. - Не говори глупостей... Вы наших станичных беженцев видели?

- Наши станичные едут впереди, - сказал Дмитрий. - Всех мы расспрашивали про Надю. Никто не видал ее.

- Ну, что ж, - вздохнул Прохор. - Могли, конечно, и ошибиться... Поехали в эскадрон.

- Смотри, Прохор Васильевич! - вдруг вскрикнул Сазон, пристально вглядываясь в поток беженцев и указывая пальцем. - Никак, твой дядя Волков.

- Где?

- А вон, гляди, идет за подводой с сумочкой.

- Он! - вскрикнул Прохор, угадывая в толпе знакомый облик старика. Дядя!

Старик недоуменно оглянулся и, узнав племянника, живо выбежал из толпы.

- Слава богу! - перекрестился он. - Нашелся. А я тебя, брат, искал-искал... Уж кого только ни спрашивал о тебе...

- Значит, ты тоже, дядя, ушел из станицы?

- А как же. Страшно, Проша, оставаться... Ведь они ж, проклятые белые, и повесить могут... Хоть и старый я, а такой смертью помирать не хочу...

- Надю-то ты не видел?

- Да как же не видел, - сказал старик. - Вместе ж мы с ней идем... Прям, бедняжка, окалечилась. Ноги разболелись... Ради Христа упросил я вон казака, чтоб подвез ее хоть немножко... Подотдохнет малость.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒