Андрей Константинов, Александр Новиков 6 страница

На этом миссия пожилого мужичка была окончена. Он убрал телефон и не спеша поехал в Выборг.

* * *

— Порядок, — сказал Кащей. — Едут. Охрана — восемь человек на двух «девятках». На всякий случай запомните номера: у первой — три‑ четыре‑ девять, у второй — девять‑ один‑ семь. Однако не исключено, что на трассе они могут поменяться местами. Номер «фольксвагена» вам известен… Напомню: по «фольксвагену» огонь не открывать. Загорится к черту! А это означает гибель груза и — соответственно — невыплату гонорара. Только в самом крайнем случае. В самом крайнем! Понятно?

Ответом было молчание. Кащей обвел одиннадцать боевиков взглядом. Большинство из них он знал лично, видел в деле. В их умении и готовности не сомневался. Тем более что вся операция была тщательно спланирована и «проиграна» не один раз на карте. А потом и с выездом на место. Так что каждый из участников знал свою позицию, свою роль и задачу. Каждый из участников имел реальный боевой опыт. В новой России приобрести его стало можно без особых проблем: в Приднестровье, Карабахе, Югославии, Абхазии… в Чечне, наконец. И приобретали. Как‑ то незаметно сложился круг людей, для которых «родным стал ратный труд», как писала раньше «Красная звезда». По‑ другому — наемников. В подавляющем большинстве случаев им было все равно, за какие «идеалы» они воюют. Главным божеством были деньги.

— Хорошо, что вам все понятно. Если нет вопросов — по машинам!

Спустя четыре минуты из Кирилловского выехали три автомобиля: «нива», «пятерка» и микроавтобус «тойота». Спустя еще полчаса машины остановились на грунтовке, в сотне метров от Выборгской трассы. Здесь на всех машинах сменили номера, а на борт «пятерки» наклеили скотчем лист бумаги с милицейской символикой. Двое бойцов переоделись в форму сотрудников ГАИ, вооружились полосатыми жезлами и даже локатором. Локатор не работал, но в данном случае это не имело никакого значения.

Бойцы разобрали оружие. Арсенал оказался не слабым: АКМы, «стечкины» и две снайперские винтовки. Превосходство в численности, вооружении и — главное — фактор внезапности не оставляли сомнений в исходе операции. Оставалось дождаться, пока конвой приблизится на расстояние два‑ три километра, и «сделать дорогу». Загодя этого делать не стоит, чтобы не привлекать внимания. Да и появления на трассе настоящих сотрудников ГАИ, которые заинтересуются неизвестно откуда взявшимися коллегами, исключить нельзя. Лучше выждать сообщения наблюдателей с трассы.

Время тянулось медленно, но боевиков это не смущало. Они привыкли к томительному ожиданию в засадах. К азарту и непредсказуемости стремительного, как удары кинжала, огневого контакта, когда грохот взрывов и яростный шквальный огонь, когда горят машины и БТРы, и адреналин в крови, и кричит раненый на дороге… Когда кровь пульсирует в висках и автомат в руках бьется, как живой… Когда враг ошеломлен, уничтожен и…

— Пошла пехота, — сказал Кащей, выслушав сообщение первого наблюдателя. Он располагался в двадцати пяти километрах и сообщил, что две «девятки» и «фолькс» только что прошли мимо. — Пошли, орлы, на позиции. Минут через пятнадцать они будут здесь. С Богом!

Восемь человек сели в «тойоту» и «ниву», уехали. Через сто метров они выскочили на трассу и встали на обочинах по обе стороны. Из салонов выбрались люди с оружием, в камуфляже, и мгновенно растворились в лесу. В «ниве» и в «тойоте» остались только водители, а камуфлированные снайперы и автоматчики заняли позиции в лесу. Они образовали невидимый неправильный четырехугольник, диагонали которого пересекались воле перекрестка трассы и грунтовки. Там росла мощная, раздвоенная сосна, у ее подножия стояла «тойота».

Через несколько минут взмах жезла «инспектора ГАИ» остановит там же конвой с ценным грузом.

* * *

Чайки давно отстали, потянул ветер, и на верхней палубе стало холодно. Катя встала и пошла в бар. После залитого солнечным светом неба и сверкающего моря внутри показалось темновато. Звучала латиноамериканская музычка, громко разговаривали два пьяных финна. Круглолицый бармен, скучая, смотрел новости. На экране колбасился Ельцин. Катя заказала водки.

В гнездах, предохраняющих от падения во время качки, блестели сотни бутылок, орали финны. Кривлялся Ельцин, и наяривали что‑ то зажигательное темпераментные кабальеро. Катя сидела у стойки и держала в руках высокий, слегка запотевший бокал с водкой.

«За что будешь пить, Катя? »

«За успех предприятия, Рахиль».

«Какого? Какого предприятия, сестрица? По превращению живых в мертвых? Ты что, Катя?! » «Заткнись, сука. Не лезь не в свое дело».

«Да как же, Катя… ведь их убьют. Тебе их совсем не жалко? » «Мне плевать. Разве меня кто‑ нибудь жалел? Куда ты лезешь со своими проповедями? Кому они нужны? Что ты, сучка, благополучная дамочка из сытого буржуазного рая, знаешь про мою жизнь? » «Постой, — сказала Рахиль, — постой? Ведь ты и есть я. Даже тело у нас одно. Ты посмотри в зеркало, Катя».

«Э‑ э, нет, сестрица… тело у нас одно, но живем мы в нем по отдельности, врозь. Что ты знаешь про МОЮ жизнь? Про МОИ бесконечные потери? Про брошенного ребенка? И нерожденного ребенка? Про предательство любимого человека? Про Кресты? Про ужас и одиночество на Босфоре? » «Я помню…» «Нет, сестрица, ПОМНЮ я. Я все помню. И я ничего не простила».

«Но Андрей…» «Андрея уже давно нет. Я это поняла, а ты не можешь».

Катя залпом выпила водку, поставила бокал на стойку… звякнули кубики льда. Жестом она показана оторопевшему бармену: повторить.

Очень хотелось заплакать, но она знала, что не сможет, что все слезы выплаканы и все чайки давно отстали. «Смирновская» текла в бокал тонкой струйкой, орали финны, и заходились две гитары в костяном орнаменте кастаньет… Бокал наполнился наполовину, круглолицый бармен слегка подтолкнул его к Кате. Нет, показала она глазами, полный. Круглолицый поколебался секунду, но не стал перечить… У него был огромный опыт и наметанный глаз. Он всегда определял человека, которому нельзя перечить.

— Китос[8], — сказана Катя, открыла сумочку и бросила на стойку деньги.

На экране телевизора горели какие‑ то здания. Диктор торопливо говорил про террористов. Кастаньеты трещали, и ночь над Рио была темна. Катя взяла бокал, и вышла из бара.

Ветер на палубе взвихрил волосы и прижал к ногам юбку. Прямая, как магистраль, полоса облаков быстро плыла на восток, в Россию, в Санкт‑ Петербург. По полосе мчался бежевый «фольксваген».

— Господи! — шепнула Катя. — Господи! Да что же я наделала?

Со звоном разбился бокал и раскатились по палубе кубики льда. Кастаньеты гремели прямо в голове.

«Фольксваген» мчался в Питер. Движение на трассе было весьма умеренным, машины с прикрытием держались приблизительно в ста метрах впереди и сзади. В кожаном чехле болталась, свисая с торпеды, радиостанция для связи с обеими «девятками». В самом начале рейса провели контрольный сеанс, и с тех пор рация молчала, только светила глазком светодиода.

Андрей поглядывал в окно на пробегающий мимо пейзаж, который отличался от финского только наличием мусора на обочинах да отсутствием столбиков с катафотами. Кравцов и Лена несколько раз пытались завести беседу, но Андрей отвечал односложно — да, нет, — и они эти попытки оставили. Валентин сунул в магнитофон кассету, и по салону побежал гитарный перезвон, четко застучали кастаньеты… Бархатная темная ночь накрыла Рио‑ де‑ Жанейро.

* * *

— Пора, — сказал Кащей, — через пару минут они будут на месте.

Он поставил магнитную мигалку на крышу, и «пятерка», украшенная с одного боку милицейской символикой, двинулась к трассе.

* * *

В кармане Обнорского зазвенел телефон. «Кому это я нужен? » — подумал он, нажимая кнопку.

— Але.

И — тишина в ответ. Странная напряженная тишина, за которой угадывается присутствие человека.

— Але, — повторил он, — говорите…

Тра‑ та‑ та‑ та, прогремели кастаньеты, и слабый Катин голос сказал с суеверным испугом:

— Господи…

— Катя! Это ты, Катя? — быстро спросил Обнорский и убавил звук магнитолы. Слева на него внимательно поглядывал Кравцов. — У тебя что‑ то случилось?

— Эта музыка…

— Что музыка? Я приглушил… теперь не мешает?

— Эта музыка, Господи! Я… я подумала, что схожу с ума, галлюцинирую.

— Да что случилось‑ то? Ты никак выпивши, Катерина? — удивился Обнорский.

— Чуть‑ чуть… Ты где сейчас, Андрюша?

— В России, фру Даллет. На родине. А ты?

— Я? Я в море… Так, это все ерунда. Не о том мы говорим. Слушай меня внимательно, Андрей. Ты — сволочь. Я тебя — ненавижу за… Ты сам знаешь, за что и за кого…

Обнорский ничего не понимал, а Катин голос звучал возбужденно и встревоженно.

— Я тебя подставила.

— Ничего не понял, объясни толком. Что значит «подставила»? И что значит «сволочь»?

Радиостанция на торпеде пиликнула и сказала грубоватым мужским голосом:

— Внимание, впереди пост ГАИ. Рекомендую снизить скорость до восьмидесяти.

Обнорский механически посмотрел вперед, увидел вдали четкий силуэт раздвоенной сосны на голубом фоне неба.

— Я сдала вас Палычу, — сказала Катерина страшные слова, смысл которых не сразу дошел до Обнорского.

— Что? — спросил он.

— Внимание, — сказала рация. — Нам дана команда остановиться.

— Что ты сказала, Катя? — выкрикнул Обнорский. — Повтори.

Силуэт сосны быстро приближался. Уже было видно, что рядом с мощным деревом стоит микроавтобус и милицейский жигуленок с мигалкой на крыше. «Девятка» с людьми Наумова показала правый поворот и съехала на обочину. Рослый гаишник направлял раструб локатора на «фольксваген».

— Я вас сдала Антибиотику, Андрей. Вас уже ждут.

«Вот так, — подумал Обнорский. — Вот так! » Один из гаишников проверял документы у водителя «тойоты» на обочине. Второй, с локатором, сделал несколько шагов вперед и ткнул палкой в сторону «фольксвагена».

— Что за черт? — возмутился Кравцов. — У меня скорость около восьмидесяти. Не нравится мне это.

Он показал поворот и начал тормозить.

* * *

— Не нравится мне это, — сказал Виктор Рябов в салоне второй «девятки». — Ну‑ ка, орлы, приготовились.

Он смотрел, как съезжает на песчаную обочину «фольксваген», и расстегивал молнию куртки. Под плащевкой в оперативной кобуре висела «беретта» модели М‑ 92Ф, мощная пятнадцатизарядная машина. С ней Рябов управлялся виртуозно.

— Приготовились… не нравится мне это. На заднем сиденье негромко лязгнули затворы «Бизонов».

* * *

Гаишник смотрел на «фолькс» напряженным прищуренным взглядом. Привалившись к борту «пятерки», стояли двое омоновцев.

— Не останавливайся, Валя, — выкрикнул Обнорский. — Жми!

Кравцов метнул на него быстрый взгляд. И, кажется, понял.

— Понял, — коротко бросил он и ударил по газам.

Гаишник то ли от растерянности, то ли от испуга, что уплывут пять тысяч баксов, бросился наперерез. Это была самая большая глупость, которую только он мог сделать. Кравцов резко крутанул руль. Раздался удар, на мгновение Обнорский увидел прямо напротив своего лица лицо лжегаишника с расплющенным от удара о лобовое стекло носом и широко раскрытым ртом.

Тело отбросило вправо, и «фолькс» рванул. «Зачем ты это сделал? » — хотел крикнуть Обнорский, но не успел — загрохотали выстрелы. По обвальному грохоту он понял, что работают одновременно несколько стволов, и невольно пригнулся.

Гаишник, проверявший документы у водителя «тойоты», обернулся и направил на Кравцова пистолет, а сам водила — автомат.

— Хрен вам, — выкрикнул Валентин.

Почти одновременно рассыпались все боковые стекла первой «девятки». По ней работали хором три АК — стреляли автоматчики, засевшие в лесу. Машина мгновенно покрылась пулевыми пробоинами, осели простреленные передние колеса. За несколько секунд «девятка» приняла почти сорок пуль. Трое боевиков в салоне погибли мгновенно. Четвертый, с простреленным плечом и легким, сумел открыть дверцу и вылезти из машины. Несколько секунд он стоял, держался за рамку двери, в которой уже не было стекла, потом качнулся и упал лицом в грязный песок. Изо рта хлынула кровь.

Экипаж второй «девятки» оказался подготовлен к экстремальным ситуациям лучше. Как только «фольксваген» сбил гаишника, Рябов все понял, принял решение и дал команду:

— Огонь!

Сам с ходу начал стрелять. Стрельба из движущегося автомобиля требует особых навыков. Однако уже третьим выстрелом он поразил одного из «омоновцев». Дульная энергия выстрела у «беретты» очень высока, пуля прошла запакованное в бронежилет тело навылет, разнесла боковое стекло и пробило переднее, покрыв его паутиной трещин. «Омоновец» сполз по дверце и сел на землю рядом со своим товарищем, который оказался удачливее и шустрее. При первом же выстреле Рябова он стремительно бросился на землю и изготовился к стрельбе. На этом его удача и закончилась. Из опущенного заднего стекла «девятки» высунулся короткий ствол «Бизона», полыхнул огнем. Подствольный магазин емкостью шестьдесят шесть патронов позволяет вести стрельбу плотно, не думая об экономии. Две пули высокоимпульсного патрона ПММ попали в лежащего.

А еще через секунду огонь автоматчика из «тойоты» накрыл «девятку». С другой стороны дороги его поддержал боец, спрятавшийся в лесу. Машина со смертельно раненным водителем резко вильнула и врезалась в борт «тойоты». Рванул бензобак. Выбраться из салона сумел только Виктор Рябов. Он был контужен, горела куртка на правом плече. Он шел медленно, продолжал сжимать в правой руке «беретту»… он еще не сознавал, что его маленькая победа мгновенно превратилась в поражение, что все сопровождение, за исключением его, уничтожено. …Этой бойни в «фольксвагене» не видели. Их задачей было вырваться, и Кравцов пытался сделать для этого все, что мог. Если бы в лесу не сидели стрелки, он бы, пожалуй, сумел. «Фольксваген» пошел в отрыв. Водитель «Нивы» на противоположной стороне дороги пустил движок, развернулся с креном, с визгом покрышек. Но «фолькс» имел фору, имел уже набранную скорость… его шансы были высоки. Очень высоки. Навряд ли «нива» сможет его догнать. А если и сможет, то как водитель в одиночку произведет захват?

В сотне метров впереди два снайпера поймали микроавтобус в прицелы. Во время инструктажей Кащей неоднократно напоминал: цель операции — захват «фольксвагена» с очень ценным грузом. Упустить его — значит сорвать операцию и остаться без денег. «Фолькс» уходил. Уходили деньги!

Снайпер, засевший на левой стороне дороги, принял решение и вкатил пулю в левое переднее колесо. Дырка от пули калибром семь — шестьдесят две — это совсем не то, что прокол гвоздем, колесо «село» сразу, и машину мгновенно повело влево, на встречную полосу. Кравцов вцепился в руль, пытаясь удержать микроавтобус. И он бы сделал это! … Но второй снайпер, засевший на правой стороне дороги, решил проблему радикально. …Стекло перед глазами Обнорского вдруг покрылось сеткой трещин, из отверстия в центре этой паутины потянуло ветром. А голова Валентина Кравцова дернулась, откинулась назад. Мертвые руки еще продолжали сжимать руль, удерживая машину на полосе.

На заднем сиденье истошно закричала Лена. Обнорский понял все сразу и тоже вцепился в руль, помогая мертвецу. А микроавтобус тянуло влево. Влево! Влево! Туда, где катился по встречной полосе лесовоз. Наверное, именно вид надвигающегося огромного радиатора КРАЗа придал ему сил. Он рванул и вытащил машину почти из‑ под КРАЗа.

— Тормози! — кричал Обнорский мертвецу. — Тормози, Валя!

Но покойничек не снимал ноги с педали газа, «фольксваген» ехал вперед, скорость падала очень медленно. Андрей понимал, что Кравцов мертв, что он кричит человеку, который уже ничего не слышит и не управляет автомобилем, но почему‑ то продолжал орать. В пулевое отверстие дул ветер, битое стекло затрудняло обзор, Обнорский из последних сил тянул баранку.

Сзади догоняла «нива».

С левой стороны «фольксвагена», из‑ под днища, раздался треск, скрежет, и машину резко тряхнуло — это сорвало с обода простреленную покрышку. Кузов рухнул на диск. Теперь удерживать машину на дороге стало невозможно.

— Держись, — закричал Обнорский Лене. На скорости около шестидесяти километров в час «фольксваген» спрыгнул с полотна, по инерции взлетел на невысокую гряду, замер на секунду и боком заскользил вниз, срывая мох с гранита и уродуя мелкие елочки. Мерзко скрежетал по камню голый колесный диск, сыпались искры. Потом правое переднее колесо попало в какую‑ то яму с черной водой, и «фолькс» завалился набок. Зазвенело стекло, вода хлынула в салон, на Андрея упал мертвый Валентин. Из дыры под правым глазом сочилась кровь.

— Приехали, — сказал Обнорский. — Лена, ты как?

— Сволочь!

— Значит — живая.

— Катька твоя — сволочь! Это она навела, сука! — крикнула Лена. Она была на грани истерики. Обнорский понял, сказал спокойно, строго:

— Не время, Лена… нужно по‑ быстрому сматываться.

Но сматываться было уже поздно — на гряду вылезла «нива». Андрей видел ее снизу, «вверх ногами», против солнца. Автомобиль казался огромным, черным и зловещим. «Ну вот и все», — подумал Андрей обреченно.

Рыкнув двигателем, «нива» скатилась по склону, из нее выпрыгнул человек с автоматом. Обнорский видел только ноги. Ноги, ступая аккуратно, обошли автобус. Теперь человек оказался перед лобовым стеклом, и Андрей увидел его в полный рост: высокий, крепкий, в джинсах и легкой серой куртке из плащевки. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— Вылезай, — скомандовал человек с автоматом.

Обнорский попытался выбраться из‑ под мертвого тела. Это оказалось непросто. Мертвец скалился и ронял капли крови. Тихо материлась Лена. Человек с автоматом наблюдал молча, часто оглядывался по сторонам. Трасса находилась совсем рядом, всего в каких‑ нибудь сорока метрах. Да и от места засады они отъехали не более километра. В любой момент могли появиться люди. Человек с автоматом был напряжен, очень напряжен. Ему хотелось получить свои пять тонн баков. Ему очень этого хотелось. А еще ему хотелось затянуться анашой.

Андрею наконец удалось спихнуть тело Кравцова вбок, к «ногам» пассажирского места. Там уже набралось много воды, и голова Валентина скрылась в ней. Вода быстро стала окрашиваться в розовое… Андрей выругался и встал. Ратникова смотрела на него со страхом и с ненавистью.

— Надо вылезать, Лена, — сказал Обнорский. Лена заплакала и сказала:

— Сволочи.

Обнорский протянул ей руку. На руке была кровь. Кровь была на лице и на груди Андрея. Он был страшен, но сам этого не осознавал. Лена оттолкнула руку и встала сама.

— Сволочь, — сказала она.

Обнорский пожал плечами и попробовал открыть водительскую дверь. «Фольксваген» лежал на боку, и дверь, соответственно, оказалась «на потолке». Открывать ее было тяжело и неудобно… Все‑ таки он справился, вылез и сел на боковину. Над головой висела ветка сосны, внизу, под ногами, стояла бледная Лена и лежал труп Кравцова, голова — в красной воде, и от этого тело казалось безголовым, гильотинированным. Андрей отвел глаза.

— Оружие брось сюда, — сказал человек с автоматом.

— Какое, к черту, оружие? — зло ответил Обнорский.

Человек секунду помолчал, потом сказал:

— Встань.

Обнорский встал. Голова почти уперлась в сосновую ветку.

— Сними пиджак и повернись.

Андрей пожал плечами, снял мокрый и окровавленный пиджак, швырнул его на землю. Потом поднял руки и повернулся.

— Ладно, — сказал человек с автоматом, — прыгай вниз. Баба пусть сидит там. Глупостей, главное, не делай — издырявлю, к черту.

Обнорский спрыгнул, как на занятиях по парашютной подготовке. Тонкий слой мха на камнях почти не пружинил, перебитая два года назад нога сразу напомнила о себе.

— Где груз? — спросил человек.

— Какой еще груз?

— Ваньку не валяй… где груз? «Стоило ли выбираться из зоны, чтобы влететь в такое дерьмо? » — с тоской подумал Обнорский.

— Ну? — сказал человек и дернул стволом АКМ.

— Спрятан в боковине грузового отсека, — сказал Обнорский.

— Давай по‑ шустрому. Будешь паинькой — не трону. Мне нужен только прибор.

Андрей обошел «фольксваген» и открыл заднюю дверь. Из салона выпрыгнули несколько покрышек. Матерясь сквозь зубы, Андрей стал выбрасывать остальные. Автоматчик стоял метрах в трех. «А если, — подумал Обнорский, — швырнуть покрышку в него? … Нет, ерунда, пуля все равно быстрее…» Он очистил кузов и нашел сумку с инструментом, достал «крестовую» отвертку и начал выкручивать саморезы… Стоило ли вылезать из зоны, чтобы влететь в такое дерьмо?

Последний саморез Андрей выкручивать не стал, он просто взял и рванул вниз кожух. Сверху посыпались пачки долларов.

— Е‑ о! — сказал человек с автоматом изумленно. Он взял в руки оружие, чтобы заработать пять тысяч. Он рисковал своей жизнью и совершенно плевал на чужую… За пять тысяч. И вдруг — поток долларов. Водопад долларов. Ниагара долларов. Человек с автоматом сглотнул и сказал: — Что это?

— Деньги, — ответил Обнорский. Он, разумеется, не знал, что бойцы были сориентированы на захват некоего прибора или, еще проще, — груза. А уж что за груз — дело, как говорится, десятое.

— Деньги, — сказал Обнорский, — три с половиной миллиона.

— Сколько?!

— Три миллиона пятьсот тысяч долларов.

— Нормально, — сказал боец. Он был хладнокровный человек и сумел быстро справиться с эмоциями. — Нормально. Грузи в «Ниву».

И Обнорский начал таскать «груз». Было противно. Мерзко. Было очевидно, что с каждой порцией этих долбаных баксов он приближается к смерти. Андрей таскал пачки баксов охапками, высыпал их прямо на пол. Он напряженно выискивал момент, когда человек с автоматом отвлечется, но этот момент все не наступал. Гора денег в «фольксвагене» уменьшалась, а в «Ниве» увеличивалась. Человек с автоматом торопил: быстрей! Андрей кивал, но быстрей не шевелился, ему спешить было некуда. С вероятностью на девяносто процентов этот отморозок просто‑ напросто застрелит его после того, как все бабки перекочуют в «ниву»… Эх, если бы не автомат! Если бы сойтись в рукопашной.

Но автомат есть, и никуда от этого не денешься.

— Все? — спросил боец, когда Андрей перекинул последнюю пачку.

— Я их не считал, — ответил Андрей с вызовом.

— Ну и правильно, — неожиданно миролюбиво согласился боец и поднял автомат. Ствол смотрел Обнорскому в грудь. Грохнул выстрел. Боец сделал шаг в сторону Обнорского и рухнул.

Из кустов с «береттой» в руке вышел Виктор Рябов.

* * *

Первым из заинтересованных лиц о нападении на конвой узнал Семенов. Он выслушал доклад Рябова по телефону и загнул длинную и совершенно нецензурную фразу. Для выдержанного и уравновешенного Романа Константиновича это было нехарактерно, но Рябов отлично его понимал.

Рябов чувствовал себя виноватым, хотя вины на самом‑ то деле не было. Рябов сделал все что мог. Но — погибли люди, и он чувствовал какую‑ то свою вину… Да еще и автобус с грузом исчез. Как только Виктор немного пришел в себя, он немедленно связался с шефом и доложил.

— Ладно, Виктор, — сказал Семенов. — Ты давай‑ ка выбирайся оттуда, ствол выброси, к черту. Я выезжаю навстречу, буду тебя ждать в Зеленогорске у вокзала. Как сам‑ то?

— Нормально, — сказал Рябов неправду.

На самом деле он ощущал себя отвратительно. «Беретту» он не выбросил, и, когда спустя десять минут наткнулся в лесу на «фольксваген», пистолет пригодился.

— Машина на ходу? — спросил Рябов у Обнорского, кивая на «ниву».

— Да, — ответил Обнорский.

— Что с Валентином? — спросил Рябов.

— Убили Валентина.

— Этот? — Рябов показал стволом на труп бойца.

— Нет, еще на трассе… видимо, снайпер… прямо в голову.

— Сволочи! — коротко бросил Виктор, подошел к «фольксвагену» и заглянул внутрь. Несколько секунд он молча смотрел на труп, потом покачал головой, залез внутрь и извлек из кармана мертвеца документы. — Эх, Валя, — сказал он покойнику. — Что же ты не уберегся? Что же ты оплошал так, Сергеич? Что же делать‑ то теперь?

Потом Рябов снова связался с Семеновым и доложил, что автобус обнаружен, груз цел, но Валентин Кравцов убит. И снова выругался полковник Семенов. С Валентином их связывали давние товарищеские отношения. И вот — Валентин убит. Фактически на смерть его послал Семенов. Не ради идеи, не ради Отечества или спасения чьей‑ то жизни, — ради денег! Всего лишь ради денег. Зеленых бумажек с портретом Франклина, будь они прокляты.

Семенов грохнул по рулевому колесу своей «восьмерки» и едва не заскрипел зубами.

— Какие будут решения? — спросил Рябов.

— Какие, к черту, решения? Жду вас в Зеленогорске. По трассе не болтайтесь… напоретесь на милицию. Выберите маршрут по грунтовкам, «нива» пройдет. Автобус и… (полковник на несколько секунд замолчал)… и тело Валентина — сжечь.

Последнюю фразу он произнес твердо, но на глазах Романа Константиновича выступили слезы. Не так‑ то легко было ему отдать такую команду.

— Понял, — просто ответил Рябов.

— Да, Витя, вот еще что. Если вдруг возникнут осложнения, бросайте все, к чертовой матери: и машину, и деньги, уходите. Ты меня понял?

— Да.

Спустя еще несколько минут «нива», груженная деньгами, с тремя пассажирами выехала из леса, а над деревьями поднялся столб черного дыма. «Фольксваген» стал погребальным костром для бывшего чиновника ЦК КПСС Валентина Сергеевича Кравцова. Его тело так никогда и не будет опознано.

«Нива» свернула на ближайшую грунтовку. За рулем сидел Обнорский, Рябов с «береттой» в руке — рядом. А сзади устроилась Лена. Ноги ей сунуть было некуда — все пространство перед задним сиденьем заполняли пачки долларов, едва прикрытые куском брезента. В машине молчали.

Углубившись в лес на несколько километров, остановились и привели себя в порядок. Андрей умыл лицо и кое‑ как застирал кровь Валентина на рубашке и пиджаке. Рябов надел двухстороннюю куртку наизнанку — так, чтобы не было видно подпалин на ткани.

Снаружи они несколько «причесались», но внутреннее состояние было тягостным. Слишком много крови, слишком много смерти. Карты в чужой «Ниве» не было, они долго плутали и к Зеленогорску выехали спустя только три часа с почти пустым баком.

Здесь Андрей и расстался со всей «компанией».

— Пошли вы все в жопу, — сказал он. И ушел. Удерживать его не стали.

Семенов только сказал напоследок:

— Ну, Андрей, ты, наверное, понимаешь, что хранить молчание в твоих же интересах.

Обнорский сплюнул ему под ноги, повернулся и ушел. Лена долго смотрела ему вслед, но он не обернулся.

В Питер он добрался на попутке.

* * *

Николай Иванович Наумов был вне себя. Дерзкий, в стиле кинобоевика, налет на конвой стал для него полной неожиданностью. В отличие от Семенова, он не скорбел о погибших. Люди для Наумова всегда были лишь инструментом. Причем ненадежным и несовершенным инструментом… Последний случай еще раз это подтвердил.

Его не сильно удивило «предательство» Кати. Хотя, по всем его прикидкам, не должна она была так поступить! Но все же поступила… Бог с ней! Все равно найдем и отберем все. Теперь уже все: и деньги, и дома. А саму сучку запихнем в азиатский бордель.

Но — Антибиотик! То, что старый уголовник замахнулся на деньги Наумова… нет, ни в какие рамки не лезет!

Вечером Николай Иваныч и Семенов обсуждали сложившуюся ситуацию.

— Ну, что будем делать, Роман Константиныч? — спросил Наумов.

— Ничего, Николай Иваныч. Ни‑ че‑ го.

— Не понял.

— Я из игры выхожу. Слишком велики потери.

— Вы уверены, что приняли правильное решение?

— Да, я уверен.

— Ну, неволить вас не буду… Хотя, признаться, не ожидал. Слишком много сил и времени вложено в эту операцию, чтобы похерить дело.

— Проклятие какое‑ то на этих деньгах, что ли? — выговорил Семенов задумчиво.

— Ну, это вы под действием эмоций… Проклятие — это уже из разряда мистики и чертовщины. А деньги — категория совершенно конкретная, материальная. Мы же с вами материалисты.

— И все же рок какой‑ то, — ответил Семенов спокойно. — Я, Николай Иваныч, в мистику не верю. Но из дела выхожу. Добывайте сами свой клад капитана Флинта, желаю вам удачи. А я — нет.

— Понял, — согласился Наумов. — Ну, а что с нашим другом Антибиотиком? Хочется рассчитаться?

— Хочется… даже более того — необходимо, но Питер — ваша земля, вам и карты в руки. Справитесь?

— Благодарю за доверие, — сказал Наумов. — Надо пригласить Палыча для беседы… лишь бы не сбежал.

Но было поздно — Палыч уже сбежал. Информацию о том, что налет не удался, он получил почти одновременно с Семеновым. Сразу страшно запаниковал. Оно и понятно — на месте остались трупы, в которых гарантированно опознают его людей. И уж тут отмазаться будет трудно. Вернее — невозможно. Попробовать сослаться на то, что, мол, не знал… что ребятишки сами, за спиной, без его ведома? … Не, эта тема не катит. Совсем не катит. Наумов не такой простачок. И вскоре за Палыча возьмется.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒