Андрей Константинов, Александр Новиков 8 страница

— Так ты что же, Валера, предлагаешь? Сотни бродяг без работы оставить? Кусок отобрать? — спросил Сазон.

— Без дела никто не останется, — ответил Бабуин. — Всех к делу приставим.

В тишине звякнула ложечка в чашке с кофе. Это Муха, резко отодвинув чашку от себя, вскинул руку с перстнем. В массивной золотой оправе сверкал крупный рубин. Муха вскинул руку так, как будто хотел показать: прошу слова. Но говорить начал не дожидаясь, что ему это слово предоставят:

— А ты, Валера, от чьего же имени‑ то говоришь? Ты что, теперь мазу тут держишь?

Этого вопроса Бабуин ждал. И даже знал загодя, что задаст его именно Муха. Ответ он приготовил заранее:

— Я, Муха, от имени Виктор Палыча говорю. Понятно?

Ответ всех ошеломил. Палыч отсутствовал уже три дня. Со слов Бабуина выходило, что он знает, где Антибиотик, и получил от него какие‑ то инструкции. Стотридцатикилограммовый Муха скривил мясистые губы. Такого ответа он не ожидал и растерялся. Тогда раздался голос Ильдара, сорокалетнего, свитого из одних жил татарина:

— А что же Палыч‑ то сам нам этого не скажет?

— Когда надо будет — скажет, — с ухмылкой произнес Валера.

— А‑ а… — протянул Ильдар, — вот когда скажет, тогда я буду знать: за тобой маза. А сейчас — извини.

Ильдар резко встал, тяжело поднялся Муха. В полной тишине они вышли из зала. Остальные не двинулись с места. Бабуин одержал первую маленькую победу.

* * *

…Ночью в окно Мухе влетела граната. Ильдар жил высоко, на десятом этаже. К нему гранату спустили с крыши на веревке. Обе гранаты оказались учебные. К корпусу каждой скотчем была прикреплена записка: «Следующая будет боевая». Спустя три дня Николай Иванович снова пригласил Бабуина на рандеву. Про оружие у Валеры в этот раз не спросили. За коньяком Наумов заметил:

— Я смотрел нынешние сводки по городу. Количество преступлений упало процентов на тридцать! Как вам это удалось?

— Да, в общем‑ то, просто… поговорил с людьми.

Беседа продолжалась на сей раз более часа. Бабуин понял, что в должности он утвержден. Настал его звездный час.

* * *

Итак, Бабуин занял трон Палыча… А что же Палыч‑ то? Низложенный самодержец в изгнании или в бегах, под чужим именем… печальная картина. Тема большая и трагическая, сама по себе заслуживающая отдельного повествования, обстоятельного и неспешного, в манере века девятнадцатого, с появлением большого количества новых персонажей, даже самый незначительный из которых выписывается подробно и со вкусом. Например: «Вошел лакей. Был он видный малый шести футов росту, с рыжею шевелюрою. Лет от роду имел двадцать или немногим более; на внешность малый, разбитной и плутоватый, охочий до амурных забав. Внешность его, однако ж, портило одно неприятное обстоятельство, каковым следует полагать нос, изрядно несоразмерный прочим, довольно‑ таки пропорциональным и правильным чертам лица. Одет лакей был в камзол яркий, небесно‑ голубой, с позлащенными крупными пуговицами и лацканами в золотой же канители. Сукно, однако, если присмотреться, выделки было неважнецкой, не аглицкой и не голландской, а уж скорее немецкой. Чулки молодца…» Ну и так далее.

Хорошо бы! Хорошо бы так писать авторам. А читателю читать, сидя вечером у камина, и покуривать трубку. Но… век‑ то уж какой? Да и жанр требует известной динамики, а потому…

* * *

…Антибиотик перешел на нелегальное положение, осел в глубинке Новгородской области. И, в принципе, мог бы просидеть там долго, очень долго: хата надежная, документы тоже… Финансовый вопрос? Да нет никакого финансового вопроса. Так что живи, наслаждайся природой и чистейшим воздухом.

Все верно. Но такая жизнь не для Палыча. Деятельная натура безусловного лидера требовала иного… Она требовала реванша и возвращения криминального трона. Однако — Наумов! По ночам Виктор Палыч не спал до самого рассвета, обдумывал сложившуюся ситуацию, крутил ее и так и этак… любая построенная им цепочка упиралась в фигуру Николая Ивановича Наумова. Обойти банкира никак не получалось! На петербургском пейзаже Наумов стоял неколебимо, как Петропавловка. Его финансовые ресурсы были невероятно велики, а не очень многочисленная охрана банкира всегда могла опереться на мощный аппарат ГУВД. Вступить в схватку с этим титаном? … Абсурд!

Но все‑ таки способ «решить вопрос» с Наумовым есть. Древний, как сама цивилизация, и радикальный, как либерал Ж.

Палыч довольно долго колебался, но однажды ночью принял окончательное решение. Утром, за завтраком, он завел такой разговор с «братом»:

— Не надоело тебе здесь сидеть, в лесах новгородских, а, Илюша?

— Чего ж надоело? Где, Палыч, старость‑ то коротать, как не здесь? Я вот думаю: может, мне корову купить?

Палыч не очень натурально хохотнул и ответил:

— Насчет коровы не знаю, Илья. А вот телку с хорошим выменем тебе в самый раз. Нет на примете никакой вдовушки в округе? Годков семнадцати…

— Куда там… одни старухи, Палыч.

— Это не проблема, — сказал Антибиотик, наливая себе молока. — Мы тебе крестьяночку из Франции выпишем… там тоже есть девки с огоньком.

Шмуль пожал плечами… За те несколько дней, что Антибиотик прожил у него, Илья уже начал тяготиться обществом «брата». Спросить напрямую: долго ли, Виктор Палыч, будешь гостить? — он не решался… но, судя по всему, «брат» уезжать не торопится. А не с руки Шмулевичу такой братец. Ох, не с руки! Сам‑ то беглый, в розыске, да еще беглого укрывает. Шансы сгореть вдвое увеличиваются. Тем более что ищут‑ то Антибиотика не только менты… Вот и думай, Илья, как жить дальше!

Илья задумался. И, разумеется, придумал. Ежели «братец» вдруг исчезнет, никто не удивится. Погостил, мол, и уехал… верно? Верно. А в том большом мире, куда «брат уехал», никто и не знает про Шмуля и деревушку Глызино Новгородской области. От этой мысли стало страшно, жутковато, но и легко одновременно. Не нами придумано: нет человека — нет проблемы.

Но у Палыча, у волчары старого, опытного, нюх какой‑ то особенный, что ли? … Так или иначе, но вечером накануне он вскользь обмолвился, что, мол, я у тебя, Илюшка, капитально залег… кроме тебя, всего два верных человека знают где.

Все планы по «отъезду „брата“» пришлось оставить.

— А я ведь не случайно спросил, Илья, не соскучал ли ты в деревне‑ то сидеть, — продолжил Антибиотик.

— А что такое? — спросил погруженный в свои мысли Шмуль.

— Надо тебе проветриться, Илюша… в город прокатиться.

— В какой город? — оторопел Илья.

— Город хороший, красивый, зеленый. Ростов‑ на‑ Дону называется.

— Да ты что, Виктор Палыч? Да я же под вышаком хожу.

— Нету нынче никаких вышаков, Илюша. А если бы и были… ты Федоров нынче, а не Шмулевич. Ксивы у тебя надежные, да и забыли о тебе уже давно. Ты здесь в глуши сидишь, не замечаешь, как нынче жернова‑ то крутятся. С такой скоростью людишек перемалывают, что жуть берет… Менты по уши в говне. Им новые дела свет застят. Где уж в старье‑ то ковыряться, в пыли архивной? … Надо ехать, Илья!

Шмуль молчал, механически крошил хлеб сильными пальцами. Черные крошки сыпались на скатерть с красными петушками.

— Зачем? — спросил он наконец.

— Это я тебе сейчас растолкую, — живо ответил Палыч, глазками поблескивая.

Очень Шмулю не понравилось то, что Антибиотик ему рассказал. И хотя Виктор Палыч о многом умолчал, опытный Шмуль понял, что дело говенное. Стремное дело. Однако деваться некуда — нужно ехать в Ростов…

Но Палыч, стратег великий, напоследок «брата» подбодрил:

— А съездишь, сделаешь все как надо — и опять свободен. Я ведь после твоей поездки долго не загощусь. Неделя, две от силы, и я — назад, в Питер. Так что тебе есть резон постараться, Илюша.

Скрепя сердце Илья согласился.

По большому счету, вояж Шмуля действительно был не очень опасным. Ну, беглый… ну, в розыске… ну и что? В розыске тысячи человек числятся. И удержать в памяти их может только «робот‑ полицейский». Но он, как известно, проживает в Голливуде. А на отечественных просторах службу несут обычные милиционеры. Часто замордованные службой, неустроенным бытом, нищенской зарплатой до полного одурения… Авторы даже думают, что такой жизни не выдержал бы и «робот‑ полицейский», хоть он и железный. А что? Запросто. Щелк — и замкнуло в электронных мозгах, и па‑ а‑ а‑ ехала крыша… А наши люди как‑ то умудряются держаться. Наверно, за счет водки.

Так что вояж Шмуля большого риска не предполагал. Разве что какая‑ нибудь случайность… Вот эта‑ то пакостная случайность и произошла. Шмуль уже выполнил задание и возвращался обратно. Он даже сходил в вагон‑ ресторан и хлопнул там водочки. Настроение поднялось, и до Питера оставалось совсем недалеко. А там на электричку и в деревню… Но в тамбуре одного из вагонов нос к носу столкнулся Шмулевич с опером из той самой зоны, с которой сорвался два года назад. Опер был в отпуске, возвращался с юга на службу через Питер, где жила у него сестра. Стоял опер в тамбуре маленько нетрезвый, в футболке, спортивных штанах и домашних тапочках. Курил. Тут‑ то и подвернулся гражданин Шмулевич. И ведь не узнал опер Шмулевича! Не узнал… настроение у него было еще отпускное, благодушное. Водочка, опять же, душу греет. Да и Шмуль с лагерной поры изменился: лицо округлилось, усишки отпустил.

Так что опер Шмуля не признал. Но Шмуль узнал опера! И… бросился бежать. Ну, тут уж извините… опер как был в домашних тапочках, так и припустил за Илюшей по проходу. Догнал, сбил с ног, а когда в морду лица всмотрелся — ахнул:

— Мать честная! Никак гражданин Шмулевич? Вот так встреча!

На ближайшей станции в поезд подсел наряд милиции, и в Питер Шмуль приехал уже под конвоем. Положение у него было скверное: три с лишним года досиживать старого сроку, плюс за побег, плюс за вооруженный налет… ну и мелочишка в виде поддельных документов. В сумме корячилась как минимум десяточка. Но самое страшное — раненный при побеге конвоир! Вот за это на зоне спросят строго. Из ШИЗО вылезать не будешь. И срок твой кончится гораздо раньше определенного судом времени… на лагерном кладбище.

Тошно стало Шмулевичу. Не приведи Бог, как тошно.

В отделении милиции на Московском вокзале Шмуль сказал дежурному:

— Вызовите прокурора. Я хочу сделать важное заявление.

Дежурный сперва хотел отмахнуться: ишь ты, заявление! Вам какого прокурора — города или области? … Хотел, но Шмуль что‑ то тихонько сказал ему на ухо, и дежурный вдруг посерьезнел и стал куда‑ то звонить. На Шмулевича он посматривал хмуро…

Начальнику 15‑ го отдела РУОП подполковнику Кудасову позвонили из ЛОВД на Московском вокзале. Когда Никита Никитич снял трубку, он еще не знал, цепочку каких событий инициирует этот звонок рядового оперуполномоченного транспортной милиции.

— Кудасов, — сказал подполковник, снимая трубку.

— Товарищ подполковник, — услышал он голос, — оперуполномоченный ЛОВД капитан Тарасов беспокоит.

— Здорово, Володя, — ответил Кудасов. — Ты чего это так официально?

— Извините, Никита Никитич… ну, вы же теперь подполковник, — сказал Тарасов вроде бы и шутливо, но показывая, что разницу в служебном положении понимает… Собственно говоря, и сам‑ то звонок капитана подполковнику стал возможен потому, что не так давно они «пересеклись» на одной интересной теме, сработали нормально и друг другу понравились.

— Кончай ты дуру мне гнать, — сказал Кудасов.

— Ну, ежели дуру не гнать, Никита, то дело есть… тебя напрямую касается…

— Слушаю.

— У нас тут сидит один дядя интересный. Так вот, он говорит, что знает кое‑ что о событиях двадцать восьмого сентября девяносто четвертого… помнишь?

— Помню, — медленно ответил Никита и машинально потрогал рукой затылок. То место, которое зацепила пуля утром 28 сентября далекого уже 94‑ го.

Он отлично помнил то холодное и пасмурное утро…. Он вышел из подъезда первым. Придержал подпружиненную дверь, помогая Наталье. Она улыбнулась и подняла воротник плаща. Никита пошел к служебной «семерке», вынимая на ходу ключи с брелком сигнализации. У машины остановился, обернулся к Наташе, и она доверчиво прижалась к нему. Никита наклонился и ощутил аромат ее волос. И дотронулся губами до светлой прядки над ухом… Наташа улыбнулась… В доме напротив снайпер уже прильнул к прицелу СВД, но тогда подполковник Кудасов еще ничего об этом не знал.

— Я сяду сзади, Никита, — сказала Наташа. — У тебя передняя дверца такая идиотская.

— Садись где хочешь, — ответил он тогда… аромат ее волос кружил голову.

Он распахнул правую заднюю дверь и помог сесть Наташе. В свете фонаря блестели мелкие бисеринки влаги на бортах автомобиля… Никита обошел машину и сел. В этот момент он уже должен был стать трупом. Но снайпера на чердаке отвлек шум на лестнице… Никита пустил двигатель «семерки». Его голова была уже в прицеле, и рука снайпера выбрала свободный ход спускового крючка.

— Никита, — позвала Наташа с заднего сиденья.

Подполковник обернулся, а стрелок нажал спуск. В ту же секунду Никита ощутил удар в затылок и закричала Наташа… Если бы тогда Наталья не позвала его и он не обернулся, переместив голову в сторону? По сути, Наташин голос спас подполковника. Он подумал, что прошло уже больше полутора лет с того злосчастного утра, а он так и не спросил у жены, что же она хотела тогда сказать? … Впрочем, так ли уж это важно?

— Помню, — ответил подполковник, потирая затылок и переключаясь с воспоминаний на реальность.

— Можешь ко мне подъехать?

— Конечно. Еду, Володя. Через десять минут у тебя.

— Жду, — буднично отозвался Тарасов.

* * *

Никита гнал «семерку» на площадь Восстания. Ту самую «семерку», в которой пуля снайпера зацепила его и Наташу. В том месте, где пуля чиркнула по затылку и сорвала кусок кожи, волосы так и не росли. В парикмахерских у Никиты Никитича иногда спрашивали: что это у вас? «Бандитская пуля», — отвечал, усмехаясь, подполковник… А у Наташи остался шрам на лице. Хирурги сделали все возможное, но шрамик все равно остался.

А что все‑ таки она хотела спросить тогда?

Подполковник припарковал «семерку» у вокзала со стороны Лиговки, среди машин наглых таксистов. Один из них попытался наехать на «борзого частника», но Кудасов внимательно на него посмотрел… таксист пробормотал: пардон, пардон. Больше ни у кого вопросов не было.

Кудасов быстро прошел в ЛОВД, показал дежурному удостоверение, спросил про Тарасова.

Капитан поднялся из‑ за стола, вышел навстречу. Он был довольно полный мужчина с умными глазами на круглом лице. Выглядел Тарасов несколько неуклюжим, но Никита знал, что это не так… и что Владимир Тарасов — опер толковый. Они поздоровались и сразу перешли к делу. Капитан быстренько изложил преамбулу: кто такой Шмуль и как он был задержан.

— Личность уже установили? — спросил Кудасов.

— Пока нет, товарищ подполковник, — ответил Тарасов, глядя с прищуром, — не успели.

— Понятно. А дальше что?

— Дальше‑ то? Дальше самое интересное начинается… Наш задержанный вдруг заявляет, что ему нужен прокурор, потому что он хочет сделать заявление.

— На кой хрен ему прокурор?

— Вот и дежурный так же среагировал: на кой ляд прокурор‑ то? А Шмуль ему на ушко: так и так, владею, мол, информацией о готовящемся убийстве… Ясное дело, что дежурный вместо прокурора звонит мне. Я с красавцем начинаю работать. И вот тут он мне вываливает: ежели, господа менты, найдем общий язык, то сообщу, когда в город прибудет киллер. Сам понимаешь, что это информация нулевая и цена ей — грош. Так в лоб ему и говорю. А он мне в ответ: так, да не так, мол. Этот киллер, мол, уже исполнял здесь, в Питере, дело 28 сентября 1994 года. На Петроградской, и вроде бы работал он тогда офицера милиции, но до конца недоработав. — Кудасов снова машинально потрогал затылок. — Я сразу, Никита Никитич, вспомнил тебя. Дату, конечно, не помню… но все остальное, как говорится, в цвет… Что думаешь?

— Пока не знаю, — пожал плечами Кудасов. — А что он хочет?

— Ну, хочет‑ то он совсем нереального… Хочет, чтобы мы в обмен на информацию его отпустили.

Да, подумал Кудасов, отпустить этого Шмулевича с таким послужным списком совершенно нереально. Побег… раненый конвоир… всероссийский розыск… Этого за глаза достаточно. Да и информации пока еще никакой нет.

— Вот что, Володя, — сказал Никита, — давай‑ ка его сюда. Потолкуем. Но ты пока не говори, что его требования невыполнимы. Пусть у мужика будет надежда.

— О'кей, — ответил Тарасов и снял трубку внутреннего телефона.

* * *

Шмулевича привели в кабинет минут через пять. Ремень у Шмуля изъяли, и он стоял, поддерживая брюки рукой. Сама по себе такая ситуация представляется многим людям унизительной, выводит из равновесия, как бы подчеркивая некую неполноценность задержанного, зависимость его от ментов…

Шмуль все «это» уже проходил и на такие пустяки внимания не обращал. Он отлично понимал, что все самое страшное впереди. Но еще надеялся, что этого можно избежать. Если, конечно, удастся убедить ментов. Присутствие в кабинете нового человека подталкивало к мысли, что его сообщением заинтересовались.

— Садитесь, Шмулевич, — сказал Тарасов «официальным» голосом. Шмуль присел. — С вами хотят поговорить.

— Здравствуйте, — сказал Шмуль Кудасову. — Вы из прокуратуры?

— Нет, — лаконично ответил Никита. — Расскажите, что вам известно о покушении на офицера милиции в сентябре 1994 года.

— Э‑ э… с места да в галоп берешь, начальник. На таких условиях я вообще говорить не буду…

— А на каких будешь?

— Мне нужны гарантии. А то что же получается? Я вам дам весь расклад, а потом стану не нужен… так?

— И как же, Шмулевич, ты себе представляешь гарантии? — буднично спросил Кудасов.

— Ну как? — пожал плечами Шмуль. — Как‑ как? Сам прикинь.

— Да я уже все прикинул… Никаких гарантий нет и быть не может. Ты же не пацан‑ первоходок и должен сам это понимать. Но! Есть серьезное «но», Шмулевич. Я как раз из той организации, в офицера которой стреляли. И мы заинтересованы найти и исполнителя, и заказчика. Если ты нам поможешь, мы сделаем все, чтобы жизнь тебе облегчить. Это я обещаю.

Шмуль поерзал на стуле, потом спросил:

— А как ты это сделаешь?

— Есть разные варианты, — сказал Кудасов. — Если реально поможешь, то…

— Оформим «явку с повинной», — вставил Тарасов.

Шмуль резко, отрицательно завертел головой. Было очевидно, что такой вариант его не устраивает. Кудасов кивнул и сказал:

— Мы можем вообще тебя освободить… Ошибка, дескать, вышла, и оперок твой лагерный просто‑ напросто обознался. И никакой ты на самом деле не рецидивист Шмулевич, а нормальный советский гражданин Федоров Илья Василич. Или еще проще: не было задержания вовсе.

— А Таракан как же? — спросил Шмуль с недоверием.

— Какой таракан? — удивился Кудасов.

— Ну, опер‑ то кумовской. Прозвище у него — Таракан.

— А‑ а, вот что… ну, с Тараканом я лично договорюсь. Это уже мой вопрос, ты об этом не думай.

— А вы, начальник, кем, извиняюсь, сами будете? — спросил Шмуль.

— А я буду подполковник РУОП Кудасов Никита Никитич, — сказал Кудасов и продемонстрировал удостоверение. После того как несколько дальнозоркий Шмуль изучил текст, Никита добавил: — Человек, в которого стреляли, мне очень дорог, Илья Василич… Вот тебе мои гарантии! Думай, ты же не дурак.

Шмуль боролся с собой. С одной стороны, он знал, что ментам верить нельзя. А с другой — понимал, что его единственная надежда сейчас — этот самый руоповский подполковник, и что если он, Шмуль, сказавши «а», не скажет «б», то обязательно пойдет в зону. А уж оттуда не выйдет… Если же начнет базарить с ментом, то, может, что‑ то и выгорит.

Минут через семь Шмуль начал говорить.

* * *

Рассказ Шмулевича, безусловно, произвел впечатление. И вызвал массу вопросов. Потому что опера никогда и ничего не принимают на веру. Любая информация (от самой заурядной до сенсационной) проверяется всеми доступными способами. И только после этого опер, подобно ювелиру, «ставит пробу»… Это один из законов оперативной работы.

Но вместе с тем есть еще и такое понятие, как интуиция, или еще проще — нюх. Научиться этому, пожалуй, нельзя. Или есть — или нет. Но хорошего опера без нюха не получится.

Вот нюх‑ то подсказывал Кудасову: оно! Подполковник сходил к заместителю начальника по опер‑ работе и договорился, что «гражданина Федорова» заберет к себе, а транспортники этого как бы не заметят. Строго говоря, это было не очень‑ то законно, но заместитель «по опере» отнесся с пониманием.

— Но ты, Никита Никитич, — сказал он, — свяжись с тем парнем, что этого Федорова повязал… А то, сам понимаешь, могут быть вопросы. Он контактный телефончик оставил у дежурного. Ты позвони.

Кудасов сказал, что с лагерным опером все утрясет, и забрал Шмуля в РУОП. В машине для страховки надел на Илью наручники. Шмуль на такое обхождение сильно обиделся.

— Ну, начальник, — сказал, — ты чего творишь‑ то? Мы с тобой по‑ другому договаривались… Я ж тебе все как на духу.

— Пока это только слова, Илья Василич. Вот когда мы с тобой прокатимся к тебе в деревеньку и потолкуем с Антибиотиком…

— Да ты что! Да Витька меня живьем закопает, если узнает, что я на него вас навел… Нет, начальник, такого уговора не было.

— Вот для того, чтобы он тебя в землю не закопал, мы и должны поработать и крепко привязать его к ростовскому стрелку. Понял?

Понять‑ то Шмуль понял, но бодрости это ему не прибавило. Он хмуро молчал и материл в душе всех подряд: Антибиотика, Таракана, Кудасова и даже ростовских спецов.

Ночью Кудасов, Шмулевич и трое оперативников пятнадцатого отдела сели в плацкартный вагон поезда N 609 «Санкт‑ Петербург — Пестово». Еще четверо сотрудников отдела отправились в деревушку Глызино на личном автомобиле одного из них. Судя по рюкзакам, палаткам, надувным лодкам и прочей атрибутике, ребята собрались на рыбалку.

А еще четверо оперативников выехали в Ростов.

«Шестьсот девятый» прибыл на железнодорожную станцию Анциферово в шесть утра. Прибыл и выпустил из вагонов десятка полтора пассажиров. Начиналось лето, дети и пенсионеры начали сезонную миграцию в провинцию. Среди навьюченных рюкзаками, котомками, тележками и сумками дачников сошел с поезда и Шмуль.

Было замечательное, свежее и солнечное июньское утро. Пели птицы. Шмуль, потирая седую щетину на подбородке, растерянно оглядывался по сторонам… Он высматривал своего «козла». Договаривались, что Палыч встретит. До Глызина‑ то еще километров десять. Пешком топать — удовольствие небольшое. Шмуль вертел головой, высматривая «козелка», но машины нигде не было.

Из вагона, укрываясь за не очень свежими шторами, станцию внимательно изучали опера. Их тоже весьма настораживало отсутствие Палыча. Неужели почуял что старый волчище? Если только что‑ то заподозрил — уйдет. Он осторожный, очень осторожный.

Но Антибиотик был здесь. Он загнал «козла» за магазин на горке и разглядывал прибывших издали. Интересно было Палычу посмотреть: не привез ли кого брат Илюша на хвосте? Пословицу про то, что береженого Бог бережет, а небереженого конвой стережет, Палыч крепко помнил. Правда, остерегался он не столько милиции, сколько других «гостей»… Черт его знает, что у Илюшки на уме? Не продал бы Наумову… Антибиотик изучал пассажиров поезда дальнозоркими глазками и ничего опасного не находил: дети да пожилые люди… Из своего укрытия он вышел только тогда, когда поезд тронулся.

Подполковник Кудасов в вагоне довольно рассмеялся: нашелся старичок. А то мы уж с ног сбились, искавши.

Антибиотик помахал рукой Шмулю. Шмуль вяло ответил. Поезд, постукивая колесами, медленно набирая скорость, двинулся дальше. Миссия Кудасова и оперов была выполнена: и «гражданина Федорова» до места сопроводили, и на Палыча своими глазами посмотрели. На следующей станции они сойдут с тем, чтобы вернуться в Питер. А «брательников» теперь возьмут под контроль «рыбаки».

— Ну, Илюша, как съездил? — поинтересовался Виктор Палыч.

— Нормально, — вяло сказал Шмуль.

— А чего такой кислый?

— Устал я. С поезда на поезд… что ж хорошего? Одна суета, да морды мерзкие вокруг.

— Ну‑ ну… морды преотвратные, это уж верно. Ну, а в Ростове‑ то как дело сделалось?

— Как обговорили. Позвонил по указанному телефону, сказал, что насчет фотографа. Мне велели перезвонить через час… перезвонил. Тогда назначили встречу в пивной возле вокзала.

Палыч сидел за рулем, вел машину осторожно, слушал внимательно. Перед мостом через речку Медведа их лихо обогнала «четверка» с четырьмя крепкими мужиками. На багажнике были привязаны весла, удочки. Их раскрытых окон громко орала музыка.

— Рыбачки, мать ихнюю в душу! — сплюнул Палыч. Из раскрытого окна «четверки» вылетела в реку пивная бутылка. — Дальше‑ то что, Илюша?

— Дальше‑ то? Дальше пришел фраерок какой‑ то и велел идти за ним. Долго меня по всему городу водил, сучара!

— Проверяли они, нет ли хвоста за тобой, — сказал Палыч, кивая одобрительно.

Проселок тем временем кончился, побежала грунтовка.

— Сам не пальцем деланный, догадался… В общем, привел он меня в скверик. А уж в скверике подсел ко мне мужичок. Я ему на словах все передал, как ты научил: мол, дело‑ то вы в Питере 28 сентября 1994 года запороли. А гонорар фотографу выплачен сполна. Надо и рассчитаться. Он: согласен, мол… вы чего хотите? Деньги назад или ошибку исправить? Я: ошибку исправить. Нет, говорит, вопроса… мы долги всегда отдаем. Объект тот же? Ну, я ему объяснил, что, значит, у нас за объект. И что фотоаппарат фотограф должен свой привезти. Так что через четыре дня встречать мне его нужно в Ленинграде‑ то.

— Ну и ладно, коли так, — одобрил богобоязненный старичок.

«Если бы ты знал, до чего же все ладно! », — подумал Илья со злорадством.

* * *

Поезд подошел к перрону, и пассажиры заторопились покинуть осточертевший вагон. В потоке пассажиров на перрон Московского вокзала вышел мужчина лет тридцати, в дымчатых очках, со спортивной сумкой через плечо и довольно большим черным пластмассовым тубусом. Питер встретил неприветливо, дождем и ветром.

Мужчину с тубусом звали Виталий Горенков, но паспорт в кармане спортивной сумки был выписан на имя Геннадия Калюжного. Именно Горенков в сентябре 94‑ го запорол ликвидацию подполковника Кудасова. Сейчас он приехал отрабатывать долг. В тубусе бывшего офицера лежала снайперская винтовка «мини‑ Драгунов».

Сотрудники «семерки» мгновенно обратили внимание на этот чертов тубус. Они не знали примет человека, который прибудет из Ростова. Знали только, что он подойдет к встречающему его Шмулю, да еще то, что ростовчанин привезет с собой оружие. Виталия‑ Геннадия они засекли в толпе сразу: спортивный, уверенный в себе… с тубусом! Хотя, конечно, снайперская винтовка может быть и портативной. «Винторез»[9], например, разбирается и укладывается в «дипломат» размером 4, 5 х 37 х 14 см.

Когда приезжий подошел к Шмулю и что‑ то у него спросил, догадка подтвердилась. Шмуль что‑ то неуверенно ответил Виталию и пошел прочь. Ростовчанин прикурил, дал Шмулевичу оторваться метров на пятнадцать и двинулся следом.

Они шли на тайную берлогу Антибиотика. Ту самую, с которой Палыч сорвался в Новгородскую область. На квартире уже побывали оперативники и установили соответствующую аппаратурку. Ростовский киллер шел прямо в западню.

* * *

Андрей Обнорский знать обо всех этих событиях, разумеется, ничего не мог. Но в наэлектризованной атмосфере мая — июня девяносто шестого он ощущал ток странных событий…

В городе происходили удивительные перемены. Главным стало исчезновение Антибиотика и поражение во втором туре выборов бывшего мэра. Два этих события произошли почти одновременно… Обнорский усмехнулся: вот ведь совпадение какое!

Андрея несколько раз вызывали в областную прокуратуру. Важняк, занимавшийся расследованием бойни на Выборгской трассе, без труда установил, что «фольксваген» прибыл из Финляндии и среди его пассажиров был гражданин России Обнорский А. В.

Андрея несколько раз дергали на допросы, однако предъявить ему какие‑ либо обвинения важняк не мог. На все вопросы Андрей отвечал правду… но не всю и не до конца. Важняк долго с ним бился. Пугал арестом. Говорил:

— Зря вас, Обнорский, освободили. Поторопились. Вам бы еще годиков пять посидеть в самый раз. Но ошибку, Обнорский, не поздно исправить!

— Спасибо за заботу, — прочувственно отвечал Андрей.

— Думаю, Обнорский, мы с вами не в последний раз видимся. Ваш образ жизни и ваши контакты наводят на интересные размышления.

— Ой, как интересно! — воскликнул Обнорский. — Поделитесь, Петр Иваныч. Я страсть какой любопытный до интересных размышлений.

— Не стоит. По крайней мере, в таком виде… Вот если мне удастся оформить их в виде обвиниловки… Вот тогда и ознакомитесь.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒